Текст книги "Настя как ненастье (СИ)"
Автор книги: Ольга Горышина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)
6 "Просто закрой глаза!"
Настя крутилась перед зеркалом в прихожей – хотела видеть себя в полный рост. Ювелирную работу, которую проделала иголка с ниткой, она рассматривала в зеркале в ванной, а сейчас впервые увидела себя в королевских кружевах. Впервые, потому что боялась надевать их дома, чтобы мама чего дурного не заподозрила: про позирование в семье никто не знал. Ксюша держала язык за зубами, а Славка к ним домой давно уже не приходил. Впопыхах переодеться в туалетной кабинке, потом скрыть красоту повседневной одеждой и все… В белье она никогда не позировала. Всякий раз приходилось снимать его в закутке и заворачиваться в халатик, чтобы выйти к художникам. Для нее белье служило своеобразным порталом в мир богинь. Надела кружева и ты больше не Анастасия Зимина. Ты – Венера, по меньшей мере.
Но сейчас кружева почему-то не окрыляли, хотя Настя и не находила в своем теле никакого изъяна. Но это для себя она красавица, а Кеша может отыскать много чего для него неприемлемого… И забрать назад слова об отношениях ему ничего не стоит – что, впрочем, будет самым верным решением: чем раньше он уйдет, тем меньше будет слез… Так хотелось в это верить. Особенно моргая мокрыми ресницами.
Настя крепко зажмурилась и распахнула глаза: нет, нет, нет… Она не может плакать, не должна, не сейчас… Не тогда, когда богиня надежды все еще осеняет ее своим прозрачным крылом.
Настя сорвала с вешалки сарафан и, одевшись, снова взяла в руки телефон. Кеша позвонил два часа назад сказать, что задерживается, а за последний час прислал аж целых три сообщения, что не знает, во сколько приедет. Никаких новых сообщений не пришло. С собой делать уже было нечего – если только в тысячный раз расчесать волосы. И она присела на диван.
Перед ней на журнальном столике лежали давно подсохшие акварельки. Одной фразы про салатные шторы оказалось достаточно, чтобы Настя в конец извела зеленый карандаш. Лучше всего в зеленом варианте смотрелся кактус, который она мечтала поместить на стену в рисованном, а на кухонное окно в живом виде. Высокий, колючий и красивый – как и владелец квартиры. Зеленый цвет в других комнатах она разбавила рыжеватым, хотя и не была уверена, что непереносимость рыжих волос не распространяется у Кеши заодно и на ковры, занавески, а также мелкие аксессуары. Но ведь это всего лишь наброски, она же ничего не трогала – кроме дверных ручек в две закрытые комнаты, которые оказались абсолютно пустыми. Белые стены и серые занавески. Сюда, наверное, заходили только проветрить и пропылесосить. Все стерильно и печально, как в больнице. И Настя захлопнула двери, не успев открыть, точно боялась подхватить вирус хандры. Подо что хозяин пожелает в итоге приспособить пустующие комнаты, пока непонятно, и Настя их не трогала даже в мыслях.
Вымытые кисточки аккуратно стояли на краю раковины в пластиковой бутылочке из-под йогурта, которую Настя вытащила из помойного ведра. Она вернулась на кухню, чтобы заварить чаю. О нем молил пустой желудок, которому она отказала даже в бутерброде. По дороге от метро Настя съела мороженое и хотела спокойно дождаться ужина. Но ужина все не было, а спокойствия – и подавно. Наконец, снова звякнул телефон:
– Все, Настя, сорок минут, и я дома. Мне ужасно стыдно, – проговорил Кеша почти шепотом, и Настя успела испугаться, что в машине он не один, но тут же отругала себя за дурь: в его машине шепот не поможет.
– Ничего страшного. Я жду.
– Спасибо.
Она еще не видела Кешу настолько серым. Точно его обсыпали дорожной пылью. Настя приняла из его рук пакет, но осталась стоять, как вкопанная.
