Текст книги "Роза Версаля"

Автор книги: Ольга Крючкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Глава 6

Илья Глызин вышел из главной конторы, кою они с братом (разумеется, по решению Василия) обосновали в Спасоналивковском переулке. Сев в экипаж, невольно оглянулся. Красовавшаяся над входом вывеска «Василий Глызинъ и братъ» вызывала у него в последнее время крайнее раздражение.

– Лучше бы уж сразу написал – «Василий Глызинъ», – недовольно проворчал Илья Иванович.

А с чего бы не назреть недовольству? Старший брат вот уже несколько месяцев появляется в конторе всё реже и реже. Более того! Как выяснилось, его в дни отлучек ещё и дома не бывает! А ведёт себя раз от разу всё высокомерней: наведываясь изредка в Спасоналивковский, отдаёт Илье распоряжения, словно наёмному приказчику! Про отношение Василия к другим подчинённым и говорить даже не хочется – все уже еле терпят его придирки и заносчивость…

Илья неоднократно пожалел уже, что не остался в Екатеринодаре. Ведь была, была у него возможность открыть своё дело, так нет же – убедил его тогда Василий, умело сыграл-таки на семейном самолюбии: мол, первыми купцами на Москве будем!

Теперь, спустя годы, Илья понял свою ошибку. Его давно тяготила зависимость от брата, пора было и впрямь поговорить с ним насчёт раздела капитала и всего торгового дела. К тому же у Ильи зародились подозрения (он пока скрывал их от Анастасии), что у Василия появилась содержанка. Уж больно Глызин-старший изменился в последнее время: возгордился, заспесивился, даже в общении с равными ему по статусу людьми стал необычайно заносчив. Столь кардинально мужчину может изменить лишь женщина, причём женщина непременно высокого полёта! Вот, понахватавшись от неё царских замашек, Василий и себя тоже возомнил выше всех – выше брата, жены, деловых партнёров…

Передумав ехать домой, в Бахметьевский переулок[15], Илья развернул извозчика в сторону Пречистенки.

Василия дома не оказалось, хотя в конторе он сегодня тоже не появлялся, а день уже клонился к вечеру. Анастасия встретила свояка довольной улыбкой:

– Илюша, как я рада тебя видеть! А Василий ещё не вернулся… Вероятно, в конторе опять задержался.

Умолчав, что сам только что из конторы, а Василия там и в помине не было, Илья подсел к Анастасии на диван.

– Знаешь, Настасья, а ведь ты была права…

Женщина удивлённо вскинула брови:

– По поводу чего, Илюша?

– Касаемо отделения от Василия… Всё, не могу более под ним сидеть, устал! Обращается со мной, как… как со щенком неразумным. Тошно… Пора, пора требовать раздела капитала!

Анастасия просияла.

– Давно пора, Илюшенька! – страстно прошептала она и многозначительно посмотрела на свояка. – Может, чаю подать? – спросила поспешно, подавляя в себе желание тотчас броситься к Илье с объятиями.

– Пожалуй, не откажусь…

Пока Анастасия Николаевна отдавала распоряжения, Илья Иванович прошёлся по гостиной и прилегающему к ней коридору, отметив, что картин в доме изрядно прибавилось. Он ничего не смыслил в живописи, картины называл «картинками» и делил их на те, что радовали глаз, и те, что, напротив, навевали тоску и скуку.

Горничная подала чай. Илья вольготно расположился за столом и принялся с аппетитом уплетать тёплые ещё пирожки.

– Завтра приеду к тебе… – прошептала Анастасия и томно посмотрела на Илью.

Тот едва не поперхнулся: хотя они и были почти ровесниками и уже не первый год любовниками, откровенность Анастасии по-прежнему смущала.

Из прихожей раздался голос Василия. Заметив пальто брата, Глызин-старший поспешил подняться на второй этаж, в гостиную. Илья и Анастасия по-родственному распивали чаи.

– А, братец, вечер добрый! – проронил Василий и тоже сел за стол. Горничная поставила перед ним чашку с горячим чаем. Василий смачно подул на него, отхлебнул и довольно крякнул.

Анастасия не спрашивала мужа, как прошёл день, как вообще у него идут дела. Ей было безразлично.

