Текст книги "Волны над нами"
Автор книги: Ольга Хлудова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)
Я еще раз нырнула и провела рукой по дну. Камбала вырвалась почти из-под ладони и неожиданно быстро поплыла, лежа на боку. Немного дальше она опять залегла на дно. Это был маленький калкан, окрашенный настолько точно в цвет песка, с темными и светлыми пятнышками по серо-желтому фону, что я с трудом его нашла по двум бугоркам глаз и едва заметному контуру тела.
Краб-плавунец (портунус) отвлек мое внимание от камбалы. Я встречала этих крабов и в Лисьей бухте, но там мне все попадались мелкие экземпляры. Здесь их было больше, и они были значительно крупнее. Один из них бойко «бежал» в толще воды, немного накренившись на бок и поглядывая на меня стебельчатыми глазками. Он кинулся на дно и зарылся в песок, пустив облачко мути. Собственно говоря, даже нельзя сказать «зарылся в песок»: он просто мгновенно в нем утонул. На задней паре ног плавунца последние членики расширены в виде лопаточек. Ими он гребет при плавании, и они же помогают ему закапываться в песок с удивительной быстротой. После того как краб-плавунец зарылся, его можно схватить вместе с горстью песка. Правда, обычно в горсти, кроме песка, ничего не оказывается, но при известной настойчивости… Только сначала надо решить вопрос: зачем он вам нужен. Конечно, его можно съесть, но в нем так мало съедобного, что игра не стоит свеч.
На дне кое-где лежали серые камни, почему-то не обросшие цистозирой, как положено всем камням. Их поверхность была источена ходами, и из некоторых отверстий виднелись светлые края раковин. Мысленно оплакивая поломанные ногти, я принялась выковыривать ракушку из норки. Неожиданно камень оказался совсем мягким и хрупким. Он крошился под малейшим нажимом, и я вытащила ракушку, просто отломив вместе с ней кусочек камня, напоминающего ноздреватый швейцарский сыр.
Это был моллюск-камнеточец морской финик (фолас), у которого вся передняя часть створок покрыта зубчиками или бороздками. Ими моллюск стачивает, как рашпилем, довольно плотные породы, просверливая свои ходы.
Камнеточцы могут причинять большой вред, разрушая портовые сооружения, сделанные из мягкого камня. Интересно, что этот заключенный в своей норке моллюск интенсивно светится в темноте.
Вся добыча складывалась в широкие пробирки и банку, привешенные в холщовом мешочке к поясу.
Я держалась одной рукой за камень, чтобы меня не выбрасывало водой наверх, а другой продолжала шарить в песке. К великому моему удовольствию, я нашла несколько больших червей-амфитрит с розоватым венчиком щупалец вокруг рта и крангона, креветку, зарывающуюся в песок.
В илистом облаке, поднятом моей возней, сновали такие крошечные ракообразные и черви, что я не решалась ловить их руками, боясь повредить нежные прозрачные тельца. Их надо ловить дражкой или сачком и потом крошечным тюлевым сачком величиной в пятак или большой пипеткой выбирать поштучно из воды.
Пробирки наполнялись, а илистая завеса становилась все гуще. Я уже шарила вслепую. Пришлось отплыть подальше и передохнуть на поверхности.
Я нырнула еще раз и только нацелилась на темное отверстие чей-то норки, как мой взгляд упал на небольшую, сантиметров в двадцать рыбку с черным пятном на спинном плавнике. Ее вид сразу отбил у меня охоту копаться в песке на ощупь. Морской дракончик (его еще называют морским скорпионом) лежал до половины зарывшись в песок. Его узкое золотисто-желтое тело с темными рваными полосками пятен было видно только вблизи. Я вспомнила, как мы ловили ставриду на самодур в районе Батуми и как закричал на меня капитан Каро, выхватывая у меня из рук леску, когда я хотела снять с крючка странного желтоватого бычка с темными полосками. Рыбу веником смахнули с самодура и отправили за борт. Это была моя первая встреча с морским дракончиком.
