Текст книги "Елка. Из школы с любовью, или Дневник учительницы"

Автор книги: Ольга Камаева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

– А я сегодня посмотрела – ничего они не держат. Стоят себе и стоят.

Действительно чудо…

28 сентября

Получила первое внушение. Сова вызвала к себе и минут десять выговаривала за низкую успеваемость. Мало того что за собственным классом не слежу – двоек нахватали, так еще и в других по своему предмету неудов наставила. Вцепилась, как в мышь на голодной ночной охоте.

Хотела промолчать, не выдержала. Слабенько, но попыталась оправдаться: ставлю не так уж часто и только тем, кто не готов. Не могу же я просто так тройки ставить!

– Просто так и не надо. Я понимаю, авторитет учителя очень важен. – Сова шумно вздохнула, но когти не выпустила. – Вы учитель молодой, педагогическим мастерством только начинаете овладевать… Стоит прислушиваться к старшим коллегам. У Марины Дмитриевны огромный опыт, железная дисциплина, все ее уважают – смотрите, перенимайте, учитесь! Не всем везет иметь такого наставника.

Сова кивнула в сторону раскрытого журнала:

– И успеваемость у нее высокая.

– Но у нее и классы – лучшие в параллели. Вы же сами знаете…

– Вы считаете, это главное? – Она поджала губы; мое стойкое сопротивление было для нее неожиданным и неприятным. – Задача учителя – дойти до каждого ученика, неважно – сильного или слабого. К любому можно – и нужно! – Сова, казалось, всей своей мощной грудью налегла на это слово: – Найти индивидуальный подход. Через дифференцированные задания, дополнительные занятия… В конце концов, у вас же не алгебра – почти сказки. Раз в месяц один пункт из параграфа можно кого угодно заставить вызубрить. Согласны, Елена Константиновна?

Я была не согласна, и Сова это видела. Она недовольно захлопнула журнал и почти швырнула его мне:

– И все-таки надеюсь, вы меня поняли. А на будущее запомните: двойки вы ставите не ученикам, а себе. Это вы не смогли объяснить, увлечь, заставить – как хотите. И когда в следующий раз решите поставить двойку, вспомните мои слова.

Короче, сам дурак. Точнее, дура.

Вот я, оказывается, что преподаю: сказки! Выучить один пункт в месяц! Не лишнего ли? Давайте уж тогда абзац, и не за месяц – за четверть! Или – еще лучше! – за год!

А двойки, может, вообще отменить? Не ставят же единицы. Хотя вру: у Захарова стоит. Правда, географичка успокоила: не переживайте, пересдаст, а кол легче всего исправить на четверку. Нет, такой не считается…

Мадам меня выслушала, но возмущение не поддержала.

– Сама подумай: ну наставишь ты двоек, а потом что? Не успеешь оглянуться – надо четвертные выводить, придется с лентяями после уроков сидеть, время терять. Тебе это надо? А придется, потому что за четверть двойку тебе никто поставить не даст.

– Почему?!

Мой запал – пять минут назад огромный и плотный, как туго надутый воздушный шар, распиравший меня изнутри, – начал потихоньку таять.

– Потому что показатели упадут, всю отчетность вниз потянешь, и не только по нашей школе – по всему городу. А проблемы никому не нужны. И поэтому выхода у тебя только два: либо бултыхаться с этими двоечниками, либо ставить неуды по минимуму, только в самых крайних случаях.

– А если Титов встает и внаглую: «Некогда было учить – гулял»?

– Вот это и есть крайний случай. И вообще… Будь… как тебе сказать?.. Немного хитрее… Ведешь опрос – прикидывай: кого спрашивать, а кого не стоит. Сама в школе не училась, что ли… В дебри пока слишком не лезь – азы бы усвоили. Слабым лучше давай что-нибудь письменное, так проще на трояк наскрести. И еще имей в виду: подряд две двойки в журнал ставить нельзя, хоть одну клетку надо пропустить.

– А это зачем?

– Чтобы было куда положительную оценку поставить. Мы, дорогая моя, каждую двойку обязаны закрыть.

Шар прощально выдохнул и обвис безжизненной тряпочкой.

Не ставь. Пропусти. Обязана.

