Текст книги "Путями ветра"
Автор книги: Ольга Казакова
Жанр:
Исторические детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)
Глава 6
Примечание Рутгера Райна
Похоже, изначально в свободное пространство манускрипта здесь был вписан текст письма, но с тех пор кто-то из переписчиков не потрудился найти для него более подходящего места.
Воздух, как всегда по утрам, был густым от запаха свежевыловленной рыбы и водорослей. Тина хлюпала, забиваясь в сандалии большую часть дороги, которую я прошел по берегу, чтобы поскорее попасть в квартал, где живет Нуру. Мальчишки чистили и варили свой улов прямо на песке в котелках, а низко над волнами носились с резкими криками чайки, хватавшие с поверхности воды выброшенные рыбьи головы. Я кинул назойливым попрошайкам ту самую римскую монету, которую утром обнаружил на полке, и пошел дальше, но они кинулись за мной.
– Дай еще господин, дай нам! – вопили они мне вслед, пока я не свернул от берега и не начал подниматься по улице, которая вела в Ракотиду.
К помощи Нуру я обратился полтора года назад не случайно. Когда недуг, от которого я страдал со времени возвращения из Сирийского похода, стал доставлять мне все больше неприятностей. Мои глаза стали видеть намного хуже, а боли в желудке сделались невыносимыми, так что по целым дням я не мог проглотить даже ложку каши и пил только молоко, разбавленное водой.
Будь у меня возможность выбирать, я бы обратился к какому-нибудь врачу из Фессалии, хоть многие и считают их гораздо менее искусными лекарями, чем мидийцев и египтян. Однако в тот день, когда я слег в лихорадке, с новой силой вспыхнувшей почти так же внезапно, как и после моего ранения в пустыне, я услышал, как Амун разговаривала с кем-то по-египетски, и, открыв глаза, увидел гостя в белых одеждах с широким черным ожерельем на шее. Это и был Нуру, которого Амун отыскала и привела осмотреть меня.
Я вспоминал об этом, пока поднимался все выше мимо небольшого храма Исиды, по узкой улице, оглашаемой истошным детским плачем, пока мне не стала отчетливо видна башня Маяка, с вершины которой под бледно-голубым и еще туманным небом валил черный дым, днем вместо пламени указывающий кораблям дорогу в гавань.
Плоские крыши домов были сплошь и рядом устелены тростником, выжженным и сухим, и настолько острым, что одного прикосновения к нему было достаточно, чтобы поранится в кровь. При моем приближении цапли, свившие на них свои гнезда, беспокойно щелкали клювами. По сравнению с глиняными одноэтажными постройками, которыми начинался квартал, дом Нуру с небольшим, хорошо ухоженным садом выглядел почти по-царски.
Никто не вышел мне навстречу даже тогда, когда я ударил по медному диску у самой ограды. Так что я не мешкая прошел в дом, разделенный на две половины – просторный зал, обставленный очень просто, но с изяществом, которое редко встретишь и на самых богатых загородных виллах, и ту часть, куда можно было заходить лишь по приглашению хозяина. Последняя была разделена на ряд смежных и отгороженных плетеными ширмами комнат, каждая из которых имела свое особое назначение.
– Хозяин просит подождать, – Таос, один из двух рабов, прислуживавших Нуру в доме, встал на оба колена и попросил у меня прощения за то, что не вышел встретить меня к воротам. В зале было прохладно, свет проникал только сверху в узкие треугольные окна, образуя на темном полу некое подобие пирамиды, ярко-голубые и желто-коричневые краски настенной росписи контрастировали с белизной потолка. Я опустился на скамью, прислушиваясь к пению цикад в саду и разглядывая большой ларец и столик из черного дерева, стоявший в углу. «Бог един в своей сущности, но не един в своем воплощении», – вспомнилась мне фраза, которую часто повторяла Амун. Я всякий раз собирался обратиться за разъяснением по поводу нее к Нуру, но всякий раз отказывался от этого, стесняясь задавать ему вопросы, не касающиеся моих жалоб на здоровье, которые он обычно выслушивал молча и очень внимательно. Нуру и всё, что было связано с ним и его домом, было для меня загадкой, к которой мне менее всего хотелось бы прикасаться. И еще в памяти моей почти столь же внезапно всплыло наставление из «Песни арфиста» – «радуйся каждому дню, смертный странник…». Я задумался о смерти Клития Мелиуса. Теперь мне казалось, что я и во сне стремился еще и еще раз понять, как могло свершиться это преступление. Кадмон не сообщал мне ни о каких подробностях дознания, но, расставаясь со мной в ночь убийства, он пообещал, что мы увидимся, как только он исполнит свой долг. Я решил, что он говорил о погребении, но тут я мог бы и ошибиться, не предполагая, что он имел виду справедливое воздаяние убийце, а вовсе не похороны.
