Текст книги "Вампир (СИ)"
Автор книги: Ольга Сова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)
– Так, – перебивает мама, – я даже не сомневаюсь, что стих ты выучить в состоянии, а скопировать из Интернета текст и распечатать – тоже дело нехитрое. Сколько раз тебе говорить: сначала сложные задания, потом легкие. Вырубай комп и бегом за математику.
Леся даже не пытается возражать: мама устала, и это опасно.
– А, только сначала протри там в коридоре, с сапог натекло, – говорит мама, когда Леся открывает дневник, чтобы посмотреть номера задач. – У меня уже никаких сил нет.
Леся вздыхает и идет отмывать полы от грязи (талый снег и песок, которым посыпают улицы).
Потом пытается сосредоточиться на задании и даже кое-как решает два примера. Однако во втором должно получиться 1, а у нее вышло 2,44, и не успевает она разобраться, что же здесь не так, как из ванной раздается:
– Леся, блин, я тебя придушу!
– Что? – откликается Леся.
– Я хотела тернуть под раковиной, а тряпка вся в песке! Что, нельзя было прополоскать тряпку после мытья?
– Ой, – говорит Леся. – Я потом ее помою.
– Какой «потом», если вода под раковиной есть сейчас!
– Ну, мам, я же делаю уроки!
– Ничего не знаю, – отвечает мама. – Надо сразу доводить дела до конца, а не так, что наполовину сделала и бросила.
И Леся плетется в ванную, выполаскивает половую тряпку и опорожняет ведро, хотя мама все это время стоит там же и могла бы сделать все сама.
– Ты вообще ела? – кричит мама из кухни, когда Леся не разделалась еще и с первым заданием.
– Ела! – нервно отвечает Леся. Она пообедала бутербродами с повидлом, но вымазала миску супом, как будто бы ела и его. Рассольник она не выносит до рвотных позывов.
– Что ты мне рассказываешь! – орет мама. – Я же вижу, что супа в кастрюле вообще не убавилось!
– Ну, я его ела, просто немножко!
– Так, сейчас сядешь у меня и поешь нормально, поняла?
Деваться некуда, и Леся приходит на кухню.
Мама подогревает суп. Ставит его на стол. Лезет в хлебницу.
– А где хлеб? – восклицает она.
– Там есть.
– Одна горбушка?! И как мы будем обедать? Тут же на одного!
– Ну, ты забери ее себе, – говорит Леся, хотя и не представляет, как влить в себя рассольник, ничем его не закусывая. – А мне не хочется.
– «Не хочется!» Что это за еда – без хлеба? А что будет есть папа, когда придет?
– Но папа может по дороге...
– Короче, сходи за хлебом. Суп потом еще раз подогреем.
«Это никогда не кончится», – думает Леся и идет одеваться.
В ближайшем магазине «Элитного» нет. Если бы мама была в хорошем настроении, Леся попросту взяла бы обычный черный, но сегодня лучше будет купить ее любимый, и Леся тащится по сугробам до мини-маркета.
На обратной дороге звонит телефон:
– Надо еще сходить в аптеку.
– Ма-а!
– Ой, не ной мне, не развалишься. У меня таблетки закончились, я тебе название смс-кой пришлю.
– Мам, у меня гривна с мелочью. Ты ж мне только на хлеб дала.
– А... Ну ладно. Тогда иди домой.
Леся надеется, что это «иди домой» значит, что все закончилось. Но нет, на пороге мама забирает пакет с хлебом, вручает деньги и напутствует ее словами: «Давай-давай, заодно аппетит нагуляешь».
До аптеки в хорошую погоду идти минут пятнадцать, но на улице снег, а дороги укатаны. Нужной дозировки лекарства нет, и Леся покупает другую – слишком устала, чтобы идти куда-нибудь еще. Мама, конечно, начинает кричать.
– Мам, ну они сказали, что можно просто разломать таблетку пополам, и все.
