Текст книги "Маленькая балерина"
Автор книги: Ольга Смецкая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Глава 6
Среда
На рассвете меня разбудил звон бьющегося стекла. Что это?
Я подскочила и с трудом разлепила отекшие веки. 4.45 утра. Значит, я спала часа два от силы.
Потом долго не могла заснуть. Металась в постели, ворочалась с боку на бок, с беспокойством прислушивалась к странным звукам, издаваемым старым домом. В условиях сельской тишины всевозможные скрипы, вздохи, шорохи казались преувеличенными.
Я села в кровати, тело отозвалось тупой болью. Вот она, расплата за вчерашние балетные экзерсисы. Вспомнились детские ощущения, когда после первого урока «Основ классического танца» у меня не болели только уши и зубы.
Где-то внизу громко хрустнула ветка, словно кто-то на нее наступил. И тут же оглушительно залаяла собака. Господи, да что там происходит? Переборов накативший озноб, я подкралась к окну, завернулась в занавеску и выглянула наружу.
Все вокруг было покрыто расплывчатой серой пеленой. Солнце только-только начало всходить. Я так долго вглядывалась в зловещую черноту леса, застывшую у горизонта, что у меня заломило глаза. Но я ничего не увидела. Вернулась в постель, укрылась одеялом с головой и спустя некоторое время погрузилась в тревожный поверхностный сон.
Вниз я спустилась, когда солнце поднялось уже высоко, а часы показывали без четверти одиннадцать. На полу, рядом с ломберным столиком, валялись осколки фарфоровой балерины. Как получилось, что она вдруг упала?
Выпив кофе, я направилась в репетиционную комнату. Вчера я дала себе твердое слово во что бы то ни стало каждый день делать «станок». Но я чувствовала себя настолько разбитой, что решила прежде прогуляться.
Снаружи все дышало покоем и безмятежностью. Жужжали шмели, заливались птицы. Мирно стрекотала газонокосилка, которую катил пожилой садовник. Рядом с ним семенила девочка Даша. Он ей что-то увлеченно рассказывал, а заметив меня, приподнял в знак приветствия неизменную соломенную шляпу. Я махнула рукой в ответ, миновала яблоневый сад, поднялась на усеянный одуванчиками живописный холм и устремилась вниз, к реке.
Меня не оставляли мысли о странных людях, населявших поселок «Сосны».
Маленькая больная девочка, многозначительный медиум, неуравновешенная художница, закомплексованная пианистка…
Что там говорил Арсений Титус по поводу дурной славы здешних мест? Надо бы расспросить Раису. Впрочем, к чему мне это? Вот приедет Фиалка и пусть сама разбирается со своими новыми соседями и их тайнами. Мне вполне хватает собственных проблем.
Чем больше проходило времени, тем больше я убеждалась в правильности своего решения. Я не хотела возвращения в тот ад, в который превратилась моя внешне вполне благополучная жизнь.
С тех пор как несколько лет назад Кирилл волею случая оказался на вершине телевизионной славы, он стал невыносим. Из каких-то неведомых глубин его души вдруг полезли отвратительные ростки хамства. Взошли на плодородной почве и теперь цвели пышным цветом. Фиалка утверждала, что он всегда был таким. Просто почему-то у меня на глазах были шоры, и я этого не замечала. Пусть так, со стороны виднее. Но теперь шоры спали, и вся неприглядная правда выползла наружу.
Краска бросилась мне в лицо, стоило вспомнить нашу последнюю ссору. Накануне Кирилл не ночевал дома. Не позвонил, не предупредил. Я очень нервничала, не сомкнула глаз. Звонила ему на мобильный, но тот был отключен. Кирилл заявился утром как ни в чем не бывало.
– Где ты был? – спросила я.
– Ты же умная женщина. Придумай сама, – ответил муж и усмехнулся.
– Где ты был? – повторила я.
– Ты что, тупая? – заорал он. – Не слышала, что я сказал? Идиотка! Дура безмозглая! Вместо того чтобы покормить любимого мужа, лезешь со своими дебильными вопросами!
– Кирилл, успокойся и возьми себя в руки.
– Рот закрой! Кто ты такая, вообще? Никчемная неудачница, которая ничего не может в этой жизни. Не может и не умеет. И существуешь ты только благодаря мне, – он ткнул себя пальцем в грудь, – мне, знаменитому Кириллу Шорохову. Ясно?
– Как тебе не стыдно!
