Текст книги "Яблоко Купидона (сборник)"
Автор книги: Ольга Крючкова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Глава 1
1844 год, Москва
Софье Николаевне Бироевой исполнилось шестнадцать лет, что теперь позволяло ей носить длинные платья, закрывающие щиколотки ног, с глубокими, но в меру приличными вырезами, а также посещать балы и различного рода московские увеселения, которых в нынешнем году намечалось с избытком.
За окном трещал нещадный январский мороз, но в доме статского советника Бироева было тепло и уютно. Одно лишь обстоятельство нарушало всеобщий покой: намечался бал у графини Преображенской, и посему Соня и Елизавета, которая считалась давно навыдане, готовились к выходу в свет.
Графиня Преображенская, женщина современных и достаточно раскованных взглядов, почти не покидала своего роскошного подмосковного имения, предаваясь после смерти мужа различным увеселениям. Одно из них, ежегодные январские балы, где собиралась вся молодёжь из известных московских семейств, было особенно примечательным.
Графиня прожила бурную и интересную жизнь, недавно ей минуло пятьдесят лет, но она по-прежнему отлично держалась в седле и не пренебрегала вниманием мужчин, порой по возрасту моложе на десять лет. Словом, она наслаждалась жизнью, и не собиралась отказывать себе в её прелестях, пусть даже пикантных.
На ежегодном Январском балу собирались все сливки московского общества, а также их дети, достигшие того возраста, когда уже положено подумать о создании семьи. Николай Дмитриевич Бироев, как человек весьма осторожный, не привыкший по долгу службы рубить с горяча, удивился, когда в начале года, прямо после Рождества, получил приглашение на бал за подписью самой графини.
Приглашение было прекрасно оформлено, в нём также указывалось, что статскому советнику надлежит явиться на бал, если он, конечно, того пожелает, со своими очаровательными дочерьми: Елизаветой Николаевной и Софьей Николаевной.
Это приглашение заинтриговало Бироева: он лично не знался с графиней Преображенской, но слышал о её январских балах вот уже несколько лет. И вот он отправился по своим московским знакомым, прихватив, разумеется, с собой приглашение графини.
Результаты его поездок превзошли все мыслимые и немыслимые ожидания: он услышал о балах Преображенской только хорошие отзывы, причём, как выяснилось, многие из его знакомых нашли там выгодные партии для своих дочерей и сыновей. Единственное, что смущало Николая Дмитриевича: какая выгода от этих балов самой Преображенской? Увы, но на его вопрос никто из знакомых не дал чёткого ответа.
Одни предполагали, что Преображенская не знает, куда потратить своё огромное состояние, другие – что она слишком любит увеселения, а возможно, это способ борьбы с наступающей старостью… Словом, версий было высказано много, но, что из них соответствовало истине, Бироев так и не понял. Но полученной информации было вполне достаточно, дабы заказать дочерям новомодные бальные платья, ибо Соня впервые выходила в свет, и статский советник не сомневался, что она непременно будет иметь успех. Но с Елизаветой всё обстояло гораздо сложнее: умная от природы, необыкновенно статная и красивая, старшая дочь унаследовала от прабабки прескверный характер – и вот результат, ей минул девятнадцатый год, но, увы, соискатели на её руку, постепенно один за другим исчезали, переставая посещать дом Бироевых.
* * *
Наконец настал долгожданный момент: из магазина господина де Бризе прислали с модисткой два дивных бальных платья, которые та была обязана примерить на барышень Бироевых и, если понадобиться подогнать по фигуре.
Соня, как барышня благовоспитанная предоставила модистке заняться Елизаветой по праву старшинства, сама же пребывала в томительном ожидании, как обычно, поверяя свои сокровенные тайны Марфуше, порой даже не вспоминая, что её горничная – прежде всего, крепостная девка. Для неё же Марфуша была на протяжении вот уже шести лет верной подругой и наперсницей.
– Ох, скорей бы уже мадемуазель Лили закончила примерку у Лизы. Мне так не терпится облачиться в бальное платье, – мечтала Соня.
