Текст книги "Поцелуй небес"
Автор книги: Ольга Арсеньева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 27 (всего у книги 29 страниц)
Однажды, вечером, в конце февраля, с номером свежего журнала в комнату Антонии вошел сияющий Артур. Впервые за все это время после январских событий он выглядел прежним, уверенным в себе оптимистом. Даже светло бежевый свитер, сменивший серию темных, деловых костюмов, свидетельствовал о том, что Артур вступил в новую полосу жизни.
– Знаешь что это? – распахнул он перед сидящей на полу Антонией "Фигаро". – Это наше алиби и виза в страну "удача"! Если удалось взять такое препятствие, не свернув шею, дальше уж мы постараемся преодолеть все пустяковые кочки. Тони в гимнастическом купальнике изумрудного цвета и оранжево-черных гетрах, прервала занятия аэробикой и выключила магнитофон, не сказав ни слова – ведь с самого начала эти часы в ее расписании были объявлены строго неприкосновенными. Табу для всех и даже Артура, неукоснительно соблюдавшего запрет.
Волосы связаны жгутом на макушке, к влажной шее прилипли черные завитки, усталое лицо словно погасло, омраченное гнетущей заботой. Тони быстро пробежала посвященную ей статью, расставлявшую все на благопристойные и даже элегантные места. Романтический, возвышенный образ овеянной печалью девушки, чье неугасимое стремление дарить людям праздник, граничит с самоотречением. Потерявшая любовь Антония Браун вышла на подиум лишь потому, что видит в своей профессии гуманистическую миссию. Каждый день, улыбаясь в объективы, она совершает маленький личный подвиг.
– Что ж, зеленый свет: дрессированная собачка может продолжать свой танец в угоду праздных, пресыщенных зевак. Кому какое дело, что творится у нее в душе, – она захлопнула журнал и бросила его на ковер, в кучу подлежащей выбросу прессы.
– По-моему, детка, ты слишком увлеклась образом одинокой невесты. Если уж начистоту – в Асторе больше влюблен был я, как в идею удачного замужества моей Карменситы. – Артур набросил на плечи девушки махровый халат. – Тебе не стоит простужаться.
– Я потеряла его как раз в тот момент, когда начала поастоящему влюбляться. Возможно, сегодня я была бы самой счастливой женой в мире, вздохнула Тони, направляясь в ванную.
– Это в ореоле трагической смерти Астор кажется идеальным возлюбленным, романтическим героем... Очевидно, не так уж спокойно и чисто было на душе этого уважаемого гражданина, раз он решился свести счеты с жизнью...– Шнайдер разглагольствовал у двери ванной комнаты, из-за которой послышалось шипение душа. Дверь приоткрылась, появившееся в ней лицо Тони искажал страх.
– Мы-то с тобой знаем Артур, почему Джони убил себя. – зашептала она. – Я думаю, Клиф успел осуществить свою угрозу, сообщив Астору кое-какие факты из нашего с ним романа... Уверена – он знал, как побольнее ударить.
– Лиффи успел, а Артур опоздал! – вот и весь обвинительный приговор. Пожалуй, пойду напьюсь, – Шнайдер направился к выходу.
– Не выйдет, Артур! Стыдно бежать с поля боя, когда ты должен изо всех сил утешать свою несчастную девочку! – выбежав из ванны, завернутая наспех в простыню, Антония остановила его, положив сзади на плечи и прошептав в затылок: – Я так несчастна...
Потом они сидели на диване в обнимку и Тони, прерывая слова всхлипываниями, говорила о том, как боится своей беременности, как заранее ненавидит этого ребенка и опасается связанной с его появлением авантюры. Артур утешал, расписывая примеры счастливого материнства и забавность самого трюка с исчезновением Антонии Браун. Сам же он в десятый раз задавал себе вопросы: почему родители Антонии категорически восстали против абборта, почему мадам Алиса категорически отказалась от этого варианта, одобренного бы несомненно, любой любящей матерью? Все было бы так просто и безопасно.
