Текст книги "Прекрасная Охотница"
Автор книги: Ольга Лебедева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)
Ольга Лебедева
Прекрасная Охотница
1. СЕМЬ КАНДИДАТОВ В ЛЮБОВНИКИ
Несмотря на ранние сумерки, свечи зажигать не хотелось. Было так уютно и покойно смотреть в окно на алеющий закат, гряду розовых облаков над речною водой и черемуховые ветви, стынувшие зачарованными весенними снами в ожидании духовитого медвяного цвета. Катерина вздохнула, еще раз прочла написанное и, задержав отчего-то дыхание, будто окунаясь в студеную Макарьевскую купель, зачеркнула все слова до последней буковки. К чему эти бесполезные усилия, коли надежды нет? Скомкала лист хорошей гербовой бумаги и медленно сжала в кулаке.
Нужно было на что-то решаться. Последнее известие из Петербурга от сердечной подруги Софи Ростопчиной не шло у ней из головы. Катерина третьи сутки была сама не своя. А Поклонник не унимался – забрасывал записками, слал букеты, требовал свидания. Что ж, пожалуй, теперь приходит время проверить, так ли уж на все готов этот сильный, уверенный в себе мужчина ради ее любви.
Она зловеще усмехнулась. Любая неосторожная фраза, опасное словцо грозило ей гибелью. Но иначе Катерина уже не могла. Весь смысл ее существования отныне сузился, превратился в краткий миг справедливого гнева и зловещего восторга, что снился ей теперь всякую ночь.
– Жребий брошен… – прошептала она, с удивлением прислушиваясь к шелесту собственного голоса в тиши кабинета. А ведь когда-то он звенел на балах под сводами Дворянского собрания, и ее смех, неподражаемый серебристый смех Катерины Мамаевой заставлял мужские сердца биться учащенно, а женщин сухо поджимать губы и украдкой ронять ревнивые, завистливые взоры!
Теперь все в прошлом. У нее есть два месяца, а то и меньше. А уж потом – хоть в омут головою. И, скорее всего, так и станется.
– Ну, коли это со мною кто-то шутку выкинуть желает – не сносить головы лихоимцу!
Темная фигура миновала булочную, быстро пересекла мостовую и зашагала по направлению к набережной. Десятью минутами позже тою же дорогой процокала бричка лихача-ваньки. Однако у припозднившегося путника, очевидно, было настроение подышать свежим воздухом, или, что более вероятно, нынче он оказался отчасти стеснен в средствах, чтобы нанять извозчика. А воздух был и впрямь чудесен – прохладный, бодрящий, исполненный того особенного аромата очарования и тайны, какой бывает лишь в канун окончательно свершившейся весны.
Май в Казани 1869 года выдался ранним. Почки на березах и тополях давно уже проклюнулись веселыми стрелками, набрались сил за каких-то три теплых дня и брызнули по всему городу веселыми гроздьями свежей юной листвы. А еще день, другой – и закипит душистая черемуха, сводя по ночам с ума молодых гарнизонных офицериков, студентов и юных гимназисток!
Даже камни в городе омылись дождем, засверкали, стали светлее и глаже. Строили нынче повсюду: число новых зданий за минувшие десять лет увеличилось в полтора раза. Законодателем же новой моды на казенную каменную архитектуру выступило министерство финансов. Не так давно открытые в городе Сберегательные кассы передали в ведение Государственного банка, и его отделение казанские финансисты уже намеревались заложить роскошным особняком на Черноозерской улице, под сенью прудов и склонившихся над водою кудрявых ив.
– Ишь ты, торопыга, – проворчал себе под нос булочник Ермолай, мимо которого со скоростью ветра, едва не задев плечом, прошествовал ночной путник. В цеху только поставили опару, и наутро мальчишка-лотошник вновь огласит просыпающийся город звонким:
– Сайки, бублики, копейки – не рублики! Благородным дамам скидка, господам купцам – барыши для прибытку! Похвалите Микитку!.
Уж сколько раз Ермолай ругивал Микитку-горлодранца, чтоб не бегал мимо господских палисадников, не беспокоил барынь, когда они чаю-кофею откушивают. Однако ж удачлив был малец – те же барыни дарили ему свою благосклонность, и Микиткины лотки опустошались один за другим с удивительной скоростью и другим малолетним да босоногим негоциантам-конкурентам на зависть.
