Текст книги "Джан — глаза героя"

Автор книги: Ольга Перовская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

Джан осваивает первый маршрут

Семен Гаврилович проснулся раньше всех.

Комната была полна запахов цветов. Он чувствовал тепло и солнце.

Ночью ему приснился его новый четвероногий товарищ: они вместе ходили на охоту, ездили в Москву, шагали по знакомым улицам и площадям, спускались и поднимались по эскалаторам в роскошные залы метрополитена. Семен Гаврилович видел места, которые они проходили. Все было так, как бывало до войны, только более яркое, красивое, словно вымытое и начищенное до блеска.

Они бодро шли, он и Джан, и Семен Гаврилович чувствовал теплоту прижавшейся к его ноге собаки. Он видел сверху густую черную шерсть на ее спине, пушистый, приветливо помахивающий хвост. Иногда он называл ее по имени. Она поворачивала к нему радостную морду и глядела в его, опять зрячие, глаза.

Это был крепкий, хороший сон. И, проснувшись, Семен Гаврилович долго не расставался с ощущением здоровья и радости.

– Нина! – закричал он, спуская босые ноги с кровати. – А где мой Джан?! И туфли мои разыщи, пожалуйста! Мы выйдем с ним погулять.

При слове «гулять» он почувствовал, что кто-то лохматый потерся всем боком о его колено и вложил ему в руки одну туфлю.

– Ах ты моя умница! А вторая туфленция где же?

И сейчас же он ощутил, что ему подают и другую.

– Ты подумай только, Семен, – раздался возле него голос Нины Александровны, – до чего же он понятливый! Он поднялся, подал тебе туфли и снова улегся на место. Может быть, ты ему разрешишь погулять, в благодарность?

– Сейчас, Нина, я сам вместе с ним выйду. А ты корми нас скорее. Алексей Степанович обещал явиться пораньше. А я еще не одет. Мы не завтракали.

Он вымылся – быстро, по-военному, – надел белый китель и стал обряжать Джана.

– Джан, шлейку!

Пес немедленно принес свою сбрую и влез в нее сам. Оставалось только застегнуть на ней пряжку.

Семен Гаврилович взялся за высокую дугообразную ручку:

– Во двор, Джан! Гулять!

Собака взвыла от нетерпения и потащила его к дверям. Погуляв, они хорошо позавтракали и устроились в цветнике на скамейке.

– Здравия желаю! – раздался у калитки голос Белоножки. – Готовы, я вижу? Что ж, двинемся?

– Нина Александровна хотела бы тоже пойти. Она будет смотреть издали. Джан и не догадается об этом. Ей хочется видеть нашу первую прогулку, чтобы рассказать мне потом все подробно.

– Что ж, это можно. Собака, конечно, знает, кто идет по ее следам – в стороне ли, сзади ли, сбоку ли, но Джан должен водить вас среди людей, не смущаясь количеством любопытных и не обращая на них никакого внимания. Так я его выучил. Куда же мы решили идти – в хлебную палатку за магазином военторга или в самый магазин? Приказания надо давать очень точно.

– Командуйте – в палатку, за хлебом. Но хлебная палатка у нас есть еще и другая – по нашу сторону линии.

– Тогда скажем так: «В палатку военторга, за хлебом!» Держитесь за меня. Он сначала проведет меня. Сперва я ему указываю общее направление рукой, а детали маршрута уточняю по записи, по мере продвижения. Пошли! Туда, Джан! Вперед! В палатку военторга, за хлебом.

Нина Александровна рассказывала после, как Джан, проследив направление руки инструктора, двинулся на улицу через калитку, повел своих спутников к переходу через линию, стал и осмотрелся по сторонам.

За время остановки Белоножка (у него на глазах была надета маскировочная темная повязка) и Семен Гаврилович ощупали палками полосатое бревно шлагбаума и рельсы и благополучно миновали препятствие. Потом инструктор опять дал направление. Они поднялись на горку, прошли одну улицу, по команде «налево» повернули в проулок и вышли к реке. Дорожка в магазин военторга шла извилисто вдоль реки.

– Берегом, – было написано Белоножкой в маршруте.

Джан берегом довел своих спутников до магазина.

