Текст книги "Корректор реальности"

Автор книги: Олег Языков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– Ты как замерял? По людям?

– Ну, да… А как надо?

– Меряй по танку. У него высота два метра и сантиметров сорок еще будет.

– Замеряю… Сейчас… сейчас… Точно – 1870 метров! Плюс – минус метров десять…

Я в сомнении прикусил губу. Далековато будет… Попасть не то чтобы сложно – вообще проблематично. Ну, да не одни боги на горшке сидят. Где наша не пропадала… Точнее – не попадала! Дед-то попадал ведь…

– Ты что, интендант, решил из винтовки танки бить? Совсем на своем складе ошалел!

– А ты что подкрадываешься, лейтенант? И не бурчи мне под руку. Если твои пушкари на пятьсот метров стрелять не умеют, то придется мне на полтора километра бить. Что там с пушками?

– Целые пока… Трех человек из расчета ранило. Один – плохой. А у меня еще пятерых выбило… Сейчас пушкари сменят позиции, у них сержант там толковый. Да и мы там для них все приготовили. Смотри, сейчас будет еще одна атака. Если что… – лейтенант посмотрел в землю и трудно сглотнул. – Если что – принимай команду. Мне приказано продержаться до темноты. Ночью можешь увести людей. Только ночью! Понял? На свои консервы, перекусите малость…

– Ты это, лейтенант, не усугубляй! Все будет путем! Есть у меня такое предположение. Это, скорее всего, передовая группа. У них задача быстренько рвать вперед, правда – не знаю куда… К Минску, наверное… А может – к мосту какому. Видишь – у них и пехоты-то нет с собой. Одни танки, бронемашины и мотоциклы. Похоже – неполная танковая рота. Точнее – пара взводов и полувзвод управления с командиром роты. Остальные или вышли из строя, или подбиты уже. Третий день война ведь идет… Удержим мы их, ты только пушки береги. Пусть чаще позиции меняют. Стрельнут разок, и кати ее на новое место. Танки слепые, в кустах не увидят. А с пушками мы их не пропустим!

– Хх-э, да ты, брат, просто Кутузов какой! Всю диспозицию Бородинского сражения дал, понимаешь. Может, вперед, в окопы пройдешь, а? Оттуда и руководить битвой сподручнее будет?

– Да нет, – искренне засмущался я, – какой из меня полководец. Ты уж сам, лейтенант. Тебя этому учили. Да, кстати, тебя как зовут-то?

– Суворов, Павел… – Лейтенант смущенно посмотрел на меня и сунул грязную ладонь.

– Во! – восхитился я. – Суворов! А ты говоришь! Иди, иди, генералиссимус! Куй победу пока горячо. А я уж тут, на бугорке да под солнышком… консервы вот опять же… Дай поесть спокойно.

***

«Я не узнаю вас, лейтенант Баумгартен! С вашими неспешными танцами перед этой ниточкой окопов противника, боевая группа потеряла одну машину и еще как минимум час времени. Час! У меня приказ – до 19.00 выйти на рубеж атаки моста, Отто. Выйти и захватить его! Ты это понимаешь? Время, Отто, время! Время решает все! За нами идет вся армия вторжения! Возьми на усиление своего взвода пару Pz.38, и вперед! Прорви мне эту ниточку, Отто! Намотай этих Иванов на гусеницы! Что стоите, лейтенант? Вперед!

Я молча козырнул и скатился с танка обер-лейтенанта Касселя. На бегу к своей машине я повторял: «Приказ, приказ – вперед и только вперед! Невзирая ни на что, только вперед!»

– Батлинг, вперед! Взвод, вперед! Скорость! Скорость! Прорвать оборону!

Мой танк шел впереди, по бокам, уступом назад, – еще две «тройки» моего взвода. Чешские танки я поставил по флангам. Их задача – пройти по кромке подступающего к дороге леса и, когда противотанковые пушки русских обнаружат себя, подавить их огнем и броней.

Сейчас Pz.38 немного отстали, они шли напролом по довольно высокому кустарнику и подлеску, и водители волей-неволей сбросили скорость – плохой обзор.

– Кройцманн, отстаешь! Вперед, обергефрайтер, вперед! Ищи пушку!

Впереди наш подбитый танк. Наверное, русский офицер послал к нему солдат с приказом поджечь брошенную машину. Из люков «тройки» идет дым. Пушка безжизненно повисла. Меня охватывает ярость!

