Текст книги "Назола (СИ)"

Автор книги: Олеся Луконина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

  Он и Кинешму, кстати, нагуглил. Дыра дырой: четыреста километров от Москвы, восемьдесят тысяч жителей, стоит на Волге. Была полностью разрушена во время татаро-монгольского нашествия на Русь. Из достопримечательностей – куча церквей да музей «Кинешемский валенок». Самый что ни на есть подходящий городок для Роста с Машкой!

  Тёма отогнал возникшее в голове видение: Рост в богатырском шлеме и кольчуге отбивается палицей от толпы татаро-монголов, будто Боромир от орков, и требовательно на него уставился в ожидании ответа.

  – У меня в хате давно живут другие люди, – терпеливо объяснил Рост, чуть сдвинув брови. – И вообще я туда и не собирался, да. Хотел здесь, в Москве, устроиться куда-нибудь, где общагу дают, работать и поступить заочно в универ... ну или в технарь какой-нибудь.

  – Хотел? – Тёма опять выхватил главное для себя в этом обстоятельном ответе – глагол прошедшего времени.

  Рост помолчал, внимательно глядя не на него, а на какого-то псевдоиндуса в оранжевом тюрбане, сидевшего на грязном коврике, к которому они, разговаривая, подошли. Индус дудел что-то заунывное на деревянной дудке, а из тыквы-горлянки перед его смуглыми голыми коленками торчала змеиная голова – якобы кобры. Народ вокруг восторженно и испуганно ахал.

  Вот дурачьё.

  – Хотел, да, – наконец отозвался Рост, по-прежнему не спуская глаз с «кобры».

  – А сейчас не хочешь? – Тёма потянул его за локоть, нетерпеливо оттаскивая прочь от паршивого индийского коврика. – Чего ты сейчас хочешь?

  Рост на миг прикусил губу и тихо ответил:

  – Если твоему отцу... тебе... понравились мои песни, я бы хотел, чтобы и другие их услышали.

  Итак, отец оказался прав!

  Побудительный мотив этого простофили всё-таки был таким же простофильским. Не славы, не бабла ему хотелось, а чтобы люди его песни услышали! Люди! Такое вот дурачьё, что толкалось вокруг! Быдло, которое с лёгкостью схавает любое дерьмо!

  Но это стало уже неважным. Трубадур всё-таки попался, несмотря на всю свою независимость! Воистину, у каждого есть цена, за которую его можно купить.

  – Поедем сейчас в студию, подпишешь контракт! – с жаром выпалил Тёма, снова вцепившись Росту в локоть. – Поедем!

  Но он тут же осёкся, сообразив, что, во-первых, отец сегодня в студию не собирался, следовательно, ни о каких формальностях и речи быть не могло. А во-вторых, он, Тёма, опять принялся канючить и клянчить, будто забыл, что из них двоих именно он – звезда, знающая себе цену! А не какой-то кинешемский валенок!

  – Ладно, завтра, – пробормотал он со вздохом, подталкивая Роста к ближайшей уличной кафешке. – Давай вот тут посидим, ладно? Отметим это дело, хотя бы кофе закажем...

  Ликование так и бурлило в нём, хотя он понимал, что болтает, как сорока. Или как Машка!

  Неожиданная мысль прошибла его холодом, и он с тревогой уставился в голубые смешливые глаза Роста:

  – А ты не передумаешь?

  Тот, осмотревшись, присел на тонконогий стульчик, облокотился на пластиковую голубую столешницу и спокойно ответил:

  – Я долго всё обдумываю вообще-то. Особенно когда это важно. Но если уж обдумал, то не виляю потом. Я хочу попробовать, получится ли у нас.

  Он сказал: «У нас»!

  Тёма готов был воспарить в серое арбатское небо, как связка ярких гелиевых шариков в руках у лоточника, остановившегося рядом с их столиком. Но всё же спросил с прежней тревогой, тоже плюхаясь на стул:

  – Точно? Не скипнёшь? Обещаешь?

  Рост закатил глаза, но ответил так же степенно:

  – Да будет слово ваше: да, да, нет, нет, а что сверх этого, то от лукавого.

  Он прыснул, озорно покосившись на онемевшего Тёму и махнул рукой пробегавшей мимо официантке в белом фартучке:

  – Два капучино, девушка! Ты же будешь капучино, а, Артём Андреич?

  Не слушая его, Тёма подскочил и проворно потянул за серебристую цепочку, блестевшую на его крепкой загорелой шее. Ну вот, блин! Из-под выреза белой футболки выскочил и закачался потемневший от времени нательный крестик.

  Жизнь осложнялась прямо на глазах!

  – Молишься, постишься, слушаешь «Радио Радонеж»?! – простонал Тёма, едва за голову не схватившись.

  Если этот правильный упёртый супернатурал окажется ещё и православнутым, Тёме останется только самому уйти в монастырь. В женский, бля!

  Рост неторопливо заправил крестик обратно и ухмыльнулся до ушей:

  – Иногда... когда шибко нагрешу, – и откровенно заржал, рассматривая вытянувшуюся от расстройства Тёмину физиономию. – Чувак, это я у бабули Евангелие читал, написано круто, а память у меня хорошая. И крестила меня она же, бабуля. Не ссы, я тебя десятью заповедями грузить не буду.

  – Вот спасибо! – скорбно проворчал Тёма. – Круто написано, значит? Если по твоим песням судить и по... – он покрутил в воздухе рукой и сбивчиво закончил: – По всему остальному судить, ты чёртову уйму книг успел прочитать.

  Не меньше самого Тёмы, а ведь тот читал ещё и на английском! И всегда гордился тем, что его собственный тезаурус и общая эрудиция на порядок шире, чем у среднестатистического большинства!

  Рост прищурился:

  – Есть такое, чувак. Могу, умею, практикую.

  И опять заржал, зараза белобрысая!

  Тёма длинно выдохнул, решив на это внимания не обращать, и сам помахал официантке:

  – И две порции круассанов с сыром!

  Стресс следовало заесть, коль уж нельзя было его запить.

  Рост наконец перестал хохмить и принялся уплетать принесённые круассаны. Тёма последовал его примеру. В голове у него теснилась уйма разнообразных соображений, одно из которых он немедленно озвучил:

   – Тебе надо срочно сменить имидж!

  Рост поперхнулся круассаном:

  – То есть?

  – То есть хватит щеголять в допотопных шмотках, – снисходительно разъяснил Тёма, скользя взглядом по его простецкой футболке и поношенным джинсам. – Ты уже не «in the army now» и не в своей Кинешме. Ты в столице нашей Родины и скоро станешь звездой. Кончай ходить, как... – он запнулся.

  – Как гопник, – любезно подсказал Рост.

  – Типа того, – неопределённо кивнул Тёма. На нём самом красовалось новое шмотьё от Келвина Кляйна, в сине-фиолетовой гамме, с цепочками, подвесками и разрезами. – Ты же сложен... – «как бог», подумал он, а вслух сдержанно проронил: – Неплохо сложен. Тебе пойдёт всё в обтяжку, облегающее, чтоб тело побольше выглядывало... и, конечно, брендовое.

  – Пидорское, в общем, – бухнул Рост и тут же прикусил язык, вспыхнув, а потом внезапно побледнев. Тёма тоже почувствовал, как кровь отливает от лица. В ушах зазвенело, словно Рост его ударил, хотя то, что он ляпнул, было совершенно предсказуемым.

  – Чёрт, прости, – быстро проговорил Рост, прежде чем Тёма успел что-то сказать, и крепко сжал его запястье. Ладонь у него была тёплой, как и запомнилось Тёме. – Сказанул точно как гопарь какой-то, а ведь мы им всегда морды били. Я дурак. Прости.

  – Сам признался, – строптиво пробурчал Тёма, радуясь тому, что Рост продолжал держать его за руку. Тот был явным кинестетиком, как и сам Тёма, и не чурался прикосновений, какой бы смысл в них ни вкладывал. И на его глупой обмолвке и вспыхнувшем чувстве вины нужно было сыграть, причём прямо сейчас! – Короче, ты не выёживайся, денег я тебе одолжу, у нас их скоро будет знаешь сколько? Пошли, прошвырнёмся по «Галерее», что ли, подберём тебе что-нибудь человеческое.

  – И вместо листьев денежки засеребрятся там, – пробормотал Рост, отпуская его руку и хмурясь. – Не люблю я одалживаться.

  – От-дашь, – отчеканил Тёма, тоже нахмурившись. – Давай доедим и пойдём. Расплатись тут сам, если ты такой... щепетильный.

  На языке у него вертелось ещё одно предложение – на сей раз касавшееся места обитания Роста, но он решил не перегибать палку. Приручать этого упрямца следовало постепенно, очень мягко и незаметно. С привлечением Машки, если понадобится.

  Он не сомневался, что Машка желает Росту только самого лучшего. Он, Тёма, и являлся для Роста самым лучшим, только тот ещё этого не понимал!

  В общем, решил Тёма, вставая из-за столика, будет день – будет и песня.

  Песня.

  Ему отчаянно хотелось петь песни Роста.

  * * *

  – Не коси меня косой, не втыкай в ладонь гвоздь,

  Настоем цикуты ты меня не глуши,

  Ты мой светлый разум, я те – чёрная кость,

  Так сбегай в честь пропоя нашей чистой души.

  Сколько я ни крал, а всё руки пусты,

  Сколько я ни пил, а всё вина как с куста,

  Хошь ты голосуй, хошь, иди в буддисты.

  А проснёшься поутру – всё вокруг пустота.

  Так не пили меня пилой, не тычь бревном в глаз,

  Брёвен здесь хватит на порядочный дом,

  А душа – святая, она клала на нас,

  Так что пей, не ёрзай, мы с тобою вдвоём...

  Когда звукарь Дэн дал отмашку, Рост опустил микрофон, чувствуя, что весь взмок, будто кирпичи таскал – новая майка, чтоб её, липла к спине.

  Он вдруг сделал то, чего сам от себя не ожидал, но что ему хотелось сделать всё время, пока они пели – протянул руку и на миг стиснул пальцы Тёмы, в которых, как и у него был зажат микрофон. И выдохнул, глядя в его изумлённо заблестевшие глаза, где будто бы метались тени:

  – Спасибо.

  Пресвятые угодники, разъеби всё через коромысло, этот Принц, голубой ломака и неженка, понимал его песни так, что Рост теперь не представлял, как раньше и пел-то их без него!

  Глаза Принца заблестели ещё сильнее. Он так тяжело дышал, будто не пел вместе с ним, а тоже грузил кирпичи. Хотя грузчик из него был бы тот ещё!

  Рост хмыкнул. Взял у радостно подлетевшей Машки бутылку с минералкой и выпил сразу до половины, а потом машинально протянул Принцу, но тут же спохватился – побрезгует ведь. Однако тот уже пил так жадно, словно грузил пресловутые кирпичи как минимум в Сахаре.

  Рост показал Дэну «ок» большим и указательным пальцем и повернулся к Андрею Филипповичу, как всегда, смотревшему не на них самих, а на запись в мониторе.

  – Ну как, босс?

  Босс-продюсер действительно оказался мужиком классным, в своём деле рубил, как надо, готовя для них релиз первого альбома по всем фронтам – Интернет, радиостанции и ТВ. Для выступления в ТВ-программе они сейчас и репетировали.

  – Могли бы и лучше, – сдержанно проронил Андрей Филиппович и усмехнулся на предсказуемый вопль сына: «Ну па-па!». И прибавил: – Тёма, не возгудай. Там будет живой звук, лажа не прокатит. Работайте, парни.

  Да, работёнка была ещё та, но Рост чувствовал себя абсолютно, полностью счастливым. Дело было даже не в том, что на его банковской карте теперь лежала сумма аванса, казавшаяся ему огромной, не в том, что впереди, как заверял Галицкий-старший, их ждали ещё большие гонорары и звёздная слава... а в том, что его, Роста, простые песнюшки, которые он орал под гитару на выпускном, в армейке, у Машки в общаге, после обработки их командой Галицкого, да ещё и спетые вместе с Принцем, стали чем-то совершенно...

  ...напрострельным.

  Рост не мог подобрать другого слова. «По-за шкуре мороз», – сказала бы бабуля.

  Они стали чем-то большим, чем просто песни, и Рост страшно жалел прежде всего о том, что бабуля их так и не услышала.

  Рост по-прежнему обретался в Машкиной общаге. Только теперь в отдельной комнате, за которую он получил возможность платить. И в которую всё равно, едва он там появлялся, набивалась чуть ли не половина общажных обитателей.

  Принц, кстати, достал его до печёнок воплями о том, чтобы он прекратил валять дурака и переселился в особняк Галицких на Каширке, где простаивала уйма пустых гостевых комнат. Но этакое для Роста было совершенно неприемлемым. Членом семьи Галицких в каком-то непонятном качестве – то ли приёмыша, то ли подкидыша, то ли предполагаемого бойфренда Принца – он становиться не желал.

  Однако как раз сегодня он собирался в гости на эту самую Каширку – опять же Принц вынудил его дать слово, что он там переночует, чтобы поутру вместе отправиться в студию и довести запись до ума.

  Судя по пронзительному взгляду зелёных глаз Принца, тот об этом опрометчивом обещании не забыл и теперь зорко от слеживал, не улизнёт ли Рост вместе с Машкой.

  Рост не улизнул, а засунул Машку в такси и сам со вздохом сел в «лексус» Галицких рядом с Принцем, который аж подпрыгивал от нетерпения. Вёз их шофёр Арам – Андрей Филиппович предупредил, что задержится допоздна на деловой встрече.

  ...Родовое гнездо Галицких впечатляло, что и говорить: мини-студия в цокольном этаже, библиотека, солярий, тренажёрный зал и сауна! Тут разместилась бы, наверное, вся Машкина общага.

  – Прямо санаторий какой-то, – пробормотал Рост, поспешно захлопывая дверь сауны, будто опасаясь, что Принц его туда втолкнёт. – Для ветеранов попсни. И вы тут вдвоём обитаете?

  Тёма безразлично пожал плечами:

  – Что, пролетарская кровь взыграла? Хочешь экспроприировать экспроприаторов? Так у нас, если что, куча народу живёт и кормится: тот же Дэн-звукарь, экономка Пална, Арам...

  – А дворецкого что же, нету? – язвительно поинтересовался Рост. – Себастиана какого-нибудь?

  Девицы в общаге как-то крутили эту занятную анимешку – «Тёмный дворецкий».

  – Смешно, смешно. Я оценил, – величественно обронил Принц. – Хватит уже придираться, пошли лучше выпьём чего-нибудь, чтобы расслабиться, и поедим. Пална на кухне всегда что-нибудь вкусненькое оставляет после ужина.

  – Чего мне расслабляться, я и не напрягался, – соврал Рост.

  В кухне, понятное дело, располагалась модерновая барная стойка и высокие табуреты, а также уйма всяческих прибамбасов, как в программе «Кулинарный поединок». И окно там было во всю стену со светившимися за ним цветными московскими огнями.

  Рост загляделся на огни и прямо-таки завис. Всё же ухайдокался он на этих записях будь здоров. Встряхнулся он только, когда Тёма со стуком поставил на мраморную стойку перед ним высокий бокал и круглое блюдо, нагруженное какими-то вкусно пахнущими штуковинами:

  – Алё, гараж! – улыбка его тоже была усталой. – Кушать подано, садитесь жрать, пожалуйста!

  Странно, но оба они наизусть помнили всякие мемы из древних совковых фильмов – выходило, что и Принц эти фильмы знал и любил.

  Они молча уплетали штуковины, оказавшимися мясными рулетиками. Рост понемногу тянул коктейль – «дайкири», как гордо сообщил Принц – и больше налегал на еду.

  – Боишься, что я спою тебя, что ли? – невинно осведомился Принц, сам едва пригубив свой бокал, хитрюга несчастный.

  – Ты уже спел... меня, – немедля отозвался Рост, и тот, сообразив, довольно рассмеялся. – Послушай, я вот не понимаю, – Рост помедлил и выпалил то, что давно вертелось на языке, пристально глядя в потемневшие глаза младшего Галицкого: – Почему ты так здорово мои песни понимаешь?

  Принц моргнул, а потом отставил бокал и даже встал с табурета. И Рост, слегка опешив, тоже поднялся.

  – А что, я не должен, что ли? – звенящим от напряжения голосом вымолвил Тёма. – Понимать?

  – Не пыли, а? – добродушно попросил Рост. – Просто ты живёшь по-другому, – он обвёл рукой стеклянно-никелированно-кожаное великолепие вокруг. – Эта кухня, знаешь, как две мои хаты в Кинешме. Тебя, небось, всю дорогу экономки всякие няшили, Арам в школу на «лексусе» доставлял и всё такое... если ты туда вообще ходил, в школу-то, – спохватился он.

  – Ходил, представляешь? – процедил тот, вздёрнув острый подбородок. Тонкое лицо его будто окаменело.

  – Не представляю, – честно сообщил Рост. Он и вправду не мог даже предположить, что этот звездун с капризно изогнутыми бровями и надменным ртом сидел когда-то за партой, зубрил уроки, как все, получал двойки, как все... Да он просто не мог быть, как все!

  А песни у Роста были как раз для всех.

  – Ты же звёздный мальчик, помнишь, у Уайльда? – всё так же искренне продолжал Рост, не зная, как ещё объяснить своё удивление по поводу такого вот... проникновения Принца в его песни и не желая его обидеть. – Ты небось и тусил-то только по клубнякам крутым, а если на улицу выходил, то по бутикам прошвырнуться, и снова в лимузин. Папа тебя от всего отгородил... я не говорю, что это плохо, – заторопился он, видя, как глаза Принца ещё больше темнеют, угрожающе сужаясь, – просто я не понимаю, как ты понимаешь... меня.

  Ёпт. Он больше не мог выдавить ни слова и залпом допил свой бокал.

  – Там ром, между прочим, – бесцветным голосом сказал Тёма, не отрывая от него пронзительного взгляда. Рост даже поёжился. – А ты его как воду, – он прерывисто вздохнул и криво усмехнулся: – Тебя послушать, так я в космосе живу, нихуя не знаю, ни боли никакой, ни горя, ничего, только, прыгаю, как стрекозлик, по клубнякам, мужикам подставляюсь!

  После каждой фразы он судорожно вбирал в себя воздух.

  – Эй! Я такого не говорил! – ошарашенно запротестовал Рост.

  – Но думал! – бешено проорал Тёма, полыхнув глазами, и Рост, сдавшись, умолк. Такое... торнадо требовалось просто переждать. Пересидеть в подполе. – Мне легко, что ли, жить – пидором в этой грёбаной стране, блядь?! Когда каждый дуболом в Думе, каждая сука в подворотне лает, что я – не человек! А что я им сделал?! Что... я... им... всем... сделал?!

  Он задохнулся.

  Рост попытался поймать его за локоть, но Тёма отпрянул.

  – Я однажды в гостиницу возвращался, – продолжал он очень тихо и быстро, так что Росту пришлось напрячься, чтобы разобрать хоть что-нибудь. – Мы с папой были тогда в Новосибе. Столице Сибири! А я ногами шёл, не в «лексусе» сраном ехал, представляешь? Гулял! Хотелось город посмотреть, что тут такого? Весна была, и метро ещё работало, и людей полно было на улицах, я же не идиот... – он коротко рассмеялся, и Рост похолодел. – Не идиот, зато пидорас, на мне же это прямо написано! Ну, меня и поймали. Так мне и надо.

  – Кто? – выпалил Рост, подходя к нему на шаг.

  Тёма ёрнически развёл руками:

  – Правильно ориентированные граждане, кто. Настоящие патриоты. Сибиряки-гвардейцы. Немножко, правда, бухие, и гопники вдобавок, но зато правильно ориентированные. Таких государство любит. Затолкали в подворотню на глазах у других... тоже правильно ориентированных, хотя я вырывался и даже орал, не до гордости стало, представляешь? Но никому не всралось какому-то пидору помогать. А потом они меня просто придушили чуток, чтоб не орал и не брыкался, и оралку заткнули. Шарфиком.

  – И что? – сердце у Роста больно сжалось.

  – И всё, – Тёма дёрнул худым плечом, повернулся к стойке и тоже залпом осушил свой бокал с «дайкири». Помотал головой и отрывисто закончил, глядя вниз: – Всё... и ничего. Пей, не ёрзай, мы с тобою вдвоём... сам же написал... – голос его снова упал до шёпота. – Забей. Просто забей.

  – Тёмыч... – позвал Рост, и тот вздрогнул всем телом, вскинув потрясённые глаза. Рост никогда не называл его так, только дурацким ироническим «Принцем» или совсем уж высокопарным и не менее ироническим «Артёмом Андреичем». – Тёмыч, пожалуйста... скажи мне, что там было.

  Тёма ещё какое-то мгновение глядел на него остановившимся взглядом, потом сглотнул и отвернулся. Грудь его часто вздымалась.

  – Ничего из того, что могло было быть. Из того, что они... обсуждали. Бутылку мне в задницу затолкать, например. Или выебать всей кодлой по кругу. Вот прямо удивительно, почему по их понятиям тот, кто ебёт, пидорасом не считается, – губы его растянулись в болезненной усмешке. – Но они не успели, хотя штаны с меня содрали. Проехала какая-то тачка, они подумали, что это менты, и разбежались. А я очухался и влетел в подъезд рядом. Тот не на коде оказался. Стал колотить в квартиры. Никто не открыл, только посылали. Тогда я совсем очухался и понял, что должен выкарабкиваться сам. Потому что сам виноват, что такой вот... пидор гнойный. Ну я и выкарабкался. Вышел, как Волк в «Ну погоди», помнишь, майку на коленки натянул? – он даже хмыкнул. – Нашёл свои джинсы. Мобилы и денег там уже не было, конечно. Попросился позвонить в метро, от ментов. Папа приехал. Я ему сказал, что меня просто... просто ограбили. Что я заявление подавать не буду и что я никого не запомнил. Я ведь и вправду не запомнил, и потом... это же позорище какое... – он запнулся. – Ро-ост?

  Рост обнял его так крепко, что почувствовал, как сильно колотится у него сердце под рёбрами. Тёма трепыхнулся было, но затих, уткнувшись ему в плечо подбородком

  – Мне твоя жалость не нужна, – прошептал он сорванным голосом. – Я тебе только потому рассказал, что ты спросил, как это я так понимаю тебя и всё твоё, я, такой вот пидор зажравшийся... вот я и рассказал. Со мной много всего было, про что никто не знает, даже папа. И не узнает никогда. Ро-ост?

  – Я тебя и не жалею, – с силой вымолвил Рост. – Я жалею, что не был там с тобой и не встретил этих сучар. Я бы их... поискал.

  Тёма чуть отстранился, чтобы всмотреться ему в лицо. Глаза его стали громадными, и у Роста опять больно и остро зашлось сердце. Он соврал – ему было жалко Тёму до зубовного скрежета. Тот снова оказался прав: Рост никогда раньше и не задумывался о том, что балованный наследный принц вынужден существовать изгоем – за гранью, куда его загнала даже не природа, но люди... а папа, всесильный и богатый, ничем не мог ему помочь.

  «Я сам виноват, что такой вот...»

  – За бугор никогда не хотел свалить? – глухо спросил Рост. – Учиться или ещё что?

  Тёма глубоко вобрал в себя воздух.

  – Мне, может, и придётся... – невнятно отозвался он. – Я год прожил в Германии, когда мне двенадцать было... неважно, – он снова мотнул встрёпанной головой, крепко сжимая предплечья Роста. – Если б я остался там, я бы тебя никогда не встретил, так что... всё к лучшему.

  Рост проглотил слюну. Он понятия не имел, что на такое ответить.

  – Я тут подумал, на тебя глядя, как нам проект назвать! – наконец заявил он с почти неподдельным энтузиазмом.

  Их «звёздный» дуэт всё ещё не имел названия, Андрей Филиппович пенял им на это, требуя немедленного мозгового штурма. А то что за дела, песни есть, певцы – тоже, но нет самого главного, имени.

  – Представляю себе... – с мрачной настороженностью изрёк Тёма, и Рост облегчённо засмеялся:

  – «Торнадо»!

  – Ахуеть! – после паузы провозгласил Тёма, растягивая губы в нерешительной улыбке, а Рост торжественно возразил:

  – Нет. Это хорошее название, но моё лучше.

  Они всё ещё смеялись, когда в холле отворилась входная дверь, и бодрый голос Андрея Филипповича позвал:

  – Ау, вы где там? Я арбуз привёз!

  И тогда Рост отпустил Тёмины плечи и отступил на шаг.

  – Арбуз – это круто, – громко отозвался Тёма, тоже отступая к дверям, но продолжая смотреть на Роста – непонятно и напряжённо. – А мы тут... название, между прочим, придумали. Для нас.

  – «Раздолбаи»? – весело осведомился Андрей Филиппович, проходя в кухню с огромным полосатым кавуном в руках. – С языка сняли. Сам хотел предложить, но надеялся – а вдруг всё-таки додумаетесь?

  – Па-па! – привычно возопил Тёма, а Рост расхохотался.

  Андрей Филиппович название одобрил, и все втроём они кое-как умяли хрусткий алый арбуз, перемазавшись соком. А потом Тёма повёл Роста в предназначенную для того гостевую спальню.

  – Я не понимаю, почему ты не можешь жить тут, – горячо воскликнул он, когда Рост с невольным одобрением оглядел вовсе не шикарную, как думал раньше, а просто очень уютную комнату: с диваном, застеленным полосатым пледом, полосатыми же занавесями на окнах и большим телевизором на стене. – Глупо ютиться в общаге, мы же – одна команда!

  – Посмотрим, – неопределённо отозвался Рост. Он всегда так говорил, когда уже принял совершенно противоположное решение, но обижать собеседника не хотел.

  – Угу, посмотрим, сказал слепой... – сумрачно проворчал Тёма и, к некоторому удивлению Роста, отступил в коридор без дальнейших возражений. – Спокойно ночи, малыш. Не бойся, я тебя сегодня насиловать не буду. Разочарован?

  – Ах, ты-ы... – Рост сделал движение к двери, но Тёма уже отпрянул и, насмешливо зафыркав, растворился в полутьме коридора.

  Помывшись и аккуратно развесив свои шмотки на изогнутой спинке венского стула, Рост с удовольствием растянулся на свежих простынях и отрешённо уставился в потолок, украшенный лепниной.

  Он не мог не думать о Принце.

  О Тёмке.

  Когда же тот наконец поймёт, что он, Рост, совсем другой? Что надежды и смысла преследовать его нет?

  По Росту и раньше сохли – девчонки. В школе, в общаге у Машки. И с каждой из них в принципе он мог бы и замутить. Но Тёмка-то девчонкой не был! И Рост не знал, как, какими словами объяснить ему такое очевидное! Такое, не требующее объяснений вовсе. Такое... нормальное.

  Он с прежней острой болью вспомнил Тёмкин задыхающийся рассказ.

  А ночью к нему пришла песня.

  – Девять тысяч церквей

  Ждут его, потому что он должен спасти,

  Девять тысяч церквей

  Ищут его и не могут его найти,

  А ночью опять был дождь,

  И пожар догорел, нам остался лишь дым,

  Но город спасётся,

  Пока трое из нас продолжают говорить с ним...

  Смотри, Господи, крепость и от крепости страх,

  Мы, Господи, дети у тебя в руках,

  Научи нас видеть Тебя за каждой бедой,

  Прими, Господи, этот хлеб и вино,

  Смотри. Господи, вот мы уходим на дно,

  Научи нас дышать под водой...

  * * *

  Через пару дней Тёма позвонил Машке и торжественно пригласил её в пафосный псевдо-японский кабак. Она не отнекивалась, как Рост, а восторженно взвизгнула.

  – Ой! Только я не умею этими их несчастными палочками есть! – возбуждённо протараторила она. – Ты меня научишь?

  – Куда я денусь, – с деланной обречённостью вздохнул Тёма, начав, тем не менее, улыбаться. Машка действовала на него, как какой-то... эндорфин.

  В чинной, псевдо-японской благодати среди расписных бамбуковых ширм, иероглифов и кланяющихся официанток в кимоно Машка смотрелась как расписная миска наваристого борща среди фарфоровых блюд с суши. Она с живейшим интересом озиралась по сторонам, едва уместив под низким столиком свои длиннющие ноги в высоких алых сапогах, вертелась и щёлкала палочками – до тех пор, пока Тёма на неё не прицыкнул. Тогда она перестала вертеться и виновато заулыбалась.

  – Ты сколько уже в Москве живёшь? Год? И по сию пору не научилась палочками есть? – пробурчал Тёма, взяв её за руку и терпеливо показывая, как надо их держать. – Тебя что, по сушильням ни разу не водили, пускай у тебя даже денег на них и нет? Извини, – спохватился он.

  Но Машка не обиделась.

  – Я лучше в «Маке» поем или шаурму в ларьке куплю, – рассудительно объяснила она. – Не хожу в кабаки, даже если мужик и приглашает. Потому что я знаю, чего ему от меня взамен надо. А мне этого не надо. Тем более за суши за какие-то.

  – А чего ж тебе надо-то, а, Мария Александровна? – слегка опешил Тёма.

  – Я влюблюсь, замуж выйду и буду спиногрызов рожать, – весело доложила Машка и прыснула, увидев, как Тёма ошеломлённо заморгал.

  «Кинешма!» – подумал он даже с каким-то уважением.

  – Но со мной же ты в кабак пошла, – ехидно поддел он.

  – Так тебе же от меня ничего не надо, – улыбнулась та виновато и доверчиво.

  Кинешма и есть.

  – Ошибаешься, Мария Александровна! – с удовольствием возвестил Тёма. – Я тебя сейчас буду спрашивать про Роста, а ты будешь отвечать, – добавил он, дождавшись, когда официантка поставит перед ними заказ и удалится, откланявшись. – Всю правду и ничего, кроме правды.

  Машка, чуть не высунув от напряжения язык, наконец подцепила палочками ролл «Калифорния», шлёпнула его на свою белую тарелочку и только тогда подняла на Тёму глаза, ставшие неожиданно серьёзными.

  – Тебе ничего не светит, если ты про это хотел узнать, – тихо проговорила она. – Без шансов, Тём.

  – Да уж, ты не станешь рубить собаке хвост по кусочкам, – выразительно произнёс Тёма, рассеянно пристраивая палочки рядом с тарелкой.

  Есть ему сразу расхотелось, хотя он сегодня не обедал. Машка, конечно, не ошиблась: ему прежде всего надо было узнать именно «про это». Он до сих пор чувствовал тепло объятий Роста, а при мысли о возможном сексе с ним ему хотелось носиться по потолку и стенам, нарезая круги – до такой степени съезжала крыша.

  – Какой ещё хвост? – заморгала Машка, с сожалением уставившись на него. – Тём... ты не сердись.

  – Какой-какой, сякой, – досадливо буркнул Тёма. – И я не сержусь, просто ты предвзято судишь, вот и всё. Откуда тебе знать, что без шансов? Рост что, уже пробовал с парнями, что ли? Если даже и пробовал, то уж тебе точно не докладывал.

  – С ума ты сошёл, что ли? – с искренним изумлением пролепетала Машка, растаращив глазищи. – Зачем ему пробовать с парнями? У него девчонок знаешь, сколько было!

  Она даже залилась жарким румянцем до самого выреза своей лимонно-жёлтой кофтюльки.

  Вот же... дитя природы!

  – И сколько? – тщательно скрывая свой интерес, обронил Тёма.

  Машка сосредоточенно сдвинула брови, явно намереваясь как следует подсчитать:

  – Ну-у... Когда он вернулся домой, ну, к нам в Кинешму, ему было шестнадцать. Мы...

  – Стоп! – Тёма в полном недоумении вскинул руку. – Не тарахти. Откуда вернулся? У него в паспорте место рождения – ваша эта самая Кинешма! И прописка!

  – Ну да, – Машка опустила взгляд в тарелку, машинально возюкая ролл в соевом соусе. – Он тут... то есть там и родился, когда они с мамой ещё у бабушки жили... ну то есть когда его мама жила у его бабушки, то есть у своей мамы и родила его, – она наконец справилась и с роллом, и со сложным логическим построением, и облегчённо вздохнула. – Наши квартиры в одном подъезде, и мы вместе в садик ходили, а потом в школу. А когда ему двенадцать сравнялось, они уехали.

  – Куда? – спросил оторопевший Тёма. Ему казалось, что он узнал о Росте всё, внимательно изучив его документы. Ан нет!

  Парень этот был как матрёшка: с виду простой, но со множеством загадок.

  – В Бердск, это под Новосибом, – тяжело вздохнула Машка. – Там его мама вышла замуж за своего козлину. За Ростикова отчима то есть.

  «Ага, начало что-то вырисовываться», – подумал Тёма.

  – Позволь, я сам расскажу, что было дальше, – со вздохом предложил он. – У Роста не сложились отношения с этим отчимом, тот... что? Пил? – он дождался Машкиного кивка и продолжал: – Пил, скандалил...

  – Бил его, – поёжилась Машка, – пока он не вырос и не начал сдачи давать.

  – Но его мамаша, – угрюмо закончил Тёма, тоже вперившись взглядом в свою тарелку, – этого козлину обожала, будто Джульетта Ромео, ну, или думала, как же это она без мужика останется, и бросать его не собиралась. А когда Росту стукнуло шестнадцать, он сам всех бросил.

  – Точно, – подтвердила Машка, снова энергично кивнув. – Только это его бабушка, баба Фрося, туда поехала и забрала его. Заявление в опеку написала. Она у него знаешь, какая боевая была! Она и не знала, как ему там плохо, он всё скрывал, но однажды... просто не смог. В общем, он с нею уехал. А у его мамы, у тёти Томы, там родились ещё мальчик и девочка, близняшки... и Рост стал совсем лишним. А я так рада была, когда он вернулся, ты не представляешь!