Текст книги "Осталось жить, чтоб вспоминать"
Автор книги: Ольга САТОСОВА
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)
После своей болезни я стала другим человеком.
Мне казалось, что я уже прожила долгую жизнь и со своими ребятами в группе общалась так, будто я старше их намного лет, болезнь внутренне и внешне состарила меня.
Мне казалось, моя похудевшая фигура, осунувшееся лицо и скулы, обтянутые тонкой кожей – первое, что бросалось в глаза моим друзьям при взгляде на меня.
Только Ирина знала истинное положение вещей, остальные ребята из моей группы такие разительные перемены в моём внешнем виде, возможно, объясняли последствиями перенесённого мною гриппа
Чтобы спастись от мрачных мыслей, продолжавших по-прежнему преследовать меня, я с головой ушла в учёбу. Я занималась по 20 часов в сутки, на сон уходило 3-4 часа. Я уставала так, что теперь бессонница не мучила меня, как прежде – я почти сразу засыпала после того, как откладывала в сторону свои тетради с лекциями и учебники до утра следующего дня.
Ален часто приходил в мои сны, но эти сны были тяжелее, чем действительность, от чего я по ночам просыпалась и тихо плакала, чтобы не разбудить своих девочек.
С тех пор даже в своих снах я больше никогда не была весёлой и счастливой с Аленом.
Наконец наступили государственные экзамены, которые я сдала на «отлично».
В большой лекционной аудитории нашего университета прошла торжественная церемония вручения нам дипломов о высшем образовании, о которых мы мечтали, поступив в ВУЗ.
Я, как ещё несколько студентов, учившихся на "отлично", получила помимо диплома памятные подарки из рук самого декана, Аркадия Соломоновича.
Вечером того же дня в ресторане "Кавказ", который находился на 1-м этаже одноимённой гостиницы, все 3 отделения нашего факультета РГФ отметили важное событие в нашей жизни.
Эта гостиница "Кавказ" находилась рядом с 5-этажным домом Ирины. Через год ещё раз в моей жизни и в моём повествовании всплывёт эта краснодарская гостиница.
Без особой радости я "веселилась" со своими однокурсниками. Все мои мысли были об Алене. Его общежитие совсем недалеко находилось от ресторана, в котором мы отмечали свой праздник.
Я раньше по-другому представляла этот день.
Я мечтала о том, как приглашу Алена на это торжество, и мы вместе будем радоваться этому событию, будем весь вечер с ним танцевать, а потом я не сразу уеду из Краснодара в Сочи, а останусь ещё на неделю или даже больше в нашем общежитии.
Я мечтала о том, что каждый день буду видеть Алена перед своим отъездом… А что будет потом, об этом я никогда не думала, потому что сама не знала, что могло быть "потом". Наше с ним будущее ещё тогда, до расставания с ним, было для меня "под семью печатями".
Ирина в тот вечер не раз советовала мне одуматься, плюнуть на все установленные в нашем обществе "рамки приличия» – поехать всё же к Алену и узнать, что между нами произошло, или просто проститься навсегда.
Если бы я только последовала совету Ирины! Жизнь моя сложилась бы по-другому.
По распределению университета я должна была ехать работать преподавателем английского и французского языков в какую-то Калмыцкую школу, располагающуюся в местности, находящейся в 70 км от Волгограда.
Коррупция, о которой сейчас так много говорят по радио и с экранов телевизора после отставки Юрия Лужкого, в дни моей молодости расцветала не меньшим букетом, чем в наши дни.
Только тогда это слово редко произносилось в нашем обществе, для нас понятнее были другие слова – "блат" и "кумовство", но суть этих слов одна и та же, и как результат – несправедливость.
С такой несправедливостью мне пришлось уже столкнуться в деканате на комиссии по распределению. Выпускников на кафедре в тот год было около 130 человек, а по успеваемости я шла в первой "десятке".