– Всем – вперед! Огонь!

Бьют наши пушки. Линия окопов противника покрывается разрывами наших 37-мм снарядов. И в этот самый момент русские пушки начинают стрелять! Видимо, одна пушка русских меня потеряла – моя машина прикрыта нашим подбитым танком. В любом случае – не я, а идущая слева «тройка», под командованием унтер-офицера Остермана, получает снаряд в борт. Я отчетливо вижу, как разорванным блестящим браслетом слетает левая гусеница танка. Катки зарываются в мягкую лесную почву, и танк разворачивает правым бортом к пушке русских. Вспышка на броне! И через долю секунды танк Остермана вздрагивает и взрывается. Никто не спасся…

У меня ломит челюсти.

– Обергефрайтер Кройцманн! Раздави ее!

У Кройцманна нет передатчика. Но его танк после моей команды резко прибавил скорость и пошел на позицию русских артиллеристов. Но что это? Под гусеницей чешского танка раздается взрыв, и машина Кройцманна, сделав полуоборот, зарывается башней в густой подлесок.

Хольц бьет меня по колену.

– Господин лейтенант! Смотрите!

О боже! Справа горит второй Pz.38(t). Мне ничего не остается делать, как только отдать приказ возвращаться на исходные позиции…» [8]8
  «Пылающие ворота ледяного ада. Записки немецкого танкиста». Отто Баумгартен, Stuckpole Books, 2007.


[Закрыть]

***

Эти два танка, которые шарились по кустам, подбили мы с Андреем. Уж больно резко они дернулись вперед, когда наши сорокапятки открыли огонь. Фактически, немцы зашли во фланг нашим пушкарям, которые вели перестрелку с тремя танками Т-3. Это могло кончиться лишь одним – мы бы потеряли свою артиллерию. Дальше объяснять надо?

– Андрей, хватай гранаты! Все помнишь?

Сержант утвердительно кивнул. Рот судорожно сжат, глаза нехорошо прищурились. Ухватив его за плечо, я прямо с нашей лежки на бугорке перенесся в кусты на левом фланге.

– Обратно – сам, понял? Не задерживайся – гранаты кинешь – и назад! Это приказ! – Андрей кивнул. Весь инструктаж он прослушал, роя копытом землю. Ишь, как тебя разобрало-то! После полуторатысячелетней отсидки! – Ну, вперед! Смелее – в кустах танк слепой!

Андрей кинулся навстречу своему танку, а я кинулся в кусты на правый фланг – убивать второй несуразный, высокий драндулет. Несуразный-то он несуразный… Но – опасный, гадюка!

Бросок получился плавный, элегантный и точный. Две гранаты, которые я в спешке связал бинтом из индпакета, рванули как-то глухо и не красочно. Не по-киношному. Но свое дело сделали – у танка моментом слетела гусеница, его крутануло, и он встал, уткнувшись мордой в густой подлесок. Вскрывать его консервным ножом было некогда, и я метнулся назад. Но – пешочком. Хорошо, что мы прыгали в лес из-за спин бойцов, которые сидели в окопе и стрелковых ячейках, и наши кульбиты никто не видел. Но вот возвращаться лучше всего ножками. И я потрусил к окопу, внимательно осматриваясь, чтобы мне не прилетело сзади, от немцев, и спереди – от взвинченных боем бойцов Красной Армии. Вдруг сзади заскрежетал люк танка. И сразу – щелчок пистолетного выстрела. Пуля со смачным «птук» бьет в дерево. Я метнулся вбок, выдергивая наган. Хорошая штука – наган! Метров на пятьдесят уверенно бьет. Вот и сейчас – уверенно ударил. Немецкий танкист, получив свое, проваливается в башню, а я запулил в моторный отсек клубочек огня. А нечего по мне стрелять, недобитки! Резко виляя, ухожу от танка огородами. Треск от меня идет! Батальон напугать можно…

– Эй, эй! Не стрелять! Свои идут! – Я помахал фуражкой и осторожно высунулся из кустов. На меня сразу уставилось несколько винтовок. – Да я это, я… Кошаков! Не стрелять!

– Отставить… – негромко бросил лейтенант. – Кошаков! Ты что там делаешь?

– Да вот, лейтенант, за танками гонялся…

– Слу-у-шай! Так это ты? А я-то все думаю – что это там с танками случилось? Кто шкодит? А ты как туда попал?

