Текст книги "Волков и Красная Шапочка (СИ)"

Автор книги: Олеся Луконина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

  Елизавета решила, что это заказчик типографии, который случайно ошибся дверью и сейчас уйдёт. Она открыла было рот, чтобы объяснить ему, где находится приёмная ВикНикШира, но тут Лянка нетерпеливо сунула свой пейджер ей под самый нос:

  – Ну посмотри же! Послезавтра! Если я подойду к воротам горпарка в три часа, он тоже туда подъедет, и мы всё обсудим! Что мне отвечать?

  Елизавета поглядела в круглые от смятения и возбуждения Лянкины глаза и непреклонно отрезала:

  – Отвечай, что придёшь. Но разговаривать вы будете не в машине у ворот, а в самом парке на скамейке. Мало ли что.

  – В машине запись будет лучше, – запротестовала Лянка.

  – А если они тебя увезут? Не спорь, – осадила её главредша и подняла озадаченные глаза на 'Троекурова', который, оказывается, уже подошёл вплотную к её столу.

  – Здравствуйте, – приветливо сказала она. – Если вы к Виктору Николаевичу, то его кабинет на втором этаже. Вас проводить?

  – Не надо меня никуда провожать, – перебил её 'Троекуров'. – Я вот уже, – он демонстративно поддёрнул манжету белоснежной рубашки, выглядывавшую из-под рукава плаща, и посмотрел на запястье, украшенное какими-то навороченными часами, – вот уже десять минут нахожусь в этом бардаке и пришёл вообще-то сказать, что подаю на вас в суд за то, что вы опорочили мою деловую и личную репутацию.

  – Я?! – ахнула Елизавета, не веря своим ушам. Право, это было уже слишком!

  – Ваша, с позволения сказать, газетёнка, – ехидно отозвался 'Троекуров'.

  За всё время официального существования газеты 'Понтий Пилат', то есть за полтора года, судебных исков Елизавете никто не предъявлял. Иногда звонили директора школ, разгневанные тем, что в дни выхода 'Пилата' учебный процесс летит в тартарары по причине чтения газеты на уроках. Или тем, что в 'Пилате' печатались письма юных вольнодумцев, выступающих против обязательного ношения школьной формы или обязательных субботников. Но чтобы иск!

  – А вы вообще кто? – не выдержав, воинственно выпалил Сентинел, и остальные пилатовцы возмущённо загалдели, поддерживая его.

  Пришедший барин и не взглянул в их сторону, словно и не слышал. Он лениво процедил, обращаясь исключительно к Елизавете:

  – Волков. Игорь Петрович.

  И умолк, видимо, полагая, что этим всё сказано.

  'Очень неприятно', – чуть было не брякнула Елизавета, но вовремя прикусила язык.

  Игоря Петровича Волкова в городе Ю знал каждый. Он был депутатом городской Думы и владельцем богатейшей фирмы 'Дальметалл'. Это слово говорило само за себя. Начинал он свою карьеру, будучи 'спартаком', то есть представителем 'спортивной' мафии, владевшей городом Ю наравне с братвой, возглавляемой ворами в законе. Между братвой и 'спартаками' всегда велась холодная война, периодически перераставшая в войну горячую – вплоть до поджогов 'качалок', принадлежавших конкурентам.

  Глядя в прищуренные холодные глаза Волкова, Елизавета вдруг сообразила, о какой порочащей его заметке идёт речь. Это, собственно, была даже не заметка, а письмо девчушки-старшеклассницы, жившей неподалёку от крышуемой 'спартой' кафешки и регулярно становящейся свидетельницей залихватских уличных разборок между гопарями и орлами Игоря Петровича. Само собой, жителям округи киношный визг тормозов под окнами и толковища с обилием ненормативной лексики доставляли мало радости. Но письмо со справедливой претензией к Игорю Петровичу, человеку и депутату, решилась опубликовать только газета 'Понтий Пилат'.

  – А вас что, огульно обвинили? – осведомилась Елизавета, скрестила руки на груди и тоже прищурилась. – Всё справедливо.

  – Всё по чесноку! – встрял Сентинел, выскочив вперёд, как задиристый воробей.

  – Кто за вами стоит? – вместо ответа поинтересовался Игорь Петрович, не повышая голоса, но по спине Елизаветы вдруг прошёл холодок. – Вы не могли просто так взять и опубликовать эту писульку. Скоро выборы в Думу. Вы специально пытаетесь меня дискредитировать в глазах избирателей.

