Текст книги "Благородна и благочестива (СИ)"
Автор книги: Ольга Погожева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Как только перекупщик с работниками погрузили товар на свою телегу и укатили прочь, торопясь просушить закупленный товар, Камилла чинно достала три серебра из кошеля и вручила старому рыбаку.
– А теперь двадцать четыре медных, – требовательно протянула ладонь дочь Рыжего барона. – Как договаривались.
– Договаривались на шесть с каждого серебра, – хитро сощурился рыбак. – Бери шестнадцать и уходи, пока караванщиков с охраной не кликнул!
– Шестью три – восемнадцать монет, дядя, – ледяным тоном проронила Камилла.
– Бери, что даю, девка, – предупредил старик, – или племяннику своему велю пинка отвесить!
Камилла молча сгребла с подноса монеты, перевязала кошель и осмотрела опустевшую повозку. Рыбой от неё воняло теперь гораздо меньше, и уже за одно это стоило потрудиться.
– Сколько ни обманывай, всё равно честным помрёшь, – задумчиво проронила ученица мэма Фаиля. – Свидимся ещё, старый хрыч.
Мэма Софур осталась довольна и ужином, и накупленными припасами: не придётся голодать в дороге. Хозяин каравана предупредил путешествующих, что вторая стоянка будет на закате следующего дня, так что мэма Софур вооружилась тыквенными семечками и наслаждалась вечерним костром. Торговля свернулась ещё до сумерек, так что теперь путешествующие и караванщики отдыхали перед ночным сном.
Пэр Нильс самоотверженно занимался лошадьми днём, так что теперь дремал в повозке, мужественно продержавшись до темноты. Конечно же, пожилой наставник долго и горестно вздыхал, узнав, что ллейне Камилле пришлось ради их пропитания «продать» дорогую вещь из отцовского наследия, но и предложить взамен ничего не мог: скудные сбережения доброго пэра ушли ещё во время морского путешествия. Зато как только пэр Нильс отправился на ночной покой, Камилла и Софур дружно выдохнули и даже ослабили шнуровки платьев: держать спину ровно и говорить складно, как к тому привык учтивый пэр, обеим давалось непросто.
– Вкушать мясо несвойственно человеку, – вдохновенно вещал Густав, молодой повар с Ближних Островов. В караване он путешествовал в одиночку и явно искал компании. – Мы давно не древние люди, и нам есть, чем питаться, и помимо несчастных животных! Вдумайтесь, как проливается невинная кровь…
Мэма Софур, которую угостил вином всё тот же ушлый рыбак, тоже подсевший к костру, благосклонно и туманно улыбалась молодому повару, обмахиваясь несвежим платком. Романтического интереса старика нянька с должным умением не замечала.
– Вот вы! – ткнул пальцем во вздрогнувшего рыбака Густав. В одной руке застигнутый врасплох старик держал кусок жареного мяса, в другой – локоть мэмы Софур. – Понимаете ли вы, что поглощаете мёртвую плоть невинного ягнёнка?
– Баранина это, – насупился рыбак, отпуская локоть дамы сердца. – А что мёртвая, так не живым же мне этого барана жрать?
Густав побледнел не то от возмущения, не то от брезгливости, взмахнул руками.
– Ах, да рассудите же головой – травоядные звери живут дольше хищных! Взгляните, сколь прелестны лани, до чего величественны олени, как забавны зайчики…
– Курицы, – ласково сощурилась на одну из соседних повозок мэма Софур, откуда доносилось осторожное кудахтанье. – Клюют пшено, а живут мало. И тупы, что винные пробки.
– Снова ты о вине, – нахмурилась Камилла. Сощурилась в сторону ухмыляющегося рыбака, прячущего бутыль под отворотом телогрейки. Всё же верно говорил пэр Никлас, что со святыми свят будеши, а с грешниками развратишися. Горький опыт подсказывал юной ллейне, что утянуть грешника от развязной компании не в пример сложнее, чем разогнать саму компанию.
– Помилуйте, но курицы клюют и червяков! – горячо возразил Густав. – Кто знает, откажись они от сего презренного мяса, возможно, и стали бы жить дольше?
– Или сдохли бы, – пробасил племянник рыбака. – На одном пшоне много яйцов из себя не выдавишь!
