Текст книги "Сказки будущего (СИ)"

Автор книги: Ольга Сатолес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)

– Арци – человек, я попрошу человека узнать ее решение.

– Может быть. Если согласится он.

– Я попрошу.

*****

Небо  перед  рассветом  хмурилось-хмурилось,  но,  видимо  вняв просьбам заправщика, выглянула Патабу, молодые  ветра,  подхватив, умчали тучи, и вылет отменять не пришлось. Артайи не  было всю ночь, и едва рассвело, заправщик разбудил пришельца...

*****

– Артайя!

Убаюканной ветром и пением ночных птиц  Артайе  снилась  Земля.      Расправив крылья, она неслась над океаном, городом, лугами,  как  у них на Уке, деревьями, пришельцем и существами,  похожими  на него.

– Артайя!

Девочка открыла глаза, ее голова продолжала покоиться на  спящем эпу. Над ней стоял человек. Сон  мгновенно  улетучился,  Артайя  вскочила и замерла, готовая в любой момент спастись бегством.

– Пойдешь со мной? – пришелец кивнул в сторону космодрома.

Артайя взглянула на огромную белоснежную "птицу"  и  вспомнила,  как мечтала о том, что ветер унесет ее странствовать, как гадала, что скрыто за синевой неба, и как пыталась представить  себе планету, откуда была родом и тех, кто живет на  ней.  Артайя достала фото, чуть помятые, и внимательно изучила их еще раз.

– Летишь со мной?

Люди посмотрели друг другу в глаза. Землянин понял, что  Артайе ясен смысл его слов. Молчание длилось несколько мгновений...Артайя медленно покачала головой и отдала фото.

– Значит, нет?! Почему?  –  человек  вопросительно  взглянул  на  Артайю. Она показала на луг, заправку, небо и эпу, все еще спящего у ее ног. Человек усмехнулся.

– Ну, держи тогда, – человек протянул  Артайе  прозрачный  куб,  внутри которого была маленькая планета. – Она  делает  оборот  за  двадцать четыре часа, как настоящая Земля. Она вся, как настоящая... От сердца отрываю – все пять лет с собой возил  как  память о доме. Хотя чего я распинаюсь, все равно ты ни  слова  не поняла. Ладно, прощай! Может, загляну к  вам  лет  через  двадцать-тридцать, так что время передумать у тебя есть.  Ну,  прощай! – человек помахал рукой,  а  девочка,  щурясь  от  патабу, смотрела ему вслед.

*****

Пришельцы взошли на корабль. Ог и Аска, услышав рев двигателей, выскочили из дома и увидели, как белая птица взмыла к небу.

– Арци! – вскрикнула Аска и заплакала. – Человек увез  ее!  Это мы виноваты!

Ог промолчал.

– Мама, отец, у меня теперь своя Земля! – Артайя, смеясь,  протягивала родителям подарок человека. Увидев  дочь,  Ог  и  Аска  просияли.

– Видишь, Аска, наша дочь – вапри,  и  она  осталась  дома.  Бери  своего эпу, Арци, и пойдем готовиться к встречи. Скоро  прилетят новые птицы!

*****

                      СУМЕРКИ КУМИРОВ

Я протягиваю тебе тарелку с едой. Это все,  что  ты  разрешаешь  мне делать; обслуживать тебя. Ты берешь тарелку и небрежно швыряешь мне обрезки металла. Они ранят мои руки, но  я  беру  их, потому что только они оплатят мою еду. Ты так хочешь. Мое  солнце светит в лицо твоей женщины, а ветер треплет ее одежду. Она       истерически смеется, наклоняется к тебе и что-то шепчет на  чужом языке. Ты наверно считаешь ее красавицей, но мне она кажется безобразной. Меня зовут другие посетители – часть твоего народа хочет получить пищу из рук моего.

Целую вечность назад я вглядывался в ночное небо и  с  трепетом ждал, когда покажется серебристый диск и,  переливаясь  огнями,  величаво проплывет над моей головой.  Ты  должен  был   явиться ночью, в сверкающих одеждах, со стерильной  улыбкой  на лице, с добрыми намерениями и готовностью поделиться новыми технологиями...