  Игорь Петрович в текущем году замахнулся на депутатство даже не в городской, а в краевой Думе, и к своей предвыборной кампании относился крайне трепетно. Плакатами с его чеканным ликом уже были оклеены все городские автобусы и трамваи. По телевизору непрерывно крутились видеоролики, демонстрирующие избирателям, как Игорь Петрович бодро ныряет в амурскую прорубь, а на его широкой груди болтается золотой крест размером с могильный. Елизавета отрешённо удивилась, почему она сразу его не узнала.

  – Никто за нами не стоит... не сидит и не лежит – запальчиво сообщил Сентинел, а остальные пилатовцы согласно загудели.

  – Велите своим архаровцам заткнуться, – распорядился Волков, обращаясь по-прежнему исключительно к Елизавете. – И скажите 'спасибо' за что, что я пришёл сюда сам, а не прислал своих ребят с вами разобраться.

  – Да пусть приходят, жалко, что ли, – угрюмо буркнул набычившийся Айспак, несколько лет подряд занимавшийся на пару с Сентинелом боевыми единоборствами.

  – Повестку в суд вам принесут, – бросил напоследок Игорь Петрович и, не прощаясь, повернулся к выходу. Там в дверях уже маячили две глыбообразные фигуры – видимо, телохранители, потерявшие хозяина.

  – Всего доброго, – пробормотала ему вслед Елизавета и рухнула в своё кресло. Её уже не держали ноги. – Ну что за денёк...

  – Среда, ты знаешь, вечно обделённая, – щегольнул Олд Хип знанием последнего хита певицы Валерии. В редакции после театрального ухода 'барина' немедленно поднялся общий гвалт.

  Но ликующий вопль Гробика с порога махом перекрыл весь этот шум:

  – Люди! Нам написали Кузьмичи! Они согласны на гастроли!

  – Вашу Машу... – одними губами произнесла Елизавета, закрывая глаза. Ей казалось, что она неожиданно попала в эпицентр настоящего торнадо.

  Впрочем, так оно и было. Ну или почти так.

  – Когда?! Когда-а? – хором орали пилатовцы, умильно взирая на главредшу, словно она должна была достать им звёзд сибирского панк-рока прямо из рукава. Как Василиса Прекрасная – лебедей в небезызвестной сказке.

  – Попозже решим, – сурово заявила Елизавета, нечеловеческим усилием воли извлекая себя из кресла. – Надо всё подготовить и денег побольше заработать. Скажем, двенадцатого апреля. В день космонавтики, – Елизавета любила судьбоносные даты, они её морально поддерживали в минуту жизни трудную. – Напиши им, Гробик.

  * * *

  Гонорар, который запросили Кузьмичи – кстати, в баксах, – в пересчёте на российские 'деревянные' составлял тридцать тысяч – не такая уж запредельная сумма. Половину от неё знаменитости, как и предполагалось, затребовали вперёд. Плюс авиабилеты в оба конца. На проживание в фанатской – то бишь Елизаветиной – квартире они милостиво согласились.

  – И... что? – Елизавета подняла недоумевающий взор от распечатанного Гробиком звёздного письма. – Мясные блюда трижды в день? Да у меня Зайка этого не видит!

  – Зайку мы на гастроли не приглашаем, – осторожно уточнил Гробик. Сердить Елизавету в сей судьбоносный момент он не осмеливался. – И вот ещё – в гримёрку надо подать минеральную воду без газа, а в квартире должен быть Интернет, телевизор... и полное отсутствие хозяев.

  – Я им Зайку оставлю, она не хозяйка, – злорадно прокомментировала Елизавета. – И котов. Заодно дети и животные от пуза наедятся мяса.

  Её коты обычно питались овсянкой с варёной килькой.

  – Ладно, Саша, не егози, – тяжело вздохнула она, поглядев на вытянувшееся лицо своего верного оруженосца. – Спасибо, что привёл этого своего... рекламного гиганта. Я сейчас найду телефон того супер-пупер-дизайнера, которого он порекомендовал. Ты его, кстати, знаешь?