– Бедная, бедная, девочка, – Артур завернул вздрагивающие плечи Тони халатом, гладил ее волосы, с тоской констатируя то, что подметил пару недель назад: Антония начала катастрофически дурнеть.
В римском весеннем сезоне моды Тони Браун представляла "Дом Шанель", выходя на подиум шесть раз. Туалеты из разных коллекций делались специально для нее с учетом блистательного партнерства: костюм оттенял достоинства девушки, она же делала его незабываемым, уникальным явлением, выделяющимся из остальных.
Артуру показалось, что модельеры на этот раз промахнулись, либо он сам начал стареть, воспринимая новые направления в штыки. Модели, демонстрируемые Антонией, можно было счесть удовлетворительным, находящемся "на уровне", но никак не над его планкой. Потом он заметил, что это ощущение появилось и у других – у портних, комментаторов, журналистов и даже самого Маэстро, замышлявшего свои модели под магическим обаянием Антонии. Пристально разглядывая девушку, Артур понял окончательно: что беременность не пошла ей на пользу. Исчезла радостная легкость, делающая Антонию невесомой, летучей, яркой, как плывущий в синеве воздушный шарик. Исчезли озаренность, азарт, и даже сами черты лица расплылись, утратив четкость высшей гармонии, когда упиваешься ощущением точного попадания в цель – ни штриха, ни точки ни добавить, ни убавить нельзя – совершенство, вершина, bellisima!
Что-то ушло, но что?
10
Уже почти три месяца Виктория и Йохим жили в монастырском пансионе, передавая через доктора приветы и заверения в том, что все идет хорошо. Динстлер звонил Брауну редко, как и было условлено, сообщая лишь самое главное: здоровье его поправляется и он до лета думает задержаться в горах. Анна Ковачек чувствует себя хорошо, помогает сестрам и начинает подумывать о том, чтобы остаться здесь навсегда, приняв послушание в монахини. Это сообщение, способное еще совсем недавно порадовать Браунов, повергло его в замешательство. Что могло бы быть лучше для скрывающейся девушки, чем монастырские стены, тем более если эта стезя выбрана ею по призванию? Но Виктория – его Виктория – монашка? – Ни за что. Остин спешно собрался навестить горную обитель, ему надо было поговорить с Викторией лично, а также серьезно проконсультироваться с Динстлером о состоянии Антонии. Мысль о том, что упорный холостяк и идейный одиночка Браун на склоне лет погряз в семейных проблемах, вызывала у него улыбку удовлетворения. Как бы там ни было, женившись на Алисе, он и не подозревал, что станет отцом и дедом, да еще таким не простым, не традиционным путем. "Ну что ж – по Сеньке шапка. А как иначе могла сложиться твоя личная жизнь, гарный хлопчик, "развращенный" с пятилетнего возраста чтением Дюма?" – думал Остин, подъезжая к монастырю, и удивляясь своему бодрому и даже приподнятому настроению. Может оттого, что здесь на побережье уже зацвели заросли мимозы, насыщая воздух совершенно особенным ароматом, соединившим запах талого снега с медовым духом летних лугов. Ожидание перемены, трогательная пауза между прощанием и встречей...
Виктория не пропустила ни одного утра, чтобы не пробраться на террасу, опоясывающую их дом. Открывающийся отсюда вид, потрясший поначалу и ставший теперь до мелочей знакомым, невероятно радовал и окрылял ее. Каскады каменистых хребтов, округлых холмов, островерхих глыб, пологих склонов с зелеными лужайками и зарослями, спускались к морю, зачастую лишь угадываемому в глубине ущелья, а иногда, в ясную погоду едва различимому в голубой дымке. Далеко за спиной, уходя в клочковатый туман, торжественно возвышались снежные вершины, соединяя землю с небом. Здесь, как нигде больше не ощущалось так ясно единство божественного и земного. Огромный разнообразный мир с лесами, населенными птицами и зверюшками, долинами, возделанными человеком, крохотные игрушечные домики селений – весь мир, такой трогательно-невинный лежал в огромных, бережных ладонях небесной синевы, баюкающей и оберегающей его. Казалось, что все это великое и малое – камни, облака, кусты, травинки в росе, рассекающие воздух ласточки, да и ты сам – дитя всемогущего и любящего Отца. До головокружения впитывая жадным взглядом окружающее великолепие, Виктория жаждала полета, предвкушая его с такой осязаемой реальностью, что не будь массивной деревянной балюстрады, шаг за край веранды сделался бы сам собой.