От моей мечты осталась только стерильная улыбка. В тысячах  городах приземлились твои корабли, и оттуда вывалился  ты  –  самоуверенный, улыбчивый, великодушный, похожий на меня. Ты  заставил  мой народ полюбить тебя, а потом маска сползла с  твоего  уродливого лица и тела. Ты ничего не хотел знать обо мне,  кроме одного – смогу ли я на тебя работать. И я смог.  И  даже  не  понял, в какой момент перестал жить ради  собственного  будущего. Мои  дети еще не научились как  следует  ходить  по  родной планете, а их губы уже лепетали чужеземные слова, и глотки  исторгали утробные звуки. Теперь они похожи на тебя. Они играют в    твои игры, едят с удовольствием твою пищу, носят  твою  одежду. Я не могу воспитать их частью своего народа, потому  что  ты  – везде. В школах, магазинах, парках и на улицах. Я и не заметил, когда ты заслонил собой все,  чем  я  жил.  И  ты  все  делаешь по-своему.

У тебя и твоей подруги хороший  аппетит,  но  вид – нездоровый.  Рядом, за соседним столиком, сидит один из нас. Он  с  восхищением смотрит на тебя, поглащая еду твоего народа. Он  одет  так же, как и ты, и знает язык твоего народа – я слышал, как он делал заказ. Он старается быть похожим на тебя, чтоб  твой  народ оставил ему немного места в своей толпе. Мне кажется,  будто  у      него уже отвисли складки, и глаза стали мутными,  как  у  тебя.  Но ты – плохой пример для подражания. Ты любишь только себя. Ты совершаешь чудовищные поступки, называя их смешными именами.

Если бы я решил убить, кого я выбрал бы первым – тебя или того,  кто хочет быть на тебя похожим? Это важный вопрос; отрава  разлагается на солнце – ее нужно добавить в еду как можно быстрее. Предатель опаснее врага, но именно ты напал на  мою  планету  и показал ему, что выгоднее жить в чужой стае. А может быть положить яд твоей спутнице? Это ударит тебя больнее. Нет, она здесь ни при чем. Все же я угощу именно тебя. Приятного аппетита!

Ты ничего не заметил, ты занят  разговором  с  твоей  женщиной. Скоро ты умрешь. Ты сам виноват в этом. Ты оставил от моей планеты жалкое подобие былой красоты  и  могущества,  превратив  в  точную копию своей. Ты переманил моих детей на свою сторону. Ты отобрал у меня оружие, чтобы я мог защитить от тебя  планету  и       детей, и теперь я с каждым днем все меньше узнаю свой  дом.  Ты  не оставил мне выбора.

Ты расстегиваешь ворот своей одежды – тебе трудно дышать.  Твоя женщина наконец перестала смеяться и обеспокоено  просит  меня  подойти. Воды? Обязательно. Она поможет  моей  «приправе»  впитаться в твое безобразное тело. Мое солнце беспощадно  впивается в твою кожу. Мой ветер уносит воздух, которого тебе  так  не хватает.  Твоя спутница истошно вопит, пытаясь удержать тебя от падения. Тщетно. Твое мертвое тело шлепается  на  землю,  мягко  ударяясь складками о ножки стула. Тот, за соседним столиком,  в  ужасе вскакивает и таращится на твой труп. Я уверен – теперь он не хочет быть похожим на тебя. Он не пытается помочь  тебе.  Он спешит убраться отсюда побыстрее, пока та же участь не  постигла и его. Но его страхи подтвердятся. Дай срок!

Скоро мертвые безобразные тела удобрят мою землю, мое солнце ее согреет, а ветер поможет подняться новым росткам.  Твоя  одежда истлеет, твоя еда испортится, твои дома рухнут,  погребая  тех,  кто согласился в них жить. Мои дети забудут твой  язык  и  посмеются над твоими нравами. А потом они вырастут,  построят  серебристые диски, переливающиеся огнями,  вооружатся   улыбками, добрыми намерениями, готовностью поделиться новыми  технологиями и отправятся в простор Вселенной. И однажды они доберутся до твоей планеты и предстанут перед твоим народом.  Улыбчивые, самоуверенные, великодушные. И твой народ не  заметит,  когда  мы заполоним твою планету. И  мы  все  сделаем  на  твоей  планете     по-своему...