  Гробик озадаченно повертел в руках визитку, протянутую ему Елизаветой. На ней значилось: 'Вячеслав 'Savage' Сюткин, графический дизайн, web-дизайн'. И какая-то лихая загогулина, очевидно, долженствующая изображать изыск креатива.

  – Ого, даже веб, – уважительно протянул Гробик. – Нет, не знаю такого. 'Сэвидж', между прочим, по-английски – 'дикарь'.

  – Угу, я помню, – промычала Елизавета без особого энтузиазма. Дикарей в редакции и так хватало с лихвой.

  * * *

  'Дикарь' подкатил к 'Пикнику', где его ждала Елизавета, на такси. Вернее, сперва она послала ему сообщение на пейджер и получила ответное. 'Пикник' казался ей самым подходящим местом для деловой встречи: она собиралась ещё заскочить к директору 'Кристалла', чтобы обсудить с ним условия аренды зала для концерта Кузьмичей. Вернее, не просто обсудить, а умильно и честно поглядеть в глаза Ивану Осиповичу и истово поклясться мамой, что никаких эксцессов на концерте не будет. Великомученик Осипович верил в эти хенки-пенки так же, как сама Елизавета, то есть никак не верил, но та, по крайней мере, в отличие от пресловутых 'Либид', сразу оплачивала все разбитые зеркала и писсуары. Так что она надеялась Осиповича уболтать.

  Увидев, как из подкатившего такси не спеша вылезает субтильный долговязый юнец лет двадцати пяти, в чёрном коротком кашемировом пальто и длинном белом шарфе, Елизавета сразу поняла две вещи. Первое – это и есть искомый мега-дизайнер. И второе – с желанием перекусить в 'Пикнике' придётся распрощаться: не могла же она при эдаком эстете жевать гамбургер 'Разорви хлебало'! 'Ну и ладно, зато похудею', – решила она и бодро поприветствовала эстета:

  – Здрасте. Вы Вячеслав? Меня зовут Елизавета Воронина, я редактор газеты 'Понтий Пилат'.

  – Привет, – весело отозвался эстет, с любопытством уставившись на неё зелёными яркими глазами. Елизавета машинально заправила за ухо выбившуюся из-под капюшона прядку, осознав, что сегодня даже не накрашена. Красилась она вообще довольно редко, только перед визитами в кабинет мэра либо на какие-то важные прессухи. Пресс-конференции то есть.

  Вячеслав понюхал пикниковский кофе в пластиковой чашке, поморщился и пить не стал. Елизавета мужественно отхлебнула из своей чашки.

  – Что должно быть на ваших макетах? – осведомился мега-дизайнер, и Елизавета торопливо достала листок бумаги с черновиком пресловутых макетов. Она как могла, причесала адские слоганы 'Эскулапа' и 'Алекса', придав им удобоваримый вид, а также вписала туда контактные данные обеих фирм. На её дилетантский вкус, получилось вполне прилично.

  – Ужас, – хмыкнул Вячеслав, уставившись в бумажку. – Кошмар. Полный аминь. Передайте Михаилу, пусть зайдёт ко мне в понедельник и заберёт этот аминь для утверждения. Он знает, где я работаю.

  – А, – облегчённо выдохнула Елизавета. – О... Уже в понедельник? Как здорово! А скажите, ваша такса – действительно десять процентов, как Миша говорит?

  Она запнулась и покраснела. Как глупо! Она абсолютно не умела обсуждать денежные вопросы.

  – У меня нет таксы, – Вячеслав поднял тонкие брови, явно забавляясь. – И бульдога тоже нет. Я котиков люблю, знаете ли.

  – Я тоже! То есть... э-э-э... сколько мы будем вам должны за вашу работу? – поправилась Елизавета, храбро глядя в насмешливые зелёные глаза своего собеседника.

  Очень красивые глаза.

  – А нисколько, – легко отозвался тот.

  – Ка-ак? – заморгала Елизавета, слегка ошарашенная. При виде Вячеслава трудно было предположить, что он станет заниматься подобной благотворительностью. 'Наши люди в булочную на такси не ездят', – вспомнила она цитату из бессметной 'Бриллиантовой руки'.

  – Я в вашей редакции со своим нынешним парнем познакомился, – объянил Вячеслав, мечтательно и томно улыбаясь.

  – А? Что? С парнем? У меня... в редакции? – пролепетала Елизавета, окончательно перестав что-либо понимать и только таращась на Вячеслава.