– Мне? Мне должно быть стыдно? Ну все, ты меня достала, с меня хватит!
Он схватил мою чашку с недопитым кофе, швырнул ее об стену и выскочил из квартиры, хлопнув дверью.
У реки царила сказочная, умиротворяющая красота. Воздух дышал свежестью и был напоен смесью неповторимых ароматов – беззаботности и неспешной радости. Вековые ивы печально клонили ветви к воде. Длинные и тонкие листья отливали в солнечных бликах изумрудным светом и весело плясали в бурно текущем потоке.
Земля у реки была застелена ковром из незнакомых мне растений. Глянцевые и округлые листья пестрели белыми звездочками соцветий и плотно устилали берег. Я скинула шлепки и ступила на цветочный ковер. Он оказался прохладным и пружинил под ногами.
Неожиданно взгляд мой уперся в покрытую битумом толстую трубу, перекинутую через реку наподобие моста. Один ее округлый конец впивался в землю на одном берегу, другой – на противоположном. Поверхность вокруг них была небрежно залита вспучившимся бетоном. Нелепое сооружение настолько выделялось из общей идиллической картинки, что поразило меня до глубины души.
Я решила перейти на другой берег, сунула снова ноги в шлепанцы и с опаской ступила на скользкую битумную поверхность. Дойдя до середины необычного моста, споткнулась о торчавший из трубы ржавый прут и с трудом сохранила равновесие. Я посмотрела вниз. Видимо, в этом месте река обмельчала, потому что сквозь бурлящий поток проглядывали здоровенные валуны. У меня закружилась голова, когда я представила себе, что запросто могла раскроить себе череп, свалившись вниз. Я поспешно устремилась вперед.
Ступив на твердую землю, почувствовала себя увереннее и улеглась на спину в высокой прибрежной траве. Было прохладно, от влажного песка и палой листвы тянуло горьким пряным духом.
Сильное течение реки с плеском проносилось мимо, в сплетенных ветвях проглядывало голубое небо, и я с удивлением осознала, что мне хорошо одной. Хорошо и спокойно. И что мне никто не нужен.
– Зачем ты это делаешь? – раздался вдруг где-то рядом мужской голос. Он звучал устало и раздраженно. – Ведь это глупо.
– Мне так легче… – еле слышно прошелестело в ответ, и я узнала Лизу. Несомненно, это произнесла она.
Я резко поднялась и отряхнула прилипшие травинки.
– Я тебя предупреждаю: мне это не нравится, – сказал мужчина. – Если ты будешь продолжать…
Он так и не закончил фразу, так как внезапно около меня возник забавный французский бульдог и залился хриплым лаем. Мощный, обтекаемый, как пуля, с черной лоснящейся шерстью. Он замолчал и замер, склонив массивную квадратную голову набок.
– Пафнутий, ко мне! – крикнул мужчина. Бульдог хрюкнул, но не двинулся с места. Припал на передние лапы и, высунув длинный розовый язык, улыбнулся.
– Пафнутий! – снова крикнул мужчина.
– Он здесь, – отозвалась я.
На тропинке за деревьями показался силуэт. Солнце било мне прямо в глаза, поэтому я так и не поняла, кто передо мной.
– А, это вы, Саша, – нервно засмеялась Лиза, шагнувшая из-за спины мужчины. Она повернулась к нему. – Это Александра, наша новая соседка. Она теперь живет в Идином доме.
– Шорохова Александра, – представилась я.
– Очень приятно, Олег Монахов, – мужчина протянул руку. – Мы, кстати, уже встречались.
Вот тут я его узнала. Это был отец девочки, больной аутизмом. Даши, кажется.
Пафнутий подтащил здоровенное бревно, уложил мне его на ногу и радостно тявкнул.
– Фу, Паф, отстань. – Олег взял палку и отбросил ее в сторону. Пес метнулся за ней. – Вы его не бойтесь. Пафнутий – добрейшей души человек.
– А я не боюсь. Я вообще люблю собак.
– Извините нас, Саша, – Лиза скрестила руки на груди и нетерпеливо передернула острыми плечами, – но нам пора…
Пальцы ее непроизвольно сжались в кулаки, так, что даже костяшки побелели.
Психологи назвали такой жест «замком». Он свидетельствует об эмоциональном напряжении и внутренней скованности человека. Когда-то давно я ради интереса изучала кинесику – язык тела по-научному – и с удивлением узнала, что 65 процентов информации люди передают друг другу без слов: жестами, мимикой, позами.