Через несколько дней после этого я познакомилась с рыбаком, приходившим на рыбстанцию. Он месяц болел после того, как выбирая улов, наколол ладонь о ядовитые шипы. У него все еще была перевязана рука, и он жаловался на сердечную слабость и боли в руке и плече, хотя считалось, Что первая опасность уже миновала.
Пожалуй, дракончик – самая опасная рыба Черного моря. Острые лучи спинного плавника и шипы на жаберных крышках имеют ядоотделительные железы. Симптомы отравления такие же, как и при ранении хвостовым шипом морского кота, но болезненные явления протекают еще интенсивнее. Впрочем, это не мешало нам регулярно получать на завтраки, обеды и ужины жареных морских дракончиков. Сын нашей Ефимовны ловил их в сеть в числе прочей мелкой рыбы. Не можем пожаловаться, ели с удовольствием и только горевали, что порции были маленькие. Но для его приготовления, кроме сковородки и масла, надо еще иметь и ножницы.
Манера дракончика зарываться в песок так, что над грунтом торчат только глаза, приводит иногда к неприятным последствиям. На него наступают купающиеся и получают очень болезненные уколы. Я не стала приставать к дракончику. Подумаешь, невидаль!
Лужайка зостеры издали кивала мне зелеными космами. Ее нежно-зеленые листья похожи на шелковистую травку лугов. Это действительно трава. У нее есть настоящая корневая система, которая отсутствует у водорослей. Песок и ил – самая подходящая почва для зостеры, и она также типична для песчаного грунта, как цистозира для каменистого.
Я внимательно осмотрела заросли, прежде чем начать поиски мелких животных. Всегда есть вероятность, что там залег морской кот. И когда имеешь дело с этим «симпатичным товарищем», некоторые предосторожности отнюдь не лишни. Но, кроме нескольких зеленушек, кстати сказать, действительно довольно зеленых зеленушек, я пока еще никого не видела.
Креветки стояли толпой среди шелковистых листьев. Их полупрозрачные тельца просвечивали в лучах солнца. Но не их я искала, медленно перебирая и раздвигая пучки травы. Мне нужен был хороший, большой травяной краб, которого я обещала привезти неутешному хозяину покойной крабихи Лизаветы. Она подохла еще весной от неизвестных причин, скорее всего просто от преклонного возраста.
Но крабов не было. Вместо них, зацепившись хвостиком за пучок листьев, шахматным конем стоял мой старый приятель морской конек. Он с полнейшим равнодушием отнесся к тому, что я пересадила его на палец, и только когда я всплыла на поверхность, распустил тугую петельку хвоста и медленно вернулся в траву.
Эти забавные рыбки обладают интересной особенностью: на брюшке самца складки кожи образуют выводковую сумку, в которую самка откладывает икру. Нежный отец таскает в постепенно разрастающейся сумке все свое будущее потомство, являя собой довольно редкое в природе зрелище – беременного отца. Наконец, настает день, когда из открывшегося отверстия выплывают крохотные морские коньки, совершенно похожие на взрослых, но только очень головастые и с очень жиденьким тельцем. Этакие морские жеребята, чинные и медлительные, как и их родители.
У морских коньков и форма тела, и повадки указывают на то, что это типичные обитатели подводных зарослей. Плавают они довольно плохо, медленно двигаясь в воде в почти вертикальном положении. Вибрация небольшого спинного плавника дает им поступательное движение.
При первой же возможности коньки немедленно стараются прицепиться к траве или к другому подходящему предмету, часто просто к другому коньку. Я видела, как два морских конька сцепились хвостами. Каждый тянул что было сил в свою сторону, но отцепиться не догадывался. К крупным конькам в аквариуме вечно прицеплялись мелкие. Они гибкими хвостиками охватывали шею, длинную мордочку или тело старшего товарища и, несмотря на его вялые попытки освободиться от нахальной молодежи, продолжали висеть на нем причудливой гирляндой, пока мы не посадили в аквариум кустик зостеры. Тогда все коньки, и большие и маленькие, сразу перешли на траву.
