Текст книги "Маленькая балерина"
Автор книги: Ольга Смецкая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Глава 14
День тот же
Я прошла на кухню, выгрузила продукты из пакетов и поместила их в холодильник. Открыла бутылку минералки, налила воды в стакан и только хотела выпить, как вдруг раздался странный скрежет. Источник звука находился где-то в районе репетиционной комнаты. Мне почему-то пришла в голову мысль, что именно с таким скрипом открываются врата в потусторонний мир.
– Рая! – крикнула я. – Это вы там шумите? Стряхнув с себя секундное оцепенение, я поставила бутылку на стол и вышла из кухни.
В репетиционной никого не было. Яркий солнечный свет заливал комнату. В помещении было очень душно. Пахло пылью и еще чем-то неуловимым. Сыростью, что ли? Я поспешно распахнула окно, обернулась и с удивлением увидела, что дверца шкафа открыта, а балетные туфли грудой свалены на полу. Наверно, это они упали и заскрежетали. Или мне просто послышалось?
Я быстро собрала с пола балетные туфли, сунула их обратно и захлопнула дверцу. Натянула форму и принялась тренироваться.
Наблюдая за своим отражением в зеркалах, я с радостью отмечала выворотность стоп, вытянутость ног в коленях, округлость руки, то есть все то, чего годами добиваются преподаватели хореографических училищ от своих учеников. Движения не были больше набором трудностей и на глазах превращались собственно в танец. «Тело никогда не лжет», – любил повторять наш педагог-репетитор.
Спустя час, выжатая как лимон, я приняла душ, расчесала влажные волосы и облачилась в джелобу – длинное платье из легкой ткани, расшитое бисером и стеклярусом, национальную одежду народов Северной Африки. Прошлым летом мы с Кириллом отдыхали в Марокко, и именно там, на Медине – шумном местном рынке, я приобрела эту незаменимую в жару вещь.
Я босиком вышла на крыльцо и опустилась на нижнюю ступеньку. Рой пчел кружил над белоснежными гроздьями сирени. Где-то я читала, что для того, чтобы произвести полкило меда, одной пчеле необходимо десять миллионов раз слетать от улья к цветку и обратно.
Я запрокинула голову, подставив лицо солнцу, и закрыла глаза.
«Шурка, ты обезумела! – воскликнула бы Фиалка. – Загар без защитного крема ведет к преждевременному старению кожи!»
«Александра! – возмутилась бы мама. – Прямые солнечные лучи – кратчайший путь к меланомам и кожным новообразованиям!»
Неожиданно раздалось знакомое хрюканье, и в поле зрения появился бульдог Пафнутий. Он деловито двигался в мою сторону, таща в зубах Славикову соломенную шляпу.
– Привет, дружок, – произнесла я, приставив ладонь к глазам, наподобие козырька.
Пафнутий подошел, уложил шляпу мне на колени и с чувством выполненного долга уселся рядом.
– Молодец, Паф, – поощрила я пса, погладила по шишковатому лбу и взяла шляпу в руки. На полях пестрели мелкие алые пятна. Краска, что ли? Может быть, Славик что-то красил и брызги попали на шляпу? Или это…
Несмотря на жару, мне вдруг стало холодно… Я в ужасе отбросила шляпу. Пафнутий метнулся за ней, приняв мой поступок за приглашение к игре, и притащил свою добычу обратно.
– Где ты это взял, собакин? – дрогнувшим голосом спросила я бульдога.
В ответ он хрипло тявкнул и радостно замахал обрубком хвоста.
«А вдруг это Пафнутий поранился?» – пронзила меня мысль. Я схватила бульдога на руки. Он оказался на удивление тяжелым, килограммов пятнадцать, не меньше. Пока я его осматривала, Паф старательно вылизывал меня шершавым языком. Блестящая шерстяная шкура, мускулистые лапы и лысое беззащитное пузо выглядели целыми и невредимыми.
Я почувствовала, что мне необходимо закурить. Стремительно поднялась и направилась в дом. Бульдог, чуть не сбив меня с ног, с оглушительным лаем ринулся вперед.
На веранде сигарет не нашлось. Я прошла в гостиную.
Пафнутий в угрожающей позе застыл у входа в репетиционный зал и тихо зарычал. Шерсть на холке стояла дыбом. Почуяв меня, бульдог, все так же рыча, начал пятиться, а потом нырнул мне под платье и спрятался там. Хорош защитничек.
– Чего ты испугался, малыш? – нарочито громко проговорила я. Мне передалась нервозность собаки, мои колени слегка подрагивали. – Там же никого нет.