– Дальше! – сказал ему инструктор. Прошли дальше. Несколько человек стояло в очереди у хлебной палатки.

– Стоп, Джан! Палатка военторга, хлебная палатка военторга! Помни! Вы увидите, он никогда не забывает маршрута, который он хотя бы один раз прошел.

Все время пути инструктор рассказывал Семену Гавриловичу, как Джан их ведет:

– Вот он медленно шагает по дорожке, прижимаясь к вашей ноге и обводя или останавливаясь возле каждого малейшего препятствия на пути. Я долго специально работал, чтобы добиться у него неослабного внимания ко всякой мелочи. Потом вы узнаете, как я дрессировал его. Вот он обвел нас мимо людей: по опыту хождения со мною он знает, что мы – люди с черными повязками или в черных очках – получаем всюду без очередей и задержек. Вот он всех обошел, подвел нас прямо к прилавку, и слышите? Лает на продавца: «Отпускай, мол, нам поскорее!»

Не только Семен Гаврилович и продавец, но и все в очереди обернулись на громкий внушительный бас.

– Смотрите, смотрите! – донеслось до ушей Семена Гавриловича: – Какая собака! Привела их, сердешных, поставила впереди всех и командует: «Отпускай, мол, скорее, мы вне очереди!»

– Что ж, и правильно! Отпускай им, Петрович!

– Хлебец выбери посвежее!

– Поподжаристее вешай! Поаппетитнее!

Семен Гаврилович получил покупку и сказал Джану:

– Домой!

На обратном пути они сделали привал в тени, под березкой, и Джан съел, в поощрение, добрую половину покупки.

Дойдя до калитки, инструктор шутя передал ручку сбруйки Семену Гавриловичу «из полы в полу» и пожелал «владеть с приятностью новой скотинкой».

Теперь Джан должен был проделать тот же путь со своим новым хозяином.

Белоножка намерен был идти сзади и проверять каждое движение поводыря.

Семену Гавриловичу вновь как-то особенно ясно припомнился его сегодняшний сон.

Он поднялся со скамейки, взялся за ручку и, весь просветлев, скомандовал: «В военторг, Джан! В хлебную палатку!»

Собака двинулась снова к шлагбауму. Нина Александровна следила за нею со стороны.

Она видела, как собака вдруг заметалась, присела и закинула назад уши. На морде у нее выразился испуг, ужас, смятение…

Джан несколько раз оглянулся на своего воспитателя, съежился, втянул голову в плечи…

– В военторг, Джан! – показывая направление, повторил Семен Гаврилович. – В палатку за хлебом!

Собака рванулась вперед. Она увидела подходившего к ним Белоножку и потащила Семена Гавриловича через пути, позабыв предупредить его о препятствии.

– Стоп! – яростно закричал дрессировщик. – Ты что, ослеп?! Не видишь бревна?? Как ты человека ведешь?!

Он взял из рук слепого (чуть-чуть не ударившегося было о бревно) ручку сбруи и сильно отстегал взвизгивавшего от обиды и боли Джана.

– Назад! Снова, Семен Гаврилович, возьмите, пожалуйста, снова ручку!

На этот раз пес остановился возле препятствия словно вкопанный и «дал голос», но дальше он опять проштрафился. Он беспрерывно оглядывался назад, на дрессировщика, метался и страшно дрожал, ожидая побоев.

Семен Гаврилович чутко уловил состояние собаки. Он положил руку на худую ощетинившуюся спину и, чувствуя дрожь собаки, обратился к инструктору:

– Алексей Степанович! Я думаю, нам следует пока прекратить занятия. Я теперь понимаю, как нам надо будет повторить этот маршрут, и мы с Джаном, не спеша, отдохнувши, великолепно его освоим. Я вот что думаю: вам не следует идти за нами. Возьмите-ка вот свежую газетку и коврик и устройтесь где-нибудь в парке, чтобы Джан видел, что вы от нас ушли, – совсем ушли, уехали. Согласны? У меня есть одно соображение… А Нина Александровна пройдется снова с нами, в сторонке. А?

– Нет, Семен Гаврилович, вы уж говорите прямо: вам неприятно, что я его побил. Но со служебной собакой нужна иногда особая дисциплина и строгость. А то ее можно сразу испортить.