– Успеете, барышня. До бала Преображенской ещё три дня. Почитай и туфельки подберёте, и сумочку, и украшения, – вторила горничная.
– Да, и украшения… Ах, Марфуша, там будет столько молодых кавалеров. И все они из знатных московских семейств.
– Конечно, барышня, – машинально отвечала Марфуша для поддержания разговора, продолжая причёсывать Соню.
– Аккуратнее, мне больно! – возмутилась юная барышня.
– Простите, Софья Николаевна.
В коридоре послышались шаги, дверь в спальню отворилась: вошла мадемуазель Лили из модного дома де Бризе, на её руках покоилось роскошное новомодное платье нежного персикового цвета. Матушка же, Агриппина Леонидовна, несла коробку с атласными бальными туфельками и вторую, поменьше, – с перчатками.
– Соня, долго спишь, – пожурила маменька. – Пора заняться подгонкой платья. Мадемуазель Лили, прошу вас!
Модистка защебетала:
– Ах, мадемуазель Софи! Это платье выписано из самого Парижа. Ткань – чистый лионский шёлк, кружева фламандские… Прошу вас, снимайте пеньюар…
Соня скинула пеньюар, оставшись в одной тоненькой рубашке.
– Мадемуазель, и её придётся снять. У платья декольте, так что плечи будут обнажены.
Соня растерялась: не пристало ей раздеваться перед какой-то модисткой. Но Агриппина Леонидовна утвердительно кивнула дочери:
– Делай, как она велит. До бала всего три дня осталось – мало ли что с платьем.
Марфуша помогла барышне снять сорочку, та осталась лишь в одних панталонах.
– Шарман, мадемуазель Софи! – снова затрещала модистка. – У вас дивная фигура. Держу пари, вы будите иметь огромный успех на балу графини Преображенской.
Соня вздохнула: ей самой этого очень хотелось.
Наконец её утянули в корсет, надели пышную юбку, затем – лиф. Модистка сосредоточено застёгивала многочисленные крючки. И когда, сия кропотливая работа была завершена, Агриппина Леонидовна воскликнула:
– Прекрасно, душа моя! Платье сидит отменно, словно шито прямо по тебе.
Соня подошла к зеркалу: на её смотрела молодая очаровательная барышня, облачённая в бальное платье нежнейшего персикового цвета, отделанное по линии декольте кружевами. Рукава же платья были столь коротки, что прелестные руки девушки были обнажены, впрочем, как и грудь – французское декольте подчёркивало обольстительные выпуклости.
– Да… – произнесла задумчиво Агриппина Леонидовна. – Декольте, конечно, немного смелое…
– Ах, мадам, – защебетала модистка, – платье сшито по последней парижской моде.
Барыня задумалась.
– Впрочем, ладно… Раз – по парижской… Но всё же – смело.
Соня же была очень довольна своим внешним видом.
– Маменька, как вы думаете: какую причёску мне сделать?
– Надо посоветоваться с моим парикмахером, – сдержанно ответила Агриппина Леонидовна и достала из коробки атласные бальные туфельки.
– Вот душа моя, примерь.
Соня надела туфельки, они пришлись как раз в пору. Венский каблук был не высок, но в тоже время туфелька выгодно подчёркивала красивый подъём стопы и стройные лодыжки.
Маменька одобрительно кивнула и протянула дочери длинные, почти достигающие локтей, перчатки.
– А что ты на это скажешь? – улыбнулась она.
Соня, не скрывая восторга, схватила одну перчатку и пыталась её надеть. Модистка поспешила на помощь.
– Ах, мадемуазель Софи, – продолжала она называть юную барышню на французский манер, – справиться с этим туалетом не легко.
Наконец туалет Сони был закончен.
Мадемуазель Лили не преминула высказаться:
– На шею хорошо бы надеть нитку жемчуга.
Сонечке понравилась эта идея:
– Да, маменька, непременно!
Агриппина Леонидовна замялась:
– Душа моя, весь жемчуг я отдала Лизе.
– Как? Почему? А я? – возмутилась юная прелестница.
– И тебе что-нибудь подберём. Скажем, у меня есть прекрасное золотое колье с кораллами, серьги и браслет. Под нежный цвет персика – просто чудесно!