Илья опустил глаза, едва сдерживаясь, чтобы не высказать брату всё, что накипело, прямо при Анастасии.

– Добрый, добрый… – с видимым усилием отозвался он и взял очередной пирожок.

Анастасия Николаевна, почувствовав возникшее промеж братьев напряжение и дабы не накалить обстановку ещё пуще, вышла из комнаты.

Из детской доносились мелодичные звуки фортепиано. Полина и мадемуазель Амалия музицировали.

Анастасия заглянула в дверь. Дочь, несколько уже утомлённая занятиями, тотчас сорвалась с места и бросилась к матери. Амалия не возражала: в отличие от гувернанток-англичанок, предпочитающих чуть что применять розги, она не была строга, стараясь, напротив, во всём придерживаться золотой середины.

– Идём в гостиную, – поцеловала Анастасия дочь. – Дядя Илья приехал.

Полина обожала своего дядюшку! Правда, в последнее время он приезжал к ним отчего-то всё реже и реже, а когда она спрашивала о нём, мама неизменно отвечала, что дядя Илья занят в какой-то конторе.

Анастасия Николаевна и Полина вошли в гостиную. Мужчины по-прежнему молчали, сосредоточившись на чае и пирожках. Девочка бросилась сначала к отцу.

– Ах, папа, – прощебетала она на французский манер, – а мы с мадемуазель Амалией разучили сегодня новый этюд!

– Умница, ты моя! – Василий Иванович ласково погладил дочь по голове и хотел посадить к себе на колени.

Ловко вывернувшись, девочка подбежала к дяде Илье.

– Ах, маленькая шалунья, – сказал тот и чмокнул малышку в щёчку.

Горничная принесла ещё одну чашку, наполнила её чаем из попыхивавшего на столе самовара и поставила перед Полиной.

– А с чем пирожки? – по-хозяйски поинтересовалась девчушка.

– С персиками из ваших теплиц, сударыня, – шутливо поклонилась ей горничная.

Анастасия, расположившись на диване, исподволь наблюдала за мужем, любовником и дочерью. С годами Полина становилась всё более похожей на Василия, однако часто в ней проглядывали и черты Ильи.

«Господи, прости меня, грешную! – взмолилась мысленно Анастасия. – И за то, что замуж не за того вышла, и за то, что не знаю наверняка, кто из братьев отец Полины…»

Взглянув любовно на дочь, с аппетитом уплетающую пирожки, Анастасия Николаевна улыбнулась. Своим появлением девочка явно оживила атмосферу за столом. Мужчины даже перебросились друг с другом парой фраз…

* * *

Как только Анастасия Николаевна и Полина направились в гостиную, мадемуазель Амалия поспешила в свою комнату, где тотчас плотно прикрыла дверь и затаила дыхание. В последнее время девушке казалось, что кто-то постоянно стоит под её дверью и подслушивает… Но что здесь можно услышать? В своей комнате Амалия обычно или молчит, или пишет в дневнике.

Прежде Амалия всегда оставляла дневник в верхнем ящике письменного стола, но теперь стала тщательно его прятать. Однажды, войдя в комнату, она заметила, что некоторые её вещи хотя и лежат вроде бы аккуратно, но всё же не так, как сложены были ею… В комнате явно побывал посторонний.

К сожалению, в доме Глызиных не принято было запирать комнаты на ключ, а попросить хозяйку об исключении Амалия не решалась: пришлось бы объяснять свои страхи и подозрения. А что, если ей всё это мерещится?

…Сердце Амалии учащённо билось. Наконец, отдышавшись и успокоившись, она извлекла из рукава письмо.

Сегодня они гуляли с Полин по Пречистенке, как вдруг подбежал какой-то мальчишка и молча сунул конверт ей прямо в руки. Амалия стушевалась, но Полин, кажется, ничего не заметила: разглядывала в тот момент лошадку на противоположной стороне улицы. Амалия спрятала конверт в рукав, и целый день он буквально жёг ей руку.

И вот, наконец, Амалии представилась возможность уединиться. Волнуясь, она развернула конверт. Тот был совершенно чистым, без единой надписи.

Француженка взяла ножницы, вскрыла конверт, вынула из него письмо и, сгорая от нетерпения, начала читать.

