Текст книги "Порог открытой двери"

Автор книги: Ольга Гуссаковская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)

Они пошли по той же крутой тропинке, и верно – даже на полдороге собаки уже отстали. Шурик так и не появился. Люба остановилась, по привычке перекинув косу за спину.

– До свидания, Рахим. Желаю тебе всего доброго!

Раджа удивился – откуда она узнала и запомнила его имя?

– Мне Наташа сказала, как тебя зовут, – опять ответила на его мысли Люба, – я не люблю, когда людей кличут, они же не собаки! У тебя хорошее имя, Рахим.

Раджа постоял на тропинке немного, жалея, что Люба так быстро ушла. Потом махнул рукой и пошел своей дорогой. Лучше все-таки держаться подальше от здешних непонятных людей.

* * *

Ян сидел на завалинке и злился. Не хватало того, чтобы и отец начал плясать под маменькину дудку! Ясно, что вся эта дурацкая затея с машиной, дело ее рук. Но послать-то машину мог только отец! А вдруг и та история открылась? Что тогда? Матери Ян не боялся, но вот с отцом говорить о таких вещах вовсе не хотелось.

В бурю Ян не верил. С утра ворочается на горизонте туча, что из этого? Там и до завтра останется. Ветра нет. Зачем же устраивать аврал?

Он представил себе начальственное лицо отца, где каждая складка подчеркивала властность натуры, а рядом свою мать с лицом девчонки, которая шагнула в старость прямо из юности. Никогда Ян не мог понять, что связывает его родителей, кроме него самого? И вообще, что в жизни их семьи подлинно?

Испокон века в кабинете отца на тонконогом столике стояла огромная фигура шахматного коня, память о юношеской победе на турнире. Она каждому вошедшему лезла в глаза первой и заслоняла собой все: дорогой ковер, изысканные японские акварели и три действительно великолепных ружья. С годами дурацкий конь стал казаться Яну символом их семьи.

…На штакетник возле клумбы неловко уселся большой черный ворон. Долго хлопал крыльями, устраиваясь. Потом вытянул шею и закаркал на Яна, точно дразнясь. Ян швырнул в птицу мелкой галькой, не попал, а ворон и не подумал взлететь. Толяна бы сюда.

Но остальная компания пошла к морю, а Иван Васильевич о чем-то толкует с Данилой Ерофеевичем возле крыльца. Их видно, но не слышно.

Неуловимо тянется заблудившееся время, не понять, минута проскочила или час прошел? Яну ничего не хочется делать, но и невыносимо скучно. Мир вокруг растерял все краски, кроме черной и белой. Черные сопки смотрятся в серую воду, белые хатки сбегают к бухте. И все та же давящая тишина словно прижимает к завалинке, не дает шевельнуться.

Из-за угла вдруг выставилась рука и поманила Яна заговорщицким крючком пальца. Ян встрепенулся: это еще что за диво? Рука исчезла на миг, но тут же появилась вновь, и палец заработал еще энергичнее. Потом мелькнули черные встрепанные волосы. Ян понял: там Раджа и он не хочет, чтобы его маневры заметил от крыльца Иван Васильевич. Ян встал и тоже нырнул за угол.

– Во! – сказал Раджа и показал скомканную пятерку. – Любкин старик раскошелился!

Ян решительно протянул руку:

– Давай сюда!

– Ты чего? – возмутился Раджа. – Деньги мои, что хочу, то и делаю с ними.

– Деньги… велико богатство – пятерка! Были бы мы в городе, я бы тебе показал, что такое настоящие деньги!

Раджа промолчал, потому что знал: Ян не хвастается, в городе у него бывают в руках такие суммы, о которых в их классе никто и мечтать не смеет.

– Давай сюда свою пятерку, я в городе больше отдам! – уже просительно сказал Ян, и Раджа согласился:

– На, бери, отдашь, сколько брал. Мне твоего не надо. Ты что-то задумал?

– Увидишь! – коротко пообещал Ян.