                   ТОТ,КТО ТАНЦУЕТ ДОЖДЬ

Ночь. Снова дождь. Затаив дыхание подхожу к окну. Вслушиваюсь. Показалось... Лишь раскаты грома да непрерывный грохот капель, насмерть разбивающихся об асфальт.

Одиннадцать лет назад. Маленький европейский городок. Вечернее небо затягивалось тучами, а я все бродил от дома к дому,  тщетно пытаясь отыскать себе временное жилье.

Ливень настиг меня в переулке, который вел к площади. Я  заскочил в один из подъездов. В надежде, что дождь скоро закончится, присел на ступеньки. Не знаю, сколько прошло времени,  но достаточно, чтобы уснуть.

Мне показалось это сном – цокот копыт, негромкий и равномерный, доносился снаружи. Я открыл глаза, но звук не исчез.  Я  подождал минуту, две, три. Я вышел на улицу.

Сон продолжался – белоснежный конь, ни на секунду не останавливаясь, танцевал в центре площади, нота в ноту повторяя  мелодию дождя. Задумчиво и нервно он перебирал  булыжники мостовой, словно пианист клавиши, рождая фантастические звуки. Я промок насквозь, но не смел сдвинуться с места, пока  продолжался этот танец.

Вот стена дождя дрогнула, и вскоре  ливень погас. Стихла и странная мелодия. Конь замер, поклонился невидимой публике и ушел. Постепенно смолкли его шаги.

Два дня спустя.

Мои мысли прерваны дождем, к шелесту  которого  снова  примешались звуки загадочного танца. И вновь с ударом последней  капли  конь завершил свое действо и удалился.

Неделя была дождливой, и мне так часто приходилось  являться свидетелем таинственного представления на площади, что я уже не мог вообразить дождь без танцующего коня. Словоохотливый местный житель рассказал мне, что этот конь принадлежал одному артисту, который был в городе проездом.

Каждый день он давал представление на площади – голосом  имитировал шум дождя, а его  конь танцевал,  подхватывая  необычный ритм. Но однажды актер заболел и вскоре умер, а конь, как истинный артист, продолжает выступать, едва начнется дождь.

Уже пять лет он появляется под аккомпанемент первых звуков дождя и исчезает, когда дождь смолкает.

Через несколько дней я уехал, но  каждый  год  приезжал  вновь, чтобы послушать завораживающую музыку, пока однажды, хотя уже давно отзвучали первые аккорды дождя, я ее не услышал.

Я узнал, что конь умер. Вопреки правилам, его похоронили на городском кладбище, рядом с  хозяином. Говорят, отдать последний долг великому Артисту пришел весь город. И Природа оплакивала его, возлагая на могилу холодные капли.

Оставив цветы умирать на мраморной плите, я в тот же  день  уехал из города.

С того времени небо пролило немало слез. Но каждый раз  с  ударом первой капли мое сердце начинает стучать тише, и мне чудится, что где-то на площади конь масти  первого  снега, подчиняясь неведомой силе, обречено и гордо танцует дождь в  память  о своем хозяине.

А быть может, это сам дождь в память о  верном  коне,  подражая стуку его копыт и ритму танца,  исполняет  реквием,  сочиненный небом.

                                                         ФОНТАНЩИК

Шилай тихо плавился от жары под проливным светом  Эстобара. Он осторожно ступал по раскаленной сийл, сжимая в руке аквус – круглый керамический брусок, десять сантиметров длиной, белого цвета, с датчиком  на   конце. Шилай так бродил уже седьмой час, и ему начинало казаться, что эта штука с чувствительным носом получила солнечный удар. Вокруг Шилая расстилалась равнина;  прокаленная темно-красная почва, разбросанные повсюду  валуны и густое синее небо, упрямо источающее жар. Мимо иногда пробегали зверьки, похожие на крошечных слонов, некоторые  замирали в нескольких метрах от человека,  вытягивали шеи и водили из стороны в сторону толстым  хоботом, пытаясь распознать чуждый запах. Шилай осторожно, стараясь не делать резких движений, потянулся за электрошокером. У него уже был печальный опыт общения с неизвестными животными – однажды на Лиале к Шилаю, не торопясь, подошло милое существо, ростом не более кошки, понюхало воздух и неожиданно вцепилось в руку человека острыми, как бритва, многочисленными зубами. Пришлось пожертвовать аквусом, чтобы отбиться. На память о том случае остались тонкие, как ниточки, шрамы, ужасно ноющие на дождь.