– Да я это, Павел, я… Я со своим сержантом… Я же тебе говорил, что на армейские соревнования ездил. А там, как ты знаешь, еще и гранаты бросать надо… Вот и научился. А как попал – так стреляли ведь… Ну, мы с испугу и побежали посмотреть, лесочком-то…

Лейтенант крепко хлопнул меня по плечу.

– Молодец, интендант! Мне бы еще десяток таких интендантов – и пушек не надо!

– Но-но! Не балуй! Я тебе не лошадь, по шее стучать… Пойду я, посмотрю, что там с моим сержантом. Жив ли… Сколько танков пушкари подбили?

– С вашими – уже четыре будет! Красота! Эх, жаль, фотоаппарата нет… Как горят-то хорошо!

Я посмотрел на поле боя. Действительно – прямо напротив нас неспешно разгорался танк, подбитый в первой атаке. За ним, почерневший, с раскрытыми от взрыва боекомплекта люками, чадил другой Т-3. На флангах дымили еще два танка с непривычными очертаниями. Дым несло в сторону немцев. Так-так… Ветер, значит, дует прямо на них. Сноса не будет, либо снос минимальный… Пора бы и за винтарь… Еще одной атаки можно не пережить.

– Ну, ладно, Павел… Пойду я… Попробую стрельнуть. Глядишь – что и получится. Вон они – столпились… Наверное, этому танкисту сейчас хвост крутить будут… Вот я им для веселия и подкину пару пулек, ага? Да, кстати, ты мне скатку не найдешь? Под винтовочку подложить?

***

«На Хорста было страшно смотреть. На его лице ходили желваки, тонкие губы сжаты в одну линию, глаза гневно прищурены.

– Лейтенант Баумгартен, вам предстоит встреча с трибуналом! Почему вы прекратили атаку?

– Господин обер-лейтенант! В атаке я потерял три танка из пяти! Орудия русских остались не подавленными! Продолжение атаки было бессмысленно, мы бы не вернулись из нее все…

– Это не оправдание, лейтенант! У вас был приказ…

– Приказ грудью лезть на пушки? Мне нужна поддержка! Нужно подавить эти кочующие пушки русских! Я не могу устилать дорогу телами боевых друзей и горящими машинами, господин обер-лейтенант! Дайте мне поддержку – и приказ будет выполнен.

Хорста занесло. Он выпрямился в своей командирской башенке и вылез из нее выше, чем по пояс. Сейчас он напоминает мне кобру, готовую ударить свою жертву. Я не хочу быть жертвой. Я выполню приказ.

В груди – ледяной ком. Я чувствую, я знаю – из этой атаки живым я не вернусь… Мне суждено погибнуть… Если бы не приказ, обрекающий мой экипаж на смерть… Сейчас Хорст отдаст его, и – снова вперед, под выстрелы бронебойных снарядов русских пушек» [9]9
  «Пылающие ворота ледяного ада. Записки немецкого танкиста». Отто Баумгартен, Stuckpole Books, 2007.


[Закрыть].

***

Я уложил ствол винтовки с примкнутым штыком на плотно скрученную скатку. Штык тоже дело нужное, своеобразный стабилизатор. Поерзал, пытаясь найти самое удобное положение. Вроде бы все хорошо… Теперь так – я перегнал хомутик прицела своей винтовки образца 1891—1930 гг. вперед до риски 19. Это и будет 1900 метров… Точнее не выставишь. Придется как-то исхитриться… Как там Дед говорил? Я прикрыл глаза, припоминая…

– … Дед, а как ты так здорово наловчился из своего винтаря стрелять? Да на такие дистанции? Это же колдовство какое-то!

Это было в последний день занятий с Дедом на Полигоне. Мы уже набегались, настрелялись, и теперь лежали на теплом бугорке, отдыхая после напряженной учебы.

– Как-как… Задницей об косяк… Захочешь – выстрелишь. Нет тут никакого колдовства. Винтовку свою надо чувствовать, понимать ее. Ты же ложкой даже в темноте себе в рот попадешь? Ну, вот. И тут тако же… – Дед сорвал и закусил травинку. – Понимать надо, как пуля летит.

Он немного оживился и приподнялся на локте, глядя на меня.