Что-то подобное испытывал в этих местах и Динстлер. Гуляя с Викторией по окрестностям, он становился совсем другим – любопытным и внимательным ребенком, правда, довольно серьезным и немногословным. Иногда они вдруг много болтали, а бывало – так и возвращались, не перекинувшись и парой слов.
Сказочная, безлюдная местность, величие и нежность просыпающейся природы настраивали чувства Йохима на самый возвышенный лад. Он, давно уже не замечавший ничего вокруг, живущий в сложных построениях умственной архитектуры любимого дела, умилялся набухающим почкам, озабоченной суете пробуждающегося муравейника. Присутствие Виктории, называемой Анной, а на самом деле, являющейся, конечно же, отражением Алисы, порой доводило Йохима до состояния счастливого умопомешательства. Как радостный блаженный, играющий на паперти в детскую свистульку, он чуть не засмеялся сквозь навернувшуюся слезу, увидев на ладони девушки сонную, невесть откуда свалившуюся "Божью коровку". Ему, ожесточившемуся, окаменевшему, взвалившему на себя груз ответственности за несовершенство мира, вдруг показалось, что Прекрасное – вечно, как вечны любовь и добро. Что он не пренебрегал в своих дерзновенных поисках красоты законами людскими и божественными, а лишь исполнял высшее веление, вдохновленный неведомым ему, но, несомненно, великим Смыслом... В такие мгновения в душу Пигмалиона опускался покой и теплело холодное сердце.
– Вот видите, дядя Йохим, все же я не зря спасала вашу жизнь – не так уж она, оказывается, и мрачна, – сказала как-то Виктория, заметив отблеск улыбки на скорбно сомкнутых губах Динстлера. Она имела ввиду неоднократно уже пересказанную историю покупки у толстяка на бензоколонке целебного лекарства, вернувшего Динстлера к жизни.
– Мне хорошо оттого, что в этом мире существует, дышит, подбрасывает в воздух глупых букашек мое лучшее творение. Он-то знает, этот мудрый, старый мир, какой подарок получил в твоем лице, девочка. Вот смотри кругом пасмурно, а на дорожке перед тобой солнечный луч. Он пробился сквозь облака, чтобы обласкать твое лицо, золотистые волосы, зажечь радость в твоих глазах. Йохим так и не сказал Виктории, что заполученное ею тогда лекарство оказалось всего лишь безобидным витамином: ему так хотелось быть спасенным ею.
– Наверняка, вы писали в юности стихи, доктор. Или прекрасно рисовали... Да и учились верно, лучше всех в классе. Этот необычный человек – волшебник Пигмалион – очень интересовал Викторию.
– Увы, девочка, я кромсал мясо и терял сознание при виде крови. Побоявшись стать мясником, я сделался скульптором... А в школе учиться мне пришлось кое-как, – Йохим вздохнул и начал свой длинный рассказ, впервые погружаясь в далекое прошлое.
Вскоре они уже почти все знали друг о друге, не коснувшись двух тем секретов Пигмалиона и родства Виктории с Брауном, сохраняемого пока в тайне.
...Ну как здесь моя подопечная? – по дорожке среди зеленеющего кустарника к Йохиму и Виктории направлялся Остин. – Вижу, что неплохо. Ты, Ехи, порозовел, как деревенский пастушок. А племянница-то – чистый Ангел! он с восхищением разглядывал внучку. Вика вскочила со скамейки и нерешительно замялась. Ей хотелось броситься на шею этому человеку, так похожему на отца, прижаться к нему, поглаживая жесткие волосы, но она просто протянула ладошку "лодочкой":
– Здравствуй, Остин, я очень рада!