– Сказали они! Это ты не пробовала их разламывать, они же крошатся! Тебе что-нибудь вообще можно поручить?!
– Что, пойти купить другое?
– Ну, конечно, давай потратим за один день в два раза больше! Папа же деньги рисует! Прямо целыми днями на работе сидит и вырисовывает!
Леся терпеливо ждет, пока мама выплеснет всю усталость и раздражение – переложит на Лесины плечи все длинные очереди, хамство чиновников, необходимость снова тащиться на прием через три недели, скверную погоду и голод. Не забыта, конечно, и Лесина нелюбовь к супу – как смеет она, скотина неблагодарная, не восхищаться чем-то, во что мама вложила силы и душу?
Леся слишком измотана, чтобы хоть немножко разозлиться в ответ, и потому, видимо, реагирует правильно, так что даже не получает ни единой оплеухи.
Когда все заканчивается, нужно снова протереть у входной двери, ведь Леся тоже нанесла в коридор грязи. Повесить штаны и колготы на батарею, включить сушилку для обуви. Потом Леся минут двадцать страдает над рассольником, заедая каждую ложку хлебом и запивая водой, так что живот в итоге переполнен и булькает.
Вернувшись, наконец, к математике, она никак не может сосредоточиться. Ошибку во втором примере найти не получается. Леся решает третий и четвертый, но и они не сходятся с ответами. Тогда она возвращается ко второму и понимает, что неправильно поставила скобки. Пересчитывает и получает вместо 2,44 – 8.
Проходит неопределенное количество времени, и она внезапно обнаруживает, что рисует косички в черновике, так ничего больше и не решив. А ведь у нее три номера, в каждом по десятку примеров, и она в который раз думает, что это издевательство: столько по-хорошему надо бы задавать на неделю, но уж никак не на один вечер. Это даже если не учитывать реферат, параграф по географии с контурной картой и биографию какого-то там композитора, и ведь каждому учителю плевать, что ты не бездельничал, а делал другую домашку, а музычка к тому же еще и вечно бесится, что ее предмет не принимают всерьез, и орет точь-в-точь как мама...
Приходит домой папа, а Леся только-только начала второй номер, к тому же ей так и не удалось подогнать некоторые примеры под ответ. Живот тоже еще полон, но что поделать, семейные ужины – это традиция, от нее не уклониться, так что надо снова бросать уроки и снова запихивать в себя еду. После ужина мама спрашивает, почему до сих пор не видела Лесиных уроков, а Лесе по-прежнему нечего предъявить, кроме стиха.
В половине десятого мама отправляет ее спать.
– Ты должна была лечь еще полчаса назад! Что это за посиделки до ночи? Надо было сразу после школы браться за домашку! Вот и пусть тебе поставят двойку, не мне же будет стыдно.
Леся лежит в темноте и думает о морской свинке. Мама против животных, в особенности тех, которые устраивают беспорядок в доме, так что о кошках или собаках нет смысла даже мечтать. Но она сказала, что, так уж и быть, купит свинку, если только Леся закончит хоть один год без троек.
А такого, конечно, не произойдет никогда.
7.
Однажды, еще в первом классе, мама проверяет у Леси уроки, и та никак не может ответить на вопросы по природоведению. Раньше учебник рассказывал о скучных и очевидных, но, по крайней мере, понятных вещах, а вот горные породы приводят ее в недоумение. Даже само название – полнейшая бессмыслица. И, главное, при чем тут горы? Из чего сделаны горы, ей неизвестно, но уж конечно не из нефти, песка или изумрудов!