Шилай вытер лицо, сел в горячую пыль, положив аквус рядом, снял рубашку и помахал ею, с трудом разгоняя застывший воздух, что, впрочем, не принесло ему облегчения.

*****

Шилай был седьмым в роду фонтанщиков. Седьмым с того самого момента, когда Шилай Первый собрал миниатюрный  приборчик,  который чувствовал воду, живущую не слишком глубоко под землей. Шилай Пятый изобрел аквус, чтобы разыскивать ту, что спряталась поглубже. И теперь Шилай Седьмой колесил по Вселенной с аквусом в нагрудном кармане и помогал  жаждущим. Шилай  невероятно гордился своим ремеслом – благодаря ему взмывали фонтаны, разрывая иссохшую кору, и вода, добытая им, поила  истосковавшихся по воде, питала растения, омывала раскаленные русла, дарила надежду на жизнь. И не было прекрасней мгновения, когда душа и кровь планеты взрезает черствую оболочку и устремляется ввысь. И осознаешь, что именно ты  помог  ей  вырваться наружу, на свежий воздух времени, и именно ты напоил изнывающую от жары планету.

*****

Близился полдень. Шилай, отдуваясь,  выпрямился.  Его  окружала пустошь, которую дерзко перечерчивало  неуместно  гладкое,  как зеркало, шоссе. Чуть поодаль синел  домик,  в  дверях  которого  стоял наблюдающий за работой Шилая абориген – грузный, в характерных чудовищных шишках и каком-то фиолетовом балахоне,  похожем на чехол для земного автомобиля. Его защищала тень распластавшейся крыши. Рядом с ним в песке ковырялся ребенок. Шишки на  нем были поменьше, поэтому облик был не столь отталкивающим. Он что-то лепил из грунта, тщательно уминая ладошками свое  творение, затем безжалостно крушил его и  создавал  новое.  Судя  по всему ни зной, ни палящий Эстобар ему ничуть не  мешали. Ребенок был всецело поглощен работой и, казалось, даже столкновение Сийл с метеоритом не вывело бы его из состояния  творческого покоя.

Шилай почувствовал, как сильно он хочет пить – шутка ли, он работал с ночи, и у него во рту еще не было ни капли, так как его наниматель почему-то не привез воду, а личные запасы увлажняющих капсул закончились еще ночью. Он окликнул ребенка. Тот на секунду отвлекся, взглянул на Шилая полными равнодушия  глазами  и вновь окунулся в свое занятие. Тогда Шилай попытался  обратить на себя внимание хозяина дома. Он  приблизился  настолько, насколько позволяли правила приличия и собственный опыт, и  заговорил с мужчиной. Призвав на помощь язык жестов и скудный запас знания местного наречия, фонтанщик попытался объяснить, что его мучает жажда. Когда он подошел  почти  вплотную,  аборигену ничего не оставалось, как откликнуться на просьбу чужака. Ответом был отказ. "Ты ищешь воду, – ответил сийлянин. – «Найдешь – напьешься. У нас воды и так мало. Запасов едва хватит на  неделю. А если тебя постигнет неудача? Почему я  должен  ради  тебя  отнять быть может последний глоток у моего сына?»  На  ломаном  языке ошарашенный ответом Шилай доказывал, что, если  он  умрет от обезвоживания, то неудача постигнет все  население Сийл. И его сына в том числе. Доводы фонтанщика не убедили аборигена.