– Хайре! – раздался голос Нуру, глубокий и словно проникающий до самого сердца, он вывел меня из задумчивости. Египтянин стоял в нескольких шагах от меня в лучах света полуобнаженный, в одной лишь светло-желтой ткани, обернутой вокруг бедер и закрывавшей колени. Его черные отливавшие синевой волосы, чуть доходившие до середины шеи, казались гладкими как шелк. Яркие белки продолговатых глаз с темно-синей блестящей радужкой выделялись на очень смуглом невозмутимом лице, единственное, что было в нем малопривлекательным, это чересчур широкая и плоская линия носа, зато он был безупречного сложения и держался с достоинством, которому могли бы позавидовать члены царской фамилии.
Я приложил руку к груди и ответил на его приветствие, ожидая, когда он предложит мне пройти следом за ним в комнату для осмотра.
– Как долго может длиться это ухудшение? – спросил я его, пока сквозь тонкое прозрачное стекло он всматривался в мои зрачки.
Я сидел на ложе, покрытым несколькими слоями грубой небеленой ткани в яркой полосе света, пересекавшей длинное узкое помещение.
– Мне это неведомо, – его пальцы надавили на самые болезненно-чувствительные точки за мочками моих ушей, – если бы я знал больше об этой болезни, я бы не стал скрывать правду от тебя.
– Я боюсь за свои глаза, боюсь потерять зрение, – признался я ему, – лекарство, которое помогало еще месяц назад, теперь не действует, я вижу все хуже, боль не только в желудке, но и в спине, в пояснице, похоже на лихорадку, которая возобновилась спустя четыре года.
– Я ожидал этого, – он спокойно отошел к курильнице, в которой дымились семена, распространявшие легкий, чуть горьковатый, приятный запах.
Раньше я не замечал двух шрамов на его лопатке, но сейчас, когда он повернулся спиной ко мне, так что луч солнца освещал его с головы до пояса, я мог разглядеть их как следует. Шрамы походили на следы, оставленные когтями крокодила или леопарда.
Надо сказать, что Нуру достаточно силен и высок по сравнению с большинством мужчин, принадлежавших к старым семьям, некогда гордившимся своей связью со жреческими династиями, теми, кому не доводилось познать тяжкий труд и затрачивать силы на то, чтобы выжить в пустыне. Судя по тому, с каким почтением обращалась к нему Амун, он происходил из знатного и очень уважаемого рода. Однако он никогда не внушал мне доверия, что-то подсказывает мне, что за своей сдержанностью и молчанием он скрывает не только тайны занятий медициной, но и более опасные интересы. Во всяком случае, я не удивился бы, если узнал, что он входил в один из тех тайно существовавших в городе жреческих союзов, которые не выказывали особой лояльности по отношению к политике Птолемеев.
– Сколь бы я ни изучал причины твоего недуга, я менее всего готов поручится за то, что смогу остановить его развитие, даже если бы мне удалось наблюдать его с момента, когда он только поразил твое тело. Догадываюсь, ты возлагаешь гораздо большие надежды на помощь какого-нибудь фессалийского знахаря, – я вздрогнул, снова подивившись поразительной способности этого человека предугадывать мои мысли, точно, как в ту ночь, когда он не позволил мне обратиться к советнику Эвмену, стоявшему над трупом Клития Мелиуса, – но вряд ли среди них найдется тот, кто разбирается в воспалениях мышц и нервов, вызванных неизвестной причиной. Я говорю столь откровенно с таким человеком, как ты, потому что не сомневаюсь, что моя ложь только повредила бы теперь…
Я прислушивался к торжественному спокойному звучанию его голоса, на некоторое время позабыв, что речь шла о моей жизни.
– Что такое нервы?
– Герофил Халкедонский говорил о нервах, тончайшем волокне в человеческом теле, вдыхающем в него энергию жизни и связанном с мозгом, где рождается наша бессмертная сущность. Это волокно определяет и то, с какой скоростью циркулирует по сосудам кровь, принося нам воздух, и то, как много сил у нас остается, чтобы наши движения не теряли упругости, и даже то, какие сны мы видим. Этот ученый человек знал достаточно, но все же не больше, чем знали служители Анубиса еще тысячи лет до него. Эрасистрат же различал двигательные и чувствительные нервы, побуждающие сокращаться наше сердце, но ни тот, ни другой ничем не могли объяснить тех причин, которые оказывают внезапное убийственное и необратимо-разрушительное действие на эти тончайшие сети, пронизывающие нашу плоть.
– Иными словами я выслушал из твоих уст смертный приговор?
Кровь прилила к моему лицу, я вдруг ощутил яростное нежелание смириться с тем, что он пытался внушить мне. Нога у меня ныла и горела в том месте, где лезвие серпа когда-то оставило впадину на икре, вырвав кусок плоти.