– У меня есть догадка… Я вам расскажу после… Мне очень хочется проверить. Давайте попробуем!

– Ну что ж, извольте, раз вам угодно…

Алексей Степанович взял газету и коврик (шутливо со всеми простился и Джану потряс на прощанье лапу) и ушел.

Едва он скрылся из виду, Семен Гаврилович договорился о чем-то с Ниной Александровной, приласкал и побаловался с собакой и, взявшись снова за ручку, спокойно и ласково приказал:

– Ну, пойдем, Джан – душа моя, в военторг, в палатку, за хлебом!..

Собака вскочила, поставила стрелочкой уши и влегла мощной грудью в шлею. Они тронулись.

Джан вел медленно, прижимаясь к ноге Семена Гавриловича и сторожко оглядываясь по сторонам. У переезда он остановился, дал голос и продолжал ждать до тех пор, пока чуть различимый вдали электрический поезд не приблизился и не прошумел мимо них. У полосатого бревна шлагбаума он снопа залаял Семен Гаврилович ощупал бревно, наклонился и не забыл похвалить:

– Молодец, Джан-душа! Преотлично!..

Джан еще внимательнее вгляделся в его улыбающееся лицо и тоже как будто заулыбался: задышал, открыл пасть и вывалил от волнения язык. Уши и пушистый хвост напряглись и замерли, словно на стойке.

Нина Александровна увидела издали, как собака осторожно вывела хозяина на горку; как она прошла с ним улицу и уверенно повернула в переулочек и как, легкие и радостные, они оба зашагали вдоль реки.

Людей у палатки уже не было. Джан привел Семена Гавриловича к продавцу, поднялся на задние лапы и лаем позвал его к прилавку. Продавец вырезал и «отоварил» талон по другой карточке, Нины Александровны.

Потом Джан деловито поедал покупку на лоне природы и часто взглядывал в лицо нового хозяина: Белоножка на учении, когда был доволен Джаном, случалось, сдвигал черные очки и ласково смотрел на него, и сейчас собаке хотелось поймать, наконец, взгляд Семена Гавриловича. Он тогда сумел бы показать, что он решительно все понимает и очень этому радуется. И, радуясь, что ему все понятно, он с мелочной заботой благополучно доставил Семена Гавриловича обратно домой.

Разомлев от жары и волнения, но очень довольные, вошли они в калитку. На крыльце их уже поджидала хозяйка с полной миской еды.

Семен Гаврилович сиял с собаки сбрую, притянул к себе и поцеловал Джана в голову:

– Ах, хо-ро-ши-й ты мой! – сказал он с непередаваемой лаской в голосе. – Глаза, ведь глаза мои, Нина, ко мне возвращаются!..

Джан играл в цветнике, когда фуражка инструктора промелькнула за изгородью. Пес мгновенно примчался к Семену Гавриловичу и сел, прижавшись к нему задрожавшей спиной.

– Ты что, песик? – спросил Семен Гаврилович.

И догадался, услышав приветствие Белоножки.

– Ну, как? Можно поздравить вас «с полем»? Провел? Хорошо? И туда и обратно?

– Прекрасно провел, Алексей Степанович, – ответил Семен Гаврилович. – И теперь я могу объяснить, почему он при вас волновался и путал.

– Интересно послушать. Да, впрочем, я знаю уже – жестокость моя, живодерство… Бью животное, мучу…

– Нет, не так. Не совсем то есть так. Допускаю (с натяжкой), что для дрессировки это иногда простительно, но в данном случае был не страх. Джан не мог при васвести меня.Ведь вы же ему запрещали слушаться кого-нибудь другого, помимо вас. Он боялся, что вы будете бить его за то, что он при васстал бы служить другому. Повел бы при вас меня.Ведь он все еще считает вас своим властелином. Я за одну ночь не успел еще окончательно завладеть его душой. А вот оставьте-ка нас с ним вместе денька на три: мы закрепим военторг и палатку, а может быть, с помощью Нины Александровны проложим еще куда-нибудь дорогу вблизи нашего поселка. И я постараюсь убедить моего Джана, что он – мой,только мой, и ничей больше. И тогда он не будет бояться служить мне, даже и в вашем присутствии.