*****

Каждый раз, приступая к делу, Шилай не был уверен, что дойдет до конца и оправдает надежды.  На  него  давила  огромная ответственность. Но хуже всего было работать под пристальным вниманием местных жителей, когда он был должен  не  какой-то абстрактной нанявшей его компании, а кокретным, толпящимся вокруг, застывшим в напряженном ожидании  существам.  Вот  этому мальчику с трубочкой на месте носа, той  милой  девушке с кожей цвета лесной фиалки, старику, который  пятой  рукой  опирается на палку, супружеской паре в настолько открытой  одежде, что он краснеет. Перед этими  существами  он был в долгу.

*****

В ушах Шилая зашумело – будто волна несмело накатывала на  берег. Шилай выпрямился, прикрыл ладонью глаза, защищаясь от слепящего эстобара, и посмотрел вдаль; с тихим жужжаньем осторожно приближалось нечто стрекозоподобное. Вскоре оно остановилось рядом с фонтанщиком, перебирая на месте тонкими лапами и   трепеща прозрачными крыльями, отчего прозрачный овал покачивался на эфимерном остове. Внутри овала сидели пассажиры – парень и позади него девушка. Шилай подошел ближе. Прозрачная  оболочка распалась надвое. Парень привстал,  вопросительно  глядя  на чужака. Он узнал в  нем  фонтанщика-землянина, о долгожданном  прибытии которого были оповещены все сийляне. Шилай  попросил немного воды. Девушка что-то сказала спутнику, тот  порылся в углублении прямо перед сиденьем водителя, извлек оттуда плоскую квадратную бутылочку  и протянул фонтанщику. Он с удовольствием  отхлебнул, блаженно  зажмурился и глотнул  живительный напиток, наслаждаясь приятным, хотя и горьковатым  вкусом. «Это сок нуала. Он быстро утоляет жажду», – улыбнулась девушка, насколько позволял ее маленький рот. Пить Шилаю действительно быстро расхотелось. Он поблагодарил еще  раз и сказал, что ему пора возвращаться к работе. «Вы не будете против, если мы понаблюдаем за вами», – спросил парень. – «Мы мешать не будем» – поспешно добавил сийлянин. Шилай согласился, он привык к тому, что рано или поздно вокруг него вырастала толпа зрителей.

*****

Шилай бродил по выжженной эстобаром равнине,  неотступно, но бесшумно сопровождаемый  толпой  сийлян,  которые  плавно,  как  ртуть, перетекали с место на место вслед за фонтанщиком. К обочинам дороги прилипли «стрекозы» любопытных хозяев, то там, то здесь валялись забытые детьми игрушки и даже одежда тех, кому  стало слишком жарко. Однако Шилаю никто не мешал – сийляне внимательно следили за каждым его  мимолетным  жестом  и  малейшим движением и дружно шарахались в сторону, уступая в  нужный  момент дорогу. Но аквус  стойко безмолвствовал.

Длинный день близился к завершению, о чем  свидетельствовал Эстобар, медленно и неотвратимо двигавшийся к горизонту. Туземцы окончательно смолкли, видимо, потеряв надежду, что Шилай найдет воду. Никто не перешептывался, ничего не  выкликал,  не  спрашивал. Все, включая фонтанщика, устало ждали ночи, хотя  он  еще продолжал чисто автоматически ходить по теплой сийл,  таращась на аквус.  Толпа постепенно начала рассасываться, «Стрекозы», одна за другой, развозили разочарованных хозяев  по  домам и, в конце-концов, около Шилая осталось лишь несколько юных  представителей и представительниц планеты, которые скорей  всего жили поблизости.

Шилай решил, что на сегодняшний день  пора  заканчивать поиск, как вдруг аквус вздрогнул в его руках, и замигала сигнальная лампочка. Аквус издал тихий протяжный  свист. Фонтанщик покружился в поисках места, где прибор перестанет мигать, и свет лампочки станет ровным, потом достал  из  припорошенного теплой пылью  чемодана  небольшое  буровое  устройство,  закрепил на почве и нажал пуск.  Установка загудела, ее жало впилось в тело Сийл и с бешеной скоростью устремилось к  влаге,  будто сам бур изнемогал от жажды и старался скорей добраться до воды, чтоб ее утолить.