Я могла рассчитывать на работу в сочинском "Интуристе", к тому же у меня были рекомендательные письма и отличные отзывы о моей бесплатной (волонтёрской ) работе в "Интуристе" летом после 1-го и 2-го курсов.
Я также могла надеяться на работу на кафедре, на худой конец, на работу в любой школе в Краснодаре, но не на "Тьмутаракань" где-то в бескрайних степях Калмыкии.
Я нисколько не удивилась, когда, приехав через год в Краснодар, я от своих друзей узнала, что некий Серёжа К., наш бывших однокурсник и, по совместительству, сын студенческого друга нашего декана, получил "тёпленькое" местечко преподавателя английского языка на кафедре в нашем университете.
За 5 лет обучения в ВУЗе я только 3 или 4 раза слышала его голос на наших общих занятиях и семинарах. Чаще всего он молчал, не зная предмета, и, чтобы не тратить драгоценное учебное время на долгое "выслушивание" молчания Сергея, тот или иной преподаватель просто просил его сесть и затем спрашивал другого студента. Ему ставили "3" вместо "2" лишь потому, что он был "блатным" студентом.
После одного случая на 4 курсе, когда нам нужно было в зимнюю сессию сдавать такую дисциплину, как теоретическая грамматика, один из очень сложных предметов, я очень зауважала Крылову, преподавательницу этой дисциплины, которая наотрез отказалась ставить ему "3". Она сказала в деканате, что Сергей К. получит "удовлетворительно" по её дисциплине только «через её труп».
Не знаю, как уж вывернулся в этой ситуации деканат, но не было ни трупа Крыловой, ни "двойки" у Сергея. Он каким-то образом всё же умудрился получить свою незаконную «тройку».
Так вот такой студент, знание английского языка которого – на уровне знания русского языка у моей кошки Люси, остался преподавателем в университете, а я поехала в глушь учить английскому и французскому языкам калмыцких ребят, некоторые из которых плохо говорили даже по-русски.
Тогда казалось, я навсегда уезжаю из Краснодара, и никогда мой жизненный путь не приведёт меня в места, где я познала счастье любить и быть любимой, а также познала горе и несчастье от такой любви.
Но пути господни неисповедимы.
С болью в сердце я покидала Краснодар и прощалась с тем, что мне стало дорого в этом городе.
ГЛАВА 9. ЖИЗНЬ И РАБОТА ПО РАСПРЕДЕЛЕНИЮ В КАЛМЫКИИ
Я прилетела домой в Сочи на полтора месяца, а потом мне надо было добираться до места моей первой работы после окончания ВУЗа в качестве молодого специалиста.
Как никогда будущее представлялось большим белым пятном, чем-то неизвестным и непредсказуемым.
В 20-х числах августа я решила отправиться к месту своего распределения. Сначала мне пришлось до Волгограда лететь самолётом, а потом самой искать пути до Чапаевского района в Калмыцкой автономной Республике.
Раз уж мне довелось побывать на легендарной земле Сталинграда, я целый день провела в городе, который дорог каждому советскому человеку.
Первое, что я посетила, это Мамаев курган. Не думала я, что, когда окажусь волею судьбы в этом месте, так близко к сердцу буду принимать смерть воинов, защищавших эту часть русской земли и отдавших свои жизни. Я ходила по Мемориальному комплексу, читала надписи на мраморных табличках и плакала, потому что нельзя было сдержать слёз при воспоминании о трагических событиях тех далёких военных лет.
Я думала, что здесь, куда ни ступи, каждый клочок Сталинградской земли полит кровью героических солдат, своими телами защитивших нашу страну.
Мне хотелось больше и лучше узнать этот город. Я собиралась 2 дня провести в Волгограде. Я хотела воспользоваться услугами экскурсионных агентств и ознакомиться со всеми, по возможности, достопримечательностями города. Но, увы, я не смогла найти гостиницу, в которой можно было устроиться на ночь. В центре города все гостиницы были заняты, а искать другие гостиницы на окраине города мне не хотелось, да и времени не было.