Девушка перечитала письмо несколько раз подряд, не веря своим глазам. По щекам покатились слёзы…

– Боже мой, боже мой! – воскликнула она по-французски.

* * *

Анастасия Николаевна почувствовала, что братьям нужно остаться наедине.

– Полина, доченька, сыграй мне что-нибудь на фортепиано! Что вы там сегодня с мадемуазель Амалией разучивали?

Девочка просияла. Ей нравилось, когда мама проявляла интерес к её успехам.

– Я сыграю новый этюд! Пойдём, мама…

Мать и дочь вышли из гостиной, Василий Иванович проводил их долгим взглядом. Илья допивал третью чашку, исподволь посматривая на брата.

– Василий, давно собирался с тобой потолковать…

Старший Глызин вздохнул:

– Устал я, братец… Давай завтра в конторе всё обговорим.

– В конторе?! – взвился Илья. – А ты помнишь, когда был там в последний раз?

Лицо Василия изменилось. Илье давно было знакомо это выражение лица брата: ничего хорошего оно не предвещало.

– Как ты смеешь мне такое говорить?! – задыхаясь от гнева, воскликнул Глызин-старший. – Мне! Ты!

Илья резко поднялся:

– Ну, я. Ну, тебе. Дальше что? Разве ты не свалил на меня все дела?

– Не переломишься! Чего тебе ещё делать? Ни семьи, ни забот…

– Не кипятись, Василий. Если помнишь – в деле мы имеем равные доли! Значит, и заниматься делом должны поровну. Ты же позволяешь себе приезжать в контору, когда вздумается, орёшь на всех, как безумный… Уже два приказчика по твоей милости ушли…

– Да и чёрт с ними, других найдём!

Илья в очередной раз убедился, что Василий сильно изменился за последнее время. Откуда такое пренебрежение к людям? Раньше он, помнится, весьма дорожил хорошими работниками, а честными приказчиками – в особенности…

– Других-то, может, и найдём, только вот таких же честных да делу преданных поискать ещё надобно, – возразил Илья, стараясь держать себя в руках.

– Вот и ищи! – рявкнул Василий. – Всё, разговор закончен. Устал я, отдыхать желаю!

Илья более не сомневался: утомился братец от бурного времяпрепровождения с какой-то женщиной.

– Будь по-твоему… Жду тебя завтра в конторе.

Даже не попрощавшись с Анастасией, Илья спустился по лестнице на первый этаж. Ему показалось, что потихоньку, стараясь остаться незамеченной, из дома на улицу выскользнула мадемуазель Амалия.

Он усмехнулся:

– И эта туда же! А ещё благовоспитанная француженка, дворянка!

* * *

Анастасия Николаевна собиралась уже отправиться почивать, когда в её комнату вошла вдруг Полина. Женщина удивилась:

– Доченька, отчего ты не спишь? Поздно уже!

– Мадемуазель Амалия куда-то исчезла, и меня теперь некому раздеть и уложить.

Анастасия удивилась столь безответственному поступку гувернантки.

– Идём, душа моя. Я сама тебя уложу.

– И сказку расскажешь?

– Расскажу, расскажу, доченька…

– А я люблю сказку про дракона и красавицу. Мне её мадемуазель Амалия на ночь рассказывает.

Анастасия задумалась: она такой сказки не знала.

– А я тебе лучше расскажу – про Василису Премудрую.

– Хорошо, – согласилась Полина.

Уложив дочь в постель и, рассказав ей обещанную сказку, Анастасия, со свечой в руках, направилась в комнату гувернантки. Постучала из приличия в дверь, но ей никто не ответил.

– Мадемуазель Амалия! Вы меня слышите?

Поскольку ответа опять не последовало, Анастасия Николаевна отворила дверь. В комнате никого не было, постель Амалии пустовала.

«Ничего не понимаю, – озадачилась купчиха. – Куда же подевалась гувернантка? Да ещё ночью! Неужто в спальне мужа моего обретается?»

– Этого только не хватало! – воскликнула она раздражённо вдогонку последней мысли и направилась к спальне мужа, дабы проверить свои подозрения. Из-за двери доносился раскатистый храп.

«Вряд ли бы он так храпел рядом с Амалией. Ну да ладно: утро вечера мудренее», – решила Анастасия Николаевна и пошла спать.