– Что-то случилось? – спросил Кеша так же тихо, как говорил с ней из машины.
– Ничего, – замотала она головой. – Я хотела спросить у тебя…
Он улыбнулся. Однако улыбка тоже вышла какой-то серой.
– Обычный рабочий день. Ничего серьезного, честное слово. Просто чертовски устал.
Настя продолжила стоять перед ним, не двигаясь. Романтический вечер исчезал в тумане. Кешу бы сейчас уложить спать, одного, а не лезть с поцелуями. И потому Настя даже не подставила для приветственного поцелуя щеку. Впрочем, Кеша не сделал никакой попытки ее поцеловать.
– Там еще все теплое. Ты накрой пока на стол. А я в душ, ладно?
Она кивнула и наконец пошла на кухню. Достала тарелки, а потом задержалась взглядом на тонких высоких бокалах и с трудом заставила себя протянуть к ним руку. Куда ему пить? Да и ей тоже некуда. И, главное, незачем. Во всяком случае, сегодня. Но как же тяжело было удержаться, чтобы не обернуться к прихожей, когда Кеша прошел в душ, оставив, наверное, деловой костюм в шкафу.
Сервировка стола не заняла много времени, но и не подняла волшебным образом настроения. Насте давно не было так грустно из-за неудавшихся планов.
– Насть, а это очень красиво!
Она чуть не подпрыгнула от звука его голоса: в летних брюках и футболке, с взъерошенными полотенцем все еще мокрыми волосами и с раскрытыми веером набросками, Кеша стоял, прислонившись к дверному косяку. А она – у края стола, не в силах отлепить увлажнившиеся пальцы от стекла: и сам черт не разберет, дело ли тут в качестве самих набросков или же в том, кто их держал.
– Я старалась, – еле выговорила Настя, чувствуя в висках дикую пульсацию.
Да, она старалась и не только держа карандаш и мокрую кисть, но и сейчас – старалась стоять ровно, не заваливаясь на стол, и так же ровно дышать, чтобы сарафан на груди не ходил ходуном. Не получалось ни первого, ни второго – ничего!
– И что от меня теперь требуется, чтобы запустить проект? – Кеша улыбался, чуть тряся листами, будто настоящим веером.
Не могли же у него на самом деле дрожать руки. Хотя ему было жарко – шрам горел на щеке ярче обычного: видимо, Кеша не отрегулировал в душе горячую воду.
– Подпись?
Настя не знала, что отвечать, вот и молчала. Просто смотрела на него, будто год не видела. Или два? Или вообще лет так двадцать. Он пошел тогда в школу и вот только сейчас вернулся…
– Настя, ты чего?
Знала бы она, чего… Просто потемневшие его глаза превратились в два магнита, и она больше не могла смотреть в их бездну, вот и моргала судорожно.
– Ничего, просто…
Просто невозможно сказать правду – ту правду, которая хочет распластать Настю на его груди, чтобы больше никогда не отрываться от него.
– Я в январе стану тетей, – выдала она новость брата, хотя до сего момента и не вспоминала про беременность Милы, будто Илья ничего и не сообщал.
– Вот так дела… – Кеша еще больше расплылся в улыбке. – Поздравляю! Чего раньше не сказала? Я хоть бы его поздравил.
– Ты уже поздравил. Куда ж больше!
Она не нарочно заговорила так глухо. Просто голос пропал, будто все звонкие нотки в нем спалил вырвавшийся из груди жар. Шея под волосами увлажнилась, как в июльскую жару.
– И он мне только сегодня сообщил. Мама еще не знает.
– Вот как… А срок-то выходит не маленький.
Настя нервно кивнула.
– Мальчик у них будет. У Милы, его жены, дочка. В третий класс пойдет.
– Большая. Помогать станет…
Настя закусила губу. Как прекратить этот дурацкий, никому не нужный, точно украденный из дурацкого сериала, разговор? Она согласна на кальку с дешевого ужина, но только б это был их вечер, без Ильи, Милы, мамы так же, как и без представителей Кешиной родни. Ну чего же он до сих пор стоит в дверях и мнет листы? Ей не жалко акварелей, ей жалко драгоценных минут бесцельно утекающего вечера.
