Текст книги "Хозяин. Сталин и утверждение сталинской диктатуры"

Автор книги: Олег Хлевнюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 35 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Сталкиваясь с острыми продовольственными проблемами накануне сбора нового урожая, Сталин решил готовиться к решительным действиям во время предстоящих хлебозаготовок. 7 июля 1932 г. Политбюро по настоянию Сталина приняло решение о фактическом повышении планов, установив высокие задания по изъятию гарнцевого сбора. Хлебозаготовительный план 1932 г. был доведен до уровня, почти равного нереальному и невыполненному плану 1931 г. Кроме того, по настоянию того же Сталина Политбюро приняло решение, еще более усугублявшее ситуацию. При доведении плана до районов и колхозов применялась «страховая надбавка» в 4–5% для обеспечения выполнения планов областью в целом[286]286
  Там же. С. 179; РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 891. Л. 56–57. Davies R. W., Wheatcroft S. G. The Years of Hunger. P. 139–140.


[Закрыть]. Все вместе это означало, что в реальности, дойдя до отдельного колхоза, план во многих случаях был выше, чем виды на урожай. Для крестьян это означало неизбежный голод после заготовок, независимо от того, насколько старательно они собирали бы урожай. Недоверие деревни к государству достигло крайних пределов.

Все эти маневры свидетельствовали о том, что Сталин отказался воспользоваться таким эффективным средством стимулирования хлебозаготовок, как фиксированный на разумном уровне налог. Забегая вперед, можно отметить, что, уступая обстоятельствам, правительство с конца лета 1932 г. постепенно снижало планы хлебозаготовок для колхозов и крестьян и довело их с 18,1 млн тонн в мае 1932 г. до 15,5 млн тонн в январе 1933 г. (фактически было заготовлено 14,9 млн тонн)[287]287
  Davies R.W. Wheatcroft S.G. The Years of Hunger. P478.


[Закрыть]. Если бы задание в 15 млн тонн было установлено с самого начала и быстро доведено до мест с обещанием не превышать установленные планы, ситуация в деревне, несомненно, была бы более благоприятной. Избранный Сталиным путь – попытка обмануть крестьян при помощи подтасовки цифр и постепенное, под напором обстоятельств, сокращение планов – лишь ухудшали положение. На примере Украины механизм этих антистимулов объяснял в своем письме Сталину 27 декабря 1932 г. секретарь ЦК КП(б) Украины М. М. Хатаевич: «[…] План хлебозаготовок в 425 млн пудов, которые вначале получила Украина (после снижения в конце 1932 г. – 315 млн. – О.Х.), не содействовал созданию должной мобилизованности в борьбе за хлеб. Многие работники, формально приняв этот план, в душе были уверены в его невыполнимости и на деле не дрались ни за какой план. Если бы Украина в самом начале получила план миллионов 350 пудов […], то сейчас было бы заготовлено, во всяком случае, не меньше, а, может быть, и больше всего того количества хлеба, которое нам следует сдать по ныне действующему уменьшенному плану хлебозаготовок»[288]288
  Голод в СССР. 1930–1934. С. 223.


[Закрыть]. В общем, как отмечает В. В. Кондрашин, «если бы сталинское руководство приняло во внимание быстро распространяющиеся панические настроения в деревне в связи с голодом на Украине и установило более разумные планы хлебозаготовок, то тогда бы удалось избежать огромных потерь зерна при уборке урожая […]»[289]289
  Кондрашин В. В. Голод 1932–1933 гг. С. 352.


[Закрыть].

Все перечисленные факты свидетельствовали о том, что в период нарастания кризиса вполне наметилась, хотя и не получила развития, своеобразная программа «мягкого» преодоления противоречий «большого скачка». Ее составляющими было снижение темпов роста промышленного производства и уровня капитальных вложений; сокращение импорта промышленных товаров при некотором увеличении ввоза продовольствия; замена экспорта падающего в цене зерна некоторыми другими товарами; уменьшение планов хлебозаготовок и введение для крестьян и колхозов фиксированного налога. Однако эти меры, даже если они претворялись в жизнь, были непоследовательными и запоздалыми. Всерьез этот курс начал претворятся в жизнь уже после того, как голод унес миллионы жизней, и дальнейшее продолжение прежней политики было просто невозможно.