Морские иглы, ближайшие родственники морских коньков, часто встречаются и в зарослях водорослей, и в толще воды. Среди цистозиры или зостеры найти морскую иглу удается не сразу. Обычно они вертикально стоят среди стеблей, окрашены в зеленый или в желтый с коричневыми полосками цвет и совершенно неотличимы от растений.
Плавает игла неторопливо, медленно извиваясь, и довольно спокойно позволяет взять себя в руки. Потом, когда ее выпустишь, она так же спокойно и неторопливо следует своей дорогой или, если вблизи есть водоросли, скрывается там от вашего любопытства.
И коньки, и иглы могут, как хамелеоны, смотреть одним глазом в одну сторону, а другим – в другую. Очень смешно, когда в аквариуме много корма и у рыбы «разбегаются глаза» или когда она наблюдает за движениями человека при очистке аквариума.
Пелагические морские иглы играют весьма важную роль в питании некоторых обитателей моря, в частности таких крупных млекопитающих, как дельфины.
Размножаются морские иглы так же, как и морские коньки. Самец вынашивает свое потомство, и на свет появляются уже совершенно сформировавшиеся рыбы.
Я перебрала всю траву, но, кроме нескольких мелких ракообразных и десятка моллюсков, ничего не нашла. Мои товарищи на берегу были заняты волокушей. Я поплыла к лодке, которая медленно следовала за гирляндой поплавков.
Нижний край волокуши, скользящий по дну, поднял такую муть, что я почти воткнулась головой в сетку, прежде чем ее заметила. Небольшая стайка барабулек то быстро плыла впереди сетки, то пыталась повернуть назад и вновь кидалась к берегу от надвигающегося ячеистого мешка. Бычки спокойно переплывали вперед и ложились на дно, постепенно приближаясь к берегу вместе с сетью. Ставридки испуганно метались, натыкаясь на стенки и застревая в ячеях. Какие-то рыбы ловко выскальзывали с боков, где нижние края не очень плотно прижимались ко дну. Две-три кефали успели улизнуть в последний момент, воспользовавшись тем, что канат зацепился за камень и приподнял край сети.
Видно было плохо, и я могла наблюдать только за своей стороной волокуши. Потом стало так мелко, что пришлось выйти на берег. Я присоединилась к моим товарищам как раз вовремя. У самого уреза воды они начали набирать в ведра и банки всякую живность.
Среди небольшого количества разной мелочи оказалось несколько интересных рыбешек. Я успела подхватить и сунуть в ведро странную маленькую рыбку с плоской головой и острым, как у мышки, рылом, крошечную камбалу и двух морских коровок. Дальнейшее пиратство с моей стороны было прекращено руководителем студентов, который решительно заявил, что весь улов принадлежит им, так как волокушу студенты тащили специально для себя. Как жаль! А мне так хотелось присвоить еще и морской язык, продолговатое и плоское существо из семейства камбаловых… Студенты плотным кольцом окружили улов, и каждая посаженная в ведро рыба сопровождалась ликующими криками.
Мне стало стыдно, что я лишила их радости найти в улове такую интересную рыбу, как морская коровка. Поэтому я предложила обменять одну из моих двух коровок на маленький морской язык и даже отдала им самую крупную. Студенты с радостью согласились на обмен. Все были довольны. Кстати, чем крупнее рыба, тем сложнее сохранить ее живой в аквариуме без проточной воды.
Я нянчилась со своими рыбами всю дорогу обратно. Мне надо было обязательно нарисовать их с натуры живыми. Все книги обычно помещают перерисовки с очень старых и несовершенных рисунков.
На этот раз мне было не до пейзажей. Пришлось все время держать ведро на коленях, амортизируя толчки и вибрацию судна, менять воду и следить, чтобы коровка не сожрала маленькую морскую мышь или камбалку. В банках, за которыми взялся присматривать Николай, собравший богатую коллекцию моллюсков у самого берега, было битком набито всякого «зверья».
