Текст книги "Назола (СИ)"

Автор книги: Олеся Луконина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)

  – Давай в клубняк смотаемся, – небрежно предложил Тёма Росту пятничным вечером, после очередной изматывающей записи в студии.

  – Не ходок, – лаконично и с некоторой настороженностью откликнулся тот.

  Тёма демонстративно вздохнул:

  – Я же тебе не в гей-клубе предлагаю оттопыриваться, балбес! В обычном притоне для нормальных, – он намеренно подчеркнул последнее слово, заранее зная, что оно гарантированно взбесит Роста.

  – А кто тут ненормальный? Или нормальный? – предсказуемо ощетинился тот, попавшись на удочку. – Просил же не говорить так никогда! Ещё раз услышу – вломлю, чесслово!

  – Това-арищ сержант, вы всё обеща-аете и обеща-аете! – хихикнул Тёма и ловко увернулся от карающей длани Роста, поймав эту самую длань и крепко сжав обеими ладонями. – Ну пожалуйста, давай расслабимся чуть-чуть. Чего ты брыкаешься? Выпьем, музыку послушаем. Я прикольное место знаю. Поехали, а? Ну Ро-ост!

  Он воззрился на хмурое лицо Роста – воззрился невинно и умоляюще. На отце этот взгляд был им отработан пятьсот миллионов раз и действовал безотказно – даже на такого твердокаменного зубра, каким являлся Галицкий-старший! А уж такому телёнку, как Рост, и вовсе не суждено было с Тёмой справиться.

  – Вот пристал, – буркнул «телёнок», начиная давать явную слабину. – Может, Машку тогда вызвоним?

  – В другой раз, – дипломатично, но решительно отказал Тёма. Машки только не хватало на его военной или хирургической – непонятно, какой – операции!

  «Подлой», – мрачно подсказал внутренний голос, но Тёма немедленно отвесил ему яростного пинка, чтобы тот заткнулся. Что за хуйня, в самом-то деле! Хватит заниматься самоедством! Всё, что он задумал, было только к лучшему для Роста!

  Тёма же любил его!

  Последняя, такая простая и естественная мысль сразила его наповал. Он уставился на Роста во все глаза, позабыв дышать. Ноги у него подкосились, как чужие.

  Это чувство, равного которому он не испытывал никогда – этот лютый мучительный голод, эта болезненная жажда, это смятение – на разрыв аорты... выходит, всё это и было любовью?!

  – Рост... – шёпотом позвал Тёма, глядя в его непонимающее лицо, в распахнутые голубе глаза под светлым чубом, который тот, по своему обыкновению, нещадно теребил. – Рост...

  – Эй, чувак, ну ты чего? – заботливо и уже с некоторой тревогой спросил тот, беря его за плечо. – Чего загоняешься-то так? Ну, пойду я, пойду в этот твой клубняк, не парься только!

  – Я не... парюсь, – выговорил Тёма более-менее внятно, прижав локтем прыгающее сердце.

  Он должен был сделать то, что спланировал! Он потом объяснится с Ростом. Он признается, что это всё затеял, пропади оно пропадом, только ради него, из любви к нему! Рост поймёт, в каком Тёма был отчаянии! Он простит! И... и ведь уже к утру они оба окажутся в раю, в том раю, который Тёма им обоим устроит!

  Он чувствовал себя Богом.

  И последним подонком впридачу.

  – Поедем тогда, – сглотнув, сипло произнёс он.

  И они поехали.

  Клуб назывался «Калебас», но в той тусовке, где Тёма раньше крутился, – теперь ему казалось, что это было сто лет назад, в эпоху до-Роста, – его резонно называли «Расколбас». Там и вправду был годный ди-джей, улётный музон, правильный танцпол и качественное пойло. Не гей-клуб в чистом виде, но «нетрадиционно ориентированных» среди посетителей хватало. Тёма только надеялся, что Рост не удерёт сразу, ибо сам он, потрясённый своим открытием истинных к нему чувств, навряд ли бы смог его удержать.

  Но Рост не удрал и, судя по всему, даже не подумал об этом ни разу. Физиономия у него, едва они вошли внутрь, стала и охреневшей, и насмешливой, и взбудораженной одновременно. Это было до того умилительно, что Тёму опять кольнули угрызения совести по поводу спланированного им предприятия. Но отступать он уже не мог и не хотел. Чего ради? Он же всё бесповоротно решил!

  Танцпол, болтовня, выпивка, снова танцпол, и снова болтовня с какими-то левыми полузнакомыми чуваками, которые, конечно же, пялились на Тёму и Роста с пониманием: интересно, взбесился бы Рост, сообразив, в чём подоплёка этих взглядов?.. Танцпол и музыка, бьющаяся в крови, шалые глаза Роста, блаженная его лыба – Боже, как удачно Тёма додумался начать с этого паршивого «Калебаса»! Вряд ли где-то ещё Рост завёлся бы вот так легко, с пол-оборота!

  Тёму и самого уносило, как на доске серфинга: он поймал волну, выпитое пойло горячило кровь, как и взгляд хмельных горящих глаз Роста.

  – Споём, может? – выдохнул тот прямо ему в ухо, заглушив пульсацию музыки, и указал на концертный пятачок перед танцполом, где зачастую выступали приглашённые владельцем клуба звездульки разной величины.

  – Нам же нельзя! – Тёма повис на его твёрдом плече, чувствуя, как эта дикая идея махом сбивает с ног и его. – Запрещено контрактом!

  – А мы не своё! – отрывисто выпалил Рост, всё так же шало и широко лыбясь. – Мы... да хоть Шнура, что ли, забацаем! Знаешь Шнура?

  ...И они забацали на пару и Шнура, и Хоя, и Фредди, и «Битлов». Это было такое сверкающее, безбашенное, свирепое удовольствие, что Тёме казалось, будто он бредит. Горячечный бред – биение музыки, рёв толпы, всполохи света, плечо Роста, упиравшееся в его плечо, их голоса, слившиеся воедино, сплетённые, переплетённые, словно тела...

  «...Гори огнём. Приходи, жатва...»

  Эти две фразы из кинговской «Тёмной Башни» – той её части, где на ведьмовском костре сжигали любимую девчонку Роланда-Стрелка – торчали у Тёмы в голове и в горле рефреном к каждой песне, что они пели с Ростом.

  Гори огнём!

  Приходи, жатва!

  Гори огнём, весь этот грёбаный мир!

  Гори...

  -...Мы их всех поимели! – гаркнул Тёма, снова упоённо повисая на плече Роста, пока лифт возносил их всё выше над «Калебасом», оставляя далеко внизу свет, огни и пьяный гомон. – Эй, чувак, ты хоть понял, что мы поимели их всех?!

  Он залился счастливым смехом, выдёргивая наконец из кармана небрежно наброшенной куртки бутылку с пепси. Отпил пару глотков и сунул бутылку Росту.

  В мозгу у него словно что-то мягко повернулось, и эйфория нахлынула прибоем.

  Только теперь это была уже чисто химическая эйфория. Вернее, грязно химическая.

  Коктейль из нескольких одуряющих и нескольких возбуждающих таблеток – «сердечек», «игрушечек» – плавно упал на выпитый алкоголь. Сердце застучало, а в паху закололо. И это всего от двух глотков!

  Тёма внимательно всмотрелся в лицо Роста, пытаясь контролировать навалившуюся блаженную одурь. Он не мог позволить себе одуреть. У него в кармане были ключи – ключи от квартиры наверху, которые ему любезно одолжил один из прежних знакомцев по клубу, ключи от рая, который Тёма собирался разделить с Ростом.

  – Всё сразу не пей, – поспешно скомандовал он, отводя горлышко бутылки от губ Роста – тот пил так жадно, словно нашёл родник посреди пустыни.

  Рост нехотя опустил бутылку и прыснул:

  – В глотке пересохло... во мы наорались-то...

  Он непроизвольно провёл языком по губам, покачиваясь; глаза его хмельно сверкали.

  – Мы круты, – слабым голосом подтвердил Тёма, завороженно пялясь в эти глаза. – Господи, Рост...

  – Чего? – тот ещё раз глотнул из зажатой в руке бутылки и свободной рукой обхватил Тёму за шею. – Блядь, мы боги, бро!

  Он уткнулся влажным лбом в лоб Тёмы, тоже покрытый испариной, и блаженно вздохнул, а Тёма, наконец решившись, запустил обе руки под его футболку, с лихорадочным восторгом шаря ладонями по крепкому литому телу.

  Сука-лифт дёрнулся и остановился, двери услужливо раздвинулись. Тёма, скрипнув зубами, уронил руки и судорожно нашарил одной из них ключи, а второй – руку Роста, который уже явно не соображал, что происходит, не протестовал, не возгудал и ни о чём не спрашивал. А послушно, как телёнок на бойню, шагнул за Тёмой к двери ближайшей к лифту квартиры.

  На какую ещё, нахуй, бойню?! В рай, в ра-ай!

  Голова у Тёмы звенела и кружилась, и он не препятствовал Росту снова прикладываться к волшебной бутылке, пока сам, не выпуская его запястья, кое-как провернул ключ в замке.

  Замок щёлкнул, дверь гостеприимно открылась, и они ввалились в полутёмную прихожую, где стало абсолютно темно, едва Тёма захлопнул эту самую дверь за своей спиной и машинально сунул ключи обратно в карман.

  – Это мы вообще где? – подал голос Рост.

  Голос был удивлённым, но вполне расслабленным. Роста ничто не беспокоило, не настораживало.

  «...ничто не мучит, не тревожит... и сердце вновь горит и любит – оттого, что не любить оно не может...»

  Отлично.

  – В гостях, – коротко отозвался Тёма.

  – А темнотища такая почему? – не унимался тот.

  – Потому что мы играем в жмурки, – объявил Тёма. Его собственный голос дрожал и срывался от возбуждения. – И я тебя поймал!

  И он действительно прижал Роста к стене, обхватив его обеими руками так крепко, как только мог, и услышал его недоумённый хмельной смешок. И, притянув к себе его встрёпанную голову, впился бешеным поцелуем в его смеющиеся губы.

  Бутылка с отравой выскользнула из пальцев Роста и мягко ударилась об пол. Это оказалось последним, что услышал Тёма сквозь гул крови в ушах. Он буквально втолкнул Роста в стену, раздёргивая и задирая одежду на нём и на себе, чтобы прижаться телом к телу, кожей к коже – без всяких преград.

  Горячая гладкая кожа, твёрдость мускулов, нежность и сладость губ.

  Стон родился где-то глубоко в груди Роста – дрожащий и хриплый, и от этого стона в голове у Тёмы словно что-то взорвалось. Он целовал и целовал Роста так, будто пил его и хотел выпить до дна, не отрываясь даже, чтобы глотнуть воздуха. Он с сумасшедшим восторгом почувствовал, как шершавые ладони Роста скользят по его голой влажной спине, обжигая её... и спускаясь всё ниже. Он инстинктивно выгнулся, вжимаясь пахом в твёрдое бедро Роста.

  И тут рука Роста взметнулась вверх, и пальцы запутались в Тёминых волосах, оттягивая назад запрокинутую голову.

  – Что?! – выдохнул Рост ему в губы. Даже в темноте прихожей Тёма ощутил его взгляд – расфокусированный, беспомощный, плывущий – и прямо-таки физически почувствовал, как Рост изо всех сил пытается очнуться. Вынырнуть из чёрного манящего омута, где так сладко и неотвратимо тонули они оба.

  Вынырнуть из рая!

  Несмотря на острую боль в затылке, – Рост намертво сжал в пригоршне его волосы, – Тёма снова торопливо потянулся к его изумлённо раскрывшимся губам. Но губы эти вдруг плотно сжались, а ладони Роста обхватили Тёмины скулы, зажав лицо, будто в тисках.

  – Что... ты... мне... подсыпал? – язык у Роста заплетался, и каждое слово падало камнем, а голос стал совершенно ледяным. – Только... не ври!

  И Тёма не смог соврать.

  Отчаянно глядя Росту в глаза и уже с оборвавшимся сердцем понимая, что всё пропало, всё рухнуло, что больше никогда... он выпалил:

  – Просто таблетки! Чтобы ты... забалдел... и чтоб захотел... меня. Немного таблеток! Совсем немного! И я ведь тоже пил! Рост!

  Рост даже не выругался.

  Он лишь отшвырнул Тёму в угол прихожей, легко, как котёнка. Заскрежетал замок, входная дверь распахнулась, в квартиру на миг упала полоса света с лестничной площадки.

  Дверь снова захлопнулась, и навалилась тьма.

  – Рост! – заорал Тёма, давясь слезами.

  За дверью загромыхал лифт.

  * * *

  – Андрей Филиппович? – Рост покрепче сжал в руке мобильник – пальцы были словно чужими, а кончики их занемели. Грёбаная отрава покидала его кровь слишком медленно. – Я оставил карточку и пин-код от неё на ресепшне. Я разрываю контракт. Там ведь значится пункт про форс-мажор. У меня... форс-мажор. Все мои песни – ваши. В счёт долга... тех денег, что я уже потратил. И ваших расходов.

  – Подожди! – властно перебил его продюсер. – Что случилось, Ростислав?

  – Пусть ваш сын вам расскажет, – помолчав, сдавленно проговорил Рост и нажал на «отбой».

  ...Смотри, Господи, крепость и от крепости страх,

  Мы, Господи, дети у тебя в руках,

  Научи нас видеть Тебя за каждой бедой,

  Прими, Господи, этот хлеб и вино,

  Смотри, Господи, вот мы уходим на дно,

  Научи нас дышать под водой...

  * * *

  Спустя три недели Галицкий-старший остановил «лексус» возле очередной стройки на столичной окраине, пристально всматриваясь в лица суетившихся там работяг – граждан солнечного Узбекистана в перепачканных спецовках. Стройка была не особо великой, видимо, возводился обычный коттедж для каких-нибудь нуворишей.

  – Да вот же он! – едва слышно выдохнула Машка, подпрыгнув на заднем сиденье и ткнув пальцев в стекло. Голос её внезапно обрёл силу. – Ну, я ему сейчас покажу!

  Она дёрнула ручку и выметнулась прочь из машины, прежде чем Галицкий успел хоть слово произнести. Оступаясь и скользя по ржавой грязи, – накануне тут, видимо, прошёл дождь, – она догнала спустившегося из строительного вагончика светлоголового парня в такой же замурзанной, как у всех тут, куртке и, ухватив его за плечо, рывком развернула к себе.

  И принялась бешено трясти – на глазах у изумлённо вытаращившихся узбеков.

  – Ты! Скотина! – выкрикивала она, захлёбываясь гневными слезами. – Как ты мог! Ничего не сказал! Ушёл! Вещи бросил! Не позвонил! Отключил телефон! Я тебя!.. – она задохнулась и уронила руки, продолжая сверлить Роста беспомощным и негодующим взглядом.

  Тот сперва быстро оглянулся на «лексус», из которого уже вышел Галицкий, а потом взял Машку обеими ладонями за щёки и неловко чмокнул в мокрый нос:

  – Извини, Маш. Так получилось. Я бы... ещё чуток тут... покувыркался и тебе позвонил, честно!

  Осунувшееся лицо его было непривычно неулыбчивым. Шмыгнув носом, Машка ещё раз ткнула его кулаком в грудь и обернулась к Галицкому:

  – Андрей Филиппович?

  Рост тоже глянул на него – устало и сумрачно. Брови его сошлись к переносице над запавшими серьёзными глазами.

  Галицкий кивком указал на машину:

  – Могу я с тобой поговорить?

  Немного поколебавшись, Рост тоже кивнул. Скользя по грязи, подошёл к одному из строителей в зелёной каске – очевидно, бригадиру – и что-то коротко пояснил. А потом развернулся и пошёл к автомобилю. Машка неотступно следовала за ним по пятам, вцепившись ему в рукав, словно опасалась, что Рост сейчас снова пропадёт, растворится в воздухе цементной пылью.

  Рост открыл дверцу и влез на заднее сиденье, хмуро оглядев свои заляпанные грязью сапоги. Галицкий терпеливо дождался, когда Машка устроится рядом с Ростом, по-прежнему не выпуская его локтя.

  Рост машинально пригладил её растрёпанные рыжие патлы и посмотрел прямо на Андрея Филипповича:

  – Вы меня как нашли?

  Вместо Галицкого отозвалась Машка – всё тем же звенящим от слёз, но уже почти весёлым голосом:

  – Это я! Я тебя вычислила, зараза ты белобрысая, Колобок несчастный! Куда тебе ещё было идти, если у тебя денег нет, и общагу ты бросил? Ты же сам когда-то собирался на стройке работать. Ну мы и стали всякие стройплощадки объезжать! – она покосилась на бесстрастное лицо Галицкого и шёпотом прибавила: – Почти неделю ищем.

  – Артём мне всё рассказал, – медленно проговорил Галицкий. – Он поступил с тобой подло, и ты имел полное право сделать то, что сделал.

  Рост опустил голову, глядя на свои исцарапанные руки.

  – Дальше должно последовать «но», – с усилием вымолвил он и криво усмехнулся.

  Галицкий тоже отвёл взгляд, невидяще уставившись на деловито урчавший поодаль маленький жёлтый экскаватор.

  – Но я бы не стал тебя искать и донимать, если бы всё не было очень серьёзно, – отрывисто сказал он и, помолчав, добавил. – Если бы всё было просто капризами моего избалованного принца... ты же раньше так его называл? Принц! – он через силу улыбнулся и снова посмотрел на Роста. – Он ничего толком не ест, не выходит из дому, лежит в своей комнате, огрызается или отмалчивается... пускай, но он... – Галицкий глубоко вздохнул и потёр ладонью лоб. – Больше всего я боюсь, что у него рецидив, а он и слышать не хочет про обследование.

  – Рецидив? Обследование? – Рост вскинул голову. – Какое ещё обследование?

  – Он тебе что-нибудь рассказывал про то, что жил в Германии, когда ему было двенадцать? – быстро поинтересовался Галицкий, подавшись к нему.

  Рост нахмурился:

  – Да, когда я спросил, не хочет ли он уехать за бугор. А что?

  – Он там лечился, в клинике гематологии. Острый лимфобластный лейкоз. Рак крови.

  Рост впился в Галицкого потрясённым взглядом:

  – Что?..

  – Тогда мы успели... и наступила ремиссия, – всё так же ровно продолжал тот, вслепую нашаривая в «бардачке» сигареты. – Я закурю? – он обернулся к Машке, и та молча кивнула, тихонько поглаживая запястье Роста. – Но я боюсь, что... симптомы вернулись. Не все, но некоторые. Ему нужно немедленно обследоваться в отделении гематологии. Но он не хочет и слышать об этом! Последние три дня он из своей комнаты даже не спускается... и дверь запер. Понятно, что ещё день, и я вынес бы дверь и вызвал «скорую». Но очень сложно спасать человека, который... не хочет жить. Он... он сказал мне: «Вот и слава Богу... а то я сам не решался»...

  Галицкий торопливо затянулся сигаретой и снова беспомощно потёр ладонью лоб.

  – Рост... – отчаянно прошептала Машка, сжимая его руку.

  – Я понял, – коротко ответил Рост и распахнул дверцу машины. – Предупрежу Малхаза, что сегодня не вернусь.

  Галицкий и Машка неотрывно на него смотрели, пока он толковал с бригадиром. Рост спиной чувствовал эти взгляды.

  «Вот...» – остро и больно стучало у него в голове. Только одно это слово: «Вот».

  «Вот и слава Богу... а то я сам не решался»...

  Вернувшись к «лексусу», он уселся на прежнее место, хлопнув дверцей, и Галицкий завёл мотор, а потом так резко взял с места, что Роста с Машкой вдавило в велюровое сиденье, а из-под колёс брызнула грязь и щебёнка.

  – Чтоб вы знали, – выпалил Рост, упёршись локтем в спинку переднего сиденья, – я с ним спать всё равно не собираюсь!

  – Ро-ост! – охнула Машка, и он свирепо отмахнулся:

  – Я не знаю, как с ним говорить и что говорить! Я, блядь, не психолог, а он не дурак и сам всё понимает! Да я его просто придушу, долбоёба! Жить он не хочет! Захочет, как миленький! – он умолк, раздувая ноздри, и выдернул свою руку из Машкиных ладоней. – Отстань, женщина! Хорош меня наглаживать, я тебе не кошка!

  Андрей Филиппович едва заметно улыбнулся, глядя на них в зеркало.

  – Послушайте, – снова заговорил Рост, передохнув. – Он рассказывал, что его мать не объявлялась с тех пор, как уехала в Финляндию. Действительно не объявлялась или вы её к нему не пускали?

  Он поймал в зеркале испытующий взгляд Галицкого.

  – Ты не это хотел спросить, верно? – спокойно отозвался тот. – Ты хотел спросить: неужели она не рвалась к Тёмке, когда с ним такое случилось? Нет. Не рвалась. Но объявилась позже, когда стало ясно, что всё обошлось... и я не допустил её к нему больше, ты прав. А он не узнал этого.

  – Как же так?! – вскрикнула Машка. Глаза её опять переполнились слезами.

  – Лия – она просто такая... бабочка, – мягко пояснил Андрей Филиппович, уставившись перед собой на дорогу. – И любит только порхать. Радоваться, наслаждаться жизнью. И ещё – себя. Вот и всё. Горе, болезни, проблемы – это не для неё. Она бежит от них и выжидает, когда они сами решатся. Кем-нибудь сильным. Я, конечно, забаловал Тёмку, каюсь, он тоже привык получать всё, что захочет... но он – не такой.

  – Андрей Филиппович, – тихо попросил Рост, коснувшись его плеча, – не сейчас... но потом, когда-нибудь... вы всё равно скажите ему, что она его искала. Потому что ему до сих пор очень больно, – он дождался неохотного кивка Галицкого и прибавил решительно: – А теперь расскажите мне про эту болячку, про этот самый лимфобластный лейкоз. Потому что я должен знать.

  ...Они попали в обычную вечернюю пробку и подъехали к особняку Галицких уже в сумерках. Светилась только пара окон на первом этаже, в комнатах, где жили Дэн с Арамом, да фонари над крыльцом и вдоль садовой дорожки.

  Окно Тёминой комнаты не светилось.

  – Если он тебе не откроет... – начал было Андрей Филиппович.

  – Я и стараться не стану, – легко отозвался Рост, толкнув дверцу машины. – В окно влезу, вон как раз под ним крыльцо и козырёк. И створка у него приоткрыта на «гребёнку», снять – раз плюнуть.

  Машка сперва только рот раскрыла, а потом нервно прыснула. Андрей Филиппович раздумчиво произнёс:

  – Тогда я предупрежу Арама, чтобы тот полицию ненароком не вызвал, – он достал из кармана мобильник. – И мы с Марией поедем куда-нибудь, погуляем. Часика на полтора-два. Позвоните, как управитесь с акробатическими этюдами и боксёрскими поединками. И... – он запнулся, тревожно посмотрев на Роста.

  – Я аккуратно, – с прежней лёгкостью пообещал Рост, открывая калитку и слыша, как позади заурчал мотор «лексуса».

  Он вовсе не чувствовал никакой лёгкости. Всё, что он чувствовал – это боль, смятение и бессильную ярость на суку-судьбу, которая не оставляла Тёмке никаких шансов по всем фронтам – даже с ним, Ростом! И он действительно не знал, что будет говорить и делать после того, как вскарабкается на козырёк крыльца и влезет в окно к этому засранцу.

  Чтоб он был здоров!

  Никогда ещё эта бабулина присказка не казалась ему такой правильной.

  Очутившись на козырьке, Рост осторожно просунул пальцы в щель между пластиковыми створками и откинул крючок-"гребёнку". Распахнул окно и спрыгнул в полумрак комнаты, нетерпеливо разведя в стороны зашуршавшие полоски жалюзи.

  Он едва опрокинул торчащую как раз возле окна совершенно бессмысленную штуковину – декоративный светильник на высокой ножке в форме то ли страуса, то ли фламинго. Вид у этого фламинго всегда был какой-то очумелый.

  В точности, как у Тёмы, который сидел на своём незастеленном диване, одетый всё в ту же майку и джинсы, что были на нём в клубе, сидел, обхватив руками острые коленки и вжавшись лопатками в стену. И таращился на Роста громадными глазищами, под которыми чернели синяки.

  Увидев его, Рост мгновенно понял, почему Андрей Филиппович толковал про симптомы. Тёмка выглядел как узник какого-нибудь концлагеря после освобождения союзниками.

  – Так, – не позволяя себе паниковать, сказал Рост и порылся в кармане куртки, где у него лежали два пирожка: один с капустой, а другой с яблоками. Он купил их в обеденный перерыв, чтобы перекусить на стройке. – Вот. Ешь давай.

  Тёма моргнул своими длиннющими ресницами, простиравшимися теперь чуть ли не на полщеки – из-за осунувшейся физиономии – и, слегка заикаясь, вопросил:

  – Ты мне приглючился или как?

  – Или как, – отчеканил Рост, усевшись рядом и пихнув ему в руки пакет с пирожками. – Ешь, говорю.

  Продолжая ошалело на него пялиться, Тёма осведомился слабым голосом, но достаточно задиристо:

  – Чего ты раскомандовался?

  – Всыплю, – мрачно пообещал Рост, разламывая пирожок напополам и пихая Тёме под самый нос. – На пенёк ты уже сел, пирожок – вот он, так что давай, хавай и не галди.

  Пирожок приплюснулся в кармане, но офигительно благоухал, Рост даже сам слюну сглотнул. Тёма машинально откусил раз, другой, запихал в рот остатки и схватил следующий. Рост сурово взирал на это. На душе у него стало чуть-чуть полегче – жрать этот засранец, выходит, всё-таки хотел! Если это симптом, то хороший же?!

  – Чёрт! – спохватившись, Рост вскочил с дивана. Он что-то слышал про то, что с такими болячками, какая была у Тёмки, требуется полная стерильность. – У меня же руки грязные... да я вообще инфекция ходячая!

  Тёма ухватил его за запястье и потянул обратно, глядя на него снизу вверх своими глазищами:

  – Сядь. Ты... – он запнулся. – Пожалуйста.

  – Я на стройке работаю, – пояснил Рост, неловко усаживаясь. – Твой отец с Машкой меня там сегодня нашли.

  – Так я и думал! – Тёма вспыхнул мгновенно, как пороховой заряд, разом превратившись в себя прежнего, и Рост обрадовался такой метаморфозе несказанно. – Пожалел! Ты меня пожалел, блядь! Опять пришёл талдычить, что я твой друг?!

  – Да! – заорал и Рост, сам немедленно взъярившись. – Ты мой друг, и я тебе сдохнуть не дам!

  Он снова вскочил с дивана, и этот упёртый засранец, конечно, тоже последовал его примеру. Глаза его просто пылали в полумраке, как у волчонка:

  – Нам от смерти не съебаться – сам же пел!

  – Съебёмся, не ссы, – охрипшим голосом заверил Рост, подхватывая его под острые локти. – Я с тобой пойду в эту клинику, если ты хочешь. И останусь с тобой там – на сколько надо. Пока ты не пройдёшь всю эту мутотень. И пока не выяснится, что с тобой всё в порядке. А с тобой всё в порядке. Ты просто сам загнался, балдень!

  – Потому что ты ушёл! – надрывно пробормотал Тёма, пытаясь отстраниться. – А я... я без тебя... я же тебя...

  Он осёкся и прикусил нижнюю губу.

  Губы его и без того были воспалены и искусаны, и, глянув на них, Рост сразу вспомнил всё то, что произошло тогда в чужой прихожей. То, что он вообще мог вспомнить, конечно. И, вспомнив, впервые с тех пор не ощутил ни стыда, ни злости. Только пронзительную щемящую печаль.

  – Был бы ты девчонкой... – вырвалось у него непроизвольно, и он сам закусил губу.

  – Я сделаю операцию, хочешь? Есть же технологии, – едва слышно, но очень твёрдо, как давно продуманное, выговорил Тёма, по-прежнему неотрывно глядя ему в лицо, и Рост сперва онемел, а потом схватился за голову и зарычал:

  – Да ты охуел!

  Тёма утвердительно кивнул, зыркнув на него исподлобья, и покачнулся, вцепившись ему в плечо. Рост, скрипнув зубами и свирепо выматерившись, неловко подхватил его на руки, пинком распахнул дверь и поволок его вниз по лестнице – в кухню, не переставая цедить сквозь зубы самые смачные уличные ругательства.

  – Если ты будешь со мной вот так таскаться и возиться, – прошептал Тёма, роняя взлохмаченную голову ему на плечо, – да ещё и в клинике если... все решат, что ты такой же, как я... пидор.

  – Насрать! – выдохнул Рост, осторожно опуская его на стул. – Насрать мне, кто что скажет, подумает и сделает! Щас ты у меня будешь жрать! – он рывком распахнул дверцу холодильника. У него болело в груди, так, как никогда не болело, он даже не представлял себе, что сердце может так болеть и не разорваться к херам. – Суповой набор!

  – Че-го? – Тёма смотрел на него так, словно дырку хотел прожечь своими глазищами.

  – Ты! – рявкнул Рост, выныривая из глубины огромного холодильника с полными руками снеди: сыр, ветчина, паштет, творог, йогурты и апельсины. – Ты суповой набор! Ты у меня щас всё это съешь и не лопнешь, деточка!

  Тёма подпёр ладонями подбородок, начиная неудержимо и счастливо лыбиться.

  – Я болен! – провозгласил он возмущённо.. – Со мной так нельзя!

  – Ага, болен ты! – Рост накромсал ветчину и сыр прямо на столе огромными кусками и откупорил йогурт. – Дитер Болен! Жри давай, ипохондрик хренов!

  – Я папе позвоню, – срывающимся от смеха голосом пригрозил Тёма.

  – А я – Машке, – буркнул Рост, выдёргивая из кармана мобильник. – А то я прямо не знаю, чего с тобой сделаю!

  ...Андрей Филиппович и Машка возникли на пороге так быстро, что у Роста появилось подозрение, что катались они вовсе даже неподалёку. Они тоже нагрузились всякой едой, при виде которой Тёма обречённо взвыл: «Па-па!». Машка же, увидев тощего и бледного Тёму, раскудахталась за целый курятник и засуетилась вокруг, пока Рост не поймал её за руку и силком не усадил на стул.

  А потом все наелись, выпили чаю и притихли. Андрей Филиппович потушил верхний свет и разжёг камин. Отблески настоящего живого огня заплясали на стенах кухни... и стало как на Новый год, хотя на дворе был самый что ни на есть август.

  Тёма посмотрел на Роста и вполголоса заявил:

  – Только не говори, что к тебе за всё это время ни одна песня не пришла!

  Рост помолчал под устремлёнными на него со всех сторон взглядами, а потом отрывисто проговорил:

  – Одна уж точно пришла. Про тебя, ты... назола!

  И взял у Машки притащенную ею гитару, глядя в Тёмины нестерпимо просиявшие глаза.

  – У всех самолётов по два крыла, а у меня одно,

  У всех людей даль светлым-светла, а у меня темно,

  Гости давно собрались за стол – я всё где-то брожу,

  И где я, знает один лишь тот, кто сторожит баржу.

  В каждой душе есть игла востра, режет аж до кости;

  В каждом порту меня ждет сестра, хочет меня спасти -

  А я схожу на берег пень-пнём и на них не гляжу,

  И надо мной держит чёрный плащ тот, кто сторожит баржу.

  Я был рыцарем в цирке,

  Я был святым в кино;

  Я хотел стать водой для тебя -

  Меня превратили в вино.

  Я прочёл это в книге,

  И это читать смешно:

  Как будто бы все это с кем-то другим,

  Давным-давным-давно...

  А тот, кто сторожит баржу, спесив и вообще не святой;

  А тот, кто сторожит баржу, красив неземной красотой.

  И вот мы плывём через это бытьё, как радужный бес в ребро -

  Но, говорят, что таким, как мы, таможня даёт добро.

  05.12.2014

  Примечание: использованы песни Бориса Гребенщикова «Подмога», «Самый быстрый самолёт», «Не коси», «Мается», «Псалом 151», «Никита Рязанский», «Стерегущий баржу».