Мне надо было искать автовокзал, от которого расходились автобусные маршруты до других, близлежащих, городов и городков, в том числе и до населённых пунктов Калмыкии.
Уже ближе к вечеру я всё-таки добралась до того, богом забытого уголка земли, где мне предстояло провести 2 года своей молодости. От трассы, где меня высадил шофёр рейсового автобуса, до моего населённого пункта надо было добираться ещё км 20 или более. Об этом я узнала от пассажиров в автобусе.
Место, где я осталась стоять со своим чемоданом, представляло собой бескрайнюю калмыцкую степь без какого-либо намёка на человеческое жилище или пристанище в ближайшие, как мне тогда казалось, 100 км. Я стояла у трассы, от которой уходила куда-то вправо в степь к горизонту одинокая просёлочная дорога. Вот по ней, родимой, мне и надо было идти пешком со своим тяжёлым чемоданом.
По словам всё тех же пассажиров автобуса, если мне крупно повезёт, то кто-нибудь подбросит меня на телеге или своём мотоцикле до нужного мне места, а если не повезёт, то так и топать мне своими ножками в туфельках на каблучках до следующего дня.
Мне повезло! И повезло крупно! Где-то через 1,5 часа моего отважного одиночного марш-броска по пустынной и бескрайней местности на моё счастье появилась в клубах грязно-жёлтой пыли, как в приближающемся облаке, "линейка". Это такое транспортное средство – разновидность такси, запряженное одной или двумя лошадками. Догнавшая меня «линейка» была запряжена лихим белым рысаком, которым заправски управлял молодой кучерявый рыжеволосый парнишка, лет 20-25, словом, моего возраста.
Это оказался личный "водило" председателя совхоза, к которому относилась моя школа. По сегодняшним меркам я, если можно так выразиться, въехала во двор школы на белом "Мерседесе" – председательской "линейке", самом престижном виде транспорта для того места и того времени.
К моему большому счастью (и в этом повезло – прямо какой-то день везений) я ещё застала в школе директрису. Она тоже меня обрадовала замечательной новостью о том, что бывшая преподавательница английского языка недавно вышла замуж за местного тракториста, а это значит, моё место по распределению занято, и я теперь – вольная птичка и свободный человек, надо лишь получить «открепление».
Я попросила директрису школы дать мне все нужные документы с надлежащими печатями и подписями для получения законного «открепления» в Москве, в Министерстве Высшего Образования. К сожалению, таких документов мне на руки не дали, толи не ведая о реальной процедуре получения «открепления», толи специально, зная, что без соответствующих документов мне не видать «открепления», и я вернусь обратно в Калмыкию.
Видно, по соображениям директрисы я должна была своим телом, как Александр Матросов, закрывать не амбразуру вражеского пулемёта, а многочисленные бреши, образовавшиеся в калмыцких школах из-за игнорирования выпускниками ВУЗов своих мест распределения.
Местная директриса школы оказалась человеком довольно "гостеприимным" и предложила мне переночевать в домике уборщицы школы, а уж поутру опять добираться до Волгограда, а потом в Москву или к себе домой, в Сочи.
Деревянный домик уборщицы стоял самым последним на улице посёлка, как бы на отшибе, в некотором отдалении и одиночестве от других, таких же стареньких деревянных и покосившихся домиков.
Он мне чем-то напомнил домик няни Александра Сергеевича Пушкина– Арины Родионовны, который я видела, когда летом 1972 года первый раз приезжала в Ленинград и вместе с обретёнными здесь друзьями ездила осматривать достопримечательности города.
Утром на том же белом "Мерседесе" меня домчал до развилки двух дорог всё тот же весёлый и разговорчивый водитель председателя совхоза. В течение 3-х часов я, как тонкий тополёк, качаясь на ветру, стояла и ждала среди той же бескрайней степи, что и накануне вечером, проходящего рейсового автобуса, но теперь уже в обратную сторону – до Волгограда.