Виктория уже давно ждала его, ей не терпелось заново проверить то свое первое впечатление, когда вынырнув из бреда, она называла Брауна отцом. Подумать только, Остин – отец Алексея! Вика никогда раньше не задумывалась, что дед – это не только муж бабушки (как она в детстве воспринимала Михаила Александровича Дорогова), а человек, произведший на свет и самое близкое ей существо – мать или отца, и, следовательно, ее саму. Благодаря наследственному сходству это единство Остапа и Алексея было особенно разительным, сбивающим с толку. Протягивая руку Брауну, Виктория чуть было не сказала "папа", смутившись и покраснев. А он заинтересованно разглядывал зацветающий парк, стараясь не смотреть на Вику. Этим весенним днем растрепанная, смущенная девушка показалась ему еще более близкой – она оглушительно точно повторяла Алису.
Более суток провел Браун в монастыре, приходя в себя и оценивая ситуацию. Беседа с Динстлером, которому Остин рассказал о метаморфозах, происходящих с Тони, оказалась неутешительной.
– Я предполагал, что беременность, активизирующая процесс обновления всего организма, должна ускорить утверждение наследственного статуса. Клетки обновляются по заложенному в генах архитектурному проекту. И сейчас, сквозь искусственный облик Тони начинает пробиваться Ванда... – Йохим виновато отвел глаза. – Я даже не знаю огорчило бы меня это или порадовало, если бы не сложные обстоятельства биографии Антонии. Я бы мог сделать повторную пластику, но боюсь, до того, как она родит, это невозможно... Ну а потом...потом решайте сами. Ответственность за судьбу вашей дочери несете вы... Брауну почудилось в тоне Йохима обвинение и он попытался оправдаться:
– Такое может случиться с любой неопытной девушкой. Да и с опытной тоже... Мы с Алисой взяли на себя ответственность, отговорив дочь избавиться от ребенка. Как бы это не повлияло на внешность Антонии Браун, малыш должен жить... Между прочим, твой внук, Ехи. Растроганный Браун уже готов был рассказать всю правду о Виктории, но побоялся еще больше запутать ситуацию. Как-нибудь потом, сейчас надо было решать будущее Тони.
И они кое-что придумали. Но прежде всего Браун должен был серьезно поговорить с внучкой.
– Вика, я хочу сообщить, что организовал передачу весточки Евгении. Она должна знать, что ее дочь жива, не требуя никакой дополнительной информации. Ситуацию ей объяснят на словах, а ты напиши маленькое письмо, только просто, без подробностей...
– Здорово! -завизжав от радости Виктория бросилась на шею Остину. Это самое лучшее, что я ждала от жизни и о чем просила... Ты должен знать: я здесь, кажется, нашла свое предназначение... Да, здесь, в монастыре... Мать Стефания покрестила меня, теперь я истинная католичка. Но не знаю, истинная ли верующая, а Йохим – мой крестный отец. Ты что грустишь – я должна была стать православной? – заглянула Виктория в помрачневшее лицо Остина.
– Мне кажется это глупости – католики, протестанты, православные... Придуманные людьми различия, столь же нелепые, как и границы национальной принадлежности. Есть плохие и хорошие, глупые и умные... А китаец ты, или араб – это уже дело десятое – вопрос различия вкусов, привязанности к культурным традициям... Нет, девочка. Меня огорчило другое, – Браун огляделся вокруг, отметив благостный покой зеленеющих гор и золоченый крестик на церковном шпиле. – Я не знаю, что такое подлинный верующий. Но уверен, что в душе каждого должен быть Бог, тот Бог, который есть Добро и Справедливость... Это хорошо, что ты нашла Его... Только жить в миру с Богом и жить только с Богом, отгородившись от мира, спрятавшись от людей и своей женской судьбы – это разные вещи. Первая мне кажется труднее. Ты сама распорядишься своим будущим, только сначала прошу тебя, немного повзрослей, порадуйся, пострадай...