– Когда настреляешь с мое – пулю в полете чувствовать будешь. Будешь знать – как она летит, куда уклоняется. Вот встречный ветер ее к земле прижимает, а если ветер сзаду – пулю чуть-чуть вверх задирает. Опять же, если пуля над водой летит саженей, скажем, на двести… Проседает пуля-то, воздух над водой прохладный, плотный. Бери, значит, прицел немного выше. Если ветер боковой, то тут зорко глядеть надо. Ежели ветер слева – он пулю еще дальше на правую сторону уводит, и вниз чуток. А с правой стороны – влево-выше утянет. Пуля ведь как? От резьбы в стволе ее ведь закручивает? Ну, вот. И когда она из ствола вылетает, то получается примерно так… – Дед вынул травинку изо рта и начал ее хитрым образом гнуть.

– Вот, гляди… Выйдя из ствола, она как бы рыскает чуть вниз и влево… А потом начинает забирать по дуге вверх и вправо. Это по науке называется дир… дерр… Забыл, мать твою!

– Деривация?

– Ага! Она самая… Смотри, что получается. Как бы первый виток на штопоре. Если смотреть от рукоятки… Понял?

– Понял-то, понял… А как рассчитать точку попадания?

– А вот смотри… Эта самая деривация уводит пулю на расстоянии метров в восемьсот примерно сантиметров на тридцать вправо, так? А я стреляю на две тысячи метров, так? Значит, я беру влево фигур на пять, а то и шесть, да, заметь – вынос я беру от середины фигуры, то есть «от пряжки», и чуть завышаю прицел… на волос, буквально! То есть как бы в голову ему целюсь. Или чуть ниже… Бабах! И будь спокоен – прилетит ему прямо в грудину, мало не покажется! Понял, Салага? Вот то-то же!

***

Понял, Дед, понял… Спасибо тебе за науку. А ну-ка…

– Андрей! Дай-ка мне бинокль.

Отчетливо и ясно вижу офицера, торчащего в командирской башенке. Он в фуражке, поверх которой надеты наушники. Тоже мне – строевик… Одна фанаберия. Белокурый рыцарь рейха на танковой прогулке. Сейчас, сейчас… А это что? К командирской машине подкатывает еще один Т-3. Из него сыплется еще какой-то фриц и бегом летит к офицеру. Ну-ка, ну-ка… Сейчас будет накачка и бой быков. Так и есть. Аж мне страшно… Пора.

Медленно-медленно я подвожу мушку к наросту на башне танка. Так отсюда мне видится этот офицер. Перевожу на пять фигур влево. Чуть выше… Так? Так!

Глубокий вдох. Медленно-медленно выдыхаю, задерживаю дыхание и плавно тяну спусковой крючок. Все равно – выстрел звучит неожиданно. Черт! Отвлекает. Пуле лететь секунды четыре. Я мигом дергаю затвор. Готов!

– Есть! – Это Андрей. – Высверк на лобовой броне, по горизонту точно, ниже полтора!

***

«… в это время по броне танка щелкает пуля. Хорст с интересом склоняется вправо, я тоже гляжу – куда она попала?»

***

Я готов. Беру чуть выше цели. Угадать бы… Ну, давай! Помогай, Дед! Выстрел!

– Раз… два… три… Есть!

– Есть! – орет Андрей. Я выхватываю у него бинокль.

Теперь я и сам вижу. Офицер как бы оплывает. Как будто у него из хребтины вынули твердый прусский стержень. Он мягко заваливается вправо, прямо в руки своего подчиненного… [10]10
  Эпизод со снайперским выстрелом консультировал и помогал писать Алексей Вторвов, ака «АВТОР».


[Закрыть]

***

«…Ничего не видно. До противника далеко, около двух километров, пожалуй. По нам никто не будет стрелять на такой дистанции. Это, наверное, прилетела какая-то шальная пуля. Я вновь поворачиваюсь к Хорсту, и – о, ужас! Я слышу слабый шлепок. Бинокль на груди моего друга дергается, Хорст делает удивленное лицо, его губы приоткрываются, как будто он хочет сказать: «О!»

Я ничего не могу понять. До тех пор, пока Хорст не валится мне на руки… Черт, черт, черт! Боже, покарай этого глупого Ивана, который опустошал магазин своей древней винтовки в нашу сторону, не поднимая своей деревянной головы над бруствером окопа! Боже, пошли ему мучительную смерть!

Я кричу: «Санитары, санитары! Сюда! Обер-лейтенант ранен!»

Кто-то вскакивает на броню рядом со мной, бережно подхватывает Хорста. Поздно. Я вижу, как безвольно упала его рука. От неловкого движения моего помощника фуражка Хорста налезает ему на глаза.