Джан находит хозяина

С уходом инструктора пес снова повеселел. Он не спеша обследовал весь дом, обнюхал все углы и закоулки, побегал вокруг клумб и деревьев, проведал свою миску на кухне и подстилку в спальной хозяина.

Семен Гаврилович сидел в цветнике на скамейке. Он ни в чем не стеснял собаку. Нина Александровна следила за Джаном и подробно рассказывала мужу обо всем, что он делал.

Иногда, для проверки его послушания, хозяин приказывал:

– Джан, ко мне! – И собачий нос немедленно прижимался к его руке.

Команды: «Встать!», «Лежать!», «Вперед!», «Направо!», «Налево!» «Ко мне!», «На место!» и тому подобные – Джан выполнял моментально.

Перед обедом собака набегалась и чинно лежала на подстилке, у хозяйской кровати. Семен Гаврилович дремал.

Нина Александровна крикнула, что обед поставлен на террасе.

Семен Гаврилович приподнялся и стал шарить вокруг себя:

– Где же это трость моя задевалась? – сказал он, в своем одиночестве научившись уже говорить сам с собою.

Но он сразу же вынужден был припомнить, что отныне он больше не одинок. Пес поднялся, подал ему палку и, плотно прижавшись к ноге, двинулся вместе с ним на террасу.

На другой день, с утра, Джан прошел еще один новый маршрут: ходил с хозяевами на пляж, к речке.

Там с него сняли шлейку и велели ему «бегать» и «купаться». Нина Александровна так живо и хорошо описывала мужу все движения молодого пса, все его прыжки и ужимки, что Семен Гаврилович смеялся до слез. Он ясно представил себе восторг своего поводыря.

Джан купался, катался в песке и по траве, носился, поджав от восторга хвост, по лугу большими кругами и, наконец, обессилев от счастья, приполз на брюхе к хозяйским сапогам.

Маршрут «Купаться!» и «На речку!» вполне закрепился в сознании Джана. Эту команду он после всегда встречал ликованием.

В тот же день он опять безупречно провел хозяина в хлебный ларек, ходили они и в магазин военторга и там, чтобы не уронить себя в глазах Джана, Семен Гаврилович спросил полдюжины пуговиц.

Дома, правда, пуговиц оказалось не шесть, а двенадцать, но ведь и хлеба отвешивали всегда тоже «с почтением». И сколько ни возвращались они с Джаном исправить такие «ошибки» продавцов – это никогда не удавалось:

– Ну, зачем вы себя затрудняете?! Стоило бы возвратиться, если бы кто позволил себе отпустить вам поменьше, чем спрошено. Но на это ни у кого совести недостанет. Пусть припек поступает в пользу ваших замечательных «глаз». И не думайте никогда беспокоиться, сделайте милость!

Джан с охотой поедал все «излишки» и заметно начинал оживать.

После трех хорошо усвоенных направлений: «В палатку!», «В магазин!», «купаться!» – они проложили еще довольно далекий путь на Силикатный завод.

Заводик был расположен в противоположном от всех прежних маршрутов направлении, по эту сторону железнодорожной линии, километрах в шести, за полем и лесом. Идти надо было глухой проселочной дорогой.

На этот заводик приехал в качестве инженера старый боевой товарищ Сердюкова. Он был тоже инвалидом Отечественной войны, но настолько хорошо поладил со сзоей механической ногой, что постоянно сам подшучивал и посмеивался над собственным увечьем.

Он хотел обязательно затащить Семена Гавриловича к себе на завод, развлечь его, попотчевать на новоселье, показать ему свою холостяцкую квартиру, поднять, одним словом, в товарище дух.

Он еще не знал о появлении Джана и, наоборот, слышал от председателя поссовета, что Семен Гаврилович хандрит и очень тоскует без дела.

Прогулка среди полей и рощ, – по словам этого веселого человека, – была бы очень желательна для двух таких интересных инвалидов в цветущем возрасте.

Они отправились в путь все втроем.

– На Силикатный завод, Джан! На Силикатный, Си-ли-кат-ный за-вод!