– Может, откроешь шампанское? – нашла наконец Настя правильную реплику.
И Кеша начал судорожно осматриваться, чтобы найти место, куда положить рисунки – и нашел, сверху на холодильнике. Потом достал шампанское и снова прижался спиной к дверному косяку, точно специально держал дистанцию. Или это невидимая защита стояла на магнитном поле вокруг Насти?
– Стрелять? – спросил Кеша за секунду до того, как Настя решила набрать в легкие воздуха и выдохнуть просьбу поскорее сесть за стол.
– Не надо.
Она действительно не хотела никакого иного шума, кроме звука собственного сердца. И его – но он стоял слишком далеко от ее ушей, которые пылали даже на таком расстоянии от предмета страсти.
Пробка выстрелила ему в ладонь, и из горлышка пошел дым. Один шаг, второй, и вот до Кеши можно дотронуться… Нет, еще нельзя, и Настя сжала дрожащие пальцы в крепкие кулачки, прижав их к таким же трясущимся коленкам. Кеша наполнил оба бокала и, дождавшись, когда пена чуть осядет, долил шампанское до самого края.
– Ты меня прямо ошарашила.
Кеша придвинул к ней стул и сел рядом, а не напротив, как тогда за завтраком. Протянул бокал.
– Я даже не знаю теперь, за что пить в первую очередь…
– За нас! – выдала Настя смело, не желая впускать в свой охранительный круг призраков чужого счастья. Ее собственное было еще настолько зыбко, что его мог развеять даже самый безобидный чих, и Настя старалась не поймать носом ни одного пузырика, делая первый обжигающий глоток, когда в ушах еще стоял звон бокалов и голос Кеши, прошептавший: «За нас!»
Но кто же эти «мы»? Неужели действительно «мы»… Настя смотрела ему в глаза, судорожно стараясь удержать ресницы приклеенными к верхнему веку: ей страшно было даже на долю секунды выпустить Кешу из вида – а вдруг возьмет и растает, как видение… Как сон, счастливый утренний сон, который спасает тебя от жуткой действительности, захватив в свой плен ровно через пять секунд после сработавшего будильника.
– Настя, не пей все, – Кеша даже тронул ее за запястье, чтобы отвести бокал от ее рта. – Сначала поешь. Ты ведь ничего не ела, да?
Настя взглянула на стол: Кеша почти ничего не отпил из своего бокала. И опустила руку – да так резко, что не будь бокалы правильными, точно бы расплескала все по тарелкам. Но не шампанское было б тому виной, а его краткое, легкое, но до жути болезненное прикосновение. Теперь она точно не сможет ничего проглотить – ни шницелей, ни картошки, ни овощей… Ничего! Желудок превратился в крошечный шарик, как в «Ералаше» газета во рту у итальянского учителя – в пульку для рогатки.
– Я не голодна, – сказала смущенно Настя, чтобы заранее получить индульгенцию для слишком скромного аппетита.
Но аппетит пришел, как и должно, во время еды, а возможно потому, что еда в рот попадала не с ее, а с Кешиной вилки. Настя едва удерживала спину прямой: следом за животом отяжелела грудь и тут же потащила за собой плечи. Это был самый длинный и самый мучительный ужин в Настиной жизни, а ведь Кеша так старался сделать его запоминающимся… И если бы он только не поднял тот же бокал для нового тоста… Но нет, сердце Насти радостно подпрыгнуло в груди: Кеша ничего не сказал про Илью. Он просто улыбнулся:
– Чтобы в нашей жизни с сегодняшнего дня были только приятные новости…
Настя мечтала не сводить глаз с Кешиного лица, но из-за дурацкой формы бокала пришлось запрокинуть голову, чтобы осушить его до дна… Да так сильно, аж до хруста шейных позвонков или до протяжного стона, который вырвался из Настиной груди вместе с пузырьками, ударившими в нос. Пальцы едва не разжались – но даже отпусти она сейчас бокал, его уже крепко сжимали пальцы Кеши, хотя тот и нашел его на ощупь, впечатав губы в Настино плечо. Она тоже отыскала опору в его плечах, а вот несчастный пустой бокал, пошатнувшись, рухнул в тарелку, потому что Кеше срочно потребовались пальцы, чтобы поймать рванувшееся из груди Настино сердце. А Настя еще сильнее смяла футболку, когда Кеша заскользил носом по ее тонкой шее к пылающей мочке.
