Текст книги "Прекрасная Охотница"
Автор книги: Ольга Лебедева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)
– Но ведь вы выстрелили, – напомнила ему Арбенина.
– Тут другое дело, – покачал головою Фролов. Лицо его стало очень серьезным, он словно стал выше ростом. – Там были вы. И я не мог позволить, чтобы выстрелил эта свинья Дубинин. Или Звягин. А тем более тот, кто…
– Кто же? – порывисто воскликнула Дарья, и Петр Федорович, шагнув навстречу, заключил ее в объятия.
– Бедная… – шептал он, гладя ее по волосам, прижимая к груди, обнимая поникшие, вздрагивающие плечи. – Они ведь могли тебя убить.
Прошло несколько мгновений, минут или даже часов, прежде они смогли оторваться друг от друга. Дарья опустилась в кресло, Фролов стоял подле и говорил, говорил, говорил. Перед молодой женщиной вставала вся история жизни человека талантливого, но не оцененного по достоинству обществом, желавшего приносить пользу, но отринутого бездушной чиновничьей машиной и завистниками.
– Именно Меркушин добился того, чтобы меня удалили из университета, а все опыты и научные работы предали забвению. Я ведь натуралист, Дарья Михайловна, и меня всегда манили дальние страны. А вместо того было предложено заниматься агрономией либо изучать здешних полевых грызунов, и без того давным-давно известных науке. Тогда я уехал. Много путешествовал, благо полученное небольшое наследство позволяло не заботиться о пропитании и жить более-менее сносно. А после воротился и увлекся стрельбою.
– Почему именно ею? – улыбнулась Дарья, нежно пожимая пальчиками его твердую, сильную ладонь.
– Вы не поверите – думал уехать в Африку, в тропики, добывать зверей для зоопарков. В Германии изобрели новый сонный состав, усыпляет всего за пару минут даже слона.
Лицо Фролова озарила мягкая, почти детская улыбка.
– Вот тут-то мне и понадобился учитель. Самый искусный, как вы изволили давеча выразиться.
Лицо Прекрасной Охотницы на миг слово окаменело, лишь уголки тонких губ слегка подрагивали.
– Я его… знаю?
Фролов опустил голову. Казалось, он все еще решается, сказать ли имя человека, которому столь многим обязан как учителю и наставнику в нелегком искусстве стрельбы. Но Арбенина ждала, она была сейчас подобна натянувшейся струне. Казалось, чуть тронь – и оборвется.
– Да, знаете, Дарья Михайловна, – наконец ответил Фролов. – Это Сергей Дмитрич.
– Малинин?
– Именно.
Несколько минуту Прекрасная Охотница сидела молча, закрыв глаза. Фролов терпеливо ждал. Наконец Арбенина порывисто встала и решительно шагнула к дверям.
– Нужно ехать к нему. Все еще можно исправить.
– Согласен, – кивнул Фролов и тут же удержал ее за руку, мягко, но решительно. – Однако прежде нужно решить – к кому.
– «Искусней всех» – сами же говорили, – проворчала Дарья. Тем не менее Фролов на сей раз с нею не согласился.
– Пока вы… эээ… размышляли, Дарья Михайловна… Одним словом, я тоже пораскинул мозгами. Я ведь неплохо знаю Сергея Дмитрича. Записать его во враги государства было бы опрометчиво и неразумно. Не революционер же он! Не тот человек, Дарья Михайловна.
– Вы, кажется, чего-то не договариваете, сударь мой…
– Сейчас объясню.
Фролов потер лоб, затем виски, точно приводя таким образом в движение собственные мысли. И сказал медленно, осторожно подбирая слова. Точно скрадывая лесную дичь, шаг за шагом, движение за движением.
– Судя по вашим словам, сейчас на сцене, если можно так выразиться, четверо человек. Первым делом, конечно, государь.
Прекрасная Охотница согласно наклонила голову, с любопытством слушая стрелка.
– Затем вы, Дарья Михайловна. Его верный ангел-хранитель.
– Допустим.
– Я, как мне думается, пока еще тоже остаюсь в игре, так? Вы еще не избавились от подозрений в отношении моей скромной персоны?
Ответом ему было молчание. Впрочем, Фролов и не настаивал.
– Четвертым на сцену выходит полковник Малинин Сергей Дмитрич. Это новое лицо. И мне представляется наиболее интересным в этакой опасной шараде. Но…
Стрелок загадочно глянул на Арбенину.