…Наверное, Иван Васильевич очень устал от своих подопечных. Камнем на сердце легло и неловкое скороспелое объяснение с дочерью. Все не вязалось в нем: место, стечение обстоятельств, сказанные слова. Потому И расслабился внутренне, перестал думать о каждом в отдельности. Стоял возле крыльца, курил и вел неспешную сельскую беседу с Данилой Ерофеевичем.

Наблюдал за тихой, но деятельной жизнью рыбацкого поселка. Нужно было только присмотреться, чтобы понять: дома не вымерли, они полны труда. Просто у людей, что здесь жили издавна, были мягкие, ладные движения и негромкие голоса. Они вплетались в несмолкаемый шум моря и гасли в нем, никого не тревожа.

На косе возле бондарной играли в мяч. То ли его отряд; против местных школьников, то ли местные против пришлых. Издали не разберешь. Но мяч летал высоко и напористо отскакивал от азартных ладоней.

Вынырнуло солнце и осветило зеленовато-прозрачную неглубокую бухту и нестерпимо синий остаток неба над головой. Остальное незаметно подмяла под себя теперь уже не черная, а угрюмо-серая туча. Во всех дворах наперебой заорали петухи, словно только и дожидались солнечного подарка.

Мяч на берегу угодил в воду, и ребята дурашливо толкались возле пенной полосы отлива, споря, кому за ним лезть.

Данила Ерофеевич говорил, покуривая трубку, и дым напрасно и долго искал выхода из его усов и бороды.

– Всякие люди есть, верно. Но от некоторых я бы прятал детей. Их же собственных детей! Вот как от Скоробогатова… Ума не приложу, как при эдакой-то изгальной его жизни девка у него такая ладная растет? А уж забавница, уж выдумщица!

Никто не прошел улицей мимо двух мужчин у крыльца. На берегу отняли мяч у игравшей им волны и он снова летал над головами, блестящий и радужный, как мыльный пузырь.

Жизнь казалась прекрасной, а возможности ее – неисчислимыми. Ян, размахнувшись, зашвырнул пустую бутылку на другой берег Студеного ключа, и она далеко в камнях брызнула осколками.

– Нечего тут время давить! – заявил он Радже. – Пошли в Атарген на танцы!

– А что… – протянул тот, расплывчато ухмыляясь. – Идея! Покажем им, как двигаться. А то они, поди, не шейк дают, а как крабы елозят по песку… Ха!

Он подумал о чем-то, морща лоб, потом его, видимо, посетила блестящая идея. Он весь расцвел:

– Девчонок наших надо взять, вот что!

Ян недоверчиво покачал чуть менее пьяной головой:

– Не пойдут. Наташка не пойдет.

– А зачем Наташка? Гальку позови, эта – куда хошь… Ирку не надо, вредная. Ты Гальку позови, она за тобой – куда хошь! – настойчиво повторял Раджа.

– Топаем, старик. Я позову, – решился Ян. – Только бы Иван не засек…

– Так он возле конторы, а мы распадком и прямо к морю. Гальку позовем – и ходу! – Радже все казалось легким и достижимым. Если бы решили друзья, что им срочно надо на Луну, он бы придумал, как и на Луну попасть…

А солнце светило ярко, безмятежно, с почти летней силой. Ключ бурлил на перекатах, спешил к морю и торопил людей. Близкая туча словно бы отступила, исчезла с глаз.

* * *

Галя всю жизнь была предпоследней. Она считала, что предпоследнему – хуже всего. О Звездном пути первых она не мечтала – слишком обременительно. Конечно, не хотела быть и самой последней в классе. Однако часто думала, что двоечников все клянут, а все равно поневоле о них помнят. А кого в классе волнует ее судьба? По трудным предметам Галя «твердая троечница», по легким – «хорошистка». Не злая и не добрая, не красавица и не урод. Очень аккуратная, чистенькая и словно бы выгоревшая на солнце: неопределенно русая и голубоглазая.

