Текст книги "Гибель вермахта"

Автор книги: Олег Пленков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 29 страниц)

Глава IV.
СОЮЗНЫЙ ШТУРМ «КРЕПОСТИ ЕВРОПА»

«Во время войны не может произойти ничего такого, что сделает последующий мир невозможным».

(И. Кант)

Восточный фронт в кампанию 1944 года и немецкое общество

Один перечень врагов Третьего Рейха производит впечатление: 1 сентября 1939 г. – Польша; 3 сентября 1939 г. – Англия, Франция, Австралия, Индия, Новая Зеландия; 19 сентября – Южно-Африканский Союз и Канада; 9 апреля 1940 г. – Норвегия, Дания; 10 мая 1940 г. – Бельгия, Люксембург, Голландия; 6 апреля 1941 г. – Югославия; 8 апреля 1941 г. – Греция; 22 июня 1941 г. – СССР; 8 декабря 1941 г. – Китай; 11 декабря 1941 г. – США, Доминиканская республика, Гватемала, Куба, Никарагуа; 12 декабря 1941 г. – Сальвадор, Гаити, Гондурас; 16 декабря 1941 г. – Чехословакия; 13 января 1942 г. – Панама; 28 мая 1942 г. – Мексика; 2 августа 1942 г. – Бразилия; 9 октября 1942 г. – Абиссиния; 16 января 1943 г. – Ирак; 7 апреля 1943 г. – Боливия; 9 сентября 1943 г. – Иран; 13 октября 1943 г. – Италия; 27 ноября 1943 г. – Колумбия; 26 января 1944 г. – Либерия; 15 августа 1944 г. – Румыния; 8 сентября 1944 г. – Болгария; 21 сентября 1944 г. – Сан-Марино; 31 декабря 1944 г. – Венгрия; 2 февраля 1945 г. – Эквадор; 8 февраля 1945 г. – Парагвай; 12 февраля г. – Перу; 14 февраля 1945 г. – Чили; 15 февраля 1945 г. – Уругвай; 16 февраля 1945 г. – Венесуэла; 23 февраля 1945 г. – Турция; 24 февраля 1945 г. – Египет; 26 февраля 1945 г. – Сирия; 27 февраля 1945 г. – Ливан; 1 марта 1945 г. – Саудовская Аравия; 3 марта 1945 г. – Финляндия; 27 марта 1945 г. – Аргентина.

Перед таким количеством врагов ни одна армия в мире не смогла бы устоять, и следует особенно отметить высокие боевые качества немецкой армии и искусство ее командиров, – как это ни парадоксально звучит, – в завершающий период, когда немцы вели оборонительные бои. Значение этих достижений в продлении войны и настоящая цена их стала ясна только сейчас. Упорство солдат было тем более достойно удивления, что собственно в Германии вера в победу начала постепенно таять. Эти сомнения питала информация, исходившая от фронтовиков: о чудовищном численном и материальном превосходстве Красной армии, о ее значительно выросшем мастерстве и напоре^{576}. Эти сведения соответствовали действительности: немецкие пехотные дивизии насчитывали от половины до трети штатного состава. В целом, к началу октября 1943 г. на Восточном фронте против 8400 советских танков было 700 немецких^{577}. В летнюю кампанию 1944 г. немецкая армия готовилась к отражению беспримерных по силе ударов с Востока и Запада. В своих воспоминаниях соратник Наполеона генерал Максимилиан Фуа писал, что солдаты Наполеона шли к Ватерлоо «без страха и без надежды». Это выражение точно передает настроение большинства немецких офицеров в первые месяцы 1944 г. Солдаты были настроены более оптимистически, так как в тактическом отношении вермахт все еще превосходил любого из своих противников, и потому вера солдат в своих офицеров и в германскую боевую технику пока оставалась непоколебимой. Авторитет Гитлера также был велик: он по-прежнему вселял надежду на то, что сможет вывести страну из состояния агонии^{578}.

Бывший офицер вермахта Теодор Фритце, имевший некоторые контакты с Сопротивлением, вспоминал, что он не мог в конце 1943 г. сказать своим солдатам, что война проиграна. Единственное, что ему пришло в голову для объяснения и обоснования необходимости продолжать войну – это недопустимость выдачи женщин и детей на расправу «русскому». Если бы этот офицер начал обосновывать политическую необходимость войны, его бы высмеяли, но он затронул самую чувствительную струну, поскольку солдаты чувствовали себя брошенными, и единственное, что у них оставалось – это их родные и семьи, которые нужно защитить от «варваров». По Фритце, без этого важнейшего мотива, связанного с защитой Германии и Запада от «варварского большевизма», война в глазах солдат вермахта была бы простой бойней и серией преступлений ради имперских претензий, оказавшихся на поверку несостоятельными^{579}.

Среди рядовых были такие же настроения – солдат-мемуарист Ги Сайер отмечал, что после Белгорода его части пришлось вести арьергардные бои: «Начатое с опозданием отступление осенью 1943 г. стоило вермахту гораздо больше жизней, чем унесло наступление. Мы тысячами мерзли в ту осень в украинской степи, а сколько героев погибло в боях, так и не получив признания! Даже упрямцы, и те понимали, что неважно, с какой храбростью ты будешь сражаться и сколько русских убьешь. Ведь на следующий день появится еще столько же, а потом – еще и еще. Даже слепой видел, что русскими движет отчаянный героизм, и даже гибель миллионов соотечественников их не остановит. Было понятно, что при таких обстоятельствах выигрывает тот, кто обладает численным превосходством. Вот почему мы пали духом. И разве можно нас за это винить? Мы знали, что наверняка погибнем. Да, наша смерть позволит произвести переброску войск, послужит благой цели. Но мы не хотели умирать и принимались убивать всех без разбору, как бы в отместку за то, что ждало нас впереди. Умирая, мы понимали, что так и не смогли отомстить. А если выживали, то превращались в безумцев и уже не могли жить в мирное время». Сайер писал, что немецким солдатам их командиры твердили, что на Днепре все будет проще – в итоге «иваны» не смогут прорвать оборону, а вермахт возобновит наступление весной^{580}. Но весна 1944 г. принесла совсем другой поворот событий…

Ожидаемого немцами летнего наступления вермахта не последовало – в наступление перешла Красная армия. Английский генерал и военный историк Джон Фуллер указывал, что если западные военачальники усвоили выдвинутую Наполеоном теорию нанесения удара по главным силам противника и продолжения сражения до уничтожения этих сил, то советская теория состояла в том, чтобы наносить удары до тех пор, пока не иссякнет собственный наступательный порыв, или же сопротивление противника не окрепнет настолько, что сделает продолжение наступления невыгодным. Тогда наступление немедленно прекращалось и начиналось на каком-нибудь другом фронте. Следовательно, советская тактическая цель, как правило, заключалась в том, чтобы истощить противника, а не уничтожить его, если только уничтожение не сулило обойтись дешево. Территория и протяженность фронта позволяли осуществлять такую тактику в Восточной Европе и, наоборот, ограничивали ее применение на Западе^{581}.

Такая советская тактика облегчалась и соотношением сил на Восточном фронте: если в середине 1943 г. немецкая сухопутная армия располагала 4,5 миллионами солдат, то через год их уже оставалось 4 миллиона, а к концу года – 3,6 миллиона. К середине 1944 г. немецкие войска насчитывали не более 2,2 миллиона солдат. В это время советские войска довольно часто прорывались в тылы противника крупными силами по той причине, что Восточный фронт всегда (и особенно с 1944 г.) был тонким. Как вспоминал немецкий военный летчик Ганс Ульрих Рудель, «часто целые участки между временными опорными пунктами лишь патрулировались. Сбив цепь опорных пунктов, враг углублялся в незащищенную зону. Обширность территории России была для нее самым надежным союзником. Неистощимые людские ресурсы русских позволяли им большими массами легко проникать в любую плохо защищенную местность»^{582}.

С другой стороны, именно в 1944 г. немецкое военное производство достигло пика – войска получали новое и более современное оружие: особенно хорош был новый пулемет МГ-42 и эффективное противотанковое оружие – «панцерфауст». Разумеется, решающим на войне является не оружие само по себе, а солдаты, но опытных и испытанных бойцов и командиров становилось все меньше, и от этого качество немецкой армии ухудшалось. В середине 1944 г. наблюдался некоторый рост немецких подвижных соединений: если за год до этого было 44 танковые дивизии, то теперь их стало 47 (31 танковая и 16 танковых гренадерских дивизий). Оснащены они были 150–200 танками в танковой дивизии и 50 танками или штурмовыми орудиями в танковой гренадерской дивизии^{583}.

Большая часть проблем, связанных с доработкой «пантер», к зиме 1943–1944 гг. была преодолена. В принципе, «пантеры» превосходили Т-34, но не настолько, чтобы компенсировать их небольшое количество. Советская промышленность ответила выпуском тяжелого танка «Иосиф Сталин» (ИС), который, несмотря на малый вес (47 т), предназначался для установки 122-мм пушки. Подвижность его была значительно выше, чем у «тигра», что позволяло ему держаться вместе со всей массой наступавших танков – это для «тигров» было недостижимо. Поэтому «тигры» зачастую вынуждены были действовать самостоятельно. К тому же именно с конца 1943 г. Красная армия по-настоящему начала пользоваться помощью, которая шла из США. Эта помощь со временем стала принимать все более продуманную форму и играть значительную роль в поддержании советской экономики. Советская сторона получила возможность сконцентрироваться на производстве вооружения, которое было лучше того, что предлагали союзники. Наверное, самой важной частью американских поставок были грузовики, особенно полугусеничные «уайты», благодаря которым пехота Красной армии стала весьма мобильной именно с 1943 г.^{584}К тому же к середине 1944 г. перед немецкими войсками на Восточном фронте находилось почти 6 миллионов советских солдат – это было почти тройное превосходство.

Из всех фронтов самые большие проблемы у Гитлера с начала 1944 г. были на Восточном фронте. Еще к концу сентября 1943 г. немцы отошли на линию Днепра и на укрепленный рубеж, который они возвели от Запорожья на юг. Рубеж проходил южнее Мелитополя до Азовского моря. Хотя немцы называли Днепр своей «зимней линией», у советской стороны не было желания оставлять их на этом рубеже на зиму. Поэтому вместо того чтобы остановиться на отдых и перегруппировку, они продолжали наступать.

В ответ на непрекращающееся в течение года после Курской битвы советское давление, никакой стратегической концепции у Гитлера не было. Как отмечал английский историк Алан Кларк, Гитлер не мог не знать, что делает, вернее, что он намерен делать, поскольку «он не был простым самодуром, передвигающим войска в зависимости от состояния своего пищеварения». Записи его рассуждений при рассмотрении отдельных тактических проблем показывают, что он был проницателен и рационален. Но в целом проведение отступления после Курска доказывало, что Гитлер в одиночку сражался против мнения военных профессионалов. Отчасти это происходило от презрения Гитлера к Генеральному штабу. «Ни один генерал никогда не скажет, что он готов атаковать; ни один командир не начнет оборонительного боя, предварительно не оглянувшись в поисках «более короткой линии», – возмущался фюрер на одном из своих совещаний^{585}. Еще кажется, что Гитлер рассматривал опыт зимы 1941 г. как самый типичный – он считал, что – при условии «достаточной воли» – русских можно сдерживать и постепенно изматывать. Гибель же 6-й армии в его системе взглядов рассматривалась как следствие слабых флангов (румыны не выдержали…), а не превосходства Красной армии. Также следует помнить, что Гитлер был одержим идеей важности пространства, хотя он редко позволял своим командирам правильно использовать его при обороне. Казалось, на картах ОКБ фюрер видел бесконечные восточные территории, лежавшие между Красной армией и границей рейха. Точно так же он обманывал себя, подсчитывая свои дивизии «по количеству» и не обращая внимания на новое качество Красной армии.

Характерно развивались события и в Крыму. Выход в начале сентября 1943 г. 17-й армии генерал-полковника Еннеке с Кубанского плацдарма и ее переправа в Крым прошли без заметных потерь. Эту операцию немецкое командование назвало «Кримхильда» (игра слов – от Крым (Krim) и имени героини «Саги о нибелунгах»). За 34 дня через Керченский пролив было перевезено 227 484 немецких и румынских солдат, 72 899 лошадей, 28 486 рабочих, 21 230 автомобилей, 27 741 гужевое транспортное средство и 1815 орудий^{586}. Все происходило на виду у советского Черноморского флота (в Батуми и Поти), однако Люфтваффе успешно обеспечило прикрытие операции «Кримхильда».

Исходя из количества противостоящих 17-й армии советских войск, ее следовало либо всю оставить в Крыму, либо очистить Крым и передать эту армию Манштейну на Миусский фронт. Гитлер избрал нелепый средний путь – часть 17-й армии была передана на фланг 6-й армии на Миусский фронт, а часть осталась в Крыму: он хотел убить двух зайцев. Генерал-полковник Еннеке, который командовал корпусом под Сталинградом, предчувствовал возможность блокирования своей армии в Крыму, поэтому он разработал план прорыва через Перекоп и соединения с основными частями вермахта на Днепре.

Прорыв 17-й армии готовился на 29 октября 1943 г., но 28 октября Гитлер запретил отход. Мог ли этот отход состояться – это другой вопрос, поскольку 30 октября 2-я гвардейская армия Толбухина вышла к Перекопу. Однако запрет Гитлера основывался на других соображениях. 17-й армии предстояло удерживать Крым до будущего 1944 г. с тем, чтобы воспрепятствовать превращению Крыма в советскую воздушную базу для налетов на румынские нефтяные месторождения или в советскую стартовую площадку для высадки на болгарском или румынском берегу. Также 17-я армия должна была угрожать советскому южному флангу на Большой земле. Гитлера поддержал адмирал Дениц – командующий Кригсмарине. Он считал, что уход из Крыма будет иметь серьезные последствия для ситуации на море, а что касается снабжения 17-й армии, то Кригсмарине сможет обеспечить доставку 50 тысяч тонн грузов в месяц. Если же возникнет необходимость эвакуации армии, то она будет обеспечена Кригсмарине за 40 дней.

Поначалу 17-я армия удерживала наступление советских войск и со стороны Керчи, и на Перекопе. Сталин не хотел рисковать большими кораблями Черноморского флота и до поры не вводил их в дело^{587}. Одесса была базой снабжения 17-й армии, но 10 апреля 1944 г. она перешла в руки Красной армии. 7 апреля началось советское наступление на Сиваше. 13 апреля советские войска были в Симферополе – за 12 часов до этого там находился командный пункт Еннеке.

Просто чудом было то, что отход под натиском превосходящих советских сил прошел успешно. Советское командование не высадило десанта на южном берегу Крыма, чтобы перерезать пути отступления 5-го корпуса, и 16 апреля в укрепленный район Севастополя прибыли последние части 5-го корпуса, около 10 тысяч солдат. Не произведено было, как можно было ожидать, авианалетов на две запруженные дороги, по которым двигались немецкие и румынские части. Тем не менее потери 17-й армии были большие: боевой состав ее на 16 апреля сократился на 13 131 немецкого и 17 652 румынских солдат. Количество стоящих на довольствии в армии к 18 апреля сократилось до 124 тысяч солдат.

Складывалась весьма оптимистическая картина – 17-ю армию вполне можно было спасти, даже ее арьергард. Но все надежды командиров рухнули, когда Гитлер снова принял одно из своих непостижимых решений – он приказал оборонять Севастополь. В городе осталось шесть немецких дивизий. И Еннеке, и Цайтцлер (ОКХ), и Шернер (командующий группой армий «Южная Украина») тщетно старались убедить Гитлера отменить этот опрометчивый приказ. Главным его аргументом было то, что потеря Крыма поколеблет позиции Турции и ослабит надежды болгар и румын – этот аргумент устарел после отступления вермахта к Днестру западнее Одессы. Гитлер говорил: «Для того, чтобы вести войну, мне нужны две вещи – румынская нефть и турецкий хром. Мы потеряем и то, и другое, если я сдам Крым». Затем он смягчил свою позицию и сказал, что «Крым не нужно оборонять вечно, только 8–9 недель, до вторжения на Западе. Когда ожидаемое вторжение будет отражено, спустя некоторое время Севастополь можно будет потихоньку эвакуировать без какого-либо политического риска». Противостоять красноречию и силе убеждения фюрера никто не мог, поэтому в Крыму также восторжествовала его стратегия «держать все». Однако фюрер не всегда стремился только к тому, чтобы убедить других в своей правоте. Дело в том, что он обладал почти непостижимым чувством в определении того, сколь далеко он может зайти в своих отношениях с другими людьми. Гросс-адмирал Редер вспоминал, что однажды, когда между ним и Гитлером назрели серьезные противоречия, он решил идти к Гитлеру на доклад и до конца отстаивать свою позицию. Но «он принял меня с такой сердечностью и с такой готовностью выслушать, что я почувствовал, как почва уходит из-под моих ног. Эта замечательная способность личного очарования, мне кажется, была важным фактором его успеха»^{588}.

В июле 1942 г., когда 11-я армия Манштейна атаковала Севастополь, крепость защищали семь советских стрелковых дивизий, четыре десантные бригады и одна спешившаяся кавалерийская дивизия. Советские войска засели в бетонных блиндажах и крытых траншеях, в подземных фортах была установлена самая современная артиллерия. Несмотря на это, Манштейн взял Севастополь за месяц. Напротив, в апреле 1944 г. осаждавшим крепость советским войскам противостояло фактически пять полков. Старые советские блиндажи и форты не были отремонтированы, их можно было использовать только в качестве госпиталей или сборной позиции. На юго-востоке Севастополя позиции обороняющихся были особенно слабы. Там только начинались земляные работы по рытью траншей. И такую «крепость» готовилось штурмовать двадцать советских дивизий, один танковый корпус, три артиллерийские дивизии и дюжина отдельных бригад – в целом 470 тысяч человек. К 27 апреля Еннеке стало ясно, что катастрофа неизбежна, и он категорически потребовал от Гитлера обещанного подкрепления – и немедленно. Генерал-полковника Еннеке вызвали к Гитлеру и сместили, а на его место был назначен генерал пехоты Альмендингер.

В соответствии с приказом, всех лошадей оборонявшихся в Севастополе немецких войск расстреливали и сбрасывали в море. Бухта Севастополя была забита тысячами лошадиных трупов. Избиение лошадей – одна из многочисленных бессмысленностей, совершенных в Крыму.

Полномасштабное советское наступление началось 5 мая 1944 г.

8 мая советские войска ворвались на Сапун-гору, отбить которую обратно немцы не смогли, а без контроля над ней защищать Севастополь было невозможно. Поэтому вечером 8 мая генерал-полковник Шер-нер передал в Ставку, что дальнейшая оборона города невозможна, и следует начать эвакуацию. Гитлеру пришлось уступить фактам и передать Альмендингену приказ об эвакуации, который был получен 9 мая в 2 часа 45 минут. При этом Гитлер горько заметил Цайтцлеру: «Самое плохое в этой вынужденной эвакуации, что русские смогут вывести из Крыма свои войска и бросить их против группы армий “Южная Украина”». Ни слова о позиции Турции или Румынии он не произнес^{589}.

Захватив Сапун-гору, с которой хорошо виден Херсонес, советские артиллеристы смогли 9 мая накрыть последний немецкий аэродром. С Большой земли Люфтваффе могли осуществлять лишь ограниченные операции. 17-я армия планировала погрузиться на корабли в ночь с 10 на 11 мая. На позициях оставалось приблизительно 80 тысяч человек. Адмирал Дениц отправил к Севастополю все, что было на плаву. К 8 мая на Большую землю было отправлено много раненых и гражданских; таким образом, на полуострове оставалось только 50 тысяч немецких солдат. Количество убитых и раненых за период с 8 апреля по 13 мая 1944 г. составило 31 700 немцев и 25 800 румын, пропавших без вести было около 20 тысяч. Это была катастрофа масштабов Сталинграда. Немецкий историк Пауль Карель отмечал, что в Севастополе дисциплинированность и доблесть, повиновение и самопожертвование, как и подлость, жестокость и первобытная дикость проявились наряду с глупостью и ошибками, честолюбием и страхом, фанатизмом и пьянством. Вся война на Восточном фронте отразилась здесь, как в капле воды^{590}.

Затем советские войска активизировались и на северном участке Восточного фронта. 9 июня 1944 г. началось мощное наступление на Карельском перешейке. К 21 июня финские войска были отброшены на новую границу, был взят Выборг. Потери финнов были огромны. После отхода финны с ужасом ожидали нового наступления. Для укрепления фронта Гитлер отправил в Финляндию 122-ю пехотную дивизию вермахта. Но в июле на Финском фронте внезапно наступило затишье. Советское командование стало снимать с Финского фронта войска. Вскоре прояснилась и причина этого затишья. В то самое время, когда Финляндия отчаянно сражалась за свое существование, была полностью разгромлена немецкая группа армий «Центр». Как указывал немецкий генерал Бутлар, разгром группы армий «Центр» в июле 1944 г. положил конец организованному сопротивлению немцев на Восточном фронте^{591}. Советским войскам открылась прямая дорога на Запад. Курляндия и Литва оказались открытыми для советских армий. Теперь у советского командования появилась новая оперативная цель – окружение немецких войск в Прибалтике, и положение Финляндии полностью зависело от того, насколько успешно оно будет проведено.

1 сентября 1944 г. финны получили от Советского Союза условия перемирия, которые и были приняты финским сеймом. Военному содружеству финнов и немцев был положен конец. Согласно советским условиям, немецкие войска должны были покинуть территорию Финляндии до 15 сентября. В отношении относительно малочисленных немецких сил на юге это требование было выполнимо, но в отношении немецкой армии в Лапландии, насчитывавшей 200 тысяч человек, оно было явно завышено по оперативным возможностям. После смерти генерал-полковника Дитля весной 1944 г., эти войска возглавил генерал-полковник Рендулич. В конечном счете местами между бывшими союзниками разгорелись тяжелые бои, которые с обеих сторон носили исключительно упорный характер. Они закончились тем, что немецкий 18-й горноегерский корпус прорвался на север и, ведя непрерывные арьергардные бои, вышел в Норвегию. Это была последняя страница в истории немецко-финского союза. В конце января 1945 г. немецкие войска заняли новые позиции, прикрывающие Нарвик. В руках немцев осталась также и небольшая территория Финляндии, так называемая «позиция Земмеринг» в самом северном уголке Финляндии. До момента отвода немецких войск с этой позиции, то есть до 25 апреля 1945 г., они продолжали вести бои с финнами. Незначительная часть лапландской армии немцев была эвакуирована морем. Основная же масса войск через Норвегию успела достичь Германии в разгар последних боев за Рейн и за Берлин^{592}.

Вместо решительных шагов по сокращению фронта на Востоке, Гитлер подписал директиву № 51, в соответствии с которой военное руководство на Восточном фронте должно было считаться с тем, что подкрепления больше не будет. Все предложения о сокращении протяженности фронта и экономии сил, Гитлер отвергал^{593}. Между тем, после недолгой передышки, в середине декабря 1943 г. Ватутин, Конев и Малиновский возобновили давление на немцев, и Манштейн, резервы которого были распылены, начал ощущать трудности в сохранении целостности фронта. Германский фронт был так сильно растянут, что местами советские танки беспрепятственно прорывали его и «гуляли» в немецком тылу. Выйти из излучины Днепра без потерь Манштейну не удалось – наибольший котел образовался в районе Ковеля-Корсуня на нижнем течении Днепра; в него попали дивизия Ваффен-СС «Викинг» и остатки семи других дивизий. Манштейн смог пробить коридор к окруженным, но держать его открытым смог только в течение нескольких часов.

Корсунь-Шевченковская операция 1-го и 2-го Украинских фронтов (24 января – 17 февраля 1944 г.) была одна из самых выдающихся операций по окружению и уничтожению врага. По результатам она далеко превзошла первоначальные ее цели. Там советские войска «приковали» к себе до половины всех танковых сил вермахта и двух третей сил Люфтваффе. Двойным кольцом они отрезали Каневский выступ – в мешке оказались ХХХХII-й и XI-й армейские корпуса с шестью дивизиями и отдельной бригадой. Немецкий фронт был прорван на участке в 95 км. Через эту брешь советские войска устремились к Румынии, потому что восточнее румынской границы препятствий больше не оставалось^{594}. Конев полагал, что в мешке находится вся немецкая 8-я армия вместе с командующим и девятью дивизиями, то есть более 100 тысяч немецких солдат. Готовился «новый Сталинград», поэтому советское командование бросило на ликвидацию котла огромные силы и не стало развивать наступление на запад. На самом деле, в котле под Корсунь-Шевченковским оказалось 54 тысячи солдат, которые противостояли наступлению шести советских армий^{595}. Без ведома Гитлера Манштейн отдал им приказ выходить из окружения, и к 17 февраля, благодаря ударам 1 танковой армии, с западного направления вышло 2/3 окруженных. Раненых заранее вывезли самолетами^{596}. Поспешность, с которой немецкие части покидали котел, офицер Ваффен-СС бельгиец Леон Дегрель описывал так: «В этой бешеной гонке машины опрокидывались, выбрасывая на землю раненых. Волна советских танков обогнала первые машины и захватила более половины конвоя; эта волна катилась по повозкам, уничтожая их одну за другой, как спичечные коробки, давя раненых и лошадей… У нас была минутная передышка, когда танки застряли и пытались выбраться из груды сотен грузовиков, раздавленных их гусеницами»^{597}. То было одно из самых безжалостных сражений даже для такой жестокой войны: так, в местечке Шандеровка Конев приказал авиации разбомбить зажигательными бомбами все дома, тем самым заставив засевших там немецких солдат выйти в поле. Когда 17 февраля 1944 г. немцы начали прорываться из окружения, Конев устроил им западню: его танки атаковали немецкие колонны, уничтожая противника огнем орудий, давя его гусеницами. После того как колонны были рассеяны, преследованием убегающих по глубокому снегу немцев занялась кавалерия. Казаки рубили противника без всякой жалости, не щадя и тех, кто поднимал руки. Только в этот день погибло около двадцати тысяч немцев^{598}. Сталин присвоил Коневу маршальское звание за ликвидацию окруженных под Корсунь-Шевченковским немецких войск.

Из окружения смогла пробиться группа Штемермана, что обеспечило вывод около 60% сил – 35 тысяч человек. Этот прорыв не умаляет советской победы, поскольку шесть с половиной немецких дивизий потеряли все свое вооружение и боевую мощь. В центре фронта группы армий «Юг» не хватало шести дивизий, которых Гитлеру неоткуда было взять. Доклад 8-й армии на вечер 11 февраля 1944 г. оценивал личный состав двух окруженных корпусов, включая «хивис», советских добровольцев, – в 56 тысяч человек. Из них 2188 раненых было оставлено. Около 35 тысяч человек вышли из окружения и были зарегистрированы приемными пунктами как прибывшие. Таким образом, немецкие потери составили около 18 тысяч солдат^{599}.

Те немцы, которые следили за развитием военных действий на Восточном фронте, были сильно встревожены отступлением вермахта. Оправдание ОКВ отступления необходимостью «выпрямить» фронт выглядело в глазах общественности совершенно неубедительно. Внимательному наблюдателю было ясно, что инициатива утеряна, и речь идет о пассивных реакциях вермахта. По сообщениям СД, это беспокоило немецкую общественность; еще большую озабоченность вызывало то, что радио и пресса целиком были сосредоточены на предстоящем вторжении с Запада и на его решающем значении для дальнейшего развития войны^{600}.

Гитлер уволил Манштейна и Клейста, наградив их Мечами к Рыцарским крестам. Он так объяснял свое решение: «… Просто бывают два разных таланта. Помоему, у Манштейна огромный талант к операциям. Тут нет сомнений. И если бы у меня была армия, скажем, из 20 дивизий полной численности, я бы не мог желать лучшего командира над ними, чем Манштейн. Он знает, как ими управлять. Он будет наступать, как молния – но всегда при условии, что у него есть первоклассная материальная часть, бензин, избыток боеприпасов.

Если что-то ломается, он не может добиться исправления положения…. Манштейн может руководить дивизиями, пока они в хорошем состоянии. Если же дивизиям стало бы плохо, мне пришлось бы немедленно забрать их у него. Тут должен быть человек, который действует абсолютно независимо от какой-либо рутины»^{601}. В недели, последовавшие после назначения Моделя, советское наступление на Западной Украине постепенно остановилось. Сталин стал готовить решающий удар по группе армий «Центр».