– Сдается мне, что Сергей Дмитрич может стать главным действующим лицом. Но – при условии, что в зрительном зале сидит умный режиссер.
– Режиссер?
– Конечно, – подтвердил Петр Федорович. – Тот, кто знает все правила игры и держит в руках ее ниточки.
– Вы в этом так уверены?
– Дарья Михайловна, – в свою очередь спросил Фролов. – Вы, часом, не знаете, что такое Quinta Essentia?
– Эссенция? – нахмурилась Прекрасная Охотница. – Что-то из химии? Кажется, очень густое и насыщенное…
– Точно так, – согласился Фролов. – Насыщенное до того, что становится сутью. Квинтэссенция – пятая сущность. Она должна быть в этой истории, я чувствую. И если только я немного знаю полковника Малинина, речь идет о женщине.
– Никогда не слыхала, что Сергей Дмитрич так уж яро ухлестывает за дамочками, – поджала губы Арбенина.
– И не услышите, – задумчиво ответил Фролов. – У него одна дама сердца. Пойдемте! – внезапно решившись, воскликнул он.
– Куда? – в первое мгновение растерялась Арбенина.
– Возьмем извозчика, – рассудительно сказал Фролов. – Не поедем же мы пешком по вечернему времени? Полагаю, разговор нас ожидает нелегкий.
И он первым перешагнул порог, увлекая за собой молодую женщину.
12. QUINTA ESSENTIA – ДАМА В ЧЕРНОМ
– Был такой алхимический трактат, между прочим, XVI века. «Splendor Solis» назывался, – рассказывал дорогой Арбениной Фролов, покуда коляска везла их в направлении, Прекрасной Охотнице совершенно неизвестном. – Так вот, в нем среди прочего говорится:
«Возьми простую воду, сделай вытяжку и получишь земную воду. Хочешь большего – сделай вытяжку из земной воды и получишь огненную воду. Желаешь следующего? Сотвори вытяжку из огненной воды – получишь воздушную воду. Если твой разум все еще не насытился, произведи вытяжку из воздушной – получишь водяную воду. И, наконец, коли ты желаешь добраться до самой сути, сделай вытяжку из водяной воды. И только тогда получишь…» Что именно, любезная госпожа?
– Очевидно, квинтэссенцию, – улыбнулась Дарья. Было так приятно и покойно ехать с Петром Федоровичем в одном экипаже. Слышать его голос, смотреть в умные, все понимающие глаза и – положиться на него во всем. Поистине решения принимать должны все-таки мужчины!
– Вы совершенно правы, – похвалил ее Фролов. – Quinta Essentia – буквально «пятая сущность». В этой истории непременно должен быть пятый. Точнее, должна.
– Вы в этом настолько уверены?
В голосе Прекрасной Охотницы против ее воли проснулось профессиональное любопытство.
– Думаю, сейчас мы попробуем сами в этом убедиться.
Коляска остановилась возле белоснежного особняка с высоким крыльцом. Слуги доложили хозяйке и уже спустя три минуты беспрепятственно пропустили в дом поздних гостей.
Катерина вышла к ним в глухом платье черного бархата, похожая на скорбную вдову. Фролов, шапочно знакомый с госпожой Мамаевой, торопливо представил свою спутницу хозяйке и начал было объяснять цель их визита. Вернее, он успел сказать лишь несколько слов.
Хозяйка жестом остановила его, внимательнее пригляделась к своей гостье и вдруг смертельно побледнела.
– Что с вами? – встревоженно воскликнул Фролов. Он стремительно подошел к ней и вовремя: еще мгновение, и хозяйка бы лишилась чувств.
– Это… вы… – прошептала она, глядя в упор на Арбенину. – Боже мой, я погибла. Все кончено…
Петр Федорович поспешно усадил ее в кресла, вызвал дворецкого со стаканом воды и привел хозяйку дома в чувство.
Взор ее прояснился, но тень печали уже легла на лицо.
– Я не ждала вас… так скоро, – тихо произнесла она. – Значит, вы все знаете?
– В общих чертах, – подтвердила Арбенина, незаметно давая Фролову знак: ни о чем ее покуда не выспрашивайте!
– Я ждала. Я знала – кто-то приедет, непременно. У меня есть друзья при дворе, верная подруга. Ей доподлинно известно многое в вашем Третьем отделении. Она-то и сообщила, что анонимное письмо пришло, – горько прошептала Катерина Мамаева. – И когда в Казань приехали вы, я не спускала с вас глаз. Только поначалу еще не верила, что это будет… женщина.