– И чего шляются на ночь глядя? – сокрушенно вздохнул булочник и зевнул.
Пора было домой, благо сумерки уже сгущались и в вечерней прохладе деловито гудели майские жуки. Все вокруг дышало покоем и негой, и только вдали, в центре города, мрачно чернела на фоне фиолетового неба башня Богоявленского собора. Достойные жители Казани, удачливый фабрикант Михляев да крепкий купец Чернов, давшие немалые деньги на постройку церкви мало что смыслили в традициях архитектурного барокко. И оттого собор вышел страшноватый, больше напоминающий немецкий костел, нежели храм для православного люда.
Мимо Богоявленского в те поры проследовал еще один прохожий. Твердая, пружинистая походка вкупе с прямой осанкой выдавали в нем военную кость, а быстрый и энергичный шаг свидетельствовали о молодости и решимости. Офицер также держал путь в сторону набережных бульваров, и все говорило за то, что там, в одном из особняков, утопавших в густых садах, была назначена званая встреча.
Так оно и было. В десятом часу в одном из здешних губернаторских гостиных домов, нарочно предназначенных для важных либо приватных посетителей города, собралась необычная компания. Это были семь мужчин, среди них трое офицеров. И судя по их недовольным и откровенно раздосадованным лицам, то обстоятельство, что многие были знакомы друг с другом, гостей отнюдь не радовало.
Долго ждать им не пришлось. Спустя несколько минут после того, как все были в сборе, – хозяевам виднее! – отворилась дверь, и вошла женщина. Она не была хозяйкой губернаторской гостиницы, хотя весь дом был отдан ей в полное распоряжение. Это в особенности вызывало к гостье из Петербурга жадный интерес всего высшего городского света. Николай Яковлевич Скарятин, потомок древнего дворянского рода, имевший в своем родословном древе и нынешнем родстве немало высокопоставленных особ, приближенных ко двору, исполнял обязанности казанского губернатора всего лишь третий год, но уже успел проявить себя как властный и самоуверенный человек. Но даже при всей своей неуемности и жесткости деятельного характера Скарятин проявил к даме особенное внимание и ввел в общество лично, смиренно испросив права на мазурку, благо не старый еще мужчина – всего-то сорок восемь лет.
Тем не менее дама предпочитала большей частью жить в белоснежном флигеле, в яблоневом и вишневом саду возле дома. Однако этим семерым мужчинам Диана Арбенина – так звали столичную штучку – предпочла назначить встречу именно в губернаторской гостиной. Видимо, у нее были для этого особые причины.
При виде хозяйки все дружно вскочили, грохнув тяжелыми стульями. Она опустилась в кресло и знаком попросила гостей садиться вокруг стола.
– Ну, гляжу, все в сборе, – усмехнулась она, сразу переведя разговор в деловитое русло. Дама и одета была по последней столичной моде – без вычурностей.
Шестидесятые годы XIX столетия провозгласили по всей России в основе женских мод простоту кроя и изящную практичность, как для прогулок, так и для визитов. У модных портних во всяком губернском центре лежали стопки выкроек из регулярного приложения к заграничному журналу «World Fashion». Модницы из Москвы и Курска, Казани и Петербурга дружно сложили на дно сундуков пышные наряды с кринолинами, что ввел в европейскую моду ловкий английский портной, легендарный создатель высокой моды «от кутюр» Чарльз Фредерик Ворт. Кринолины Ворта кроились на обручи овальных форм, создававших такой широкий силуэт юбки, что острые на язык парижские репортеры немедленно окрестили их «малаховскими». В честь севастопольского кургана и память о победе англофранцузской коалиции над Россией в Крымской войне.
– «Малаховских» нам не надобно, – решительно заявляли благородные российские барышни современных взглядов и несли от модистки охапку выкроек костюмов с юбками, мягко и игриво облегающих фигуру и расклешенных внизу – «тайор».
– Нынче у нас свобода! – вторили им курсистки, все как одна облачившись в жакеты, блузки и укороченные юбки. Щиколотки смело открывались, и отныне дамы ломали прелестные головки не из-за бантов да турнюров, а из-за цвета подбираемых чулок и изящества обуви.