В первый раз Джан был с настоящим хозяином в настоящих гостях. Сначала он держался недоверчиво и настороже, но вскоре был покорен добродушием и ласковостью к хозяину и к нему самому «силикатного» человека. Собаки инстинктивно чувствуют фальшь и редко обманываются в оценке людей.

Джану очень понравился «Силикатный завод».

Через несколько дней, проработав еще три недалеких точки: «На почту!», «В парикмахерскую!», «В аптеку!», – Семен Гаврилович решил сделать проверку Джановой памяти.

Они вышли за калитку, и он, не указывая общего направления, скомандовал: «На Силикатный завод! Джан! Слышишь, – на С-и-л-и-к-а-т-н-ы-й!»

Джан сел, сдвинул, точно фуражку, смешно как-то уши на затылок, приоткрыл рот.

– На Силикатный! – строго повторил слепой.

И Джан сам резко повернул от калитки в нужную сторону.

– Хорошо, Джан! Умница, песик! Молодец!..

Джан уверенно пустился в путь. Так же уверенно он прошел в заводские ворота, мимо служащих и рабочих и лихо втащил Семена Гавриловича в уютную квартирку инженера.

– Явились! – восторженно закричал обедавший хозяин. – Сами? Одни?… Без провожатых?!. И прямо к обеду… Пес, дай твою морду, я тебя расцелую!..

И Джан был тут же заключен в объятия, не успев ввиду стремительности нападения обнажить своих клыков.

Как и в первый раз, посещение закончилось пиршеством с пивом, и Джан окончательно утвердился во мнении, что «Силикатный завод» – приятнейший из людей.

До молочной надо было проехать по электричке одну остановку. Выучка Джана выказывалась во всем блеске во время таких поездок. Он был полон заботы и внимания, усаживал хозяина в первый вагон и никому не разрешал прикоснуться к нему во время пути.

Он очень любил сам носить в зубах бидон с молоком. Стоило только громыхнуть ручкой бидончика, снимая его в кухне с гвоздика, как Джан немедленно подавал хозяину свою сбруйку.

* * *

Через две недели Семен Гаврилович только командовал, выходя из дома:

– А ну, Джанчик-душа, пошли, брат, на почту! В палатку! На Силикатный!

Или просто погромыхивал бидончиком, и хитрый пес доставлял его прямо в молочную.

Он безошибочно выбирал направление поезда, делая посадку всегда с требуемой стороны, и заливался счастливым лаем оттого, что все желания хозяина были ему совершенно понятны.

Теперь его можно было разбудить среди ночи, и он, не задумываясь, отмечая каждую мелочь в пути, провел бы Семена Гавриловича в любом заказанном направлении.

Дни стояли солнечные, чудесные. Сознание, что с ним всегда надежный проводник и помощник и не нужно больше для каждого шага отрывать от дела усталую жену, – было для Семена Гавриловича таким облегчением, что он чувствовал, будто снова обрел глаза.

Он был весел и бодр, ласкал Джана, шутил с ним во время прогулок, разговаривал с ним, и они не только все больше и больше сдружались, но даже во всех движениях, в походке, в мыслях слились в одно целое.

Так случается иногда с охотником и хорошей охотничьей собакой, но только здесь это было в еще большей степени.

Инструктор Школы собаководства часто звонил по телефону, справлялся о своем воспитаннике.

– Джан, – смеялся Семен Гаврилович. Он прикладывал трубку к собачьему уху. – Расскажи, Джан, Алексею Степановичу, как мы с тобой отлично поживаем.

Собака наклоняла одно ухо, другое… В трубке слышалось знакомое приказание: – Голос! Джан, голос!

И Джан разражался оторопелым лаем.

Семен Гаврилович понемногу расширял круг своей; деятельности. Они с Джаном все чаше появлялись на платформах электрички. Ездили в коллектив слепых, через три остановки в левую сторону, и в районный городок – через пять остановок с правой стороны платформы.

– В райисполком! В город! – приказывал Семен Гаврилович, и Джан знал, где им надо усаживаться, и поднимался на нужной остановке.

– Какая собака! Глядите, какая собака! – слышалось отовсюду, и Семен Гаврилович радовался, как будто это восхищались каким-нибудь его любимым родственником.