Игнорируя экономические рычаги воздействия на ситуацию, Сталин, как обычно, искал выход в ужесточении административных мер и репрессий. Для того чтобы заставить руководителей регионов обеспечить высокие хлебозаготовительные планы любой ценой, Сталин предложил созвать в конце июня 1932 г. в Москве совещание партийных секретарей и председателей СНК и исполкомов всех хлебопроизводящих республик, краев и областей. На совещании, которое состоялось 28 июня, региональные руководители, предприняв последние попытки убедить центр снизить планы заготовок, получили категорический приказ: безусловное выполнение установленных заданий[290]290
  Сталин и Каганович. Переписка. С. 179–180,208.


[Закрыть]. В начале июля Сталин в письме Кагановичу и Молотову предложил обдумать вопрос о снятии с должностей руководителей Украины – Чубаря и Косиора. Он также потребовал, чтобы Каганович и Молотов выехали на Украину в связи с предстоящей республиканской партийной конференцией. Перед ними Сталин поставил задачу: «Переломить настроение работников, изолировать плаксивых и гнилых дипломатов (невзирая на лица!) и обеспечить подлинно большевистские решения конференции»[291]291
  Там же. С. 210.


[Закрыть]. В переводе на обычный язык это означало заставить украинских функционеров принять к беспрекословному исполнению и публично поддержать высокие задания по хлебу. Молотов и Каганович выполнили это задание.

11 августа в письме Кагановичу Сталин вновь поставил вопрос о необходимости замены руководящей верхушки Украины – Косиора и Чубаря. Вместо Косиора он предложил направить в республику самого Кагановича[292]292
  Там же. С. 273–274.


[Закрыть]. Хотя, поразмыслив, Сталин отказался от этого плана, в последующие месяцы на Украине все-таки были произведены существенные кадровые перестановки, о которых будет сказано далее. В августе же, по мере того как выявлялось критическое положение с хлебозаготовками на Северном Кавказе, Сталин резко ужесточил отношение к своему недавнему любимцу – секретарю Северо-Кавказского крайкома Б. П. Шеболдаеву. Сталин потребовал подвергнуть Северно-Кавказское руководство публичной критике в «Правде», а сам послал Шеболдаеву достаточно резкую телеграмму по поводу заготовок[293]293
  Там же. С. 288, 294–295.


[Закрыть].

Требуя от региональных руководителей безусловного проведения продразверстки, Сталин вооружал их дополнительными средствами для борьбы с крестьянством. По его инициативе 7 августа 1932 г. был принят чрезвычайно жестокий закон, предусматривающий расстрел или десятилетний срок заключения за хищения государственной собственности[294]294
  Зеленин И. Е. «Закон о пяти колосках»: разработка и осуществление // Вопросы истории. 1998. № 1. С. 121.


[Закрыть]. Этот знаменитый закон получил название «о пяти колосках», так как многие из осужденных по нему были голодающими крестьянами, срезавшими колоски на колхозных полях. В значительной мере именно он стал правовой базой для репрессий против крестьян и низовых работников в период голодных заготовок и символом политики сталинской власти в условиях кризиса.

* * *

Провал политики «большого скачка» и особенно опыт 1931 г. ясно показывали, что срочное изменение курса является насущной задачей, единственным способом если не предотвратить, то смягчить кризис. Проблема заключалась, однако, в том, что система высшей власти, созданная на волне скачка, не обеспечивала адекватную реакцию на кризисные явления. Нацеленная на осуществление форсированной индустриализации и коллективизации любой ценой, эта система отторгала любые корректировки курса вплоть до того последнего момента, когда последствия кризиса становились необратимыми. В решающей мере эти свойства системы высшего руководства определялись личными качествами и установками создателя системы Сталина, получившего после разгрома оппозиций почти неограниченные полномочия. Политическая гибкость Сталина имела характер «кризисного прагматизма», была ограниченной и непоследовательной.

* * *

С точки зрения соотношения влияния между Сталиным и Политбюро как коллективным органом руководства система высшей власти, сложившаяся в начале 1930-х годов, может быть охарактеризована как система смешанного типа. В ней соединялись несколько разнонаправленных тенденций. Политбюро все еще действовало достаточно активно, с соблюдением формальных процедур. Вместе с тем расширялась практика принятия опросных решений и проведения узких совещаний у Сталина. Члены Политбюро сохраняли определенное политико-административное влияние, свидетельством чего была целая серия демонстративных заявлений об отставках и конфликтов между Сталиным и его соратниками. Однако Сталин, как правило, добивался проведения своих решений, удерживая инициативу по всем принципиальным вопросам. Глубокий социально-экономический кризис и нараставший голод в определенной мере ослабляли позиции Сталина. В то же время угроза, нависшая над режимом, способствовала дальнейшей консолидации членов Политбюро вокруг Сталина.

