Текст книги "Волков и Красная Шапочка (СИ)"

Автор книги: Олеся Луконина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

   'В детстве я играл в футбол,

  А когда подрос, стал играть Rock-n-roll,

  А теперь вдруг понял, что все это было напрасно.

  Я открываю дверь с надписью «Входа нет»,

  Закурив сигарету, выхожу на проспект

  И смотрю на прохожих сквозь табачный дым -

  Вспоминаю, как в подарок я построил дивный замок,

  Как бежал за блудным ветром, как играл с огнем и пеплом.

  И так однажды я войду с мечом в руке

  В две тысячи первый год!'

  – Да вы обезумели! – сердито сказала Елизавета Воронина, главный редактор молодёжного еженедельника 'Понтий Пилат', когда обрела дар речи. – Серьёзно, народ, вы все безумны, как мартовские зайцы. Весеннее обострение у вас, что ли?

  Как раз наступил март – самое время для обострения. Март две тысячи первого года.

  Пятнадцать лет спустя Елизавета выразилась бы куда круче. Но тогда она едва знала обсценную лексику и Интернет-жаргон. Зато в её родословной значились мама-завуч и бабушка-учительница, а в анамнезе – институт культуры и десять лет работы в библиотеке родной школы, где преподавали мама и бабушка. Какая уж тут обсценная лексика!

  Дальневосточная весна две тысячи первого была сырой, промозглой и холодной. Днём она хлюпала снежной кашей, затекавшей внутрь раскисших китайских ботинок, утром и по вечерам услужливо подставляла под их подошвы замёрзшую грязь. Ещё она дула стылым ветром с Амура, превращая центральный проспект города в какую-то аэродинамическую трубу. Проспект этот был назван в честь строителей-комсомольцев – проспектом Первостроителей, а сам город, помимо основного названия, именовался городом Юности или просто городом Ю.

  Ну и, как резонно считала Елизавета, вышеупомянутая весна выдула остатки мозгов из буйных головушек её 'редкалек'.

  Слово 'редколлегия' было слишком пышным для коллектива редакции. 'Банда оболтусов' – скорбно именовала их Елизавета, которая в свои тридцать четыре была ровно вдвое старше большинства оболтусов. Единственным исключением являлся Гробик, в миру Александр Кутузов, официальный зам Елизаветы, лучший студент филфака в педуниверситете, шедший на 'красный' диплом. Гробику уже сравнялось двадцать два. Но идея дикой авантюры, увы, принадлежала именно ему.

  – Безумству храбрых поём мы песню, – выпалил Гробик, блеснув очками и эрудицией.

  На его чёрной толстовке пылали алые буквы: 'ГрОб' в честь любимой рок-группы (что, собственно, и породило его позитивное прозвище), а многомудрую голову перетягивала бандана с той же надписью.

  – Не в первый же раз, – умоляюще добавил он.

  Он был совершенно прав – безумств в редакционной летописи 'Пилата' хватало. Начиная с водружения красного флага на заброшенной парашютной вышке первого мая и седьмого ноября и заканчивая ночным вырисовыванием на трубах теплотрассы лозунга 'Хуй войне!'. Бравый лозунг вообще-то принадлежал группе 'ТаТу', и война в нём подразумевалась чеченская. Сама Елизавета ничего не вырисовывала и не водружала, но стояла на стрёме, потому что считала эти действия справедливыми, а идеалы своего пионерско-комсомольского детства – правильными. Хотя выглядела она отнюдь не революционеркой, а типичной библиотекаршей, 'синим чулком': очки, тёмный растянутый свитер, невнятного цвета кудряшки, собранные в хвостик.

  Но то, что пилатовцы намеревались совершить сейчас, просто ни в какие ворота не лезло. Пригласить на гастроли широко известную среди неформалов панк-группу 'Кузьмич'!

  Группа состояла из двух братьев-сибиряков и прославилась остросоциальными песнями с употреблением великих и могучих ненормативных выражений. У братьев был сайт в Интернете, откуда, собственно, Гробик и выудил их электронный адрес.

  – Кузьмичи приедут, – упрямо и уверенно заявил он. – Они оппозиционеры, и мы тоже. Можно сказать, братья по крови. Так что космических гонораров они не запросят. Это раз. Да и ездят они всегда вдвоячка, только с акустикой. Это два. Народу набьётся немерено – это три. В ДК 'Кристалл' входит четыреста рыл...

  – Если встояка – то и пятьсот войдут, – солидно пробасил плечистый и вечно мрачный рэпер по кличке Айспак. На его чёрном футболке красовалась надпись 'Born in the Bronx', череп обрит наголо, как у солдата-первогодка, а вечно мрачным он был потому, что родился отнюдь не в Бронксе, а в посёлке Хурба Приамурского района.

  – Делаем билеты по стольнику, – азартно возопил кудрявый и вертлявый Земфирополь, в миру Зямыч, прозванный так в честь любимой певицы. Сам про себя он честно говорил: 'Я лесбиян, я девушек люблю'. – Пятьдесят штук! О...фонареть!

  При Елизавете все её оболтусы старались выражаться культурно.

  – Спокойно! – пресекла она нездоровый энтузиазм коллектива. Иногда ей страстно хотелось вернуться в тишину и покой школьной библиотеки. Но не могла же она бросить 'Пилата' на произвол судьбы, а банду оболтусов оставить без присмотра!

  Газета 'Понтий Пилат' печаталась почти десятитысячным тиражом, и по средам, в день её выхода, жизнь во всех учебных заведениях города Ю замирала – газету читали даже те, кто толком не умел читать. Так что Елизавета просто не имела права соскочить с капитанского мостика, куда бы ни плыл её пиратский бриг.

  – Мы понятия не имеем, какой гонорар запросят Кузьмичи. Это раз, – строго произнесла она, загибая пальцы, как это только что делал Гробик. – . 'Кристалл' нас нипочём не пустит – это два.

  – Мы же заплатим за аренду! – возмутился Гробик.

  – На последнем нашем рок-фесте в мужском туалете разбили писсуар, а в женском – зеркало, – меланхолично напомнила Елизавета. – И не забывайте про 'Либидо'.

  Все уныло переглянулись.

  – Но к Осиповичу я схожу, поговорю, – с тяжёлым вздохом закончила Елизавета. Иван Осипович был бессменным директором ДК 'Кристалл', воистину мучеником.

  – Ур-ра! – завопил воспрявший духом Гробик. – Кормилица, мать родная! Так я пишу Кузьмичам? Договариваюсь о концерте?

  – Что с тобой поделать, пиши. Только очень прошу, – она поочерёдно оглядела враз притихших Айспака, Зямыча и Гробика, – никому пока об этом не говорите.

  Её одолевали самые дурные предчувствия.

  Но паруса пиратского корабля уже раздувал попутный ветер.

  * * *

  При виде вошедшей в его кабинет главредши 'Пилата', за чьей спиной робко маячили Зямыч и Гробик, директор ДК 'Кристалл', пожилой лысоватый толстячок в роговых очках, рухнул в своё кресло и зловещим полушёпотом простонал:

  – 'Либидо'!

  После чего прикрыл лицо рукой. Через несколько лет такую позу назовут в Интернете 'фейспалмом'.

  – Здрасте, Иван Осипович! – Бодро выпалила Елизавета, незаметно пнув заскулившего Гробика в лодыжку. – 'Либид' как раз не будет. Вы только выслушайте...

  Через двадцать минут Гробик, Зямыч и Елизавета сидели в правом крыле 'Кристалла', где размещалось крайне популярное и дешёвое кафе 'Пикник'. Его гамбургеры в народе назывались 'Разорви хлебало', ибо были непомерной величины, не чета хвалёным изделиям 'Макдональдса', которые, впрочем, тогда ещё и до Урала не доехали.

  – 'Либиды' – гады, – резюмировал Гробик, прожевав с трудом откушенный кусок. – Всё из-за них.

  Зямыч угрюмо кивнул.

  Местные звёзды, рок-группа под таким многообещающим названием, не так давно соизволила курить за кулисами 'Кристалла' во время своей репетиции и едва не спалила несчастный ДК дотла. Если бы не сторож дядя Гена, отправившийся отлить и героически заливший тлеющую урну, приглашать Кузьмичей сейчас было бы решительно некуда.

  – Осипович же не отказал, – успокоила его Елизавета. – Как только Кузьмичи согласятся, я опять к нему схожу.

  Гробик тяжко вздохнул. Кузьмичи пока молчали. Фиг знает, проверяли ли они свою электронку вообще. Может, у них не было стабильного Интернета, как и у большинства россиян, в то время припадавших к мировой Сети в основном на работе. Редакция газеты 'Понтий Пилат' не была исключением. Пилатовцы буквально в драку лезли за возможность переночевать в редакции и поюзать халявную 'выделенку'. Поэтому проблем с ночными сторожами у Елизаветы не было.

  Были другие проблемы. В данный момент – Кузьмичи.

  – Слушайте, – неожиданно выпалил Зямыч, одним глотком допив остывший чай из пластикового стаканчика, – но нам же нужен какой-то запас бабла. Прямо сейчас.

  – В смысле? – насторожилась Елизавета.

  Если говорить о финансовом положении газеты 'Понтий Пилат', то оно являлось довольно шатким. Продавалась газета на 'ура', но денег от продажи еле-еле хватало на оплату печати следующего номера и на зарплату главреда и наборщика. Остальные пилатовцы пахали 'за идею', потому что не мыслили жизни без газеты. Ну, а в глобале и Елизавету, и редакцию пригрел местный оппозиционер и член КПРФ, директор типографии, которого все звали ВикНикШир по аналогии с ВикНикСором из 'Республики ШКИД'. Он выделил 'Пилату' комнатушку при типографии, Интернет и льготные расценки на печать. Елизавета, как и читатели 'Пилата', ВикНикШира практически обожествляла, сам же он, в силу преклонного возраста (за шестьдесят) подшефную газету не читал, но своим детищем очень гордился, потому что весь город Ю то и дело говорил о 'Пилате'.

  Тем не менее, клянчить у ВикНикШира деньги ещё и на гастроли Кузьмичей было бы верхом наглости. Предстояло выкручиваться самим.

  – Кузьмичам же, если они согласятся приехать, нужны будут билеты на самолёт, – резонно ответствовал Зямыч. – Поездом пятеро суток они точно пилить не станут. Значит, придётся им эти билеты заранее покупать. Ну и гонорар. Они небось вперёд потребуют хотя бы половину. Зяма же требует.

  – Зяму мы приглашать не будем, – торопливо отрезала Елизавета. – Мне тогда придётся квартиру продавать.

  – Жаль... – искренне огорчился Земфирополь.

  – Билеты, – ввернул Гробик, почесав кудлатую макушку, – надо сразу брать туда и обратно. Дешевле выйдет. Кузьмичи же у нас не останутся. Кстати, тоже жаль, – он пригорюнился.

  Елизавета поглядела на своих закручинившихся помощников и демонстративно подняла брови:

  – А жить они где будут? Кузьмичи?

  – Чёрт, ещё гостиница! – Зямыч в панике схватился за голову.

  – Жить они могут у Елизаветы, – решительно высказался Гробик, немного подумав. – Они живут у фанатов, они неприхотливые. А у меня мама, она не разрешит.

  – Да ты что! – Елизавета в ужасе вскочила, едва не уронив красную пластиковую табуретку, на которой сидела. – Я не фанат! У меня туалет весь котами ободран, и кран в ванной течёт!

  – Починим, – жизнерадостно заверил Зямыч. – У меня папа сантехник, а я умею плитку класть. Кафельную.

  С мужскими руками в хозяйстве у Елизаветы, увы, были траблы. Жила она вместе с дочерью, пятилетней Зайкой, и тремя котами, Мотей, Мулей и Баксом. Так что положиться она могла только на сильную половину своих 'редкалек'.

  Титаническим усилием воли она отогнала от себя видение сикось-накось налепленной Зямычем плитки и кротко сообщила:

  – Ребят, вы не о том толкуете. Мы ушли от вопроса о золотом запасе, который нам срочно понадобится, если Кузьмичи согласятся. Сколько сейчас стоит билет на самолёт от Новосиба? Тысяч пять?

  Сама она повсюду ездила поездом. Плацкартой. Ей нравилось.

  – Все восемь, – лаконично поведал Гробик. – 'Дырка от бублика', то есть наша команда КВН, туда зимой летала. Страна у нас большая. Порядка ж нет как нет.

  – Это нереально, – устало выдохнула Елизавета после выразительной паузы. Она тоже помнила бессмертные строки Алексея Константиновича Толстого наизусть. Страна и в самом деле была очень большой, поездки по ней влетали в копеечку. – Нам негде взять такие деньги. Тридцать две тысячи в первом приближении. Отбой.

  – Слушай, Елизавет, – проникновенно изрёк Гробик, которому, как некрасовскому мужику, если уж втемяшивалась в башку какая блажь, колом её оттудова невозможно было выбить. – А если мы будем печатать рекламу, а?

  Реклама пышным цветом цвела во всех остальных городских газетах, за исключением 'Понтия Пилата' – во-первых, потому, что 'Пилат' был изданием оппозиционным, а во-вторых, потому, что никто в редакции рекламой заниматься не умел.

  – Я этого никогда раньше не делала, – упавшим голосом призналась Елизавета.

  – Всё когда-нибудь бывает в первый раз, – не моргнув глазом, утешил её Гробик. – Со мной на курсе учится один деятель, он подвизается в 'Руках' рекламным агентом. Он вроде путёвый. Я его попрошу прийти.

  Под 'Руками' он подразумевал еженедельник бесплатных объявлений 'Из рук в руки'.

  – Мы становимся продажными тварями! – утробно провыл Зямыч, терзая свои кудри истинно гамлетовским жестом.

  – Исключительно ради благого дела, – философски пожал плечами Гробик.

  – В общем, пусть деятель приходит, – вздохнула Елизавета. – Завтра, после двух.

  Всё происходящее и намечающееся ей совершенно не нравилось, но деваться было некуда. Попутный ветер весело подгонял пиратский корабль.

  * * *

  На другой день после двух, как, впрочем, и до двух, в редакции 'Пилата' царил обычный весёлый бедлам. Елизавете хотелось бы думать, что это рабочая обстановка, но увы, это был именно бедлам, он же дурдом. Ибо большинство торчащих в редакции недорослей не работали, а увлечённо тусили. В углу ролевик по кличке Олд Хип, весь в разноцветных фенечках и при жидкой бородёнке, клепал из жестянок элементы будущей боевой кольчуги. Попутно он объяснял уважительно внимающим ему Айспаку и его другу Сентинелу, что именно и в каком порядке он делает. Процесс, кстати, являлся точным прообразом грядущих ютубовских роликов.

  В другом углу готичные девы Рэтка с Мустардкой, сидя в обнимочку на сломанном складном кресле, вслух вычитывали Рэткино эссе по литературе, иногда консультируясь с Елизаветой. Обе временно кантовались при редакции, ибо мать недавно выгнала Рэтку из дома, прознав о 'розовых' наклонностях дочери, а место в студенческой общаге той пока не выделили. Остальные пилатовцы звали обеих дев 'наши Татушки' и отчаянно им завидовали, потому что те прочно оккупировали вожделенное место редакционного ночного сторожа. Сентинел даже во всеуслышание заявлял, что ради халявного Инета он и сам готов сменить ориентацию, умильно поглядывая при этом на Айспака. Тот свирепо показывал легкомысленному дружбану кулак, как и Елизавета, не любившая таких шуточек. Она считала нетрадиционную ориентацию трагедией, особенно в городе Ю, где на улицах властвовали 'бригадки' гопников.

  Отдельной группкой тусовались редакционные художники Захар и Анютка, которые через пятнадцать лет назывались бы артерами. Они вытаскивали из папки с завязочками статьи и письма, отложенные Елизаветой для публикации в ближайших номерах и обсуждали, кто и что будет по ним рисовать. Для поднятия творческого духа сидевший здесь же на столе местный бард Ростик наигрывал им на гитаре новую балладу – что-то про ночь, луну и одинокого волка-оборотня.

  Не обращая на всю эту суету ни малейшего внимания, по клавиатуре компьютера быстро и толково стучала наборщица Светка, перенося с вырезанных из газетной страницы купонов сообщения в рубрику 'Пейджер'. Рубрика называлась так в честь популярного девайса, соединявшего людей между собой, и состояла из посланий типа: 'Ау, пиплз! Все, кому нравятся паранормальные явления, пишите сюда на имя Stark!' Или: 'Даша-Подаряша! Прости меня! Давай встретимся в 'Пикнике' в первый четверг после выхода этого номера! Твой Макс'. Или: 'Продам учебник 'Половое воспитание подростков. Дорого. Писать на имя Воспитателя'. Словом, эта рубрика была будущей соцсетью 'ВКонтакте' местного масштаба. Откровенный глум Светка отсеивала по ходу набора, но иногда что-нибудь да проскакивало.

  Сама Елизавета делать что-либо творческое могла только у себя дома. Куда предположительно в самое ближайшее время должна была вселиться сибирская рок-группа 'Кузьмич', на приезд которой, впрочем, не было надежды, так как не было денег.

  Не успела Елизавета об этом подумать (с немалым облегчением), как дверь распахнулась, и в редакционный Содомик и Гоморрочку важно вступил небольшого роста паренёк в очках, кожаном китайском плаще и с 'дипломатом' в руках.

  Он какое-то время постоял у входа, застенчиво моргая круглыми карими глазами за стёклами очков, а потом красивым густым баритоном вопросил:

  – Простите, а где я могу увидеть Елизавету Даниловну?

  Елизавета как-то сразу догадалась, что это и есть обещанный Гробиком рекламный гений из 'Рук'. Она со вздохом поднялась со своего места:

  – Вы меня уже видите. Здравствуйте. Присаживайтесь.

  Все остальные пилатовцы моментально бросили свои важные дела и с любопытством воззрились на пришельца.

  – Михаил Кононов, менеджер по рекламе, – важно представился тот. – Александр сказал, что я вам нужен.

  – Чего-о? Реклама? – в голосах Сентинела, Хипа и Ростика прозвучал поистине священный ужас.

  Елизавета устало отмахнулась, а влетевший вслед за Михаилом Зямыч успокаивающе заверил всех:

  – Чуваки, это для гастролей 'Кузьмича' надо, не ссыте! Разовый гешефт.

  'Вот тебе и сохранённая тайна', – сокрушённо подумала Елизавета, вперив в болтуна уничтожающий взор.

  – Реклама, – нравоучительно заметил Михаил, степенно устраиваясь на стуле возле главредского стола, – это же двигатель...

  Вероятно, он хотел сказать 'торговли', но его последние слова заглушил единодушный восторженный ор всех присутствующих:

  – 'Кузьми-ич'! Чо, риалли?! Приедут Кузьмичи?! К нам? Будет концерт? Когда?! Елизавета! Когда?

  – Скоро, скоро, – торопливо обнадёжила Елизавета всех нездорово возбудившихся. – Вот как денег добудем, так сразу. Короче, не мешайте, ироды.

  Для характеристики пилатовцев, помимо 'банды оболтусов', у неё имелось ещё два термина. Один короткий – 'ироды', второй подлиннее – 'уродцы-вжопеножцы'. Последний термин происходил от бабушкиного излюбленного ругательства 'уроды – в жопе ноги', но Елизавета его смягчила до почти что ласкового. Хотя впервые это слышащим всегда мерещились довольно кошмарные 'вжопеножницы'.

  Ироды немедля заткнулись и сделали вид, что заняты чем-то полезным, но на самом деле изо всех сил навострили уши.

  – Я беру десять процентов от принесённой мной рекламы, вы согласны? – дипломатично осведомился Михаил.

  Елизавета закивала, хотя понятия не имела, сколько на самом деле должен получать рекламный агент.

  – Клиентам предлагать пиар-статьи или модульную рекламу? – продолжал строго вопрошать Михаил. – Если модульную, то нам необходим дизайнер для разработки макетов.

  Час от часу не легче!

  – О Боже, – пробормотала Елизавета в полном замешательстве. Жизнь осложнялась на глазах – Дизайнер есть в типографии, он нам газету оформляет. Я его спрошу. Но лучше, конечно, статьи. Я сама буду их писать. И поставим мы всё это... м-м-м... на полосу 'Юмор'. Или в телепрограмму. Ну или на последнюю полосу, где кроссворд. Подальше от важных вещей.

  – Вы так говорите, будто реклама – это что-то позорное, – упрекнул её Михаил. – Весь мир на ней зарабатывает.

  – Сплошная лажа и враньё! – немедля встрял Сентинел.

  – Сент, заткнись, – сердито прошипел Зямыч. – Кузьмичи же!

  – А что такого хорошего вообще в вашей газете, что вы от этого хорошего рекламу подальше убираете? – продолжал гнуть своё Михаил, явно обидевшийся за свою профессию. – У вас и правда тираж десять тысяч? И весь раскупается?

  – Ну да, – в некоторой растерянности подтвердила Елизавета. Она слышала, что некоторые редакции указывают в выходных данных заведомо завышенные цифры тиражей, чтобы произвести впечатление на рекламодателей, но 'Пилат' в таком как раз не нуждался. – У нас интересная газета. Вот, например...

  Она не успела привести свой пример, ибо дверь, как в гоголевском 'Ревизоре', снова распахнулась, и на пороге с громким 'Привет!' возникла Лянка, восходящая звезда пилатовской журналистики, заботливо опекаемая Гробиком.

  Гробик был трепетно в Лянку влюблён, и немудрено: её глубокие одухотворённые очи врубелевской Царевны-Лебедь светились сквозь пряди длинных белокурых волос, но... Лянка только-только заканчивала среднюю школу и собиралась поступать на филфак, а Гробик являлся для неё кем-то вроде пожилого мудрого наставника в нелёгком журналистском ремесле.

  – Елизавета! – возбуждённо воскликнула Лянка, стремительно простучав каблучками по затёртому линолеуму. – Здрасте! – спохватилась она, обращаясь к заинтересованно встрепенувшемуся Михаилу, и снова повернулась к главредше. – Послушай, есть тема! В 'Руках' много объявлений вроде: 'Требуются девушки для хорошо оплачиваемой работы'. Это явная ловушка. Я схожу, а? И после напишу злободневный разоблачительный репортаж о том, как эти гады вербуют проституток. Типа купринской 'Ямы'. Круто же. А?

  – Это опасно! – всполошилась Елизавета.

  – И ты не Куприн, – подала Мустардка ехидный голос из угла. – Тебя там сцапают – и привет родителям.

  – Мы её прикроем! – горячо заверил Сентинел, тоже подлетая к столу Елизаветы и упираясь в него кулаками. – Ага же, Айс?!

  Айспак глубокомысленно кивнул:

  – Риалли, бро.

  – А чего это только вы?! – немедля возмутились Зямыч, Олд Хип и Ростик, даже отложивший гитару. – Вечно вы, рэперье, вперёд лезете! Мы тоже пойдём!

  Лянка радостно завертела головой, благодарно оглядывая своих верных рыцарей.

  – Ти-ха! – гаркнула Елизавета, хлопнув ладонью по столу. – Не надо мне тут разборок в Южном Бронксе! Лян, это правда не самая лучшая идея. Очень рискованно.

  – Я никогда не стану Куприным, если у меня не будет социально значимой практики, – Лянка трагически понизила голос и тряхнула волосами. – Это же не репортаж, а настоящую бомбу можно сделать. Ведь сколько девчонок на такую удочку попадается! Я с собой диктофон возьму, включу потихонечку...

  Она умоляюще воззрилась на главредшу своими оленьими очами.

  – Нашим диктофоном только гвозди забивать... – сдаваясь, пробурчала та, оглядывая Лянку с точки зрения гипотетического сутенёра: ничего не скажешь, девица фактурная. – А если ты ошибаешься, и они вербуют работниц в какие-нибудь... малярно-ремонтные коллективы?

  – Буду малярить, – бодро отпарировала Лянка. – Я прямо сейчас им на пейджер скину вопросик!

  – Девушка-тинейджер, позвони на пейджер, – загорланил Ростик, ударив по струнам.

  – Кхм, – кашлянула наборщица Светка, которую в край забодала пресловутая рубрика 'Пейджер' с её купонами, и она уже не могла спокойно слышать это слово.

  – Кхм, – кашлянул и забытый всеми, несколько ошарашенный Михаил. – А прайс на рекламу у вас есть? Или мне те же расценки, что и в 'Руках', предлагать?

  – Предлагайте, – разрешила вконец замороченная Елизавета.

  Она боялась представить, что на всё это скажет ВикНикШир и не намылит ли он ей холку за самоуправство, но отступать было некуда – впереди маячили вожделенные Кузьмичи, о приезде которых раззвонил трепливый Зямыч. 'Авось что и получится', – подумала она с исконно русским оптимизмом и озабоченно глянула на часы. – Ладно, мне пора, дома всё разверстаю. Сейчас Демогоргон Зайку из садика приведёт.

  Зайка была не только дочкой Елизаветы, но и дочерью полка, то есть всей редакции 'Пилата'. Пилатовцы исправно забирали её из детсада и отводили в танцевальный кружок, в бассейн или к бабушке. Олд Хип размалёвывал ей мордашку приветственной раскраской племени дакотов – жёлто-голубой. Рэтка с Мустардкой рисовали 'пацифики' и скрещённые молнии в её маленьком альбомчике, Сентинел демонстрировал нижний брейк, а Ростик разучивал с нею свой суперхит сезона про мелкую ночь, символ беды. Ребёнок был полностью и абсолютно всем этим доволен. Единственнаая претензия, которую Зайка могла бы в будущем предъявить Елизавете: заполошная мать-редакторша опоздала к ней на новогодний утренник, развозя свежий тираж газеты по дилерам и влетела в празднично украшенный актовый зал, когда её ребёнок в криво застёгнутом костюмчике Снежинки уже читал Деду Морозу стишок.

  – До свидания, – растерянно попрощался с главредшей Михаил. – А... а скажите ещё, почему ваша газета так называется? Вдруг рекламодатели спросят.

  – Объясните им, что имеется в виду булгаковский Пилат, а не библейский, – хмыкнула Елизавета, нежно любившая 'Мастера и Маргариту'. – Это очень яркий, всем известный, многозначный образ и звучное название. Надеюсь на вас, Миша, – проникновенно добавила она и обернулась к своим 'редкалекам'. – Эй вы, ироды, ведите себя прилично! Чтоб порядок тут был, когда я вернусь.

  Но, говоря это, она прекрасно знала, что пилатовцы и порядок, как гений и злодейство, – две вещи несовместные.

  * * *

  Жизнь любой редакции протекает циклично, как времена года, подчиняясь срокам выхода свежего номера. 'Понтий Пилат' исключением не был. Он развёрстывался в понедельник, выводился на плёнки и печатался во вторник, а в среду развозился по городу Ю в точки продаж, повергая подростков в восторженный ступор. Соответственно, вечер среды был самым спокойным временем в расписании Елизаветы – можно было ненадолго расслабиться и выдохнуть... а вот утром в четверг уже начиналась подготовка к выпуску следующего номера. И так неделя за неделей.

  Но конкретно этот вечер среды выдался беспокойным.

  Сперва в редакции появился Михаил со своим драгоценным 'дипломатом', из которого он деловито извлёк какую-то бумажку, близоруко в неё вгляделся и прочёл:

  – Клиника 'Эскулап' хочет разместить у вас модульную рекламу. Четыре модуля на полосе телепрограммы. Чёрно-белых. Четыре выхода в течение месяца. Итого четыре тысячи восемьсот рублей, за вычетом моих агентских – четыре триста двадцать.

  – Ого! – пробормотала Елизавета в некотором изумлении. Господи, такие астрономические суммы выплачивались просто ни за что! – Реклама-мама!

  Михаил снисходительно, как на несмышлёныша, посмотрел на неё и пояснил:

  – Но нужно будет изготовить и утвердить макет, а сперва придумать слоган. Клиника новая, наработок нет, всё придётся делать с нуля.

  – А что за профиль у клиники? – осведомилась Елизавета, немного подумав. Остальные пилатовцы уже облепили её стол, тараща вдохновенные глаза и готовясь к мозговому штурму. Страшное слово 'реклама' явно перестало их шокировать.

  – М-м-м... – задумчиво промычал Михаил. – Ну-у... в некотором роде... специализация больше кожно-венерологическая и урологическая, в общем, заболевания, передающиеся половым путём.

  Он даже слегка покраснел, скороговоркой выпалив всё это. А Елизавета даже не успела ему напомнить, что их окружают подростки, находящиеся на самом пике гормонального взрыва. Потому что Зямыч во всю глотку радостно продекламировал:

  – Если папа любит баб, пусть приходит в 'Эскулап'!

  – Дать на лапу 'Эскулапу' заболевший сможет папа! – подхватил Олд Хип.

  – Посерьёзнее, пожалуйста, – взмолился ошарашенный Михаил, но в грянувшем хохоте его никто не расслышал, кроме Елизаветы.

  – Приходи ко мне мочиться и корова, и... Ап! – заткнулся Зямыч, глянув на свирепое лицо главредши.

  – Мы подумаем, – попыталась она успокоить всполошившегося рекламного агента. – Клянусь. Я лично подумаю. Тихо, вы, уродцы-вжопеножцы! Не пугайте нормального человека! Миша, что-нибудь ещё есть?

  – Да, – робко кивнул слегка пришедший в себя Михаил. – Ещё... э-э-э... такси 'Алекс'. Тоже новая фирма.

  Похоже, 'Понтию Пилату' доставались одни новички.

  – Слоган у них есть, – в наступившей тишине уже бодрее продолжал Михаил. -Хозяин сам его придумал и хочет поставить в макет. Тоже четыре модуля, но на полосе 'Юмор', число публикаций и расценки те же самые. Если от рекламы будет эффект, они продлят договор.

  – Озвучьте слоган, – предложила Елизавета, заранее не ожидая ничего хорошего от хозяйского креатива.

  Увы, она не ошиблась.

  – Много в городе такси, а ты в 'Алекс' позвони! – бойко оттараторил Михаил.

  – Что?! – Елизавета схватилась за голову и превентивно крикнула: – Гусары, молчать!

  Да какое там 'молчать'...

  – Много в городе такси... 'Алекс' – лучше отсоси! – в полном экстазе провыл Сентинел.

  – 'Алекс' – больше не проси! – с ходу подхватил Зямыч.

  – 'Алекс' – Боже упаси, – внесла свою лепту в общий хаос тишайшая наборщица Светка.

  – И ты, Брут! – укорила её осипшая Елизавета и постучала кулаком по столешнице, призывая распоясавшийся коллектив к благоразумию. – Миша, а видоизменить этот ужас... то есть этот слоган никак нельзя?

  – Нет, – тот печально покачал головой. – Хозяин хочет только так, а не иначе. Его зовут Александр, – добавил он, будто извиняясь.

  – Ясно, – глубоко вздохнула Елизавета и потёрла висок. – Хозяин – барин. Ладно, всё равно это безобразие предназначено для полосы 'Юмор'. Но я чувствую себя продажной женщиной, честное слово...

  В каком-нибудь популярном ситкоме типа 'Друзей' в этом месте непременно должен был раздаться хохот зрителей за кадром и начаться сцена, иллюстрирующая произнесённую реплику. Так и случилось: на последних Елизаветиных словах дверь распахнулась, и в редакцию привычно влетела, а не вошла запыхавшаяся Лянка, размахивая зажатым в кулачке пейджером.

  – Мне ответил сутенёр! – трагически-восторженным полушёпотом объявила она.

  – Вау! Зашибись! Где? Чего написал? А ну, покажи! – наперебой загалдела вся честная компания, предвкушая новое развлечение.

  – Тихо, вжопеножцы! – гаркнула Елизавета.

  – Я, пожалуй, пойду, – поспешно проговорил Михаил и нервно поправил сперва очки, а потом галстук, видневшийся в вороте расстёгнутого на верхние пуговицы плаща. – Как скоро вы сможете подготовить макеты для утверждения их клиентами?

  – Послушайте, Миша, – осенённая внезапной идеей, сказала Елизавета, просительно заглядывая ему в глаза. – Может быть, вы сами порекомендуете нам дизайнера, который сумеет красиво и качественно сделать эти макеты? Просто я не уверена, что в типографии...

  Михаил понял её с полуслова и тут же полез во внутренний карман плаща.

  – Вот визитка одного фрилансера, – лаконично сообщил он. – У него прекрасное портфолио, большой опыт, много заказов. Но он тоже возьмёт десять процентов...

  Выручка от гипотетической рекламы таяла на глазах.

  -...и он человек нестандартный, – закончил Михаил.

  – В каком смысле? – оторопела Елизавета. Никто из её окружения не был 'стандартным'.

  – В прямом, – загадочно отозвался рекламный агент и зашагал к двери, попутно наткнувшись на какого-то незнакомого человека, явно не относящегося к целевой аудитории газеты 'Понтий Пилат'. Лет сорока, дорого и стильно одетый – в кожаный плащ вовсе не китайского производства и 'фирмовые' туфли, – он стоял, прислонившись плечом к стене, и на его холёном лице чётко обозначалось брезгливое недоумение. Словом, выглядел он, как помещик Троекуров, угодивший прямиком в логово лесных разбойников.