Во втором ведре сидело несколько крабов-плавунцов; их Николай взял из первых уловов волокушей. Я подсадила к ним пойманного мною плавунца. Это была самка. Ее хвост оттопыривался от массы желтой икры, валиком выступавшей вокруг хвостовых сегментов. Она сразу же с жадностью вцепилась в дохлую хамсичку, лежавшую на дне ведра. Другие крабы проявили такой же живой интерес к новой соседке, вернее к ее икре. Они подсовывали клешни под брюшко самки и поедали икру, не задаваясь праздными размышлениями, кем они закусывают с таким аппетитом – собственными детьми или двоюродными племянниками.
Вероятно, на воле такая возможность выпадает им не часто. Они со вкусом обсасывали с клешней крупинки икры, на что самка, занятая хамсой, почти не обращала внимания. Только когда родственнички уж слишком навалились на угощение и даже перевернули самку на спину, она стряхнула наглецов, но хамсичку так из клешней и не выпустила.
Несмотря на отличный аппетит, плавунцы прожили у меня всего несколько дней. Им надо все время менять воду и следить, чтобы она не нагревалась, я же просто не успевала это делать.
В азарте поисков и погони мы опять набрали слишком много животных. При самых примерных подсчетах получалось, что, даже работая с утра до вечера, мы закончим рисование своего улова не раньше чем дней через десять.
Глава 14
Мне повезло с погодой. На следующий же день после поездки в Енишары опять начался сильный прибой и взбаламутил всю воду у нашего берега. Следовательно, можно со спокойной совестью заниматься животными.
Ряды сосудов с рыбами и беспозвоночными заняли целый угол комнаты. Моллюсков и червей, как всегда, рисует Николай. Остальное поручено мне.
Я не начинала работу с беспозвоночными, торопясь скорее в первую очередь нарисовать рыб. Для этого у меня была крайне уважительная причина. На биостанции есть отличный громадный бассейн и несколько аквариумов внутри здания. Но морского водопровода до сего года еще нет, и воду для своих животных приходится таскать мне самой.
Вот когда я пожалела, что биостанция расположена на живописном холме. К концу дня после многочисленных путешествий вверх по лестнице с ведрами воды мне казалось, что мои бедные руки свисали ниже колен, как у обезьяны. И все эти бесконечные ведра уходили на смену воды у рыб. В жаркую погоду в небольших аквариумах рыбы скоро начинают задыхаться. Пока я меняла воду в последних аквариумах, наступало время менять ее в первых.
Рисовать рыб одно удовольствие. Особенно мила коровка, рыбка величиной с бычка с коричневой сеткой горизонтальных полос на теле и с рожками на голове. У нее забавная выразительная морда, с глазами, обращенными прямо вверх. Коровка может таращить глаза, похожие на пуговицы от ботинок, или втягивать их в орбиты, как ей удобнее в данный момент. По-латыни морская коровка называется ураноскопус – то есть звездочет. Это имя дал ей Линней, который не мог не обратить внимание на странные, обращенные к небу глаза этой рыбки.
Из книг я знала еще об одной интересной особенности коровки и, чтобы убедиться в этом своими глазами, насыпала к ней в аквариум толстый слой песка. На другой день коровки в аквариуме почти не было видно. Она зарылась в песок, и из него виднелись только глаза и самая «маковка». А перед носом коровки на песке плясал бойкий алый червячок. Казалось, он роется в песке и вот-вот в него закопается. Я схватила альбом и нарисовала зарывшуюся коровку и червячка. Это приманка, которую коровка выпускает, сидя в засаде. Алый отросток-червячок прикреплен у нее изнутри на нижней челюсти и обычно не виден.