– Второй бокал будет лишним, – прошептал он в самое ухо, обжигая ее прерывистым дыханием.
И вот Настя уже на ногах, хотя сама не вставала – это точно, как точно и то, что на ватных ногах она не в состоянии удержаться даже долю секунды. И если Кеша вдруг уберет руки… Но он их не убирал, его пальцы скользнули вниз к запястьям, чтобы переплестись с ее пальцами.
– Настя, закрой глаза.
Он не добавил «пожалуйста», но его голос прозвучал слишком мягко для приказа, но Настя подчинилась, закрыла глаза и только потом спросила:
– Зачем?
– Так надо, – ответил он.
И Настя не стала спорить, потому как поняла, что именно так и надо.
– Доверься мне и ничего не спрашивай.
Достаточно кивнуть, чтобы тут же, под пальцами почувствовать сердце Кеши: он прижал левую руку Насти к своей груди, а на второй сильнее стиснул горячие пальцы.
– Снимай тапки.
Мозг завопил – зачем? – но ноги уже толкнули тапки в сторону и нащупали босые пальцы Кеши.
– Что ты делаешь? – не выдержала Настя мозговую атаку и почти что открыла глаза.
Кеша предугадал ее желание:
– Не открывай глаза! Мы же договорились!
Обида в его голосе острой бритвой полоснула Настю по пальцам, которые Кеша прижимал к своему сердцу.
– Если откроешь глаза, я подумаю, что ты мне не доверяешь!
Настя замотала головой – она доверяет, доверяет, доверяет! Пусть не сомневается! И он больше не сомневался, потому сделал шаг назад, но для затаившей дыхание Насти это оказалось так неожиданно, что она с трудом удержала свои ноги на его ногах.
Он отступал – медленно, и выходило так, что она наступала. Он пятился, она – шла вперед. Он видел, куда идет, она знала, что он знает дорогу и покорно ступала на избранный им путь.
7 "Доверяй, не проверяя"
Настя изучила квартиру настолько хорошо, что даже с закрытыми глазами могла нарисовать план и указать точный метраж. Нога в ногу, нога на ноге, так и прошли они весь коридор, пересекли гостиную и наконец вступили в спальню. Неужели и здесь ей не позволят открыть глаза?
– Не отрывай глаз! – будто прочитал ее мысли Кеша.
Его детская игра не раздражала, но и не заводила – лишь возбуждала любопытство: Насте хотелось знать причину закрытых глаз, и она спросила. За вопросом последовала секунда тишины и короткий смешок.
– Не хочу, чтобы сегодня все было серым. Надоело. Если сильно зажмуриться, правда ведь все становится цветным?
Настя зажмурилась. Крепко-крепко, хотя и знала наперед, что все останется черным.
– Ты выключил свет?
– А я его не включал, – усмехнулся Кеша, захлопывая дверь. – Пожалуйста, останься с закрытыми глазами еще на пару минут. Хорошо?