– Никто не знает, как сработали бы законы природы, – гордо вскинул голову молодой повар. – Бесспорно же, что вкушать мясо – бесчеловечно, дико, отвратительно, и скоро люди осознают это! Вот вы как думаете, прелестная Камилла? – с благоговением обратился Густав к самой юной спутнице.
Дочь Золтана Эйросского торопливо проглотила тайком откушенный кусок копчёного мяса и покосилась на няньку. Мэма Софур благосклонно потрепала прилипнувшего к ней рыбака по впалой щеке, от чего тот, кажется, лишился последнего зуба, и теперь силилась подняться с низкого пенька.
– Думаю, мэм Густав, что некоторые из наших предков, кто остался всеядным и не отказался от мяса – в конце концов как-то да стали людьми, – вздохнула Камилла, помогая няньке подняться на ноги. – А кто решил перейти на зелень – теперь по деревьям лазают. На соседних Зелёных Островах, сказывают, зверушки такие есть, сильно на людей похожие. Фрукты едят, по лианам прыгают. Кто-то решил, что род человеческий с ними как-то связан…
– Чушь какая! – возмутился Густав, вскакивая, чтобы помочь Камилле подсадить мэму Софур в повозку. – Хорошо, что служители храма Отца этого не слышат! Ах, это что, запах копчёного мяса?..
– Верно, из-за соседей запах, – поморщилась Камилла. – Свезло так свезло: то тухлая рыба, то копчёная мертвечина!
– До чего я понимаю вас, милая Камилла! – почти прослезился Густав. – Надеюсь, вы станете первой посетительницей моей зелёной таверны в столице! Я уверен в успехе, как никогда! Дядюшка даже подарил мне медальон везения – его передают в нашей семье из поколения в поколение, самым успешным…
– Доброй ночи, мэм Густав, – вежливо попрощалась Камилла, надёжно прикрыв полог.
Из-за плотной ткани раздалось невнятное ответное бормотание.
Ночь прошла беспокойно, но Камилла не слишком тревожилась о собственном отдыхе: до следующей стоянки целый день, успеет отоспаться. Зато рассвет встретил воплями из сразу трёх соседних повозок.
– Медальо-он! Мой медальон! – в панике метался вокруг повозки Густав, поднимая на ноги всех, кто ещё не успел порадоваться новому дню. На побледневшем от ужаса лице паренька явственно выделялись веснушки. – Украли, украли!..
– Да с чего ты взял? – недовольно пробурчал снаружи голос рыбака. – Может, сам потерял где-то?
– Я его в кошеле носил, у пояса, и кошель обрезан! Вечером был… сейчас нет!
Камилла села на своем лежаке, пихнула в бок расползшуюся няньку, чтобы та вставала, и обхватила колени, прислушиваясь к поднявшемуся снаружи шуму. Ценностей лишились ещё двое соседей: лавочник – кожаного кошеля, а в бедной семье переселенцев не досчитались единственной дорогой вещи – серебряной булавки с дорогим камнем.
Прибывший на место глава каравана с охраной, раздражённый задержкой и тем, что его отвлекают от приготовлений к скорому отбытию, выслушал всех и отмахнулся:
– Ваши проблемы! Следовало бы лучше смотреть за вещами!..
Переступив через спешно одевавшуюся мэму Софур – как, снаружи скандал, а она ещё не в курсе?! – и красневшего от вида нижних женских сорочек пэра Нильса, Камилла распахнула полог.
Глава каравана замолк на полуслове, глядя на юную девицу с распущенными волосами и в одном ночном платье.
– У меня… зеркальце пропало, – запинаясь, выговорила Камилла. Взглянула на хозяина каравана, крепкого приземистого мужчину, почти умоляюще. Закусила губу от отчаяния. – Отцовский подарок. Серебряное такое, с рубинами…
– Тут вор где-то! – решительно рявкнул глава семейства. – Раз нас всех подряд потрясли! Хозяин, посодействуй! Ты ж тоже доброй славой дорожишь!
– Медальон, – горестно всхлипнул Густав.
– Да что медальон и булавка ваша! – взорвался обчищенный лавочник. – Я дневной выручки лишился, а это десять серебряных!..