Архивные документы не подтверждают версии о наличии в Политбюро каких-либо группировок, сложившихся на основе разных подходов к текущей политике и боровшихся за влияние на Сталина. Зафиксированные в документах многочисленные конфликты в высших эшелонах власти возникали на почве межведомственных противоречий. В связи с этим между членами Политбюро действительно возникали определенные неформальные союзы, которые, однако, не вписываются в схему фракций «умеренных» и «радикалов». Непосредственными причинами конфликтов были распределение финансовых и иных ресурсов, критика в адрес ведомств со стороны контролирующих организаций или печати, кадровые перемещения и т. д. Члены Политбюро, возглавлявшие определенные ведомства, считали своим неотъемлемым правом самостоятельно распоряжаться в своей «вотчине».

С точки зрения воздействия на соотношение сил в Политбюро ведомственные конфликты играли двоякую роль. С одной стороны, они были оружием, при помощи которого члены Политбюро отстаивали неприкосновенность сферы своего влияния и остатков «коллективного руководства». С другой стороны, такие конфликты усиливали разобщенность Политбюро и позволяли Сталину играть роль арбитра. Используя реальные проблемы, вызываемые ведомственным эгоизмом, Сталин (главный виновник политики скачков и вызываемой ею агрессивности ведомств) в ряде случаев активно разыгрывал «антибюрократическую» карту. Резкая критика ведомств и их руководителей за «антигосударственные» действия была для Сталина удобным методом контроля как за членами Политбюро, так и за процессом принятия решений в целом. Все как «реформаторские», так и репрессивные начинания, судя по документам, исходили либо от самого Сталина, либо были результатом согласованной позиции Политбюро.(

Глава 3
ГОЛОД. 1932–1933 гг

Страшный голод, пик которого пришелся на рубеж 1932–1933 гг., деградация сельского хозяйства, провал планов форсированной индустриализации, нарастание социальной напряженности ставили под вопрос жизнеспособность режима и политическую состоятельность самого Сталина. Ответом Сталина и его соратников на нарастание кризиса было усиление террора вплоть до того критического уровня, когда последствия государственного насилия стали угрожать самим основам системы. Реквизиции продовольствия в голодающей деревне вызвали многомиллионные жертвы, но все равно не дали государству того количества хлеба, на которое оно рассчитывало. Победа, одержанная в войне с крестьянством, оставляла неразрешенной ключевую проблему: обеспечение минимальной эффективности колхозного производства и предотвращение постоянных повторений голода. Массовые репрессии вызвали дезорганизацию и хаос в карательной системе. Кризис выявил пределы форсированной индустриализации и продразверстки в деревне, заставлял задуматься о смене курса даже самых ярых его приверженцев по главе со Сталиным.

Несмотря на критичность ситуации, Сталин не сталкивался с серьезными вызовами в руководящей верхушке партии-государства. Сталинские соратники, в полной мере разделявшие ответственность за голод и разруху, предпочитали тактику сплочения вокруг вождя. Отдельные колебания и минимальные разногласия в Политбюро не имели принципиального значения. Дополнительным фактором этой консолидации служили показательные кампании против инакомыслящих в партии. В годы кризиса окончательно утвердился тот механизм принятия государственных решений, который начал складываться в контексте политики «большого скачка».

Реквизиции и государственная помощь

В силу прежде всего политических причин проблемы голода 1932–1933 гг. в последние годы стали предметом разногласий между историками. Исходной точкой споров являются несколько очевидных и общепризнанных фактов. Во-первых, в результате хлебозаготовок 1932 г. основные сельскохозяйственные районы страны поразил жесточайший голод, который продолжался до нового урожая. Во-вторых, причиной этого голода были не природные катаклизмы, а целенаправленные действия сталинского руководства, жесткой рукой, невзирая на миллионные жертвы, изымавшего из деревни последние ресурсы. В-третьих, голодающему крестьянству практически не оказывалась государственная помощь, являвшаяся обычным способом смягчения голода в истории досоветского и начального советского периода. В-четвертых, основная часть голодающих районов (прежде всего Украина и Северный Кавказ) были окружены полицейскими кордонами, не допускавшими выезд крестьян в более благополучные области, что вело к еще большему увеличению смертности. Все это позволяет историкам утверждать, что голод имел рукотворный, искусственный характер. И в этом пункте мы вновь упираемся в проблему мотивов и логики действий высшего руководства страны, прежде всего Сталина.

