Текст книги "Спецназ времени"

Автор книги: Олег Таругин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Олег Таругин
СПЕЦНАЗ ВРЕМЕНИ

ПРОЛОГ

Южный сектор Одесского оборонительного рубежа, сентябрь 1941

…Близкий взрыв швырнул его на землю, щедро сыпанув сверху комьями высушенной летним зноем глины, от ударов которых весьма слабо защищала вылинявшая от пота, побелевшая на спине гимнастерка. Рядом, коротко и страшно вскрикнув, упал в пожухлую степную траву еще кто-то из бойцов, атакующих позиции двенадцатой пехотной дивизии. Вслед за выворачивающим душу свистом в десятке метров поднялся еще один дымно-пыльный фонтан, и еще один, и еще: сегодня румынские минометчики пристрелялись куда лучше, нежели накануне. Ну, или не румынские, а, что куда более вероятно, подошедшие к ним в усиление немцы. И несколько сотен метров, отделявших вражеские окопы от линии обороны 31-го стрелкового полка Чапаевской дивизии, превратились в практически непреодолимую полосу изрытого взрывами, простреливаемого насквозь пространства.

Застонав, он поднялся на колени, блуждающим взглядом отыскивая отлетевшую в сторону винтовку. Подтянув за ремень верную трехлинейку, с трудом принял вертикальное положение – приложило его все-таки неслабо – и побежал вперед. Окопы неожиданно оказались ближе, нежели казалось до атаки, и, перемахнув через невысокий бруствер, он оказался внизу, увидев в метре ошарашенного румынского солдата: песочно-желтый мундир, рыжие ремни портупеи, смешная «двурогая» пилотка.

Привычным, отработанным до автоматизма движением послав вперед-назад увенчанную штыком винтовку, он перепрыгнул через поверженного противника – умрет бедняга не сразу, тонкий четырехгранный штык при ударе в живот, как правило, растягивает это сомнительное удовольствие примерно на час – и рванулся дальше по ходу сообщения. Первого встречного, оказавшегося каким-то унтер-офицером, он опрокинул прямым штыковым ударом и, коротко со смаком хэкнув, добил, уже упавшего, ударом приклада в лицо. Отбросив в сторону творение царского капитана Мосина с заляпанным кровью и неприятными на вид серыми комками мозга прикладом, выдернул из привешенных к поясу ножен трофейный штык от германской «98К». Вот так как-то оно лучше! Винтовка в узком окопе – то еще оружие, а вот штык не подведет. Кстати, интересно, хоть кто-то из ребят рискнул пойти следом? Да, впрочем, какая разница? Им все одно не понять того, что он должен сделать… и для чего все это, собственно, затеяно. Вывернувшийся навстречу румынский пехотинец прервал его размышления – и тут же сдавленно охнул, принимая в грудь плоский штык и оседая на утрамбованную подошвами грубых солдатских ботинок глину. Светлый мундир потемнел, быстро пропитываясь кровью. Вот и хорошо, вот и патрон, как говорится, сэкономил. Эх, ему б сейчас автомат – хоть родной ППД, хоть немецкий «38/40» – уж он бы тут такой концерт отчебучил, по заявкам, как было принято говорить в этом временном кластере, радиослушателей! Вот только где ж его взять, тот автомат? Родное командование едва-едва винтовками для них разжилось, и то не для всех, ну, а трофеи? В лучшем случае, можно рассчитывать на чешские ZB образца 1924 года, а то и на куда более раритетные экземпляры времен Первой мировой, например, австрийские Манлихеры конца прошлого века или японские Арисаки, которыми вооружались запасные полки. А что поделать, если автоматическим оружием немцы своих ближайших союзничков снабжать отнюдь не спешили? Что, впрочем, вовсе не означало, что сражавшиеся с превосходящими в несколько раз силами противника бойцы оставались без трофеев – всякое бывало…

Размышления снова прервались, на сей раз по причине обнаружения сколоченной из неструганых, не успевших даже потемнеть сосновых досок двери блиндажа. Неплохая находка. Ну, сейчас порезвимся! Перехватив штык лезвием к себе, он ударом ноги распахнул хлипкую дверь. Царящая в блиндаже полутьма после яркого летнего солнца показалась почти абсолютной темнотой, однако солдат вовсе не собирался ориентироваться только на собственные глаза. У тренированного человека, как известно, есть и иные органы чувств… Достаточно того, что он знает – их в блиндаже трое: два румынских офицера и один немецкий. Последнее – особенно приятно и в каком-то смысле даже перспективно: есть шанс разжиться чем-нибудь огнестрельным для дальнейшего вояжа по тылам противника.