Настя кивнула, но тут же вспомнила, что в комнате темно, и прошептала: «Хорошо!» И Кеша почти поймал ее ответ губами, отпустил наконец пальцы и сжал ладонями щеки, но лишь на мгновение. Пальцы тут же устремились вниз, чтобы спустить к локтям сразу обе лямки. Настя хотела сказать, что так сарафан не снять, что сбоку есть молния и что ее трудно отыскать, но ее языку было не до всяких там дурацких инструкций. И когда сарафин застрял на талии, Настя уже даже молила Венеру, чтобы Кеша не отпускал ее губ и подольше не находил молнии. Когда же пальцы в поисках застежки скользнули ей под грудь, она вздрогнула, но спустя мгновения дрожь охватила уже все тело, и Настя вовсе перестала ее ощущать – на смену арктическому холоду пришел жар тропиков, и мурашки, разбежавшиеся по спине, в одно мгновение превратились в дрожащие капельки горячей росы. Наверное, так чувствовали себя ведьмы, охваченные пламенем, не в силах через дым разглядеть лицо мучителя. И верно, Кеша рухнул к ее ногам, в голос проклиная всех дизайнеров женской одежды вместе взятых.
– Слева… Дай… Я сама…
По-прежнему с закрытыми глазами, перебираясь через его горячие пальцы, точно через горные хребты, Настя расстегнула молнию, которая даже хозяйке поддалась только с третьего раз, хотя руки не дрожали, пока не встретились с пальцами Кеши, который не отдал ей платье, а самолично довел ненавистную ткань до ее босых ног.
– Можно теперь открыть глаза?
– А что ты хочешь увидеть в темноте?
Она ничего не хотела, она не могла ничего хотеть, кроме одного – скорее избавиться от колючих кружев, впившихся в грудь. Но для этого не нужно было открывать глаз, и даже рта, который Кеша снова нашел безумно горячими губами. Зачем ему подсказывать элементарные вещи – застежку на выгнутой дугой спине найти намного легче, чем в складках ткани на боку.
И когда Настя вытянула руки, чтобы окончательно избавиться от бюстгальтера и наконец вздохнуть полной грудью, внутренний голос рассмеялся так громко, что сделалось страшно стыдно: и зачем ты, дура, чинила кружева? Зачем? Не понимаешь разве? Конечно, чтобы время пролетело незаметно. То, самое медленное и самое мучительное время, когда ждешь любимого, а он все не приходит. Но вот он рядом – она слышит его дыхание, чувствует сладковатый запах геля для душа – они пахнут одинаково и дышат тоже в унисон, или же все-таки он быстрее? А она не дышит вообще, боясь, что грудь выскользнет из его жадных губ, а кружева, стянувшие бедра, лопнут, натянутые сильной рукой. Как и дрожащая под коленкой жилка…
И чтобы не упасть, Настя сильнее сжала пальцами ткань футболки, натягивая ее на себя с таким же неистовством, как кучер поводья, чтобы остановить взбесившуюся лошадь. Но ее лошадь неожиданно встает на дыбы, и, взлетев в воздух, Настя не выдержала и открыла глаза, но вокруг непроглядная тьма, в которой работают лишь два чувства – осязание и обоняние, даже слух предает, потому что она не слышит ничего, кроме несущегося в никуда заячьего сердца.
Она даже не почувствовала под головой подушки – ей казалось, что перина так и будет бесконечно оседать под ней аж до первого этажа и даже ниже, глубже, до кипящей магмы, которая уже растеклась по телу и подпалила смятые простыни. Настя вытянула руку, чтобы ухватиться хоть за что-нибудь, а то так, казалось, ее унесет расплавленным потоком, но находила лишь воздух, пока под пальцами наконец не оказались горячие плечи.
– Настя, секунду…
Плечи исчезли, и она сумела оторвать голову от скользкого покрывала, а лучше бы не делала этого: лава схлынула, и тело в единый миг превратилось в холодный уголь.
– Настя, что-то не так?
Как, как он сумел почувствовать исходящий от нее холод? Или она слишком резко отдернула ногу, едва коснувшись его согнутой спины. Настя не смотрела ниже, под его пальцы – что даст ей игра теней и движение силуэта! Что темное настоящее в сравнении с прошлым, расцвеченным яркой болью! Она думала, что все забыла, но сейчас одной мысли о том, тяжелая рука вот-вот ляжет ей на колено, чтобы отвести в сторону, хватило, чтобы по телу прокатилась волна отвращения.