Она твердо взглянула на незваных гостей, после чего решительно произнесла:
– Это я придумала все. Сергей Дмитрич тут ни при чем. Его просто ослепила страсть.
В ее голосе отчетливо проявилась просительная интонация.
– Он ни в чем не виноват. Не трогайте полковника. Всему виною я. Я задумала убить государя. Все обдумала, сама избрала Малинина исполнить приговор. За то мне и ответ держать.
Фролов и Арбенина молчали.
– Но как, откуда вы прознали? – вскричала Катерина. – В том письме ничто не указывало на меня, ни единым словом.
– Зато указывало на него, сударыня, – сухо ответила Прекрасная Охотница, указав на Петра Федоровича. – Если бы не его догадка, у него были бы большие неприятности. А это достойнейший человек, уверяю вас. Лучший в вашем городе.
Петр Федорович слегка покраснел, однако слова Дарьи Михайловны были ему невыразимо приятны. И его все более занимала эта удивительная и вместе с тем мрачная история.
– Вы сказали – приговор? – озадаченно спросил он.
– Приговор, – твердо повторила Катерина. – Я вынесла его самолично, и я имею на то право.
– Очень интересно, – сухо кивнула Арбенина. – Вот что, моя дорогая. А не подать ли нам сюда кофею?
И Мамаева, и Фролов с удивлением воззрились на нее.
– Да-да, – подтвердила Прекрасная Охотница. – И поскольку время вечернее, я предпочитаю двойные сливки.
Ошеломленная хозяйка не сразу нашла колокольчик, чтобы вызвать лакея. А Фролов наконец-то последовал примеру дам и тоже присел на кушетку.
– Вы, должно быть, удивлены моим странным, а точнее, ужасным решением.
Глаза Мамаевой были устремлены в одну точку, точно в ней она видела сейчас некий отправной пункт в своей печальной истории.
– Вам, верно, знакомо имя Антона Березовского? В газетах о нем писали.
Фролов кивнул. Вот уже дважды за вечер он слышал это имя. А еще вчера ему не было никакого дела до польского террориста.
– У Антона есть брат. Двоюродный. Ольгерд.
Это имя она произнесла с тою нежностью и бережностью, что Фролов понял – так говорят лишь о любимых.
– В Ольгерде – вся моя жизнь, – призналась Катерина. После чего некоторое время молчала.
– К несчастью, он принял некоторое участие в известных событиях польского восстания 1863 года. Поляк не может стоять в стороне, когда решаются судьбы его родины. Он был схвачен и приговорен к двадцати годам каторги. Теперь он в Акатуе, и жизнь там коротка и мучительна, а бытие тяжко и бессмысленно. Еще год, два, и у Ольгерда… начнется острая чахотка. Сейчас ему еще возможно помочь, но сделать этого я уже не в силах. В том и ужас, и отчаяние моего положения.
Она отпила кофе, не чувствуя вкуса, и лишь тогда перевела дух.
– Я оббивала пороги все эти шесть лет. Упрашивала, унижалась, пыталась подкупить, задобрить, воздействовать на разум и чувства. Пыталась упросить о помощи всех его фавориток – Замятину, Лабунскую, Макарову, Макову, даже Ванду Кароцци.
Провинциалу Фролову мало что говорили эти имена. Между тем каждая была обворожительна, из породы безупречных красавиц. Император Александр еще смолоду прослыл знатоком и любителем прекрасного пола. Однако и они не могли заполнить того пустого пространства, что неизменно всякий раз возникало вокруг императора после очередного охлаждения чувств.
– Тогда я добилась встречи с самой «La grande Mademoiselle» – княжной Александрой Долгорукой. Говорят, именно ей Россия обязана всеми реформами государя Освободителя… Та по-женски поняла меня и посочувствовала. Но сказала лишь: что я могу сделать? У государя новая фаворитка, а старых он забывает как сношенные перчатки!
Фролов впервые слышал такое о государе. Арбенина же воспринимала все спокойно, как должное; видно было, что она вполне искушена в дворцовых интригах и любовных связях сластолюбивого императора.
– Дважды мне было отказано в аудиенции у государя. И недвусмысленно намекнули: ему нет дела до моих забот. На поселение ехать меня тоже не пускают – для польских повстанцев создан ужасный режим, без всяких прав и без просвета.