Поднялся шум, к которому Камилла добавила показательное лишение чувств: присела на ступеньку повозки, приложила ладонь ко лбу, позволяя распущенным прядям соскользнуть с плеча. Хозяин плюнул, глянул ещё раз на томную девицу и кивнул охранникам. Камилла потеснилась, позволяя им осмотреть их повозку под возгласы пэра Нильса и возмущённой вторжением мэмы Софур, и за дальнейшим наблюдала с уже живым интересом.
Награбленное нашли быстро: в повозке недоумевающих рыбаков, которых тут же, невзирая на крики, ругань и заверения в невиновности, скрутили и выделили охрану, дабы сопроводили в город на суд.
– Ах, может, не стоит? – встревожилась Камилла. – Омрачать начало путешествия столь нелицеприятным событием! Оставим же разбойников здесь, добрый хозяин, и предупредим местных, что на дороге остались воры. А там всё в руках Отца Небесного!
– Прелестная Камилла, – умилился Густав, но завершить мысль ему не дали.
– Пусть гниют в тюрьме! – сплюнул лавочник, спешно пряча вновь обретённый кошель. – Заслужили!
– Вы слишком строги, – принимая из рук хозяина каравана зеркальце, вздохнула Камилла. – Вспомните о завете милосердия! Да и о времени тоже, – выразительно кивнула на солнце дочь Рыжего барона. – Люди ропщут…
Люди и впрямь роптали, не приветствуя задержку. Встали даже самые ленивые, и теперь все ожидали только сигнала хозяина каравана.
– Милая Камилла права, – вступился Густав, – хвала Отцу, мы вернули свои вещи, а эти несчастные пусть раскаиваются в содеянном… А ведь это всё баранина, – укоризненно добавил повар, с осуждением поглядывая на ошарашенного рыбака. – Люди, вкушающие мясо, всегда буйнее тех, кто этого благоразумно не делает…
Хозяин каравана сплюнул и махнул рукой охранникам: перепуганных рыбаков прогнали прочь, оставив с пожитками на дороге, рыбную телегу забрали для нужд каравана, а на их место подогнали чистую и опрятную повозку других путешествующих.
– Ллейна Камилла, – обеспокоенно позвал из повозки пэр Нильс. – Возница наш пришёл, выдвигаемся!
Дочь Рыжего барона спрятала в карман ночного платья зеркальце, задумчиво позвенела ещё восьмью медяками, честно отобранными у соседей в ходе ночных блужданий – договаривались-то на двадцать четыре монеты, как ни крути, а уговор выполнять нужно – вдохнула посвежевший после отбытия рыбной телеги воздух и замерла: из новой повозки спрыгнул наземь молодой мужчина, одетый в глухие тёмные одежды.
Новый сосед оказался высок, гладко выбрит и коротко стрижен, так, что тёмные волосы не скрывали спокойного, чистого лица. На котором, к слову, ни дрогнул ни один мускул, когда он заметил Камиллу. Не последовало ни сладострастных блужданий взгляда по мало прикрытому телу, ни откровенных восклицаний – ничего. Он коротко склонил голову в молчаливом приветствии и отвернулся, подталкивая повозку из выбоины. Длинный плащ частично скрывал ножны у пояса, а из-под капюшона выбивалась рукоять двуручного меча – на этом воинственный вид соседа заканчивался. Ни злобного выражения на угрюмом лице, ни нарочито размашистых движений. Отдав короткий приказ вознице, воин запрыгнул обратно в повозку, опуская полог.
Камилла вспыхнула, нахмурилась, запахнула ночное платье на груди и юркнула обратно в повозку.
Караван выдвинулся в путь.
Глава 2. Паладин
– Уж не заболели ли вы часом, светлейшая ллейна? – обеспокоенно спрашивал пэр Нильс. – Мэма Софур, что с вашей прелестной воспитанницей? Отказывается от еды…
Софур прищурилась, глядя, как дочь Рыжего барона придирчиво оценивает спутанные медные пряди в зеркальце, и отозвалась сразу же:
– Девичьи дни, пэр Нильс! На всякую по-разному действуют.
Пэр Нильс ахнул, покраснел и, смято извинившись, пересел к вознице. Камилла только головой покачала, выглядывая в прорезное оконце повозки.
– Зачем ты его так, няня? Ветрено там, замёрзнет ещё.