Первый – справа от входа… был, поскольку плоское лезвие штыка, описав короткий полукруг, уже вернулось в исходную точку, запятнав старенькое хабэ зловещими темными брызгами. Второй, сидящий за дощатым, застеленным картой столом, еще только начал приподниматься, когда траектория потемневшего от крови лезвия на долю секунды пересеклась с его горлом парой сантиметров выше расстегнутого ворота летнего офицерского кителя. Третий, тот самый замеченный ранее немецкий офицер, стоящий спиной ко входу возле застеленной шинелью лежанки в углу, прожил немногим дольше товарищей, получив удар в спину, чуть пониже левой лопатки. И, прежде чем он успел опуститься на последнее в своей жизни ложе, сдвинутая далеко назад кобура рассталась с содержимым, девятимиллиметровым пехотным «люггером». Вот и хорошо, вот и оружием разжился. Ну, поехали дальше…

Выскочив из блиндажа – тренированные глаза еще не успели привыкнуть к темноте, – он рванулся вперед, разыскивая пулеметную точку, одну из тех, что второй день прижимали их к земле, вместе с минометчиками срывая одну атаку за другой. В принципе несложная задача – раскатистый рокот пулемета, опять же чешского, едва ли не перекрывал грохота разрывающихся на нейтралке мин. Небольшой полуокоп, врезанный во фронт обороны, с установленным на сошках ZB-26 и приникшим к прикладу первым номером. И второй номер, застывший рядом с парой сменных коробчатых магазинов в руках. Россыпи свежих стреляных гильз на бруствере и под ногами. Отлично… Геройствовать солдат не стал: попросту выстрелил пулеметчику в затылок и с разворота пустил вторую пулю в лицо подающему. Отпихнув сползающий по стене окопа труп, рывком принял на руки пулемет, попутно порадовавшись знакомой машинке и только что замененной обойме. Что ж, вот теперь точно концерт по заявкам начинается! Здесь подобным киношным приемам «а-ля Джон Рембо» еще не обучены – и тем лучше. Жаль только, что питается пулемет приставным магазином емкостью всего в каких-то двадцать патронов – придется рассчитывать лишь на них, а затем снова менять оружие. Или магазин, если, конечно, времени хватит. Ладно, прихватим парочку сменных, а там поглядим…

Поудобнее перехватив левой рукой пулемет за возвышающуюся над стволом рукоятку, он шагнул обратно в ход сообщения, одновременно выжимая спуск. Первая же очередь смела троих вражеских солдат, спешащих к замолчавшему – ненадолго, как выяснилось! – пулемету. Разворот на «сто восемьдесят», и столь же короткая зачистка правого фланга. Не ожидали, дамнуле? Охотно верю. Ну, что ж, как говорится, буна зиуа… Нет, вот чем хорош зброевский «двадцать шестой», так это небольшим, всего-то девятикилограммовым, весом. С родным ПКМом, а тем более, американским М60, так особо не побегаешь, не в Голливуде, чай! Да и не постреляешь «от бедра» особо. Впрочем, это он что-то вовсе не в тему сравнил, поскольку до изобретения этих смертоносных машинок оставалось еще никак не меньше нескольких десятков лет.