– Господин лейтенант! Командир убит!

Все кончено… Этот бой мы проиграли. Я приказываю запросить артиллерийскую поддержку и командую остаткам боевой группы отойти назад. Ведь я – командир первого взвода. Если нам не пришлют офицера из резерва, командиром роты стану я. Несмотря на радужные перспективы, это страшный день… Он запомнился мне на всю жизнь. Именно – на всю жизнь. Ведь я выжил в этом бою… Выжил для грядущих побед» [11]11
  «Пылающие ворота ледяного ада. Записки немецкого танкиста». Отто Баумгартен, Stuckpole Books, 2007.


[Закрыть].

***

На броне немецкого танка суета и бестолковщина. Можно было бы еще раз выстрелить. Но я не могу – руки начинают дрожать. Отходняк называется…

– Товарищ лейтенант! Немцы уходят! Уходят они! – Голосистый какой боец. Я опускаю голову на приклад винтовки. Напряжение потихоньку начинает меня отпускать.

– Слышь, интендант! Уходят немцы-то! А ты тут только разлегся со своим ружжом! – Павел обидно хохочет.

– Что поделать – видать не судьба, товарищ Суворов. Ты расписку о приеме груза приготовил? Помирать теперь ведь не придется, а? Выжили мы, Паша, выжили! Назло всем этим гадам! А они – сдохнут, сволочи! Сломаем мы их. Дай только срок…

***

Проводив взглядом что-то кричащего бойцам и размахивающего руками лейтенанта Суворова, я достал из кармана скомканную страницу, выдранную из книги. Чиркнула спичка, и огонь быстро побежал по бумаге. В глазах остался обрывок напечатанного на грязноватой бумаге текста.

«…обогнув жарко полыхающий танк лейтенанта Баумгартена, моя машина закрутилась на стрелковой ячейке, заживо хороня спрятавшихся в ней русских. Pz.III унтер-офицера Больце, подпрыгнув на бровке капонира, с лязгом обрушился на русскую противотанковую пушку, вминая ее и расчет в мягкую, песчаную почву. Спаренный пулемет бил в спины убегающих в лес иванов. Мы прорвали оборону противника! Дорога на Восток была откр…» [12]12
  «Огненные ворота в Ледяной Ад. Мой поход на Восток. Записки немецкого танкиста». Иоганн Шульц, Stuckpole Books, 2004.


[Закрыть]

– Вот так-то, геноссе Баумгартен… Живи пока… Может, еще и свидимся!

Глава 2

Вот так и прошел наш с Адрианом первый бой. На белорусской земле, на четвертый день войны… Точнее – даже не бой… Что там – бросили по гранате, да я стрельнул пару раз. Точнее – наш первый экзамен на зрелость, на способность принять единственно верное решение и достижение желаемого результата минимальными средствами. А уж если совсем точно, – то первый опыт коррекции реальности. И он, по моему мнению, прошел неплохо. Даже хорошо. Двумя винтовочными патронами мы задержали боевую группу немцев на восемь часов, сорвали им срок захвата стратегически важного моста с железнодорожной колеей, дали возможность выйти из намечающегося окружения нескольким потрепанным в боях нашим частям. Да еще наши смогли прогнать на восток какие-то эшелоны. Поверьте мне на слово, это еще скажется на ходе событий в будущем… И скажется самым действенным образом. Да и мы с Адрианом не собираемся сидеть сложа руки. Ведь это только начало большой работы.

Конечно, всем этим достижениям в боевой и политической подготовке предшествовали кое-какие события. После некоторых общеукрепляющих процедур, прописанных мне Адрианом и принятых в привычном кресле и в привычном месте – в подвалах храма Тура, мы потихоньку загрузились в хронокапсулу и, без особой помпы, прощальных слез и махания платочками, отбыли на Полигон. Да и махать нам платочком было особо некому. По моей просьбе Хельга и Малыш отправились вместе с Катериной в дом Десницы, стоящий над волшебной долиной. Любимое женское дело – переезд в новое жилье, перестановка мебели и пошив оконных занавесок!

Там, на Полигоне, я доложился начальству о досрочном завершении отпуска, передал бочку с вином для отправки этой гадине-адмиралу и вплотную занялся боевой подготовкой Адриана. Точнее – уже Андрея. Фамилий ни он, ни я еще не имели – их мы получим на Земле. После успешно проведенного курса молодого бойца мы с Андреем-свет – как там его называть, немного посидели с Дедом и Каптенармусом, рассказали им про свои боевые свершения и дальнейшие грандиозные планы. Оба впечатлились и в целом одобрили. Дед внимательно выслушал мои наметки, одобрительно покряхтел и высказал сожаление, что его там не будет.

