Текст книги "Няня-Пышка, Мифутка-малышка для вредного олигарха (СИ)"

Автор книги: Ольга Вереск

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

Глава 10

Мой мир рухнул. Не в переносном смысле, как это бывает, когда акции падают на десять процентов или конкуренты запускают более успешный проект и отжимают долю рынка. Нет, он рухнул в самом буквальном смысле, словно карточный домик, построенный на болоте во время землетрясения. И виной тому была не глобальная рецессия, не козни конкурентов, не крах фондового рынка, а одна пышная деревенская девушка с плюшевым зайцем и моя бывшая жена, которая, кажется, вернулась из своего «духовного путешествия» в Тибет не просветленной, а еще более коварной и расчетливой, чем была до отъезда.

Я стоял в гостиной своего пентхауса, как памятник собственной глупости и самонадеянности. Лиза, эта змея в дизайнерском костюме от Chanel стоимостью как годовая зарплата среднестатистического россиянина, только что покинула мой пентхаус, оставив после себя шлейф приторных французских духов и ощущение, что меня только что протащили через промышленную мясорубку. Она улыбалась, словно победительница международного конкурса по коварству, и ее улыбка была такой же фальшивой, как ее слезы раскаяния и внезапно проснувшаяся "материнская любовь". Я, Максим Гром, человек, который мог бы раскусить любой обман на корню, выявить подвох в самом сложном контракте, оказался слепым щенком перед лицом женской хитрости.

– Максим, – пропела она медовым голосом, когда я, стиснув зубы, выпроводил ее за дверь, – я буду ждать твоего звонка. Мы ведь семья, не так ли? И Анютка нуждается в настоящей матери, а не в какой-то деревенской девице.

"Семья". Это слово прозвучало как издевательство, как плевок в душу. Моя семья. Моя драгоценная мифутка. И… Люся. Моя Люся, которая никогда не была просто няней, хотя я упорно пытался себя в этом убедить.

И тут меня пронзило осознание, острое и болезненное, как удар кинжалом. Люся. Где она? Почему в квартире такая подозрительная тишина?

Я бросился в комнату Анютки, и сердце мое чуть не остановилось от увиденного. Она сидела на своей детской кровати, обняв своего потрепанного плюшевого медведя, который был ее спутником с рождения, и ее маленькое личико было залито слезами. Она рыдала так горько, так безутешно, с такой детской безысходностью, что мое сердце, которое я долгие годы считал каменным и неприступным, вдруг сжалось в маленький, болезненный комок.

– Анютка, – прошептал я, стараясь, чтобы мой голос не дрожал, присаживаясь рядом с ней на кроватку с розовым бельем. – Что случилось, мифутка? Где Люся?

Анютка подняла на меня свои огромные глаза, которые она унаследовала от меня. Они были красными от слез, опухшими, и в них читался такой ужас, такая детская боль и отчаяние, что я почувствовал, как что-то внутри меня обрывается с треском.

– Папа! – воскликнула она, и ее голос был похож на крик раненой птицы, такой надрывный и отчаянный. – Не хочю злую маму Лизу! Она шкашная! Она не умеет шказки рассказывать! Хочу Люсу назад! Она ушла! Она ушла из-за злой мамы! Она плакала и говорила, что она дула!

Стоп. Что? Дура? Люся так сказала? Это было настолько не похоже на нее, что мой мозг отказывался это переваривать.

– Мифутка, – осторожно спросил я, – что значит "я дура"? Люся так сказала?

– Нет! – всхлипнула Анютка. – Она шказала: "Я дура! Как я могла повелить, что такой мужчина полюбит такую, как я!" И потом собрала вещи и ушла! Я подглядывала…я не могла к ней подойти. Мне вот тут болело. Где селдце.

Мой мозг, который до этого момента был занят перевариванием шока от внезапного появления Лизы и ее наглых требований, вдруг с ужасающей ясностью осознал всю глубину катастрофы. Люся ушла. Из-за Лизы. Из-за моей глупости. Из-за того, что я оказался слишком тупым, чтобы вовремя остановить эту змею.

– Ушла? – прошептал я, чувствуя, как мир качается у меня под ногами. – Куда? Когда?