Пустой магазин полетел под ноги, на его место с негромким щелчком сработавшего стопора встал запасной. Эх, выйти б сейчас на минометную позицию, захватить один из стволов да поупражняться в прицельной стрельбе по их же собственным окопам! Ничего в принципе сложного: учитывая расстояние между двумя линиями обороны, достаточно просто изменить прицел градуса на три и уложить веером десяток мин – больше в любом случае не дадут! А уж там…

Прежде чем получить в упор несколько остроконечных 7,92-мм пуль, несущихся к цели со скоростью более чем в семьсот метров в секунду, вывернувшийся навстречу собственной смерти солдат успел-таки вскинуть пулемет и выжать спуск. Обидно – и глупо! Тяжелый, отбрасывающий назад удар пониже левой ключицы – и боль. Пока еще не осознаваемая в горячке боя, почти полностью растворяющаяся в захлестнувшем организм адреналиновом шторме, но уже рвущая грудь боль. В следующий миг мир перевернулся, стремительно опрокидываясь над головой, и последнее, что он еще успел увидеть, было иссиня-голубое, без единого облачка сентябрьское небо Причерноморья одна тысяча девятьсот сорок первого года…

Тренировочная база ЦУОС, Земля, 2210 год

«Совершенно секретно.

Личное дело № А1709-08.

Рогов Виталий Сергеевич, 2177 г.р., русский, место рождения – планета земного типа Серпиус, первый пояс дальности, л/н ВК 8843332, ВУС – боевой Т-оператор первого ранга.

Послужной список, выборочно, согласно запросу:

2195–2198 гг. – служба в Космическом десанте ВКФ, звание по окончании контракта – ст. сержант, участие в пяти боевых выбросах 1-4-й категории сложности, два ранения легкой и средней тяжести, награды – почетный знак „За воинскую доблесть“.

Особых примечаний нет.

2198–2203 гг. – прохождение обучения на спецкурсах ВКФ по специальности „разведывательно-диверсионное дело“. По окончании (июль 2200 года), в звании „ст. прапорщик“ направлен для прохождения службы в войска специального назначения Второй ударной группировки ВКФ. Участие в качестве командира РДГ в десяти боевых операциях, ранение и контузия средней тяжести, награды – медаль „За отвагу“, орден Мужества первой степени. Звание по окончании срока службы – капитан КД ВКФ.

Особых примечаний нет.

2203–2205 гг. – переподготовка на высших офицерских спецкурсах подразделения „Т“ (ЦУОС). По окончании курса обучения (март 2205 года) распределен в отряд особого назначения при проекте „Хронос“, ВУС – боевой оператор первого ранга. 2205–2210 гг. – участие в двадцати двух реальных и тренировочных операциях локальной хронокорреции. Подтвержденный уровень личностно-психологической ассоциации с реципиентом – 98–99 %, временная специализация – XX век.

В настоящее время (2210) – находится на службе в своем подразделении.

Особые примечания – см. файлы А7-А12, допуск 001, каскад-ключ допуска – „Прима“».

Закончив читать, человек, облаченный в черный флотский китель с золотыми погонами адмирала, свернул висящий над поверхностью полированного, из настоящего дерева стола голоэкран и медленно откинулся в кресле. Повернув седую голову, взглянул на сидящего напротив офицера:

– Уверен, что справится? Уж больно все… непросто. Кстати, почему именно он?

Собеседник, судя по тускло отблескивавшим в приглушенном кабинетном свете погонам, носящий звание контр-адмирала военно-космического флота, едва заметно улыбнулся. И, аккуратно пристроив на краю хрустальной, под стать столу, пепельницы наполовину выкуренную сигарету, ответил:

– Уверен, Алексей Анатольевич. Во-первых, практически идеальный послужной список, сами видите, во-вторых – высочайшая, просто поразительная совместимость с реципиентом. Между прочим, нечастый случай! Редко, кто из этих ребят достигает ассоциации даже в девяносто пять процентов, а у него почти круглые сто. Полагаю, лучшей кандидатуры не найти.

Адмирал едва заметно дернул краешком сухого, с узкими губами рта:

– Ну да, идеальный послужник, вижу. Вот только за этими строками живой человек, – видя, что ему собираются возразить, он лишь коротко дернул рукой: – Молчи уж. Ты вот лучше скажи: все это на самом деле необходимо? Научный отдел не мог ошибиться? Все эти их суперкомпьютеры и вероятностный хроноанализ – это, конечно, здорово, впечатляет, но есть еще, знаешь ли, теория невмешательства.