Шилай вздохнул с облегчением, вытер пот и  растянулся,  изнемогая от усталости и ощущая, как затекли его  мышцы,  как  болят глаза, едва шевелятся пальцы, немеет от напряжения спина. Фонтанщик растянулся на сийл, намереваясь всецело отдаться  мягким  уютным лапам сна. Ему снилась Земля. Его детство. Отец учит его    распознавать места, где может прятаться вода. «Люби ее,  повторяет он снова и снова, ведь она – живая. Как  ты,  как  я,  как твоя мама, как твои друзья. Люби ее, как мать,  желай  ее,  как  женщину, будь ей предан, как другу,  оберегай,  как  ребенка  и постарайся вызволить ее из заточения, дай вздохнуть свободно  и возможность подарить жизнь.  И  тогда  ты  проживешь  счастливо.» Мать, улыбаясь, приносит им воду  в стеклянных  чашах.  Она колышется, гладит прозрачные стенки, и солнце  ласкает  ее, вглядываясь в свое отражение. «Раз она живая, разве можно ее  пить?» – встревоженно спрашивает маленький Шилай, сжимая  чашу.  «Она – часть всего живого на Земле. Так решила  Природа. Вода  дарит жизнь и делает ее долгой». Шилай делает глоток  и  чувствует, как его тело наполняется прохладой и легкостью.

Шилая разбудила тишина. Он взглянул на часы. Прошло  всего-навсего двадцать минут. Машина не издавала ни звука. Шилай подскочил, подбежал к ней – бур замер, врезавшись в сийл  наполовину,  издавая едва различимый напряженный гул. Такое уже случалось не раз. Шилай  попытался  раскачать  машину, покрепче сжал подставку, подергал из стороны в  сторону  и убедился, что бур намертво застрял в почве,  вероятно  натолкнувшись на что-то твердое. Фотанщик вытащил машину из  сийл  и повторил попытку в нескольких сантиметрах от злополучного  места. Бур был вновь запущен, и Шилай  напряженно  ждал  развязки. Несколько детей с интересом наблюдали за его действиями  и  подошли поближе. Они замерли и настороженно смотрели на  человека и его странную машину. Фонтанщик затаил дыхание,  гипнотизируя взглядом бур. Стук его сердца отсчитывал  время.  Раз.  Два. Три. Четыре....

Столб воды врезался в небо и, разбившись, рассыпался.  Расплескался. Растекся по песчаной почве Сийл. И ожил.  Запульсировал. Забился, щедро излучая жизнь, даря энергию  многим  поколениям. Вода била сквозь отверстие в буре, который слегка подрагивал от  мощного напора, и  победно низвергалась на сийлян. Убедившись, что источник не иссякает, Шилай убрал машину, и теперь ничего не мешало извергаться  живительному потоку. Несмотря на позднее время к фонтану потянулись  жители. Первыми подбежали дети, начали резвиться  под  каплями,  ловить воду руками и ртом, танцевать, смеяться. Подходили сийляне, живущие в окрестностях, останавливались проезжающие мимо «стрекозы», из них выходили любопытные. Шилая благодарили, ему  улыбались, звали в гости. Даже неприступный  абориген, отказавший Шилаю, одобрительно посмотрел на него. А Шилай, абсолютно счастливый, стоял, улыбаясь, и смотрел в  жидкое ночное небо,  отдав себя прохладным потокам.

*****

                    ФОРМУЛА ЧЕЛОВЕКА

Я – предатель! Предатель... Тебя обнимает что-то липкое  и  холодное. Держит крепко – не вырвешься, не  смоешь.  Предатель... Но я думал, ты сможешь обойтись без меня.

Кан... Что же ты должен был чувствовать, когда мчался  по  жесткой земле, силясь догнать самолет, поджимающий к стальному животу шасси? Тебе хотелось, чтоб выросли крылья. Ты  споткнулся, упал, вскочил, побежал вновь. Кан... Я струсил и не взял тебя в мир, в который отправился. Там серьезные люди, огромные проблемы и бессонные ночи. Я решил, что  в  моей  новой жизни нет места для тебя. Кан... Ты так и не отпустил меня. Как часто, когда я смотрел на холодные ночные звезды, мне казалось, что где-то на Земле ты, не мигая, смотришь в небо, в ту сторону, где скрылся самолет. Ты был лучшим самым преданным другом. Ты никогда ни на что не жаловался, ни в чем не упрекал. И ты не мог спросить, почему я не взял тебя с собой. Ты всегда был рядом, а я сбежал от тебя. Кан... Если бы ты знал, сколько бессонных ночей я провел у себя в лаборатории, пытаясь вывести формулу человека.

