Текст книги "Марион и косой король"

Автор книги: Ольга Гурьян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)

Глава шестая
БУРГУНДСКОЕ ПЛАТЬЕ

Марион сидела за столом на кухне, держала в одной руке кусочек мяса, но не ела, а задумчиво следила, как жир капает на подставленный ломоть хлеба, и время от времени глубоко вздыхала.

Женевьева сказала строго:

– Ты чего сидишь как деревянная и ничего не ешь? Тебе что, не нравится?

Марго, лениво ковырявшая пальцем в блюде, выбирая кусочек послаще, захохотала и крикнула:

Она влюбилась!

Ничего я не влюбилась, просто мне не хочется есть! – вскрикнула Марион, упала головой на стол и заплакала в голос.

Ай-ай-ай, что за шум! – пробормотал Бекэгю.

А Женевьева поднялась со скамьи и приказала:

Хватит. Ужин кончен, можете уходить.

Наверху, в чуланчике, Марго спросила:

Сознайся, дурочка, ты думаешь о своем косоглазом оборванце?

Ничего он не оборванец!

Марго пожала плечами, сказала насмешливо:

– Конечно, второго такого красавца во всем Париже не найти. Но придется тебе, милочка, набраться терпения. Если мы будем каждую ночь убегать из дому, добегаемся до того, что нас заберет городская стража. Придется терпеть.

Приходилось терпеть…

Но наконец однажды вечером Марго сказала:

– Я сама что-то соскучилась, и захотелось мне повеселиться. Луна так ярко светит, прямо за сердце хватает. Если ничего не помешает, пойдем завтра.

О злая судьба! Всегда что-нибудь помешает. Назавтра хозяйка проснулась не в духе, принялась ворчать:

– Боже мой, полон дом служанок, ничего не делают, а не придет им в голову подумать о теплой одежде! Ведь зима не за горами, а вдруг там что-нибудь порвалось, какая-нибудь завязка или воротник отпоролся. Мало ли что может случиться… Надо посмотреть.

– Нечего смотреть, – сказала Марго. – Тоже выдумаете! Месяца не прошло, как мы перебирали всю одежду. Шли бы лучше к окошку, поглазели бы на улицу. Все занятие!

Но супруга бакалейщика все-таки залезла в сундук, перерыла его до самого дна, все переворошила и вытащила любимый плащ мужа.

Глаза у нее полезли на лоб. На коричневом сукне расцвело пятно цвета моркови. И, видно, прошло оно насквозь: во всех складках были пятна, целый букет. Плащ был безнадежно погублен. Но сколько ни огорчайся, сколько ни допытывайся, какая пятну причина, словами делу не поможешь. Надо было нанимать портного шить новый плащ.

Клод Бекэгю вызвался найти хорошего мастера и, часу не прошло, привел его и представил:

– Мастер Ришар – знаменитый портной, шьет мужское, женское и детское платье.

Мастер Ришар был не слишком молод – темные, изящно завитые волосы были обильно затканы серебряными нитями седины. Манеры у него были самые изящные. Такому можно было доверить дорогое сукно.

Узнав, что придется шить зимний плащ, он любезно сказал:

Это пустяки, здесь нечего делать.

Сколько вы возьмете за работу? – спросила хозяйка.

Сударыня, это пустяки. Вы заплатите мне, сколько найдете нужным, и я буду доволен.

В зале – там было всего светлей – положили на козлы широкую доску, мастер Ришар взобрался на нее, сел, скрестив ноги, и принялся за работу. Но тут выяснилось, что хозяйке тоже не мешало бы сшить новое платье.

Я хотела бы модное платье, – объяснила она. – Большой вырез, узкий и длинный отложной воротник и рукава узенькие-узенькие, чтобы закрывали запястье.

Это, значит, по бургундской моде? – проговорил мастер Ришар и язвительно улыбнулся. – Если уж вам так полюбились бургундцы…

Хозяйка растерянно посмотрела на него, челюсть у нее отвисла, и она в страхе едва проговорила, будто лягушка проквакала:

Как? Как?