* * *

На следующий день Илья приехал в контору в Спасоналивковском рано, едва пробило девять. Дел было невпроворот, а на появление старшего брата с самого утра он, признаться, не особо рассчитывал.

Василий Иванович действительно заявился лишь к полудню, с порога и по-барски устроив всем разгон и обвинив всех подряд в нерадивости.

Илью так и подмывало вступиться за бедолаг, но, увы, ронять авторитет старшего брата в глазах наёмных работников было непозволительно.

– Что там у нас на сегодня? Что поставщики? Весь ли товар доставили в надлежащем виде? – засыпал Василий Иванович вопросами младшего брата.

– Да всё пока, с Божьей помощью, благополучно… – неопределённо отвечал тот.

Василий сел за стол и открыл конторскую книгу, углубившись в изучение последних записей.

Илья собрался с духом: сколько можно оттягивать неприятный разговор?! Не тратя времени, рубанул с плеча:

– Я хочу раздела и нашего с тобой капитала, и нашего общего дела.

Василий оторвался от стройных столбиков цифири и с удивлением воззрился на брата.

– Чего?! Это кто ж тебя надоумил, братец? Небось, из конкурентов кто наших?

– Нет. Сам так решил. Не могу более с тобой общее дело иметь.

– Та-а-а-к, – протянул Василий Иванович. – Столько лет, значит, мог, а теперь, стало быть, не можешь? Интере-е-есно… А ну, признавайся, стервец, к кому со своей долей переметнуться собрался? К Самохину? К Рябову? К Старосельцеву?

– Даже если б и к кому-то из них – тебе-то какая разница? Со своим капиталом я волен поступать так, как сам того пожелаю!

– Ишь как заговорил, щенок! – прорычал Василий, всё более свирепея.

Илья нервно сглотнул, отлично сознавая, что брат может повести себя самым непредсказуемым образом. Он прекрасно помнил те времена, когда они оба служили в казачьих войсках и сражались с французами. Ох, много тогда Василий, будучи в чине хорунжего, вражеских голов порубал! А уж когда излишне, бывало, разойдётся, вообще никого не щадил: ни простых людей, ни благородных…

Василий вышел из-за конторского стола и горой начал надвигаться на брата:

– А ты забыл, как нам денежки-то эти достались? А? Так я тебе напомню! Никуда ты от меня не денешься, одной мы с тобой верёвочкой повязаны!..

Илья Глызин перекрестился:

– Прости меня, Господи! Нечистый попутал! Надо, надо было мне тогда остановить тебя, бесноватого! Да не смог, испугался – думал, и меня саблей зарубишь. Но только в том лишь вина моя – в трусости! Ты же людей невинных жизни лишал единственно в угоду гневу своему и жадности своей!

– Зато, благодаря этому, мы теперь купцы второй гильдии! А ежели дело и дальше с умом поведём, половиной Москвы вскорости владеть будем! А ты раздел капитала задумал! Да что ты со своей долей делать-то станешь? А из-за тебя и я со второй гильдии упаду в третью! Этого хочешь?

– Но… – попытался вставить слово Илья.

– Даже не думай! Не дам согласия, не дождёшься! А без него и раздела не состоится. Хочешь – судись со мной! А я всех судей подкуплю, и тогда ты вообще в дураках останешься, ха-ха!

Илья сник: видать, никогда ему не отделаться от брата-тирана.

– Ты бы хоть Настасью пожалел! – выкрикнул он в отчаянии.

Василий замер, захлебнувшись собственным смехом.

– Чего? – вытаращил он глаза.

– Что слышал! Думаешь, я не догадываюсь, что ты себе полюбовницу завёл? Да по всему видно! Дамочка, небось, из благородных, но разорившихся? Недаром ты дворянином себя в последнее время возомнил, простыми людьми пренебрегать стал… Эк она тебя присушила!

Илья остановился, дабы перевести дух. Василий стоял посреди конторы, угрожающе вращая безумными глазами.

– Замолчи, сучий потрох! Не твоего ума дело! – прорычал он, багровея.

– Что, жалеешь, что сабли нет под рукой?! А то с каким бы удовольствием, небось, разрубил меня пополам! – не унимался Илья.