– Пожалуйста, пожалуйста… – я подняла ладони вверх, – я, собственно, тоже уже собиралась домой.
Монахов окинул меня внимательным взглядом и улыбнулся. Лиза опустила голову и стала похожа на маленькую старушку. Рядом с ней высокий, атлетически сложенный Монахов казался гигантом.
Неужели их связывают романтические отношения? Впрочем, если у Монахова есть дочь, значит, имеется и жена…
– Послушайте, – не удержалась я, – а что это за странный мост?
– Это не мост, – ответила Лиза и быстро посмотрела на Монахова. Мне почему-то показалось, что он побледнел. – Это газовая труба. По ней газ поступает в поселок.
– Ясно, – пробормотала я. – Ну, я пошла…
Я взобралась на трубу, пересекла по ней речку и побрела вдоль берега к одуванчиковому холму. Было очень жарко, воздух накалился и буквально плавился на глазах.
Я свернула немного правее, в густой пролесок, чтобы избежать прямых лучей палящего солнца, и очень скоро поняла, что заблудилась. Одуванчиковый холм исчез из поля видимости, речка осталась где-то позади. Я шла довольно долго и в конце концов оказалась на небольшой поляне, со всех сторон окруженной высокими деревьями. В центре поляны высился трухлявый пень, неподалеку от него из земли торчала ржавая железяка. Я уселась на пень и огляделась. Все вокруг выглядело совершенно одинаково, как в заколдованном лесу, и я не представляла, в какую сторону мне надо двигаться.
– Здравствуйте, – раздалось вдруг за моей спиной.
Я вздрогнула и резко вскочила. Обернулась. В нескольких метрах от меня стоял садовник в низко надвинутой на лоб соломенной шляпе и улыбался. В руках он держал лопату и ведро. Откуда он взялся? Я была готова поклясться, что секунду назад поляна была абсолютно пустой.
– Я заблудилась, – прочистив горло, выдавила я. – Как мне выйти к домам?
Садовник приблизился, и я с изумлением увидела, что он довольно молодой. Лет тридцати пяти от силы, приблизительно мой ровесник. У него было странное лицо. Серое, как непропеченный блин, усыпанное веснушками и следами от юношеских прыщей. Длинные пушистые ресницы вокруг круглых тусклых глаз. Пухлый, влажный рот. Олигофрения в стадии дебильности, – прозвучал у меня в голове мамин голос.
Садовник поднял лопату. Я отчего-то испугалась, что он ударит меня, инстинктивно шагнула назад и больно ударилась ногой о пень.
– Туда, – сказал он и махнул рукой.
– Спасибо, – нервно хмыкнула я и рванула в указанном направлении.
– Постойте, – окликнул меня садовник. Я остановилась.
– Вот, – он протянул мне небольшой бумажный сверток, – вы обронили.
– Я?
– Ну да, сегодня утром… А вы это… Здорово танцуете…
Он все так же улыбался, и я, несмотря на жару, почувствовала озноб. Значит, он подсматривает в чужие окна своими тусклыми глазами?
– Спасибо, – пробормотала я.
Я не стала говорить ему, что вижу этот сверток впервые, и бегом устремилась прочь.
Глава 7
День тот же
Идин дом оказался совсем рядом. Я вышла из леса и очутилась у подножия одуванчикового холма. Видимо, просто бродила по кругу.
В доме было прохладно, приятно пахло нагретым деревом. Я распахнула окна на веранде и устроилась в кресле-качалке. На столе стояла ваза со свежесрезанными тюльпанами. Видимо, Раиса была и уже ушла. И хорошо, что я с ней не столкнулась.
Я развернула сверток, какой-то загадочный предмет вывалился из него на пол. От падения он раскололся на несколько частей. Я собрала куски, и они сложились в некое подобие человеческой фигурки, слепленной из воска.
«Я не свечки зажигаю, я душу и сердце твои зажигаю навсегда.
Как этот воск горит и тает, так гори и тай сердце и душа твоя ко мне навсегда.
Не имей покоя ни днем, ни ночью, ни в радости, ни в горе, ни в труде, ни в гулянье.
Заклинаю я тебя всеми силами неба и земли.
Заклинаю я тебя всеми силами духов злобы».