  Тот энергично кивнул:

  – Ну да. Вы же по пятницам собираете у себя всякую тусу... рокеров, рэперов, байкеров и тому подобных маргиналов, – снисходительно пояснил он, явно наслаждаясь её смятением. – Вот и голубые в том числе к вам приходят. Ну... геи. Пидарасы, – он рассмеялся уже в открытую, откидываясь на спинку стула. – Что вы как маленькая! Вы не знали?

  Елизавета молча покачала головой.

  По пятницам в редакции вообще-то был официальный приёмный день главреда. И под этим предлогом там действительно собирались приезжающие со всего города Ю и окрестных посёлков неформалы разных мастей: от рэперов до анимешников. Народу набиралось человек двести – не только в комнатушке редакции, но и в коридорах, на лестнице и во дворе. Вплоть до проезжей части. Елизавета порой к собственному столу не могла пробиться. Но... голубые?!

  – Мы, как и все, связываемся между собой через вашу рубрику. Через 'Пейджер', – закончил объяснения Вячеслав. – Понятное дело, туда мы пишем... завуалированно. Эзоповым, так сказать, языком. Но встречаться именно у вас нам очень удобно. Людей много, не приходится маскироваться. Как говорил Честертон, легче всего спрятать лист в лесу. В общем, это не вы мне должны, а я вам – за Даньку. Слушайте, ну что вы так смотрите на меня, как будто привидение узрели?

  – Дикое, но симпатичное, – автоматически пробормотала Елизавета.

  – Вы шокированы? – продолжал допытываться Вячеслав с упорством, достойным лучшего применения. – Ненавидите пидоров?

  – Не надо так говорить! – Елизавета даже сморщилась. – Это мерзкое слово. Вот его я и правда ненавижу.

  – А я вам не мерзок? – Вячеслав чуть усмехнулся, отбрасывая тёмную чёлку со лба. – Как извращенец и потенциальный разносчик всяческой заразы?

  – Дурачок вы, вот вы кто, – вздохнула Елизавета, поднимаясь из-за стола. Ей хотелось потрепать его по макушке, как любого из своих пилатовцев, но она не решилась. Тот был слишком изящен. Изыскан даже. – И порете фигню. Мне не нравится только то, что из-за вашей ориентации у вас проблемы, вот и всё.

  Она ясно представляла, каково ему живётся в городе Ю с царящими тут 'зоновскими' порядками, и снова вздохнула. Как бы она со своими нефорами ни пыталась переломить эти порядки, на такое должен был уйти десяток лет, если не больше.

  – Вау, да вы толерантная, – изогнул брови Вячеслав. – Но вы никогда не поднимаете эти проблемы у себя в газете.

  – Мне они просто совершенно чужды, вот и всё, – честно призналась Елизавета. – Я о них и не знаю ничего, – она вспомнила Рэтку, изгнанную матерью из дома. Но, кроме неё, она и вправду никого с подобными проблемами не знала. Эти люди хорошо маскировались? Привыкли скрываться? Жить изгоями?

  – Слава, – негромко проговорила она, – мне надо идти, а то Осипович от меня убежит... как Колобок от бабки с дедкой. Иван Осипович, директор этого ДК, – пояснила она в ответ на недоумённый взгляд Вячеслава. – Мы, собственно, привозим на гастроли рок-группу 'Кузьмич', поэтому нам срочно понадобились деньги и, соответственно, реклама... – она пожала плечами почти виновато. – Вы нас очень выручили, спасибо вам.

  – Ну, благодарить пока не за что, макеты не готовы и не утверждены, но я надеюсь, что всё получится, – Вячеслав подмигнул ей и тоже встал. – Рисковая вы женщина, Елизавета Воронина. Уважаю таких. Но мы когда-нибудь ещё поговорим о... обо всём этом?

  В его взгляде сквозило напряжение.

  Елизавета молча кивнула. Она отнюдь не считала себя 'рисковой'. Более того, всегда была тихоней и даже трусихой.

  Однако сейчас перед нею маячили не только гастроли Кузьмичей, но и завтрашнее интервью безбашенной Лянки с сутенёром. И в перспективе – судебный процесс с осердившимся олигархом Волковым.

  – Сядем усе... – засмеялась она, поднимаясь по лестнице в директорский кабинет.

  Ещё одна цитата из другой любимой комедии подошла как нельзя кстати.

  Осиповичу не удалось устоять перед умильным взором Елизаветы, что преисполнило её законной гордостью.

  – Манипуляторша ты, Лизхен, – безнадёжно вздохнул директор. – Лиса.

  – Не-а, – фыркнула Елизавета, ни капли не смутившись. – Я редактор. Просто редактор.

  – Атаманша малолетних разбойников, – скорбно заключил Осипович, безуспешно ища свои очки в ящике письменного стола.

  – Я вас люблю, – торжественно провозгласила Елизавета. – Страстно и пылко. Вы мужчина моей мечты. А очки, кстати, у вас на лысине.

  – Скройся с глаз! – повелел побагровевший Осипович, и Елизавета исчезла за дверью, прыская в кулак.

  Всё складывалось пока что удачно, но она по опыту знала, что слишком хорошо – это тоже нехорошо, и от неотвратимо приближающейся пятницы привычно ждала подвоха.

  * * *

  – Так, сиди тут, – властно распорядилась Елизавета, усаживая заметно побледневшую даже под слоем косметики Лянку на скамью в парке имени Гагарина. Сам Юрий Алексеевич лучезарно улыбался всем присутствующим – Лянке, Сентинелу, Айспаку, Олд Хипу и Елизавете – с огромного выцветшего плаката, по-нынешнему именуемого баннером.

  Первому космонавту в своё время и в страшном сне бы не привиделось, что через сорок лет после его полёта под его портретом в парке, носящем его имя, сутенёр будет 'отсматривать' начинающую проститутку.

  – Если никто не явится, прекрасно, – хмуро продолжала Елизавета, придирчиво оглядев Лянкину красную мини-юбку и отступив в кусты. – Если явятся, то мы тут, у тебя за спиной. Никуда не соглашайся с ними идти. И диктофон не забудь включить. О Господи, какая же я всё-таки дура, зачем я это разрешила!

  Лянкин явный мандраж вогнал её в панику, но будущая звезда журналистики уже десять раз упрямо повторила, что хочет написать остросоциальный репортаж, что ей нужна практика и что она ничего не боится. Елизавета с радостью села бы вместо неё на эту чёртову скамейку, но считала, что для сутенёра она уже вышла в тираж.

  В лысых кустах за аллеей пролегала трасса картингистов – выкрашенные в разные цвета и врытые в землю старые шины. Пилатовцы расселись на этих шинах и принялись терпеливо ждать. Елизавета с опаской косилась на арматурины, зажатые в кулаках у Айспака и Олд Хипа, но опять же объективно признавала, что в деле самообороны все средства хороши.

  Сутенёры оказались пунктуальными и явились ровно в назначенное время. Не опоздали ни на минуту. Их было трое – накачанные верзилы в кожаных куртках, с перепугу показавшиеся Елизавете просто Терминаторами какими-то. Полное сходство со всемирно известным героем Арни Шварца им придавали тёмные очки-зеркалки.

  Один из них уселся рядом с Лянкой, вальяжно развалившись на скамье, а двое встали по бокам. Ухмылочки у них при этом были весьма сальные.

  Елизавета посмотрела на своих угрюмо сопевших пиратов. 'Всё-таки практика журналистского дела – совсем не то, что теория', – уныло подумала она и напрягла слух, чтобы понять, как проходит 'собеседование' на скамейке. Но она расслышала только невнятное 'бу-бу-бу'.

  Так прошло минут пять. Лянкиного лица Елизавета не видела, только тонкую спину в розовой ветровке и рассыпавшиеся пряди белокурых волос. Неожиданно амбал рядом с нею гнусаво хохотнул и одним движением сгрёб эти пряди в горсть, поднимая пискнувшую Лянку на ноги.

  Больше он ничего не успел сделать. Потому что Елизавета, явно побив мировой рекорд по прыжкам в длину, тут же оказалась рядом и изо всех сил вцепилась в его татуированную ручищу.

  – Пошёл вон! – гневно закричала она.

  Мигом очутившиеся тут же пилатовцы с арматурой наперевес хором уточнили, куда именно должен идти офигевший от такого напора амбал.

  – Э-э, вы чего, охуели? – пробормотал он, часто моргая. – Вы откуда взялись, больные?

  – Это моя дочь! – крикнула Елизавета, как мама Чоли из сериала про плачущих богатых, и запихала дрожащую Лянку себе за спину.

  – Чего-о? – ещё пуще захлопал глазами сутенёр. – Ты её что, в детсаду родила? Ну всё равно, надо смотреть за дочкой-то, маманя!

  – Вот я и смотрю, – огрызнулась Елизавета, впрочем, слегка польщённая 'детсадом'. – Давайте, проваливайте!

  – Да ты чего гонишь? – прорычал оскорблённый такой наглостью амбал, но тут из-за его спины донёсся негромкий уверенный голос:

  – Вы под кем ходите, придурки? Под Сохатым, что ли? Передайте ему – я зайду, спрошу, как это он таких лохов у себя держит. А сейчас выкатывайтесь, пока вас эти... будёновцы в капусту не покрошили.

  Громилы и 'будёновцы' в полном обалдении уставились на незаметно подошедшего Игоря Петровича Волкова, всё такого же холодно-надменного, в кожаном плаще до пят и с брезгливой гримасой на смуглом лице.

  Елизавета машинально проводила глазами стремительно и чуть ли не с поклонами испаряющихся амбалов и выпалила:

  – А вы-то откуда тут взялись?

  Не отвечая, Игорь Петрович шагнул ближе, скрипнув узконосыми туфлями по мокрому гравию аллейки, оглядел Елизавету, Лянку и взъерошенных парней, как естествоиспытатель – стайку невиданных экзотических животных, а потом ехидно осведомился:

  – Так это у вас наследственное, мамаша? У вас и у ваших благородных отпрысков? Прогрессирующее слабоумие?

  – Отстаньте, а? – тоскливо буркнула Елизавета, которая, увы, целиком и полностью осознавала его правоту. – Что вам здесь вообще надо?

  – Хотел убедиться, действительно ли вы способны на ту дурь, о которой мне довелось услышать в момент незабываемого посещения вашей редакции, – неспешно объяснил Волков.

  – Убедились? – Елизавета достала из кармана чистый носовой платок и протянула Лянке, но та, едва утерев мокрый нос, счастливо затараторила:

  – Зато я теперь всё досконально знаю... изнутри! И я такой репортаж напишу... ой, Лиз! – она круглыми глазами уставилась на Елизавету: – Представляешь, он сказал – сперва кандидатуру пробую я, потом мои охранники... А за анал они... то есть их девочки берут вдвое больше, за азеров тоже... и ещё...

  – Хватит, а то я щас блевану, – скривился Сентинел и сплюнул на гравий.

  – Давай ты это лучше напишешь, – поспешно проговорила её Елизавета, понятия не имея, как такое вообще описывать, и покосилась на Волкова. – С соответствующими цитатами из 'Ямы', чтобы произвести должное впечатление, иначе потенциальные ночные бабочки ринутся к этим сутенёрам и просто их затопчут.

  – Ого! А я думал, вы идеалистка, – с некоторым удивлением протянул Волков.

  – Я реалистка, – сурово поправила его Елизавета. – Спасибо за помощь, нам пора. У меня по пятницам приёмный день.

  – Могу подвезти, – предложил Волков, глядя вслед торопливо удаляющимся пилатовцам.

  – Нет нужды, – не оборачиваясь, сообщила Елизавета благочинным купринским языком.

  'Яму' она и вправду часто перечитывала. Всё-таки русская классика во все времена была актуальной.

  'Две тысячи первый год,

  Я бегу по дороге, разинув рот,

  А за мной по пятам катятся танки.

  Я забегаю в тупик, в тупике наркоман

  Сидит в шезлонге и курит дрянь,

  И я вижу в его глазах свое отраженье.

  Он зовет меня туда, где нет горя и огня,

  Где несет покой глазам снов малиновый туман.

  Так вслепую я войду с бычком в зубах

  В две тысячи первый год!'

  * * *

  В эту пятницу в редакции всё было как обычно. То есть галдящая толпа на тротуаре перед входом, галдящая толпа на лестнице, галдящая толпа вокруг Елизаветиного стола. Народ полез к главредше с обнимашками и вопросами, едва завидев её, а перед носом у сохранявшей олимпийское спокойствие наборщицы Светки росла гора свеженаписанных купонов в рубрику 'Пейджер'. Словом, всё как всегда, то же небо, опять голубое, как пел Высоцкий в песне про не вернувшегося из боя.

  Но из сегодняшнего боя Елизавете и её пиратам удалось вернуться, и даже без потерь. Правда, с помощью – и она не могла этого не признать – буржуина и классового врага Игоря Петровича Волкова. Но она решительно не понимала, какого чёрта он вообще встрял в их авантюру. От скуки, что ли? Скорее всего.

  Однако лёгкая приязнь к 'буржуину' немедля выветрилась из души Елизаветы, когда на пороге редакции вдруг появился молодцеватый дедок – курьер из Дома правосудия – с повесткой. На первое судебное заседание Елизавете, как ответчику, надлежало явиться ровно через неделю. Сумма иска, выдвинутого против неё Волковым, составляла ни много ни мало – сто тысяч рублей.

  Почти что треть стоимости Елизаветиной квартиры.

  – Вот же буржуй недорезанный! – простонала она, хватаясь за голову.

  Все вокруг встревоженно притихли.

  – Давай мы ему тачку подпалим! – выхватив у главредши повестку, азартно предложил Сентинел. Не иначе как изучал методику ведения партизанской войны в чёрных гетто.

  – Конечно, это очень поможет, – скорбно отпарировала Елизавета, забирая повестку обратно. – Ладно, без паники, орлы. Ничего у него не выйдет, наше дело правое, победа будет за нами. Сент, я тебя реально прошу ничего ультрарадикадьного не предпринимать. На заседании и выясним, как лучше отбиваться. Айс, тебя это тоже касается. Не смейте мне тут... усугублять.

  – О-оки, – неохотно пробурчал Сентинел и вместе с Айспаком нырнул в загудевшую толпу.

  Елизавета досидела до конца своего приёмного дня, напряжённо размышляя сразу над несколькими проблемами: удастся ли им раздобыть средства на приезд Кузьмичей – раз. С чего начать ремонт квартиры (проблема, тесно связанная с первой) – два. И наконец, действительно ли прямо сейчас в её редакции пресловутые геи находят друг друга, как признался ей Вячеслав Сюткин, он же Сэвидж. Ничего 'эдакого' в окружающем её весёлом дурдоме она не наблюдала. Хотя, возможно, хитренькие геи просто хорошо маскировались.

  Мысли же о предстоящем судебном процессе главредша решительно отбрасывала прочь, как деконструктивные.

  Наконец она отправилась домой, припомнив две утешительные сентенции про то, что утро вечера мудренее, а завтрашний день сам позаботится о себе. Прямо по Библии.

  Он и позаботился – явлением Гробика с новым унитазом в руках. Вслед за ним пыхтел Зямыч, тащивший фаянсовый бачок. Замыкал процессию хмурый небритый мужик лет сорока с ящиком инструментов подмышкой.

  – Это мой папа! – гордо и громогласно объявил Зямыч, а папа болезненно поморщился.

  – Что, уже? – пролепетала Елизавета, растерянно отступая в глубину квартиры и поспешно запахивая халатик.

  Ремонт туалета подразумевал, что с горшками ребёнка и котов придётся что-то срочно предпринимать. Ребёнка, впрочем, следовало перебазировать к бабушке.

  – А что мне с котами делать? – вопросила она. – Их у меня трое. Трикотаж.

  Трикотаж немедля возник в коридоре, с любопытством уставившись на пришельцев.

  – Жопы им зашейте, – сурово посоветовал папа Зямыча. – На сутки.

  Елизавета решила, что и об этом она подумает потом, и кинулась одевать Зайку. Ребёнок не протестовал – имея маму-редактора, он философски относился к постоянному авралу вокруг себя. Бабушка же пекла очень вкусные блинчики, разрешала смотреть 'Телепузиков' и читала вслух 'Томасину'.

  На углу соседнего дома, называемого в народе 'клюшкой' из-за его своеобразной постройки, Елизавету с Зайкой поймал Михаил с верным 'дипломатом' подмышкой.

  – Доброе утро, – деловито поздоровался он. – А я к вам.

  Елизавета нисколько не удивилась тому, что шустрый рекламщик откуда-то вызнал её адрес. Где живёт редактор 'Понтия Пилата', знала подавляющая часть городских подростков.

  – Боже! – всполошилась она. – Миша! Как хорошо, что вы пришли! Я забыла вас предупредить, что Вячеслав ждёт вас в понедельник, хочет отдать готовые макеты.

  – Отлично, – бодро произнёс Михаил, вышагивая рядом с нею по подмёрзшей за ночь слякоти. – У меня тоже хорошая новость – фирма 'Приамурский бройлер' желает разместить у вас пиар-статью. Текст уже подготовлен к печати.

  – Эм... – промямлила Елизавета в некоторой растерянности. – 'Приамурский бройлер'?

  – Они предлагают потребителям новый вид продукции – охлаждённую курятину, – не обращая внимания на её замешательство, жизнерадостно продолжал Михаил, и Елизавета поняла, как именно он стал гением рекламного дела – напору его позитива невозможно было противостоять. – Две с половиной тысячи знаков.

  – Полполосы, – со знанием дела изрёк ребёнок, мирно шедший за руку с мамой, и Михаил, осекшись, уважительно на него посмотрел.

  – Ну да, у вас же 'а-четвёртый' формат издания, – задумчиво пробормотал он. – Они заплатят тоже две с половиной тысячи. Рублей.

  Учитывать астрономическую сумму иска, выдвинутого гадом Волковым, ни один из этих рублей лишним не был.

  – Статья у вас с собой? – со вздохом спросила Елизавета, и Михаил согласно кивнул.

  Дискету со статьёй 'бройлеров' она сунула во внутренний карман куртки и благополучно забыла о ней до утра понедельника. Было не до статьи: папа Зямыча, решив, что семь бед – один ответ, погнал сына с Гробиком на базу стройматериалов за кафельной плиткой, а сам отправился в магазин за чекушкой. В результате ремонт в туалете растянулся до позднего вечера воскресенья. Свежий кафель сиял белизной, новый унитаз с бачком – тоже. Коты забились под батарею на кухне, не смея вылезти к мискам, а, следовательно, и к горшкам. Бабушка, войдя в положение, пообещала сама отвести Зайку в садик.

  – Сколько я вам должна? – спросила умученная Елизавета папу Зямыча.

  – Нисколько, – торжественно заявил тот. – Вы из моего долбо... клюя человека сделали.

  Долбоклюй застенчиво шмыгнул носом и взъерошил запорошенные цементной пылью кудри. Елизавета могла бы оспорить это утверждение. Но ей не хотелось расстраивать папу, столько трудившегося ради того, чтобы Кузьмичи могли восседать на новеньком толчке, а в ванной не подтекал кран. Поэтому она только горячо поблагодарила ударников коммунистического труда, заперла за ними дверь и рухнула в постель.

  Назавтра, то есть в понедельник, её ждала вычитка свежих репортажей и статей, наваянных корреспондентами 'Пилата' за неделю. Тоже работёнка была не приведи Господь, не для слабонервных. Стоило как следует выспаться.

  * * *

  Но ничто в подлунном мире не помогло бы скрасить вычитку перлов, которые радостно тащили своему главреду юные дарования, считавшие себя акулами пера.

  – И топора! – с тоской пробормотала Елизавета, зажмуриваясь. Но то, что она видела на мониторе своего компа, увы, от зажмуривания не исчезало. Поэтому она опять с тяжким вздохом открыла глаза и прочла вслух: – Если вы с детства мечтали полетать, как птица, можете попробовать себя в скалолазании... Колитесь, ироды, чей шедевр?

  Она, впрочем, догадывалась, чей именно, и не ошиблась.

  – Мой, – пискнула из угла новостница Сонечка. – А что не так?

  – Всё! – беспощадно отрезала Елизавета.

  Остроносая, худенькая и ничем с виду не примечательная Сонечка была многостаночницей. Основным местом её работы являлась популярная радиостанция 'Европа плюс', где она разливалась соловьём в эфире, а к ней стекались все новости города Ю, исправно доставляемые ею в редакцию 'Пилата'. Печаль состояла в том, что одно дело – наговаривать чьи-то тексты, а другое – сочинять собственные. Языкового чутья у Сонечки, увы, не было ни на грош. Она стала автором бессмертного осеннего перла – заголовка статьи 'Грибница вернулась домой', где речь шла о женщине, заблудившейся в тайге. Зловредный Зямыч, заслышав про 'грибницу', немедля предложил назвать статью 'Самка грибника вернулась домой', а Сонечка навечно получила подпольную кличку 'Самка грибника'.