Кнут отобрали, а на одних пряниках далеко ли уеду? Что ж с тобой делать, Титов?

30 сентября

В воскресенье ездили с мамой за город. Обожаю осенний лес! Обожаю его прощальное многоцветье, тихое шуршание листвы под ногами и такую гулкую, звонкую тишину, что, кажется, поднимешь голову, крикнешь счастливо: «А-а-а!» – и долетит оно до самых высоких, чуть видимых облаков…

Погода выдалась чудная, а на полянках солнышко пригревало так, словно передумало переходить на зимнюю халтурку и решило взять сверхурочные, чтобы вернуть лето. Грибов оказалось мало, да и преступление утыкать взгляды в землю, когда кругом такая красота. Мы гуляли, подставляли лица под теплые, ласковые лучи, улыбаясь то ли солнцу, то ли самим себе…

И все-таки с пустыми руками лес, как гостеприимный хозяин, нас не отпустил. Уже выходя, увидели расползшиеся по краю опушки колючие заросли шиповника. Кусты отчаянно сопротивлялись, но ягоды были такими крупными, так блестели на солнце красными глянцевыми боками, что я залезла в самую гущу. Боевые потери – пара глубоких царапин – стоили полученной контрибуции: целого пакета ярких, словно лакированных ягод.

Написала и вдруг представила картинку: зимой достаешь этакую красную, чуть подвядшую шиповину, поддеваешь хвостик ноготком, а изнутри выскакивает «С», витамин то есть. И спрашивает: «Что, новая хозяйка, надо?» – «Приболела, – говорю, – немного». – «Это мы мигом исправим!» И красные ягоды одна за другой падают в термос. Погибая, спасают других…

В существовании всего есть свой смысл.

Даже насильника, убийцы? Или того, кто бросает собственного ребенка и спокойно после этого живет?

Так, Ленка… Не заводись. Любишь ты со всякой мелочи перескакивать на глобальные философские темы!

А как хорошо начинала: про грибы, про леса… И теперь на сон грядущий весь этот позитив – коту под хвост? Лучше иди-ка, попей чайку.

Ну тогда обязательно с конфетой из дяди-Витиной коробки!

2 октября

Получила расчетку на первую зарплату.

Ощущение: да, не копи царя Соломона…

Конечно, у меня только двадцать часов и классное руководство, нет ни факультативов, ни надомников. Хотя для меня и эта нагрузка большая. Голос уже приходится спасать теплым молоком с инжиром – фруктом дорогим, но в таких случаях незаменимым.

У Мадам в общей сложности тридцать два часа, у Лили с Наташей (тоже наши исторички) – по двадцать восемь. Не представляю, как можно устный предмет вести по пять-шесть уроков в день. А ведь к ним еще нужно подготовиться. И классное руководство – это же как минимум полставки. Бумажек – нужных, ненужных – тьма, не думала, что в школах такая бюрократия.

Понятно, что учителя часы от нищеты хватают. Но тогда непонятна конечная цель: нужно, чтобы они с голоду не умерли или все-таки хорошо учили? Ведь неспроста же взялось понятие ставки! Кто-то умный утвердил, что восемнадцать часов – норма. Если сталевара или пекаря на полторы ставки определить, они быстренько ноги протянут. А учителя, выходит, можно и на полторы, и даже на две.

Нет, сверх нормы хорошо только тараканов бить.

Недавно наша «немка» рассказывала: еще во времена ГДР она ездила туда к родственникам, и ее поразила одна деталь. Ставка учителя там была примерно как у нас, но при рождении каждого ребенка сокращалась на два часа. Была, к примеру, шестнадцать, а родила двоих – становилась двенадцать. Но зарплата-то начислялась за шестнадцать!

Меня это тоже поразило. Хотя на самом деле все правильно: в первую очередь мать должна заниматься воспитанием собственных детей, и это не должно бить ее по карману.

Все гениальное просто. Но… Слишком уж оно хорошо, чтобы быть правдой. Наверное, «немка» все-таки немного присочинила. Я ее понимаю: очень хочется, чтобы желаемое хоть где-нибудь было действительностью. Пусть даже в стране, которой давно нет.