Эта галиматья была написана на бумаге, в которую была завернута фигурка. Красные чернила ровные, четкие буквы, почерк почти каллиграфический, явно женский. На обратной стороне листка тем же почерком было начертано: «Завернуть магическую куклу в заклинание, носить ровно семь дней, не снимая, в чулке левой ноги, и по окончании этого времени, утром, не сходя с постели, заклинание сжечь и разбросать пепел, а магическую куклу хранить вечно».
– Господи, что за бред! – пробормотала я и почувствовала, как неприятный холодок пополз по спине.
Я поспешно сложила куски воска в бумагу, тщательно завернула и засунула в ящик буфета.
Останки фарфоровой балерины покоились на том же самом месте, где я их утром обнаружила. Под прессом ночных страхов я так и не рискнула к ним притронуться. На кухне тоже не прослеживалось присутствия кого-то постороннего. Получалось, что Раиса не приходила.
Тогда кто же поставил в вазу свежие цветы?
«Наверняка они стоят со вчерашнего дня», – успокаивала я сама себя по пути в репетиционный зал.
В заветном шкафчике с пуантами очень кстати отыскались несколько комплектов лосин и трико. Я переоделась, заколола волосы на макушке и посмотрела на свои бесконечные отражения в зеркалах. В этом странном множестве было нечто мистическое. Словно распахивались мифические двери в параллельные миры прошлого и будущего. Я с трудом поборола искушение подойти к зеркалу вплотную и попытаться разглядеть, что там, вдали, за спиной крошечной фигуры в черном.
Спустя сорок минут тренировки я буквально падала с одеревеневших ног. Пот тек по лицу, мышцы разрывались от боли. Влажная кожа чесалась под плотной синтетической тканью трико, которая, казалось, навечно прилипла к телу. В попытке унять бешеный ритм сердца я рухнула на пол. Ныла спина, как раз в том самом месте, на которое пришлась травма. Я закрыла глаза и расслабилась. Кажется, даже задремала, потому что, когда очнулась, не сразу поняла, где нахожусь. Усилием воли я приняла вертикальное положение.
У распахнутого окна, не шелохнувшись, стояла девочка Даша и, не мигая, смотрела на меня.
– Привет, – хрипло произнесла я. – Тебе нравится балет?
Естественно, ответа я не дождалась. Даша никак не прореагировала. Я нагнулась, развязала атласные тесемки и стянула пуанты.
Девочка продолжала смотреть на меня. Я не знала, как поступить. Наверное, уйти из зала, оставив ее одну, было бы неправильно.
– Давай знакомиться, – улыбнулась я и подошла к окну. Взяла в руки маленькую горячую ладошку. – Меня зовут Саша.
Даша моргнула и отвернулась.
– Послушай, малыш. – Я погладила девочку по голове. Волосы ее на ощупь были мягкими и шелковистыми. – Пойдем, я отведу тебя домой. Твоя мама наверняка волнуется и ищет тебя.
Даша внезапно дернулась, как от пощечины, вырвала ладошку из моей руки и убежала прочь. Я вздохнула, закрыла окно и на ватных ногах побрела наверх. Какое страшное испытание для родителей – больной ребенок…
Скинув с себя липкое трико, я приняла душ. Натянула чистое белье и спустилась на первый этаж. Путь мой пролегал через гостиную, и я в который раз залюбовалась портретом Врублевской. Было в нем что-то завораживающее.
Я пригляделась. В правом нижнем углу читалась четкая подпись – В. Горелов.
«Надо же», – удивилась я.
Работы Горелова по обыкновению были выполнены в лучших традициях соцреализма, но здесь он, что называется, наступил на горло собственной песне. Идин портрет никак не вписывался в каноны жанра.
Художник изобразил Врублевскую в образе коварной Одиллии из «Лебединого озера». Она застыла, насмешливо глядя перед собой и взметнув вверх точеные руки. На ее губах играла загадочная улыбка, за спиной раскинулся берег то ли реки, то ли озера, тяжелые тучи заволокли небо. Черный бархат лифа оттенял ослепительную белизну кожи и подчеркивал хрупкую тонкость талии, в платиновых волосах всеми цветами радуги переливалась алмазная диадема.
Одиллия Врублевской, погибель принца Зигфрида и миллионов мужчин, была прекрасна.
Массивная старинная рама с готическим привкусом добавляла портрету очарования.
Мне почему-то вспомнилась мистическая история, связанная с «балетом балетов», как его называют критики.