– Тебе холодно?
Пальцы, хранящие аромат недавнего ее безумного желания, теперь смешанный с приторным псевдоклубничным запахом, подтянули одеяло к ее груди, спихнув на мягкую, прохладную простынь.
– Так лучше?
Нет, лучше не стало. Теперь Настя зажмурилась без всяких просьб, борясь с желанием выставить вперед руки и, упершись в грудь, толкать, толкать, толкать до тех пор, пока Кеша не окажется на полу. И бежать, можно даже без простыни – голой, пусть даже на улицу, только бы подальше от запахов и запретных желаний.
– Настя… Открой глаза…
Его глаза горели ярче потушенных ночников. Как там говорят – два пальца с острыми ногтями резко вперед, и это будет больно, и пока он проморгается и очухается, у нее будет достаточно времени, чтобы сбежать.
– Насть, я упустил момент, да?
Какой момент? Она смотрела, не мигая, и черты его лица с каждой секундой становились все отчетливее и отчетливее.
– Прости, я просто разучился надевать резинку… Тебе нужно еще время? – Его рука скользнула вниз по окаменевшему животу и с трудом разжала стиснутые ноги. – Насть, в чем дело?
Он смотрел ей в глаза, а она – ему. В какой-то момент пламя в них потухло, но сейчас вспыхнуло вновь и вырвалось наружу, и ее снова бросило в жар – настолько сильный, что пришлось отбросить с груди край одеяла, но поймать холодный воздух не довелось:
– Насть, не надо через силу, – Кеша снова укрыл ее.
Теперь лицо пылало стыдом: она заварила всю эту кашу и теперь трусливо поджала хвост – то есть, ноги, и Настя покорно открыла их. Однако Кеша не пошевелил и пальцем. Только ссутулился еще больше.
– Настя, так не будет… Не держи меня за дурака… Тут одно из двух. Либо у тебя никого не было и ты просто нагло врала про первого парня, либо было, но… – Кеша выпрямил спину и запрокинул голову к темному потолку. – В любом случае, я не знаю, как должен себя сейчас повести…
Нет, он знал: его рука сразу скользнула вниз, и Настя еле успела перехватить ее, когда Кеша вознамерился сорвать резинку. Пальцы их правых рук снова переплелись.
– Кеша, прошло два года, – еле выдохнула Настя, боясь, что еще секунда, и она просто разрыдается у него на груди. – Извини, но это действительно снова, как в первый раз…
Настя говорила правду – она впервые испытала с ним то, о чем читала в дурацких романах, но как найти в себе смелость сделать следующий шаг?
Кеша поднял их двойной кулак к ее дрожащему носу.
– Еще раз соврешь, получишь в нос, поняла?
Она прижалась к его запястью губами и замерла.
– Настя, – Кеша запустил свободную руку ей под волосы. – Скажи мне правду, он делал тебе больно и поэтому два года ты никого к себе не подпускала? И ты думаешь, что со мной будет так же?
Она ничего не ответила, но нужны ли были слова, когда под его пальцами она втянула голову в плечи, собрав длинную шею в гармошку.
– Бедная моя девочка, – Его рука с шеи скользнула на ссутулившуюся спину и притянула Настю к груди. – Мы можем подождать. Когда сможешь, тогда сможешь.
Настя судорожно замотала головой, давясь слезами: только бы не разреветься, только бы… Он сейчас встанет и уйдет, уйдет до утра на диван. А потом проводит ее до дверей. Зачем ему такие проблемы, зачем? Нет, нет, нет…
Она так сильно мотала головой, что Кеша должно быть, испугался, что ее тонкая шея не выдержит и, бросив правую руку, которую продолжал сжимать, снова поймал в ладони обе ее щеки.
– Настя, так не будет… – он прижался к ней таким же влажным лбом. – Либо ты мне доверяешь, либо нет. Я могу… Нет, конечно, не могу даже представить, как тебе тяжело и страшно. Но если я могу хоть что-то сделать, чтобы убрать твою боль, скажи… Пожалуйста.