– Я уже страдала достаточно, чтобы не стремиться к продолжению. А радость – радость у меня тут вокруг, – Виктория обвела рукой окрест. – И еще в храме, когда свечки горят и хор поет... Спокойно так, возвышенно. И понимаешь зачем живешь... – упрямо продолжала она, уже понимая, что не переубедит Остина.
– Значит, ты решила не покидать монастырь? – нахмурился он.
– Пока не решила. Решать будешь ты. Я только сказала, что хочу этого... Но если ты не бросишь меня, если я когда-нибудь смогу увидеть маму если у Максима все будет хорошо... – перечисляла Виктория то, о чем ежедневно молилась.
– Вот видишь, как много тебе еще надо. А я добавлю еще одну заботу, Вика. Моя Виктория.... – Браун посмотрел в светлые глаза девушки, стараясь осознать, что это чудесное юное существо, до боли знакомое и любимое какой-то особой сложной любовью – его внучка. Память подсовывала бесчисленные, словно размноженные зеркалами изображения Алисы и Тони. – Ты должна помочь мне, ненаглядная моя девочка, – сказал он, не пытаясь разобраться, к кому, собственно, обращены эти слова.
11
В конце апреля средства информации с энтузиазмом подхватила печальное сообщение: проводя отпуск с родителями на высокогорном курорте, Антония Браун попала в снежную лавину. Жизнь рекламной звезды вне опасности, но травма позвоночника вынуждают ее на время отказаться от профессиональной деятельности. "Я непременно вернусь к вам. Я сделаю для этого все возможное", – просила передать своим поклонникам Антония Браун из больничной палаты. Фотография забинтованной девушки была в репортаж показа высокой моды "Лето 1988".
Все было организовано на редкость четко, после того, как Остину удалось уговорить Шнайдера на новый вариант трюка: Антонию не просто спрячут в горном монастыре. Она сыграет там роль Анны Ковачек, племянницы Динстлера, удивительно похожей на нее, в то время как Анна перевоплотится в Тони Браун.
– Поймите, Артур, это позволит сохранить профессиональный престиж Тони. Антонию Браун не должны забывать. И в то время, как она будет прогуливать свой живот по аллеям горного парка, мы устроим серию репортажей с моего Острова, где роль Антонии, долечивающейся под крылышком любящих родителей, сыграет дублерша.
– Увы, это невозможно. У Антонии не может быть дублерши. Или вы не собираетесь снимать девушку, воспользовавшись фотомонтажом? – все больше мрачнел Шнайдер.
– Мы будем ее снимать без всяких хитростей, Артур. Ну-ка, посмотрите сюда... – Браун протянул фотографию, запечатлевшую Викторию у монастырской ограды. Браун отсеял тогда пол пленки, не заставляя девушку позировать. Они гуляли и он не мог удержаться, чтобы не запечатлеть это чудо.
На цветных фотографиях Виктория была разной – печальной и улыбающейся, задумчивой и нежной. Темное глухое платье, спускающееся до щиколоток и распахнутый жакет из барашка. Волосы стянуты на затылке и только раз, зажав губами шпильки, она встряхнула золотой гривой, поправляя прическу.
– Когда это снято? Я не помню... – недоумевал Артур. – Ведь это явно не парик? Антония никогда не красила волосы, стараясь сохранить свой имидж.
– Теперь, после травмы, Антония изменит свой облик. Она вообще станет немного другой. Да вы и сами заметите это, Артур. – Браун значительно посмотрел на него.
– Но... Вы хотите сказать... – Шнайдер вновь поднес к глазам фото Вы хотите сказать, Остин, что это другая девушка?!"
– Успокойтесь, мой друг, я пережил нечто подобное, когда впервые увидел эту девушку, – признался Браун.
– Где вы нашли ее? Ведь такое поразительное сходство со знаменитой моделью не могло остаться незамеченным! Или она скрывалась в глухих горах?
– Она недавно прибыла из далекой страны. Живет среди монашек. Репортерам и публике, естественно, не показывается. Это девушка – моя дальняя родственница. Ее зовут Тори. Виктория, – Браун слегка потрепал по плечу все еще находящегося в столбняке Шнайдера.