Контр-адмирал пожал плечами:

– Леша, ты меня сколько лет знаешь? С училища, верно? – неожиданно перешел он на более вольный стиль общения. – Тридцать пять, поправь, если ошибаюсь. Поверь, лучшей кандидатуры все равно не найдем. Это раз. Теперь второе – думаешь, мне приятно макаться во все это дерьмо? Пусть даже и в качестве начальника местной службы безопасности?

Считаешь, я, как обо всем этом услышал, сразу к тебе кинулся, кандидатуру утверждать? Ага, сейчас! Сначала тоже не поверил, уперся даже, но меня они, «научники» наши, в смысле убедили. Причем, поверь, убедили совершенно неопровержимыми фактами. Так что это – единственный вариант. Ну, или шанс, формулировка не суть важна.

Если сейчас не сделаем, не решимся, может произойти нечто очень и очень плохое. Совсем плохое, Леша, и с нашей, так уж выходит, подачи! Уж не знаю, кто именно из нас недоглядел, но факт, как говорится, налицо. Я не в курсе, о чем они там, наверху, думают и к чему в итоге придут, но полагаю, Проект в самое же ближайшее время будет свернут, а любые темпоральные вмешательства запрещены, – он на миг замолчал, однако адмирал не спешил вступать в дискуссию, молча дожидаясь окончания монолога. – Если к тому времени вообще будет кому их запрещать…

– Да, они меня убедили! – неизвестно зачем, повторил он. – А насчет кандидатуры? У меня были на заметке еще двое парней, оба с уровнем в 94–95 процентов, но один сейчас на психореабилитации, а второй… второго, боюсь, придется списывать, поскольку спекся. Ты ж историю учил, помнишь, как предки говорили – «ангел пролетел»? Вот и Валерка, похоже, своего ангела увидел, а значит, пора ему уходить. Если сразу не застрелится и спиться не успеет, получит свои погоны без просветов и пойдет в академию, юных дарований в свет выводить. Так что не из кого выбирать.

– Не дави интеллектом, Сережа, не надо, – поморщился адмирал, решительно забирая из пепельницы сигарету и делая осторожную затяжку давно не курившего – точнее, давно завязавшего с этой пагубной привычкой – человека. – Если считаешь, что этот твой кандидат справится, значит, так тому и быть. И забери ты эту гадость, – он брезгливо бросил сигарету обратно в пепельницу, – знаешь ведь, что я табачный дым на дух не переношу!

– Ага, знаю, на дух не переносишь, – на полном серьезе кивнул собеседник, безжалостно туша сигарету в пепельнице и решительно поднимаясь из кресла: – Так разрешите идти, господин адмирал?

– Иди, – выдохнул Алексей Анатольевич. – Сообщишь, когда все будет готово. И знаешь что, Сережа? Надеюсь, что твои научники вместе со всеми их стратегическими суперкомпьютерами правы и мы успеем все исправить. Очень на это надеюсь. К слову, а они уверены, что подобное вообще возможно, создать матрицу с неограниченным сроком функционирования? Раньше, насколько помню, тридцать – тридцать пять суток считалось пределом? Плюс, собственно, оболочка – выдержит? Почти семьдесят лет в сумме все-таки… да, а к чему, кстати, такие сложности? Военные археологи какие-то, спецслужбы. Неужели нельзя подсадить матрицу непосредственно объекту?

– Ну, наши-то спецы в один голос гарантируют и полную сохранность матрицы, и абсолютную работоспособность носителя, а как оно будет на самом деле? – присаживаться снова собеседник не стал, нерешительно переступив с ноги на ногу. – Думаю, сие только самому Хроносу и известно. А насчет последнего вопроса? В том-то и дело, что подсадить матрицу сразу невозможно – чуть ли не впервые в истории Проекта не обнаружено ни одной точки пересечения, вообще ни одной, представляешь? И боюсь, это уже напрямую связано с нашим беглецом и вызванными им изменениями реальности. Вот и приходится идти, так сказать, окружным путем… успеть бы только им дойти.