Пафнутий высунул голову, с опаской огляделся и пулей выскочил наружу.
Мне вспомнился услышанный недавно странный скрежет, который раздался как раз из репетиционной. Я прошла вперед. В комнате все было так, как я, уходя, оставила. Окно закрыто, шкаф тоже, балетные туфли на своих местах.
Я посмотрела в зеркало, словно оно было в состоянии дать ответы на волнующие меня вопросы. Но естественно, кроме собственного бледного отражения, ничего больше не увидела.
Неожиданно рядом с моим отражением в зеркале что-то блеснуло.
Показалось? Я медленно обернулась вокруг своей оси, внимательно разглядывая дощатый пол. Вот оно! Я нагнулась и подняла маленький, похожий на кулон, предмет. Без помощи зеркала я его никогда не заметила бы, так как он частично провалился в щель между досками. Я положила предмет на ладонь.
Гладкий черный камень, заключенный в золотой треугольник. Собственно, это и был кулон, потому что к одной из вершин треугольника было припаяно небольшое колечко. Камень был явно очень старый, с трещиной. На испещренной временем поверхности с трудом читались неровные буквы: UXOR.
Что значит это слово и имеет ли оно вообще какой-нибудь смысл? Может быть, это просто набор букв?
От напряжения у меня сильно застучало в висках. Я зажала кулон в потном кулаке, плотно закрыла дверь в репетиционную и быстро поднялась наверх. Учитывая обстоятельства, я не хотела оставлять свою находку в доме. Боялась, что кулон может бесследно исчезнуть вслед за ключом от чердака и странной запиской с восковой фигуркой.
Я извлекла из сумки с вещами мою любимую шелковую блузку на шнуровке, купленную за бешеные деньги в дорогом бутике в Риме. Ведь были же счастливые времена, когда мы с Кириллом путешествовали по миру! Как же так получилось, что мы позволили друг другу разрушить нашу жизнь? Где мы так жестоко ошиблись? Я почувствовала, как слезы навернулись на глаза, и безжалостно выдернула из блузки черный замшевый шнурок. Вдела его в кулон, подошла к зеркалу и приложила кулон к шее. Получилось эффектно и красиво. То есть совсем не то, что требовалось мне. Мне-то как раз совсем ни к чему было привлекать внимание к кулону. Я завязала концы шнурка на два узла и запрятала импровизированное колье под платье. На миг у меня закружилась голова, и собственное отражение показалось мне чужим.
Пафнутий со злосчастной шляпой в зубах преданно ждал меня на пороге дома. А я совсем о нем забыла, впрочем, как и обо всем остальном.
– Эй, дружок, отдай! – Я забрала у пса шляпу и повесила ее на ветку сирени. Если Славик будет проходить мимо, он сразу ее увидит. – А теперь иди домой, малыш.
Я легонько подтолкнула бульдога, но он вдруг вцепился в подол моего платья и потянул за собой.
– Ну-ка, перестань! – прикрикнула я, но он и бровью не повел, а продолжал меня тащить. – Ты что делаешь, хулиган? Ты же платье мне порвешь!
Пафнутий виновато на меня посмотрел, ослабил хватку, но до конца так и не отпустил.
– Ну, хорошо, хорошо, – смирилась я. – Я пойду, куда ты скажешь. Только не тяни ты так.
Бульдог наконец оставил в покое платье, радостно хрюкнул и устремился вперед. Пробежал несколько метров и уселся на траву, дожидаясь меня.
В этой стороне поселка я еще не бывала. Сразу за аккуратно подстриженной живой изгородью, ограничивавшей участок Врублевской, начиналась лесополоса. Грозное сосновое войско черной стеной охраняло свой суверенитет.
Ступив в хвойную чащу, я почувствовала священный трепет первооткрывателя. Здесь царил свой особый микроклимат. Воздух был влажный и плотный, не пропускавший посторонних звуков. Густые кроны деревьев перекрывали доступ солнцу, доверив господство вечным сумеркам. Толстый ковер из сосновых иголок тихо шуршал под ногами, колючие ветви, переплетаясь, хлестали по оголенной коже.
Не хотелось бы мне оказаться тут ночью одной.
Паф умчался далеко вперед.
Мне почудилось, что от безмолвного леса повеяло враждебностью. Как будто воины-сосны стали сближаться, чтобы заключить меня в плотное кольцо. Я непроизвольно дотронулась рукой до кулона под тонкой тканью платья, словно он мог меня защитить.
Удивительно, как устроен человеческий мозг! Откуда взялась эта тревога? Я вспомнила бытующее в психиатрии мнение, что страх имеет причину – опасность, и направлен в настоящее, в то время как тревога – это тоска, спроецированная в будущее.