У меня не было рыб, чтобы посмотреть, как они будут реагировать на приманку, но, что они часто попадаются на нее, сомневаться не приходится. У моей коровки долго толпились студенты, с интересом наблюдая за ее методом рыбной ловли. Они, конечно, сразу же уморили своих рыб в формалине и теперь каялись, что поспешили.
Коровки часто встречаются и на песке, и среди камней, но обычно их принимаешь за бычков и не обращаешь должного внимания.
В Черном море, кроме морской коровки, есть еще одна рыба, которая ловит свою добычу на приманку. Это морской черт, крупная (до полутора метров) донная рыба такого причудливого и безобразного вида, что даже скорпена кажется по сравнению с ней красивой золотой рыбкой. Первый луч спинного плавника расположен у морского черта на носу и имеет вид длинной и гибкой удочки с утолщением на конце, напоминающим раздвоенный листик.
По-видимому, зарываясь в грунт, морской черт приманивает рыбу движениями своей удочки. Питается он различной донной рыбой: бычками, скатами, триглами и т. д. Морской черт встречается у берегов в летние месяцы. По побережью Атлантики ловится в промысловом количестве. В Черном море не промышляется.
После коровки наступила очередь серой рыбешки с остроносой мордой. Это действительно была морская мышь, животное довольно обычное, но мне до сего времени еще не попадавшееся. Она оказалась очень скучным существом, неподвижно лежала на дне целыми днями, и никаких интересных свойств я за ней так и не могла заметить, кроме способности далеко вперед выдвигать верхнюю челюсть. Правда, у нее есть еще одна особенность, несразу бросающаяся в глаза, – это отсутствие обычных жаберных щелей; вместо них на верхней части головы находятся просто круглые отверстия.
Насколько морская мышь была серенькой и незаметной, настолько морской язык обладал, безусловно, яркой внешностью. Стоило только поглядеть на его кривую физиономию с крохотными глазками и кислым выражением «лица», как становилось ясным, что назвать его простой рыбой и равнодушно проплыть мимо невозможно. Разумеется, если только вы сумеете его заметить на песке. Как и все остальные черноморские камбалы, морской язык отлично подражает окраске фона, на котором он находится.
Черноморские языки невелики, но по своим вкусовым качествам уступают только камбале-калкану.
В последующие поездки к отмели я встречала еще несколько раз этих интересных рыб. Рассчитывая, вероятно, на свою способность сливаться с фоном, языки, как и камбалы, подпускали меня совсем вплотную.
В этом случае очень трудно удержаться от соблазна цапнуть его руками. На их счастье, мне попадались только такие мелкие экземпляры, что я без труда подавляла в себе охотничий инстинкт. Другое дело, когда на дне неподвижно лежит рыба величиной в чайный поднос. Это калканы, самые крупные камбалы Черного моря. Они достигают веса в 10 килограммов и метровой длины. Я видела такой экземпляр в музее рыбстанции. В уловах часто попадаются экземпляры в 50–70 сантиметров длины и более.
Калкан – это и есть знаменитое тюрбо, неоднократно упоминающееся в художественной литературе, особенно французской, и считающееся величайшим деликатесом у всех гурманов. Слава калкана заслужена по достоинству, мясо его замечательно нежное и вкусное.
От остальных камбал калкана легко отличить по крупным коническим костяным бляшкам, усеивающим его голову и тело. У крупных калканов они величиной в пятачок. Между ними сидят более мелкие бляшки. Цвет калкана, как я уже говорила, может сильно изменяться в зависимости от фона. Но его все же можно описать как серовато-желтый с черными и белыми пятнами у молодых и более темный, серо-бурый – у взрослых. Лежащего калкана заметить бывает трудно, так как края плавников он присыпает песком, бледно-розовая правая сторона тела, на которой лежит рыба, – не видна, а верхняя подобрана по цвету под окраску грунта.
На Черном море во время подводных экскурсий мне не приходилось встречать крупных калканов, но подводные охотники показывали фотографии убитых ими экземпляров более 70 сантиметров длины. Как ведут себя крупные камбалы при встрече с человеком, я наблюдала в следующий год на Азовском море.