– А что будет с этим парнем? После отправки матрицы, в смысле?

Несколько секунд названный Сережей офицер молчал, затем коротко пожал плечами:

– Да ничего с ним не будет. Получит своего невозвращенца, напьется с горя и станет дальше служить… если сможет. Тридцать три, ему тоже самое время уходить. А потом…

– Врешь, – опустив взгляд, негромко, но твердо прервал его адмирал, – врешь. А я этого не люблю. Повторить вопрос? И сядь обратно, не маячь.

– Не надо повторять, – контр-адмирал тяжело опустился в кресло, будто бы внезапно ставшее для него тесным. – Понимаешь, за все время существования Хроноса мы еще ни разу не решались на радикальное вмешательство в ход истории. А сейчас у нас просто нет другого выхода, иначе может исчезнуть весь наш мир, вообще все, что мы знаем, и…

– Сережа, что будет с парнем? – повысил голос Алексей Анатольевич. – Не заставляй меня напоминать о такой давным-давно между нами забытой глупости, как субординация, и требовать отвечать на вопрос старшего по званию!

Прежде чем ответить, собеседник вздохнул и снова вытащил из кармана кителя пачку сигарет, но курить не стал. И даже доставать из пачки сигарету не стал:

– Специалисты считают, что одновременное существование не ограниченной по сроку функционирования психоматрицы и ее исходника слишком опасно. Теоретически это может помешать выполнению задания. Поэтому в интересах всего человечества…

– Поэтому в интересах всего человечества гореть нам в аду, Сережа, и нам с тобой, и твоим спецам, – негромко пробормотал адмирал, еще ниже опуская голову. – В одном чане вариться будем; вариться и вечно слушать объяснения наших многомудрых научников о том, что опасно, а что нет. Ладно, иди.

– Леша, я…

– Иди, кому сказал, – по-прежнему не поднимая головы, перебил тот. – Знаешь, об одном сейчас жалею – о том, что согласился в этот Проект перейти. Сидел бы себе сейчас тихонько при штабе флота, через три года вышел на пенсию и никогда бы не узнал ни про твой «Хронос», будь он поскорее закрыт, ни про «интересы человечества». Которыми отчего-то очень любят прикрываться те, кто решает в очередной раз изменить судьбу этого самого человечества. Я ведь адмирала еще во время Первой Галактической получил, когда с банкирчиками из МФК[1]1
  МФК – Межпланетная финансовая корпорация, развязавшая первую в человеческой истории галактическую войну (см. роман «Код власти», изд. «Эксмо», 2010 год).


[Закрыть] воевал, – и, между прочим, горжусь этим. Боевое у меня звание, а не по выслуге лет. А сейчас? Впору самолично погоны сорвать… Считай, мое согласие ты получил, приказ оформишь позже, пришлешь с нарочным на подпись.

Адмирал неожиданно поднял опущенную седую голову, в упор взглянул на подчиненного:

– Иди, распоряжайся, спасай человечество. Это не моя война, но спорить не стану. Повторюсь, разве что: я очень надеюсь, что вы не ошибаетесь.

ГЛАВА 1

Молодой, но так и не успевший состариться город был мертв уже больше двадцати лет. По заросшим травой и кустарником улицам не ездили автомашины, во дворах школ и многоэтажек не играли дети, в пустых окнах домов не загорался вечерами свет, не играла музыка. Из предусмотренных проектом пятидесяти тысяч жителей ныне здесь обитало лишь несколько сержантов и прапоров-вэвэшников дежурной вахтовой смены, непонятно что и от кого охранявших, да бессчетное множество самого разнообразного зверья, от безобидных белок, одичавших кошек и лошадей до переселившихся из близлежащих лесов волков и диких кабанов.