Гитлер понимал, что ведет оборонительную войну – в надежде на развал союзнической коалиции; об этом он сказал Манштейну еще в декабре 1943 г. Впоследствии этот тезис Гитлера всячески развивал Геббельс. Сочетание политических сил в рамках антигитлеровской коалиции и ныне кажется нелепым. В этой связи затея Гитлера состояла в том, чтобы создать условия, при которых коалиция лишится уверенности в достижении единства между отдельными своими участниками. Поэтому понятна решимость фюрера сражаться за каждую пядь – даже там, где это противоречит чисто военным позициям. Гудериан, в принципе, был согласен с такой стратегией, но он считал, что для ее эффективности следует сильно сократить Восточный фронт – с целью усиления давления на Западе. Но о сокращении линии фронта на Востоке Гитлер не хотел и слышать, что странно, ибо из всех генералов Гитлер больше всего уважал Гудериана и дольше всех доверял ему. Как только в январе 1944 г. Гудериан заговорил о строительстве оборонительных сооружений в Польше, Гитлер его прервал и стал утверждать, что железнодорожная система не справится с перевозкой материалов. Гитлер начал сыпать точной статистикой, которую его собеседник не в состоянии был опровергнуть. Гудериан со свойственной ему откровенностью стал объяснять, что речь идет об оборонительной линии по Бугу и Неману, и поскольку железнодорожные пробки начинаются только к востоку от Брест-Литовска, это возражение Гитлера сюда не относится. Так как речь шла об оставлении огромных территорий, фюрер даже не стал слушать дальше. Также он отказался от предложения Гудериана назначить генералиссимуса, который нес бы полную ответственность на Востоке. При этом ни Гитлер, ни Гудериан не могли открыто высказать свои мотивы – Гудериан, сказав, что считает руководство Гитлера катастрофически некомпетентным, Гитлер – что он недостаточно доверяет армии, чтобы предоставить ей самостоятельность^{602}.

Все больше и больше численно уступая противнику, вермахт медленно отступал со своих позиций, не теряя при этом сплоченности, не утратив чувства превосходства над противником и способности наносить сильные контрудары при первой же, даже минимальной возможности. 8 марта 1944 г. вышла гитлеровская директива № 11, в соответствии с которой все важные опорные пункты и железнодорожные узлы должны быть своевременно обеспечены всем необходимым для обороны их до последнего солдата^{603}. Этот указ во многом предопределил последующие крупные немецкие потери. Гитлер твердил, что время больших стратегических охватов прошло, и теперь главное – выстоять любой ценой^{604}. Возможности вермахта становились все незначительнее; к примеру, количество танков в немецкой танковой дивизии в 1939 г. составляло 324 машины, в 1940 г, – 258, в 1941 г. – 196, в 1943 г. – 150, в 1945 г. – 45. Стандартный же пехотный полк в 1940 г. насчитывал 518 офицеров, 2157 унтер-офицеров и 13 667 солдат, в пехотной дивизии было три полка, в полку 3 батальона по три роты и 1 пулеметная рота^{605}, но до этих стандартов фронтовые части к 1943 г. не дотягивали и на 50%. Тем не менее именно к 1944 г. численность личного состава вооруженных сил Германии Достигла максимума: основная армия – 4,4 миллиона, резерв и местные формирования – 2,5 миллиона, Кригсмарине – 0,8 миллиона, Люфтваффе – 2,1 миллиона, Ваффен-СС – 0,8 миллиона. Всего в немецкой армии было 10,7 миллиона солдат^{606}. Вермахт склонен был приписывать свои неудачи не врагам, а обстоятельствам – нехватке топлива для машин, плохой погоде, ненадежным союзникам. Интересно, что доверие армии к Гитлеру оставалось непоколебимым, как, впрочем, и доверие тыла. Немцы, как утопающий за соломинку, цеплялись за надежду традиционного немецкого весеннего наступления в 1944 г. Эту надежду питали и фронтовики, которые рассказывали дома, что борьба хоть и жестока, но немецкие солдаты по-прежнему превосходят врага и не сомневаются в конечной победе немецкого оружия. СД передавала, что, как и после Сталинграда, немцы считали, что главная причина неудач – зима, и надеялись, что весной положение исправится к лучшему^{607}. СД также передавала, что многие немцы в тылу и отпускники с фронта сетовали, что вермахт, в отличие от гражданской сферы, не смог выполнить требований «тотальной войны». В Германии говорили, что «русские ведут настоящую «тотальную войну», а немцы – элегантную». Бесспорные достижения СССР в организации «тотальной войны» принесли нимб славы Сталину и среди немцев, которые – хотя и не ставили Сталина выше Гитлера, но часто – вровень… Геббельс, опасаясь нежелательных последствий, приказал упоминать в прессе имя Сталина как можно реже, только при крайней необходимости. Некоторые фронтовики писали домой, что не помешало бы для поднятия морального духа ввести в армии институт политруков по советскому образцу^{608}.