Мадемуазель Лили, осознав свою оплошность, тот час затараторила:
– О, кораллы! Это дивно! Шарман!!!
* * *
Вечером того же дня, когда предбальная суета улеглась, Соня уединилась в своей комнате. Она достала из потайного ящичка заветную шкатулку, открыла её – прямо поверх её скромных девичьих украшений лежал гранатовый перстень. Почти три года она не прикасалась к своей драгоценности, опасаясь, что вредоносная сестрица непременно подглядит и раскроет секрет.
Теперь же Соня взяла перстень и надела на средний палец правой руки: он пришёлся впору. Девушка истолковала это как знак свыше, решив, что непременно произведёт впечатление на теперь уже – поручика Сергея Воронова, и тот престанет считать её своей маленькой глупенькой кузиной.
Соня припомнила последний визит поручика в их дом. Да, что и говорить, воспоминания были не из приятных. Лизка, словно нарочно провоцировала младшую сестру, всячески старалась завладеть вниманием Сергея, увы, и это ей успешно удалось. Соня тогда обиделась, и чуть не расплакавшись, накинула шубку и гордо удалилась в сад. Она брела по главной аллее, которую садовники постригали на английский манер, и кусты принимали форму то животных, то геометрических фигур.
По середине аллеи возвышалась статуя Венеры, по крайней мере, все обитатели дома Бироевых считали, что она таковая и есть. На самом же деле Венерой сию обнажённую «даму» назвал некогда модный скульптор Тимофей Нестеров, лет так тридцать назад украсивший своими псевдо-греческими и псевдо-римскими творениями многие московские дома.
Соня также слышала, что прототипом Венеры послужила некая крепостная красавица, в которую скульптор был безумно влюблён и даже выкупил из крепостной зависимости. Девушка вздохнула, подошла к статуе и начала внимательно её рассматривать, словно впервые в жизни. Невольно Соне показалось, что Венера ей сочувствует.
– Раз ты – Венера, богиня любви, то помоги мне! – взмолилась обиженная барышня. – Хотя, что ты можешь, – она расплакалась и пошла прочь, всё более отдаляясь от богини любви.
В этот день Елизавета ликовала: её младшая сестрица обнаружила-таки свою слабость по отношению к Сергею, впрочем, как и обычно. После случая с гаданием Лиза не преминула съязвить сестре или сказать что-нибудь обидное. Соня обижалась и плакала украдкой в своей комнате, но маменьке не жаловалась.
Теперь же приближался заветный бал: уж она-то сумеет найти своего суженного. Соня постоянно гнала от себя мысль о том, что он должен быть одноглазым. Вот и сейчас, девушка старалась думать только о Сергее – предмете девичьих грёз.
Глава 2
И вот настал долгожданный день. Сонечка пробудилась ото сна рано, едва забрезжил зимний рассвет. И чем светлее становилось за окном, тем больше её охватывало волнение. Наконец около девяти часов в спальню, по обыкновению, вошла Марфуша.
– Подымайтесь, Софья Николаевна. Пора умываться, завтракать да прихорашиваться. Да барин велели уж карету закладывать, до имения графини Преображенский путь не близкий. Да и намело снегу нынче ночью, думаю: карета не проедет, сани придётся перезакладывать.
– Сани, это же прекрасно! Доедем с ветерком!
– Ох! Барышня, чего вы радуетесь-то?! Щёки-то пообморозите, вон какой мороз разыгрался, аж трещит!
– Не волнуйся, я накину поверх меховой шляпки шерстяную вязаную шаль. А как там моя сестрица? – поинтересовалась Соня, как бы невзначай.
Марфуша ответила:
– Уж перед зеркалом крутиться. И разговоры всё об одном…
– Сергее Воронове, разумеется!
Горничная кивнула.
– Ну, мы ещё посмотрим: чья возьмёт! – решительно заявила Соня, вскочила с кровати, уставила руки в боки и начала расхаживать по спальне босиком, в одной ночной сорочке.