В людском потоке они поднимались на мост-виадук, спускались на привокзальную площадь и шествовали вдоль главной улицы, прямо к зданию исполнительного комитета.

С тем же деловым видом пес распахивал лапой дверь в кабинет председателя и, только усадив хозяина в кресло, разрешал себе вольность – поглазеть по сторонам, повилять своему отражению в зеркале и отозваться сдержанным рычанием на сладкий голос диктора из лакированного ящика.

Испытание

То, что сказал по телефону инструктор, очень встревожило и расстроило Семена Гавриловича.

– Да успокойтесь! Это просто общий порядок… Правила воинской дисциплины…

– Да, да… Но только… такие переживания… И к чему они нам?! Я так огорчен!..

Инструктор расспрашивал о Джановой работе и, узнав, что все – и ближние и дальние – поездки собакой уже хорошо изучены, заявил:

– Ну, теперь остается только, чтобы работу поводыря проверила комиссия, и тогда можно будет особым актом закрепить передачу Джана в полную вашу собственность.

– Да ведь он же и так мой! Вы не можете себе представить, до какой степени мы уже привыкли друг к другу. Джан, наверное, никого, кроме меня, знать теперь не захочет, а я… без него… Что же это?!.

– Да успокойтесь, Семен Гаврилович, ведь мы только должны…

– Я пропаду без него… теперь окончательно пропаду! Служит он мне верой и правдой… Чего еще надо? Акт? Характеристику написать?! Отзыв? С удовольствием, хоть сию минуту…

Но инструктор отвечал, что дрессировка поводырей – это особое задание правительства, и выполнение этого задания должно быть обязательно показано официальным представителям.

– А если Джан разволнуется, как тогда – помните, при вас? И осрамится?! Другую дадите?!. – закричал Семен Гаврилович в телефон с таким ужасом, что Джан вскинулся с подстилки и громко залаял. – Нет, нет, и не думайте! Пожалуйста, оставьте этого «лучше» себе… А я Джана никому и ни за что не отдам…

Белоножка отвечал что-то долго и убедительно. Он вполне полагался на прекрасные врожденные качества Джана, на его породность, выдержку, испытанный, уравновешенный нрав…

– Я ведь говорил вам, что мы тогда пешком обошли с ним по списку много адресов слепых-инвалидов. Но я поклялся себе, что передам Джана только в настоящие руки. Это прекрасное животное, и я рад за него: он нашел достойного хозяина.

День испытания был все-таки назначен.

Инструктор явился спозаранку. Семен Гаврилович только что проснулся. Джан еще лежал на подстилке. Он не вскочил (как бывало) при звуках шагов воспитателя. Он продолжал спокойно лежать, считая излишним, хотя бы из вежливости, постучать хвостом о пол.

Он чувствовал себя дома и ко всем «посторонним» относился – смотря по приказанию хозяина.

Здороваясь, Алексей Степанович крепко тряхнул рукою. Джан вскочил и возмущенно залаял. Он даже Нине Александровне с трудом разрешал прикасаться к хозяину. А тут…

– Да ты что же, дурень этакий, выдумал?! Окончательно раззнакомился со мной, что ли?! – обиделся Белоножка. – На место! Лежать! Ну!

Но вместо прежнего безропотного повиновения, пес вклинился между ним и хозяином. Шерсть по спине поднялась острой, как у дракона, чешуей, глаза налились кровью.

Он был полон решимости тут же, на месте, отдать жизнь за своего властелина.

– Ну и ну-у! – разобиженный инструктор принужден был отступить в коридор. Приходилось самому пожинать плоды своей же выучки.

Семен Гаврилович велел Джану вскочить к себе на кровать и лаской, и шутливой возней развеселил и успокоил рассвирепевшего было пса.

– Вы посмотрите, Алексей Степанович, какой он со мной добродушный, – говорил Семен Гаврилович, повернув лицо к порогу, где все еще стоял Белоножка. – Не обижайтесь на него, пожалуйста. Вы сами его этому обучили. Он положительно не переносит, чтобы кто-нибудь ко мне прикасался…

– Ну, это уж он от себя! – ворчливо, но с гордой улыбкой ответил Белоножка. – Мое воспитание было в общих чертах.