– Тони! – прошептал он. – Господи, я же все время буду их путать...
Но путать и даже сравнивать девушек Шнайдеру не пришлось, потому что они, поменявшись местами, даже не встретились. А произошло все так. На альпийском горном курорте изысканному обществу несколько раз посчастливилось увидеть роскошную Антонию в компании родителей и друга семьи – доктора Динстлера. Девушка не увлекалась лыжными прогулками, зато подолгу лежала на солнце, меняя сногсшибательные купальники. И что только этим Браунам вздумалось забраться на самую верхотуру! Туда целых полчаса пришлось карабкаться по узким дорожкам машине медицинской помощи, спустившей вниз уже забинтованную, изувеченную красавицу. Доктор Динстлер успел оказать девушке первую помощь и тут же увез ее в свою клинику, находящуюся неподалеку.
На самом деле машина с Антонией, выехав за пределы недосягаемости любопытных взглядов, свернула на трассу, ведущую к австрийской границе. Йохим снял с головы Антонии бинты и ободряюще улыбнулся (если можно так назвать натужное искривление губ):
– Вот и все. Театр окончен и, – да здравствует театр! Скоро я представлю тебя моей двоюродной сестре Изе – настоятельнице монастыря. Думаю матушка Стефания тебе не сразу понравится. В детстве я боялся ее, а она мною демонстративно пренебрегала... Иза своеобразная женщина... Но не это сейчас важно. Главное – это глубоко порядочный человек, не способный нарушить свое слово даже на костре. Она обещала мне "не заметить", что Анна Ковачек не только покрасила волосы, но и несколько изменилась после короткой отлучки "к дяде". Постарайся там просто меньше общаться со всеми. Что совсем не трудно – монашки замкнуты и немногословны. Твоя предшественница вела уединенный образ жизни, общаясь преимущественно со мной... Я думаю, подмену не должны заметить.
– Эта Анна, в самом деле, так похожа на меня? И где же она была все это время, что никто не завопил: "у Антонии Браун есть двойник!" поинтересовалась Тони, вообще-то довольно равнодушная и печальная в последние дни. Перспектива монастырского уединения и вынашивания ребенка явно не вдохновляла ее. Лишь один аргумент помогал сохранить присутствие духа: всего шесть месяцев – и она получит доказательство, которое потом сумеет предъявить ненавистному Лиффи – доказательство того, что ей удалось быть счастливой без него и вопреки его проискам. Всего пол года и все вернется на свои места.
– Анна жила в маленьком городе в другой, мало развитой стране. Там, особенно в провинции, не очень-то в курсе европейской жизни... Анну вообще даже не считали красивой... Обычное платье, грязная грубая обувь, очки... Йохим углубился в мрачные описания, стараясь увильнуть от прямого ответа.
– И оказалось, не смотря ни на что – она вылитая "звезда рекламы? не уступала Тони, задетая появлением "дублерши". – Ну, не такая уж вылитая... Общее сходство есть, а больше и не надо – ведь Брауны подпустят к ней репортеров лишь издали... -успокаивал девушку Йохим.
– Зато менее чем через пол года ты станешь мамой, а я...(он чуть было не сказал – дедушкой), а я буду рад позаботиться о новорожденном.
...В одно чудесное мгновение пути их едва не пересеклись: "мерседес" Динстлера ловко увильнул от вынырнувшего с боковой дорожки "вольво" Штеллермана. Артур в сердцах выругал сначала себя, а потом торопливость олуха, сидящего в "мерседесе". Он так боялся не пропустить встречную машину, увозящую Антонию в монастырь, что, как бывает, едва не столкнулся с ней. Он подумал, что нервы его сдали. Было с ченго. На заднем сидении его автомобиля дремала девушка – букваальная двойняшкой Антонии. Конечно же, другая пластика и манера говорить, какой-то акцент, но первое впечатление было сногсшибательным: в условленный час к машине Шнайдера подошла сама Тони. Девушка была без вещей, в одном легком коричневом платье и, выполняя инструкции Брауна, Артур набросил ей на плечи дорожное пальто Антонии светлая легкая ворсовая ткань, свободно падающая складками на манер пончо. – Спасибо, – сказала Тори, погладив мягкую материю. – Отличное пальто для дороги, в него так приятно кутаться! – Сказала почти то же, что говорила Тони, заворачиваясь в свое пальто: – Прекрасная модель для путешествий – подушка и одеяло А так же – маскарадный костюм. В нем меня мало кто заметит. И так приятно в него кутаться.