Первое серьезное исследование проблемы голода 1930-х годов было проведено Р. Конквестом, книга которого «Жатва скорби»[295]295
  Интересный критический разбор книги Конквеста, включая оценку источников, на которых она построена, см.: Мерль Ш. Голод 1932–1933 годов – геноцид украинцев для осуществления политики русификации? // Отечественная история. 1995. № 1. С. 49–61.


[Закрыть], как и другие работы этого выдающегося историка, вызвала огромный интерес и споры. Блестяще написанное исследование основывалось на доступных в то время материалах – в основном свидетельствах советских граждан, переживших голод, и иностранных наблюдателей, волею случая оказавшихся в СССР. Концепция Конквеста исходила из того, что голод 1932–1933 гг. был прежде всего голодом-геноцидом, намеренным уничтожением украинского крестьянства на Украине и Северном Кавказе. Таким кровавым способом, считал Конквест, Сталин укреплял свою диктатуру, в частности, подавлял особо опасное для режима противостояние Украины политике большевиков и ее стремление к самостоятельности. Было бы неправильно списывать такие трактовки только на счет политической ангажированности. Картина, открывавшаяся перед глазами западных историков в результате изучения источников, действительно была ужасной. Сотни, тысячи свидетелей утверждали, что голод был вызван тем, что государственные уполномоченные забирали весь хлеб до последнего зерна, а специальные команды не выпускали крестьян из обреченных на голод деревень. С этими свидетельствами невозможно было не считаться.

После распада СССР теория антиукраинского голода-геноцида получила широкое распространение и стала частью государственной идеологии независимой Украины. Пользуясь широкой поддержкой со стороны государства, украинские историки сумели создать ряд важных трудов по истории голода, а главное – ввести в оборот значительный комплекс документальных материалов[296]296
  См., например, обобщающий коллективный труд украинских историков: Голод 1932–1933 рок1в в Украпп: причини та наслщки. Кшв. 2003.


[Закрыть]. Российские историки, в своем большинстве отвергающие теорию антиукраинского голода-геноцида, доказывают, что эта трагедия имела общесоюзный характер и затронула почти все народы СССР. Однако достижения российских историков в изучении этой проблемы и выявлении новых документальных источников пока выглядят достаточно скромно. Усилий историков-аграрников, объединявшихся вокруг патриархов этого направления В. П. Данилова, И. Е. Зеленина, Н. А. Ивницкого, оказалось недостаточно. Работы представителей этого кружка, таких, как пензенский профессор В. В. Кондрашин, автор самой полной и значительной работы по истории голода в российских регионах, чрезвычайно важны, но немногочисленны[297]297
  Подробный историографический обзор см.: Кондрашин В. В. Голод 1932–1933 годов: Трагедия российской деревни. М., 2008. С. 10–35.


[Закрыть]. Дефицит комплексных исследований голода, а также его политической составляющей не позволяют восполнить также всевозможные бюрократические запреты на доступ к российским архивам.

В любом случае дискуссии, несмотря на их политический подтекст, способствовали развитию научной историографии проблемы. В целом преодоленными можно считать упрощенные трактовки причин голода, исходившие из того, что голод был организован на основе прямого приказа из Москвы и что сталинское государство располагало значительными запасами хлеба для предотвращения голода. Один из инициаторов изучения проблемы Р. Конквест в письме авторам новейшей книги о голоде Р. У. Дэвису и С. Виткрофту в сентябре 2003 г. писал, что он никогда не полагал, что «Сталин преднамеренно вызвал голод 1933 г. Нет. Я доказывал, что в условиях неминуемого голода, имея возможность предотвратить его, он следовал “советским интересам” вместо того, чтобы прежде накормить голодающих.

Таким образом, сознательно поощрял голод»[298]298
  Davies R. W., Wheatcroft S. G. The Years of Hunger: Soviet Agriculture, 1931–1933. Basingstoke, 2004. P. 441.