Мне-то все равно, – насмешливо говорил мастер. – Могу сшить, какое вам желательно, мые за это неприятностей не будет. Но мой вам совет: сшить платье попроще. Круглая юбка, закрытый лиф и рукава пошире, чтобы вы могли закатывать их по локоть, когда будете месить тесто.

Я этим не занимаюсь, у меня есть кухарка, – обиженно возразила она и, немного помолчав, добавила: – Подождите кроить, я подумаю.

Вот она ушла к себе в комнату, села в кресло, сложила руки на животе и принялась думать. Но, сколько ни морщила лоб, ничего не придумывалось, потому что она была совсем непривычная к этому занятию, а в голову лезли, боже мой, все такие непрошеные, неприятные мысли.

С тех пор как в конце прошлой зимы арманьяки закрыли и замуровали ворота перед носом бургундского герцога, парижане дрожали от страха под тяжелым арманьякским сапогом. Малая неосторожность могла обернуться большой неприятностью. Четыре тысячи женщин нацепили на грудь знаки отличия арманьяков, а уже мужчинам, которые носили их, и числа не было. Многие надели белые плащи – а белый цвет был цвет арманьяков – и говорили, что только они и есть настоящие добрые католики, верноподданные истинного короля. И велика была смелость тех, кто решался пойти в церковь, или на праздник, или даже в гости, не повязав белый шарф.

Многих изгнали из города и некоторых даже казнили, и только на днях, в четверг, тринадцатого сентября, какой-то молодой человек сорвал белый шарф, повязанный на статуе святого Евстахия, и разорвал его в клочья. И за это ему отрубили кисти рук на мосту перед церковью Евстахия и навсегда изгнали из Парижа.

И супруга бакалейщика все это знала и всему ужасалась, но ей так хотелось бургундское платье…

«Боже мой, – думала она. – Что же мне делать? А вдруг я выйду в этом платье на улицу, и люди подумают, что мы держим сторону бургундцев? И моего супруга за это выгонят из Парижа, и все товары в нашей лавке заберут, и я останусь нищая, и, может быть, меня тоже вышлют, и вдруг не куда-нибудь, а насильно переселят на юг, в Орлеан. И это ужасное бесчестие для порядочной женщины, потому что в Орлеан выселяют всяких негодниц. Что мне делать? Что мне делать?»

В полном смятении чувств она спустилась в лавку – спросить совета у мужа – и еще с самого порога проговорила с мольбой:

Как мне хочется бургундское платье!

Это еще что, за глупости? – спросил Кюгра.

– Почему же глупости? Бургундская мода самая пышная и благородная, и все дамы во всех странах…

– Ты супруга честного лавочника, а не дама, – прервал он. – И следует тебе одеваться по своему состоянию. К тому же бургундцы – враги нашего короля, у нас с ними война, и все ужасно подорожало.

Не могу я понять, – воскликнула она, – зачем это мы воюем, когда от этого одни неприятности и огорчения!

Уж не знаю, как тебе объяснить, чтобы ты поняла. Ведь женский ум так мал, что мог бы уместиться в зернышке перца. Одним словом, оттого наша страна в огне междоусобной войны, что в этом заключена для многих большая выгода.

Какая же это выгода, если все подорожало?

Уж не знаю, как тебе объяснить? – повторил Кюгра. – Что одним погибель и разорение, то другим праздник. Смотри, вот я кладу гири на одну чашку весов, она опускается, а другая взлетает вверх. И чем большая тяжесть ложится на пас, тем выше вздымается слава и богатство королей и герцогов и тех, кто с ними. Английский король считает, что по праву наследства наша Франция должна принадлежать ему. А бургундский герцог – его друг и союзник.

Боже мой! – воскликнула она. – С чего бы ему дружить с англичанами?