Но истинным хозяином города, конечно же, был ветер. Вездесущий, всезнающий и всепонимающий, он изо всех сил пытался вдохнуть в него хоть какое-то подобие жизни. Сквозь давным-давно выбитые окна ветер врывался в пустые квартиры, аккуратно складывая в углах покинутых комнат пожелтевшие, свернувшиеся в трубочки фотографии, скрипел дверями рассохшихся от времени шкафов, трепал вылинявшие занавески, шелестел страницами чудом уцелевших газет и журналов. И, словно разуверившись в своих силах хоть на миг оживить навечно покинутые дома, тоскливо завывал в шахтах застывших между этажами лифтов. А затем, устав плакать над растворившимся в жарком радиоактивном мареве той давней весны прошлым, уносился прочь. Туда, где надгробным памятником возвышалась над городом уродливая пирамида Саркофага.

А ведь совсем недавно, всего каких-то два с небольшим десятилетия назад, это был не просто город-спутник могучей современной Станции, а построенный в одной отдельно взятой советской республике маленький социалистический рай. Город будущего, город детей и роз, город покорителей мирного атома. Высокие зарплаты, молодые – средний возраст под тридцать лет – жители, отдельная квартира у каждой семьи, практически нулевой уровень преступности, сосновый бор за городской чертой, полные продуктовые и промтоварные магазины.

Затем было преступно затянутое на целые сутки изгнание из рая, официально названное «временной эвакуацией в связи с неблагоприятной радиационной обстановкой». И взбесившиеся рентгенометры, насчитывающие тысячи микрорентген на крышах домов, и сотни – внутри квартир. И страшный термин «зона абсолютного отселения». И двадцать лет разрушения и звенящей пустоты. И сводящие с ума граффити на стенах брошенных домов – словно негативные отпечатки былой, доатомной, жизни. Фигурки детей, животных, раздирающие душу и сердце надписи…

Мирный атом нанес удар, оставивший после себя пятьдесят пять тысяч квадратных километров зараженной, непригодной к жизни земли; территорию, равную по площади территории современной Бельгии.

Припять.

Чернобыльская, имени Владимира Ильича Ленина, атомная электростанция.

Это случилось двадцать шестого апреля тысяча девятьсот восемьдесят шестого года.

Украина, город Припять, 2010 год

… – «Дмитрий Кольцов, собкор, Вадим Никонов, оператор». Журналисты, значит? – закончив изучать документы, не то спросил, не то просто констатировал факт охраняющий въезд в тридцатикилометровую зону немолодой, лет сорока с лишним прапорщик внутренних войск, возвращая молодым людям их редакционные и командировочные удостоверения, но заполненный типографский бланк списка на проход в Зону с размашистой резолюцией начальника спецкомендатуры по охране ЧАЭС оставил у себя.

– И чего вас всех сюда тянет? Снова в Припять, небось? Или на саму станцию? Впрочем, ладно. Пожалуйста, выйдите из машины. Мобильные телефоны, радиопередающие устройства, фото и видеокамеры предлагаю сдать сейчас. Вернем при выезде. Если найдем во время обыска, задержим за нарушение пропускного режима.

– Вот разрешение на провоз аппаратуры, – равнодушно пожал плечами один из парней, протягивая очередной подписанный бланк и послушно вылезая из машины. – А почему «снова»? – неожиданно переспросил он, обмениваясь быстрым взглядом с товарищем.

– Так и на прошлой моей вахте тоже приезжали. Те, правда, из другой газеты были и втроем, вместе с проводником из физзащиты в смысле, – охотно пояснил прапорщик, залезая в салон видавшего виды знакомого «уазика» с местными номерами. Досмотр оказался хоть и поверхностным, но достаточно тщательным – по крайней мере, начинку бардачка и карманов дверей вэвэшник проверил, да и под сиденья заглянул. И даже непонятно зачем понюхал содержимое лежащей между сиденьями бутылки с минералкой. Перебравшись на заднее сиденье, он заглянул в багажник и, видимо, удовлетворившись осмотром, молодцевато спрыгнул на дорогу. Закончив с салоном, прапорщик открыл капот, рассматривая двигатель. Не обнаружив и там ничего незаконного, он захлопнул крышку и, отряхнув руки, приветливо улыбнулся:

– Ну, и ладно, езжайте себе с Богом, чего там. На въезде в город еще один пост будет, привет ребятам от меня передайте, ладно?

– Да без проблем, передадим, – вежливо улыбнувшись, равнодушно пожал плечами журналист. – До свидания, товарищ прапорщик.