[Закрыть]. По мнению итальянского историка А. Грациози, выступившего с интересной и стимулирующей дискуссию статьей, столкнувшись с проблемой голода, во многом неожиданного для сталинского руководства следствия коллективизации, Сталин и его окружение на определенном этапе решили использовать эту ситуацию для реализации целей укрепления диктатуры. Подавление Украины путем продолжения и интенсификации реквизиций продовольствия было важнейшей задачей этой политики. Момент смены курса, как считает Грациози, наступил осенью 1932 г., когда в Москве приняли решение «придать голоду в определенных республиках и регионах “плановый” характер (решение, которое современные историки иногда ошибочно считают принятым еще до 1932 г.)». Таким образом, общесоюзный голод 1931–1933 гг. с определенного момента превратился на Украине и Северном Кавказе в голодомор, осознанную и спланированную политику террора голодом[299]299
  Грациози А. Великая крестьянская война в СССР. Большевики и крестьяне. 1917–1933. М., 2008. С. 66–90.


[Закрыть].

В ином направлении развивается изучение голода, который охватил в 1931–1933 гг. Казахстан. По количеству жертв в процентом соотношении к численности населения голод в этой республике был самым значительным на территории СССР. Однако, насколько мне известно, никто из историков не ставит вопрос о голоде-геноциде в Казахстане. Важные исследования, проведенные в последние годы, описывают казахский голод как результат насильственной коллективизации и перевода на оседлый образ жизни животноводов-кочевников. Это вызвало массовую гибель скота. Важную роль, как и повсюду, играли непомерные государственные хлебозаготовки, лишавшие кочевников-животноводов, полностью зависевших от закупок хлеба, существенной части продовольственных ресурсов[300]300
  См.: Абылхожин Ж.Б., Козыбаев М.К., Татимов М.Б. Казахстанская трагедия // Вопросы истории. 1989. № 7. С. 55–71; Алланиязов Т.К. Коллективизация по-карсакпайски. 192801933. Алмааты, 2001; Pianciola N. Famine in Steppe. The Collectivization of Agriculture and Kazak Herdsmen, 1928–1934 // Cahiers du Monde russe, 45/1-2(2004). P. 137–192.


[Закрыть].

Существенным событием в историографии голода 1930-х годов был выход в 2004 г. книги одного из самых известных и заслуженных историков советской экономики Р. У. Дэвиса из Великобритании и его коллеги из Австралии, специалиста по статистике и демографии С. Виткрофта[301]301
  Davies R. W., Wheatcroft S. G. The Years of Hunger.


[Закрыть]. Это – фундаментальное обобщающее исследование сельского хозяйства и голода начала 1930-х годов, отражающее уровень сегодняшних знаний о советской аграрной экономике этого периода. В работе Дэвиса и Виткрофта содержатся многие принципиально важные сведения и цифры. Вместе с тем книга вызвала дискуссию на Западе, которая (как и сама книга), к сожалению, остались незамеченными и в России, и на Украине. В основном спор шел о политических аспектах проблемы голода[302]302
  Ellman M. The Role of Leadership Perceptions and of Intent in the Soviet Famine of 1931–1934 // Europe-Asia Studies. Vol. 57, № 6 (September, 2005); Davies R. W., Wheatcroft S. G. Stalin and the Soviet Famine of 1932–1933 – A Replay to Ellman // Europe-Asia Studies. Vol. 58, № 4 (June, 2006); Ellman M. Stalin and the Soviet Famine of 1932–1933 Revisited // Europe-Asia Studies. Vol. 59, № 4 (June, 2007); H. Kuromiya. The Soviet Famine of 1932–1933 Reconsidered // Europe-Asia Studies. Vol. 60. № 4 (June 2008).


[Закрыть]. В дальнейшем изложении я буду использовать положения перечисленных публикаций в той мере, в какой они касаются основного предмета данной книги – изучения механизмов принятия решений и роли Сталина в трагических событиях 1932–1933 гг.