Формула человека! Длинный список – способность мыслить,  умение говорить, любить... Но я чувствовал – не  хватает  главного звена цепи. Однажды ты пришел ко мне во сне и шепнул только одно слово. Совесть! Совесть сожгла мою душу. Теперь, бросив все, я приехал назад. Да, прошло много времени, но все еще можно исправить, думал я. Я ворвался во двор дома, в котором мы с тобой жили. Я отыскал тех, кто еще помнил  меня  и  тебя.

Значит, вернулся... В тот же день?

Мне рассказали, Кан – ты лег на пороге нашей  квартиры  и стал ждать. На десятый день тебя похоронили вот под этим деревом. Прости, что я опоздал и так поздно понял, что такое человек. Но я больше не предам тебя. Я остаюсь с тобой!

*****

Человеческое сердце стучало все тише. Наконец, ударив  в  грудь последний раз, умолкло навсегда.

                     ЧАС ПРИМИРЕНИЯ

                                Газете «Зов» посвящается

Я должен  немедленно  поменять  положение. Я осторожно переношу  тяжесть тела то на одну, то на другую ногу. Но не могу позволить себе шевелиться слишком часто – я обязан цветом, запахом и даже мыслями слиться с окружающим миром, стать его частью, раствориться в нем. Я должен быть  незаметен  для  слишком  зорких глаз, чутких ушей и носов. Сегодня я должен увидеть и запечатлеть всё.

Мы с камерой уже шестой час подряд  смотрим, не мигая, на вялый, уставший от жары поток мутной реки.

Люблю я животных? Я всегда считал, что люблю, но… Животные  –  это животные, а люди – это люди, думал я. Но  после  того,  как  мне в журнале поручили сделать серию репортажей о бойнях,  охоте и уничтожении лесов, я понял,  что  мы  не  имеем  право  на власть в этом мире. Ведь власть должна быть у того,  кто  умеет  распоряжаться ею справедливо. " Человек владеет миром! " – гордо заявляем мы, а, потерявшись в лесу, мы, культурные и цивилизованные, становимся беспомощней новорожденного щенка. Мы так и не научились строить себе прочные и удобные  жилища.  Мы  попадаем под собственные машины и травимся едой, которую приготовили. «Только у человека есть История!» – утешаем мы себя. Но наша история это череда фактов и лжи, ничего не объясняющая видимость. Мы читаем своим детям сказки о благородных животных, которые помогают людям, и скармливаем им мясо этих добрых  и  умных зверей...

Наконец-то. Первыми появляются зебры. Включаю камеру. Подошли к воде. Остановились. Замерли. Одна за другой припали к реке. К источнику жизни стекаются звери. Антилопы,  гепарды,  жирафы, львы, слоны потянулись к воде. Приникли. Все  вместе  –  добрые друзья и непримиримые враги. Вместе на  несколько  минут.  Люди давно уже перессорились, перебили бы друг друга. Не потому, что  от этого зависит чья-то жизнь, а так – из жадности. Мне  хочется быть с животными. Ведь мы – люди и животные –  ветви  одного  дерева. И пьем мы со львами, акулами и бабочками из одной реки.  И если кто-то из них однажды не придет к этой реке,  она  может  иссякнуть.

Я выключаю камеру. Осторожно встаю. Животные разом обернулись в мою сторону. Медленно приближаюсь. Все  замерли.  Наклоняюсь  к  реке. Касаюсь губами теплой поверхности. Отпрянувшие,  было  животные, снова приникли к воде. Я снимаю маску  ложной  цивилизации и, наконец, осознаю себя неотъемлемой частью  этого  огромного мира. И в этом мире есть люди, животные,  растения,  планета под нами и небо над нашей головой. И все это было, есть  и  будет. И мы доживем до этого «будет», если поймем,  что  мир  это  единое целое, что все в этом мире пьют из одной и той же  реки. Реки Жизни.