В те давние времена, когда Петр Ильич Чайковский приступил к написанию «Лебединого озера», в далекой Баварии существовали и реальное лебединое озеро, и Лебединый замок – Нойшванштайн. То были владения баварского короля Людвига II, утонченного ценителя искусств, особенно музыки. Он избрал лебедя символом своей жизни, и, как выяснилось впоследствии, смерти тоже. Романтический король утонул в Лебедином озере неподалеку от Лебединого замка.
Чайковского потрясла история несчастного Людвига. Он думал, что косвенно виноват в гибели баварского короля. Ведь балет, в котором умирали все герои, увидел свет задолго до смерти Людвига.
– Он безумно любил ее.
Я чуть не подскочила от голоса за спиной и резко повернулась. В двух шагах от меня стояла Раиса с совком, полным фарфоровых осколков. Я и не подозревала, что она в доме.
– О чем вы? – спросила я.
– Он любил ее всю жизнь, – повторила Раиса, не отрывая глаз от портрета.
Я перевела взгляд, и на миг мне показалось, что Одиллия подмигнула мне.
– Вы ведь знаете, что Идочка сидела в лагере?
– Да, конечно.
– Говорят, что это Горелов написал донос, – горячо прошептала Раиса. – Отомстил за то, что она отвергла его. Мне Идочка по секрету рассказывала, что когда-то собиралась за него замуж, но потом встретила другого человека. И Горелов вот отомстил.
– Странная, право, любовь…
– Ох, – вздохнула домработница, – он так мучился, бедняга, так мучился… Месяцами из запоев не выходил. Все рисовал ее, рисовал. У него весь дом был забит ее портретами. Горелов даже женился, думал, что это поможет ему Врублевскую забыть.
– И что, помогло?
– Куда там! Еще хуже стало. Однажды он собрал все Идины портреты и сжег. А после застрелился.
– Боже, какие страсти.
– Вот именно. Чуть свой дом не спалил. А потом… – Я так и не узнала, что было потом, потому что Раиса махнула рукой с совком, и фарфоровые осколки со звоном разлетелись по комнате. – Ох, ты, Господи, любимая Идочкина статуэтка…
Она кинулась их собирать, и я принялась ей помогать.
– Послушайте, Раиса, я не разбивала эту балерину.
– Да, ладно, что уж там, ничего страшного, – проворчала пожилая женщина и шмыгнула носом.
– Поверьте мне, я действительно не делала этого.
– Да? – Раиса оторвала от пола глаза и недоверчиво уставилась на меня. – Тогда кто же?
– Сама не понимаю. Посреди ночи внезапно раздался грохот, а утром я обнаружила осколки.
Раиса вдруг побледнела и схватилась за сердце.
– Это она… Она шалит… – пробормотала домработница и мелко перекрестилась.
– Кто? – затаив дыхание, спросила я. Мне почему-то передалась ее нервозность.
– Ида…
– Прекратите нести чушь! Врублевская давно умерла! – строго сказала я, а сама почувствовала, как предательская струйка пота потекла по спине.
– Я уже сколько раз замечала, – словно не слыша меня, продолжила Раиса. – Дом-то запертый стоял, а вещи не на своих местах. Кто их переставил? То чашка на столе, то скатерть съехала, то ящик вон выдвинут. Я же из ума еще не выжила, помню прекрасно, куда что кладу, в каком виде все оставляю. Я вам, Саша, больше скажу…
Внезапно гостиная наполнилась глухим звоном – старинные напольные часы с массивным маятником провозгласили начало нового часа.
– Фу ты, Господи! – вздрогнула Раиса. – Часы эти проклятые. То работают, то не работают. Не поймешь их…
– Саша! Сашенька, вы дома? – раздался деликатный стук, и на пороге гостиной возникла Гала с лучезарной улыбкой на лице.
Раису как ветром сдуло. Интересно, что у них с Галой произошло?
– Добрый день, – вежливо поздоровалась я.
– Как здорово, что я вас застала. Ненавижу одиночество. Нора укатила в свою галерею, Арсений – по делам, Лиза с утра пораньше в город отправилась. Все меня бросили! – Она обиженно выпятила пухлую нижнюю губу и плюхнулась в потрескавшееся кожаное кресло. – Фу, жарко! – Гостья осмотрелась, потом вскочила, стремительно метнулась к Идиному портрету и прищурилась: – Это что же, никак Горелов? – визгливо воскликнула она, но тут же опомнилась. – Совсем на него не похоже. Да и рама уж больно уродливая. Он подобный кич терпеть не мог.