Ее никто не замечал, никто не предлагал ей дружбы. Оруженосцем Иры она стала сама. Та лишь милостиво ей это разрешила. Кроме того единственного случая на кладбище, Ира никогда не говорила ей ласковых слов, но Галя терпела.

Дома жизнь ее мало чем отличалась от школьной. Ее родители поженились поздно. Зарабатывали немного, а тратили еще меньше: собирали на кооператив. Мысли о счастливом будущем на «материке» настолько отвлекали их от настоящего, что дочерью они почти не занимались. А потом родился Славик, и Галю вообще предоставили самой себе.

В классе же появился Ян. Говорили, что мать перевела его из другой школы, чтобы спасти от дурных знакомств. Может быть, так оно и было, Галя об этом не задумывалась, но ей показалось, что в сумеречную комнату, где не рассмотреть углов, влетела жар-птица.

Ослепительному видению нет дела до Смутных теней, прячущихся по углам, жар-птица светит сама себе. Ей не тепло и не холодно от того, что тени ловят отблески ее крыльев… Галя была из тех, кто с юности любит безнадежно.

Ей скоро надоела игра в мяч. Слишком Много собралось на косе ребят, а она терялась в толпе. Галя пошла вдоль берега, отыскивая по пути красивые раковины. На полосе прибоя под тонкой пленкой воды они светились живым розовым светом. В руках моментально гасли. Попадались среди камней коричневые, Сборчатые по краям ленты морской капусты, черные горбатые мидии, суетливые рачки-отшельники в чужих раковинах. Охотились между камнями большие белые чайки, шныряли пестрые топорки с попугайными клювами. И светило солнце.

Ян вырос перед ней внезапно. У Гали перехватило дыхание и выпала из ослабевших пальцев последняя розовая раковина.

– Привет! – Ян небрежно откозырял Гале. – Есть предложение пойти на танцы в Атарген. Ты как?

– Я… я не знаю. А остальные? – растерялась Галя.

Ян никогда не заговаривал с нею наедине. И никогда она не видела у него таких блестящих пристальных глаз.

– Причем тут остальные? – Он досадливо отмахнулся. – Я приглашаю именно тебя!

– Но… как же Иван Васильевич?

– А никак. Он – сам по себе, мы – сами по себе. Пойдем – и все тут. Любка ведь говорила, что берегом моря близко.

Из-за камней, насвистывая, появился Раджа, и Галя вдруг поняла: он выпил. Они оба выпили. Вот почему у Яна так блестят глаза.

– Я… я никуда не пойду с вами, мальчики. – Она сопротивлялась изо всех своих малых силенок.

Но Ян небрежно полуобнял ее за плечи. В ней все замерло, и сердце провалилось куда-то от властного прикосновения его руки.

– Пошли, старушка! Ну, надо же и тебе когда-то начать жить? Не живешь, а киснешь, как чайный гриб в банке!

И Гале показалось, что он прав! Она ведь и впрямь не живет, а вот сейчас, с этой минуты может начаться незнакомая, обжигающая опасной вседозволенностью жизнь. Надо только решиться и не трусить. Вспомнив Ирину повадку, она попыталась так же небрежно закинуть голову и расправить плечи.

– Пошли, мальчики!

Раджа хлопнул себя по груди от восторга:

– Во дает! Ну и тихоня!

Они пошли вдоль берега, скрытые береговым обрывом от глаз всего посёлка. Идти по упругому, выглаженному отливом песку было легко. Солнце светило им в спину, и на песок падали три неровные тени. Галина опережала остальные две.

Игра в мяч надоела всем, и ребята потянулись в поселок. Знали, что спешить некуда: еще не меньше часа придется ждать машину. Утром они прошли кратчайшей дорогой через водораздел, а шоссе огибает целый горный массив, прежде чем скатится к морю.

Иван Васильевич глянул на приближающихся ребят сначала спокойно. Он уже в одиночестве сидел на крылечке и курил.

– А что это я не вижу Гали? – спросил он у подошедшей Иры.