Все это видели сейчас на хозяйке губернаторского дома семеро кавалеров, буквально пожирая взглядами Прекрасную Охотницу. Так уже успели прозвать в городе петербургскую штучку из-за романтического имени, не иначе как в честь любимой греками Дианы, покровительницы охоты и лесов. Сия русская богиня, по всему видать, была на прекрасной, хотя и вовсе не короткой ножке, с самыми модными петербургскими couturiers. Наряд ее был изящен и продуман, турнюр заменен мягкой драпировкой, а полоска чулка над миниатюрным шнурованным ботиночком мягкой кожи одновременно и интриговала, и внушала скромность цветом беж. В то время как казанские щеголихи все еще предпочитали белые, которые в столице ныне приличны были только лишь к белым платьям.
Но не одежда, не ботиночки и не соблазнительные открытости и формы было самым привлекательным в Прекрасной Охотнице. Лицо Арбениной дышало свежестью и радостью жизни, а ее глаза притягивали всякий взгляд, будь то неопытный юнец или умудренный опытом записной сердцеед. Черные и страстные, они первым делом пробуждали в памяти цыганское племя, влажностью же и особенным блеском напоминали о жарких пиренейских ночах.
Но порою эта удивительная женщина задерживала на ком-то взгляд, и он спустя несколько мгновений твердел, становился пристальным и цепким. Как у варварки из тропического племени амазонок, имевших обыкновение выжигать себе одну грудь, дабы удобнее было стрелять из лука. Взгляд же Дианы не просто ранил – он убивал наповал. Чему и был доказательством удивительным разговор, состоявшийся нынешним майским вечером на окраине Казани.
– Небось удивлены, господа кавалеры, что принимаю вас в столь хладном официозе? Вам бы хотелось шелковых подушек под яблоневыми кущами, а? – явно намекая на свой уютный флигель, усмехнулась хозяйка, обводя всю честную кампанию ироническим взором. – Что поделать, даже английский лорд казначейства не способен противостоять обстоятельствам и, покуда пребывает на своем государственном посту, вынужден жить на казенной квартире. Чего уж взять с меня, скромной гостьи из Северной Пальмиры?
Кавалеры дружно крякнули, а холеный капитан с лоснящейся физиономией сытого кота и вялым, безвольным подбородком фыркнул:
– Чего ж он у ихнего премьера не спросит? Пусть бы выделили замок какой, или что там у них – резиденцию? Уж министр министру глаза не выклюет – найдут общий язык, а?
Сидящий по ту сторону стола чиновник в форменной шинели болезненно поморщился, точно от зубной боли.
– Вы как всегда правы, господин Дубинин. Потому как сам себе человек глаз никак не способен выклевать. К вашему сведению, премьер и лорд казначейства на туманном Альбионе – одна и та же личность. И проживает в Лондоне, на Даунинг-стрит, 10. Англия, как известно, страна традиций.
– Браво, господин Меркушин, – сдвинула пальчики в беззвучном аплодисменте хозяйка. – Чувствуется университетская школа. Кстати, профессор Аристов у вас читает нынче?
– В Варшаву собираются, – размеренно и бесстрастно произнес университетский. «Вот ведь кокотка, – подумал Меркушин с досадой. – Добрых четверть часа увлеченно болтала с профессором на балу в честь Татьяниного дня, а теперь притворяется, что впервые о нем слышит!»
– Ну, так передавайте Николай Яковлевичу поклон, – как ни в чем ни бывало заключила Диана и оглянулась, высматривая очередную мишень.
– Вот и господин полковник, – с удовлетворением отметила она. – Мое почтение, господин Малинин.
Представительный полковник с повадками светского льва, облаченный в чуть тесноватый мундир, с достоинством поклонился.
– Здравствуйте, господин Аладин. Мое почтение, сударь мой Боглаевский. Слава Аллаху, и вы здесь, господин Муртазин.
Представительный купец с четко обозначившимся брюшком, однако не лишенным приятности лицом, обрамленным остроконечной бородкой и неизменной подковкой усов, сладко улыбнулся. Однако глаза его при этом не утратили холодного стального блеска, который оживал при всяком взгляде на соперников.