Василий схватился за голову. Перед глазами у него всё поплыло, он начал грузно оседать. Илья не на шутку испугался.

– Э, э, Василий! Ты чего это удумал? – он бросился к брату, успев подхватить его под руку.

– Оставь меня… – прошептал тот. – Раздела капитала всё равно не дождёшься. Вот умру – делай тогда, что хочешь…

* * *

Анастасия Николаевна вошла в гостиную. Амалия и Полина завтракали. Гувернантка время от времени делала девочке замечания, дабы та за столом не шалила и правильно пользовалась ножом и вилкой.

«А, вот и наша пропащая… Интересно, где она всё-таки пропадала ночью?» – подумала хозяйка и уже собралась было спросить о том Амалию, но вдруг заметила, что девушка необыкновенно как-то преобразилась: глаза светились счастьем, губки припухли и, казалось, всё еще хранят вкус страстных поцелуев.

«Понятно, завела с кем-то шашни… Ну, да и Бог с ней! В конце концов, ничего страшного за время её отсутствия не произошло», – мудро заключила Анастасия Николаевна и сделала вид, будто ничего не случилось.

К тому же мысли её были поглощены сейчас совершенно другим: сегодня, ближе к вечеру, ей предстояло свидание с Ильёй. «Поговорил ли он с Василием? – переживала купчиха. – А что, коли муж не согласится на раздел капитала? И что тогда – терпеть его до самой смерти? Сил уж боле не осталось с нелюбым жить… И куда только я девчонкой смотрела, и где глаза мои были? С другой стороны, Василий тогда из Франции вернулся, вся грудь в орденах… Красавцем ходил, чего уж зазря грешить… Илья-то, он попроще всегда выглядел, до сих пор нету у него силы такой, как у Василия… Зато какой нежный в любви! Ах, как ласкает!..»

Анастасия попыталась припомнить, когда же началась её любовная связь с Ильёй. Ох, давно! Ещё с Екатеринодара всё пошло… Она уже и замужем была тогда за Василием. Просто тот как-то уехал в Москву по делам, брата с собой не взял, а она заскучала… Нет, не по мужу – по ласке!

Анастасия к тому времени уже поняла, что Василий хоть и красив и силён, а вот в постели отчего-то груб, как животное. Нередко ей даже казалось, что он причиняет ей боль нарочно… Поэтому когда во время того памятного его отъезда в столицу Илья заглянул к Анастасии, дабы словом поддержать свояченицу в её нелегкой жизни со своенравным старшим братцем, вышел он от неё только под утро – само собой всё как-то случилось… С тех пор так и повелось: стоит Василию за порог…

Анастасия не находила себе места, томясь в ожидании вечера и в предвкушении пылкого свидания. Наконец время перевалило за поддень. Купчиха открыла гардеробную, раздумывая, во что бы такое-эдакое обрядиться на сей раз. После мучительных размышлений остановилась на ненадёванном ещё сером платье из тафты, расшитом жемчугом.

Женщина встала против зеркала и приложила наряд к телу.

– Красота! Один только муж, крот слепой, не замечает… То ли дело Илья! Тот завсегда готов оценить! И меня, и наряды мои…

* * *

Василий, оклемавшись, провёл в конторе ещё часа три, пытаясь заставить себя настроиться на работу с бесчисленными товарными накладными. Не выдержав, встал, надел пальто и, ни слова не сказав брату, сел в экипаж и уехал.

– Ну да, конечно, где уж нам с нашим рылом-то, чтоб перед нами ещё и отчитывались, куда и зачем… То выше вашего барского достоинства, – проворчал Илья ему вслед. – Небось, опять к зазнобе своей благородной помчался… Ну, да и чёрт с ним! Может, так-то оно и лучше… Спокойно домой приеду, с Настасьей встречусь…

При воспоминании о любовнице у Ильи, как обычно, начало пульсировать в низу живота. Странное дело! Казалось бы, связь их длится почти уже восемь лет, а сие трепетное ощущение до сих пор не исчезло… А ещё удивительнее, что за эти неполные восемь лет Илья так более и не пожелал ни одной другой женщины – для него существовала только Настасья! Эх, как он сожалел порой, что всегда и во всём уступал старшему брату! Вот и Настасью в Екатеринодаре в силу мягкости характера когда-то уступил… А ведь всё могло бы сложиться иначе… Глядишь, теперь ни ему, ни Настасье не пришлось бы мучаться…

Проверив приход-расход за истекший день и сделав соответствующие записи в конторской книге, Илья Иванович с чувством исполненного долга и искренним вздохом облегчения покинул контору и устремился в Бахметьевский, в съёмную свою квартиру.