Тревога – это предчувствие…
Я вдруг поняла, что не знаю, в какую сторону двигаться дальше. Я шла за бульдогом и не следила за дорогой. А Пафнутий постоянно петлял и менял траекторию движения.
– Паф! – в отчаянии крикнула я.
Раздалось знакомое хрюканье, и Паф материализовался рядом со мной. Словно вырос из-под земли. И моментально вывел меня из плена. Оказалось, что я не дошла до свободы каких-то сто метров. Поросшая сочной изумрудной травой поляна полого карабкалась вверх и упиралась в двухэтажный бревенчатый дом. Бульдог уверенно устремился к дому, я пошла за ним.
Наконец, у меня под ногами громко зашуршал гравий, устилавший площадку перед домом. Я непроизвольно остановилась и вдруг услышала:
– Я надеюсь, мы поняли друг друга, – говорила женщина. Тон ее не предвещал ничего хорошего. – Ты обязан вернуть то, что тебе не принадлежит.
– Не представляю, что ты имеешь в виду, – равнодушно ответил мужчина.
Я узнала Монахова.
– Не смей делать из меня идиотку! – дурным голосом взвилась женщина. – Она моя, ясно?
Стараясь издавать как можно меньше шума, я продвинулась вперед и оказалась перед раскидистым кустом жасмина. Отсюда открывался прекрасный вид на увитую плющом летнюю террасу, на которой и разыгрывался спектакль.
«Тебя поставили подслушивать, а ты подглядываешь», – вспомнилось мне любимое выражение моего брата Егора. Почему-то в детстве меня ужасно обижали эти слова.
Продленная с одной стороны черепичная крыша служила навесом, призванным защищать террасу от непогоды. В плетеном кресле, закинув ноги на овальный стол со стеклянной столешницей, утопал Олег Монахов. Другое кресло, к моему великому сожалению, стояло спинкой ко мне, и под этим углом я не могла разглядеть того, кто его занимал. Или, вернее, ту…
Даша Монахова, опустив голову, сидела прямо на полу рядом с креслом отца и сосредоточенно собирала пазл. Около нее развалился Пафнутий.
– Ты не слышишь меня? – снова взвизгнула женщина. – Я сказала тебе, не строй из меня идиотку!
– Думаешь, у меня может получиться лучше, чем у тебя самой? – усмехнулся Монахов. Взял со стола пачку «Мальборо», щелкнул по ней пальцем, выбивая сигарету, задумчиво размял ее и прикурил. – Сомневаюсь. В этом деле тебе равных нет…
– Ах, ты… Ну ладно, ты еще пожалеешь…
– Как бы тебе самой не пришлось жалеть… – лениво парировал Монахов и пустил в потолок несколько идеально ровных колец.
– Так ты мне угрожаешь?
Женщина порывисто вскочила с кресла, едва его не опрокинув, и я с трудом узнала в разъяренной «фурии» свою милейшую соседку художницу Галу. Лицо ее перекосилось от ненависти, на впалых щеках полыхали красные пятна, глаза метали гром и молнии.
Монахов насмешливо наблюдал за ней.
– Учти, дружок, я ведь не шучу, – прошипела Гала. – К твоему сведению, для такого преступления, как убийство, не существует срока давности…
Она круто развернулась на бесконечных каблуках и, высоко задрав голову, поспешила прочь с поля боя.
Путь ее явно пролегал мимо приютившего меня куста жасмина. Я в панике вжалась в листву и судорожно искала выход из создавшейся ситуации.
Внезапно Пафнутий, до этого момента мирно дремавший у Дашиных ног, буквально взлетел в воздух, в два прыжка оказался рядом с Галой и преградил ей дорогу. Он угрожающе оскалился, а потом вцепился в подол узкой стильной юбки. Раздался треск рвущейся ткани.
– Убери свою мерзкую собаку! – заверещала Гала и замахала руками в попытке спасти шикарный костюм из тончайшего льна цвета морской волны.
– Фу, Паф, ко мне! – прикрикнул Монахов. Его определенно забавляло происходящее.
Бульдог с сожалением отпустил свою жертву и понуро поплелся к хозяину. Я вздохнула с облегчением, как вдруг Пафнутий резко изменил траекторию движения и метнулся к жасминовому кусту. Остановился и радостно тявкнул.
Мне ничего не оставалось, как обнаружить мое присутствие.
– Добрый день, – громко произнесла я, шагнув из укрытия. – Я, кажется, заблудилась.
– О, Сашенька! – как ни в чем не бывало воскликнула Гала. Она снова стала такой, какой я ее знала – сладкая улыбка и широко распахнутые наивные глаза.