– И вам до свиданья, хлопцы. Только маленький совет: возвращайтесь до шести вечера, иначе потом будут проблемы – не выпустим, по инструкции не положено, придется в машине ночевать, – прапорщик отступил назад и поднял давно не крашенный красно-белый шлагбаум с проржавевшей табличкой, на которой еще можно было разобрать трафаретную надпись:

«СТIЙ, ЗАБОРОНЕНА ЗОНА! ПРЕД'ЯВI ПЕРЕПУСТКУ!»

Автомобиль миновал пропускной пункт и, быстро набрав скорость, помчался по вполне приличного качества асфальтовой дороге, явно уже не раз отремонтированной после того давнего и страшного апрельского дня. Часовой несколько секунд смотрел вслед, задумчиво хмурясь, затем пожал плечами, опустил шлагбаум и вытащил из кармана форменной куртки сигареты (курить в Зоне в принципе не рекомендовалось из-за повышенной радиации и положений Устава боевой службы спецчастей Внутренних войск, но этому правилу мало кто следовал). Закурив, он оперся на жалобно скрипнувший шлагбаум и пробормотал себе под нос:

– Ездят тут, снимают, статейки пишут. Делать им больше нечего, только лишние рентгены ловить! Молодые еще, дурные, все никак острых ощущений не нахватаются… – прапор раздраженно стряхнул пепел, снял с форменного ремня мотороловскую рацию и нажал тангету:

– Сто восьмой, я сто тринадцатый, прием! Пропущена автомашина «УАЗ», цвета хаки, местная, госномер Катерина, Христина, единица, семь, полста пять. На борту два журналиста: Дмитрий Кольцов и Вадим Никонов. Разрешение на аппаратуру есть. Цель прибытия: создание репортажа. Двигаются по направлению к сто десятому. Как принял? Прием.

Рация прошипела подтверждением и вернулась на свое место. Прапорщик пытался понять, что ему показалось странным в только что уехавших журналистах. И, как ни странно, понял: взгляды, которыми те обменивались, пока он их документы смотрел да салон досматривал. Очень такие серьезные взгляды, как-то не слишком свойственные ушлой и бесшабашной журналистской братии.

Последний раз он видел подобные лет двадцать назад, будучи еще молодым, только-только отслужившим срочную, курсантом Золочевской школы прапорщиков, случайно пересекшимся на загородном полигоне с гэбэшным спецназом. Те ребятки тоже так друг на друга смотрели, когда свои способности в рукопашке и стрельбе демонстрировали.

Вот, кстати, и еще одно наблюдение: никаких сумок с фотовидеоаппаратурой, которые представители СМИ почти всегда за собой таскают, в машине не было, а разрешение на провоз предъявили. Хотя, конечно, нынешние цифровые камеры свободно в кармане умещаются, но все-таки как-то оно все… странно.

Хмыкнув, вэвэшник выбросил сигарету и побрел в свой фургончик, стоящий на обочине рядом с недавно обновленным ярко-желтым щитом с правилами поведения в зараженной местности. С другой стороны, может, оно и странно, но ему-то какое дело? Документы он проверил, там все чин чинарем, да и шмон нормально произвел: с этими журналюгами глаз да глаз нужен! В принципе сегодня звонил начштаба, предупреждал об их приезде и приказал сделать все строго по инструкции, но и без особых перегибов. Читай – без тотального осмотра с инспектированием содержимого баков, проверки днища с помощью зеркал и личного досмотра металлодетектором. Да и машина знакомая, из ближайшего райцентра, ее всегда пресса для поездок арендует, ну а то, что ему взгляды не понравились?.. Так оно ему надо? За двадцать лет службы, знаете ли, всякого насмотрелся, так что ученый, спасибо! В чужие игры, особенно в те, где смежники из «конторы» участвуют, лезть себе дороже. А у него, между прочим, и семья в Запорожье, и внук недавно родился, и очередь на квартиру подошла. Да и пенсия, считай, уже в кармане. Так что, ну их на фиг, эти взгляды. Нет, станут ребятки назад ехать, он, конечно, еще разок на них осторожненько глянет, но это так, исключительно для себя, а не для, как говорится, протокола…

Реестровая запись 05-11008. Статус системы: бездействие / неактивна. Статус оболочки-носителя: зарядка 0 % / разряжен. Статус исходной матрицы: режим ожидания. Статус реципиента: нет данных / не обнаружен. Хронопривязка: нет данных / невозможна. Общее время ожидания: 69:02:14:08:38:44 ± 0,002 сек.