Артур насупился и обиженно промолчал пол дороги. Его спутница не набивалась в собеседницы, задремав на заднем сидении. Посматривая на нее в зеркальце, на легкие, раздуваемые ветром золотистые завитки, Артур вдруг понял, что снедаем самой заурядной и мучительной ревностью: она, эта самозванка, не имела права быть столь похожей на неподражаемую Тони. Она не могла быть столь прекрасной, а он не должен везти ее к Браунам, чтобы через месяц поставить под объектив с радостным воплем: "Антония Браун возвращается к нам! Присмотритесь дамы и господа, ваша любимица стала еще прелестней."
12 Конец мая на Острове – самое живописное время. Все цветет – даже невероятно, что возможно такое бурное всеобщее ликование. Странно, как это еще прибрежные валуны и статуи в парке не пустили ростки и бутоны! Бело-розовый дурман акаций, азалий, олеандр, лазурное море до горизонта и никаких облаков – снимай сколько душе угодно. Что ни попадет в кадр – все прекрасно. Особенно сама героиня этого полупрофессионального репортажа. Инициатор и режиссер ролика – Артур Шнайдер. Опытный менеджер не хочет, чтобы публика забыла свою любимицу. Да и она, преодолевая последствия травм, мечтает вернуться на подиум. Оператора пригласил Браун. С Билли Фуксом он когда-то побывал в крутых переделках, работал над "Рубиновыми лугами". Теперь ушедший на покой, мастер с удовольствием принял предложение Остина: пожить с недельку на Острове, снимая его выздоравливающую дочь. Конечно, Тони не хочет еще появляться на экране и не стоит быть слишком навязчивым, но заглянуть объективом на пляж, где загорает девушка, издали, будто невзначай пробежать интерьер библиотеки и гостиной с отдыхающей или музицирующей крошкой, захватить в панораме окрестностей изящный силуэт, вырисовывающийся на фоне морской волны и золотого песка – это пустяки, обычные видовые съемки. Шнайдер, произносящий текст за кадром, настаивал, чтобы крупных планов не было, а серия картинок открыточного плана смахивала на любительские. Здесь, кстати, сказался настоящий профессионализм этого парня, как если бы он – мировой призер фигурного катания на коньках, изображающего новичка, впервые вышедшего на лед. Билли справится с этой работой, тем более, что "труппа" у него отличная – Дани Дюваль, живописная чета Браунов, а сама малышка – лакомый кусочек для объектива – с какой стороны не глянь – высший класс! Правда, несколько дичится, но это и понятно – после такой травмы!.. ...Месяц, проведенный Викторией на Острове был самым необычным в ее жизни. Уж какими только сюрпризами не одаривала ее судьба в последнее время, но превращение в Антонию Браун превосходило самые фантастические сны. Новую внешность Виктория старалась не воспринимать всерьез, как вещь, взятую на прокат. Какой смысл привыкать, если в один прекрасный момент чары развеются и царевна снова превратится в лягушку. Что особенно обидно после того, как уже восхищались тобой в царских палатах и обмер от любви королевский сын. Оставаться наедине с зеркалом Вике было даже страшновато – ее глаза смотрели с чужого лица, которое она, не желая того, украла. Вернее, конечно – страстно желая. Одного взгляда на Антонию той рождественской ночью было достаточно, чтобы в душу впились шипы бесплодной зависти, а сознание собственного несовершенства стало еще более мучительным. Она же видела, как светился в присутствии звезды Жан-Поль и как озарялось само пространство вокруг чудесной Антонии, будто и впрямь, сопровождали ее свысока лучи особых прожекторов. "Все это теперь