Домашка – это всегда крики, слезы, угрозы и оплеухи, перемежаемые требованиями выпрямить, наконец, спину, но в этот раз все совсем скверно (папа уехал в другой город за товаром, а мама всегда ужасно бесится, оставшись одна). Леся ревет и вытирает сопли рукавом, чем еще сильнее злит маму. Та уже два раза демонстративно направлялась к шкафу – за ремнем – и Лесе приходилось бросаться наперерез, хватать ее за руки и умолять. Если будет третий раз, это не поможет, а задница еще болит после вчерашнего, и надо заканчивать с уроками как можно скорее, но Леся уже совсем ничего не понимает. И вот мама, взбешенная, хватает учебник и принимается молотить им по Лесиной голове. Уворачиваться, когда бьют, всегда бесполезно, но Леся слишком испугана, она мотает головой и отмахивается руками, и в конце концов учебник попадает ребром ей в рот. Странный, ни на что не похожий звук внутри черепа, резкая боль. Леся едва не проглатывает что-то, сплевывает прямо на тетрадь и видит нечто страшное, окровавленное. Она не сразу понимает, что это зуб.
***
Вечером возвращается папа. Привозит Лесе книжку про принцесс, радуется выпавшему зубу и говорит положить его под подушку – ночью, мол, придет мышка. В мышку Леся никогда не верила. Ночью спится плохо (снится разная пакость), и Леся слышит, как папа подкрадывается к кровати и шарит под подушкой.
Наутро зуба, конечно, нет, вместо него на постели лежит пятигривневая купюра. Леся берет засаленную бумажку, смотрит на нее и почему-то начинает плакать.
8.
Конечно, не вся их жизнь – насилие и ругань. Они смотрят вместе фильмы. Слушают музыку. Купаются в озере. Фотографируются и просматривают фотоальбомы. Громко выкрикивают подсказки участникам телевикторин. И друг другу, когда кто-нибудь играет в компьютерные игры («Беги! За ящиком прячься!» или «Желтые соединяй! Да не эти, а вон те!»). Спешат к окнам, заслышав грохот фейерверка. Пересказывают друг другу свои сны. Едят шелковицу прямо с дерева в парке. Регулярно заходят в один магазин помечтать о роскошных напольных часах. Мама делает Лесе замысловатые прически, Леся рисует ей цветочки на ногтях. Леся учит стихи на литературу, а мама вспоминает смешные, порой непристойные пародии на них из собственных школьных времен. Даже семейные праздники проходят весело с тех пор, как их начали отмечать в кафе и мама больше не переутомляется. Леся помнит, как мама возила ее на санках, читала сказки и учила плести венки из одуванчиков. Когда Лесе было одиннадцать, они вместе, всей семьей выбрали новый диван. Холодильник в кухне до сих пор украшает кособокая не то ваза, не то корзинка, которую Леся сделала на трудах в шестом классе...
Чего мама никогда не делает, так это не говорит с Лесей по-хорошему. Даже если хочет выразить теплые чувства, все равно ворчит и критикует – меняется лишь тон. Словно дочь – собака, которая только интонации и понимает (вон, Лесина подруга Катька зовет свою шелти чучундрой бестолковой, а та все равно радуется и виляет хвостом).
«Не ребенок, а наказание, опять вся замурзалась», – нежно говорит мама, стирая с Лесиных щек мороженое.
«Под ноги же смотреть надо!» – волнуется мама, когда Леся падает и разбивает коленку.
«А что, раньше так нельзя было?» – гордится мама, когда Леся хорошо справляется с домашними заданиями.
«Ну что ж ты растопырилась посреди прохода?» – извиняется мама, наступив Лесе на ногу.
«Да, лучше бы ты, конечно, волосы от папы унаследовала. А то волосы от меня, нос от папы, ноги от него же, щеки зато от меня... Все как специально наоборот, самое неудачное», – утешает мама Лесю, страдающую перед зеркалом.
Одна из первых вещей, которую Леся усвоила в жизни – ей нельзя говорить с мамой так же, как та говорит с ней. Есть отдельные, особые диалекты для детей и взрослых. Обучиться правильной детской речи негде: окружающие ее не используют (даже сверстники ведь общаются с Лесей не так, как со своими родителями), но если случайно использовать взрослое выражение, тебя накажут или как минимум отругают.