– А я его гнала? – пожала круглыми плечами нянька, притягивая к себе тарелку воспитанницы. Холодное вяленое мясо и затвердевший хлеб – не самое аппетитное угощение, однако же получше желудочного сока. – Пущай проветрится, больше аппетиту нагонит, ему, тщедушному, полезно… Ты мне лучше не темни, злыдня, а сразу выкладывай: который?.. Ну? Неужто Густав?
По отсутствующему взгляду мэма Софур и сама поняла: вовсе не чудной повар с Ближних Островов.
– Да кто же? – изумилась нянька, быстро перебирая в голове имевшихся претендентов. – Говори, злыдня, не то на возницу подумаю!
Камилла вспомнила угрюмого дядьку с проплешинами, вздрогнула, выпрямилась и тяжело уставилась на любопытную спутницу.
– С этого дня, няня, зови меня «ллейна» или «Камилла», можешь добавлять «светлейшая», когда поблизости покажутся важные люди, – спокойно проронила дочь Рыжего барона. – И на ближайшей стоянке разведай, у которого из торгашей лучшие накидки.
– Да откуда у нас деньги-то? – поразилась Софур. Круглое лицо няньки покраснело от возмущения, затем побледнело и наконец остановилось на пятнистой окраске. – Того, что ты на ярмарке огребла, надолго не хватит, какие наряды?..
– Лучшие, – повторила Камилла. – Накидки. Не наряды. Платье купим в столице. А пока что надо прикрыть этот позор, – и ллейна развела руками, указывая на второе из своих лучших платьев. Всего их у Камиллы насчитывалось два.
Мэма Софур помолчала, тяжело дыша и оглядывая воспитанницу, затем покачала головой.
– Если женщина молчит – слушай внимательно! – вздохнула она. – Раз не ответила, кто в сердце запал, значит, серьёзно всё… ллейна Камилла! А ведь ещё до столицы не добрались, и замок отцовский из жадных рук не вырвали!
– Про накидку поняла ли? – уточнила Камилла, принимаясь за гребень. – Я купаться на привале пойду. Сказывают, на берегу встанем, дорога-то к морю снова повернула. Волосы как пакля…
– У-у-у, – только и протянула мэма Софур, отставляя тарелку. – Да кто ж энтот красавец? Хоть одним глазком бы… Ты не воротись от меня, не воротись, всё равно до привала в одной повозке сидеть, тут друг от друга никуда не деться. Ты ж, ллейна Камилла, не забывай: ежели плюнешь на соседей, те утрутся, а ежели соседи плюнут на тебя – ты ж утонешь!
– На людях – на «вы» и с уважением, – напомнила дочь Золтана Эйросского, отворачиваясь от няньки к смотровому окошку.
К побережью выехали почти на закате; путешествующие тотчас принялись за обустройство кострищ и приготовление пищи. Караваны тут останавливались не раз: почти всем нашлись ямы для костров, отделанные камнем. Мэма Софур успела отобрать лучшее место и споро принялась за стряпню, сумев ненавязчиво и без права на отказ привлечь в помощь пэра Нильса.
– Я скоро, – пообещала Камилла, захватив из повозки узелок с относительно чистым бельем. Оглянулась на соседние повозки, откуда уже выпрыгивали уставшие за тряскую дорогу путники. Нахмурилась, увидев единственный походный мешок у повозки новых соседей. Кажется, сохранностью имущества те не особо беспокоились.
– Гляди, – воровато оглянувшись, махнула мэма Софур. – Чего у наших новеньких-то из мешка выпало.
– Няня, – нахмурилась Камилла, разглядывая ровную коричневую пластинку. – Что это?
– Попробуй, – Софур отщипнула кусочек, ткнула в зубы воспитаннице. – Само во рту тает!
Камилла не удержалась от искушения, надкусила ворованную сладость и даже глаза зажмурила от удовольствия. Сладко! Тёрпко! Пахнет…
– Нельзя так, няня, – распахнув глаза, с сожалением проглотила остатки лакомства Камилла. – Чужое. От соседей. Нельзя…
– Но вкусно же, – возразила Софур.
– Но вкусно, – признала Камилла.