Настя стиснули дрожащими пальцами его запястья и, сорвав тиски его рук со своего лица, прижала к животу, в центре которого билось ее напуганное сердце.
– Ты уверена? – Кеша говорил тихо, но его голос все равно эхом разносился по всему ее телу, и, понимая, что ей его не перекричать, Настя лишь кивнула. – Тогда закрывай глаза.
Она покорно закрыла.
– Я не обещаю, что тебе будет хорошо с первого раза. Но мы научим твое тело не бояться, обещаю. Сейчас ведь главное, чтобы тебе не было больно, верно? Ты только помоги мне чуть-чуть…
И она тут же еще сильнее развела ноги в сторону.
– Не только так, – Кеша нагнулся к ней с поцелуем. Легким. Коротким. Дружеским. Хоть он и был в губы. – Пообещай не терпеть боль. Останови меня сразу, поняла?
Настя кивнула, так и не открыв глаз. Зачем? Она и так знает, что его глаза горят, как два уголька: опасно, но совсем не страшно.
– Настя, ты помнишь, что мне обещала?
Обнять? Губы совсем рядом, она слышит его совсем не ушами – она снимает слова с языка, осторожно касаясь его кончиком своего. Ах, надо было обнять… Для этого нужны руки, но опять же не глаза. Шея совсем рядом, горячая и влажная – такая же, как и каждый его поцелуй: короткий или длинный, легкий или глубокий. В губы, глаза, лоб, щеки, подбородок, шею – да какая разница… Она все равно уже не понимает, куда он ее целует, и главное – зачем оттягивает главное, точно рука больше не слушается его и не желает скользнуть с бедра на коленку, чтобы унять дрожь. Да и ее руки не могут оторваться от его волос и спуститься на спину, но ведь они не получали свободу, ведь они еще часть ее…
И Настя силой потянула их вниз к лопатками, а потом сразу вверх… Но это уже не она – это сам Кеша нырнул в ее объятья и в нее, и теперь она держалась за него обеими руками, но он все равно ежесекундно давал свободу ее губам – будто ждал, что с них сорвется крик «Хватит!», но с них слетали совсем другие звуки, которые никто, даже при большом желании, не сумел бы сложить в слова. Но Настя и не хотела говорить. Она хотела лишь одного, чтобы это вот никогда не кончалось, даже если она вовсе задохнется в обступивших ее со всех сторон темноте и подушках.
– Настя, я не могу больше, прости…
Кеша исчез, бросив ее на подушку, и она услышала скрип резинки, а потом почувствовала его прохладную руку на пылающем животе.
– Насть, я снова все испортил… Хочешь шампанского в качестве извинения?
Она ничего не хотела, только лежать, как лежала – не двигаясь, и не говорить. И Кеша не стал ждать ответа. Ушел, оставив дверь чуть приоткрытой, но та все равно громко хлопнула за его спиной – но даже тогда Настя не дернулась. Она открыла глаза и смотрела в потолок, не зная, какими словами возможно было б описать то, что она испытала, пожелай она выплеснуть чувства на бумагу в виде слов, а если взять привычные краски, то… тоже ничего не выйдет. Если только сорвать с влажного неба радугу и выжать из нее краски, точно из спонжа. Прямо на белую простыню или чистый лист ее новой жизни, в которой не останется места ночным кошмарам – она спрячется от них на горячей Кешиной груди, даже если придется свернуться на ней мягким котенком.
– Представляешь, все еще холодное. Вот это называется – экспресс-метод… Прости, но я целую неделю пускал по тебе слюни.
Кеша присел на край кровати и на ощупь отыскал Настину руку, чтобы вручить бокал, а потом зажег ночник: он умылся, и влажные волосы легли назад, полностью открыв лоб, на который, помимо приглушенного света ночника, падал отсвет горящих глаз.
– Поднимись. Иначе обольешься или захлебнешься. И то, и то плохо.