Надо тебе знать, что бургундский герцог владеет многими землями, и в том числе Фландрией. А Фландрия – страна сукноделов, и делают это сукно из английской шерсти, а готовые сукна продают в Англию. И когда английский король запретил вывоз английской шерсти и ввоз иностранных сукон, это грозило Фландрии полным разорением, и она тотчас заключила с ним союз. И могущественный бургундский герцог, хоть он и дядя нашего короля, сперва завел тайные переговоры, а теперь уже открыто изменил Франции. Брат короля, герцог Орлеанский, и его родственники, графы Арманьяк, борются с ним, так что поочередно захватывают они власть, а между тем англичане забирают у нас одну область за другой. И, по правде сказать, и бургундцы, и арманьяки, и англичане – все они одинаковые разбойники и грабители. Дороги небезопасны, и от этого страдает торговля. Поля не возделаны, и потому все дорого. Но не следует забывать, что сейчас Париж под властью арманьяков, и потому следует нам сидеть тихонько, не роптать и ничем не раздражать их. Ты поняла?

Да, да, все поняла. Так можно мне сшить бургундское платье?

О женщины! – воскликнул Кюгра. – Расточать перед ними мудрые слова так же нелепо, как мускатные орешки перед кошкой. Ты что, хочешь погубить нас?

Как это ни печально, пришлось ей отказаться от своей мечты и заказать мастеру Ришару платье с закрытым воротом.

А в довершение неприятностей явилась Марго и ни с того ни с сего заявила:

Раз уж в доме портной, надо вам иметь совесть и подумать о том, что у бедняжки Марион одно только холщовое платье. Вот настанут зимние холода, она замерзнет и окоченеет и прямо на улице упадет мертвая. Что тогда про вас скажут соседи?

Боже мой, ты всегда выдумаешь какие-нибудь ужасы! Так что же мне надо сделать?

Пойдите и купите ей недорогое сукно на платье и пелерину с капюшоном.

Глава седьмая
РАССКАЗЫ
МАСТЕРА
РИШАРА

Днем мастер шил, а на ночь ему отвели чулан, и служанок пришлось переселить в каморку Женевьевы. Уже теперь нечего было и думать о том, чтобы уйти ночью. У Женевьевы сон был такой чуткий, что стоило только повернуться и зашуршать соломой, как она тотчас вскакивала и начинала браниться. И Марго, утешая Марион, говорила:

– Кончит же мастер Ришар свое шитье и уйдет. Уж тогда мы повеселимся.

Но мастер Ришар не торопился кончать работу. Иногда он вдруг ронял иглу и мрачно говорил:

До чего я дожил!

Разве вам плохо здесь? – спрашивали его. – И чем мы вам не угодили?

Я не жалуюсь, – отвечал он, – Я всем доволен. Но каково мне сидеть на чужом столе, когда была у меня своя лавка, держал я подмастерье и двух учеников, и кормил их за своим столом, и не разрешал жене бить их, а сам, бывало, побью, если что не так. А шил я на одних только знатных господ и придворных, и никто лучше меня не умел угодить им. Никто искусней меня не умел подбить верхнюю куртку шерстью так плотно, что становилась она жесткая, как железо, и невозможно было ни надеть, ни снять ее без помощи. Какой бы изможденный излишествами мозгляк ни надел такую куртку, казался он в ней таким могучим, что никто не решался затеять с ним ссору. Это я первый придумал украшать мужскую одежду бубенчиками, и портной герцога Орлеанского пригласил меня во дворец, чтобы я показал ему, как это делается. А уж этот герцог такой щеголь, равного ему во всем свете не найти.

Ах, мастер Ришар, неужели вы были во дворце? И может быть, даже видели короля?

Видел! – говорил мастер страшным шепотом. – Но про это лучше не говорить вслух.

Но мы сгорим от любопытства, и это будет ваша вина. Расскажите, умоляем вас! Ну что вам стоит? И никто посторонний, никто, никто не услышит. Так что же с нашим королем?

Мастер складывал работу на коленях, обводил окружающих испытующим взглядом, спрашивал, закрыта ли дверь и не подслушивает ли кто за ней, ж, удостоверившись, что все в порядке, стучал себя пальцем по лбу и гробовым шепотом говорил:

– Наш король божьей милостью Карл, Шестой по имени, – помешался! Совсем безумный! Все у него в голове перепуталось, и ничего он не соображает. Не уследят за ним вовремя – он голышом выскочит из своих комнат.