– Гали? – Ира недоуменно оглянулась. – Она с нами была только что…

– Нет, не только что, – поправила ее Наташа. – Она давно уже пошла на берег, я видела. Наверное, и сейчас там.

– Радже тоже пора бы вернуться… – скорее, сам себе, чем окружающим, проговорил Иван Васильевич и встал, – Кстати, а чем там Ян занимается?

Через пять минут выяснилось, что все трое исчезли. Их не нашли ни в поселке, ни на берегу моря.

У Ивана Васильевича потемнело в глазах: как он мог забыть, с кем имеет дело?

Подошел и встревоженный Данила Ерофеевич. – Парни ваши в Атарген подались и девчонку сманили. Больше некуда.

Он покосился на небо. Там вроде бы ничего не изменилось. Из синего колодца выглядывало солнце, а туча замерла, словно чего-то выжидала..

– Догонять надо, дело худое. – Данила Ерофеевич кивнул в сторону бухты. – Так высветлило, что жди беды, малым штормишкой не обойдется. А мотоцикл у нас только у фельдшера есть, да нет его сейчас в поселке. На дальний участок укатил с утра. Пошли пешком, – решил Данила Ерофеевич. – Да еще одного рыбачка прихвачу, парень надежный. А пойдем верхом по сопкам. Так мы их скорее перехватим – видно далеко… Эх, только бы буря не рухнула!

Ира, стоявшая все это время молча рядом с Иваном Васильевичем, вдруг решила вмешаться:

– А почему нас не берут? Мы, умеем ходить не хуже здешних рыбаков. Если идти, то всем!

Иван Васильевич видел, что и Наташа, и Толян думают то же самое. Он повернулся к ним, каждому заглянул в глаза, словно пытаясь достать дна их души.

– Ребята! Я очень вас, прошу, очень! Хватит своевольничать и играть во взрослую самостоятельность! Сейчас вы должны остаться в, поселке. Вот тут, в этом доме. И ни шагу из него! Очень прошу: не мешайте, не заставляйте думать еще и о вас!

Он говорил знакомые слова незнакомым голосом, и у всех троих тревожно забились сердца. Наташа шагнула к отцу:

– Папа, ты не беспокойся! Мы никуда не уйдем! Ты только возвращайся поскорее…

Данила Ерофеевич вернулся с неторопливым белокурым гигантом в скрипящей кожаной куртке и рыбацких сапогах.

– Семен, – представился тот коротко.

Трое мужчин свернули на еле приметную тропу, уходившую в сопки. Трое ребят остались возле крыльца дома.

Лучи солнца приобрели последний жалящий накал. На бухте исчезла даже мельчайшая рябь. Женщины во дворах неторопливо, но споро снимали с вешалов рыбу, загоняли в сараи кур. Мужчины крепили причал и вытаскивали лодки подальше на берег. Обкладывали их камнями.

…Машина, идущая в поселок, поднялась на перевал и неожиданно угодила в слепую снежную круговерть. Шофер сначала включил фары, потом остановился.

…В городе женщина с лицом состарившейся девчонки снова попросила соединить ее с конторой поселка. Ей никто не ответил.

* * *

Буря настигла троицу на полпути к Атаргену. Они уже не шли, а стояли и спорили, что делать дальше. Хмель, у парней прошел, остался озноб, головная боль и щенячье чувство беспомощности. Да еще зряшная злость на никому не нужную девчонку, которая изо всех сил старалась не дрожать и не плакать.

Солнце исчезло, мир утонул в серой мгле, темнее тумана и глуше облаков. Исчезли расстояния между предметами, все стало недостижимым.

– Надо возвращаться, может быть, еще успеем, – неуверенно проговорил Ян совсем трезвым голосом. Глаза его больше не блестели, и в серой мгле лицо тоже посерело.

– А вдруг Атарген ближе? – заколебался Раджа. Он напоминал сейчас мокрого, взъерошенного вороненка, и его непрерывно бил крупный озноб.

Галя молчала, у нее никогда не было своего мнения.