Она побледнела и глухо произнесла:
– Теперь у меня осталась только месть. Если я не могу спасти жертву, я вправе уничтожить палача. Я заключила сделку с господином Малининым, безуспешно добивающимся моей любви уже не первый год. Он должен был исполнить мое желание, а я – его. Хотя потом…
Она провела рукою по лбу, точно отводя черные мысли.
– Потом можно и в омут головой. Мне уже будет все равно. А теперь – так и вовсе.
После ее рассказа, столь же пространного, как и сбивчивого, наступило гнетущее молчание. Первою его прервала Прекрасная Охотница.
– Одного я не пойму, Катерина Андреевна. Уж коли вам и про письмо известно, – пожала плечиками она. – Ведь письмо от анонима было получено еще зимою. А имя своей жертвы вы назвали полковнику Малинину, если я не ошибаюсь, совсем недавно. Как такое может быть?
– Может, – вздохнула Катерина.
– Но откуда сей неведомый аноним мог знать о вашем умысле? – по-прежнему недоумевала Дарья.
– Мог. Это я написала письмо. И отправила его в Петербург. Анонимно.
– Вы-ы-ы? Сами на себя? Гм… Но простите – чего ради?
– Нет страшнее казни, чем заранее объявленная, – твердо сказала Катерина. После чего холодно взглянула на Арбенину и прибавила: – И чтобы мне тоже не было пути назад.
Глаза Арбениной расширились. Она потрясенно взирала на уставшую, измученную женщину. Фролов же – с болью и участием.
– И вы были абсолютно уверены, что ваше… послание непременно доставят самому государю? Лично?
Катерина устало прикрыла глаза.
– Мне бы этого очень хотелось. – Она вздохнула. – Понимаю, что не все в моих силах. Но, во всяком случае, потом… после должны знать, что Александру прежде был вынесен приговор. Сие не прихоть моего больного разума, а справедливое возмездие.
В эту минуту раздался легкий стук в двери, и голос лакея громко известил:
– К вам господин полковник пожаловали. Прикажете впустить?
– Вот она… Quinta Essentia, – прошептала Арбенина. И испытующе глянула на Катерину.
Женщина в черном бархате побледнела как мел.
– Любезный Петр Федорович, – попросила Дарья Михайловна. – Не сочтите за труд – встретьте Сергея Дмитрича и займите его приятною беседой. Полагаю, ему стоит знать правду, точнее, главную ее часть. А мы тут пока побеседуем приватно с Катериной Андреевной. Право, мне есть о чем ей поведать.
Фролов кивнул – уж в этом-то он не сомневался! Петр Федорович поднялся с дивана, но уже на пути к дверям услышал, как Арбенина беззвучно – у нее был немалый в тот опыт! – шепнула ему одними губами:
– Спровадьте его отсюда. И пусть дальше делает что пожелает.
Это было сказано столь тихо, что никто другой бы не расслышал. Но у Ястребиного Ока Казанской губернии был еще и тончайший слух, как у настоящего, подлинного охотника, каким является всякий, подлинный мужчина уже по природе своей. И для этого вовсе не надобно уметь отменно стрелять из ружей!
13. ДАР ОХОТНИЦЫ
Из дневника полковника Сергея Дмитрича Малинина, если бы он вел его, спасаясь от себя и неизбежной скуки дней. Мысли вслух:
«…Сегодня полночи просматривал собственный дневник от самого начала до этих строк. На последнем листе, куда прежде имел обыкновение записывать мудрые мысли и знаменательные высказывания древних философов, первым делом наткнулся на цитату, о которой прежде немало размышлял. Китайский мудрец Лин Цзын И однажды повествовал о человеке, который всю жизнь безуспешно пытался убежать от своих следов. И чем дольше и дальше он бежал, тем более следов оставалось всякий раз за его спиною. Если бы он образумился и решил остановиться, тогда всем бы его печалям конец – следы бы прекратились. Но он только бежал и бежал, покуда не пал замертво на песок и не испустил дух от голода, жажды и нервного истощения.
Люди почему-то не замечают простых вещей, говорит Лин Цзын И. Сила же умного состоит зачастую в том, чтобы вовсе не принимать трудных решений. Мудрый человек никогда не станет преодолевать тщетных препятствий, их удел – дороги скудных духом и тщетных разумом.