5 октября

Поздравляю!

Сегодня мой первый День учителя! Даже не ожидала, что будет так здорово. Уроки, конечно, никакие. Зато и учителя, и ученики – нарядные, веселые, все друг друга поздравляют.

Мои пришли перед первым уроком и подарили настоящий букетище. Целый день стоял на столе, и целый день все, кто заходил, ахали. Приятно, черт возьми!

Мадам по поводу праздника собрала нас после уроков на «рюмку чая». Историков в школе четверо. Еще директор, у него полставки, и все время исключительно в пятых. Лиля смеется: никак не может усвоить программу, вот и оставляет себя на второй год.

Она вообще очень бойкая, за словом в карман не лезет. Мне кажется, ее даже Сова слегка побаивается – вдруг при всех что-нибудь ляпнет. Муж у Лили дальнобойщик, дочка ходит во второй класс, сынишка – в садик, живут со свекровью. В общем, классика жанра.

Наташа совсем другая. Ее хочется защищать. Даже мне. И даже Сове: Наташа пришла в прошлом году, и Сова уже дважды давала ей самых маленьких – пятые и шестые. На перемене на нее смешно смотреть – точно наседка с цыплятами: галдят около нее, прыгают, к крылышку жмутся… Девушка Наташа свободная, хотя фигурка, личико – все на месте. И характер ровный, без заскоков. Как сказала бы Ирка, «степной». Любительница всяческих ассоциаций, Ирка считает их проявлением если не самого ума, то его оригинальности, а потому вставляет по поводу и без. Вот у Мадам по ее шкале норов «горный»: твердый, неприступный; в хорошую погоду можно белоснежные вершины увидеть, но есть опасность и под лавину попасть. А у Лили характер «речной»: с ледяными ключами, потаенными омутами, бурными перекатами, и, куда течение должно в конце концов вынести, кажется, она и сама толком не знает. А то возьмет вдруг и найдет себе новое русло и опять потечет, понесется без оглядки…

– Ну, если не тайга (она велика, но жидковата) и не импортные джунгли, то наш родной дремучий лес – точно, – говорила Ирка уже про меня. – И чего в тебе только не пасется! Иногда без ружья лучше не подходить, – смеялась она.

Я тихонько ворчала; казалось, что насчет меня Ирка, конечно, перебарщивает, и взывала к маме. Та шутливо отмахивалась:

– Не знаю, лично я лицензию на оружие не оформляла.

В общем, ландшафт у нас получился весьма разнообразный. Есть где погулять.

Зато не скучно!

8 октября

Дали зарплату, а я уже порядком потратилась. Мама сказала: все правильно, первая получка должна запомниться. А глаза грустные.

Но ведь действительно должна запомниться! Еще летом в отделе подарков наткнулась на две изумительной красоты чайные пары. Попросила продавщицу показать поближе и долго смотрела на выпуклую фарфоровыми боками чашку – ну точь-в-точь раскрывший атласные лепестки лотос. Девушка не отходила и все тревожно поглядывала – товар дорогой, как бы не разбила… Стало неудобно, и потом я в отдел заглядывала лишь мельком: не купили ли?

И вот они мои. С пушистыми (чуть не написала «душистыми»; и не соврала бы – действительно как живые!) соцветиями сирени и нежной зеленью на молочной белизне, с золотым ободком по волнистому краю. Тонкие, хрупкие, звонкие – из таких пьют в благородных домах. А чем мы хуже? Вот и грохнула треть зарплаты. За возможность полчаса в день чувствовать себя аристократкой не так уж много.

10 октября

Напросилась к Танюше на урок. Неужели такое еще бывает? Тишина, никакой суеты, дерготни, все спокойно, почти по-домашнему. Будто попала в очень правильный, идеологически выверенный фильм, какие столь умело мастерили лет пятьдесят назад. Ну почему у меня не так?! Почему у всех не так?

Танюша ответила не сразу и с некоторым сомнением:

– Ведь, если скажу, что главное – любить детей, не поверишь?

– Ну это было бы слишком просто, – разочарованно покачала я головой. – Разве я детей не люблю? – Но тут же спохватилась, вспомнив Рубина: – Да и нельзя всех подряд любить. Я что, и хамов с бездельниками должна обожать?