Мне опять повезло с тем, что были билеты на рейс «Волгоград-Москва». Ещё раз несказанно повезло, что в Москве жили родственники – двоюродный, по материнской линии, дядя Серёжа и тётя Римма Новичковы, а также мои троюродные брат Виктор и маленькая сестричка Наташка. Они – коренные жители Москвы, поэтому объяснили мне все нюансы и моменты понятно и доходчиво, что делать, куда мне ехать и к кому обращаться.
Только на 3-й день моих многочисленных попыток мне всё ж удалось записаться и попасть на приём к одному из референтов Министерства Высшего Образования.
Великолепие здания и богатство внутреннего убранства помещений и коридоров с красными ковровыми дорожками поразили моё неискушенное и неизбалованное воображение.
Я была уверена, что здесь, в московских "коридорах власти" на законных правах, а не в обход законов и не благодаря связям и блату, я получу открепление и вернусь к себе домой.
Каким же наивным человеком я была!
Я первый раз в своей жизни столкнулась лицом к лицу с "махровым" столичным бюрократизмом. Когда настала моя очередь зайти в "высокий" кабинет к референту со своей проблемой, я с дрожью в теле и в голосе поведала свою простую историю. Я думала, мой вопрос будет быстро и положительно решён в мою пользу… но не тут-то было.
– Да, «мы» верим, – так референт, будучи человеком в одном лице, разговаривал со мной и дальше отвечал, как царь Николай II:"Мы, Николай Второй…", – что ваше место занято в этой школе, но нам нужно подтверждение…
– Какое ещё Вам нужно подтверждение? – в ответ спросила я его.
– Нам, – продолжал от лица всех бюрократов монотонно говорить голос, – нужна соответствующая бумага о том, что ваше место в такой-то школе занято.
– Директор школы сказала мне, что из их РОНО (районное отделение народного образования – для тех, кто не знает эту аббревиатуру) своевременно была направлена ещё 2 месяца тому назад в Ваш соответствующий отдел информация о том, что им не нужен преподаватель иностранных языков. Вы позвоните в отдел, куда к Вам приходит такая информация, или позвоните в РОНО или в школу. У Вас ведь тоже есть такая возможность.
– Вы нам должны представить такой документ с подписью директора школы или с подписью зав. РОНО, подтверждающий то, о чём вы мне тут сейчас говорите, – продолжать гнуть свою линию министерский бюрократ.
– Но Вам же ничего не стоит сделать 1 звонок, и всё выяснится прямо сейчас и здесь, что это именно так, как я говорю. Вы понимаете, что такое – из Сочи долететь до Волгограда, потом из Волгограда лететь в Москву, потом из Москвы – в Волгоград и опять оттуда – сюда. У меня уже закончились подъёмные деньги, осталось только на то, чтобы вернуться домой или на билет в одну сторону до Волгограда, – пыталась я достучаться до сердца или до совести обладателя этого мерзкого монотонного голоса.
– Это в-а-а-а-ши проблемы, – ответил всё тот же безразличный и издевающийся надо мной голос.
Видимо, это был не мой день! А, возможно, и не "мой" референт. Может быть, мне надо было ещё раз записаться на приём к другому бюрократу, который, возможно, оказался бы не столь бездушным человеком?
В расстроенных чувствах я приехала домой, к своим московским родственникам, и дала волю своим слезам. Бабушка и тетя Римма пытались меня, как могли, успокоить, давая советы и предлагая другие варианты.
Мне было очень-очень больно и обидно за себя. Тогда я почувствовала себя очень маленьким и беззащитным человечком перед безразличием, чёрствостью и бездушием кабинетных людишек – так я набирала свой первый жизненный опыт при столкновении с действительностью и реалиями тогдашней жизни.
Родственники предлагали мне дать на дорогу деньги, но я отказалась и решила обратно лететь, но уже не в Волгоград, а в Элисту, столицу Калмыкии, и уже там искать правду и добиваться решения своей проблемы.