Все замерли от ужаса, а хозяйка несмело спрашивала:

– И с чего же это могло случиться такое ужасное несчастье?

Мастер, сомкнув уста, медленно вдевал нитку в иглу.

Не томите меня! – воскликнула хозяйка. – Я вся дрожу! Скорей расскажите!

Достоверно этого никто не знает, – начинал мастер свой рассказ. – Разные ходят о том слухи. Но мне один камердинер, взяв с меня клятву, что вовек не разглашу я его тайных слов…

Мы тоже клянемся! Мы не разгласим…

…взяв с меня клятву, сообщил мне, что случилось это оттого, что придворные господа, вздумав повеселиться и развлечь своего государя, нарядились дикарями, намазали лица углем и облачились в плащи из соломы. В таком смехотворном виде они стали выполнять перед королем танец диких людей – плясали, и кривлялись, и прыгали на одной ноге, потому что, как известно ученым, есть такие дикие люди, укоторых всего одна нога, но такая большая и широкая, что они укрываются в ее тени от солнечных лучей. Вот придворные господа стали задирать ногу повыше, пытаясь прикрыть ею голову, а сами скакали на одной ноге. Но мы ведь не какие-нибудь дикие язычники, а добрые христиане и французы, и ходить на одной ноге противно воле божьей и человеческой природе. Понятно, не сумели они удержаться; покачнувшись, задели факелы, и соломенная одежда на них мгновенно вспыхнула и запылала. И чем больше они метались, тем скорей огонь перебегал с одного на другого, и уже все они горели, подобно живым факелам, и еще сильней кривлялись и дико голосили от боли. А король вдруг как захохочет и спятил! Да, страшно сказать, что все это так, но, на наше счастье, герцог Орлеанский и граф Арманьяк не отступились от нашего несчастного короля. И будь на то воля божья, бургундцам от них несдобровать.

– Хотела бы я там быть и посмотреть на это зрелище! – воскликнула Марго.

Но хозяйка зашикала на нее и спросила:

Но как же, мастер Ришар, при таких ваших достоинствах и важных знакомствах могло случиться, что была у вас своя лавка, а теперь вы ходите по домам?

Людское тщеславие и превратности моды! – отвечал он. – Сегодня лучше меня нет портного, а назавтра найдут какого-нибудь молодца, который и иглу-то не умеет держать двумя пальцами, и ножницы у него ездят вкривь и вкось, всю материю искромсает зубцами и фестонами. А молодые господа восторгаются: «Ах, как это ново! Ах, ни у кого такого нет!» – и все бегут к нему, как стадо баранов, а меня будто и на свете пет. Не стало у меня работы, пришлось отпустить и подмастерье и учеников, и закрыл я лавку, и даже жена от меня ушла.

От этого печального рассказа все долго вздыхали и говорили между собой, что уж очень хорошо рассказывает мастер Ришар, вовек бы не наслушался.

Но настал час расставания. Мастер Ришар пришел к хозяйке за расчетом.

С приветливой улыбкой протянула она ему деньги, заплатила по уговору, сколько считала нужным. Но он вдруг отступил на шаг, посмотрел на протянутую к нему руку с таким отвращением, будто лежали там не серебряные монеты, а живые жабы, и, плюнув прямо в открытую ладонь хозяйки, закричал:

– Как низко я пал, что злосчастная судьба привела меня иметь дело не со знатной дамой, как я к тому привык, а с простой горожанкой, которая ничего не смыслит в моем искусстве и не умеет отличить знаменитую работу! Договорились об одном плаще, а пришлось мне шить и то и это. И теперь работа готова, а вы суете мне жалкие гроши. Я это так не оставлю, всех вас изорву на мелкие клочья, и заплаты на вас негде будет поставить! И бургундское платье я вам тоже попомню! Уж я сообщу об этом, на улице кричать буду, и тогда вам не поздоровится.