Еще не успела договорить, а уже поймала себя на мысли: еще пару месяцев назад такое разделение мне бы и в голову не пришло.

– А говоришь – «просто»… Умного да пригожего легко любить, ты попробуй глупого… Думаешь, мне было сладко? Тоже расстраивалась, переживала, один раз даже уходить собралась.

– Вы?! – не поверила я. – Из школы?!

– Я. Уже года два проработала, а тут новенький пришел. Умный, но своенравный и дерзкий к тому же. Я ему слово – он мне два. Что на уроке запомнит, с тем на следующий и придет. Учебник никогда не носил. Спрашиваю, почему, а он: больно нужно… Я кипячусь: чтоб завтра же учебник на парте лежал! В общем, нашла коса на камень. Однажды после очередной стычки стою у доски, домашнее задание записываю. В классе тишина, и только руку убрала – как об доску грохнет! Чернильницей запустил, а она тяжелая. Хорошо, что в голову не попал, мог на всю жизнь калекой сделать.

– И?..

– Что «и»? Поняла: в этот раз не изувечили, зато в другой убьют. Я ведь по молодости горячая была, упрямая… А вообще раньше, конечно, проблемы проще решали. Если родителей в школу вызывали – ЧП, а уж если к директору или на педсовет, тогда дело совсем дрянь. Могли по комсомольской линии пустить, собрание устроить, но от этого меньше толку. В крайнем случае в школу рабочей молодежи отправляли. Чего нормальных-то детей маять…

– А с тем мальчишкой что?

– В спецшколу отправили. Раньше не церемонились…

Мы помолчали. Не знаю, о чем думала Танюша, а я прикидывала: сейчас по-другому, сейчас только и делают, что церемонятся. А мне как быть? Ни комсомола нет, ни школ рабочей молодежи. Подозреваю, потому что нет и самой рабочей молодежи.

Танюша словно прочитала мои мысли:

– Знаешь, Леночка, с чего начни… Детей сразу полюбить действительно сложно. Ты дело свое полюби. А через него и остальное придет.

Почти обиделась:

– К каждому уроку готовлюсь, планы пишу…

– Конечно-конечно… – Она примирительно похлопала меня по руке. – Но – не обижайся! – одно дело дежурную отписку на полстранички написать, и совсем другое – действительно понять, что ты хочешь ребенку объяснить, чему научить. Глядишь, и он поймет. А когда люди вместе делом заняты, им не до конфликтов.

Чуть не вылетело: «Что значит дежурную?! И не полстраницы вовсе!» Хорошо, язык вовремя прикусила. Ее учат, время свое тратят, а она, вместо того чтобы благодарить, еще и ерепенится!

– Тот парнишка, что чернильницей запустил, я ведь его лет через двенадцать встретила…

– Прощения просил? – спросила я, почти не сомневаясь в ответе.

– Нет, – поморщилась Танюша от моего радостного ожидания, но решила закончить неприятный разговор: – Сказал, что я ему жизнь искалечила. После детской колонии еще дважды сидел, ни семьи, ни работы… Вот тогда я и хотела уйти из школы, даже заявление написала. Одно спасло: уже несколько выпусков было, да и кое-что понимать начала…

Она вздохнула:

– Поэтому, если не сможешь ладить с детьми, не терпи – уходи. Не порть жизнь ни им, ни себе. Никчемных учителей в школе и без тебя хватает.

Помолчав, добавила:

– А учебник – я потом узнала – у него отец по пьянке разодрал…

12 октября

Сегодня подсмотрела весьма показательную сценку.

Погода отличная, и после обеда я вышла погулять в скверик. Сижу на лавочке, читаю журнальчик. Ребятишки лепят в песочнице куличи, мамаши щебечут поодаль. В общем, идиллия.

Вдруг мальчишка с ревом бежит к матери:

– Катька!.. Со… совок отняла-а-а!

А девчонка жалуется своей:

– Ломка меня за воёсы делнул!

Мамы начинают разбираться, что первично, что вторично, и вот уже доходит до обязательного: «Да вы на своего посмотрите!..»