Глава 7

Под предлогом «прогуляться и подышать свежим воздухом» Анастасия Николаевна тоже покинула особняк мужа на Пречистенке и поспешила на свидание к его младшему брату. Уж больно ей не терпелось узнать, состоялся ли, наконец, между Глызиными разговор о разделе капитала.

Анастасия давно мечтала уйти от мужа. Даже то обстоятельство, что жить с Ильёй придётся невенчанной, её не пугало. Главное, чтобы Илья окончательно избавился от влияния старшего брата, а уж потом-то она своего добьётся! В случае раздела капитала они с Ильёй смогут уехать в Петербург или любой другой город (да хоть за границу!), где Василий вряд ли станет их разыскивать…

«Эгоистка»[16] свернула в Бахметьевский переулок и остановилась перед домом, в коем Глызин-младший снимал квартиру. Анастасия поднялась на второй этаж, достала из сумочки ключ и открыла дверь. В квартире было тихо и темно: значит, приходящая прислуга уже ушла.

Купчиха привычно зажгла канделябр на входе, сняла тяжёлые шубу и шляпу, расшнуровала и скинула меховые ботинки. Потом прошла в небольшую, но уютную гостиную, обеспеченную камином. Очень уж нравилось Анастасии восседать в кресле против камина, предварительно протопленного предупредительной прислугой!

Анастасия заняла любимое кресло, прикрыла ноги шерстяным покрывалом, угрелась после улицы и… задремала.

Илья же, войдя в квартиру, по разбросанным по всей прихожей вещам тотчас догадался, что любовница уже прибыла, и громко позвал:

– Настасья!

Анастасия, потянувшись и отгоняя остатки сна, сладко откликнулась:

– У ками-и-ина я…

Илья вошёл в гостиную и расположился в кресле напротив. Анастасия, воображая себя молодой и грациозной, медленно поднялась, подошла к Илье и обвила его шею руками, к коим тот немедля прильнул губами.

– Илюша, у тебя щёки холодные, – чмокнула она в ответ любовника в нос. – Ну, не томи… что там у вас с Василием?

– Ничего-с, – признался Илья.

Анастасия проснулась окончательно:

– Как ничего? Почему? Ты имеешь все права на раздел капитала! Закон на твоей стороне!

Илья занервничал:

– Настенька, не всё так просто…

Анастасия обвила шею Ильи ещё крепче:

– Что, Василий не соглашается ни в какую?

Илья кивнул.

– Боже мой, что же делать?! – воскликнула Анастасия и всплеснула руками. – Но я не могу жить с ним и далее! Сил моих более нет!

Илья сник, он чувствовал себя виноватым. Горько было сознавать, что и в этой ситуации старший брат вновь одержал над ним победу, и всё осталось по-прежнему.

Илья схватился за голову:

– Он никогда не согласится! НИКОГДА! Пока жив… Он так и сказал: вот умру, мол, а там уж делай, что хочешь…

– Что, вот так прямо и сказал?

– Да!

Анастасия задумалась.

– Значит, так тому и быть, – веско и отчасти даже зловеще произнесла она.

Илья оторопел, отстранился от любовницы:

– Что ты задумала?

Анастасия улыбнулась своим мыслям.

– Просто я уверена, Илюша, что свои дела ты должен вести сам.

– Нет, Настасья, ты не можешь… – прошептал Глызин-младший.

– А я и не спорю, – легко согласилась Анастасия. – Зато ты – сможешь!

* * *

Экипаж Василия Ивановича Глызина выехал за пределы Москвы. Хорошая дорога закончилась, и теперь лошади медленно, нехотя и с трудом меся весеннюю грязь, плелись по направлению к Измайлову. Купец окликнул кучера и приказал, чтобы тот пристегнул ему «кожаный фартук»[17].