«Странно, – подумала я, – неужели Гала никогда раньше не бывала у Врублевской в доме?» Получается так. По крайней мере, в тот день, когда мы с ней познакомились, она дальше веранды не заходила.
– Ах, какие прелестные статуэтки! – Гала повертела в руках одну из балеринок. – О! Копенгаген, три волны. Недешевая безделушка… Что вы собираетесь со всем этим делать? Себе оставите или будете продавать?
– Еще не решила.
– Ну, конечно, конечно… Вы чем-то на нее похожи. На Врублевскую, я имею в виду. Вы ее родственница?
– Я? – удивленно переспросила я. – Нет. А разве у нее были родственники?
– Господи, откуда я знаю? – Гала поспешно отвернулась и пожала плечами. – В любом случае, если надумаете продавать, я с удовольствием куплю. И портрет, кстати, тоже.
– Хорошо, – рассеянно ответила я, а сама все пыталась вспомнить, что же из сказанного Галой резануло мне слух. Лиза! Гала сказала, что Лиза с утра уехала в Москву. – Кстати, я сегодня около полудня видела Лизу здесь, в поселке.
– Правда? – встрепенулась Гала. – Где?
– Встретила ее на реке. Они гуляли с Монаховым, кажется, и его собакой.
– С Монаховым? Вот идиотка! – сквозь зубы процедила Гала, но я ее услышала. – Простите, это я не вам.
– Понятно, что не мне, – развеселилась я. – А что, этот Монахов – монстр какой-нибудь?
– Нет, ну почему сразу монстр? Просто довольно неприятный тип. Знаете, из этих, новых русских. Он, конечно, неглупый, образованный. Владелец издательского дома «Третий Рим». Толстые глянцевые журналы, «Теленеделя», красочные проспекты и путеводители – все это его. Но сам он для этого палец о палец не ударил. Все получил на блюдечке с золотой каемочкой.
– И где же такое раздают? Адресок не подкинете?
– Жениться надо уметь. Грамотно и по расчету. Ух ты! – Гала посмотрела на свои изящные часики в платиновом корпусе, усыпанном бриллиантами. – Времени-то уже – четвертый час! А мне еще творить надо. У меня через месяц персональная выставка в Доме художника.
– Мне бы очень хотелось взглянуть на ваши работы.
– Так в чем проблема? Приходите и смотрите, – улыбнулась Гала. – Кстати, вечером у нас шашлык. Не забудьте!
Не успела Гала скрыться из вида, как из кухни высунулась Раиса.
– Ушла? Ну, слава богу! Зря вы, Саша, ее привечаете…
– Почему? – ощетинилась я.
– Порчу какую-нибудь наведет, не приведи Господи, – поджала губы Раиса. – От нее и этого ее колдуна можно ожидать чего угодно.
– Да к чему ей это?
– Зависть. – Раиса сложила руки под могучей грудью и многозначительно кивнула головой. – Вы молодая, красивая. У вас вся жизнь впереди. А у нее?
– Ну, зачем вы так говорите, Рая?
– Говорю, что знаю, – упрямо заявила домработница. – Не зря ведь Идочка, покойница, на порог эту бесстыдницу не пускала.
– Просто клубок целующихся змей какой-то, – резюмировала я.
– Ну почему? – обиделась Раиса, и глаза ее полыхнули недобрым огнем. – Я ведь только про Галину… А Елизавету, бедняжку, очень даже жалею.
– А ее стоит пожалеть?
– Ну а как же? С ее-то болячками. У нее аллергия какая-то невиданная. Это ж какое наказание Божье – всю жизнь одну вареную капусту кушать!
– Слушайте, тут у вас прямо богадельня. Все поголовно больны.
– Это кто ж еще?
– Да вон садовник, например. У него явно проблемы с психикой.
– Ах, Славик. Он с рождения такой. Но он славный мальчик, добрый, мухи не обидит. А руки золотые, да и в технике разбирается, почище любого здорового. Все починит, все наладит. Две радости у него в жизни – мастерить да ремонтировать.
Я подумала, что надо будет его попросить открыть сундук на чердаке.
– Я тут на чердак заглянула, – как бы невзначай начала я, – так там такой кавардак…
– Ираида Яновна не разрешала мне туда ходить, – быстро откликнулась Раиса. – Ох, заболталась я тут с вами, а у меня еще столько дел!