Анютка покачала головой, и новые слезы потекли по ее щекам.

Я метался по квартире, как загнанный зверь в клетке. Мой мозг, обычно такой логичный, расчетливый и хладнокровный, способный просчитать любую ситуацию на несколько ходов вперед, сейчас был похож на кипящий котел, в котором булькали хаотичные мысли. Где она? Куда она могла пойти? У нее же никого здесь нет! Никаких друзей, никаких знакомых! Только я. И Анютка. И мы ее потеряли.

Я схватил телефон дрожащими руками. Набрал номер Люси. Гудки. Долгие, мучительные, бесконечные гудки. И... сброс. Она не брала трубку. Я попытался еще раз. И еще. Каждый сброс был как удар по лицу.

Я почувствовал, как паника начала захлестывать меня волнами. Это было похоже на цунами, которое обрушилось на мой идеально выстроенный, контролируемый мир. Мой мир, который до этого был таким предсказуемым, где каждая мелочь была на своем месте, где я контролировал каждую переменную, теперь был похож на безумный карнавал, где я был главным клоуном, и все смеялись надо мной.

– Папа, – раздался тихий, дрожащий голос Анютки. Она стояла в дверном проеме, ее маленькие плечики дрожали от сдерживаемых рыданий. – Найди Люсю! Пожалушта! Я не хочу злую маму! Она не умеет мифутить! Она не умеет шказки лассказывать! И она шказала, что мои шказки – это глупости!

Я посмотрел на Анютку. На ее маленькое, заплаканное личико. На ее огромные глаза, полные надежды и отчаяния. На ее дрожащие губки. И в этот момент меня пронзило озарение. Я понял то, что должен был понять гораздо раньше, что кричало мне в лицо уже несколько месяцев.

Я люблю Люсю.

Это было как удар молнии посреди ясного неба. Как откровение свыше. Как внезапное осознание того, что ты всю жизнь дышал воздухом, но только сейчас понял, что такое кислород. Я, Максим Гром, человек, который всегда считал любовь слабостью, помехой для бизнеса, ненужным химическим процессом в мозгу, вдруг осознал, что безнадежно, безумно, безоговорочно влюблен. Влюблен в эту пышную, наивную, неуклюжую, но такую искреннюю и настоящую девушку. Влюблен в ее смех, в ее "Ой, да разве ж это не чудо!", в ее "мифутские котлетки" и в ее удивительную способность превращать мою стерильную, холодную жизнь в живой, дышащий, теплый хаос.

Лиза. Да, она была красивой. Идеально красивой, как картинка из глянцевого журнала, как модель с подиума. Но она была... пустой. Как дорогая ваза из венецианского стекла без цветов. Красивая, но бездушная. А Люся... Люся была живой. Она была настоящей. Она была частью меня, которую я не знал, что потерял, пока не нашел ее.

Я подошел к Анютке, присел на корточки и обнял ее. Крепко-крепко, чувствуя, как она дрожит в моих объятиях.

– Найдем, мифутка, – прошептал я, и мой голос, к моему собственному удивлению, прозвучал уверенно и решительно. – Мы найдем Люсю. Обязательно найдем. И я все ей объясню. И извинюсь. И больше никогда не буду таким дураком.

Я поднял трубку и набрал номер Игоря. Мой голос был стальным, холодным, деловым – таким, каким он бывает, когда я принимаю важные решения.

– Игорь, – я не стал тратить время на приветствия, – отменяй все встречи. Все до единой. На ближайшие дни, а может, и недели. Мне нужен частный самолет. Прямо сейчас. И машину в аренду на месте.

– Куда, Максим Игоревич? – голос Игоря был полон недоумения. За все годы работы со мной он привык к моим странностям, но такого еще не было.

– В деревню, Игорь, – ответил я, и в моем голосе прозвучала нотка безумия, которая меня самого удивила. – В самую обычную русскую деревню. В Попово.

Туда, где живут настоящие коровы и куры. Туда, где моя жизнь превратилась в комедию абсурда, но где я был по-настоящему счастлив.

Игорь молчал несколько секунд, видимо, переваривая информацию о том, что его босс, олигарх, едет в деревню за какой-то девушкой.

– Понял, Максим Игоревич. Самолет будет готов через час.

Сборы были быстрыми и хаотичными. Я бросил в чемодан пару рубашек, джинсы (которые купил еще для поездки в деревню на свадьбу), кроссовки и свой запас сарказма, который мне явно понадобится. Анютка, тем временем, уже сияла, как новогодняя елка. Услышав, что мы едем искать Люсю, она мгновенно преобразилась.

– Ула! – воскликнула она, прыгая по комнате. – Мы едем спашать Люсю! Как лыцали! Папа, ты будешь плинцем, а я – плинцессой!

Она схватила своего потрепанного плюшевого медведя и начала складывать в маленькую сумку свои сокровища: цветные карандаши, несколько книжек со сказками и игрушечного единорога.

– А может, мы найдем дологу? – вдруг забеспокоилась она.

– Найдем, мифутка, – заверил я ее. – У папы есть навигатор. И Google Maps. И вообще, я же олигарх, я все могу.

Поездка на частном самолете была... необычной, мягко говоря. Я, привыкший к деловым поездкам, к скучным переговорам в воздухе и к рабочей тишине, теперь летел с четырехлетней девочкой, которая всю дорогу рассказывала мне новые мифы про летающих единорогов и говорящих ящериц, которые помогают людям находить потерянную любовь.

– Папа, – прошепелявила она, прижавшись к иллюминатору и глядя на облака, – а там, в делевне, Люся глустная?

– Наверное, мифутка, – честно ответил я. – Но мы ее развеселим. Ты расскажешь ей новую сказку, а я... а я скажу ей, что я ее люблю.

– А она повелит? – с детской мудростью спросила Анютка.

– Должна поверить, – пробормотал я. – Потому что это правда.

Мы приземлились на небольшом региональном аэродроме, который выглядел так, словно его построили еще в советское время и с тех пор основательно забыли. Я вышел из самолета, и меня тут же окутал запах... настоящей деревни. Запах свежескошенной травы, навоза, земли после дождя и чего-то еще, чего я не мог идентифицировать, но что почему-то показалось мне родным. Воздух был таким чистым, таким свежим, что у меня закружилась голова от непривычки.

Я огляделся вокруг. Поля до горизонта, перелески, маленькие домики с огородами. Никаких небоскребов, никаких пробок, никаких офисных зданий из стекла и бетона. Это был другой мир. Мир, в котором я когда-то почувствовал себя живым, но который оставил, думая, что он мне не подходит.

– Папа, – воскликнула Анютка, выбегая из самолета и кружась с раскинутыми руками, – смотри! Коровы! Настоящие! И они такие большие!

Я посмотрел на коров, которые паслись на соседнем поле. Они стояли, лениво жевали траву и смотрели на нас с таким же философским спокойствием, с каким мудрецы взирают на суету мирскую.

Я взял напрокат старенький УАЗик, который выглядел так, словно участвовал в нескольких войнах и парочке революций. Мой "Мерседес" остался на аэродроме – он явно не был предназначен для деревенских дорог. Я, Максим Гром, олигарх с многомиллиардным состоянием, теперь ехал по ухабистым деревенским дорогам на автомобиле, стоимость которого была меньше моих часов, в поисках своей возлюбленной. Это было... эпично. И абсурдно. И совершенно не вписывалось в мой привычный образ жизни.

Мы ехали по пыльным дорогам, и я чувствовал, как мой дорогой костюм медленно, но верно покрывается слоем пыли. Мой мозг, привыкший к идеальной чистоте и порядку, был в легком шоке. Но я не обращал внимания на эти мелочи. Я думал только о Люсе. О том, что я ей скажу. О том, как я объясню свою глупость.

– Папа, – прошепелявила Анютка, болтая ногами на пассажирском сиденье, – а Люся живет в таком же маленьком домике, как мы видели в плошлый раз?

– Наверное, мифутка, – ответил я, лавируя между ямами на дороге. – Главное, чтобы она там была. И чтобы простила нас.

Мы проехали несколько деревень, каждая из которых была похожа на картинку из учебника истории. Я останавливался у местных жителей, спрашивал у них про Люсю Петрову. Они смотрели на меня с таким недоумением, словно я спрашивал дорогу на Марс.

– Ой, да тут таких Люсек в каждом доме по три штуки! – сказала одна бабушка в цветастом платке, которая сидела на лавочке и вязала носок размером с валенок.

Я начинал отчаиваться. Мои поиски были похожи на поиск иголки в стоге сена. В очень, очень большом стоге сена, размером с небольшой район.

И тут, когда я уже начал думать, что это безнадежно, я увидел ее.

Она сидела на крыльце маленького домика с покосившимся забором и смотрела куда-то вдаль пустым, потерянным взглядом. Ее обычно румяные щеки были бледными, плечи поникли, и даже издалека было видно, что она плачет. Мое сердце буквально остановилось, а потом забилось с удвоенной силой.

Мое сердце сжалось от боли при виде ее страданий. Я медленно вышел из машины, стараясь не напугать ее внезапным появлением.

– Люся, – прошептал я, и мой голос прозвучал охрипшим от волнения.

Она вздрогнула, как будто ее ударило током. Подняла голову, и я увидел ее лицо. Ее глаза, эти огромные голубые блюдца, которые я так любил, были красными и опухшими от слез. Она посмотрела на меня, потом на выскакивающую из машины Анютку, потом снова на меня. В ее взгляде читались удивление, недоверие, боль и что-то еще, что я не мог расшифровать.

– Максим Игоревич? – прошептала она, и ее голос дрожал. – Вы... вы что здесь делаете? Как вы меня нашли?

– Я приехал за тобой, Люся, – сказал я, делая осторожный шаг к ней. Мой голос, к моему удивлению, прозвучал нежно, без привычных ноток сарказма или высокомерия. – За тобой и за нашей семьей.

Анютка, не обращая внимания на взрослые сложности, выскочила из машины и бросилась к Люсе с радостным криком.

– Люся! – воскликнула она, обнимая ее. – Я так скучала! Папа всю дологу говолил, что ты самая лучшая! И мы плиехали тебя спашать!

Люся обняла Анютку и заплакала еще сильнее. Но теперь в ее слезах было что-то другое – не только боль, но и облегчение.

Я подошел ближе и присел на корточки перед ней, чтобы быть на одном уровне.

– Люся, – сказал я, и мой голос дрожал от переполнявших меня эмоций, – я... я все понял. Лиза... То, что ты видела... это ничего не значило. Мы с ней разведены и сходиться я не собираюсь. Пусть едет в свой Лондон. Я... я люблю тебя, Люся. Безумно, безнадежно, навсегда.

Люся подняла на меня глаза, полные слез.

– Я... я видела, как вы целовались. И поняла, что я... что я никто. Что я просто наивная дура, которая поверила в сказку.

– Нет! – резко сказал я. – Не смей так говорить о себе. Ты не дура. Дурак – это я. Я, который позволил этой змее войти в нашу жизнь. Я, который не сказал тебе сразу, что люблю. Я, который чуть не потерял самое дорогое в своей жизни из-за собственной гордости.

Я взял ее за руки. Они были холодными и дрожали.

– Выходи за меня замуж, Люся, – сказал я, глядя прямо в ее глаза. – По-настоящему. Потому что ты сделала мою жизнь настоящей. Потому что рядом с тобой я не олигарх Максим Гром, а просто человек, который умеет быть счастливым.

Люся смотрела на меня, и в ее глазах медленно появлялась надежда.

– Но я же... я же толстая. Неуклюжая. Деревенская. Я не знаю, как себя вести в вашем мире.

Я улыбнулся.

– Ты не толстая – ты моя пышная фея! Ты добрая, искренняя, умеешь любить просто так. А я вредный, циничный и богатый. Идеальная пара, не находишь?

Анютка, которая внимательно слушала наш разговор, вдруг захлопала в ладоши.

– Ула! – воскликнула она. – Теперь мы точно будем мифутской семьей! И злая мама Лиза больше не велнется!

Я обнял Люсю, чувствуя, как она постепенно расслабляется в моих объятиях. Я нашел ее. Нашел свое счастье. В этой маленькой деревне, на крыльце покосившегося домика, в объятиях самой настоящей, самой прекрасной женщины на свете.

___________

Приглашаю вас в еще одну мою книгу, НОВИНОЧКУ.

ДВА МАЛЕНЬКИХ БАНДИТА ДЛЯ ЕГЕРЯ НИКИТЫ! СКИДОЧКА!

Когда московская мамочка Валя с шестилетними двойняшками Ромой и Катей отбивается от туристической группы и заблудившись попадает к домику угрюмого егеря Никиты Ивановича, начинается настоящая война миров! Он – бывший военный, двадцать лет прячущийся от людей в лесной глуши. Она – городская принцесса, которая боится каждой букашки и требует немедленной эвакуации с GPS-навигатором. Но пока взрослые ругаются – она считает его опасным дикарем, он ее истеричной мамашей – дети уже решили все за них…Но разве в Тайге все бывает так просто?

ХЭ, приключения и много позитива. Ну и два маленьких бандита

Глава 11

Ой, да разве ж это не счастье? Моя маленькая мифутка, которая так быстро приняла меня, словно я была ее родной душой, а не няней с таким простым прошлым.

Новости о нашей свадьбе разлетелись по деревне со скоростью лесного пожара. Причем, как всегда в деревне, информация передавалась с искажениями, достойными игры в испорченный телефон. Сначала говорили, что приехал какой-то богач. Потом – что он миллионер. К вечеру он уже стал миллиардером, а к утру следующего дня – чуть ли не президентом какой-то африканской страны.

Бабушки на лавочках шептались, словно планировали государственный переворот, дедушки чесали затылки и обсуждали, не пора ли им тоже жениться на богачках, а деревенские парни смотрели на Максима Игоревича с таким же недоумением, с каким я смотрела на его умную технику. Олигарх женится на Люсе Петровой! Да разве ж это не сенсация? Это же как если бы Илон Маск вдруг решил жениться на доярке!

– Люся, – прошептала соседка тетя Клава, подбежав ко мне, когда я развешивала белье, – а правда, что он из Москвы? А правда, что у него три машины? А правда, что он может купить всю нашу деревню?

– Да, тетя Клава, – отвечала я, вешая простыню, которая была размером с парус небольшой яхты. – Из Москвы. И машин у него, наверное, больше трех. А насчет деревни… я не спрашивала.

– Ой, Господи! – тетя Клава даже присела от волнения. – А он… он нормальный? Не псих какой? Просто у богатых часто крыша едет!

Ой, да разве ж это не деликатность? Я чуть не подавилась прищепкой.

Моя мама, которая сначала была в шоке, потом плакала от счастья, а потом снова была в шоке, когда узнала, что Максим Игоревич – это тот самый олигарх, которого показывают по телевизору в программе "Самые богатые люди России", тут же начала готовиться к свадьбе. Ой, да разве ж это не стихийное бедствие? Деревенская свадьба с олигархом – это вам не просто так! Это же целое событие, которое войдет в историю деревни наравне с тем случаем, когда в 1987 году корова Манька родила двойню!

– Люся, дочка, – причитала мама, носясь по дому как угорелая, – нам же стол накрыть надо! А что если он привык к икре? А что если ему наша еда не понравится? А что если…

– Мам, успокойся, – говорила я, пытаясь ее остановить. – Он же согласился на деревенскую свадьбу. Значит, знает, на что идет.

Максим Игоревич, тем временем, пытался освоиться в деревне. Ой, да разве ж это не комедия достойная "Оскара"? Он, человек, который привык к пятизвездочным отелям и личным поварам, который, наверное, последний раз видел живую корову в зоопарке лет двадцать назад, теперь должен был жить в моем маленьком домике, где туалет на улице (и это целое приключение зимой!), а вода из колодца.

Первое утро было… незабываемым. Я проснулась от громкого, возмущенного рыка, который больше походил на рев раненого льва, чем на человеческий голос. Выглянула в окно и увидела картину, достойную кисти Репина: Максим Игоревич стоял посреди двора, в своем дорогом костюме, который, наверное, стоил как наш дом, и смотрел на корову. Корова, по кличке Буренка, смотрела на него с таким же недоумением, и я клянусь, в ее коровьих глазах читалось нечто вроде: "И кто этот странный тип в дорогой одежде?"

– Это… это что? – прорычал он, указывая на Буренку дрожащим пальцем, словно она была инопланетным чудовищем. – Это… это корова? Она… она такая большая! И… и воняет! Боже мой, как она воняет!

Ой, да разве ж это не смешно? Человек, который управляет компаниями с миллиардными оборотами, в панике от встречи с коровой! Он же никогда в жизни не видел настоящей коровы! Он же привык к тому, что молоко появляется в красивых пакетах из дорогих магазинов, а стейки приносят на серебряных тарелках!

– Это Буренка, Максим Игоревич, – сказала я, выбежав во двор и пытаясь сдержать смех. – Она наша кормилица. Она дает молоко. Свежее, настоящее молоко, не из пакета. Мы ее доим руками. Сами.

Его лицо было напряженным, брови нахмурены, а в глазах читалось нечто вроде ужаса.

– Ясно, – пробурчал он, отступая на безопасное расстояние от Буренки. – Значит, это… ручная работа. А у вас нет какой-нибудь… автоматической доильной машины? С компьютерным управлением? Может, роботизированной?

Ой, да разве ж это не гениально? Автоматическая доильная машина для Буренки! Я чуть не упала от смеха. Представила себе, как Буренка стоит подключенная к каким-то проводам, а рядом мигает компьютер.

– Нет, Максим Игоревич, – сказала я, вытирая слезы смеха. – У нас все по старинке.

Он покачал головой.

– Удивительно. Век технологий, а вы до сих пор… руками. Надо будет подумать об автоматизации процесса.

Потом он пошел в огород. Ой, да разве ж это не катастрофа библейских масштабов? Он, человек, который привык к ухоженным газонам, подстриженным под линейку, и дизайнерским клумбам, которые стоят как автомобиль, теперь должен был видеть наши грядки с картошкой, морковкой и свеклой. Обычные, земляные, с настоящей грязью под ногтями!

– Это… это что? – прорычал он, указывая на грядку с картошкой, словно увидел место преступления. – Это… это грязь? И… и что это за палки торчат?

– Это картошка, Максим Игоревич, – терпеливо объяснила я. – Она растет в земле. Представляете? Прямо в грязи! А палки – это для того, чтобы ее подвязывать, когда она вырастет.

Он присел на корточки, разглядывая грядку, словно изучал какое-то чудо природы. – Удивительно.

Я показала ему, как копать картошку. Дала ему лопату – самую обычную, деревенскую, без всяких наворотов. Он взял ее, словно это был какой-то инопланетный инструмент, покрутил в руках, попытался понять принцип действия.

– И что с этим делать? – спросил он, держа лопату как меч.

– Копать, – сказала я. – Вот так. – И показала.

Его первая попытка была… незабываемой. Он размахнулся, как бейсболист, и попытался ударить лопатой по земле. Но рассчитал силу неправильно, потерял равновесие и… Бах! Упал. Прямо в грядку с картошкой. В дорогом костюме. В итальянских туфлях. Весь в грязи.

– Поздравляю, Максим Игоревич, – сказала я, протягивая ему руку и еле сдерживая смех. – Вы освоили новую профессию. Земледелец. Правда, пока что больше похоже на камикадзе от сельского хозяйства.

Он посмотрел на меня, и его лицо было таким же грязным, как и его костюм. Но в его глазах… Ой, да разве ж это не искорки? Искорки веселья и что-то еще. Что-то похожее на… удовольствие?

– Ясно, – пробурчал он, отплевываясь от земли. – Значит, теперь я еще и фермер. Моя жизнь превратилась в бесконечный квест на выживание.

Анютка, тем временем, носилась по двору, гоняясь за курами. Она была похожа на маленький, розовый торнадо в платьице. Куры, надо сказать, были не в восторге от такого внимания и с диким кудахтаньем носились во все стороны, создавая в нашем дворе хаос, достойный голливудского боевика.

– Папа! – воскликнула она, поймав одну особо медленную курицу. – Смотри! Кулы! Настоящие! Живые! А я думала, они только в макдоналдсе бывают!