Когда я прилетела в Элисту, это было, кажется, 30 августа и выходной день. Я с ужасом подумала, что мне придётся на вокзале провести 2 дня, а потом в понедельник вместо выхода на работу в школу ехать в Министерство образования.
Я всё же решила сразу из аэропорта ехать в Министерство, и уже там, на месте, как-то решать свои проблемы.
Как ни странно, но двери Министерства были открыты – как – никак через день начинался новый учебный год. Кроме меня в здании учреждения на тот утренний час находилось ещё человек 5-7, среди них и секретарь, симпатичная женщина-калмычка среднего возраста.
От неё я с радостью узнала, что министр должен быть на рабочем месте через полчаса или час. Она радушно приняла меня, разрешила оставить мой чемодан у своего рабочего места в приёмной на случай, если я захочу куда-нибудь на время отлучиться, и даже предложила мне выпить их калмыцкий чай, но я отказалась. Я судорожно смотрела на часы, как будто стараясь своими мыслями и своей силой воли подталкивать стрелки часов к заветному времени "через час".
Я рассказала женщине-секретарю уже в который раз за последние двое суток свою историю, и она внимательно выслушала меня и, что больше всего меня удивило и обрадовало, была в курсе этого вопроса.
–Так это Вы – Ольга Григорьевна? Будем знакомиться! – как давнюю и хорошую знакомую спросила меня с улыбкой секретарь.
– А Вы, что, меня знаете? – ещё больше удивившись, спросила я её.
– Да, как же не знать… Вы у нас здесь все на учёте и контроле. Из 24-х выпускников, на которых были сделаны заявки в ВУЗы, приехали в этом учебном году только 2 человека – Вы и Елена Стельмаченко…
– Лена Стельмаченко? С французского отделения? Не может быть!– радостным возгласом перебила я секретаршу.– Ой, извините меня, пожалуйста, что Вас перебила. Не может быть! Значит, я здесь не одна. Слава богу! Уже на сердце легче. Лена! Стельмаченко! Здесь!
– Да, она уже приехала неделю тому назад. Теперь мы Вас ждём…В тот же день нам позвонила директор школы, куда Вы были распределены, и сообщила, что Вы приезжали, но на следующий день улетели в Москву за откреплением. Вот мы Вас и ждём…
– Как "ждём"? – снова удивилась я.
– А вот так и ждём. Директор ведь не выдала Вам на руки документ за её подписью и печатью о том, что им не нужна ставка преподавателя английского языка, – продолжала мне раскрывать глаза на игру, затеянную со мной директрисой совхозной школы.
– Вот оно что!? – стала я постепенно понимать ситуацию. – Значит, когда она говорила, что мне просто надо будет сказать в Министерстве о занятом месте по моему распределению, она уже тогда знала, что без нужной бумажки меня обратно сюда направят…Безжалостный она человек.
– Конечно же, вряд ли Вас сейчас отпустят, когда на носу 1-е сентября, а у нас в школах нет учителей по многим предметам. Я Вам советую у министра просить Вас отправить в село Приютное, где сейчас Ваша Лена. Это рядом со столицей, всего в 60-70 км от Элисты, да и коллективы в 10-летке и в 8-летке очень хорошие. Проситесь в Приютное, это ещё "цивилизованный" район – находится у асфальтированной трассы. Из других глухих районов, где нет рядом дороги, осенью, зимой и весной совсем невозможно куда-нибудь выехать, – дала мне ценнейшую и нужную информацию приветливая и доброжелательная секретарша.
Министр ещё не приехал, и я решила немного побродить у здания Министерства и подышать свежим воздухом. Через минут 10-20 мимо меня прошёл, а потом вошёл в учреждение мужчина лет 50, худощавый, небольшого роста, как-то уж просто и скромно одетый для министра высшего образования, поэтому я не обратила на него никакого внимания и продолжала ждать "настоящего" министра.