Кроме неё, купаться и стираться отправились ещё несколько женщин. Место выбрали подальше от стоянки и с холмистым склоном, загораживающим лагерь караванщиков от желающих искупаться. Свет от костров сюда не доходил тоже, мылись при свете звёзд и спешили, кто как мог. Поселений поблизости не было, а вот гавань с контрабандными судами имелась, и нежеланные встречи, как предупредили возницы, здесь случались. Оттого задерживаться тут не собирались тоже: глава каравана предупредил, что выдвигаются на рассвете.
– Мыло обронила, – недовольно пыхтела жена лавочника, хлопая по мокрым камням. – Тут где-то…
– Я поищу, – мило отозвалась Камилла. – Если найду, так занесу тотчас.
Дальнейшие бесплодные поиски расстроенной лавочницы ни к чему не привели; в конце концов женщина решила поиски продолжить на рассвете, перед выступлением, и припустила вслед за прочими соседками обратно в лагерь.
– Я скоро, – махнула Камилла. – Догоню вас!
Убедившись, что осталась одна, дочь Рыжего барона подняла руку над водой с зажатым в ней мылом и принялась с удовольствием водить им по длинным, густым медным волосам. Отмывалась тщательно, улыбаясь мыслям, так, что от мыльного куска почти ничего не осталось к концу омовения. Возвращать лавочнице оказалось нечего, при себе оставлять опасно, поэтому остаток мыла был благополучно растворён в солёной воде. Выйдя из моря, Камилла наспех отёрлась тряпицей и быстро, дрожа от ночной прохлады, накинула нижнюю сорочку – самую свежую из тех двух, что имелись. Встряхнула и расчесала волосы, надела платье, с наслаждением чувствуя сухую ткань на чистой коже. Нагнулась, чтобы подобрать с камней постиранные вещи.
– Помочь, красавица?
Камилла метнула взгляд на подобравшихся со стороны гавани безликих наблюдателей – в темноте не разглядеть лиц, да не больно-то и хотелось – медленно выпрямилась. Прикинула неутешительные варианты в голове.
– И не страшно одной? – хмыкнул один из развязных парней, подходя ближе. В свете луны показалась кожаная безрукавка да затёртые штаны. – Компанию составить, девка?
Камилла медленно поджала губы.
– Я бы вас послала, доблестные пэры, да вижу – вы оттуда, – процедила сквозь зубы дочь Золтана Эйросского, отступая к воде.
– Далеко не уплывёшь, рыжая, – осклабился второй, нарочито медленно расстёгивая пряжку на обвисших штанах. – Плавать-то мы, чай, получше твоего умеем. Да и в юбках не запутаемся. А плыть-то тебе и некуда – вона корабль наш на рейде болтается… и лодка в гавани – тоже наша. От каравана тоже не услышат – море надёжно хоронит крики. Проверено, красавица…
От злости перехватило в горле. Мерзавец был прав: одной против четверых не справиться. Не докричаться, не сбежать по скользким камням и не уплыть. Великой получилась цена за краденое мыло.
Камилла предприняла попытку – всего одну – бросившись вдоль берега к холму, за которым скрывалась стоянка караванщиков. Догнали сразу: бегать у морских контрабандистов получалось тоже лучше. Дочь Рыжего барона двинула локтем по зубам первому преследователю, получила по лицу от второго и упала бы на камни, если бы жадные руки не подхватили, не рванули на себя.
– Ну, не рыпайся, – хрипло запыхтели над ухом, пока Камилла молча отбивалась от чужих рук. – Попортишь же себя, дурная…
– Тварь ударила меня, – злобно рыкнул неудачливый преследователь. – Попортить всё равно придётся!
Больше всего в тот момент стало жаль свежего белья и чистого, после омовения, тела. Это стало первой и последней мыслью перед тем, как с холма их окликнул громкий, чистый голос:
– Прочь от неё!
– Это кто ещё? – не впечатлился державший Камиллу контрабандист, щурясь на спускавшегося с холма высокого мужчину. – Герой-любовник? А, рыжая? Твой, что ли?
– Безоружный, – просветил товарища подельник, отступая от Камиллы. Махнул второму, развязно отходя от берега к приближавшемуся незнакомцу. – Слышь, полюбовник? Шёл бы отсюда, ничего твоей крале не сделается, если полежит тихо. И на тебя потом хватит! Не пойдёшь, гладенький – переломаем ноги да сдадим на невольничий рынок на Дальние Острова. Там на гладких и борзых большой спрос! И берут без разбору что девок, что парней.