«Иди сюда» и «сюда иди» – совершенно разные вещи, и вторая под абсолютным запретом. За «тебе что, делать нечего?», и тем более «прекратила немедленно» неизбежно следует шлепок, даже если тебе просто хотелось, чтобы перестали щекотать. «Немедленно» вообще не детское слово, равно как и «бегом», «сейчас же» и «ну», хотя мама не может прожить без них и получаса. «У тебя папа не стекольщик» говорят исключительно детям, заслонившим телевизор. Взрослые не могут надоесть или достать, нельзя попросить их не мешать, или не шуметь, или уйти (даже если просить очень-очень вежливо). Запрещается называть вещи тупыми, чертовыми, сраными и гребаными, упоминать фиги и хрен. И, конечно, нельзя даже помыслить о том, чтобы сказать «обойдешься», или ответить на «хочу» – «перехочешь», или на «надо» – «кому надо?», или на «откуда» – «от верблюда»... Пресловутые «спасибо» и «пожалуйста» Леся в раннем детстве совершенно не понимала и на всякий случай добавляла чуть ли не после каждой фразы: мама-то Лесю если когда и благодарила, то разве что саркастически.
Годам к десяти Леся понимает, что запрещены не только отдельные выражения, но и отдельные чувства. Если она обижается, мама за это над ней смеется («Поплачь, поплачь, меньше писать будешь. Что, ты со мной не разговариваешь? Слава Богу»). Если раздражается, мама читает нотацию о том, что это черная неблагодарность, потому что на самом деле у Леси замечательная жизнь, и буквально всем вокруг приходится куда труднее, а в любых проблемах, которые у Леси есть, виновата сама Леся. Если злится, мама злится тоже.
Дело не только в том, что если мама, скажем, нарушает данное Лесе обещание, и та убегает к себе в комнату, громко хлопнув дверью, то мама врывается следом и бьет дочку по уху, потому что кто она вообще такая, чтобы хлопать дверью в этом доме. Злиться нельзя не только на маму, и даже не только на папу или прочих родственников, и даже не только на людей, которых мама хоть сколько-нибудь уважает. Злиться запрещено в принципе.
Леся с подружкой играли во дворе и присели на совершенно пустую лавочку, но тут примчалась дворничиха и начала орать, потому что лавочки для пенсионеров, а не для детей? Нельзя прийти домой и возмутиться, пусть даже дворничиха этого не услышит, а мама сама терпеть не может эту старую маразматичку.
Одноклассница изрисовала Лесе пиджак корректором? Мама может прийти в ярость, но Лесе полагается играть всхлипывающую, испуганную жертву, иначе сама окажется виноватой в случившемся. Почему она не умеет строить отношения со сверстниками? Наверняка ведет себя как-то неправильно. Вот маму в школе никогда никто не обижал!
Под Лесиным балконом (родительское окно выходит на противоположную сторону дома) местные алкаши полночи слушали музыку и под конец устроили драку? «А от меня ты чего хочешь? Ну, давай ты ляжешь в нашей комнате, а мы с папой – в твоей. Нам же высыпаться не надо, мы же совсем не устаем, не то что ты!»
Интернет не работает? «А тебе лишь бы сидеть и играться! Сама же не придешь маме помочь, пока мама не гавкнет, да?» Интернет не работает, когда Лесе он нужен для учебы? «Что, раньше нельзя было сделать домашку?! Ой, не ври мне, сразу она начала делать. А кто в туалете с телефоном полчаса отсиживался?»
«Она боится», – однажды с изумлением понимает Леся. «Она боится меня. Она думает, что я – как она. Что если я взбешусь, то потом не сумею остановиться».
Но это бессмыслица. Если даже подобное и случится, что такого может натворить Леся?
9.