Общая картина эскалации голода и факторы этой эскалации вполне изучены. Разрушение наиболее жизнеспособных крестьянских хозяйств и создание вместо них низкоэффективных колхозов, государственные реквизиции не только излишков продукции, но значительной части основных фондов вели к сокращению посевных площадей, катастрофическому сокращению поголовья скота, падению агрокультуры. Основой этого быстро нараставшего кризиса и его основным результатом было невероятное ослабление трудового потенциала деревни. Голодные и ограбленные государством крестьяне бежали из деревень в города и на стройки. Те, кто оставался, не хотели и часто не могли работать в колхозах. Высшей точки этот кризис достиг в период хлебозаготовительной кампании осени-зимы 1932–1933 гг. Хотя новый урожай, как обычно, принес некоторое облегчение, он не мог успокоить крестьян, с самого начала получивших невыполнимые планы заготовок. Осознавая угрозу распространения и усиления уже начавшегося голода, крестьяне искали способы самостоятельного спасения, отказываясь работать на государство. Урожай 1932 г., средний в силу природных причин, собирался с огромными потерями. Хлеба становилось все меньше. Руководствуясь естественным стремлением не допустить повторения голода, как крестьяне, так и низовые работники пытались создать страховые запасы и всячески саботировали вывоз хлеба в счет заготовок. Заготовки в июле и августе существенно отставали от планов. После значительного нажима из центра в сентябре план был почти выполнен. Однако это были последние возможности деградирующей деревни. Октябрь ознаменовался провалом. Месячный план по СССР был выполнен на 57 %. Основные житницы, Украина и Северный Кавказ, дали примерно треть месячного плана. Годовой план заготовок на 25 октября по Украине был выполнен всего на 39 %[303]303
  Davies R. W., Wheatcroft S. G. The Years of Hunger. P. 170–171, 469. Командиры большого голода. Поездки В. Молотова и Л. Кагановича в Украину и на Северный Кавказ. 1932–1933 гг. / Сост. В. Васильев, Ю. Шаповал. Киев, 2001. С. 104.


[Закрыть].

В первую половину осени, возможно, под влиянием относительно успешных заготовок в сентябре Сталин колебался и выжидал. Так и не решившись (или не желая) сменить целиком украинскую верхушку, Сталин 16 сентября и 1 октября 1932 г. провел через Политбюро решения о назначении на Украину двух новых работников. Заместитель председателя ОГПУ СССР И. А. Акулов был направлен первым секретарем ключевого Донецкого обкома партии, а энергичный и жесткий первый секретарь Средне-Волжского обкома М. М. Хатае-вич получил пост второго секретаря ЦК компартии Украины. Хата-евичу явно отводилась роль чрезвычайного комиссара по хлебозаготовкам[304]304
  Командиры большого голода. С. 104.


[Закрыть].

Однако кадровые перестановки не решали коренной проблемы, вызвавшей кризис. Вполне осведомленное о невыполнимости планов и нарастании голода, сталинское руководство продолжало политику маневров и некоторых уступок. В сентябре-ноябре планы заготовок были уменьшены для вымиравшего от голода Казахстана, а также для Северного Кавказа, Украины и в меньшей степени для Нижней Волги. В результате план заготовок хлеба по крестьянскому сектору (колхозы и единоличники) по сравнению с августом к концу ноября снизился с 17,4 до 15,6 млн тонн[305]305
  Davies R. W Wheatcroft S. G. The Years of Hunger. P. 184, 478.


[Закрыть]. Однако эти вновь сильно запоздавшие решения уже не могли оказать серьезное воздействие на противостояние государства и крестьянства.

На самом деле Сталин и его окружение определенно не рассчитывали на возможность достижения компромисса с крестьянством. Основная ставка делалась на насильственные методы продразверстки. Об этом свидетельствовал и опыт предшествующих лет, и отмеченные в предыдущей главе половинчатые и лживые по своей сути попытки воздействовать на крестьян весной и летом 1932 г. Ноябрь 1932 г. можно считать временем окончательного и неприкрытого поворота исключительно к методам продразверстки и начала полномасштабной войны против крестьян. Организаторами этого решающего наступления в деревне были чрезвычайные московские комиссии, отправленные в ноябре-декабре в основные зерновые районы – на Северный Кавказ (под руководством Кагановича), Украину (под руководством Молотова, а затем Кагановича), в Поволжье (под руководством Постышева).

Высказывания сталинских эмиссаров и характер решений, принятых под их надзором, нацеливали на резкое ужесточение политики в деревне. Признавая «некоторое снижение урожайности» по природным причинам, московские лидеры утверждали, что местные работники ошибочно полагали, что «хлеба нет» и на основании этого фактически прекратили борьбу за заготовки. Это привело к усилению саботажа. Как минимум 40 %, а то и половина хлеба была разворована. Задача таким образом состояла теперь в том, чтобы выявить путем обысков этот хлеб и забрать его для государства. Борьба, заявляли Молотов и Каганович, будет напряженной, с большими жертвами[306]306
  Командиры большого голода. С. 279–280; Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание. 1927–1939: Документы и материалы: В 5 т. Т. 3. Конец 1930–1933 / Под ред. В. Данилова, Р. Маннинг, Л. Виолы. М., 2001. С. 541–547.


[Закрыть].