Контрабандист, державший Камиллу, гыгыкнул, а приближавшийся к ним мужчина резко остановился и сложил руки в молитвенном жесте, опуская голову.
– Не, ты столбом не стой, – фыркнул переговорщик. – Пшёл отсюда, болезный. Ну, кому говорят? У меня при тебе якорь не подымется.
– Его и корабельной цепью не поднять, – хохотнул его напарник. – Чего на юнца-то валишь?..
Скабрезные шуточки перешли в позорный визг, когда из-под плотно прижатых друг к другу ладоней мужчины резко вырвался слепящий поток света. Мощным потоком отбросило сразу двух контрабандистов – только и свистнуло в воздухе, когда тяжёлые тела пролетели над головами, с хлюпаньем падая в морские воды далеко от гавани.
Державшие Камиллу мерзавцы отпрянули мгновенно, как по команде, отчего дочь Рыжего барона рухнула прямо на прибрежные камни, не удержавшись на ногах. Она ещё успела обернуться, увидев, как исказились лица мучителей в свете луны, прежде чем оба бросились наутёк. Далеко не убежали – сверкающий незнакомец развёл руки широким круговым движением, собирая слепящие лучи в единый сияющий золотистый щит – и метнул призрачное оружие в убегавших.
Злое гудение в воздухе пролетело мимо Камиллы, врезаясь кромкой слепящего щита в морских грабителей. Обоих постигла та же участь, что и их товарищей: тела с хлюпаньем упали далеко за пределами гавани. Камилла пригляделась и решила, что всем четверым легче, пожалуй, доплыть до корабля, нежели возвращаться к собственной лодке у берега. Это если, конечно, все живы и в силах грести уцелевшими руками.
– Вы целы?
Незнакомец уже подбежал к ней, протянул руку, позволяя девушке опереться о крепкую ладонь. Бережно поддержал второй рукой за плечо, помогая подняться на ноги. Камилла могла бы и сама, но отчего не воспользоваться, если предлагают? Особенно, если предлагает такой… Если по-добрососедски предлагают, в смысле.
– Да, благодарю, – быстро прочистив горло, певуче поблагодарила Камилла. – Если бы не вы…
Показательно пригляделась, вроде как не узнала сразу, и ахнула:
– Ведь вы… наш новый сосед! Хотя, верно, вы и не запомнили, мы всего раз, мельком, виделись…
– Отчего не помню? – улыбнулся в темноте мужчина. – Я видел вас и раньше. В Старом Сорпигале, в порту. Ваша добрая тётушка отбила у нас повозку. А ведь мы за неё наперёд заплатили.
Камилла вспыхнула, вспоминая наконец и безобразную сцену в порту, когда мэма Софур и впрямь выдворила пожилого священника из последней приличной повозки, кроя тем, что хозяин каравана духовное лицо без повозки не оставит и что-то да придумает; и высокого паладина с глубоким капюшоном, который сопровождал священника. Кажется, паладин хотел тогда возразить, но священник не дал. Что-то тихо обронил сопровождавшему воину, и тот смирился.
– Мне очень неловко, – пробормотала дочь Золтана Эйросского, с трудом подавляя раздражение на няньку и злость на себя. – Право, пэр… я… я не...
– Пэр Доминик не в обиде, – заверил воин. – Сказал, что нам повезло вашими трудами не ехать рядом с рыбацкой телегой, а ещё хозяин отдал нам свою повозку, во избежание конфликта с Храмом Отца. Видите, всё прекрасно разрешилось.
Камилла улыбнулась, медленно выдыхая сквозь сцепленные в улыбке зубы. Непростое дело – понравиться молодому человеку, когда за спиной уйма неблагообразного народа, который бы скрыть от людских глаз на период знакомства.
– Могу я узнать ваше имя, доблестный пэр? – несмело поинтересовалась Камилла. Даже губу прикусила в знак трепетности и смущения. – Вы спасли мою честь и, возможно, жизнь тоже. Я до конца дней буду благодарна, и если я хоть чем-то…
– Благодарите Отца Небесного, не меня, – прервал её паладин. – Как видите, я пришёл к берегу безоружным и едва ли совладал бы с ними, не будь мне дарована часть силы Храма.