– А за чем же дело стало? Хочешь – пошли вместе! Там всем работы хватит.

Дед с Каптенармусом переглянулись и грустно повесили носы.

– Не пускают нас на Землю-то особо… Только на отдельные задания, да под присмотром, вишь какое дело, Тур…

– А если похлопотать?

– А похлопочи! Может, что и выйдет, а, Каптенармус? Давно нам с тобой пора стариковские косточки размять, по родной земле походить, прижаться к ней…

– Х-ха! Если под бомбежку попадешь, ты не только к землице прижмешься, Дед, ты в нее наподобие землеройки зароешься!

– А ты не пугай, не пугай старика, пацан! Под германскими чемоданами приходилось долгими часами сидеть! Ничего – сдюжили! И сейчас, чую, не страшнее будет. Мы к войне привыкшие… Кроме войны и жизни-то у меня, считай, и не было…

– Ладно, Дед. Извини. Болтанул, не подумав. А насчет вас – я все сделаю, чтобы вас на землю дернуть. Обещаю.

– Во-во… Я и говорю – давно пора. Ты нам только свистни, Тур, а уж мы не подведем!

***

Руководителя 11-й полевой группы я и на этот раз не увидел. Просто получил приказ прибыть для получения задачи к своему новому непосредственному начальнику, в Москву белокаменную. Правда – в июнь 1941 года. Начались хронозаморочки! Как бы с собой не столкнуться, году этак в 1942-м, в Сталинграде, скажем… Ну – там поглядим.

Предстать мне было нужно под ясные очи заведующего отделом археологии Исторического музея профессора Петра Карловича Аппельстрема. О, как! Ни больше ни меньше. Как его не арестовали еще с такой фамилией? Причем – предстать одному. Андрея мое начальство игнорировало напрочь.

– Ты посиди тут, Андрей. Или, вон сходи, погляди на выставку – «Борьба горцев за независимость под руководством Шамиля». Тебе будет интересно…

– А ты?

– А я на борьбу горцев за независимость с развала Советского Союза смотрел по новостям… Больше двадцати лет. Насмотрелся – во как! По самое «не могу»! Тошнит уже… Иди, иди – поброди тут. А мне к начальству надо. Девушка, девушка! Можно вас на минуточку? Как мне найти заведующего отделом археологии?

Проинструктированный милой девушкой с обаятельной улыбкой и смешными ямочками на щечках, я полутемными коридорами добрался до искомых дверей.

– Разрешите? Товарищ Аппельстрем, я не ошибаюсь?

Передо мной, у застекленных стеллажей, забитых обломками прошлых эпох, стоял высокий, представительный старик. Да-а, на скандинава похож – и рост, и стать. Вот только борода у него была не шведская, а истинно боярская, старорусская бородища! Тяжело, наверное, ему за ней ухаживать в экспедициях.

– Э-э… не ошибаетесь, молодой человек, не ошибаетесь… Но, простите, не имею чести?

– А я к вам прямо с Полигона, от адмирала…

– Ах, да-да! Конечно! Как я не догадался. Вы – Тур?

– Так точно, профессор. Вот мой идентификатор.

Профессор близоруко посмотрел на маленькую карточку, похожую на визитку, чиркнул по ней ногтем и бросил идентификатор в старинную керамическую чашу. Кратер, как мне кажется. Карточка вспыхнула и исчезла.

– Ну, что же… Добро пожаловать! А я вас уже заждался!

– А уж как я-то заждался, профессор… Да, кстати. А это ничего, что вы Аппельстрем? Ведь сегодня – 22 июня… В двенадцать часов будет важное правительственное сообщение. Как бы НКВД не начал чистки и интернирование лиц с такими фамилиями. Может, вам сменить ее? А? Скажем – Циперович сейчас было бы более безопасно…

– Хм-м… Меня предупреждали, что вы любите пошутить. Но иногда ваши шутки… как бы это сказать? Выглядят несколько плоскими.

– Извините – хотел как лучше… – буркнул я. – Адмирал, небось, наябедничал? Он мою последнюю шутку вообще не оценил. Чувства юмора, видимо, не хватило. А я о вас же забочусь.