– А что же поручик Звягин сидит, точно воды в рот набрал? – обратилась хозяйка к чернявому цыганистому офицеру с острым орлиным носом и жгучими хищными глазами чуть навыкате. – Где ваши анекдоты? Почему не слышно занимательных историй, на которые вы, помнится, большой мастер?
Тот пожал плечами.
– Жду вашего приговора, царица, – хрипловатым тоном ответил он. – Нынче это, признаться, занимает меня превыше суетного. Как, вероятно, и всех прочих господ.
– Вот как? – притворно изумилась Диана. – А я, признаться, думала, что вы уже сами вынесли себе все приговоры. Разве нет?
Она вновь обвела всех собравшихся за круглым столом кавалеров внимательным, недобрым взглядом. И звучно хрустнула пальцами, так что капитан Дубинин от неожиданности даже вздрогнул.
– Молчите, господа? А зря. Мне, между прочим, доподлинно известно, что половина из вас уже успела смертельно перессориться друг с другом. И все из-за некоей особы, верно?
Мужчины молчали, лишь дыхание многих усилилось.
– Наш балагур Звягин уже вызвал на дуэль полковника Малинина, – продолжала Диана. – Полагаю, из-за каких-то разногласий насчет муштры и военных уставов, поручик?
– Именно, царица, – осклабился Звягин.
Малинин же лишь поморщился, однако промолчал.
– Господин Муртазин внезапно отозвал твердо обещанное пожертвование свежеиспеченному Обществу естествоиспытателей при университете, – напомнила Диана. – А сударь мой Меркушин за то обозвал его татарскою мордой и князьком недоделанным. Хоть и в приватной беседе, а теперь, как видите, полгорода знает. И предвкушает поединок. На чем изволите фехтовать, господа?
Она с прищуром смерила взглядом обоих.
– На рапирах, шпагах, кривых татарских саблях? А может, господин Меркушин предпочтет химический штатив? Или скальпель для препарации?
Преподаватель был бледен, купец же сладко улыбнулся и часто закивал большой бритой головой с хрящеватыми ушами.
– Госпожа Арбенина, верно, знает, что нынче, этим годом, в нашем… – Муртазин еле заметно нажал на последнем слове. – …в нашем университете учреждается новая программа. По изучению татарской старины.
– Вот как?
– Именно, – купеческие глазки еще более сузились. Казалось, Муртазин испытывает сейчас физическое удовольствие от каждого своего слова. – Там собираются богатые коллекции книг, монет, вышивок и орнаментов. А также ювелирных изделий и прочих предметов татарского бытия. Думаю… – Купец принял важный вид. – …те коллекции способны в будущем стать основой губернского Краеведческого музея.
– Похвально, – кивнула Диана.
Меркушин же побледнел еще сильнее. Офицеры слушали оппонентов с рассеянностью и равнодушием, свойственным всякому военному при обсуждении дел сугубо гражданских.
– Поэтому я был вынужден несколько… эээ… пе-ре-рас-пре-де-лить средства, – размеренно произнес Муртазин. – Что же касается чаяний господина Меркушина, то, полагаю, в перспективе…
– Полагаю, перспективы у господина Меркушина рисуются весьма мрачные, – перебила его Диана. – С учетом «татарской морды» и «князька», а?
Муртазин смиренно скрестил руки и деланно вздохнул, всем своим видом как бы говоря: это уж как Аллаху будет угодно.
– Поэтому я и собрала вас тут, – твердо сказала хозяйка. – И говорю вам нынче: хватит, господа! Покуда не пролилась кровь и не свершились еще более ужасные мерзости, на которые только способен мужчина ради женщины. Ведь вы все, присутствующие тут, как я понимаю, претендуете на звание моего любовника? Ну, же, господа, признайтесь, верно, это так?
Гробовое молчание было ей ответом. А молчание, как известно, знак согласия, во всяком случае, у представителей сильной половины человечества.
– Вот и славно, – заключила хозяйка, точно выполнила только что некую неприятную работу, на которую ее вынудили неизвестные никому, таинственные обстоятельства.
– А теперь я желаю сделать вам некое предложение, господа любовнички, – медленно произнесла она без тени улыбки. – И полагаю… – Диана взяла красноречивую, почти театральную паузу. – …почти уверена: от моего предложения вы не сумеете отказаться!