Камилла улыбнулась снова, на этот раз – искренне.
– Это было прекрасно, – просто обронила она. – Я никогда прежде не видела подобного.
– А я всю жизнь мечтал увидеть полную силу того, чем столь неосмотрительно пользуюсь, – без улыбки отозвался паладин. – Патрик.
– Просто Патрик? – уточнила Камилла, потирая пылающую скулу. Первый шок прошёл, и тело не замедлило напомнить о себе.
– Родовое имя в Храме Отца не имеет значения, – коротко улыбнулся паладин. – Вам больно?
– Немного, – призналась Камилла, прижимая ладонь к скуле. Как есть опухнет, и назавтра всё лицо от набрякшего синяка перекосит! И локтём при падении больно ударилась…
– Погодите.
Патрик осторожно положил ладони ей на плечи, коснулся большими пальцами подбородка. Камилла замерла, вдыхая внезапную ласку. Вот только прикосновение не оказалось не нежным, ни требовательным: паладин просто держал её, пока руки его вновь не разгорелись мягким золотистым сиянием, и весёлые искры не перебежали на плечи и щёки дочери Рыжего барона.
Свет озарил наконец и самого паладина, так, что Камилла не выдержала, вскинула глаза, разглядывая одухотворённое и по-мужески суровое лицо, глаза, тёплые, светло-карие, и тёмные волосы, стриженные непривычно коротко. Большинство воинов, каких встречала дочь Золтана Эйросского на Рыжих Островах, космы не стригли, и те так и болтались спутанной паклей, путаясь в кольчуге, шлемах и тесёмках.
– Легче? – встревоженно спросил Патрик.
От ладоней его всё ещё исходило тепло и сияние, но щекотно больше не было. Камилла неопределенно пожала плечами, дёрнула щекой, тотчас скривившись от боли.
– Не особо, – не подумав, брякнула она, тотчас спохватившись.
Патрика, впрочем, волновало вовсе не неблагородное поведение девицы.
– Странно, – пробормотал паладин. – Обыкновенно моей силы хватает на столь лёгкие ранения. Либо вера моя слабеет, либо… вы позволите? Хочу показать вас пэру Доминику. Возможно, он подскажет, в чём дело.
– Не стоит, – смутилась Камилла: общение со священством никогда не проходило для неё легко. Духовники, ежели хорошие, видят людей насквозь, а в её-то случае как раз прозорливости и хотелось бы избегать более всего.
– Уверен, он не откажет, – Патрик отстранился, предложил руку, чтобы Камилла могла опереться в темноте. – И мне будет спокойнее, если я провожу вас до лагеря. Пэра?..
– Камилла, – представилась дочь Золтана Эйросского, не поправляя необычное обращение. К «ллейне» она и сама ещё толком не привыкла. – Как скажете, пэр Патрик. Надеюсь, я не слишком нарушила ваши планы на омовение.
– Омовение подождёт, – немного смущенно рассмеялся паладин. – А вы – нет. Прошу?..
***
Когда паладин с Камиллой рука об руку приблизились к разведённому на стоянке костру, и сидевшие вокруг разглядели странную пару, первой охнула мэма Софур. Добрый пэр Нильс, верно, подумал, что от волнения, но Камилла знала точно – нянька наконец поняла предмет любовного интереса воспитанницы. Вопросов ночью стало не избежать.
– Что случилось, прекрасная Камилла? – подскочил Густав, едва не опрокинув миску лавочника. Тот поперхнулся нехорошим словцом, но из опасения перед незнакомцем – сдержался, не разразился целой тирадой.
– Пэра Камилла повстречала нехороших людей на побережье, – помог ей паладин. – Я объяснил молодым людям, что места для ночных прогулок хватит каждому.
– Ах, ллейна Камилла! – позабыв об осторожности, выпалил пэр Нильс. – Да как же это!.. Вы в порядке? Низкородные ничего вам не сделали?..
– Ллейна? – напряжённо уточнил паладин.
Камилла вздохнула.
– Это долгая история, пэр Патрик.
Паладин помолчал, затем усмехнулся и склонился в коротком поклоне.
– У всех нас свои секреты. Ллейна Камилла. Я позову пэра Доминика.