В двенадцать Леся ворует одну из толстых тетрадей, предназначенных для школы, и заводит дневник. Ей хотелось бы, конечно, настоящий, как в кино – с красивыми страницами, в коже и с золотистой надписью «Diary», а не тетрадку с зеленой лягушкой на обложке. Но тогда всякому было бы понятно, что это, а тетрадку можно спокойно оставить на дне ящика в письменном столе.
Леся ведет дневник с месяц. Однажды мама бьет ее за что-то по уху, а потом нарочно отправляет в таком виде в магазин, чтобы все смотрели и было стыдно. Вернувшись из магазина (ухо уже не горит, но внутри все по-прежнему кипит от злости), Леся хватает дневник и записывает все, что думает о матери. Наверное, от этого должно бы стать легче, но легче не становится, и чем больше она пишет, тем сильнее ненавидит – так, что хочется кричать. Она исписывает страниц пятнадцать, она использует все известные ей ругательства, потом переходит на выражения вроде «ублюдочная мразь» – вроде бы цензурно, но используется куда реже, чем мат, и потому звучит как будто бы ярче... Она желает маме смерти и предвкушает счастье и свободу, которые затем наступят.
Наконец, устает рука, и, отдышавшись, Леся задумывается: куда девать эту запись?
Дно ящика больше не годится. Мама полезет проверять тетради или решит выбросить исписанные черновики, а найдет это.
Спрятать где-нибудь еще? Но в доме нет такого места, куда мама не могла бы заглянуть в самый неожиданный момент. Можно, конечно, сунуть дневник под матрас, или в коробку с елочными игрушками, или в пакет со старыми вещами, которые хранятся на случай, если мама когда-нибудь похудеет... Но это временное решение, рано или поздно тетрадь все равно попадется маме на глаза. Хуже всего, что Леся при этом, весьма возможно, будет в школе и не успеет вмешаться.
Леся живо представляет, как однажды придет домой с занятий, а мама тут же, в коридоре, ничего не объясняя, станет ее лупить, и потихоньку начинает паниковать.
Носить дневник с собой в школу? В голове возникает новая картина: Леся по ошибке сдает учительнице не ту тетрадь. Учительница видит нецензурщину и, конечно, вызывает в школу маму... Или этот придурок Калистратов хватает, не спросясь, тетрадку, чтобы скатать домашку, читает и пересказывает всем, а потом история как-нибудь доходит до классухи...
Запись нужно вырвать и выбросить, другого варианта нет. Но просто бросить ее в мусорное ведро нельзя. Вдруг родители заметят листы с ее почерком и решат проверить, не из школьной ли это тетради и не скрывает ли Леся плохую оценку? Даже если запихнуть бумагу поглубже, она может вывалиться, когда пакет с мусором будут вытягивать из ведра. Нет, слишком опасно. Уж лучше сразу в контейнер.
Леся начинает одеваться, и тут ее посещают новые картины, не имеющие уже никакого отношения к реальности, но по-прежнему пугающе яркие. Вот Макарыч из четвертой квартиры, алкаш и полубомж, копается в контейнере, находит листы и заинтересовавшись, читает. Потом ржет и делится прочитанным с первым попавшимся соседом. Или, скажем, кто-нибудь случайно выбрасывает ценную вещь и лезет в контейнер, чтобы ее достать. Или мусорщики переворачивают контейнер, и листы, подхваченные ветром, разлетаются по двору...
Леся мечется по комнате. Завернуть в пакет? Макарыч заинтересуется, что там в пакете. Замазать? Все пятнадцать страниц? Не хватит ни корректора, ни сил, да и сквозь замазку текст, бывает, по-прежнему видно. Залить водой? Чернила не всегда расплываются до нечитаемости. Сжечь?
Да, нужно сжечь. Но дома нельзя. Даже если дождаться, пока мама уйдет, Бог знает, сколько держится запах дыма. Как отвечать, если спросят, что сгорело? Еще подумают, чего доброго, что Леся начала курить!