Кроме морского языка и калкана, в Черном море чаще всего встречается камбала-глосса, не очень крупная, окрашенная в грязно-зеленый или бурый цвет с темными пятнами, окаймленными более светлым ободком.
Камбалы-глоссы встречались на песчаном грунте против санатория. Очень скоро я потеряла к ним интерес. Чтобы наблюдать за ними, надо адское терпение. Эти камбалы часами лежат совершенно неподвижно и только изредка вращают по сторонам выпуклыми глазами. Они тоже присыпают края плавников тонким слоем песка.
У взрослых камбал оба глаза находятся на одной глазной стороне, рядом друг с другом. Благодаря этому, лежа на «слепом» боку, камбалы удобно смотрят вверх в оба глаза. Но при выходе из икры мальки камбаловых имеют нормально расположенные глаза – на правой и левой сторонах головы. Подрастая, мальки переходят к донному образу жизни, и глаза у них постепенно перемещаются на одну сторону. Соответственно появляется некоторая косоротость и несимметричная окраска тела.
Нарисованных рыб надо обязательно фиксировать в формалине. Я очень не люблю это делать, потому что быстро привыкаю к животным и в каждом из них нахожу какие-то индивидуальные черты, после чего совать их в формалин становится просто невозможно.
Мне так их жаль, что я украдкой выпустила часть в море. Строго говоря, они нам и не нужны, так как все эти рыбы есть в институте в фиксированном виде, а кроме того, ни коровка, ни морская мышь никогда особенно никого не интересуют. Но таков порядок: нарисованное животное должно иметься в сборах.
Для беспозвоночных это совершенно необходимо, потому что многих из них будут определять специалисты в Москве и Ленинграде. Точный рисунок формы тела со всеми деталями можно ведь делать с фиксированного материала и зимой, не торопясь. И только окраска, которая совершенно изменяется от формалина или спирта, должна быть нарисована с живого и здорового экземпляра.
В самый разгар работы появился Виталий. Он ездил на несколько дней работать в Судак и в Никитский ботанический сад. Разумеется, он выбрал достаточно времени и для того, чтобы там поплавать.
Виталий захлебывался от восторга, описывая подводные скалы, гроты и пещеры. Меня одолела зависть, и я добилась разрешения на поездку туда в ближайшее время. Впрочем, при трезвом и детальном опросе, когда с рассказов Виталия был счищен толстый слой красочных описаний и восторженные вопли сменились прозаическими, но полезными сведениями о глубине, прозрачности воды и рыбах, мой пыл несколько охладился. Выяснилось, что все эти места более или менее похожи на наши, но менее грандиозны по масштабам, рыбы те же, что и у нас, но только там их меньше.
Зато у нас на берегах почти никого нет, кроме случайных групп проходящих туристов, а рассказы Виталия о розовом лесе человеческих ног под водой на пляжах Судака и Ялты звучали уже совсем не соблазнительно. В конце концов поездку я отложила, тем более что надо было докончить работу с енишарскими животными. Но все же Виталий сильно подпортил мне рабочее настроение. В тот же день, бросив начатый рисунок, я сбежала на море.
Волнение несколько утихло, но волны цвета жидкого кофе все еще грохотали галькой у нашего пляжа. Надо было по сути дела идти к Кузьмичу и там выплыть подальше от берега, но у меня в душе еще теплился слабый огонек чувства долга и совесть мешала убежать на целый день. Я пошла на компромисс, кривя душой и уверяя себя, что через час буду сидеть за бинокуляром. Но, как всегда, войдя в воду, я очутилась в другом мире, оставив на берегу все благие намерения и интересы мира наземного.