На самом деле совок оказался случайно затоптан в углу песочницы, а в пылу выяснения отношений пострадала не только Катькина косичка, но и Ромкин нос. Меньше чем через пять минут малыши игрушку откопали, помирились и забыли о слезах и царапинах. А вот мамаши не успокоились. Одна сидела неподалеку, и я слышала, как она рассказывала подошедшей подружке о ссоре «с этой, из третьего подъезда, у которой совершенно невоспитанный ребенок»:

– Ромочка у меня добрый, всегда всем свои игрушки дает… А Катька знаешь какая хитрющая! Она ведь специально совок спрятала, чтобы потом себе забрать. У нас уже столько игрушек пропало…

Подружка согласно кивала, временами поддакивала, и, подозреваю, именно ее поддержка способствовала буйству мамочкиной фантазии.

Вроде ничего удивительного, каждый защищает свое. В том числе с помощью собственной истории. Нет, уже идеологии.

Потому что история – это было так, как было. А идеология – это было так, как хочется.

История всегда одна, а ее интерпретаций – множество.

Вот и попробуй тут не спутать историю с идеологией. Особенно если такой цели не ставишь.

14 октября

Все думала о той мамаше у песочницы и сегодня не удержалась, провела на уроке маленький эксперимент:

– Конечно, это надо было показать вам еще полтора месяца назад, но лучше поздно, чем никогда.

Интрига сработала, и желающие нашлись быстро. Яковлева встала спиной к доске, Зайцев – метрах в двух от нее, спиной к классу.

– Закройте глаза! – скомандовала я. – И не подглядывайте!

Класс замер. Оба добровольца послушно закрыли глаза, и я вытащила из пакета мяч. Обычный резиновый мячик, в экстренном порядке арендованный у Лины. Подняла его так, что он оказался между ребятами на уровне глаз.

– А теперь откройте! Что вы видите?

– Мяч! – тут же выпалила Марина. Для нее это главное – быть первой.

– Детский мячик. Красный. Размеры называть или не… – обстоятельность вперед Мишки родилась.

– С чего это красный? Синий! – перебила его Марина.

– Нет, красный, – повторил Зайцев.

Она заглянула с его стороны и согласно кивнула:

– Красный… Но с…

– Подожди, – перебила я. – Теперь к остальным вопрос: кто прав?

– Зайцев! Он же сказал «красный», не Яковлева, – выкрикнул кто-то, даже не задумавшись. Скорее всего, из мужской солидарности. К тому же большинство в классе тоже видело только этот цвет.

Я обрадовалась: могли ведь и не попасть на крючок. Но виду не подала.

– Разве? Вы внимательно посмотрите, – и повертела мяч в руках.

Тут же посыпалось:

– Разноцветный!

– Половинка синяя, половинка красная!

– Никто не прав!

– Там еще желтая полоска посередине!

– Сине-желто-красный!

– И еще белые пятна! Считать?

– Тогда уж и царапины! Вон, на синем! Глаза разуй!

Увидели даже больше, чем я рассчитывала. Когда замолчали, сказала:

– Вот так и с историей. Один оценивает событие со своей стороны, второй – со своей, и не каждый, как Марина, пытается увидеть его целиком. Кому лень, кому наплевать… Пальцем не пошевелит, но свое твердит. Поэтому, прежде чем высказать мнение, сделайте усилие. Покрутите мяч! Но имейте в виду: чем ближе вы будете подходить и дольше вглядываться, тем больше нюансов найдете, тем сложнее будет сделать вывод. Поэтому посмотрели – опять отойдите, иначе так на пятнах и зациклитесь. Занятие трудное, хлопотное, но необходимое; если, конечно, вы действительно хотите понять, как было на самом деле.

За свои парты ребята возвращались в полной тишине. По-моему, класс здорово зацепило.

Зато я теперь точно знаю, с чего буду начинать уроки в новых классах!

18 октября

День выдался – замечательный!

Только что из гостей. Точнее, с новоселья. Маша пригласила – это Линушкина мама. Веселая, озорная и очень легкая, что нынче большая редкость.