Пришлось выплатить ему цену, которую он сам назначил, и тогда он изящно раскланялся, с улыбкой промолвил:

– Больше ничего шить не будем? А если понадобится, позовите меня опять, – и ушел.

Марион закрыла за ним входную дверь. Теперь снова переберутся они с Марго в свой чулан. Снова ночью уйдут незаметно. Вот удивится господин Онкэн, когда увидит ее в новом шерстяном платьице и в пелеринке с капюшоном.

Глава восьмая
ПРИКЛЮЧЕНИЯ ГРОТЭТЮ

Не успела Марион проводить мастера Ришара, как снова раздался стук дверного молотка, и она поспешила отпереть входную дверь.

Перед нею стоял человек пожилой и дородный, в одежде такой узкой, что она лопнула по всем швам, во многих местах обнажая тело. Лицо у него распухло, один глаз заплыл, а под носом засохла струйка крови. Марион так испугалась, что не знала, отойти ли ей в сторону и дать войти посетителю или поскорей захлопнуть перед ним дверь. Вместо этого она, широко расставив руки, загородила собой проход и стала звать на помощь.

На ее крики выбежал из лавки Клод Бекэгю, ахнул, замер и вскрикнул:

– Господин Гротэтю, вы ли это? Ах, сударь, что это с вами случилось?

Гротэтю сердито ответил:

Что ты уставился и стоишь как столб? Вели девчонке пропустить меня в комнаты, принеси мне что выпить и позови хозяина.

Не взыщите, сударь, – проговорил Клод Бекэгю. – Сразу я не сообразил, как следует принять такого гостя. Уж очень меня поразил ваш вид.

Ну, ну, поторапливайся, – сказал Гротэтю и, не дожидаясь, чтобы проводили его, поднялся по лестнице и прошел в залу.

Тотчас появилась хозяйка, всплеснула руками и вскрикнула:

– Боже мой, неужели это вы? Господин Гротэтю, что с вами?

И уж Марго бежала с флаконом вина, и Женевье-ва вышла из кухни с куском сырого мяса в руках и сказала:

– Приложите это к лицу, и опухоль опадет.

Гротэтю осушил кубок, пробормотал:

Фу! – и заморгал глазами, но приложить мясо к лицу отказался и потребовал: —Лучше это мясо зажарить, потому что я умираю с голоду.

Боже мой! – сказала хозяйка. – Одно другому не мешает. Сперва мясо оттянет опухоль, а потом его можно зажарить на ужин слугам. А вас мы через полчаса угостим превосходным обедом. Иди на кухню, Женевьева. Бекэгю, беги предупреди хозяина.

Тут в залу вошел сам бакалейщик, но вдруг ахнул, побледнел, схватился за сердце, прислонился к стене и сварливо заговорил:

Как мне сохранить мое здоровье, когда приходится мне смотреть на такое ужасающее зрелище? И, по всей вероятности, еще услышать дурные вести.

Ну, ну, дорогой мой Кюгра, – сказал гость и засмеялся сквозь разбитый рот. – Уж если я остался жив, ты и подавно от одного моего вида не умрешь.

Но бакалейщик уже опомнился и принялся распоряжаться:

– Что же это, моя супруга, квохчешь ты, как наседка, а не знаешь, что тебе делать? Принеси моему другу Гротэтю что-нибудь из одежды, потому что непристойно смотреть на его растерзанный вид. Марион, тащи таз с водой – омыть ему лицо и конечности.

Конечностей я не буду мыть, – возразил Гротэтю.

Эх, упрямец, не заботишься ты о своем здоровье. Не хочешь мыться, разотрем тебя ароматными мазями, и покушаешь ты лекарственную кашку из алоэ, превосходную для пищеварения и против болезней сердца…

Черт побери! – закричал гость. – Не хочу я кашку, а дайте мне жареного гуся и еще что-нибудь, и я буду здоров.