Не сидел без дела и оставшийся в Москве Сталин. Он внимательно следил за цифрами хлебозаготовок и определял направления карательных акций. 29 ноября 1932 г. Сталин направил полномочным представителям ОГПУ Украины, Северного Кавказа, Средне-Волжского, Нижне-Волжского, Западно-Сибирского краев, Уральской, Западной и Московской областей (копии руководителям ОГПУ Менжинскому, Ягоде и Прокофьеву) телеграмму, в которой требовал высылать в секретный отдел ЦК копии допросов и сообщения по делам о саботаже хлебозаготовок, вредительстве и хищениях в колхозах и совхозах, которые «представляют интерес с точки зрения извлечения поучительных выводов»[307]307
  РГАСПИ. Ф.558. Оп. 11. Д. 45. Л. 62.


[Закрыть]. Такие указания резко активизировали карательные акции органов ОГПУ в связи с хлебозаготовками.

Первые сведения, поступившие в ответ на приказ Сталина, касались не только рядовых «кулаков» и «вредителей», но и руководителей колхозов и районного аппарата[308]308
  См. например, первую информационную справку полномочного представителя ОГПУ по Уралу от 8 декабря 1932 г.: Трагедия советской деревни. Т. 3. С. 566–567.


[Закрыть]. Именно по этому каналу, от председателя ГПУ Украины Реденса, в секретный отдел ЦК ВКП(б) попали материалы о руководителях Ореховского района Днепропетровской области, которые якобы давали указания колхозам не выполнять план хлебозаготовок[309]309
  Голод 1932–1933 роив в УкраКш: причини та наслщки. С. 622.


[Закрыть]. Сталин решил сделать «Ореховское дело» показательным и распорядился разослать эти материалы широкому кругу партийно-государственных руководителей вплоть до председателей районных исполкомов. В сопроводительном письме, подписанном Сталиным, говорилось, что преступления ореховских руководителей «являются характерными для значительной части районов Советского Союза» и «лишний раз показывают, что организаторами саботажа являются в большинстве случаев “коммунисты”, т. е. люди, имеющие в кармане партбилет, но давно уже переродившиеся и порвавшие на деле с партией». Сталин требовал арестовать руководителей Ореховского района и «дать им от 5 до 10 лет тюремного заключения каждому»[310]310
  Лубянка. Сталин и ВЧК-ГПУ-ОГПУ-НКВД. Январь 1922 – декабрь 1936 / Сост. В. Н. Хаустов, В. П. Наумов, Н. С. Плотникова. М., 2003. С. 344–355.


[Закрыть].

Следствием нажима со стороны Москвы и ее уполномоченных в основных сельскохозяйственных районах под лозунгом возвращения «разворованного» государственного зерна началась тотальная реквизиция последних ресурсов, включая семенные фонды и личные продовольтственные запасы крестьян, в том числе законно полученные на трудодни. Власти фактически действовали как шайка разбойников, которая вторглась в чужую страну. Многочисленные документы, которые открылись в последние годы, рисуют ужасную картину насилия над деревней. Крестьян арестовывали и отправляли в ссылку, в ряде случаев, как на Северном Кавказе, целыми станицами. У голодавших крестьян отбирали последнее имущество и выгоняли из домов. Особый интерес команды мародеров, состоявшие из местных чиновников и активистов, прибывавших из городов, проявляли к скрытым запасам – так называемым «ямам», куда крестьяне, следуя вековым традициям страховки от голода, закладывали зерно. Для того чтобы заставить голодных людей указать на «ямы» и другие запасы (что фактически означало обречь свою семью на смерть), применялись самые жестокие методы. О том, как э го происходило в станице Вешенская на Северном Кавказе, Сталину подробно сообщал М. А. Шолохов в письме от 4 апреля 1933 г.: «Было официально и строжайше воспрещено остальным колхозникам пускать в свои дома ночевать или греться выселенных (не выполнивших задания по хлебосдаче. – О. X). Им надлежало жить в сараях, в погребах, на улицах, в садах. Население было предупреждено: кто пустит выселенную семью – будет сам выселен с семьей […] 1090 семей при 20-градусном морозе изо дня в день круглые сутки жили на улице. Днем, как тени, слонялись около своих замкнутых домов, а по ночам искали убежища от холода в сараях […] Председатели сельских советов и секретари ячеек посылали по улицам патрули, которые шарили по сараям и выгоняли семьи выкинутых из домов колхозников на улицы. Я видел такое, чего нельзя забыть до смерти […] Ночью, на лютом ветру, на морозе, когда даже собаки прячутся от холода, семьи выкинутых из домов жгли на проулках костры и сидели возле огня. Детей заворачивали в лохмотья и клали на оттаявшую от огня землю. Сплошной детский крик стоял над проулками […] В Базковском колхозе выселили женщину с грудным ребенком. Всю ночь ходила она по хутору и просила, чтобы ее пустили с ребенком погреться. Не пустили […] Под утро ребенок замерз на руках у матери […]». Подробно описывал Шолохов другие «методы», которые применялись для выколачивания хлеба, – массовые избиения, сажание голыми зимой в холодные амбары, инсценировки расстрелов, прижигание раскаленным железом, подвешивание за шею и допросы полузадушенных людей и т. д.[311]311
  Писатель и вождь. Переписка М. А. Шолохова с И. В. Сталиным. 1931–1950 годы / Сост. Ю. Мурин. М., 1997. С. 28–58.