Она несколько раз забегала по-соседски. То, пока вещи после переезда не разобрала, за какой-нибудь мелочью. То сдавала документы в паспортный стол – оставляла у нас дочку. Мама как раз пришла с ночного дежурства, вся разбитая, а тут ожила: «Линушка, давай оладушки печь», «Линушка, а вот у тети Лены где-то тут была книжка про принцессу, сейчас почитаем». Я даже немного поревновала.

Шучу, конечно.

Ну, может, так, самую малость.

А вчера Маша забежала:

– Вечером Леша прилетает, наконец-то их объект закрыли, оформил расчет. Так что завтра непременно ждем! И никаких отговорок! Какое новоселье без соседей?

Мы уже знали, что муж Маши строитель. А в их профессии всегда так: срок пишут плюс два-три месяца в уме. Это еще в лучшем случае.

Что подарим, решили быстро – одну из маминых картин. Долго выбирали, какую именно. Не жалели, просто искали подходящую, чтобы была и к месту, и к поводу. Остановились на моей любимой: белокрылая яхта заходит в портовую гавань. Даже стишок сложила, почти по классику:

 
Под ней струя светлей лазури,
Над ней – луч солнца золотой…
Она уже не ищет бури —
Она пришла к себе домой.
 

Уж простите, Михаил Юрьевич, допущенную вольность…

Утром выяснилось, что самолет из-за тумана задержали, и прилетит он только к обеду. Маша решила ничего не отменять, и Леша должен был прибыть в буквальном смысле с корабля на бал.

Правда, гостям все равно пришлось немножко подождать. Женщины курсировали в районе кухни, что-то дорезали, дораскладывали. Но это была уже та неспешная суета, когда умаявшаяся за день хозяйка могла расслабленно вздохнуть: успела… Мужчины то садились в зале, то выходили на балкон покурить – чем дальше от накрытого стола, тем легче ждать.

Я разглядывала библиотеку. В любой квартире всегда первым делом смотрю книги. Даже – похвастаюсь! – вывела собственную формулу: скажи мне, что и как хозяева читают, и я скажу, будем ли мы друзьями. Лично меня она никогда не подводила. Важно только правильно расставить в ней все известные факты, тогда неизвестного в будущем окажется по минимуму.

Может, кому-то покажется странным, но я не люблю новые книги. Они у меня вызывают подозрение – как люди, с которыми никто не разговаривает, потому что они либо заумные воображалы, либо чопорные гордецы, либо вообще неадекваты. К хорошей книжке, как к другу, – к ней возвращаются; без нее не могут ни есть, ни спать; иногда ей гадят в самую душу брызнувшим из помидорины соком, а через много лет, случайно взяв в руки, старательно разглаживают загнутые уголки и пытаются отковырнуть присохшее к странице томатное семечко. Оно отпадает мгновенно: кажется, только этого и ждало – столько лет прошло, все давно прощено…

Нет, я вовсе не хочу сказать, что мне нравятся те, у кого грязные книжки. Главное, чтобы люди их читали. Ну не может человек остаться прежним, если он страдал вместе с Мастером и Маргаритой, или любил с Джейн Эйр, или плакал над «Хижиной дяди Тома»! И он точно не может быть подонком, если открывает эти книги снова и снова. Какая разница в поиске чего – умного собеседника, спасительных ответов или хотя бы неясных подсказок. И еще он – неравнодушный, а с таким всегда интересно общаться. Правда, дружить тяжело. Ну а жить чаще всего вообще невыносимо.

Точно знаю другое: мне не нравятся те, у кого книжки стоят лишь для декора. С праздничной позолотой на обложке, тщеславным экслибрисом на форзаце и неразрезанными страницами внутри. Могу спорить даже на деньги: такие «книголюбы» и окружение подбирают по принципу нужности и престижности – нынешней и перспективной. А до самих людей им нет совершенно никакого дела. Значит, и на меня им будет наплевать. Тогда мне они зачем?