Об этом я нынче припомнил не раз, приехав поздним вечером к К.М. и нежданно застав там Петра Федоровича Фролова. Мой бывший ученик, превзошедший своего учителя – мне не зазорно это сказать самому себе – поведал мне то, что вовсе не удивило меня. Я предполагал, что дражайшая К.М. уже ведет меня за собою в ужас и мрак. И только сила моей безумной страсти к этой женщине удерживает меня, чтобы не бежать куда глаза глядят из этого города, от этой улицы, из-под окон этого дома, где я провел столько мучительных минут и часов, ожидая и так и не дождавшись ни единого знака любви или хотя бы приязни.
Затем ко мне от К.М. вышла и Арбенина. Она подтвердила сказанное Фроловым, но присовокупила то, что теперь, я знаю, окончательно разбило мое сердце. Все надежды мои разом погибли, и моему уже немолодому сердцу, измученному тщетной и безрезультатной погоней за призраком любви, только и остается, что…
Найду ли я приют в других краях, иных городах и весях? Не знаю и, более того, вовсе в том не уверен. Но более в Казани не останусь, уже сейчас чувствуя, как в скором времени опостылеет мне этот город, где я так был близок к счастью и так бездарно профукал его, положившись на женский каприз нелюбящего меня сердца.
Увы, я давно уже, а нынче в особенности, не могу похвастаться собственным душевным равновесием. Лин Цзын И уверяет меня, для того, чтобы обрести гармонию и спокойствие в собственном сердце, надо немедленно остановиться и перестать бежать в неизвестность. Быть может, китайский мудрец прав. Но мне теперь кажется, что в моей жизни отныне будет торжествовать единственно принцип велосипедной езды: равновесие отныне мне удержать, только находясь в вечном движении, лишь поддерживая скорость. И потому я бегу из этого города, и сам покуда еще не знаю куда. Хотя не исключаю, что я сильно заблуждаюсь на собственный счет. И, кроме того, я очень боюсь даже мысли об отставке. Ведь это – уже окончательное одиночество, тупик…»
Из дневника Катерины Мамаевой, который она сожгла без сожаления на рассвете следующего утра, спешно выехав в Акатуй на перекладных:
«Из моего сердца никак не стираются те слова, что давеча сказала мне эта удивительная женщина, ангел мой небесный, Дарья Михайловна.
– Я, дорогая вы моя, несмотря на свои молодые годы, уже видела-перевидела немалое количество женщин самого разного происхождения и душевной организации, которые сумели убить, раздавить, уничтожить в себе любовь. И что же после? Чаще всего – прожили потом тусклую, серую, иной раз даже бездарную жизнь и попросту состарились, одряхлели, увяли.
Сие, Катерина Андреевна, наша женская расплата за упущенное счастье, хотя бы даже одну-единственную возможность оного.
Но с другой стороны, голубушка, жизнь полна примеров иного рода. Когда женщина, поддавшись зову сердца ли, безумной страсти или неумолимым обстоятельствам, бежала к любимому едва ли не из-под венца, без оглядки, отдавая себя всю. И все равно после было одно и то же – угасание чувств и страстей, старость, дряхление, суть которых – та же расплата за счастье, пусть и не упущенное. И все равно, конец един, лишь обновление вечно.
Поэтому доверьтесь собственному сердцу, а не разуму. Поспешите к своей любви и более не пытайтесь обрекать ради нее на смерть других.
После чего она передала мне это.
Господи, Пресвятая Дева, я до сих пор не верю в силу маленького кусочка картона с длинной, витиеватой подписью одним росчерком пера. Но Дарья Михайловна обещала в свою очередь еще и телеграфировать каторжному начальству, буде у них возникнут хоть малейшие сомнения. Но она заверила, что, стоит мне предъявить сию чудодейственную записку, и все сразу устроится. Дай-то Бог, а ее я молить буду всю жизнь, хотя бы ради одной надежды, дарованной мне ею. И тем, что уберегла от смертоубийства. Пожалуй, что отправлюсь я нынче, благо спать уже не могу. Единственно, что требуется сделать – это…»
После того как Арбенина твердою рукою отправила полковника Малинина из дома Мамаевой восвояси, напоследок шепотом присоветовав несчастному влюбленному более сюда не являться – «бесполезно уж будет», она обернулась к Катерине. Та застыла у окна, ни жива ни мертва, со страхом глядя на эту необыкновенную женщину, явившуюся к ней в ночи и перевернувшая всю ее жизнь вверх дном.