2. ТУРНИР НА ПРИЗ ПРЕКРАСНОЙ ДАМЫ
Из семерых предприимчивых мужчин, слетевшихся в губернаторский дом тем вечером, по меньшей мере трое считались завзятыми дуэлянтами. И это не было удивительным: несмотря на просвещенные времена и то, что дуэли в России давно запрещены законом, их число по-прежнему впечатляло. Отчасти тому виною была минувшая Крымская война, да и с Балкан в последнее время все отчетливее тянуло порохом. Но если во времена героев романов сочинителя Дюма поединки чести разрешались, как правило, традиционным холодным оружием – на шпагах, саблях или эспадронах, то теперь в спорах из-за дам правило бал огнестрельное оружие.
Таким образом, шансы дуэлянтов уравнивали вовсе не твердая рука и мастерство фехтовальщика, а глазомер и пуля, которая в России, как известно, всегда дура особенная!
Теперь дуэлировали сплошь и рядом на пистолетах, изредка норовя побаловаться с судьбою и посредством американской рулетки – когда в пустом барабане оставляли единственную пулю, и по очереди дергали смерть за усы, что с каждою осечкой становились все короче.
Именно поэтому предприятие, предложенное семерым кавалерам Прекрасной Охотницей, заинтересовало распаленных страстью мужчин, прежде всего с затаенной прикладной целью. В самом деле, никому из них еще не приходило в голову использовать на дуэли… самое обыкновенное охотничье ружье!
– В ваш город я прибыла не из праздного любопытства и не скуки ради. Хотя вы, быть может, этого еще и не уразумели, господа, – первым делом сообщила им Прекрасная Охотница. – Мой высокий покровитель, имеющий положение и широкие связи при дворе, нынче учреждает в губернских городах новый прожект. Между прочим, государственного значения. Так что в Казани отныне будет учреждено Вольное Общество губернских охотников. И я – его эмиссар.
При этом известии мужчины недоуменно переглянулись. Охотой тут баловались многие, земли в краю крылатого змея Зиланта, старинного символа Казани, как издревле свидетельствовали летописцы, были не только плодородны, но и «пчелисты, зверисты и рыбны». Но чтобы женщина командовала в таком сугубо мужском занятии – ни в жисть не бывало!
– Будьте покойны, в охоте я смыслю не более, чем в политике, – не без двусмысленности сообщила Арбенина. – Мое сугубое дело – сыскать охотников, – прибавила она в том же духе. – А уж в этом тонком деле женщине нет равных.
После чего Прекрасная Охотница сухо, в деловом тоне объяснила суть предприятия. Великий князь, души не чаявший в охоте, по словам Дианы, возымел желание открыть по всей России при дворянских собраниях охотничьи общества. Пример таких союзов в Британии и Германии не давал ему покоя, покуда не был выработан устав и не нашлись меценаты. Губернские охотники должны были стать примером профессионального союза для России, однако ж не на экономических основах, а исключительно просветительских и гуманитарных.
– В планах Общества – поездки за рубеж по обмену опытом, выпуск журнала, а главное – содействие производству реестра охотничьих угодий, – завершила краткий экскурс Диана. – Разумеется, члены его получат привилегии, и немалые.
Охотница со значением оглядела семерых кавалеров, так что глаза почти всех мужчин при этом хищно и жадно блеснули.
– Ну а с меня же испрошено пригласить в его ряды лучших стрелков империи. Как чистой воды любезность с моей стороны. – Князь… Она понизила голос, дабы каждый из присутствующих тут кандидатов в кавалеры оценил личность мецената, любезность по отношению к которому приравнена, быть может, и к важному государственному поручению. – …обожает стрельбы, в особенности показательные турниры лучших стрелков из сибирских полков. Полагаю, и в Казани таковых найдется немало, господа дуэлянты.
И, поскольку в рядах кавалеров Прекрасной Охотницы еще чувствовались разброд и недоверчивость, госпожа Арбенина выложила свой последний, неотразимый козырь.
– Первый такой турнир лучших казанских стрелков-охотников должен состояться в самом скором времени. Будут занимательные призы, мастерские английские и тульские ружья. А кроме того… – Она сделала паузу, и мужчины в гостиной разом затаили дыхание. – Будет и еще одна награда. От меня лично. – И она с обворожительной улыбкой обвела взором своих кавалеров. – Ручаюсь, победитель останется доволен.