У Маши книжек оказалось немного, но кое-кого из старых знакомых я встретила. Видно, что покупали от случая к случаю, но выбирали именно то, что хотели, на полках не было и намека на серии. По томику Шекспира и Булгакова – привет от классиков. Рядышком рассказы О'Генри и пьесы Шоу – значит, с чувством юмора все в порядке. Еще пара знакомых корешков: «Американская трагедия» и «Оливер Твист». Наверное, многие опять меня не поймут, но я люблю неспешные романы, кропотливо и скрупулезно, вплоть до складочек на фраке и морщинок у глаз выписанные образы. Такой странный по нынешним временам выбор определили две вещи: мамин вкус и моя болезнь. Совпали ее желание и мои возможности. Сначала мама сама читала вслух, но со временем и я полюбила вязкое, тягучее действие. В нем нет суеты, но есть проникновение в суть. И не остается выбора – все герои становятся близки, и временами я, как Диккенс, смеялась, спорила или даже ругалась с ними. Жаль, что нельзя было дать тумака – иногда хотелось.

Еще на полках теснились: немножко Дюма, немножко детективов, пара мягких обложек с парящими в облаках златовласыми блондинками – куда ж без них…

Отдельно стояло несколько толстых книг тех непритязательных серо-буро-малиновых цветов, по которым мгновенно определяется – учебники. Я не ошиблась: что-то про сопромат, строительные конструкции и другие вещи, понимание которых для меня завершается уже на заголовке.

К жизни вернул послышавшийся в коридоре шум, легкий Линин топоток и ее радостный крик: «Папка! Мой папка приехал!» Я даже представила, как это: входишь, распахиваешь руки, и тебе в объятия падает сначала маленькая дочка, потом любимая жена. Ты стоишь счастливый от их искренней радости, уже щедро накрыт стол, и вокруг самые близкие, самые родные… Представила столь явственно, что на глаза навернулись слезы – как же хорошо!

Я не стала выходить в прихожую: зачем им посторонние в такой момент? Под чужими любопытными взглядами тяжело быть искренним и открытым настолько, насколько истосковавшееся сердце готово в самое первое, самое яркое мгновение встречи.

Из коридора суматоха постепенно расползлась по квартире. В ванной зашипел душ, кто-то громко потребовал для хозяина тапочки и чистую рубашку, зазвенела в торопливых руках посуда, мужчины с нескрываемым облегчением загромыхали стульями и табуретами, расставляя их вокруг стола.

– Вы тоже занимаетесь строительством?

Я вздрогнула от неожиданности: вопрос прозвучал прямо за спиной, почти над ухом. И адресовался мне – в руках я все еще вертела какой-то учебный талмуд.

– Нет… Да… Немного…

Самой сейчас стыдно. Посмотреть со стороны – смех, да и только: стоит расфуфыренная девица двадцати двух лет, вцепилась в умную книжку, а сама двух слов связать не может!

А что я могла сказать? Сердце мое ухнуло куда-то вниз, и я даже сомневаюсь, задержалось оно в пятках или выскочило и закатилось куда-нибудь за дальнее кресло. Разум, судя по ответу, тоже меня покинул. Я стояла, чувствовала, как кровь предательски приливает к щекам, и горячие пятна одно за другим начинают жечь кожу. Как всегда: стоит случиться малейшей неожиданности и – вот вам красна девица!

(Ну, Ленка, если у тебя в роли «малейшей неожиданности» мужчины, проявляющие к твоей персоне интерес, то ты бессовестно набиваешь себе цену! Уж меня-то не обманешь!)

Он был шатен, на вид лет тридцати, ростом выше среднего. Если сейчас кто-то спросит про цвет глаз или форму носа, не отвечу – не помню. Приятные, хотя и некрупные черты, но ничего уродливого, от чего стоило бы старательно отводить взгляд. Наоборот, на него хотелось смотреть, особенно когда он улыбался: в лице появлялось что-то неуловимое и необъяснимое, но удивительно детское и родное. Может, это из-за маленьких ямочек на щеках?

В память почему-то врезалась рубашка цвета чуть припыленной бирюзы, в тонкую кремовую – в тон джинсам – полоску, она очень шла ему. Наверное, просто лекала оказались удачные, но молодые девушки не склонны замечать подобные мелочи жизненной прозы. За красивой рубашкой им видится безупречный вкус, хорошие манеры, тонкая душа. Да что там! – они ухитряются рассмотреть за ней и счастливое беззаботное будущее…

Недавно читала про исследования психологов: оказывается, для того чтобы понять, симпатичен тебе человек или нет, достаточно всего нескольких секунд. Не помню точно, то ли пятнадцать, то ли двадцать. Мне хватило, кажется, трех.