Прошёл час моего ожидания, но никто больше не входил в здание Министерства, и никакая машина не подъезжала ко входу у здания. Обеспокоенная таким положением дел, я снова пошла "на разведку" в приёмную. Не успела я войти, как уже знакомая мне улыбчивая секретарша спросила меня:
– Где же Вы так долго ходите? Министр, – она назвала его по имени и отчеству, которое я сейчас не могу припомнить, – уже как час тому назад пришёл и ждёт Вас.
Доброжелательная обстановка, которую мне с самого утра создала секретарша, скромно одетый и идущий пешком на работу, а не привезённый на служебной машине, министр (возможно, он где-то рядом у здания Министерства припарковал свою машину, но об этом мне не было известно) – это меня как-то расслабило и расковало. Я без дрожи в голосе и в теле, как это было со мной в московских министерских кабинетах, смело шагнула в скромно обставленный мебелью кабинет министра.
При первых словах нашего с ним разговора можно было бы русскую пословицу – «Скажи, кто твой друг, и я скажу, кто ты сам» переделать в другую пословицу – «Скажи, какой твой секретарь, и я скажу, какой ты сам».
Я совсем не ожидала такого демократичного и доброжелательного разговора со стороны министра. Мне с ним было легче и свободнее разговаривать, чем с нашим деканом факультета, который знал меня в течение 5-ти лет учёбы в университете и знал, как одну из лучших студенток на своём факультете.
– Ну, что, беглянка, нашла правду в Москве? – так сразу с порога он меня спросил.
– Нет, – что ещё мне оставалось ответить?
– То-то и оно… Все в Москву бегут… а надо было сразу сюда обращаться. Ну, что будем делать? Послезавтра приступите к своим педагогическим обязанностям в одной из наших школ? – с большой надеждой на мой положительный ответ спросил товарищ министр.
–Но ведь у меня есть все законные основания получить открепление. Разве не так? – в свою очередь я, с надеждой получить заветный документ, спросила его.
–Так-то оно так… Но если подойти по-человечески к этому вопросу, кто же будет учить наших детей в Калмыкии?
– А Вы этот вопрос адресуйте тем, кто не приехал на свои места по распределению, – чуть осмелев и почувствовав правду на своей стороне, посоветовала я товарищу министру. – Я приехала в посёлок Чапаев, чтобы честно отработать полагающиеся мне 2 года… Если так уж вышло, что выпал мне счастливый лотерейный билет на "свободное плавание", почему я не могу им воспользоваться?
– Конечно, у Вас есть на это полное право и законное основание… Но я хочу заключить с Вами договор по совести. Вы этот учебный год работаете в любой школе, в любом городе или в любом районе Калмыкии, который Вам лучше приглянется, а через год я Вас отпускаю на все 4 стороны и отдаю Вам трудовую книжку, – предложил мне, как компромиссный вариант, товарищ министр.
–Надо под-у-у-мать, – сказала я. – Мне нужны гарантии… Вы можете сейчас пообещать мне всё, что угодно, даже "золотые горы", а потом все эти обещания окажутся пустыми словами. Меня уже обманули Ваши подчинённые – директор школы из поселка Чапаев, а я привыкла верить людям и не потребовала от неё нужные документы. Теперь я научена горьким опытом. Буду более предусмотрительной. Нужно всё взвесить и ещё раз подумать.
–А чего тут думать? Послезавтра – 1 сентября! Надо приступать к работе. Один год работы в Калмыкии – не большой срок в Вашей жизни.
– А гарантии какие? – не отступала я от своего.
– Слово министра Вам не гарантия?
В этот момент, сначала постучав, а потом заглянув в дверь, на пороге приёмной и кабинета министра появилась секретарь с известием о том, что товарищ (назову его "Морозкин") Морозкин желает иметь аудиенцию с товарищем министром.