После сегодняшней стычки с братом Василий успел уже поостыть. Однако по дороге твёрдо решил: Илье он никогда не уступит! Будет всегда так, как он, Василий Глызин, того желает! А он желает выбиться в первую гильдию.

Повозка застряла-таки в весенней распутице.

– Эх, мать-перемать, – принялся ругаться кучер, – всё, барин, кажись, приехали… Колёса по самые оси увязли.

Василий выглянул из экипажа и осмотрелся.

– М-да… – озабоченно процедил он. – Сели основательно… Но ты всё равно пошевеливайся! Думай, как поскорее выбраться из этой грязи!

Кучер нехотя слез с козел и зачавкал по дорожному месиву новыми сапогами, которых жаль было – аж сердце кровью обливалось! Обошёл лошадей, ухватил их под уздцы:

– Ну, давай, родимые! Поднатужились!

Василий Иванович, укрывшись в экипаже, поднял меховой воротник пальто: его бил озноб. Закрыв глаза и стараясь не обращать внимания на истошные крики кучера, он погрузился в предвкушение скорой встречи с Матильдой. Ах, как он зацелует её белую нежную шейку! А уж какая сама Матильда в любви искусная! Не чета некоторым купчихам – то им не можется, то у них настроения нет, то спать охота…

Пока Василий пребывал в сладких грёзах, кучеру удалось-таки вызволить экипаж из чавкающей грязной лужи и продолжить путь по деревенскому бездорожью.

Примерно через час неторопливой езды путники достигли загородного имения баронессы фон Штейн. Из привратницкой тотчас появился человек, дабы отворить ворота.

Василий вышел из экипажа и с удовольствием, полной грудью вдохнул чистого подмосковного воздуха. С тех пор как баронесса перебралась из Новоапостольского переулка сюда, в Измайлово, купцу приходилось тратить времени на дорогу намного больше, но он не роптал.

Гость вошёл в дом, навстречу ему поспешила горничная, приняв пальто.

– Баронесса вас ждут-с с нетерпением, – доложила она.

Глызин крякнул: слышать такое было приятно.

Матильда встретила любовника в будуаре (так она называла небольшую комнатку на втором этаже, снизу доверху задрапированную нежно-розовым шёлком). Именно здесь, на нешироком и тоже розовом диванчике, баронесса и предпочитала заниматься любовью.

Поначалу Василий не понимал этой прихоти своей пассии: лично ему было куда приятней предаваться плотским наслаждениям в спальне да на широкой кровати. Ан нет – кровати баронессе отчего-то не нравились: они, дескать, навевают на неё скуку. Вот для остроты ощущений она и придумала обустроить специальный будуар.

Матильда полулежала-полусидела на розовом диванчике, облачённая в прозрачный пеньюар. Она прекрасно знала, как на сей наряд реагирует любовник: не успев войти, кидается на неё прямо с порога. Однако сегодня Василий отчего-то изменил своему правилу…

– Добрый день, моя кошечка, – сказал он, осторожно присев рядом с баронессой и нежно приложившись к её шейке.

Женщина обняла любовника.

– Ах, Василий, ты сегодня какой-то странный, – заметила она. – Что-нибудь случилось?

– Нет, нет, ничего… Устал, наверно. В конторе много дел накопилось…

– Может быть, вина? – предложила баронесса. – У меня есть отличное бургундское, оно способно оживить даже мёртвого!

– М-да… Но я вроде ещё жив, – натянуто улыбнулся Василий.

Матильда засмеялась:

– Я имела в виду, что, испив его, ты забудешь обо всех неприятностях!

– Тогда, пожалуй, не откажусь…

Баронесса позвонила в колокольчик, и спустя несколько минут горничная принесла в будуар бутылку бургундского и блюдо с лёгкой закуской. Василий залпом осушил свой бокал. Кажется, действительно полегчало.

– Поделись со мною своими проблемами, дорогой. Мне ведь небезразлично, что происходит в твоей жизни, – ластилась Матильда.

Василий сдался:

– Мой младший брат потребовал сегодня раздела нашего с ним капитала. Самостоятельности, видишь ли, захотел!

Баронесса внутренне насторожилась. Подобное развитие событий никак не вписывалось в её планы: она и сама рассчитывала сорвать с Василия крупный куш.

– Боже мой! И что же теперь будет?! – воскликнула она, резко поднимаясь с пуфика.