– Недавно мы с ним ехали по электричке, – одеваясь, рассказывал Семен Гаврилович. – Я было чуть придремнул. Вдруг слышу – «Ваш билетик?» – и сразу что-то пискнуло… Я мигом: «Фу, Джан, отставить!» – он немедленно ткнулся носом в мою ладонь, а контролер (это он дотронулся до меня пальцем) говорит: «Извините, товарищ, не сообразил, что вы инвалид – проезд без билетов. Вот ваша собачка справедливо и возмутилась – чуть было не оттяпала мне палец-то».

В разговорах и сборах прошло часа два.

Инструктору показали Джаново место в коридоре, где на вешалке вровень с головой собаки были размещены его шлейка, поводок и все прочее. Под вешалкой стояли миски, а возле хозяйской кровати находилась суконная стеганая подстилка. Каждое утро Джан сам вытаскивал ее на крыльцо, а после того, как ее выбивали, с достоинством волочил обратно на место.

После завтрака инструктор и Семен Гаврилович с Джаном вышли в цветничок.

До приезда комиссии оставалось еще полчаса.

Белоножка украдкой посматривал на часы. Он волновался, но только одно это движение выдавало его. Ведь через несколько минут предстояло держать экзамен не только собаке, но и ему самому, его работе, его способу воспитания собак-поводырей.

Он понял, что командовать собакой во время испытания придется уже не ему, а Семену Гавриловичу. Никому, кроме него, Джан не будет теперь повиноваться. К чувству гордости за свою выучку у Белоножки примешивался страх: как все это сойдет?

Они начали договариваться, какие команды должен будет давать Семен Гаврилович и какие поездки с Джаном должны быть обязательно показаны.

В это время в свежем утреннем воздухе мелодично пропела сирена. Длинная щегольская машина остановилась у калитки. Четверо солидных мужчин вошли во двор и в сопровождении Нины Александровны, встретившей их у крыльца, направились в цветник.

Инструктор вытянулся, приветствуя членов комиссии. Встал и Семен Гаврилович. Напряженное тело собаки прильнуло к его ноге. Он опустил одну руку на голову Джана, а другую приложил к козырьку.

– Доброе утро! Здравствуйте, Семен Гаврилович! – услышал он приветливые голоса. – Ну, как теперь жизнь молодая?!

– Осторожно, товарищ генерал! – Белоножка испугался повторения утренней истории. Джан заметил протянутую к хозяину руку и обнаружил намерение немедленно познакомиться с брюками дерзкого пришельца, невзирая на его малиновые лампасы.

– Лежать! Смирно! – приказал Семен Гаврилович. – Поводырь обучен не допускать никаких прикосновений к своему подопечному. Но теперь он, без команды, не имеет права подняться.

Пожимая (к великому гневу Джана) руки членам комиссии, Семен Гаврилович взволнованно говорил:

– У меня не находится слов, чтобы выразить нашей родной партии и правительству ту горячую признательность, которая переполняет мое сердце. Я могу возвратиться к полезной, интересной жизни. Могу ездить в свой цех, работать, быть членом общества. Нельзя передать, как важно мне чувствовать, что я, никого не обременяя, имею возле себя неусыпную охрану и помощь моего поводыря… Мне сейчас порой кажется, что мне каким-то образом возвратили глаза… Встать, Джан! Ко мне!

Джан вскочил и стал рядом с хозяином.

Семен Гаврилович говорил, прижимая руку к груди, другую руку он положил на широкую голову собаки и взволнованно повторил: «От всего сердца благодарю за великую заботу»… Щелкнул спуск кинамы, аппарат заработал, и эти слова вместе с изображением были записаны для кинохроники.

Затем Джан показал комиссии исполнение различных приказаний:

– Готовься!

Джан сбегал в дом, принес с вешалки свою шлейку, всунул в нее голову и лапу и стал так, что оставалось только застегнуть пряжку.

«Голос!» – Джан огласил лаем окрестности. – «Лежать!», «Встать!», «Принести туфли!», «Где хозяйка, позови!», «Принеси трость! Фуражку!».