Ой, да разве ж это не счастье? Моя мифутка была в восторге от простых деревенских радостей. А для нее это действительно было открытием – она же городская девочка, привыкшая к асфальту и небоскребам.

Максим Игоревич, отряхиваясь от земли, наблюдал за дочкой с умилением.

– Анют, только осторожно. Они могут… э… клюнуть.

– Не могут! – заявила Анютка с детской уверенностью. – Они же доблые! Плавда, Люся?

– Правда, мифутка, – согласилась я. – Только их гладить не надо. Они этого не любят.

На третий день приехали его друзья. Ой, да разве ж это не цирк с конями? Они были похожи на инопланетян, которые случайно высадились не на той планете. Три черных, блестящих автомобиля въехали в нашу деревню, как космические корабли. Все деревенские высыпали на улицу – такого зрелища у нас не было с тех пор, как в 1995 году приезжал губернатор.

Из машин вылезли люди в дорогих костюмах, с безупречными прическами, с телефонами, которые постоянно пищали, как медицинские приборы в реанимации. Они смотрели на коров, на кур, на мой маленький домик с соломенной крышей с таким же недоумением, с каким я смотрела на их небоскребы в первый день в Москве.

– Максим, – прошептал один из них, какой-то Сергей, который был похож на хорька в дорогом костюме, – это… это что? Где мы? Это что, тайм-машина нас в прошлое забросила?

Другой, представившийся Александром, крутил головой, словно искал скрытые камеры.

– Макс, ты серьезно? Это… это где ты жить собираешься? Здесь же нет даже интернета! Как ты будешь работать? А что если срочно надо будет провести видеоконференцию с Лондоном?

– Есть интернет, – буркнул Максим Игоревич. – Спутниковый. Установил позавчера.

– А это… – третий, по имени Дмитрий, указал на меня, – это твоя невеста? Она… она такая… пышная.

Ой, да разве ж это не хамство в чистом виде? Я же слышала! Я же знала, что они будут так говорить! Я же толстая, деревенская, не из их круга! Мне захотелось провалиться сквозь землю или хотя бы спрятаться за Буренкой.

Но тут Максим Игоревич, мой вредный, но такой любимый олигарх, встал рядом со мной. Он обнял меня за талию, и его взгляд был таким… таким гордым и в то же время опасным.

– Это Люся, – сказал он, и его голос был стальным, холодным, как зимний ветер. – Моя невеста. И она самая лучшая женщина на свете. Умная, добрая, искренняя. А насчет "пышной"… это ее достоинство. В ней есть что обнимать, в отличие от ваших моделей-дистрофичек. Понятно?

Ой, да разве ж это не чудо? Он же защитил меня! Он же не позволил им меня унижать! Мое сердце затрепетало, словно пойманная птичка. Я почувствовала себя самой красивой женщиной на свете.

Друзья его замолчали, поняв, что переступили черту. А я… я влюбилась в него еще сильнее, если это вообще было возможно.

Свадьба была… Ой, да разве ж это не феерия, достойная королевских особ? Мы венчались в деревенской церкви. Маленькой, старенькой, но такой уютной, с иконами, потемневшими от времени, и запахом ладана. Все деревенские жители пришли. И его друзья, которые, надо отдать им должное, оделись попроще и старались не выделяться.

Они сидели рядом: деревенские бабушки в праздничных платках и городские дамы в скромных, но дорогих нарядах. Тетя Клава рядом с какой-то светской львицей. Дедушка Семен рядом с бизнесменом в очках от Армани. Это было похоже на столкновение двух миров, двух галактик. Но в этот день эти миры слились воедино, как масло с медом.

Я шла к алтарю в простом белом платье, которое сшила моя мама. Шила она его три дня и три ночи, не отходя от машинки, словно создавала произведение искусства. Оно было не таким дорогим, как его костюм, который, наверное, стоил как половина нашего дома, но оно было сшито с любовью. С каждым стежком мама вкладывала свою душу, свои мечты о моем счастье.

Максим Игоревич ждал меня у алтаря. Он был таким красивым в этот день! Таким серьезным. И таким… моим. Когда наши глаза встретились, я поняла, что это не сон. Это реальность. Моя новая, невероятная реальность.