Патрик исчез прежде, чем Камилла успела добавить хоть слово, и девушка лишь тоскливо посмотрела ему вслед. Желанное знакомство оборвалось внезапно, а всё болтливые спутники!..
– Двигается бесшумно, – заметил лавочник, допивая свой бульон. – Недаром про воинов Храма говорят, будто они скользят, словно солнечный луч, неслышно и незаметно. Паладинов вообще нечасто увидишь посреди простых людей.
– Он священника сопровождает, – откликнулся переселенец, глядя, как жена его отходит к детям в повозку. – Оттого вынужден. Духовник-то стар, верхом ехать уже не может. Пойду, пожалуй: время уж отдыхать, а места у костра, глядишь, не всем хватит.
Места бы хватило, но его не задерживали: и лавочник, и Густав, зачарованный близостью Камиллы и появлением паладина, сдвинулись потеснее, уступая новым знакомым.
– Скулу задели, – заметила глазастая мэма Софур, как только Камилла опустилась рядом. – Ох, ллейна Камилла… ну уж ты и выбрала…
– Кого я выбрала – не твоя забота, няня, – едва слышно отозвалась дочь Рыжего барона. – Да и вашими совместными стараниями не много шансов у меня на успех.
– Делаешь – не бойся, боишься – не делай, – хмыкнула мэма Софур. – Знаю, что не слишком меня уважаешь, шустрая ты вошь, но уж в одном я разбираюсь крепко: мужского взгляда не пропущу. Вот и этот, хоть и воин Храма, а смотрел на тебя внимательно. Хорошо так смотрел…
Камилла только отмахнулась.
Паладин вернулся не один: к костру медленно, с трудом передвигая ноги, направлялся старенький духовник. Гостям успели и место подготовить, и горячего фруктового напитка разлить, а пэр Доминик всё ступал, шелестя ступнями и плотным балахоном, от повозки к общему костру. Камилла смотрела не на священника. Пэр Патрик вновь накинул чёрную рубашку под горло да перепоясался, разве что плаща не надел. И сопровождал невыносимо медленного, сухонького духовника с таким необыкновенным терпением и искренней заботой, что и у Камиллы на миг дрогнуло сердце. Паладин, воин Храма, наделённый особым даром, у которого, верно, другие стремления и заботы имелись – терпел и не раздражался. А вот у неё совладать со злостью на собственную няньку не всегда получалось. Впрочем, этот старенький священник наверняка не хлестал столько вина, сколько мэма Софур.
– Присаживайтесь, присаживайтесь, – захлопотала последняя, без церемоний подхватывая духовника под второй локоть и помогая усесться на лучший пенёк, покрытый, стараниями лавочника, мягкой шкурой. – Вот, испробуйте! Вам прогреться в самый раз…
Пэр Доминик оказался сухоньким стариком с белой, словно облако, бородой, и выцветшими голубыми глазами. Совершив благословение, он с трудом опустился на пенёк и опёрся обеими руками на трость, отпустив наконец локоть паладина.
– Которую ты исцелить не смог? – едва слышно прошелестел духовник, не сводя светлых глаз с Камиллы.
Дочь Золтана Эйросского поёжилась, но взгляда не отвела.
– Ну, тут понятно, – как только Патрик указал на Камиллу, слабо и светло улыбнулся пэр Доминик. – Взгляни на неё внимательно, Патрик Блаунт. Тут наука несложная. Огненная кровь Эйросских ллеев…
Восхищённо ахнул Густав, хитро прищурился торговец, заворчала мэма Софур, покраснел пэр Нильс, тревожно поглядывая на спутниц, а пэр Доминик только ладонь протянул к напряжённой Камилле.
– Подросла, – всё ещё улыбаясь, прошелестел пэр Доминик. – В последний раз я тебя на руках держал, доставая из воды освящённой… Как сейчас помню: пустой храм, я, уставший после службы… только подхожу к двери, как та распахивается. На пороге – воин благородной крови, с огненной головой, а на руках – младенец. Прелестная девчушка с глазами-изумрудами и улыбкой лукавой и очаровательной… И ямочки на щеках…
Пэр Доминик улыбнулся, потрепал подвинувшуюся к нему Камиллу по ещё влажным прядям.
– Жив ли ещё твой опальный отец, дитя?
Камилла старательно не смотрела по сторонам, неопределенно поведя плечом.