Василий несколько удивился реакции любовницы.

– Да не волнуйся ты так, душа моя! Ничего он от меня не получит! Не родился ещё человек, чтоб над Василием Глызиным верх одержать!

Матильда меж тем продолжала нервно расхаживать по будуару.

– Да присядь же, Матильдушка! Неужто из-за меня так переживаешь?

– О, да! И из-за тебя, конечно, тоже… Просто… Дело в том… Словом… Я, право, даже не знаю, как и сказать…

Наступил черёд Василия волноваться:

– У тебя-то что, душа моя, приключилось? Чай, кредиторы снова одолели?

– Хуже, Василий, гораздо хуже… Видишь ли, два дня назад мне нанёс визит некий человек… В общем, он предъявил мне расписку моего мужа… Нет ни малейших сомнений, что она писана рукой покойного барона, – баронесса всхлипнула.

– Душенька моя, не плачь! Да что же страшного такого в той расписке?

– Это расписка за карточный долг. Ах, Василий, знал бы ты, какая сумма в ней обозначена!

Глызин открыл портмоне.

– Да ты скажи, сколько надо? Только не плачь, умоляю…

Матильда подошла к любовнику и обречённо прошептала:

– Десять тысяч рублей…

Василий округлил глаза:

– Однако! Твой покойный супруг умел повеселиться…

Баронесса снова пустила слезу:

– Этот человек обещал подать на меня в суд, ведь на расписке – подпись моего мужа! Что мне делать? Явятся судебные приставы, опишут моё имущество… Какой стыд! Я уже потеряла за долги мужа дом в Новоапостольском… Если бы барон только видел, как я теперь мучаюсь!

Сердце Василия Ивановича сжалось от жалости.

– Вот здесь, – он вынул из портмоне ассигнации и пересчитал их, – ровно две с половиной тысячи рублей. Оставшуюся сумму привезу в следующий раз, – купец аккуратно положил деньки на сервировочный столик.

Матильда просияла.

– Ты – мой спаситель! – с жаром воскликнула она, едва не задушив любовника в объятиях.

После сей пылкой сцены и ещё одного бокала бургундского Глызин-старший почувствовал, наконец, прилив сил и желания. Он снял сюртук и ослабил галстук…

Матильда при соитиях всегда была неистовой и эмоциональной. Василий никогда ещё не встречал женщины, столь бурно выражающей переполнявшие её чувства: в моменты близости баронесса громко вздыхала, стонала, вскрикивала, а порой даже рычала, выказывая несомненное удовольствие. В такие минуты Глызину хотелось послать всё к чертям и поселиться здесь, в Измайлове, навсегда.

…Любовница, тяжело дыша и поправляя одной рукой пеньюар, уже наполняла бокалы вином, дабы восстановить силы. Глызин, пребывая в расслабленном состоянии, благоговейно наблюдал за её грациозными движениями.

– Душа моя, – произнёс он вдруг, – ты не забудешь взять расписку с этого человека?

Женщина застыла в недоумении.

– С какого?

– Ну, с того, что явится к тебе за карточным долгом барона. Даже если будешь отдавать ему деньги частями, – указал Василий глазами на стопку ассигнаций на столике, – непременно каждый раз требуй расписки.

– Ах, да! Я как-то не подумала об этом… Ты совершенно прав, Василий. Я так и сделаю.

Вечерело. Глызин засобирался домой.

– Прости, душа моя, но мне пора возвращаться…

Баронесса прильнула к нему:

– Когда же ты отважишься остаться у меня до утра?

Василий Иванович, растроганный словами любовницы, страстно припал к её губам.

– Останусь, душенька, непременно вскоре останусь… Обещаю… А ты, в свою очередь, тоже пообещай мне кое-что…

– Всё, что угодно, дорогой…

– Ту ночь мы проведём с тобой не в будуаре, а в спальне, на нормальной кровати. Хорошо?

Матильда улыбнулась.

– Я согласна: пусть будет так, как ты того желаешь… – томно прошептала она.

Василий совершенно сомлел от счастья.

Вдруг выражение лица Матильды посерьёзнело:

– Скажи, а чем твой брат объясняет своё желание разделить капитал?

Глызин не ожидал столь резкой смены темы беседы.