– Софья Николаевна, вы хоть тапочки наденьте! Простудитесь! Камины как не топи, всё равно прохладно… – Марфуша подала тапочки барышне, та соблаговолила опустить в них ножки.
– Ах, какова Лизка! Вредная злыдня! – возмущалась Соня.
– Барышня! – обмерла Марфуша от таких слов в адрес Елизаветы Николаевны.
– Такая она и есть! Всё из-за вредности своей не может успокоиться: видите ли, раз она – старшая, стало быть, все кавалеры – ей! Не бывать этому!
Марфуша приготовила кувшин для умывания. Соня же не прореагировала и продолжала метаться в праведном гневе.
Наконец горничная утомилась выслушивать излияния юной фурии:
– Софья Николаевна, вы так к завтраку опоздаете. Агриппина Леонидовна будут очень недовольны…
Упоминание о маменьке несколько умерили гнев Сонечки, она соблаговолила умыться, причесаться и надеть простое домашнее платье.
– Ох, барышня, как вы там на балу-то? – сокрушалась Марфуша.
– А что такое?
– Уж больно декольте на платье открытое, как бы вы не зазябли в такой-то холод!
Сонечка передёрнула плечиками: не замёрзнет! – в мазурках, польках, вальсах, кадрилях некогда об этом и думать!
После утреннего туалета Соня спустилась к завтраку в гостиную. Всё семейство Бироевых уже было в сборе.
– Соня, прошу тебя, голубушка, больше не опаздывай, – пожурила её маменька.
Елизавета та и вовсе уставилась на младшую сестру с победоносным видом, словно говоря: на балу тебя ждёт неприятный сюрприз!
Соня прекрасно понимала, что мстительная сестрица может придумать что угодно дома, но чтобы при людях, да ещё на балу – ей было сомнительно. Поэтому, она преспокойно приступила к утренней трапезе.
– Девочки, – начал Николай Дмитриевич. – Ровно в полдень мы выезжаем, до имения графини – не менее двух часов по такой-то заснеженной дороге. По всей видимости, от кареты придётся отказаться: поедем на санях.
Соня обрадовалась: она любила созерцать пейзажи, сидя в санях, под тёплым пледом. Лиза же фыркнула. Отец семейства никоим образом не отреагировал на недовольство старшей дочери.
– Одевайтесь теплее, лучше всего – лисьи шубы, – подытожила маменька.
Елизавета опять изобразила на лице кислую мину, она страсть как не любила шубы, ей казалось, что она в них похожа на купчиху и это весьма претило её нездоровому самолюбию.
Наконец к полудню барышни были готовы: Соня в своём нежно-персиковом наряде и коралловом ожерелье выглядела безупречно; старшая же, Елизавета, в платье бледно– лимонного цвета с маменькиным жемчужным гарнитуром, также была хороша, особенно для тех, кто не ведал о её скверном характере.
Личный парикмахер Агриппины Леонидовны, из крепостных, постарался нынче на славу: причёски барышень смотрелись прелестно, а ловко вплетенные искусственные цветы придавали их миловидным лицам особенную свежесть молодости.
Агриппина Леонидовна придирчивым взглядом окинула дочерей, и не найдя в их внешнем виде ни малейшего изъяна, осталась весьма довольна.
– Думаю без мужей, вы не останетесь! – констатировала она. Особенно барыня была уверена в успехе Сонечки.
Горничные принесли лисьи шубы, тёплые шляпки, подбитые беличьим мехом и шерстяные шали.
Наконец все оделись и вышли во внутренний двор, где стояли сани. Девочки сели рядом, их родители – напротив. Кучер заботливо накрыл тёплыми пледами ноги своих господ, откинул меховой верх, словно у пролётки; взобрался на козлы, хлестнул кнутом тройку отменных орловских рысаков, застоявшихся на морозе, – сани тронулись.
* * *
Мороз стоял отменный, под полозьями саней трещал наст. Соня укуталась в шерстяную шаль, её щёки зарделись и начали пощипывать. Елизавета же подняла воротник шубы, уткнувшись в него носом, не желая ни с кем разговаривать. Прочем, сие обстоятельство никого и не удручало.