Не прошло и получаса, как гость, одетый в чистую одежду и крепко пахнущий лекарственными мазями, сидел за столом, поглощая одно блюдо за другим. Когда он насытился и со счастливым вздохом откинулся на спинку скамьи, хозяйка заговорила:

Все-таки что же с вами случилось?

Не хочу я слышать дурные вести! – вскрикнул бакалейщик, заткнул уши и скороговоркой заговорил: – Чтобы сохранить мое здоровье, не следует мне ни бояться – но как не бояться, когда сейчас такие беспокойные времена! – ни раздражаться – но как не раздражаться, когда жизнь так подорожала! – ни смотреть на безобразные вещи – а ты приходишь весь ободранный и избитый! – ни слушать печальные песни – а других теперь не поют! – ни узнавать дурных новостей, ни размышлять о прошедших неприятностях, а по утрам жевать зеленый листик с дерева, удаляющий неприятный запах. Так учит нас книга «Тайна тайн», где содержатся все тайны, и я…

Гость раскатисто засмеялся и сказал:

– Не бойся и не пугайся, и раздражаться тебе не с чего. Ведь все неприятности случились со мной, а тебя ничего не коснется, пока ты сидишь в своей лавке, торгуешь имбирем, размышляешь о перце и не высовываешь нос на улицу. А вот мне есть о чем рассказать, возвратясь из дальних странствий, и начинаются мои приключения удачно и весьма выгодно.

Кюгра вынул палец из одного уха и повернулся к рассказчику.

Так мне повезло, – начал Гротэтю, – что благополучно добрался я до Руана и в целости довез туда перец, гвоздику и другие пряности, которые я взял здесь в кредит. Все это я быстро распродал по хорошей цене и часть денег припрятал, чтобы по возвращении в Париж расплатиться с моими кредиторами, и в первую очередь с тобой, дорогой Кюгра.

Это приятно слышать! – воскликнул бакалейщик и вынул палец из второго уха.

Часть денег я припрятал, зашив их в пояс, и в подкладку плаща, и в замшевый мешочек, который ношу на груди под рубашкой. А на остальные деньги я закупил фландрское сукно и английскую шерсть, чтобы здесь продать их с прибылью. Нанял я возчика и повозку, нагрузил ее тюками и направился в обратную дорогу. Но не успел я отъехать и на полдня пути от Руана, как остановила меня шайка арманьяков. Надо вам знать, что они повсюду там бродят и под предводительством отчаянных головорезов-рыцарей нападают на бургундцев и, если тех не слишком много, истребляют их.

Тише, тише! – воскликнул Кюгра и даже изменился в лице. – Умоляю тебя, не говори дурного про арманьяков. Мы теперь в Париже все арманьяки, и я даже накидываю белый шарф, когда выхожу на улицу.

– Но мы-то тут все свои, – понизив голос, сказал Гротэтю. – И хочется иной раз поговорить по правде. А по правде, главное их занятие в том, что они устраивают засады на дорогах и останавливают путников, будь то мужичье, купцы или монахи…

Неужто они даже монахов обижают? – спросила хозяйка. – Ведь за такой грех они попадут в ад.

Это когда еще будет, – сказал Гротэтю. – Но я на них не жалуюсь. Они обошлись со мной вежливо, потребовали выкуп и обещали выдать мне за то охранную грамоту, где будет сказано, что я заплатил подорожный сбор сполна и больше с меня ничего не следует получать. «Доблестные рыцари, – говорю я им. – Я понимаю, что каждый зарабатывает на жизнь своим ремеслом и ваше ремесло, известно, благородней моего. Но во всем следует соблюдать меру, а вы запросили с излишком. Скиньте немного, и я заплачу». Они отвечают: «Мы не купчишки торговаться из-за мелочи. Плати сполна, не то худо тебе будет». Делать нечего, я отдал им деньги, зашитые в поясе, рассчитав в уме, что с излишком верну потерю, продав сукно, и еще кое-что мне останется, после того как я расплачусь со своими кредиторами, и раньше всех с тобой, друг Кюгра.

Ты поступил правильно, – сказал бакалейщик и приставил ладонь к уху, чтобы лучше слышать.