– Я был среди тех, кому пришлось переходить пустыню с пятью глотками воды на день, неужели мне не суждено побороть эту заразу? Я не верю в чудеса, которые способны сотворить боги, но твоему искусству доверяю гораздо больше. Говорят, египтяне умеют воскрешать мертвых.
Нуру повернулся очень резко и встал прямо передо мной, так что я видел, как трепещут крылья его носа, но губы и глаза при этом оставались неподвижными. Он был все еще погружен в свои размышления, только частью из которых он только что поделился со мной.
– У меня есть два лекарства. Одно может принести ухудшение, второе убить тебя. Но болезнь, которая достигла своего критического момента, убьет тебя раньше, за полтора-два месяца, если отказаться и от того, и от другого.
– Я готов попробовать оба, – отозвался я, понимая, что, возможно, сам делаю шаг навстречу смерти.
Нуру жестом приказал рабу принести два узких запечатанных смолой сосуда объемом не более двух котилов.
– Я не возьму никакой платы, – добавил он и повелел рабу удалиться после того, как взял у него лекарство.
– Трижды в день его стоит пить до того, как соберешься принимать пищу. В противном случае все, что проглотишь, будет исторгнуто безо всякой пользы, я не знаю, каков будет результат, и никто этого не может знать, был лишь один случай исцеления посредством этого снадобья, но с тех пор никто не брался лечить им, и еще…
Он поставил сосуды на стол.
– Если ты умрешь, меня могут обвинить в том, что я со злым умыслом дал тебе яд.
– Так не случится, я оставлю письмо, в котором сообщу всем, что рискую добровольно, этого будет достаточно?
– Нет.
Я застыл в недоумении, что же еще я мог сделать, чтобы гарантировать его безопасность?
– Если произойдет так, что невозможно будет ожидать ничего, кроме самого худшего, отправь за мной Ганимеда, сына Гиппоменея.
Тут только я вспомнил, что пятнадцатилетний сын ювелира, когда заходил к Амун, однажды обмолвился о том, что бывает у Нуру, у которого желает более всего на свете обучаться искусству медицины и умению после смерти сохранять тело от тления.
Как я мог забыть об этом, и отчего я не подумал раньше? Все, что окружало меня в доме Нуру, в том числе и этот горьковатый запах благовоний, никогда не истощавшийся и не перестававший наполнять воздух, все должно было навести меня на мысль о том, что он, конечно же, был не только лекарем, но и бальзамировщиком.
– Сделаю, как ты просишь, – пообещал я ему, и, набравшись дерзости, добавил, – мы оба скорбим о смерти диойкета Мелиуса, не так ли?
Нуру смотрел на меня своими непроницаемыми синими глазами, едва заметно прищурившись.
– Мне жаль его, – ответил он не изменившимся ровным голосом, таким же каким только что предупреждал меня об опасности своего снадобья, – но должно быть такая судьба была угодна богам.
– Богам? Или царю или его шлюхам?
Он покачал головой.
– Мы живем в смутном мире в смутное время, ты можешь быть прав, но можешь и ошибиться.
Мне не нравилось его настойчивое намерение не отвечать мне прямо.
– Почему ты был тогда в доме Кадмона и почему помешал мне обратиться к Эвмену?
Нуру закрыл глаза и повернулся ко мне вполоборота.
– Я пришел в дом того, кто просил моей помощи, Клитий Мелиус был нездоров, он жаловался на печень и бессонницу, в ночь, когда его убили, я должен был принести ему лекарство. Все прочее тебе привиделось.
– Привиделось? – я не мог поверить своим ушам, что он способен был так беззастенчиво лгать. – Чего ты скрываешь так упорно? Может быть, знаешь, кто убийца?
Он снова повернулся ко мне лицом и взяв со стола оба сосуда, протянул их мне, давая тем самым понять, что мне пора покинуть его дом и больше не задавать вопросов.
– Если ты скрываешь правду, я узнаю ее. Кадмон мой друг, и его родственник был так же дорог мне за его великодушие и верность чести. Из всех, кто сейчас толкается при дворе, он, единственный достойный человек, был предательски убит, и я не забуду этого.
На том мы с ним и расстались, но я остался не слишком доволен ни его ответами, ни самим собой.
Глава 7
У самой ограды моего дома, ко мне подбежал раб, сообщивший, что его хозяин приказал ему дождаться меня, сколько бы времени это не заняло. Он умолял меня подтвердить в случае, если хозяин разгневается, что ему действительно пришлось ожидать меня. Сломав печать, скреплявшую послание, я увидел неровный и отрывистый почерк моего Кадмона. Обычно он сам не писал писем, но диктовал их каллиграфам, которых в доме диойкета было не менее двух, поэтому я заподозрил, что его содержание было важнее, чем могло показаться на первый взгляд.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