В мутной воде передо мной мелькали обрывки водорослей и мельчайшие частицы песка и грязи. Дна вообще не было. Подо мной могла быть глубина и метр и три метра, все равно я ничего не видела, кроме густого желтого тумана, в котором неожиданно возникали у самого лица то развеваемые волнами пряди цистозиры на вершине камня, то нежный купол медузы. Но и водоросли, и медузы, и камни казались бледными грязно-желтыми призраками. Дальше от берега стало чуть прозрачнее, но, кроме стайки каких-то мелких рыбешек, никто не попадался мне на глаза.
Я уже возвращалась обратно, когда прямо перед моей маской мелькнуло длинное змеевидное тело рыбы. Я невольно отшатнулась, а испуганный сарган вылетел из воды и, сабельным клином сверкнув на солнце, скрылся в мутных волнах. Я проплыла несколько раз в надежде встретить еще сарганов, но так никого и не нашла.
Можно спокойно продолжать работу, пока не уляжется волнение и хотя бы немного прозрачнее станет вода. Среди беспозвоночных, привезенных из Енишар, было странное создание, в котором не сразу можно было угадать краба. Это была макроподия – краб-фаланга. Ее панцирь похож на комочек грязно-желтых водорослей, забитых илом. Из клубка торчали длинные и тонкие членистые ножки-стебельки. Я вооружилась большой пипеткой с резиновой грушей и долго возилась, смывая ил и грязь с панциря макроподии. Она вышла из душа почти такая же грязная и лохматая, как и была. Кое-что из обрастаний на ее теле мне удалось отодрать пинцетом, но большая часть как бы составляла одно целое с панцирем. Я еще не видела такого заросшего краба.
Все это далеко не случайно. Мне рассказал наш приятель Олег, как линяла макроподия у него в аквариуме. Она довольно ловко и быстро сбросила панцирь и вытащила из старой шкурки тонкие ноги. Дня через два, когда новый панцирь окончательно еще не затвердел, макроподия занялась маскировкой своего тощего тела. Она подбирала со дна аквариума различные растительные кусочки и ловко втыкала их в панцирь. Ей показалось недостаточно этих украшений, и макроподия дополнила свой наряд, сорвав несколько маленьких веточек живой цистозиры. Очень скоро она опять превратилась в грязный комочек, неотличимый на фоне водорослей и песка.
Позже, когда панцирь совсем затвердел и водоросли прижились на нем, поднявшись пышным кустиком, гидроиды покрыли и водоросли, и панцирь между ними; потом все забили частицы песка и ила. Маскировка была закончена до следующей линьки.
Когда макроподия стоит на дне, слегка покачиваясь на тонких ножках среди леса водорослей, она практически становится невидимкой.
Наша макроподия не выражала желания линять, сколько мы ее ни держали. Вообще крабы начинают линять в момент, когда они подрастают и старый панцирь становится им тесен, как становится тесно платье толстеющему человеку. Тогда происходит следующее: панцирь лопается и расходится по шву, соединяющему спинную его часть с хвостовыми сегментами. Он немного приподнимается, как крышка у коробки, и в эту щель вылезает краб, понемногу вытаскивая ноги из старых чехлов.
Новый панцирь, которым одет только что слинявший краб, еще совсем мягкий, и краб начинает бурно расти в нем, пока через несколько дней не закончится процесс затвердения нового панциря. До следующей линьки краб сохраняет прежние размеры.
Линька – процесс сложный, и иногда крабы гибнут при этом, не в силах освободиться от старой одежды. Особенно часто это происходит в неволе, когда условия содержания не совсем соответствуют условиям на воле. Только что слинявший краб – легкая добыча для врагов. Поэтому линяющие ракообразные стараются спрятаться в какое-нибудь укромное место, под камень или в расщелину.