В кабинет вошёл высокий, очень крупного телосложения, мужчина лет 50. Это был заведующий РОНО одного из районных центров в Калмыкии. У товарища Морозкина был ряд вопросов к товарищу министру, и пока товарищ министр распоряжался по поводу организации нам горячего чая, товарищ Морозкин поинтересовался, кто я такая. Когда заведующий РОНО получил нужную от меня информацию, он тут же в категоричной форме обратился к министру с заявлением о том, что он забирает меня к себе, потому что ему нужны "позарез" "иностранцы".
Морозкин обещал мне "золотые горы" он тут же в категорической форме обратился к Министру – 2 ставки часов по английскому и французскому языкам и, естественно, высокую зарплату и общежитие. Ещё он обещал свободное время во время школьных каникул, чтобы я могла летать к себе домой в Сочи. Как мне было не согласиться?
Когда же я узнала, что и Лена Стельмаченко там будет работать, меня уже не надо было уговаривать. Мы заключили с товарищем министром устный договор о том, что через год он меня отпустит с трудовой книжкой на все четыре стороны.
Очень уставшая за последнюю неделю от полётов, перелётов, бесконечных ожиданий в аэропортах и на автовокзалах, полуголодная, я валилась с ног. Я ела только то, что дешевле могла купить в привокзальных буфетах, а это были, в основном, пирожки с повидлом. Я мечтала только о том, чтобы поскорее добраться до какого-нибудь места, где я могла поставить свой чемодан и выспаться.
Известие, полученное ещё утром от секретарши, о том, что село Приютное находится в часе езды от Элисты, меня очень радовало и вдохновляло. Я думала, наконец-то через час-другой мои "хождения по мукам" закончатся, и я обрету какие-нибудь квадратные метры со стенами и крышу над головой, но до этого вожделенного момента, как оказалось, было ещё довольно далеко.
Товарищ Морозкин на своей машине – толи "Москвиче", толи "Ладе" объезжал свои бескрайние "владения". Мы заезжали по дороге в село Приютное к директорам школ, подшефных заведующему РОНО. Его машина делала повороты то влево, то вправо от трассы на несколько км вглубь калмыцких степей.
Наверное, нигде так сильно, как в провинциальных уголках и закоулках, не процветает блат, кумовство и зависимость подчинённых от начальников.
Естественно, нас с ним принимали и угощали по-царски.
Первый раз в своей жизни я испробовала многие калмыцкие блюда. Одно из них мне очень понравилось, оно называлось "хаш". Это нечто, похожее на наш русский холодец или студень, только приготовленный из баранины в виде горячего первого блюда. Я также в первый раз видела и ела натуральную, не разбавленную молоком или кефиром, как это часто принято делать в наших магазинах, сметану. Товарищ Морозкин ставил тяжёлый нож с металлической рукояткой в крынку со сметаной и говорил мне: "Видите, Ольга Григорьевна, какая густая сметана – нож стоит вертикально и не падает."
А на десерт нас угощали калмыцким чаем, фруктами, арбузами или мёдом.
После каждого очередного визита к школьному директору багажник "Лады" товарища Морозкина заполнялся всё новыми и новыми дарами и преподношениями в виде бараньих, куриных, утиных и гусиных тушек, бидончиков со сметаной, банок со сливками и мёдом, но делались все эти "подарки", я думаю, от души и от чистого сердца – во всяком случае так это выглядело со стороны незаинтересованного наблюдателя.
"Чрево" "Лады" заполнялось так быстро, что при последних визитах товарищу Морозкину уже приходилось отказываться от тяжёлых и крупногабаритных подарков – брались теперь уже в салон машины только красивые бутылочки с разным количеством "звёздочек" на их этикетках (похоже, это были бутылочки с армянским коньяком).
На последних километрах "Лада" напоминала беременную женщину, готовую в любой момент разродиться от бремени. Мы ползли черепашьими шагами, и при каждом ухабе или кочке на дороге машина издавала жалобный вскрик "роженицы".