«Я увижу его… Он, как всегда, будет в форме… А может быть, – во фраке. Я никогда не видела Сергея во фраке, не сомневаюсь, что он будет великолепен. Он непременно пригласит меня танцевать: иначе просто не может быть! Если конечно Лизка-злыдня что-нибудь не подстроит… Не думаю, что она сможет это сделать в чужом доме…» – мысли Сонечки путались, она убаюканная поскрипыванием полозьев о снег, задремала. Ей даже приснился сон, словно она кружиться в венском вальсе с Серёжей и вот он смотри на неё, улыбается, и…о ужас! – на его правом глазу – чёрная повязка!
Неожиданно Соня проснулась. Лиза, заметившая, сто сестра задремала, тотчас съехидничала:
– Что с одноглазым кадриль выплясывала?
Соня вздрогнула, почувствовав в словах сестрицы недоброе.
* * *
Дом графини Преображенской поразил Бироевых своим размахом и роскошью, так что у Николая Дмитриевича сразу же улетучились последние сомнения по поводу принятого приглашения.
Имение Преображенское, разбитое на берегу живописного старинного пруда, занимало обширные земли. За кованой оградой виднелись постройки: барский трёхэтажный дом, выполненный в строгом классическом стиле; домовая церковь, рядом с ней – дом настоятеля, далее же – центральное строение усадьбы, двухэтажный дом для приёма гостей с видом на пруд и парк, где по обыкновению графиня устраивала различные празднества, в том числе и балы.
На въезде в усадьбу, через распахнутые кованые ворота, что ведут во внутренний двор имения, уже толпилась вереница всевозможных саней и карет. Сонечка выглянула из-под откидного верха, стараясь разглядеть в этом скоплении Сергея, но, увы, безуспешно.
Наконец сани Бироевых достигли парадной: Николай Дмитриевич огляделся и сделал знак лакеям. Один из них тот час, проявляя проворность и отменную вышколенность, которой бы позавидовали бы лучшие дома английских лордов и французских аристократов, помогли семейству выйти из саней.
Лакей распахнул перед Бироевыми тяжёлую массивную дверь, к ним поспешила горничная и приняла шубы и шляпки.
В доме для гостей было тепло, даже жарко: камины, располагавшиеся на каждом этаже, топились вовсю. Девушки придирчиво посмотрели на себя в зеркало и направились вслед за родителями и другими гостями на второй этаж, где находился танцевальный зал.
Зал был огромным, отполированный, начищенный мастикой паркетный пол блестел так, что на него гости ступали с опаской, боясь поскользнуться, но как выяснилось, – напрасно.
Оркестровый балкон, достаточно большой, что вмещал свободно, по-крайней мере, полтора десятка музыкантов утопал в цветах, расточающих дивный аромат. Около стен стояли столики со множеством напитков и закусок в новомодном стиле шведского стола – подходишь и берёшь, что тебе по душе.
Гостей собралось предостаточно. Николай Дмитриевич не без удовольствия поздоровался со знакомым семейством, представив свою супругу и дочерей. Соня и Лиза мило улыбнулись – и только, ведь их заботило совершенно другое, нежели пустая болтовня с такими же барышнями навыдане, как и они сами.
Молодые люди, от восемнадцати до двадцати пяти лет, а также некоторые зрелые мужи, которым было явно под тридцать, не без удовольствия разглядывали пребывающих гостей, в особенности юных барышень.
Соня постоянно высматривала поручика, но, безуспешно. Она даже не заметила, что находится под пристальными взглядами кавалеров, явно обсуждающих её и одобрительно кивая.
Соня же, как благовоспитанная барышня, сделала вид, что не замечает этого, но всё же придала лицу благожелательное выражение.
Елизавета же и вовсе исчезла. Впрочем, чету Бироевых, это не обеспокоило.
Неожиданно к Николаю Дмитриевичу подошёл некий молодой человек, весьма приятной наружности, представился как Романовский Владимир Викторович и испросил отеческого разрешения поухаживать за Сонечкой.