– Обо мне не надо… Моя фамилия хорошо известна еще ВЧК-ОГПУ. Видите ли, в свое время я многое сделал для установления тесных связей Советской России с деловыми и финансовыми кругами Швеции. Еще в 21-м году. Так что, поверьте, мне ничего не грозит… А за беспокойство – спасибо. Но, к делу! Вы совершенно правы насчет важного правительственного сообщения. Дело в том, что сейчас у меня под рукой не осталось никого из корректоров…

– А как же ваш подполковник Воронов? И вообще, судя по литературе, от попаданцев тут не протолкнуться!

– А он не Воронов, и не подполковник совсем. Впрочем, это еще все впереди. Он еще и генералом будет. А его фамилия – Теодоровский. Но он сейчас работает за границей, и я его задействовать не смогу… А попаданцы толпами тут не ходят. Есть еще два человека, но, согласитесь, в преддверии таких событий это исчезающе малые силы, поэтому я так рад пополнению! Как вы устроились?

– Еще никак. И я не один…

– Да-да… я знаю… У вас есть помощник. Но это – ваш помощник. И ваша головная боль. Впрочем, при размещении надо учитывать и его… Хм-м, посмотрим, посмотрим…

Профессор устроился за огромным старинным столом, выдвинул нижний ящик, и начал перебирать какие-то бумаги в толстенной папке.

– Хм-м, а как вы посмотрите на то, чтобы стать курьером Особого сектора ЦК ВКП(б)?

– А что это такое?

– Да есть такая служба… Детали вам не нужны, но скажу одно – документы прикрытия надежные, никто к вам внимания проявлять не будет, можно иметь при себе оружие. Да и на работу ходить не придется, хе-хе-хе! Соглашайтесь, голубчик, соглашайтесь! Ведь это на некоторое время всего лишь. А я тем временем озабочусь вашим прикрытием на дальнейший срок. А жить можете либо в служебном общежитии, либо подселиться в одну нашу квартиру… Но – временно, голубчик, временно! Согласны?

– Согласен, конечно! Ведь мы приехали не в Москве время прожигать, правильно я думаю? Нам самое место на фронте.

– Правильно мыслите, голубчик, правильно. Ну вот, извольте получить – паспорта… мандаты, деньги, ключи. Вот вам адрес… Располагайтесь и будьте готовы по первому требованию выехать на фронт.

– Всегда готовы, Петр Карлович… В душу вашу мать, месье Аппельстрем! Это вы мне за Циперовича?

– А что такое, голубчик?

– Да вот фамилия… Кошаков. Я вам что, Кот-Матроскин?

– Зря вы себя распаляете, голубчик. Зря! А род Кошкиных не припоминаете? Старинный боярский род! Основатель – Андрей Иванович хм-м… Кобыла.

– О-о-о! Еще и Кобыла!

– Да нет! Кошкиными они стали по прозвищу одного из сыновей Андрея Ивановича. А Захарьины-Кошкины – не хотите ли? От сына Захария Ивановича Кошкина – Юрия, произошли Романовы, между прочим! Царская династия, каково!

– Так они Кошкины, а я – Кошаков!

– А у вас, хм-м, по мужской линии фамилия пошла, да… Что не менее достойно. Ну, берете?

– Что с вами делать, господин Аппельстрем, беру… Пока вы мне какого-нибудь Какашкина не подсунули. А еще один комплект документов? Ага, вижу… Ну – совсем другое дело! Николаев! Просто и хорошо! Эх-х, зря он имечко-то поменял… Был бы Адрианом Николаевым – какая красота! Ну да ладно… Адрес квартиры где? Ага, вот он. Удалюсь рыдать и кручиниться над своею судьбинушкой… Что говорите? Там есть телефон? Вот и хорошо – будет возможность заняться сексом по телефону… Ах, не для этого? Ладно, уговорили. Будем ждать вашего звонка. Засим – разрешите откланяться, уважаемый Петр Карлович!