А в небе все еще царила тишина. Только словно из неизмеримой дали моря медленно приближалась огромная волна. Невидимая в серой слепой мгле, она близилась, нарастала, обессиливала душу страхом неведомого.

А потом внезапно сверху, снизу, со всех сторон обрушился на ребят вихрь из дождя и мокрого снега.

Отражение электрической лампочки в черном стекле вздрогнуло и снова вернулось на место.

– Смотри! – Наташа схватила Иру за руку. – Стекло прогибается под ветром! А папа там на сопках. И ребята. Мне страшно!

– Молчи, не распускай слюни! – остановила ее Ира. – Думаешь, я такая смелая, что и не боюсь ничего? Дудки! Мне тоже страшно. Но надо ждать. Вон даже телефонный провод оборвало.

– А как там дед на маяке? Он ведь один… – раздумчиво проговорил Толян.

– Он привык, а башня здоровая. Сам видел, – возразила Ира. – Хотела: бы я знать, дошли они до Атаргена или не успели? Люб, как ты думаешь?

Люба, четвертая в комнате, печально покачала головой:

– Навряд… Если уж очень ходко шли? Но они не умеют и дороги не знают.

– И чего это Галину понесло с ними? – спросил Толян недоуменно, скорее, сам себя, чем девчат.

– Влюблена, как кошка, в нашего Янчика, вот и пошла! – резко ответила Ира. – Чувства, понимаешь, жить не дают… тренди-бренди!

Люба, расплетавшая и заплетавшая конец косы, опустила руки и внимательно посмотрела на Иру.

– Зачем нехорошо говорить про любовь? Моя мать была местная, а здесь испокон века женились на своих. А отец – пришлый, чужак, и она ушла к нему, потому что очень любила. И была счастливая… А он не может ее забыть, ему без нее на земле тесно… Я его понимаю. Это любовь. Зачем же ты говоришь злые слова о той девчонке?

Наташа вскочила, подбежала к Любе и поцеловала ее в щеку. Ира промолчала.

Буря за окном выла и гремела, словно собрала со всего света и стиснула в кулак шум моря, грохот заводов, рев пароходных гудков – все голоса земли. Порой в ее вопли вплетались вовсе невероятные звуки, которым уши отказывались верить. Ребята знали, что в поселке нет собак, но вдруг в вое ветра послышался словно бы глухой собачий лай.

Люба насторожилась, встала с табуретки, уставилась в слепое черное окно:

– Это Шурик.

– Какой Шурик? – не поняла Ира.

– Вожак отцовской упряжки…

Лай стих и больше, не повторялся. Ветер нес только безжизненный грохот обвалов и скрежет рвущегося металла. В комнату бочком вошла баба Мотя.

– Чайку я скипятила, пойдемте-ка, милые… Чего тута сиднем-то сидеть?.

* * *

Море обрушилось на берег со свирепой радостью победителя: буря за один миг вернула все, что отнял, долгий отлив. Седые клокочущие валы рухнули на отмель, ударили о камни с пушечным победным громом.

Ребята уже карабкались вверх по обрыву, до них долетали только брызги. Серый гранитный массив, казалось, уходил в бесконечность. Видна лишь та трещина, за которую уцепилась рука, доступен лишь камень, который тебя сейчас держит. Впереди – клубящаяся серая мгла и неизвестность. Но надо ползти вверх, только вверх… Где-то там, во мгле, прячется пологая вершина берегового кряжа.

Первым полз Ян, он был самым сильным, за ним Раджа и последней – Галя, о которой в эту минуту забыли, как о Вальке-Морковке в кабине угнанной машины.

Чем выше, тем меньше делалось спасительных трещин-морщин. Широкий лоб утеса разглаживался, молодел. Как широкая кустистая бровь, выступала в недостижимой высоте грядка елохи. Но пути к ней не было. Ян повис на руках, прижавшись лицом к мокрому камню. Снег ледяным панцирем одел плечи и волосы, силы иссякали…

Мужество покинуло его еще на берегу. Он полз первым не потому, что хотел показать дорогу другим, а потому, что испугался сильнее всех.