Николай Дмитриевич был наслышан о семействе Романовских, он прекрасно знал, что оно поднялось в своё время на военных поставках минувшей войны 1812 года, и считалось одним из самых состоятельных в Москве. Разумеется, господин Бироев, не преминул представить своего нового знакомого Владимира Викторовича, любимице – Софье Николаевне.
Соня и Владимир обменялись светскими любезностями, и вскоре появилась хозяйка дома. Графиня Преображенская, несмотря на свой зрелый возраст, выглядела великолепно. Это отметили не только мужчины своим непредвзятым взглядом, но женщины и даже юные барышни.
Графиня поблагодарила гостей, что те не побоялись январского мороза и приняли приглашение, прибыв на бал. Грянула музыка, по традиции бал открывался венским вальсом. Графиня и её кавалер, некто красавец-майор Драгунского полка, закружились, скользя по блестящему паркетному полу, словно воспаряя над ним.
Владимир Романовский не растерялся и тот час, обхватив за талию свою очаровательную собеседницу, последовал примеру графини и её кавалера. Вскоре гости разбились на пары и с удовольствием наслаждались танцами и приятной музыкой.
Соня видела, что ей кавалер весьма приятен, воспитан и обходителен, она даже на некоторое время забыла о Сергее Воронове, блистательном гусаре-поручике, предмете своих грёз.
Глава 3
Соня протанцевала с Владимиром вальс, затем мазурку, отметив про себя, что сей молодой человек начинает ей нравится. Она немного устала, сказалось волнение и ожидание встречи с Сергеем, но… тот по-прежнему не появлялся.
Владимир, как галантный кавалер, проводил девушку к столикам с прохладительными напитками, они выпили минеральной воды. Неожиданно появилась Лиза и прямиком направилась к сестре. Она слегка поклонилась кавалеру младшей сестрицы, тот не без удовольствия приложился к её ручке и, видя, что барышни желают нечто обсудить, откланялся, предварительно заручившись обещанием Сони станцевать с ним предстоящую мазурку.
– Как впечатления, дорога сестра? – поинтересовалась Лиза. – Неправда ли общество собралось весьма изысканное?
Соне было тяжело судить о достоинствах здешнего общества в силу своей молодости, да и честно говоря, оно её мало интересовало. Она опять вспомнила Сергея…
– Да, здесь прекрасно… – кивнула она сестре.
– А что одноглазые кавалеры не появлялись? – ехидно заметила Лиза. – Я что-то не замечала, или может быть, пропустила кого?
Соня покраснела.
– Лиза, перестань, – прошептала она. – Как тебе не совестно?
Старшая сестра рассмеялась и, отпив шампанского из высокого бокала, обернулась в сторону молодых людей, которые оживлённо беседовали. То, что она увидела, вернее: тот, кого она увидела, привёл её в полное замешательство, мало того, девушка почувствовала слабость в ногах и невольно схватила сестру под руку.
– Лиза, что с тобой? Тебе дурно? Может быть, проводить тебя к маменьке? Я видела, как она беседовала с баронессой фон Визен…
– Нет, нет, Соня не беспокойся. Просто осторожно повернусь назад, там…
Соня обернулась и … настал её черёд растеряться – некто, весьма статный мужчина примерно лет тридцати, в мундире морского офицера, что и говорить, выглядел он уверенно и весьма привлекательно, всё выдавало в нём человека сильного, повидавшего жизнь, вёл оживлённую беседу в компании молодых людей. Но самое главное – на его лице красовалась чёрная шёлковая лента, скрывавшая то ли повреждённый глаз, то ли его полное отсутствие.
– Боже, Лиза… – Сонечка чуть не задохнулась от волнения. – Неужели, это он? Но он стар…
Лиза не знала, что и ответить, она лишь раскрыла веер и начала нервно им обмахиваться.
– Я даже не предполагала, что такое вообще возможно, – призналась она сестре. – Вот тебе и языческие гадания… И вовсе он не стар, думаю, что ему не более тридцати…
Морской офицер заметил, что две прелестные барышни смотрят на него с нескрываемым интересом и явно что-то обсуждают. Неужели его?
И он, как человек военный, не привыкший пасовать перед трудностями, прямиком направился к прелестницам.