Последнее слово Прекрасной Охотницы потонуло в одобрительном гуле мужских баритонов. Даже Муртазин удовлетворенно поцокал языком. Купец был известен в Казани не только капиталами и благотворительностью. Из простого охотничьего ружья-тулки, даже скверно пристрелянного, Муртазин дырявил пятаки за двадцать шагов. А на утиной охоте был удачливее всех, хотя болотную птицу не любил – тиной пахла.
На этой оптимистической ноте аудиенция и завершилась. Лишь полковника Малинина попросили задержаться. Прочие же кавалеры, дав честное благородное слово хотя бы до турнира не сводить друг с другом счеты из-за дамы, быстро покинули губернаторский дом и растворились в ночи. Отныне никому из них не было по пути друг с другом.
– Неплохо придумано, Дарья Михайловна, – задумчиво проговорил полковник, куря с позволения дамы легкую пахитоску – берег здоровье. – Ведь так вас, кажется, звать-величать на самом деле, без романтических флеров?
– Даме моего положения без флера никак нельзя, Сергей Дмитрич, – усмехнулась хозяйка. У нее положительно был дар всякую фразу делать многозначительной. – А вы неплохо осведомлены, полковник.
– Служба, – сухо молвил Малинин. – Надеюсь, впрочем, что сие обстоятельство ни в коей мере не исключает меня из числа самых ваших преданных поклонников?
– Да вы просто возглавляете этот список, – пожала плечами Прекрасная Охотница. – Валяйте, чего там. А я погляжу.
– И я в свою очередь пригляжу за вашими охотниками, – любезно пообещал Малинин. – Дурни ведь еще не понимают, экую кость вы им подкинули, коварная…
– Я вас не понимаю, – покачала головой молодая женщина.
– Прекрасно понимаете, сударыня, – в свою очередь наклонил голову полковник. – На охоте из чего палят-то? Из ружей, верно?
– Верно, – согласилась Диана.
Полковник посмотрел на нее снисходительно, с видом ленивого превосходства.
– Что же помешает вашим поклонникам отныне палить друг в друга из охотничьих ружей?
Женщина по-прежнему вопросительно смотрела на Малинина, хотя вопрос этот был уже явно риторическим.
– А теперь, благодаря вашей… идее число дуэлей, пожалуй, даже вырастет. За счет охотничьих ружей. Благо и ранение и даже смерть на этакой дуэли отныне можно выдать за несчастный случай на охоте.
Глаза женщины опасно сузились.
– По-вашему рассуждая, Сергей Дмитрич, так и ножиков в лавках продавать не след. Порежут ведь друг дружку бедные миряне…
– И ведь режут, – кивнул Малинин. – И мясными, и кухонными, и даже перочинными…
– Волков бояться – в лес не ходить, – с легкой гримаской неудовольствия заметила Диана.
– Разумеется, – согласился Малинин. Но, сударыня, поверьте старому охотнику. Волки да и другие хищники никогда не охотятся близ своего логова. Предпочитают, знаете ли, уходить подальше в лес. Исключение они делают только для одной породы зверей.
– Вот как? – улыбнулась Прекрасная Охотница. – И какой же, позвольте спросить?
– Себе подобных, – спокойно сказал полковник. – Ни один волк не потерпит соседства другого хищника одной с ним крови. Конкуренция, знаете ли.
– Что ж, сударь, – заключила Диана. – Придется волкам сделать исключение.
– Вряд ли, – искренне усомнился полковник. – Не могу и представить, ради кого они способны пойти наперекор своему природному инстинкту.
– Ради волчицы, – усмехнулась Прекрасная Охотница. – Против всякого инстинкта сыщется другой, более могучий. Надеюсь, вы не сомневаетесь в его силе.
И она улыбнулась самой обворожительной своей улыбкой.
Так что Малинину ничего не оставалось, как развести руками и почтительно поцеловать хозяйке руку. Он кое-что смыслил в инстинктах, и кроме того, сам был в немалой степени подвластен сильнейшему из всех – с таким обожанием он смотрел сейчас в холодные серые глаза повелительницы волков.