Наконец мы добрались с товарищем Морозкиным до села Приютное. Он остановил свою машину около здания интерната, где временно жили все приехавшие по распределению молодые специалисты, их было 7 или 8 человек. Когда секретарша в Министерстве говорила о 2-х приехавших специалистах, она, скорее всего, имела в виду выпускников университета, а не педагогических училищ.
Каково было удивление и неописуемая радость на лице Лены, когда она во мне увидела знакомое лицо, которое ей попадалось в течение 5-ти лет учёбы то в коридорах, то в аудиториях нашего университета.
Пока не приехали постоянные обитатели этого интерната, мы где-то около недели все вместе жили в этом заведении и по ночам, как могли (даже милицию вызывали), держали оборону против местных молодчиков, пытавшихся прорваться в здание интерната.
Я получила работу сразу в 2-х школах и вела уроки английского языка, но по документам я относилась к 8-летней школе.
Директор школы, Пётр Михайлович, очень внимательный и приветливый человек, проявил отцовскую заботу обо мне, как о близком человеке, в результате чего я одна из первых приехавших выпускников получила комнату в 2-х этажном сером кирпичном семейном общежитии.
Пока я занималась своим благоустройством и упорядочиванием расписания уроков с завучами 2-х школ, чтобы у меня оставалось время дойти из одной школы в другую, при этом не опоздав на уроки в 1-ю и во 2-ю смену, мысли обо мне самой и мои душевные муки и терзания отошли на 2-й план…
Но как только моя жизнь, как молодого специалиста, наладилась и стабилизировалась – я утрясла в обеих школах расписание, получила комнату, которую постарался быстро заполнить необходимой мебелью (кроватью с металлической сеткой, деревянным столом и стулом) директор школы, жизнь моя стала монотонной. У меня была только одна работа, работа, работа, а ночью – отчаяние и душевная боль, которую ничем нельзя было унять.
Единственным "развлечением" для меня в те первые 2 месяца были мои воспоминания о знакомстве с Аленом и о самых счастливых минутах, часах и днях нашей с ним любви.
Я не могла решить, какие "самыми" счастливыми минуты были с Аленом, потому что всё время, проведённое с ним от первого дня знакомства до самого последнего часа расставания, было счастьем.
В один из первых дней своего проживания в общежитской комнате я вбила в стенку напротив кровати большой гвоздь и повесила на него свою драгоценную реликвию – подарок Алена, кулон с серебряной цепочкой, который я назвала "Звезда Шерифа". Он днём и ночью напоминал мне о моём любимом. Этот кулон был той незримой и невидимой нитью, которая теперь уже всегда соединяла меня с Аленом.
Я всё делала так, как не надо было делать. Мне нужно было постараться забыть о своей любви и об Алене и, как можно дальше,
с глаз долой, запрятать то, что могло напоминать мне о нём. Я, наоборот, то единственное, что мне осталось от любимого человека, хранила и держала на самом видном месте, чтобы каждое мгновенье помнить о нём, хотя и без подарков Алена я не забывала о нем ни на минуту.
Так тянулись дни и недели. Наконец закончился 1-й месяц работы в школах, и наступил день первой зарплаты. Товарищ Морозкин как обещал, так и сделал, выполнил своё обещание – зарплата у меня была большая, более 250 рублей в месяц. По тем временам она приближалась к заработкам больших начальников.
Я решила на деньги своей первой зарплаты купить небольшой телевизор. Это была моя первая и последняя большая покупка за год жизни и работы в Калмыкии. Жизнь после приобретения и установления телевизора в моей комнатке несколько преобразилась и оживилась не только у меня, но и во всём общежитии – не все семьи, живущие в нашем общежитии, имели материальную возможность приобрести собственные "голубые экраны". Теперь стук в мою дверь раздавался довольно часто – желающих посмотреть концерт, художественный фильм или "Голубой Огонёк" по субботам – хоть отбавляй.