Он вытащил из-под Насти подушку и приставил к изголовью.
– Ну… – Кеша прищурился то ли на ночник, то ли на такие же яркие, как и у него самого, глаза Насти. – Первый блин комом. За вторую попытку!
Хрусталь звякнул, и Кеша так сильно ударил Настин бокал, что она чуть не выронила его, а потом сама, неловко покачнувшись, чуть не выбила себе зубы толстым краем: пришлось рассмеяться, и вместе со смехом ушла стыдливая неловкость, и Настя свободно прижалась лбом к прохладному плечу Кеши.
– Мышка, ты мышка, – он коснулся губами ее волос. – Интересно, я когда-нибудь сумею повторить ту идиотскую скороговорку про попугая…
– Если будешь повторять за мной… – произнесла Настя, касаясь носом родинки на его предплечье. – Однажды галок поп пугая в кустах увидел попугая…
– Настя, – Кеша подтолкнул ее руку с бокалом ко рту. – Сегодня я уже не в силах ничего повторить. Допивай и спать…
Настя кивнула и запрокинула голову, чтобы допить залпом: шампанское мягко разлилось в груди. Кеша поставил оба бокала на тумбочку и потушил свет.
– С какой стороны любишь спать? – спросил он, пытаясь хоть кое-как разгладить заломы на простыне.
– Рядом с тобой, – выдала Настя дрожащим голосом и затаила дыхание.
– Тогда просто падай. Это именно то, что я собираюсь сейчас сделать.
И мягко, пусть и за плечи, Кеша повалил Настю на подушку и вжался лбом ей в плечо.
– Прости, Настюш, что все вот так у нас получилось…
Она замерла, не в силах ни вздохнуть, ни заплакать, ни ответить – а хотелось сделать и то, и то, и то, и пятое, и десятое, только бы Кеша не чувствовал за собой никакой вины – если уж кому и извиняться тут, так это ей, но никак не ему.
– Хотелось повеселить тебя, а вышло…
Он замолчал и ткнулся ей в плечо уже губами.
– Это ты меня прости, – почти всхлипнула Настя.
– Да тебя-то за что прощать! – он развернул ее к себе, но не поцеловал. – За то, что один мудак обидел, а второй дурак не смог этого вовремя понять?
Она сглотнула подкативший к горлу ком.
– Настюш, ты даже представить себе не можешь, как это приятно, что ты доверилась именно мне.
Она подняла руку, но едва коснулась его щеки, как Кеша тут же сжал ее пальцы и поднес к своим губам.
– Я обещаю, что не подведу тебя, – прошептал он, отпуская ее пальцы. – Спи, мышка, а то попугай встанет ни свет, ни заря… Мне стыдно, но я украл у нас субботнее утро. Не хотел расстраивать тебя и портить вечер, который мы так ждали, потому не сказал ничего за ужином. Постараюсь управиться с делами до обеда. Постараюсь… Я уже боюсь что-то обещать.
Настя снова сглотнула – во рту сделалось совсем кисло.
– Ты поедешь в офис? – спросила она с надеждой. – Можно с тобой?
– Нет, со мной нельзя и я не в офис. Съезди к маме. Покажись, что жива-здорова. И я заберу тебя по дороге домой. Воскресенье я никому не отдам.
– Покатаемся по каналам на кораблике? – спросила Настя, жутко моргая влажными ресницами.
– А я думал, поедем за краской и новыми шторами, разве нет?
– Как скажешь…
– Я скажу спокойной ночи и спи, моя радость, усни… И я не шучу. Быстро спать.
Кеша развернул Настю лицом к окну, но оставил свою руку у нее под грудью.
– Если тяжело, скажи.
Настя мотнула головой, и волосы прошлись по носу, которым Кеша в них уткнулся. Тяжело? Ей никогда еще не было так легко. Возможно, она сумеет научиться дышать рядом с ним спокойно, а сейчас пусть он крепко держит в руках ее сердце, даже когда она спит.