– Не понял… – От столь откровенной неадекватности мужчина даже растерялся. Еще один подобный ответ, и точно сидеть мне весь вечер в одиночестве.

– Немного, – повторила я, изо всех сил давая себе установку не краснеть. – Я неплохой специалист по строительству воздушных замков. Вам такой не нужен?

Даже дыхание перехватило от собственной наглости. До сих пор я себя в склонности к кокетству не уличала.

Но гостя мой пошловатый реверанс нисколько не смутил. Наоборот, кажется, он даже обрадовался: во-первых, собеседница оказалась вполне вменяема, во-вторых, явно не прочь поддержать знакомство.

– Не только нужен – жизненно необходим! Вы знаете, с чего начинается любой проект?

Ну сколько раз давала себе зарок: не хочешь выглядеть полной дурой – не болтай о том, чего не знаешь! Ирка, правда, всегда парировала: дура – это как раз та, которая с умным видом треплется только о том, в чем разбирается. Главное правило удачного знакомства или даже супружества: мужик не должен сразу хвастаться кошельком, а женщина – мозгами. На первых порах вообще можно нести полную чушь. Это даже вызывает определенный интерес: неужели действительно настолько глупа? – нет, не может быть! И пока суть да дело… В общем, лучше недолго быть дурой, чем долго незамужней.

– С мечты, – ляпнула я первое, что пришло в голову, и, конечно, опять не особо умное. – То есть практически с воздушных замков.

Он неожиданно посерьезнел и посмотрел на меня куда заинтересованнее. Может, и впрямь задумался: «Неужели действительно настолько глупа?» Хоть сквозь землю провались!

Но мужчина рассмеялся:

– Каюсь: думал, будете морочить голову всякой ерундой про расчеты, чертежи. А вы действительно профессионал – начали с самого главного!

И так вдруг стало легко и свободно! Он еще что-то спросил, я начала отвечать, внезапно параллельным умом сообразив: это же Леша, Машин муж. Остальные гости за время ожидания уже примелькались, но пижонистый шатен среди них замечен не был. Значит, пришел последним. И трусливое сердечко, только-только вернувшееся на положенное место, горестно сжалось – отношения с женатыми были для меня под жестким табу. Наложила я его давно, еще в детстве, дав зарок никогда в жизни никого не лишать отца.

Фраза оборвалась на полуслове. Не знаю, сколько еще глупостей я бы надумала, не появись, наконец, Маша. На огромном блюде, больше похожем на маленькую, но настоящую лодку, она несла остроносую рыбину, аппетитно лоснившуюся янтарной копченой спинкой.

– Штрафная с опоздавшего. – С трудом высвободив место между тарелок, она водрузила блюдо в центр стола. – Лешина бригада презентовала. Говорит, обещали две такие, если вернемся. Что, Леш, может, поддадимся на их коварный гастрономический шантаж?

– Да нас и здесь шикарно кормят, – весело откликнулся появившийся в дверях невысокий мужчина. – Правильно я говорю? – повернул он голову к сидевшей у него на закорках Лине.

– Шикарно! Шикарно! – подхватила та с детской легковерностью, егозя и стараясь забраться повыше. Но легкое сомнение у нее все же возникло: – Пап, а манная каша – это шикарно?

– Еще как! – засмеялся он. – Но этим изыском мама нас будет завтра кормить. А сегодня уж как-нибудь осетринкой обойдемся, идет?

– А осетринка – это шикарно? – Лине явно нравилось новое слово, и она с удовольствием вертела его на язычке.

– А вот мы сейчас попробуем…

Шатена звали Сергей. Он действительно пришел вместе с Лешей: работал вместе с ним и по совместительству приходился двоюродным братом, хотя внешне они очень отличались. Сергей – легкий, поджарый, больше похож на быструю гончую. Алексей – плотный, кряжистый, с наметившимися уже залысинами и брюшком, скорее напоминал бойцовскую собаку, которая своих не тронет, но врага разорвет в клочья. И не обманывайся тем, что пока добродушно виляет хвостом.