[Закрыть]

Тотальные реквизиции хлеба и другого продовольствия в деревне были главной причиной резкого усиления голода. Хотя в той или иной степени голодало или испытывало серьезные продовольственные трудности население всех частей страны, в наибольшей степени голод поразил регионы, население которых составляло более 70 млн человек из 160 млн общего населения СССР[312]312
  Davies R.W Wheatcroft S. G. The Years of Hunger. P. 411.


[Закрыть]. Общее количество жертв голода не поддается сколько-нибудь точному определению, в том числе потому, что сталинское руководство делало все возможное для сокрытия истинных масштабов трагедии. Современные оценки жертв голода имеют разброс от 5 до 8 млн человек[313]313
  Там же. P. 412–415.


[Закрыть]. Даже самые низкие цифры огромны. При этом невозможно подсчитать, например, сколько людей в результате голода перенесли тяжелейшие заболевания, остались инвалидами и умерли несколько лет спустя после того, как сам голод прекратился. От голода люди теряли человеческий облик. Родители выгоняли детей на улицу или отвозили на ближайшие железнодорожные станции и бросали там. Это явление было характерно для всех голодающих районов. Широкое распространение оно получило, в частности, в Казахстане, несколько лет страдавшем от страшного голода. «Многие кочевники бросают детей на произвол судьбы, – сообщал, например, Сталину в марте 1933 г. заместитель председателя СНК РСФСР Т. Р. Рыскулов. – […] Массы беспризорных детей скапливаются по городам и станциям железных дорог в Казахстане. Казашки приносят и бросают детей перед учреждениями и домами. Казахские органы еще в конце 1932 г. официально сообщали о неустроенных еще 50 тыс. казахских беспризорных детей. Существующие детдома в Казахстане переуплотнены и немало смертности среди детей […]». По сообщениям Актюбинского отряда Красного Креста, как писал Рыскулов, «детскому населению грозит полное вымирание[…]», на станции Аягуз был зафиксирован случай, когда мать бросила двух своих детей под поезд, в Семипалатинске мать бросила двух детей в прорубь[314]314
  Советское руководство. Переписка. 1928–1941 гг. / Сост. А. В. Квашонкин, Л. П. Кошелева, Л. А. Роговая, О. В. Хлевнюк. М., 1999. С. 207–208.


[Закрыть]. В пищу потреблялись различные отходы, мясо павших животных, разрывались скотомогильники. В голодающих деревнях были съедены все кошки и собаки. Чрезвычайно широкое распространение получил каннибализм. Люди ели не только мясо умерших от голода, но нередко убивали и съедали своих родственников или односельчан. Типичными были случаи, когда матери убивали одного ребенка, чтобы прокормить их мясом других своих детей. Как отмечалось в сообщении ГПУ по Киевской области от 12 марта 1933 г., «в ряде случаев людоедство переходит даже “в привычку” […] В пораженных людоедством селах с каждым днем укрепляется мнение, что возможно употреблять в пищу человеческое мясо. Это мнение распространяется особенно среди голодных и опухших детей»[315]315
  Голод 1932–1933 рошв на Украшг. очима 1сторик1в, мовою документе / Упор. Р– Я. Пирата ш. Ки1'в, 1990. С. 434–435.


[Закрыть]. Страну охватили эпидемии. В 1932–1933 гг. в СССР было зарегистрировано более 1,1 млн случаев заболеваний сыпным тифом и более 0,5 млн – брюшным тифом[316]316
  ГА РФ. Ф. Р-5446. Оп. 26. Д. 81. Л. 109,115.


[Закрыть].