Давний мгновенный страх в кабине «Татры», оказывается, не был страхом. Тогда пришел испуг. А вот теперь его гнал страх.

Ян отлепил голову от камня, глянул вверх и вдруг рванулся изо всех оставшихся сил. Впереди мелькнул карниз! Узкая, вымытая ливнями щель, где, наверное, когда-то пыталось расти дерево, но одна из бурь вырвала его с корнем и унесла… Паводки и ливни докончили дело.

Коченеющими от холода пальцами Ян уцепился за край карниза, подтянулся, поднялся на ноги. И почти в ту же минуту рядом с ним оказался Раджа. Ноги их встали плотно, ступня к ступне, плечи вжались в камень, и остался лишь краешек карниза, пядь земли и мокрой глины, где ни за что не уместиться еще одному человеку!

А прямо возле своих ног Ян увидел тонкие испачканные пальцы Гали, вцепившиеся в жухлый куст прошлогодней травы. Не лицо – одни пальцы: немеющие, жалкие, отчаянные…

– Места нет… видишь, места нет! – забормотал Ян, стараясь плотнее вжаться в скалу и отступить от этих рук, не видеть их больше. Они были лишними, они грозили Яну! Он их ненавидел…

Раджа молча нагнулся, втащил Галю на карниз, а сам повис рядом с площадкой, только одной ногой держась на твердой земле. Ян понимал, что первый же снежный заряд сошвырнет его оттуда, но все равно не мог двинуться, не протянул руки.

Галя, кажется, не чувствовала уже ничего.

Над их головами странно близко послышался собачий лай. Словно пес лаял с неба… Что-то более хлесткое, чем снежная крупа, ударило Яна по лицу и скользнуло в сторону.

Веревка! Надежная, толстая, из витого капрона… Ян потянулся к ней всем телом и не понял, что произошло, откуда боль?

– Гад! – хрипло крикнул Раджа. – Подлый гад! Женщин… первых. Забыл?!

– Помогите! – не закричал – завыл протяжно Ян в полной уверенности, что его хотят оставить.

– Не ори, дурак! Слышу, – откликнулся сверху басовитый мужской голос, – Девчонку-то давай, девчонку…

Как он оказался наверху, Ян не помнил. Просто выяснилось, что он лежит на колкой шкуре ягеля, забитого мелким льдом, а над ним наклонился незнакомый бородач и изо всех сил трет ему щеки. Рядом юлит большая лохматая лайка.

– Очухался? – спросил этот человек недобрым голосом. – Выдрать бы тебя, сукиного сына, ну, да это успеется.

Ян приподнялся и сел. Собака вдруг насторожилась и метнулась куда-то в снежную круговерть с задиристым лаем. Расплылось и исчезло пятно света, кто-то выругался:

– Пошел, черт!

Из темноты вышли трое. Передний приостановился, словно споткнувшись.

– Вона что… Ты, Дмитрий? Как же упредить-то нас сумел?

Мужчина, наверное, усмехнулся, но рассмотреть лица было нельзя, насмешка прозвучала только в голосе:

– Заведи собак, бригадир. Они не только воров ловят… А мне, по браконьерному моему делу, как же тайных-то тропок не знать? Опять же грех на мне: денег парнишке дал.

Данила Ерофеевич только крякнул досадливо.

Иван Васильевич хлопотал возле Раджи. Поднял его, поставил на ноги, крепко обнял за плечи.

– Дойдешь?

Тот несколько раз молча кивнул. Могучий Семен взял на руки неподвижную Галю.

– А ну, вставай и топай! – приказал Яну Любин отец. – Допрыгаешь как ни то… Я ведь все видел сверху.

– Кстати, и за угнанную машину ответ будешь в городе держать, – добавил Иван Васильевич. – Ты думал, я не знал об этом? Знал. Ждал, что сам скажешь. Да с такого, как ты, спрос… – он махнул рукой.

И Ян покорно шагнул следом за мужчинами в воющий белый мрак.