У меня собралось довольно много каменных крабов. Я хочу привезти их в Москву для аквариумов в институте и для тех из моих знакомых, у которых есть время возиться с разведением морской воды из покупных химикалиев. Крабы – грязнули: когда их кормишь, они разбрасывают и расщипывают корм, вода портится, и надо ее менять. Я нашла превосходный выход из положения: пересаживаю каменных крабов для кормления в отдельный аквариум, а после обеда – обратно в их помещение. В результате ежедневных пересадок полудюжины крупных крабов, у меня выработался точный и машинальный жест, которым я беру их за спинки, избегая угрожающих клешней. Но, как пишут дрессировщики-профессионалы, небрежность и самоуверенность при обращении со зверями часто служила причиной гибели укротителей. Я стала самоуверенна и небрежна. Почти не глядя опускала руку в аквариум с крабами и хватала их за спинки.
Возмездие было близко.
Я занималась очередной пересадкой, а за моей спиной слышались тихие голоса экскурсантов и громкие объяснения экскурсовода. Пионеры из Артека приехали на биостанцию, и теперь им показывали музей. Меня отделял от них только шкаф с протянутой от него к стене веревкой, ограждающей наше рабочее место.
До сих пор не понимаю, как я могла так промахнуться. Зато не промахнулся краб и что было силы вцепился мне в палец. Он воинственно растопорщился, готовясь отстаивать у меня свою добычу. Из-под ногтя, зажатого в железные тиски, выступили капли крови. Я только было открыла рот, чтобы завопить на весь музей, как меня привели в чувство голоса экскурсантов. Позориться перед ребятами было совершенно невозможно. Я подавила нормальный порыв и, чуть слышно подвывая от адской боли в полураздавленном пальце, стала отдирать от себя «милое» животное.
В этот весьма неподходящий момент экскурсия очутилась рядом со мной. Экскурсовод неторопливо и обстоятельно объяснял ребятам, что, мол, перед вами товарищ работает с беспозвоночными. Сейчас происходит пересадка крабов из одного аквариума в другой и т. д.
Я стояла спиной к любопытным пионерам и, потеряв всякую осторожность, попыталась разжать левой рукой впившуюся в палец клешню. Краб только этого и ждал. Его вторая клешня немедленно сомкнулась на ладони левой руки, и я очутилась в плену. Первый раунд решительно выигрывал краб. У меня дух захватывало от непереносимой боли в пальце, и на разрезанную ладонь я уже почти не обратила внимания. Но лишь когда я догадалась положить краба на спину и нажать свободными еще пальцами ему на брюшко, он отпустил мои руки.
Все это происшествие заняло не более двух минут, хотя я могла бы поклясться, что прошло не менее получаса. Краб отбежал в угол окна и занял позицию обороны, прижавшись спиной к стенке и растопырив клешни. Он самодовольно пыжился, пускал изо рта пузыри и всем своим видом выражал полную готовность повторить схватку. Я не приняла вызова и вооружилась большим пинцетом.
А все это время монотонный голос экскурсовода бубнил за моей спиной, излагая в популярной форме сведения о жизни и повадках ракообразных вообще и крабов в частности. Когда ребята начали задавать мне вопросы, я была почти уже готова к этому и, спрятав в карманы халата пострадавшие руки, со своей стороны дала им несколько полезных советов относительно ловли крабов и содержания их в аквариуме.
Можно было наглядно продемонстрировать им результаты неосторожного обращения с этими живыми тисками, но запугивать детей, может быть будущих натуралистов, было просто непедагогично. Как только пионеры отошли, я немедленно засунула в рот пострадавший палец, на котором ноготь принял цвет спелой сливы. Впрочем, эта мера не спасла меня от долгих и неприятных переживании, пока сходил ноготь и заживали разрезы.
Горячка работы по рисованию животных, привезенных с песчаного грунта, понемногу утихла. Утихло и волнение на море. Появились хамса и черноморские шпроты. Они небольшими стайками подходят к нашим берегам, а вслед за ними идут хищники. Следовательно, встреченный в мутной воде сарган не зашел случайно, как я думала. Виталий тоже встретил несколько штук. Потом сарганы начали часто встречаться у берегов, где они охотились за мелкой рыбой. Эти типичные пелагические хищники, рассчитывающие при охоте исключительно на скорость, которую они могут развить, преследуя жертву.