– Надеюсь, я вам не помешала…
– Ну что вы! – натужно рассмеялась Гала и захлопала накрашенными ресницами. – Ни в коем случае… Мы просто болтали с Олежкой ни о чем. Правда? – Она обернулась к подошедшему Монахову и одарила его уничтожающим взглядом.
– Конечно. Я как раз делился с Галочкой своими размышлениями на тему современной живописи. Покупаешь картину, чтобы прикрыть дыру в стене, и в итоге приходишь к выводу, что дыра смотрится гораздо лучше.
Гала досадливо поморщилась, одернула пострадавшую в схватке с бульдогом юбку и промолвила:
– Мы продолжим дискуссию о картинах позже. Увы, мне пора. Куча дел перед вечерним сеансом. А у вас, Сашенька, прелестное платье. Очень вам идет. В нем вы напоминаете наложницу арабского шейха. Мы ждем вас вечером, не забудьте!
Она погрозила мне наманикюренным пальчиком и скрылась из виду.
Внутри дом был отделан в охотничьем стиле. Темное дерево, медвежья шкура на дощатом полу, камин из огнеупорного кирпича. В целом, очень красиво и стильно.
На грубо сколоченном столе, похоже, очень старом, стояла большая керамическая ваза, полная крупных заморских ягод – кроваво-красной клубники и черной глянцевой черешни.
Рядом со столом примостился огромный глобус на деревянной треноге. На каминной полке выстроились в ряд фотографии в кожаных рамках. В основном на них была изображена молодая женщина с темными волосами и сияющими глазами. И девочка. Веселая, смеющаяся, счастливая.
Очевидно, это была жена Монахова Вера. А девочка… Девочка – это Даша. Только совсем другая, словно душа ее отправилась вслед за матерью на небеса, а здесь, на земле, осталась лишь телесная оболочка…
Я почувствовала себя не в своей тарелке, будто попала на вражескую территорию. Из головы никак не шла брошенная Галой фраза про убийство. Я взяла из вазы горсть ягод и сунула в рот. Подошла к глобусу, крутанула его. Он оказался очень тяжелым и со скрипом повернулся на 45 градусов.
Пафнутий вертелся у меня под ногами. Даша, перемещенная Монаховым с террасы в дом, продолжала заниматься пазлом, не замечая ничего вокруг.
– Ну, что тут у тебя? – спросила я, присаживаясь рядом с девочкой на медвежью шкуру. Даша безошибочно вставила недостающий элемент в головоломку. Сложилась картинка – летящий на метле Гарри Поттер на фоне мрачного Хогвартса, школы волшебства и чародейства. – Молодец! У меня никогда не получилось бы.
– Вот лимонад, – произнес появившийся из дверей кухни хозяин дома. В руках он держал поднос с графином, ведерком со льдом и тремя кружками. – Элементарный рецепт – лимонный сок, вода и мед. А может, хотите чего-нибудь покрепче?
Он подошел к глобусу и нажал на какую-то кнопку. Верхняя половина шара откинулась, явив миру батарею бутылок со спиртным. Глобус оказался баром.
– Нет, спасибо… Честно говоря, я действительно заблудилась, и мне ужасно неловко, что доставляю вам столько хлопот.
– Ничего, мне в радость. В последнее время у нас с Дашуткой редко бывают гости… Правда, малыш? – Он улыбнулся и потрепал девочку по голове. Она не отреагировала. – Да я сам только из города приехал, с удовольствием выпью чего-нибудь освежающего. Жара нынче нешуточная.
Он захлопнул крышку бара и разлил по кружкам лимонад. Добавил лед и протянул мне кружку. Я кивнула в знак благодарности.
– Я уже несколько лет не употребляю алкоголь, – зачем-то сказал он. – Раньше у меня с этим были проблемы.
– Понятно, – пробормотала я и прочистила горло. Лимонад был чертовски холодный. Я взяла в руки одну из фотографий. – Какая же Даша хорошенькая, прелесть просто. И на маму очень похожа… Это ведь ее мама?
– Да, – ответил Монахов и отвернулся.
А Даша вдруг подняла голову, посмотрела прямо на меня вполне осмысленным взглядом, схватила получившуюся картинку и с силой отбросила в сторону. Кусочки пазла разлетелись по полу. Девочка вскочила и выбежала из комнаты. Монахов побледнел, кружка с лимонадом мелко заходила в руках.
– Простите, – смутилась я. – Я, наверно, что-то не то сказала.
– Да нет, вы тут ни при чем, – вздохнул Олег. – С ней бывает такое. Так вы собираетесь вечером на спиритический сеанс?