– В юности я чрезвычайно увлекалась романами Александра Дюма, – усмехнулась чему-то Прекрасная Охотница. – Любезный Петр Федорович, помните, я говорила вам, еще в пору своих подозрений по вашу душу, что у меня имеется возможность все изменить и заново устроить?
Фролов смущенно крякнул – за стремительным ходом событий нынешних он уже как-то и призабыл их минувшие беседы.
– В таком случае теперь есть способ все уладить, – загадочно молвила она.
Из складок платья Арбенина вынула знакомый уже Фролову, а теперь и Катерине конверт. Но достала оттуда не копию злосчастной «анонимки», а маленькую белоснежную картонку. И протянула ее Мамаевой.
– Что это? – испуганно прошептала та, вглядываясь в странный листок.
– Ваше спасение, – кивнула Прекрасная Охотница. – Точнее, вашего возлюбленного.
Фролов осторожно приблизился. Это была не картонка, просто бумага весьма плотной фактуры. На ней было аккуратным, каллиграфическим почерком написано:
«ПРЕДЪЯВИТЕЛЬ СЕГО ДЕЙСТВУЕТ ПО МОЕЙ ВОЛЕ».
Ниже – большая круглая печать, какой Петр Федорович никогда не видывал даже на самых высоких официальных бумагах, которые ему довелось держать в руках.
А под нею – подпись:
«АЛЕКСАНДР».
В комнате воцарилась мертвая тишина.
– Что, удивились? – усмехнулась Арбенина. – В свое время этот листочек я выторговала себе за бескорыстную службу. Хотя он сулил деньги, и немалые. Но мне в те поры пожелалось, как в романе… на всякий случай – мало ли что. Признаться, я приберегала это для вас, Петр Федорович.
Она одарила его чудесным, задумчивым взглядом.
– Но вот ведь как все обернулось! Так что берите это вы, Катерина Андреевна, и скачите в Акатуй. Предъявите бумагу начальнику каторги и скажете, что следует сделать. И он исполнит любое ваше слово.
– Он… освободит… Ольгерда?
– Ну, – пожала плечами Прекрасная Охотница. – Коли вам не приглянется среди тамошнего каторжного народца кто другой, как говорится, посвежее кавалер – забирайте Ольгерда. Черт с вами!
И она обвела собеседников лукавым торжествующим взглядом.
– Сей листок – моя плата за верную службу государю. Так было условлено. Не забывайте – он обязан мне жизнью.
Она загадочно улыбнулась каким-то своим потаенным мыслям, после чего лукаво прибавила:
– И не одной!
Катерина всплеснула руками.
– Государь не послушает вас. И накажет. Я ведь столько лет писала прошения, молила о помиловании Ольгерда. Но мне не разрешено даже отправиться к нему на поселение. Не подвергайте себя такому риску, милая, милая Дарья Михайловна!
– Ничего, – подбоченилась Прекрасная Охотница. – Не забывайте, риск все-таки мое любимое занятие.
Фролов всего на минуту представил яблоко, покоящееся на голове этой спокойной, безмятежной в тот момент женщины. И вынужден был согласиться: да, она безусловно права!
– Не думаю, что государь помнит обо всех каторжниках, – пожала плечиками Арбенина. – Не помнит, потому что не обязан. А на случай, ежели помнит, и освобождение вашего возлюбленного – по его же высочайшему разрешению! – как-то опечалит государя, то думаю…
Она сделала глубокую паузу.
– Думаю, государь это переживет. Только и всего.
И она веселым, почти что хулиганским жестом попросила у Фролова выпить.
– Он отомстит вам. Он злопамятный, я знаю, – покачала головой Катерина.
– Ну так что ж? – подмигнула ей Арбенина. – На сей случай у меня имеется еще один такой листочек. Покушений-то было два. И «чудесных, невероятных случайностей, подобных руке самого Провидения», как болтали и наши, и парижские газеты – тоже пара. Полагаете, Александр захочет отменять свое собственное распоряжение? Нет, в моих руках всегда есть мое собственное спасение – от него же.
И она весело расхохоталась. А Катерина почувствовала, что в следующую минуту лишится чувств – столь неожиданным было все, нахлынувшее на нее в эти минуты. И главным была надежда – невероятная, невозможная, но оживающая и крепнувшая всякую новую минуту.
Она закрыла глаза и разрыдалась.
– Ничего, это и к лучшему, – кивнула Арбенина. – Так как насчет выпить, доблестный рыцарь?!
Петр Федорович немедленно завладел бутылкой и двумя бокалами.