***

Вот так мы и вступили с Андреем в новую жизнь. Как раз в день начала Великой Отечественной войны. Видели все – недоумение, растерянность и злость людей, собирающихся у репродукторов на столбах, рыдания женщин и громкие, разухабистые песни молодых мужчин у военкоматов, вооруженные патрули на улицах, очереди в магазинах… Но особо долго нам сидеть в Москве не пришлось. «Дан приказ ему на Запад…» – и нас перенесли в Белоруссию. Задание было простое – не допустить прорыва немцев через нашу засаду на лесной дороге. Что получилось – вы уже знаете. Первая благодарность, возросший боевой ценз. А потом – первый выговор. А дело было так…

Успешно «потерявшись» ночью, мы с Андреем оторвались от отряда лейтенанта Суворова и двинули на следующее задание. Оно было простым – уничтожить большой склад ГСМ в полосе наступления немецких танковых колонн. Нечего им раскатывать на нашем горючем, иродам. Так вот, склад немцы уже обнаружили. Обнаружили, доложились по команде, оставили отделение солдат для охраны и рванули вперед. Ну, жечь – дело нам, опытным диверсантам-пиротехникам, привычное. Да и отделение немцев особой сложности не представляло. Двое часовых было у въезда на склад, один немец торчал на вышке, а остальные шныряли по территории склада, видимо, делали опись прихапанного имущества.

Нам даже стрелять не пришлось – часового на вышке я сбил гранатой, из которой удалил запал, Андрей прикончил своих ножом, а потом мы потихоньку передушили остальных оккупантов. Собрали тела к одному из огромных баков, зарытых в землю, я установил свои клубочки, подобрал гранату у вышки – пригодится еще, мы отошли, клубочки фукнули, и начался фейерверк. Точнее – мировой пожар. Горело хорошо, дело было сделано, и мы пошли в отрыв.

Шли перекатами. Я в бинокль высматривал предстоящий отрезок пути, потом переносился вместе с напарником по реперу, прокладка нового броска – и так далее. Хлопотно, конечно, на зато довольно быстро. И безопасно. Если не нарваться. А мы как раз нарвались.

Дорогу мы оставили справа, километрах в полутора в стороне, и двигались параллельно ей. Ничего не предвещало опасности, не было ни стрельбы, ни звука моторов. Но, когда мы сделали очередной бросок, я услышал довольный, здоровый хохот нескольких молодых глоток. Мы переглянулись и бросились вперед.

Картина была такая. Мерно мотая головой, стояла запряженная в телегу лошадь. Вокруг лошади столпились пять немцев, гогоча над двумя своими товарищами, которые устроили показательный чемпионат по греко-римской борьбе. Вдруг один из борцов закричал высоким женским голосом: «Не-е-т! Не надо! Ой, мамочка!» Андрей засопел и вскинулся. Я положил ему руку на плечо.

В это время один из немцев, сдергивая с плеча карабин, подошел к телеге и закричал: «Los! Los!» Он ударил кого-то прикладом, я услышал стон, и из телеги начал подниматься перевязанный бинтами мужик. Немец клацнул затвором, девушка пронзительно завизжала.

– Андрей, давай!

Андрей и дал! Если он имеет такие же возможности, как и у меня, я могу спокойно работать каскадером в Голливуде. Мне ни Шварц не нужен, ни всякие там ниндзи – все сам сделаю. Только снимать надо на высокоскоростную камеру. Бросок сержанта Николаева я едва сумел заметить. Немцы полетели сломанными кеглями. И сразу же стало тихо. Я привычно метнул телекинезом чугунную лимонку в голову немца с карабином, и он осел тихой кочкой. Забинтованный мужик только качался и хлопал глазами.

Андрей зарычал и поднял немца с расстегнутой мотней. Что он там с ним сделал, я не видел. Я помогал встать девушке в растерзанной армейской форме. Вдруг немец завизжал как кастрат. Ну, значит, так тому и быть…

– Андрюша, друг мой… Ты не увлекайся – люди вокруг… Вставайте, сержант…

– Санинструктор…

– Ну, тем более… Приведите себя в порядок, все-все… Он ведь не успел, так? Ну, вот. Все прошло, спокойно, спокойно… Ну, поплачь… Только недолго – у тебя вон раненый ведь…

– Как же они так могли, как могли… ведь Тельман… немецкий рабочий класс… а-а-а!

Я скрипнул зубами.

– Это не тот рабочий класс, про который ты думаешь, девочка. Это – еще те работнички… ножа и топора. Ты еще увидишь их работу. Мы все увидим…

Сзади раздался неприятный хруст, и немец замолк.

– Давай, санинструктор, займись делом. Я сейчас…

Андрею было плохо. Он сидел над трупом немца. Голова фашиста была просто-напросто свернута.

– Андрюша, ты как?

Он поднял на меня больные глаза.

– Тур, я научился убивать… Теперь я стал настоящим человеком, правда? Я их буду убивать и дальше. Буду убивать… буду…