– Не знаю. Наверное, схожу. Интересно…
– А вы верите в привидения?
– Что? – поперхнулась я. – Что вы имеете в виду? Ответа я не услышала. Благостную знойную тишину поселка взорвал нечеловеческий вопль.
Рим, октябрь 1947 года.
Вечером после концерта Кара поделилась своим планом с Верой. Вера заплакала.
– Нет, ты не сделаешь этого, – замотала она головой. – Ты не можешь, не имеешь права предавать. Меня, театр, Базиля, Родину, наконец…
Кара растерялась. Она не ожидала от подруги такой бурной реакции.
– Верочка, – пробормотала она, – ну почему сразу предательство? Зачем ты так?
– А как? – всхлипнула Вера. – Как еще это назвать? Красивой жизни захотела?
– Ты что? – Кара отпрянула, как от пощечины. – Что ты такое говоришь?
– Насмотрелась тут на буржуев этих проклятущих, на магазины их, рестораны…
Вера говорила с такой злостью, с такой горячностью, что Каре стало не по себе.
– Ты думаешь, мне легко было решиться на такой шаг? – тихо спросила она.
– Думаю, что очень. – Вера воинственно шмыгнула носом. – Тебе-то что! Ты тут останешься, а мы там, – она многозначительно вздернула брови, – за тебя отвечать будем.
– Я его люблю, понимаешь?
– Ха! Любит она! Знаешь его без году неделю, а все туда же. Любо-овь! – презрительно протянула Вера.
Она отвернулась, и теперь Кара видела только ее профиль. Верино лицо, намазанное толстым слоем крема, жирно поблескивало в искусственном свете лампы.
– Не плачь, Вер, – жалобно попросила Кара, – глаза завтра опухнут.
– Ну и пусть! – Верин подбородок мелко задрожал. – Пусть опухнут! Чтобы тебе стыдно стало!
– Ты банально завидуешь, – осознала вдруг Кара, и ее потрясла эта мысль.
– Я? – воскликнула Вера и густо покраснела. – Я завидую? Да пошла ты…
Она, как ошпаренная, выскочила из номера. На другом конце коридора громко хлопнула дверь. Кара вздрогнула.
Обхватила голову руками и до боли стиснула, чтобы хоть немного унять барабанную дробь в висках. Потом поднялась, распахнула окно. В комнату ворвался прохладный влажный воздух – на улице начался сильный дождь.
Кара медленно разделась. Сняла юбку, расстегнула пуговицы на блузке. Аккуратно повесила юбку на спинку стула, сверху – блузку. Машинально расправила воротничок.
Надела заштопанную байковую пижаму. Кара была равнодушна к вещам, балет научил ее довольствоваться малым.
Она легла в кровать и свернулась калачиком.
Два часа назад на концерте все было совсем по-другому. Приняв решение остаться в Италии, она успокоилась. На душе стало легко и радостно. Ее больше не раздражал Стертый, маячивший в кулисах во время ее номера.
А танцевала она так, как никогда прежде не танцевала. Кара постаралась вложить в «Умирающего лебедя» все переполнявшие ее эмоции. Ей казалось, что даже музыка Сен-Санса звучала совершенно по-новому.
Когда смолкли последние аккорды, в зале повисла тревожная тишина.
Кара вдруг испугалась. Она замерла в финальной позе композиции на бесконечные несколько минут.
Но тут кто-то из зрителей истерически выкрикнул:
– Bravissimа!
И зал взорвался аплодисментами.
Кара привыкла к успеху. Ее танец всегда встречали с благодарностью, но на сей раз было что-то особенное.
Зал буйствовал и бесновался. Почтенная римская публика, сметая на своем пути работников театра, рвалась на сцену.
Кара, утопая в цветах, смеялась и плакала одновременно. Красный как рак Стертый из-за кулис делал ей страшные глаза и махал руками, рядом с ним прыгала и хлопала в ладоши Вера.
По пути в гримерную Кару поздравляли коллеги, в спину несся приглушенный шепот.
– У нее замечательный «арабеск», ты не находишь?
У гримерной Кару ждал Дюк. Он был страшно бледен, лишь черные угли глаз полыхали на лице.
– Божественная! – выдохнул он и упал на колени.
– Ну, зачем вы? – смутилась Кара. – Перестаньте. Поднимитесь.
– Да уж, – усмехнулся Стертый, намертво вцепившийся в Карин локоть. Он якобы помогал ей нести цветы. – Ни к чему это, уважаемый, берегите себя.
Он втолкнул Кару в гримерную и закрыл дверь перед носом у Дюка.