Те и вовсе стушевались.
– Позвольте представиться, сударыни: Станислав Фёдорович Нижегородский, капитан второго ранга, член Российского географического общества.
Лиза жеманно улыбнулась и первой протянула руку для поцелуя:
– Елизавета Николаевна Бироева, старшая дочь статского советника Николая Дмитриевича Бироева. А это моя младшая сестра – Соня.
Станислав Фёдорович улыбнулся и также оказал знаки внимания Сонечке. Та и вовсе зарделась как кумачовый стяг.
– Позвольте, сударыня, проявить неслыханную дерзость и пригласить вас на танец?
Офицер подхватил довольную собой Лизу и увлёк в бешеный галоп мазурки. Тотчас появился Владимир.
– Софья, вы позволите пригласить вас?
Девушка, ещё не оправившаяся от пережитого шока: и это надо же этот одноглазый выплясывает с Лизкой, а вовсе не с ней! – милостиво кивнула и пустилась вскачь со своим кавалером.
На протяжении всего танца Соня старалась не упускать из виду вероломную сестрицу и морского офицера. Ей было обидно до слёз: зеркало показало именно ей суженного с чёрной повязкой на лице! – а Лизка-злыдня, коварная девица, её опередила! – что же теперь будет?!
Соня была готова разрыдаться. Владимир заметил дурное настроение своей партнёрши:
– Вам нехорошо? Это из-за свечей. Надо выйти в зимний сад. Вы позволите составить вам компанию?
Соня кивнула и повисла на руке Владимира. Они удалились в зимний сад, что располагался на третьем этаже под стеклянной крышей.
* * *
Станислав Федорович оказался галантным кавалером и весьма интересным собеседником. И чего греха таить: потерял голову от очаровательной Елизаветы Николаевны. Впрочем, сия молодая особа также осталась не равнодушной к своему кавалеру. Ей даже льстило, что она заполучило то, что предназначалось для сестры: и ничего, что Станислав старше лет на десять, напротив, сие обстоятельство для брака весьма благоприятно; и то, что он одноглаз – тоже ерунда! В конце концов, настоящему мужчине и одного глаза вполне достаточно.
Станислав Фёдорович и Елизавета Николаевна решили передохнуть после нескольких танцев.
– Сударыня, а вы здесь, как я понимаю, – с папенькой?
– Да…
– Если позволите, я бы очень хотел с ним познакомиться.
Лиза улыбнулась, понимая, что офицер имеет по поводу неё вполне определённые намерения.
– Конечно, он беседует с бароном фон Визен. Тот прибыл на бал с дочерью и сыном.
Лиза и её кавалер приблизились к господину Бироеву в тот самый момент, когда он и барон, утомлённые беседой, решили выпить шампанского – промочить горло.
– Папенька, позвольте представить вам Станислава Фёдоровича Нижегородского, капитана второго ранга и…
Бироев вскинул брови от удивления: перед ним стоял солидный, ещё молодой офицер, внушающий доверие с первого взгляда, а уж он-то хорошо разбирался в людях.
– Очень приятно, сударь! – Бироев протянул руку офицеру, тот неприменул её пожать. – Бироев Николай Дмитриевич, статский советник. Прости меня, Елизавета, что перебил тебя, я несколько разгорячён беседой с бароном фон Визен.
– Папенька, я хотела сказать, что Станислав Фёдорович – член Российского географического общества.
– О! – воскликнул Бироев, предвкушая интересную беседу с господином Нижегородским. – Вы непременно должны рассказать мне о тех странах, которые имели счастье посетить!
– Не знаю, право, Николай Дмитриевич, насколько это можно назвать счастьем…
Бироев насторожился, Лиза тоже.
– Отчего же? – почти в один голос поинтересовались отец и дочь.
– Дело в том, что в одной из экспедиций я повредил глаз. Наш корабельный доктор, хоть и мастер на все руки, но всё же не смог сохранить мне зрение.