мое!" Виктория провела кончиками пальцев по высоким надбровьям, безупречно вылепленным скулам и виртуозно очерченной линии губ. Даже форма лба, раздавшегося вширь, позволяла, оказывается, совсем не думать о прическе как не зачеши волосы, как не взлохмать – волосы украшали лицо каждый раз по-новому. "Все мое, нет – чужое, ворованное. Как и вся эта сказочная жизнь на острове, принадлежащая другой. Я дублерша, фантом. Это сон и нельзя забывать о пробуждении..." В апреле Виктория вернулась в дом Браунов, который и не чаяла больше увидеть в роли его молодой хозяйки. Прислуга называла ее Антонией, Алиса и Браун – дочкой, относясь предельно бережно, как с больным ребенком. Всем, работающим и бывавшим здесь, было сообщено, что после травмы Антония еще не оправилась: произошли кое-какие изменения в психике, есть затруднения с речью. Да, девушка стала очень замкнутой, полюбила уединение и, в отличие от прежнего, избегая контактов с матерью. Встречаясь с Алисой, Виктория чувствовала себя самозванкой, понимая, что должно твориться в душе матери, называющей "дочкой" чужую девушку, занявшую место ее любимого дитя. Алисе, действительно, приходилось не легко. Она делала все возможное, чтобы не дать почувствовать гостье свою антипатию, но с каждым днем сдерживаться становилось все трудней. Останься девушка прежней Викторией, Алиса изо всех сил и от всей своей жалостливой души постаралась бы согреть сироту. Но в этой роли... При каждой встрече с девушкой Алису ошарашивала ее похожесть на дочь. Тони, Тони! Ее бедная Тони... Дублерша все время напоминала Алисе о том, какой счастливой и благополучной могла быть ее дочь, спрятанная сейчас в далеком монастыре под присмотром несчастного Йохима. Они там вдвоем – отец и дочь, разделенные отчуждением непроницаемой тайны... Алисе было страшно вообразить, какие ощущения испытывает Йохим, оберегая свою дочь и изображая докучливого, нудного попечителя. Глядя из окна своей спальни в сад, где играла с подаренным ей щенком спаниеля Виктория, Алиса глотала слезы: видеть этот мираж, счастливую иллюзию было просто невозможно. Остин вошел неслышно и став за спиной жены, посмотрел в сад. Виктория отбирала у Бемби мяч и тот гонялся за ней, стараясь схватить за щиколотки. Белые носки на загорелых ногах, зеленые шорты, рыжий, подвязанный на затылке "хвост", испачканное землей колено... Алиса с негодованием увидела улыбку восторга и умиления, озарившую лицо мужа.
– Ты спятил, или ты святой! Как ты можешь смириться с иллюзией, зная, что наша дочь одинока, запугана, растеряна... Я не могу, не могу больше, Остин! Отпусти меня во Флоренцию... Ты даже не представляешь, каким тяжким оказалось для меня это испытание... Алиса не пыталась остановить бегущие ручьем слезы. – Каждый раз, каждую минуту, глядя на нее, я вздрагиваю, хочу броситься к ней, протянуть руки, обнять, прижаться, пожалеть... Я хочу прижаться к своей дочери... а это – фантом, призрак!
– Лизанька (Остин называл ее так в самые ответственные моменты, и Алиса насторожилась). Лизанька, протяни ей руки и приласкай.– Он крепко держал жену за плечи, серьезно глядя в глаза. – Эта девочка нуждается в нашей любви. Да к тому же – она моя внучка! Алиса никак не могла поверить в рассказанную мужем историю. Умом она понимала, что Остин не мог ошибиться, но душа восставала против уловки случая. Поверить быдо бы легче, если бы эта девочка не заняла, хотя и на время, место Антонии...
– Боже мой, Остин, ты думаешь мне теперь будет легче? – с сомнением посмотрела она на мужа.