Когда мы обменялись кольцами, я почувствовала, как слезы снова подступают к глазам. Слезы счастья, которые было просто невозможно сдержать. Я стала его женой. Женой Максима Грома. Люся Грома! Ой, да разве ж это не чудо из чудес?

После венчания было деревенское застолье. Ой, да разве ж это не пир на весь мир? Столы ломились от еды: пироги с мясом, с капустой, с яблоками, блины размером с велосипедные колеса, домашние колбасы, которые делала еще моя бабушка по секретному рецепту, соленья, варенья, которых хватило бы на небольшую армию. Все было таким вкусным, таким домашним, приготовленным с душой.

Максим Игоревич, который привык к мишленовским ресторанам и молекулярной кухне, сначала смотрел на еду с подозрением, словно боялся отравиться. Но потом… потом он попробовал мамин пирог с мясом. И я увидела, как его лицо изменилось. Удивление, потом удовольствие, потом что-то похожее на восторг.

– Это… это невероятно вкусно, Люся, – пробурчал он, и в его голосе прозвучало что-то похожее на искреннее изумление. – Гораздо вкуснее, чем все эти … суши и устрицы. Это же настоящая еда! Еда с душой!

Ой, да разве ж это не победа? Я же говорила! Моя деревенская еда лучше всех их заморских деликатесов!

Потом были танцы под гармошку дедушки Семена. Деревенские танцы, простые, веселые, от души. Максим Игоревич, который привык к бальным танцам и светским раутам, сначала стеснялся, стоял в стороне, словно боялся опозориться. Но потом Анютка, моя мифутка, схватила его за руку и потащила в круг.

– Папа, танцуй! – командовала она. – Все танцуют!

И он… он начал танцевать! Неуклюжий поначалу, он постепенно входил во вкус. И смеялся! Громко, искренне, заразительно. И я поняла, что вижу настоящего Максима Игоревича. Не олигарха, не бизнесмена, а просто человека, который умеет радоваться простым вещам.

А потом случилось событие, которое окончательно покорило его сердце. Появился Васька. Наш деревенский кот. Огромный, рыжий, наглый до невозможности. Он запрыгнул на праздничный стол, как будто это был его личный ресторан, и попытался стащить целый кусок колбасы.

– Это… это что? – прорычал Максим Игоревич, указывая на Ваську дрожащим от возмущения пальцем. – Это… это кот? Он… он такой большой! И… и такой наглый! Он что, думает, что это его стол?

– Это Васька, Максим Игоревич, – сказала я, хватая наглого кота. – Он член нашей семьи. И да, он действительно думает, что все вокруг принадлежит ему.

Васька, кажется, тут же проникся симпатией к новому человеку. Он спрыгнул с моих рук, запрыгнул Максиму Игоревичу на колени и начал мурлыкать, как маленький трактор. Максим Игоревич сначала застыл, словно к нему подсадили бомбу. Но постепенно его лицо расслабилось, и он начал осторожно гладить рыжего наглеца.

– Странно, – пробормотал он. – Он… он теплый. И мурлычет. А я думал, что коты – это просто декорация.

Ой, да разве ж это не чудо? Мой вредный олигарх гладит деревенского кота и улыбается, как ребенок!

Вечер закончился под звездами, которых в деревне было видно в миллион раз больше, чем в Москве. Мы сидели на крыльце, обнявшись. Анютка спала у меня на руках, измученная счастьем и впечатлениями. Васька мурлыкал у ног Максима Игоревича, окончательно присвоив его себе. И я смотрела на своего мужа. На моего вредного, но такого любимого олигарха, который за несколько дней превратился из недоступного бизнесмена в обычного человека.

– Я люблю тебя, Максим Игоревич, – прошептала я в тишину звездной ночи.

Он поцеловал меня в макушку.

– И я тебя, Люся. Моя пышная, неуклюжая, но такая искренняя Люся. Моя жена. Мое спасение от стерильного мира, в котором я жил.

А потом взял меня за руки и увел в дом, в отдельную комнату, которую нам выделила мама…И это была самая незабываемая ночь в моей жизни.