– Вот еду я дальше, и ничто мне уже не страшно, потому что есть у меня охранный лист. Однако же, во избежание неприятностей, на ночь останавливаюсь в монастырях и за небольшую мзду получаю там ужин и связку соломы – самому выспаться и лошадь накормить. И вот еду я со спокойной душой, и день такой приятный, не жарко и не холодно, и вдруг в лесу окружает меня толпа мужичья и хватает за уздцы лошадку, и в одно мгновение растаскивают все мои тюки с сукном и шерстью. Я понимаю, всякий зарабатывает на жизнь чем может, а их пашни вытоптаны бродячими солдатами, и есть им нечего. Но грабить меня – это уж слишком бессовестно! Я достаю свой охранный лист, и показываю им, и объясняю, что они должны положить тюки обратно в повозку. Но они все безграмотные и не могут прочесть, что я все, что полагается, уже заплатил и теперь нельзя меня задерживать. И один из них взгромоздился брюхом на мою лошадку, ударил ез пятками в ребра и ускакал. Но лошадь ведь запряжена в повозку, и повозка вихляется по корням и ухабам, того гляди, ударится о дерево и разобьется в щепы. А возчик, вместо того чтобы схватить вожжи, огреть ими мужика и задержать бег лошади, прыгает на землю, и только я его и видел. А остальные негодяи взвалили тюки на спину и тоже скрылись.

Остался я один на дороге и размышляю, что есть еще у меня деньги в подкладке плаща и в мешочке под рубахой. И хоть ничего уже мне самому не останется, но хватит честно расплатиться с долгами. Мне снова поверят товар, и уже в следующий раз должно мне повезти счастье.

Может быть, поверят, – сказал бакалейщик и слегка отодвинулся.

Не могу сказать, что на душе у меня было уж очень радостно, – продолжал Гротэтю. – Однако же не поддаюсь я унынию. До Парижа близко, как-нибудь в два-три дня дойду пешком. И что же вы думаете? Уже увидел я издали высокие городские стены, и вдруг мне навстречу бургундские солдаты. И они не стали долго разговаривать, а содрали с меня и плащ, и куртку, и рубаху из тонкого полотна и увидели мешочек с деньгами и его тоже стащили, содрав мне шнурком кожу на шее. Я кричу: «Братцы, что же, я голышом пойду людям на потеху?» Они смилостивились и кинули мне эту куртку. Я пробую ее надеть, а она у меня под руками трещит и расползается. Но тут уж я не выдержал, как закричу: «Что вы делаете, негодяи! Дайте мне куртку пошире. Эта не лезет». Они меня в ответ обругали и избили немножко, но, к счастью, не совсем до смерти. И таким образом я добрался до Парижа, и, вспомнив, что не раз, дорогой мой Кюгра, совершали мы с тобой выгодные сделки, решил я первым делом обратиться к тебе, зная, что ты мне не откажешь.

Так я и знал! – воскликнул Кюгра. – Так я и предчувствовал, что этим кончится! Товара нет, долги не уплачены, вид у тебя, как у ночного грабителя, а ты собираешься снова просить в кредит. Но, памятуя нашу давнюю дружбу, не могу я тебе не помочь. Так слушай же! В Париже сейчас хозяйничают арманьяки, а у тебя есть от них охранный лист, и это, может быть, тебе поможет. Но герцог Бургундский близко, и его солдаты шныряют по всем окрестностям, и, значит, скоро уехать отсюда ты не сможешь. И пока у тебя рожа, как у разбойника, лучше тебе не соваться в гостиницу, а поживи у меня. Только умоляю тебя, не высовывайся в окна, а то распугаешь всех моих покупателей.

Тысячу благодарностей! – воскликнул Гротэтю и вытер слезу умиления.

Ночевать будешь в чулане, там тебя никто не увидит. Кстати, портной оттуда сегодня выехал.

Что же, нам еще долго спать в каморке Женевьевы? – вскричала Марго.

Хозяин посмотрел на нее, и она замолчала.