– Сейчас направо и на следующем перекрестке – налево, – сверившись с картой, самой обычной бумажной картой, расстеленной на коленях, а вовсе не новомодным GPS-навигатором, сообщил тот, кого давешний прапорщик назвал Дмитрием. – Там будет небольшая улочка и с правой стороны школа. Нам типа туда.

Водитель, согласно документам – между прочим, самым настоящим, так что вэвэшник не ошибся – значившийся оператором Вадимом Никоновым, послушно сбавил скорость, поворачивая направо по улице, заросшей высокой, в пояс травой, пробивающейся сквозь давным-давно растрескавшийся асфальт. Кое-где дорогу преграждали кусты и даже самые настоящие деревья, успевшие вымахать на десяток метров: подстегнутая радиацией природа за двадцать с небольшим лет сумела отвоевать у города большую часть его территории.

Стоящие вдоль улиц дома, почти невидимые за кронами разросшихся деревьев, провожали автомобиль мрачными взглядами пустых глазниц-окон. Вообще, город, который оба они раньше видели только лишь на фотографиях в Интернете, производил двоякое впечатление. С одной стороны, это был даже не оставленный людьми, а именно окончательно мертвый город, город-призрак, каждый квартал и каждое здание которого, казалось, еще два десятилетия назад навечно пропитались духом какой-то фатальной, ощущаемой каждой фиброй души безысходности, а с другой?

С другой стороны – вернее, по другую сторону – стояла как раз эта самая природа, день за днем и год за годом доказывающая, что жизнь еще далеко не окончена; что она просто не может окончиться и будет продолжаться. Продолжаться, несмотря на все вместе взятые техногенные катастрофы, загрязнение окружающей среды и прочие самоубийственные старания неугомонного и глупого человечества.

– Заснул, коллега? – прервал размышления Вадима спокойно-скептический голос напарника. – Давай налево и вон там тормози. Приехали.

– Не заснул. Даю, – буркнул Никонов, аккуратно припарковывая «УАЗ» возле бровки того, что двадцать лет назад было тротуаром. Из высокого, под два метра, куста шиповника торчал покосившийся проржавевший знак «Осторожно, дети». Следов пешеходной зебры, ясное дело, не осталось и в помине, почти весь прилегающий к школьному забору асфальт скрыла густая изумрудно-зеленая трава. Буйная растительность надежно укрыла машину от посторонних взглядов, так что «корреспонденты» могли не бояться привлечь внимание мобильных патрулей, буде таковые появятся.

Несколько секунд молодые люди сидели молча, вслушиваясь в нарушаемую лишь потрескиванием остывающего мотора тишину, затем Кольцов отложил в сторону карту и повернулся к товарищу:

– Ну, что, пошли? Или перекурим сначала?

– Давай перекурим, – неуверенно согласился Вадим. – Неуютно мне здесь как-то. А тебе разве… твою мать! – дернулся он, когда на капот со стуком приземлилась крупная непуганая белка, с интересом воззрившаяся на людей сквозь запыленное лобовое стекло.

– Ну, давай перекурим, – улыбнулся Кольцов, краем глаза продолжая наблюдать за любопытным зверьком. – Держи, – он протянул товарищу пачку сигарет.

– И знаешь, что? Кончай дергаться, – Дмитрий кивнул на лежащий между сиденьями бытовой дозиметр «Белла». – Ничего тут страшного нет. Фон, конечно, немного повышен, да и это все, – он неопределенно покрутил головой, подразумевая окружающий их город, – тоже на нервы действует, но, с другой стороны, сейчас заберем контейнер и еще до темноты будем уже далеко-далеко отсюда. Успокоился?