Елизавета почувствовала, что Станислав Фёдорович всё более завладевает её сознанием…
Бироев, как человек проницательный и умудрённый жизненным опытом, заметив взаимный интерес дочери и офицера, и мысленно возблагодарил Всевышнего: неужели Лиза, наконец, выйдет замуж? – или господин Нижегородский также перестанет через какое-то время посещать их дом? – Господи, осади ты её вредоносный характер!
* * *
Соня и Владимир поднялись на третий этаж. Перед их взором предстал зимний сад, причём все укромные места были уже заняты молодыми парочками.
Девушку обдало свежестью зелени, стало немного легче, и она улыбнулась своему спутнику.
– Ах, сударыня, я рад видеть вас в добром здравии.
– Вы правы, Владимир, у меня голова закружилась он свечей. Уж слишком их много… – Да, пожалуй, несколько тысяч, – предположил Владимир.
Соня округлила глаза.
– Тысяч!!!
– Конечно. Одна люстра из чёрного хрусталя чего стоит. В ней одной, пожалуй, – тысяча свечей.
– Да, роскошь графини Преображенской поражает… – заметила Соня.
Неожиданно она услышала знакомый голос, и тот час повернулась: прямо навстречу ей шёл Сергей в компании двух сослуживцев-гусаров.
Соня опять почувствовала себя дурно, но быстро взяла себя в руки. Сергей, увлечённый беседой, уже почти поравнялся с девушкой, по-прежнему её не замечая. Она не выдержала:
– Сергей Васильевич, – робко обратилась она к блистательному поручику.
Тот встрепенулся, буквально округлил глаза и воскликнул:
– Соня!!! Боже мой, Софья Николаевна! – он прильнул к её руке. – Как я рад вас видеть.
На самом деле Сергей был не только рад, но и поражён до глубины души, ведь он привык видеть в Сонечке маленькую девочку, теперь же перед ним стояла светская барышня, да ещё и в сопровождении кавалера.
Соня ретировалась, понимая, что может возникнуть щекотливая ситуация.
– Сергей Васильевич, познакомьтесь: Владимир Романовский…
Молодые люди пожали друг другу руки. Сергей тотчас представил Соню и её спутника свом друзьям. По их взглядам можно было сказать с уверенностью: девушка произвела неизгладимое впечатление!
– Софья Николаевна, – Сергей умышленно называл девушку по имени отчеству, – подарите мне один танец, впрочем, можно и не один…
Владимир напрягся, он сразу же почувствовал в этом самоуверенном гусаре опасного соперника.
– Позвольте, сударь, но все танцы до конца бала Софья обещала мне! – нагло заявил он.
Гусары удивились.
– Это правда, Софья Николаевна? – поинтересовался Сергей.
Девушка растерялась, не зная, что и сказать, дабы не обидеть Владимира.
– Нет, я этого не обещала… – пролепетала она, понимая, что тем самым ставит Владимира в неловкое положение: хотя сам виноват – не надо лгать!
– В таком случае, сударь, – Сергей взял Соню под руку, а его сослуживцы оттеснили господина Романовского в сторону, – я похищаю у вас сию прелестную барышню.
Соня не возражала: она была на седьмом небе от счастья. В конце концов, Лиза увела у неё одноглазого-суженного, предназначено ей судьбой… и пусть, зато Сергей – полностью в её распоряжении, если, конечно, не возникнет ещё одна соперница: как знать!
Соня появилась на балу с Сергеем под руку, что не преминули заметить папенька с маменькой. Зазвучала полька, гусар подхватил свою партнёршу, закружив её в вихре танца. И всё было хорошо…но Соня после многочисленных волнений и впечатлений, захотела мороженного, и Сергей, разумеется, направился в буфет.
В это время, пока Соня вела непринуждённую болтовню с рыжеволосой дочерью баронессы фон Визен, в зале появился некий господин… и его глаз был перевязан чёрной лентой!
Он направился прямо к Соне.
– Сударыня, – обратился он к девушке приятным баритоном, – позвольте пригласить вас на танец.
Соня оглянулась и… чуть не потеряла сознание: что же это такое? – ещё один одноглазый кавалер! – право же загадки Венеры!
– Так, что же, сударыня? – Настаивал одноглазый незнакомец. – Ах, простите, я не представился: барон фон Унгер.