Джан проделывал все это быстро, вполне сознательно и с величайшей охотой. Туфель он натащил целых три штуки и потом, сам от себя, выволок на крыльцо свою подстилку, (она не была еще сегодня вытряхнута), чем насмешил всех членов комиссии.

День становился жарким и потому команду – «Купаться!» все встретили с полным восторгом.

Спустились за собакой по тропинке под откос и прекрасно освежились в прохладной реке. Тут Джан проявил такое похвальное усердие в охране вещей купальщиков, что вышеупомянутые брюки с лампасами снова едва избежали серьезной опасности.

После купанья были испытаны ближние маршруты. Для проверки Джановой памяти назвали «хлебную палатку военторга», где Джан давно не был. Джан подумал, вспомнил и безошибочно доставил Семена Гавриловича в палатку и домой.

Затем решили предпринять поездку в районный городок. Члены комиссии старались незаметно наблюдать за посадкой и за поведением поводыря на железнодорожной станции, на улицах городка, среди сутолоки и шума. Джан весь поглощен был исполнением своих обязанностей. Он ни на один миг не отвлекался, хотя члены комиссии организовали несколько инсценировок са специальной целью рассеять его внимание.

В вагон члены комиссии входили с другой площадки, издали наблюдая, как пес торжественно ехал со своим хозяином. Они могли множество раз воочию убедиться в его трогательной заботливости и старании.

Строгие лица военных работников все больше и больше светлели в улыбке. Они переглядывались и кивали один другому.

Собаке было приказано вести хозяина в районный исполком. И вся комиссия собралась в кабинете председателя.

Председатель подтвердил, что Семен Гаврилович приезжал к нему не раз по делам коллектива слепых и всегда добирался совершенно самостоятельно, в сопровождении только «вот этой самой славной собачки».

Тут он довольно свободно ткнул пальцем в сторону Джана, и «славная собачка» едва не превратила его руку в четырехпалую конечность.

На пути Семена Гавриловича клались палки, кирпичи, ставились тележки мороженщиц – поводырь обводил его стороной, предупреждал о малейшем препятствии. Даже перед ниткой, протянутой на высоте десяти сантиметров через дорогу, он стал как вкопанный и «дал голос».

Испытание службы поводыря превращалось в сплошной триумф для его воспитателя-тренера.

Джан делал гораздо больше, чем мог от него ожидать Белоножка.

Но этот успех, эта вершина дрессировки была достигнута не только выучкой Белоножки, не только личными качествами прекрасной собаки, но (и, может быть, это было самое главное) тем, что всеми чувствами Джана руководила теперь новая, беспредельная любовь и преданность своему настоящему хозяину.

* * *

Вечером за большим столом на террасе сердюковской дачи был оформлен акт о блестящей сдаче испытаний и вручении в полное владение Семена Гавриловича чепрачной овчарки-поводыря под кличкою Джан… Действуя на основании инструкции Центрального Совета Осоавиахима… – так написала в своем акте комиссия… – все перечисленное ниже списать с баланса Школы собаководства как переданное в полное и постоянное владение и пользование инвалида Отечественной войны 1 группы, потерявшего на фронте зрение, капитана авиации товарища Семена Гавриловича Сердюкова:

1 Карточка учета и родословная… 1 и 1

2. Шлейка… 1

3 Кормушки-миски… 2

4. Ошейник…1

5. Поводки… 2

6. Щетка… 1

7. Скребница…1

8. Гребешок… 1

9 Арапник… 1

10. Цепь… 1

Семен Гаврилович написал отзыв о Джане. Он отметил, что Джан водит его лучше, чем водили люди, чем даже водила жена, «которую теперь совсем не приходится отрывать от дела». «Люди, – писал он, – могли отвлечься, увлечься разговором, могли – вместе со мною самим – забыть на какой-то миг о том, что я совершенно беспомощен. Я часто ушибался. Случалось даже, падал. Теперь же мои драгоценные „глаза“ всегда начеку и ничего не оставляют незамеченным…»

Эта характеристика заканчивалась горячей благодарностью и просьбой от имени слепых, товарищей Семена Гавриловича, чтобы Школа собаководства воспитала побольше таких поводырей: