Текст книги "Падение сквозь ветер"

Автор книги: Олег Никитин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

– Может быть, – туманно ответил Валлент. – Кажется, где-то встречал, а вот где – не могу вспомнить. Может, вы мне подскажете?

– Отчего нет, я его с малых лет знаю, они с Буззом к нам в театр, считай, почти каждый день прибегали! Да, часто они тут бывали, а потом все больше Бузз, он мне помогать начал, а мальчик этот – да ведь у него здесь мать работала, в гримерке – перестал приходить, редко когда заглядывал. Да вот тут написано, что его… Мегаллин его зовут. Может, по имени помните?

Магистр отрицательно помотал головой.

– Такое впечатление, что он маг, – сказал он. – Одет так строго. Жалко, что цвет плаща неизвестно какой.

– Красный он, верно! Как вы так догадались? Хороший был человек, всегда Буззу помогал деньгами, когда у него третий ребенок родился. И заказ на портрет Мастера он ему оформил.

– Был? – быстро спросил Валлент. – Неужели он умер?

Старик с остановившимся лицом повернулся к двери и сделал вид, что у него чрезвычайно туго со временем.

– Прошу вас, господин Наггульн, расскажите мне о Мегаллине! – вскричал Валлент, не зная, каким способом привлечь внимание старого художника, готового распрощаться с гостем.

– Откуда вы знаете мое имя? – Старик обернулся и подозрительно уставился на гостя.

– Я читал подписи к афишам, – пробормотал магистр.

Наггульн сел на стул и как-то обмяк, будто из него выдернули невидимый железный стержень.

– Я уже лет десять, как ничего не рисовал. Вы могли видеть мое имя на афише, только если в спектакле использовались старые декорации. А сюда меня Бузз пустил, сторожем, ведь я уже давно не работаю в театре… Они в конце июня приходили… Бузз и Мегаллин. Сейчас он, конечно, постарше выглядит, не так, как на старой картине, все-таки восемь лет прошло. Есть ведь и новая, Бузз ее не хотел писать, но Мегаллин сказал, что владелец этой картины скоро заработает на ней тысячи дукатов. Я в своей комнатушке лежал, то есть в чулане, а они здесь разговаривали, но мне все слышно было. Бузз очень быстро рисовал, ну и согласился наконец, но я слышал, что он был какой-то нервный и чего-то будто боялся. Через час магистр Мегаллин ушел, я заглянул сюда его проведать, а Бузз какой-то белый сидел на стуле, и руки висели. Я его растолкал, но он был очень слабый и не мог сам подняться. «Поверишь, нет, Наггульн, – сказал он мне, – всего час работал, а устал, будто весь день кирпичи таскал». Я посмотрел на мольберт, он был завешен куском ткани, я хотел его откинуть, но Бузз схватил меня за руку и не дал этого сделать. «Лучше не смотри, – сказал Бузз, – он совсем не похож на того мальчишку, с которым мы когда-то дружили». Так что я так и не увидел, каким стал этот Мегаллин. А Бузз отнес картину домой и, кажется, где-то спрятал, он не хотел ее никому показывать. Интересно, почему за портрет этого Мегаллина могут выложить тысячу дукатов? Вы не знаете, а?

Валлент помолчал, пытаясь осмыслить рассказ старого живописца. У него, конечно, было свое мнение на эту тему, но прямо высказывать его собеседнику он не стал.

– Наверное, он рассчитывает стать знаменитым, – предположил магистр, сознательно говоря о погибшем маге в настоящем времени. – Больше вы ничего не помните? – спросил он.

– Это все, – вздохнул старик и вышел из мастерской, приглашая Валлента за собой. Тот также покинул комнату, попрощался с Наггульном и двинулся к выходу, поместив приобретение в самый большой внутренний карман своего плаща.

Как ни душно было в здании, снаружи оказалось еще жарче, и Валлент решил с ветерком промчаться по Театральной улице до цирка. Но сначала он, наученный опытом, зашел в ближайшую к театру лавку и купил бутылку самого дешевого вина, уважаемого в народе.

В середине дня жители предпочли спрятаться под крышами домов. Одинокий всадник миновал пустынную Конную площадь и свернул на Помидорную улицу, от которой ответвлялась короткая кривая улочка без названия, упиравшаяся в цирк. Крупный яркий флаг, обычно развевавшийся над его крышей, бессильно обвис в безветренном воздухе. Почти вплотную к цирку стоял огромный дом, скорее напоминавший барак, в котором снимали квартиры или попросту жили артисты, обслуживающий персонал и их семьи. Возле него в пыли играли подростки, при появлении Валлента бросившие свои занятия. Тут же, поблизости, под навесом вяло переговаривались две старухи. Магистр подъехал к ним и степенно слез с лошади.

– Добрый день, дамы, – промолвил он с поклоном, привязывая Скути к стойке навеса.

– Здравствуйте, господин, – нестройно ответили они.

– Меня зовут Валлент, – представился он. – Я пишу книгу об истории цирка, знаменитых артистах и драмах на арене.

Старухи переглянулись и недоверчиво покачали головами, и было отчетливо видно, что речь визитера до крайности поразила их.

– Вы это серьезно? – наконец выдавила одна из них. – Вы писатель?

– Разве в этом есть что-то странное? Как, по-вашему, люди будущего узнают о великих жонглерах и престидижитаторах? Мне нужно поговорить с пожилыми артистами, выступавшими еще в прошлом веке, расспросить их, как они жили и работали. Я хочу начать с самых древних времен и закончить нашими днями. К кому я могу обратиться?

Старухи надолго погрузились в молчание, хмуро изучая магистра и его лошадь. «Будущего…» – пробормотала себе под нос одна из них. Валлент не заметил, как мальчишки столпились позади него и молча переглядываются.

– Вам в пятую квартиру надо, – вдруг заявил самый смелый, – моя бабушка ходила по канату. Пойдемте в пятую, я вам покажу.

– Подумаешь, канат! – фыркнул другой. – Вот мой дед гири кидал одной рукой. Он, правда, умер в прошлом году. Но гири кидал будь здоров!

– Это что! – вступил третий. – Мне мама рассказывала, как ее бабушка глотала огненные шары, а потом выплевывала их и они взрывались.

Тут загалдели все разом, даже старушки очнулись и стали наперебой рассказывать о своей цирковой молодости – кажется, они дрессировали собак или что-то в этом роде. Так что магистр несколько растерялся, пытаясь из моря словесной шелухи выудить нужное ему сообщение. В какой-то момент ему показалось, что он услышал то, что хотел, от мальчика лет десяти, нерешительно стоявшего поодаль.

– Что ты сказал, малыш? – обратился к нему Валлент, преодолевая шум.

– Мой дедушка – клоун, – повторил тот через силу. Громкий смех товарищей сопровождал слова парнишки.

– Сам-то ты клоун, Фуллер! – крикнул кто-то, и гогот возобновился с новой силой. Но он тотчас прекратился, когда Валлент подошел к мальцу и положил руку ему на худое плечо.

– Пойдем к твоему дедушке, малыш, – сказал он. Тот недоверчиво поднял голову, но магистр сохранял серьезность, и Фуллер, торжествующе покосившись на товарищей, быстро пошел перед Валлентом, увлекая его в темные внутренности барака. Затхлый запах прогнивших деревянных перекрытий, старой штукатурки и скопившихся по углам кошачьих нечистот ударил в ноздри магистру.

Квартира клоуна располагалась примерно посередине здания, на втором этаже. Мальчик распахнул перед гостем дверь, и Валлент оказался в неожиданно опрятном жилище, хоть и бедно меблированном. Из кухни, где на плите скворчала сковорода с чем-то аппетитным, вышла женщина средних лет и вопросительно воззрилась на магистра.

– Мама, господин Валлент – писатель и хочет поговорить с дедушкой, – выпалил парнишка и бросился в соседнюю комнату, где, по всей видимости, и находился престарелый клоун.

– Но ведь он почти ничего не слышит! – удивилась хозяйка. Откровенно говоря, Валлент с самого начала не слишком рассчитывал узнать здесь что-нибудь действительно интересное, но известие о глухоте клоуна все же огорчило его. Он прошел вслед за Фуллером и увидел сидящего на кресле сгорбленного старика, совершенно лысого. Он безучастно внимал внуку, который пытался что-то ему втолковать, засунув губы в отверстие слухового аппарата. Магистр обрадовался, что ему не придется вновь излагать свою легенду. Старик выслушал объяснения и обратил взгляд на вошедшего гостя, одновременно поворачивая к нему слуховую трубку.

– Это вы тот самый историк? – скрипуче вопросил он.

– Да, да! – крикнул мальчик ему в ухо.

– Что вы хотите узнать?

– Прежде всего, как ваше имя?

– Дедушку зовут Шматток, это его сценический псевдоним, он для него все равно что имя. Мы его так и называем. Что мне ему передать?

– Скажи ему, Фуллер, что я хочу написать о клоунском искусстве с древних времен до наших дней. О великих паяцах, в том числе о нем самом, и о людях, с которыми ему довелось работать.

Пока мальчик пересказывал просьбу Валлента в трубку, в комнату вошла мать Фуллера с подносом, на котором стояла чашка с чаем, пахнувшим довольно приятно, а рядом с ней благоухала внушительная плюшка, и протянула все это гостю. Валлент со словами благодарности принял угощение и впился зубами в булку, и в это время заговорил старик Шматток:

– Кабы не так трудно было мне говорить, я бы уж порассказал вам о прошлых деньках. – Он покосился в сторону кухни, куда удалилась хозяйка, а затем выжидательно – на Валлента, и тот сразу сообразил, в чем нуждается старик. Достав из кармана бутыль, он выдернул пальцами пробку и протянул емкость страждущему клоуну. Шматток мгновенно извлек откуда-то стакан и наполнил его темной влагой, после чего молниеносно осушил его и заметно подобрел.

– Да, смотрел я на нынешних клоунов, – сказал он. – Да вы, поди, и сами в цирке бывали, коли за книгу взялись. И что же? Все приемы и шутки слизали с прежних номеров! Вы, может быть, подумаете, что я уже старый и ничего не соображаю? – Бывший клоун выпрямился в кресле, но тотчас схватился за поясницу, скривился и принял прежнюю скрюченную позу. – Я все понимаю, и в цирке был совсем не так давно… Дай Бог памяти… Да еще и трех лет не прошло! И вы думаете, этот молокосос Смяшша придумал что-нибудь свое? Да все так же велосипед вверх ногами ставит и падает с него на задницу, как и я, и все другие до меня.

– Дедушка, он еще в кучу мусора лицом падает! – прокричал Фуллер в раструб слуховой трубки. Старик вздрогнул, недоверчиво покосился на внука и покачал лысой морщинистой головой.

– В мусор, говоришь? Ну, это он из жизни взял, ничего не скажешь! Только разве это смешно, если всякая дрянь на улицах лежит? Я-то не хожу по ним, а то бы и сам обязательно в кучу свалился, а он из этого номер сделал! И что, его еще не арестовали? Не понимаю, как такие вещи можно на арене показывать. Клоун должен смешить публику, так меня учили с самого детства, а ты говоришь – мусор! Кому это интересно, если все и так его каждый день видят?

Валлент подумал, что надо каким-то образом направить поток мыслей престарелого клоуна в нужное русло. Он поставил поднос с опустевшей чашкой на тумбочку и наклонился к старику, отодвинув Фуллера от слухового аппарата.

– Расскажите о своих номерах! – сказал он.

– О своих-то? – запнулся Шматток. – Да разве ж можно придумать что-то свое, чего никто до тебя не делал? Мне это, правда, удалось, не то что нынешней молодежи, они все у стариков норовят выспросить да потом на арене и представить! А вы не из тех ли, кто чужие репризы за свои выдает? – Он отодвинулся от магистра и вонзился в него острым испытующим взором.

– Дедушка, господин Валлент никогда не выступал в цирке! – авторитетно вступился за растерявшегося гостя мальчик. Этот примитивный аргумент благотворно подействовал на старика, развеяв его приступ недоверчивости. Он вновь наполнил свой стакан и выверенным движением опустошил его. Желтоватые щеки старика слегка порозовели, а в бесцветных глазах появился слабый блеск.

– А то знаю я вас, сначала выспросят, а потом глядишь – твой номер уже на арене, и конферансье уже объявляет: «Клоун Хаххох со своей оригинальной хохмой!» Этак все заслуги старого мастера можно себе приписать, уж я-то знаю, сам… ну да ладно, чего там, раз уж вы не клоун, могу и рассказать. Только разве теперь вспомнишь, какие у меня номера были – я их столько поставил, что и не счесть… Самое первое свое выступление как сейчас помню: выхожу я на арену, объявляют, что я молодой клоун Шматток, и уже от одного моего сценического имени все засмеялись. А сейчас разве имена – так, глупости, Смяшши да Хаххохи и прочая дребедень. Я тогда на чурбаках стоял и бутылками жонглировал… – Старик оживился и плеснул себе еще напитка. – Сейчас такими штуками никого не удивишь, а меня встречали как самого знаменитого артиста!.. А вообще я всегда старался один работать, а то от помощника всегда каких-нибудь ошибок ждешь. Там не допрыгнет, тут упадет не к месту… Хорошо еще, что не мордой в мусор, спаси Бог.

Шматток надолго замолчал, уставясь в неведомую точку на стене, словно растерял весь свой словарный запас, и магистр собрался было слегка потормошить его, как старик неожиданно ясно и внимательно посмотрел на него и продолжал:

– Когда уж мне полсотни лет стукнуло, взял я себе напарницу, раньше она с отцом выступала, акробатом, пока он что-то себе не сломал. Сама меня уговорила, давай, мол, номер с велосипедом покажем – как я тебя учить буду, а ты падай, а в конце мы вместе свалимся. Потом я должен был посадить ее на закорки и увезти за кулисы.

– Спроси, как ее звали, – попросил Валлент мальчика, с вежливой скукой внимающего откровениям клоуна. Лицо исказила странная гримаса – смесь отвращения и экстаза, – натолкнувшая магистра на дикие предположения. Впрочем, в артистической среде существовали свои законы, с которыми ему редко приходилось сталкиваться во время службы в Отделе. Но тем не менее он представлял себе, на что готовы пойти люди, любой ценой добивающиеся публичного признания.

– Ее звали Маккафа, – сказал старик.

Магистр отстранил Фуллера от раструба и внятно, но не слишком громко произнес прямо в ухо артисту:

– Между вами существовали какие-нибудь отношения, кроме деловых?

Тот вдруг визгливо расхохотался, держась за спину.

– Она была такая красивая девчонка, особенно когда немного подкрасится! Наш выход всегда встречали громом аплодисментов. Правда, вначале мы делали вид, что я выбираю ее случайно, из тех, кто сидит на первом ряду. А потом бросили прикидываться, и на гастролях уже с самого начала выходили вместе. Как поехали в Азиану, наш номер стал усложняться. Она требовала, чтобы я, когда падал, будто случайно цеплялся за ее одежду. И к концу выступления она оставалась только в трусиках! Толпа просто бесновалась от восторга! Ну и злился же я, что она выставляется перед всеми этими ублюдками, прямо убить ее был готов, так злился. Я все думал, когда она скажет мне, чтобы я с нее и последнее сорвал…

Старик распалился и вещал, не обращая ни на что внимания, словно заново переживая минуты своего триумфа.

– И родители не запретили ей? Ей ведь было только тринадцать-четырнадцать лет! – воскликнул Валлент.

– С какой стати?.. – разозлился Шматток. – Гонорары за выступления у нее были – любой позавидует. Папаша у нее спился после того, как на арену перестал выходить, а мать свою она и не слушала вовсе.

Он отхлебнул прямо из бутылки, в которой оставалось совсем немного вина, и продолжал:

– Вы не думайте, Маккафа сама все эти трюки придумала… Потом еще я должен был на нее падать, а она… извивалась подо мной, как змея, и вылезала наверх, садилась на меня и лупила руками. Не знаю, как я с ума не сошел… Это был мой лучший номер за все годы, что я выступал на арене. Так что можете об этом написать. Только не надо говорить, каким способом она заставила меня включить ее в программу. Кому это интересно? А потом уж, когда она поняла, что без нее меня освищут, мне оставалось только выполнять ее приказы.

Престарелый клоун сделал еще глоток и раздосадованно заглянул в бутылку.

– Больше нет? – в упор спросил он застывшего Валлента. Тот отрицательно мотнул головой и опять наклонился к отверстию слухового аппарата:

– Что же было дальше?

– А ничего! Как вернулись с гастролей, так она меня и бросила. Уж ее и директор уговаривал, а она уперлась и говорит: «Не хочу больше выступать со Шматтоком, он уже старый, ему тяжело меня поднимать, и надоело мне». А я еще здоровый был, не то что сейчас, мог бы и двоих таких выдержать! Короче, с той поры у меня не заладилось. Я еще старался держаться, но когда мы на другой год опять поехали на гастроли в Азиану, толпа уже прогоняла меня с арены. А ее встречали как первую артистку, хотя она ничего такого и не делала… Так из-за нее и закончилась моя карьера… Вы только не пишите об этом, зачем это молодежи знать?

– А Маккафа? – спросил Валлент. Но старик уже замкнулся в себе.

– Теперь уж с ним бесполезно разговаривать, господин Валлент, – сказал Фуллер. – Будет сидеть и переживать, что ему не дали работать на арене и все такое. Лучше вы в другой раз приходите, когда он успокоится, а то он всегда злится, когда про свою Маккафу вспоминает. А как вспомнит, то ни о чем другом и говорить не желает, так что нам всем она уже страсть как надоела.

Валлент взглянул на отставного клоуна: тот смотрел прямо перед собой пустыми глазами, и его губы беззвучно шевелились.

Глава 10. Динника

«8 июня. Как всегда в первые дни после начала каникул, не знаю, чем заняться. Вроде бы и времени свободного навалом! Как Маккафа уехала, кажется, что в целом мире из ребят только я один и остался. Даже Бузз не приходит, все со своими картинами возится. Весь последний месяц он только тем и занимался, что декорации подновлял. Сегодня наш Камерный театр отправился на гастроли по стране, приедет только в начале сентября. С ним и мама уехала, мы с отцом ее провожали. Очень уж нам не хотелось ее отпускать, но директор пригрозил увольнением. И так каждый год! Но отец не отчаивается, говорит, что в испытаниях закаляется характер. Это точно, еще только первый день заканчивается, как ее нет, а почти вся посуда на кухне уже грязная. Так что, наверное, мне придется ее вымыть. Вот сейчас допишу и пойду, все равно отец меня заставит».

Валлент поднял глаза на портрет мага, который установил прямо перед собой, оперев его о погашенную масляную лампу. Ему показалось, что тот осуждает его за чтение чужого дневника, и рука магистра сама потянулась к тетради, чтобы захлопнуть ее. Но здравый смысл не дал ему этого сделать, и выражение глаз Мегаллина постепенно смягчилось, он опять смотрел сквозь Валлента, в невидимую тому даль. Магистр встряхнул головой и волевым усилием избавился от наваждения.

«9 июня. Жара такая, что чернила высыхают прямо в пере, так что писать почти невозможно. Ходили с Буззом купаться, на наше любимое место возле разрушенной городской стены. Там есть уступ, такой хлипкий на вид, что кажется, будто он вот-вот упадет, но он держится уже десятки лет. Вот ведь умели строить предки! Специально не захочешь сломать – и не сломается. И мы с этого уступа в воду прыгали, вместе с другими пацанами и несколькими взрослыми, там от воды локтей десять, не меньше. Я вперед руками, а Бузз как придется, в основном боком или на задницу, так что поднимается такая туча брызг и волна, что все вокруг чуть не тонут! Как-то там Маккафа поживает со своим клоуном? Я все представляю, как мы с ней целовались в последний день перед ее отъездом, у меня голова кружилась от ее запаха и вкуса. Но она долго не любит целоваться, и я считаю, что было бы несолидно к ней приставать.

12 июня. Каждый день ходим купаться, потому как делать больше нечего. А позавчера еще пошли на рыбную ловлю, туда же, где я в воду упал во время катания на льдинах. Притащил четырех карасей, сам почистил их и сварил уху. Получилось не так, как у мамы, но тоже неплохо. Отец меня похвалил, когда вернулся с дежурства. Он сегодня охранял какого-то проходимца, который с помощью магических порошков грабил магазины. Насыпал в клизму свое вещество и распылял его перед прилавком, когда никого вокруг не было, кроме продавца. Тот временно слеп, а вор запихивал ему в глотку кляп и обчищал кассу, и так раз пять или шесть, пока его какой-то магистр из Отдела частных расследований не вычислил. Я один раз ходил на открытое заседание суда, но мне не понравилось – скука страшная! Я думал, будет интересно, а там все время свидетелей опрашивали, потерпевших, и так битых два часа. Мне так надоело, что я ушел, не дождавшись конца, да и в туалет захотелось со страшной силой. Отец мне потом сказал, что суд не успел закончить свою работу, и его перенесли на завтра. Можете себе представить, какая это тягомотина – засудить простого грабителя. А уж про сложные дела я и не говорю, по несколько дней тянется базар, иногда после всей этой возни преступника даже отпускают! Сидят там такие люди, с виду простые граждане, называются присяжными, понравится им кто, они и прощают его, говорят, что он хороший человек и уже исправился. Это понятно, кто ж захочет в кутузке сидеть, поневоле сразу исправишься. Отец в тюрьме сто раз был и говорил мне, что всякие злодеи там сидят в темных подвалах и тесных камерах, и там все время сыро, даже в самую сильную жару, потому что река буквально под боком, и воняет так, что хоть нос затыкай. Там как раз рядом трубы канализации из южного района выходят и все дерьмо в реку вытекает. Так на этой самой воде заключенным пищу варят! Понятно, что запах остается, хоть и не такой сильный, как перед кипячением, а все-таки заметный. Но все привыкли и не выступают. Даже охранники ту же самую пищу поедают, и ничего. А вообще, мне Бузз говорил, что есть такие люди, которые своей собственной мочой лечатся, так что, наверное, ко всему привыкнуть можно. Говорят, был такой случай в нашей тюрьме, когда-то очень давно, в прошлом веке: один преступник ухитрился решетку на своем окне перепилить и в реку спрыгнул. Так у него все ловко вышло, что никто ничего не услышал. А тут как раз очередная промывка труб приключилась, и на него куча городского дерьма выплеснулась. Он выскочил на берег и стал так громко ругаться и плеваться, что выбежала охрана и повязала его. Так с ним потом целую неделю никто не хотел в одной камере сидеть, и пришлось беглецу одному скучать, пока вонь не развеялась, хоть он и помылся!

23 июня. Несколько раз ходили с Буззом в театр, директор поручил ему нарисовать декорацию к новому спектаклю, который они начнут репетировать осенью. Я точно не знаю, о чем там речь, да и Бузз тоже, но картинки сложные – интерьеры императорского дворца, кабака и рыночная площадь. Сегодня Бузз рисовал детали роскошного зала, а я их раскрашивал. Но мне все это быстро надоело, и я перестал ему помогать. После обеда пошел купаться, встретился с Клуппером, и мы с ним разговорились. Оказалось, что не такой уж он и вредный тип, просто от них отец ушел, а детей в семье всего четверо. Так что ему приходится подрабатывать в магазине магистра Блобба, его туда старший брат рекомендовал. Это на Подковной улице, и он туда чуть ли не каждый день ходит, отмывает посуду от магических смесей. И каждую склянку приходится чуть ли не по полчаса тряпичным ежиком тереть, прежде чем на стенках ничего не останется. Блобб потом проверяет своим амулетом, так что пока дочиста не отмоешь, денег не заплатит…»

Валлент усмехнулся, представив себе старину Блобба и его захудалый магазин на углу Подковной и Кривой улиц. Оказывается, двадцать лет назад он не умел применять магию для очистки отработанной посуды, и умеет ли сейчас – большой вопрос. «Надо будет спросить у него при случае», – подумал магистр и вернулся к чтению.

«…А этих банок у него видимо-невидимо! Все самых разных форм и цветов, нет ни одной одинаковой. Клуппер спросил у магистра, почему так, и тот сказал, что у каждого вещества должна быть своя неповторимая оболочка, иначе какие-то высшие силы лишат компонент магической силы. Что-то с трудом верится.

26 июня. Бузз сегодня решил в свой театр не ходить и позвал меня в экспедицию, в старый карьер за городом. Это раза в три дальше от стены, чем Дугуллака. Я спросил у отца, он не возражал, но просил вернуться засветло, и мы отправились. Взяли с собой запас фруктов, хлеба и десятка два картофелин, чтобы в костре запекать. Когда проходили через пролом в стене, где народ купается, я заметил Клуппера и помахал ему, Бузз удивился и спрашивает: «Чего это ты с этим вонючкой здороваешься?» Пришлось все ему рассказать, и про семью без отца, и про работу Клуппера в магазине. Коротко, конечно, так что я успел закончить свой рассказ, пока Клуппер вылезал из воды и подходил к нам. «Куда собрались?» – спросил он. «В карьер, покопаемся в отвалах», – ответил я, и он захотел пойти с нами. Бузз стоял хмурый, но не возражал, и Клуппер схватил свою одежду. Мы вышли за пределы города, и я спросил у него, не потеряют ли его дома. Выяснилось, что он сегодня не должен идти к Блоббу, а дома его все равно никто не ждет, брат в Ордене магов, отец на работе, а сестры самостоятельные. Все равно картошки мы взяли много, так что голода я не боялся, в крайнем случае что-нибудь на огородах стащим, там рядом какая-то деревня. Ох, ну и устал же я сегодня, завтра допишу.

27 июня. Продолжаю свой рассказ про поход в карьер. Шли мы около часа, судя по моему наручному хронометру. Он, конечно, не самый точный, но примерное время показывает неплохо, и я уже наловчился делать поправку. Ошибка измерения у меня не превышает одной десятой часа! По дороге сухие ветки, палки потолще подбирали и в котомки складывали, в карьере дров нет, потому как нет деревьев. Поднялись мы на холм, на самую вершину, и такое красивое зрелище видим, что жуть. Прямо под нашими ногами склон круто обрывается – карьер очень глубокий, когда-то в нем делали раскопки, а потом затопили водой из Хеттики, прорыли канаву, он и заполнился. А до этого добывали глину, здесь даже посудная фабрика была, но потом закрылась, потому что глина закончилась. Под ней нашли что-то не очень понятное, как будто кирпичи, бронзовые и фарфоровые обломки, всякие осколки и прочий мусор. Мне отец рассказывал, что раньше часто такие свалки откапывали, а потом всем надоело, в них постоянно находили одно и то же. Самой замечательной штукой в этом карьере оказалась стеклянная фигурка женщины без одежды, с отломившимися руками. Ее даже возили по городам и показывали на выставках. Красивая, конечно, наши мастера старались такую же изваять, но у них все какие-то кособокие получались, а потом бросили. А с руками сделать они даже не пытались. Так вот, полюбовались мы на карьер с высоты и вправо пошли, чтобы к берегу озера по протоке выйти, а то уж очень неудобно по горе на заднице съезжать, там еще камни острые и колючки были. Спустились с горы и по берегу в карьер зашли, а вода там такая прозрачная! Но глубоко – жуть, дна не видно. Пошли мы на дальний, северный берег, чтобы солнце все время нас освещало. Первым делом мы искупались, но я не стал далеко заплывать, кто его знает, что в такой глубине может жить, вдруг там чудовище плавает. Говорят, что несколько раз видели голову на длинной шее, никто этому не верит, но рисковать особенно не хотелось. Потом закусили и стали по склону лазать, кучи ворошить, они осыпаются под ногами, какие-то непонятные острые обломки везде. Один меня особо привлек, слишком плоский и гладкий был с виду. Я его к воде отнес и грязь с него отмыл, гляжу – на нем что-то нарисовано. Или даже не нарисовано, потому что красок не было, а просто неглубокие линии. Но разглядеть как следует мне удалось только птицу и море, а всю левую часть рисунка занимала чья-то прямоугольная туша, она плыла по волнам, и они за ней пенились. Что это такое плыло, я не понял, наверное, какая-нибудь большая лодка или даже корабль, только я почему-то не увидел задней мачты. Половины рисунка не было, обломок оказался слишком мал. Я пошел на то же самое место в склоне и долго еще копался там, но больше ничего интересного не нашел. Посмотрел на запад, а там в сотне шагов Клуппер с Буззом что-то горячо обсуждают и чуть не дерутся. И что же оказалось? Клуппер нашел прозрачный обломок, гладкий и продолговатый, и стал утверждать, что это недостающая рука от стеклянной женщины, только без ладони! Бузз, конечно, с ним не согласился, и они меня спросили: «Что скажешь, Мегал? Твое мнение решающее». Поглядел я на эту «руку», и она показалась мне уж слишком гладкой да изогнутой, ну и глупо это было, ту женщину совсем в другом месте нашли, на южном берегу, мне отец говорил. Я почему это запомнил – он сказал, что весь южный берег карьера перекопали, хотели найти недостающие детали, вот у меня и отложилось в памяти. Я им честно рассказал, что место другое, форма не очень-то подходит и, скорее всего, это ручка от чашки или что-то подобное. Думал, Клуппер начнет горячиться, но он просто взял эту стекляшку и в карман засунул, ничего не сказал. А вот Буззу не повезло, он ничего не нашел, и пока мы с Клуппером разжигали костер и пекли картошку, ползал по склону как заведенный и землю носом рыл. Картошка уже успела испечься и почти остыть, как он появился и сразу бросился к воде, что-то полоскать, потом с гордым видом нам показал свою находку. Мы с Клуппером взглянули на нее и чуть не закричали от радости – оказывается, у него в руках была вторая половина от моего рисунка! Мы показали Буззу первый обломок, а потом все трое как сумасшедшие стали прыгать вокруг костра, я чуть в огонь не наступил. Сложили мы обе половины, и что же? В самом деле, больше всего эта штука на волнах напоминала корабль, только без парусов. Мы поудивлялись немного и решили, что в древние времена, наверное, и не такие чудеса встречались. У нас в учебнике истории, в самой первой главе, про них рассказывается, про разные находки из диковинных металлов, какие-то кругляши с зазубринами и тому подобное. Магистр, который эту главу написал, чуть ли не единственный специалист по древности, но я так думаю, что много ума не надо, чтобы всякий мусор зарисовывать и придумывать, от чего он отломился. И картинки там наподобие нашей приводились, со старой посуды срисованные – на них цветочки, агрегаты какие-то, лица людей и тому подобное. Много ли можно сказать про древние времена, рассматривая такие изображения? А вот магистр-историк целую главу ухитрился написать, и в прошлом году, когда мы историю изучали, по ней на экзамене один вопрос был. И все-таки такой картинки, как у нас с Буззом, я нигде не видел – это вам не цветы и физиономии, а целый корабль без парусов! Правда, сам рисунок прилично поистерся, но все равно легко можно было разобрать, что на нем изображено. И так жалко, что какие-то уроды у нас его отняли! Понятно, мы так громко шумели, когда прыгали вокруг костра, что нас, наверное, за лигу было слышно, вот они, наверное, из деревни и пришли проверить, что тут происходит. Я и глазом моргнуть не успел, как они выхватили у нас оба обломка и прикарманили их! Что мы могли поделать с двумя взрослыми людьми? Я от Клуппера, честно говоря, не ожидал такой прыти, он схватил одного за штанину и даже повалил, но тот стукнул его, так что у него кровь из губы пошла. Сволочи, засмеялись только и ушли, но быстро, оглядывались все время, не идем ли мы за ними. Ну ладно, не такая уж ценная вещь нам досталась, если мы ее всего за несколько часов нашли. Но все равно жалко, конечно. Бузз сказал, что по памяти ее нарисует и мне подарит, так что получится даже лучше, чем на самом деле. А таких глиняных штук налепить можно три короба, попробуй докажи, что она настоящая. Он теперь Клуппера зауважал, говорит, что зря мы с ним раньше не познакомились как следует.

5 июля. Вчера я попросил Клуппера, чтобы он зашел за мной, когда пойдет к своему Блоббу, и он в самом деле явился ко мне часов в восемь утра! Я еще спал, когда он принялся мне в окно стучать, так что я не возрадовался, что попросил его. Но делать было нечего, пришлось вставать. А солнце уже вовсю жарило! Когда мы через четверть часа шагали по улицам, Клуппер был недоволен и просто подпрыгивал от нетерпения. «Неужели твой Блобб так рано встает?» – спросил я его. «У него есть дочка, она за всем по хозяйству следит», – ответил он, и мы чуть ли не вприпрыжку поскакали в магазин на Подковную. Народа на улицах было – тьма, и чего им не спится? На самом деле, конечно, это только у школьников каникулы, взрослым работать приходится, вот и торопятся на службу. И мы в том числе! Прибежали мы в магазин, а там эта девчонка в дверях стоит, руки в бока уперла и глаза сощурила, а как поняла, что я вместе с Клуппером пришел, спрашивает: «А ты кто такой, мальчик? Ты зачем сюда пришел?» Я и говорю: «А что, разве магазин закрыт? Может, я хочу мыло для волос купить или негаснущие спички?» – «У тебя, наверное, и денег-то нет, а туда же. Покупатель!» – буркнула она. Какая-то странная девчонка, могла бы и повежливее быть, а то не очень-то красивая, и выступает при этом. По-моему, она даже младше нас с Клуппером (но довольно высокая), и подбородок такой тяжелый, что им можно гвозди забивать. Я думал, что Блоббова дочка не захочет меня в подсобку пустить, но она ничего не сказала и стала молча смотреть, как Клуппер набрал в таз воды и принялся отчищать с внутренних стенок бутылочек белый налет. Он образовался в них всего за одну ночь, после того, как их содержимое было израсходовано. Особенно много скопилось емкостей для смешивания растворов, десятка два, не меньше. Это мне Клуппер объяснил – они сделаны из особого сорта стекла и не поддаются никаким магическим веществам, даже слюна подкаменной змеи не оставляет на нем следов. «Зато оно очень легко разбивается, – сказала вдруг девчонка и спросила меня: – А тебя как зовут, мальчик?» Не знаю почему, но слово «мальчик» мне не понравилось, да и вообще я заметил, что стал как-то нехорошо на него реагировать после того, как с Маккафой познакомился. Я назвался и говорю: «А тебя как зовут, девочка?» Имя у нее совсем неплохое оказалось, Динника, и оно ей почему-то шло. Я чуть сгоряча не спросил, почему она именно Динника, а не Блонника, если отец у нее Блобб, но промолчал – мало ли что случилось с ее настоящим отцом, может, ей будет это неприятно. «Клуппер, ты хочешь, чтобы Мегаллин с тобой посуду мыл?» – спросила она, но он рассердился и сказал, что и сам отлично справляется. Понятно, у него многодетная семья и деньги ему со мной делить совсем неохота, да я бы и не согласился ему помогать, даже если бы меня сам Блобб попросил. Зачем отнимать хлеб у товарища? И не так уж мне эти медяшки нужны, чтобы ради них всякой гадостью руки пачкать. Потом еще бородавки и прыщи вылезут, замучаешься выводить. Недаром Динника этим не занимается, а то бы разве Блобб не приказал ей самой стекляшки вымывать? А вообще, это довольно прибыльное дело – торговать магическими средствами. Постоянно кому-то что-нибудь нужно, то порошок против крыс, то специальное мыло против мух, то еще какая-нибудь бодяга. Только позволение очень трудно получить, сперва надо поступить на платные курсы при Ордене магов – очень дорогие – потом сдать жутко строгий экзамен, и только после этого тебе разрешат держать свою лавку. Аренда, компоненты, налоги, всякие другие расходы, но все равно, как я посмотрел, обстановка у Блобба приличная. Правда, дом его собственный, как мне Клуппер говорил, а налог на землю все-таки в несколько раз меньше, чем арендная плата. Ничего интересного в магазине я так и не увидел, Блобб спрятал все свои зелья в крепкие шкафы и запер их. Оказалось, что Динника учится в Школе искусств, у них там совсем другие предметы, все больше вышивка, плетение и тому подобное. Тоже, конечно, полезное дело, не каждому по зубам, поэтому у них в основном девчонки учатся. Представляю себе, как в такой обстановке пацанам приходится! Хотя нет, даже не представляю.

21 июля. Сегодня в театре в ловушку попалась крыса, и мы с Буззом пересадили ее в клетку. Правда, это была совсем маленькая крыса, скорее детеныш, но все равно, просовывать к ней палец я бы не стал. Как назло, зачем-то явился Наггульн и хотел ее тут же прирезать, но я не дал ему, потому что решил ее дрессировать, пока она еще молодая и хорошо обучаемая. Не знаю, кстати, самец это или самка, да и какая разница, крыса – она и есть крыса. Я читал в учебнике природы, что это очень умные зверьки, вот и придумал сделать с ней цирковой номер. Только как ее заставить выполнять приказания? Перво-наперво нужно, чтобы у нее была возможность свободно двигаться. Но как выпустить ее из клетки и не дать скрыться в норе? Это вопрос! Короче, я принес клетку домой и совал ей всякие отбросы, и она все пожирает, как с голодной помойки. Я знаю, почему – организм у нее молодой, ему расти надо. Еще просунул ей в клетку плошку с водой и подливал в нее из чайника, просовывая носик между прутьев.

24 июля. Вчера целый день мастерил медную цепочку с застежкой, такую, чтобы ее можно было одним концом надеть на запястье, а на другой конец посадить зверька. Надел парусиновые перчатки, сапоги покрепче и открыл дверцу. Ну и юркая же тварь! Пока просунул ей голову в петлю, потом облился, перчатки чуть насквозь не прогрызла. Тут Бузз из театра пришел, вздумал посмотреть, как у меня дрессировка идет, смеялся как сумасшедший! Я ему говорю: «Думаешь, это так просто? Взял бы да сам попробовал». – «Нет уж, спасибо! – ответил он. – Мне моя жизнь еще дорога». Но я точно знаю – такого номера в цирке еще ни у кого не было. Раз я собирался выступать вместе с Маккафой, нужно было приучить зверя к тому, что у меня есть партнер. «Поможешь мне Зублю воспитывать?» – спрашиваю Бузза. Он давай опять хохотать. «Ты что же, в самом деле ее так назвал?» Не понимаю, что в этом такого особенного, она же зубастая тварь, имя вполне подходящее, короткое и вполне сценическое, по-моему. «А у тебя еще одни такие же перчатки есть? – спросил Бузз. – А то как-то страшновато». И то верно, я Зублю с утра не кормил, хотел, чтобы она меня слушалась. Я вообще-то почти ничего не смыслю в дрессировке, но мне кажется, что для начала нужно приучить зверя принимать пищу с руки. Потом уже можно ставить перед Зублей какие-нибудь задачи – например, прыгнуть через кольцо, сплясать на задних лапах и так далее. Хотя я не уверен, что она сможет ходить на двух лапах. Но если собаки могут, почему бы и крысе не суметь? Так что сегодня я часа два подавал ей самые сочные отбросы, какие только сумел найти, и она их алчно пожирала. При этом за шкирку ее через палку переносил, чтобы в ее тупой башке что-нибудь осталось. Потом я подумал, что неплохо было бы ее искупать, все-таки она по всяким помойкам шлялась, и мыл ее в тазу целый час, наверное! Чуть не утопил от злости, так она вырывалась и хотела меня укусить. Для нее же самой старался! Высохла она в своей клетке, посмотрел я на нее и что-то особенной разницы не заметил. Как была серой тварью, так и осталась. Зато я знаю, что она теперь чистая. Вот сейчас допишу и буду перчатки зашивать.

26 июля. Зубля уже не бросается на меня с такой злобой, как в самом начале, и я считаю это великим успехом дрессировки. Попробовал палку над полом приподнять, но она все норовила под ней проскочить, пришлось ее шлепнуть пару раз и показать, как нужно прыгать через препятствие. Кажется, она начала понимать, что если не будет стараться, ничего не получит.

28 июля. Сегодня ко мне в гости пришел Клуппер, и я показал ему Зублю и ее достижения. Правда, она сперва стеснялась при Клуппере подпрыгивать, но потом все же пару раз перескочила через палку, и я подарил ей особо сочную корку, пусть погрызет. Надо приучать Зублю при публике выступать. Вчера хотел позвать отца, чтобы он посмотрел на ручную крысу, но потом подумал, что он вряд ли обрадуется, что у нас в доме грызун живет. Да и не ручная она пока, ошейник я с нее не снимаю, пусть привыкает. Правда, Зубля уже немного подросла с того дня, как я ее на цепь посадил, так что придется постепенно звенья добавлять. Клуппер мне рассказал, что по-прежнему работает у Блобба, а потом они с Динникой иногда ходят купаться. Вот он и спросил меня, не хочу ли я к ним присоединиться, а то, мол, Динника про меня спрашивала, почему я больше не прихожу в магазин. Так что почти всю вторую половину дня я провел на нашем купальном месте, возле стены. Динника оказалась совсем не такой нудной, как мне показалась вначале, хотя она слишком много о себе воображает. Может, все девчонки такие?

5 августа. Сегодня проходил Бузз, он почти закончил свою вторую декорацию, осталась самая простая – интерьер таверны. Я показал ему успехи Зубли, но он не слишком заинтересовался, сказал, что зверек очень маленький для цирка и его будет плохо видно. Чепуха, все будет видно замечательно. Но когда он сказал про цирк, я представил себе, что выхожу на арену и вижу толпу людей, окружающих ее, их разинутые в криках возмущения, страха или восторга рты, и мне стало дурно. Я посмотрел на Зублю: передо мной сидела обыкновенная, почти взрослая крыса неприятного серого цвета, неопределенного пола и с голым коричневым хвостом. Что скажет Маккафа, когда я предложу ей выйти на арену с крысой на поводке, кормить ее с руки и позволять через себя перепрыгивать? Думаю, что ничего хорошего. «Ты прав, ее будет плохо видно», – сказал я. Я посадил Зублю в клетку и накрыл куском ткани, потом мы с Буззом вышли на улицу, там я поставил клетку на землю и открыл дверцу. «Ты что же, хочешь ее отпустить? – спросил Бузз. – Обязанность каждого гражданина – убивать грызунов». – «Вот и убей, если такой умный», – сказал я. Зубля высунула нос и огляделась, как будто не верила, что обрела свободу, потом вылезла и уселась перед своей тюрьмой. Я взял клетку и пошел в дом, Бузз посмотрел на зверька и отправился за мной. «Все равно ее кто-нибудь зашибет, – сказал он, – потому что она людей уже не слишком боится». Он был прав, поэтому я взял совок, пошел к Зубле и огрел им ее по макушке, она взвизгнула и скрылась в куче мусора. Теперь, может, будет осторожнее. Весь вечер чувствую себя так, словно сам в помойной яме вывалялся.

16 августа. От нечего делать ходил сегодня в школу, а то уже стал забывать, какой в классах запах. Смотрю – Холль грядки полет. У нас под окнами есть клумба, на ней растут всякие цветы и растения, и мы иногда на уроках природы к ней ходим, чтобы посмотреть на какую-нибудь траву вблизи. Я и не знал, что Холлю приходится за ними следить, хотя садовника в школе не было, а кому-то же надо этой грядкой заниматься. Я с ним поздоровался и говорю: «Хотите, я помогу вам сорняки выдергивать?» Он меня спрашивает: «А ты не забыл наши уроки, отличишь сорняк от хорошего растения?» Честно говоря, я не был уверен в своих силах, да заняться все равно было нечем. Я решил, что буду смотреть, какую траву он рвет, а какую оставляет, и так же точно делать. К счастью, сорняки оказались все одинаковые – этакие квелые ростки бледно-зеленого цвета, так что дело споро пошло, и уже через полчаса с ними было покончено. «Что, по урокам соскучился?» – с улыбкой спросил меня Холль. Я подумал немного: и в самом деле, хочется, чтобы поскорее осень наступила, а то лучшие люди разъехались кто куда. Чего уж от себя скрывать – по маме скучаю жутко, сильнее даже, чем по Маккафе, и отец тоже какой-то вялый ходит, часто пьяный после работы. Еще больше двух недель до возвращения труппы! «Скорее не по урокам, а по товарищам», – сказал я Холлю. Он и говорит: «Ты, кажется, природой интересуешься? Пойдем в класс, я тебе покажу новый учебник, его только недавно один магистр написал. Во всей Империи пока всего штук двадцать экземпляров, переписчики и художники уже три месяца пыхтят». Мы поднялись на второй этаж (в школе летом так пусто и тихо, что даже не верится), и Холль достал из шкафа новый учебник. Он еще пах чернилами и был необыкновенно чистым, не захватанным грязными пальцами учеников. Я открыл обложку и прочитал название первой главы: «Древние животные». Уже этим книга отличалась от той, что мы изучали в прошлом году. Читать я ее, конечно, не стал, просто посмотрел картинки. Звери на них были на самом деле очень странными. Один такой огромный, как гора, на четырех толстых ногах, с очень длинным носом и клыками, загнутыми вверх. Другой поменьше, на носу у него торчал острый рог. Еще один оказался плоским, локтей десять длиной, с вытянутой пастью, полной зубов – жуть да и только! Почти такие же точно, я знаю, живут в некоторых азианских реках, только они раза в три меньше, и называются крокодилами. Я спросил: «Как же узнали, что такие звери жили у нас раньше? Мяса ведь на них не сохранилось, одни кости». Но Холль и сам пока не знал ответа на этот вопрос, и ему, по-моему, стало неудобно. «Вот прочитаю книгу, все вам на уроке расскажу, – пробормотал он. – Извини, совсем некогда было ей заняться. Но животные все равно замечательные, правда?» Это точно, твари были что надо, таких бы к нам в цирк, все бы в обморок упали. Это вам не с собачками возиться! Правда, пришлось бы тогда арену железной сеткой огораживать, чтобы они на зрителей не бросились, да и редкий дрессировщик, наверное, согласился бы с такими зверюгами работать. Эх, жива ли еще моя Зубля?

20 августа. Последние три дня ходил к ипподрому, смотреть на приготовления к празднику, а вчера наконец он состоялся. Было даже лучше, чем я ожидал. Жалко, что мама не видела такую красоту, ведь там, где она сейчас, фейерверки не устраивают. Кстати, я даже не знаю, в каком городе они теперь находятся. В Данаате, конечно, тоже провели празднование, но наверняка не так пышно, как в Ханнтендилле, все-таки здесь живет сам Император, а там только наместник Феррель. Никого, кроме помощников магистра Шуттиха и его самого, на ипподром не пускали, но я пробрался к трибуне со стороны парка и подсматривал в щелку, как и другие пацаны и девчонки. Посреди поля соорудили деревянный помост и вкатили на него огромную чугунную пушку, полностью черную, привезенную лет тридцать назад из Азианы специально для народных праздников. Мне отец рассказывал, что до этого пушка была раза в два поменьше, но когда Азиана присоединилась к Империи и весь мир стал общим, решено было отметить это событие. Она такая громадная, что ее катили десять лошадей-тяжеловозов, но нынче я пропустил это зрелище – ушел обедать, а они и пришли! Ну да ладно, в прошлом году видел, и в позапрошлом тоже. Пацаны под трибуной мне сказали, что все было так же точно, как всегда. Потом стали подвозить заготовки для фейерверка – такие продолговатые, пухлые чушки серого цвета. Я всегда удивляюсь, как из них в небе получаются такие красивые разноцветные букеты? Это все магия, конечно, недаром Шуттих – член Ордена магов и всю жизнь учится укрощать огонь. А может, уже давно научился. Вообще, подготовка заняла целых три дня, а сам праздник небесных цветов – всего полчаса, не больше. У меня даже уши заболели, так громко пушка стреляла, но уйти за дома я даже и не подумал, не зря же я пролез в толпе на ипподром и пристроился на западной трибуне, так что мне все было отлично видно. А до этого все полдня ходили по аллее и смотрели на Императора, он специально вышел на крыльцо и разговаривал там с наместниками провинций, все они сидели в креслах с высокими спинками и посматривали на гуляющих, а вокруг стояли парадно одетые солдаты с саблями. Мне это было не слишком интересно, и я просто шатался по парку, потом по Конной площади, сходил на Театральную улицу и потратил половину своих карманных денег, которые мне утром выдал отец. Повсюду были жуткие толпы народа, но мне было одиноко, и я пошел в магазин к Блоббу. Он вовсю торговал своими порошками, ведь на праздник в столицу съехались жители всех окрестных деревень и даже некоторых городов. Какой-то крестьянин ворчал у входа: «Когда еще прикупишь отравы, как не на День Империи?» Несколько человек стояло перед полкой с товаром и прилавком, пересчитывая свои медяки. Тут же и Динника крутилась, за посетителями присматривала, и ее мать (толстуха с необычными желтыми волосами). Динника меня увидела и удивилась: «Ты зачем пришел? Видишь, и без тебя покупателей хватает!» Я хотел уйти, но потом достал из кармана леденец на палочке и ей протянул, уж не знаю, что на меня нашло, наверное, надоело одному по улицам шляться. «Вот, возьми, – говорю. – Может, прогуляемся?» Она так удивилась, что ее глаза широко раскрылись, и оказалось, что они у нее красивого зеленого оттенка. Она пошла к матери и что-то ей сказала, показывая на меня, та кивнула, и мы с Динникой отправились на прогулку. В общем, за те два часа, что мы разгуливали по городу, пробираясь между всякими телегами, повозками и скоплениями зевак, я потратил все деньги. В одном месте мы пролезали между стеной и лошадью, и так получилось, что она прижалась ко мне боком. Было приятно, но я сразу вспомнил про Маккафу и поспешил миновать узкое место, а Динника словно ничего не заметила. Но я-то видел, как у нее лицо напряглось. Жалко, что ей нужно было идти домой, я бы сумел протащить ее на ипподром, с ней было интересно поговорить. А так пришлось одному развлекаться, и сразу после фейерверка я домой пошел, тем более что все равно уже ничего купить не мог. Бузза так и не встретил, он мне еще накануне сказал, что Бюшша вернулась с родителями из деревни и он будет с ней гулять. Ну и ладно, Маккафа тоже скоро вернется. Я мысленно поставил их рядом, Диннику и Маккафу, и что же? Конечно, Маккафа очень красивая, но в Диннике есть что-то, чего нет у Маккафы. Может быть, как раз потому, что она совсем не такая симпатичная? А в чем-то они и похожи, обе слишком гордые.

22 августа. Вчера снова ходил в школу и принес оттуда книгу, которую мне показывал Холль – он дал мне ее почитать. Погода довольно прохладная, поэтому купаться совсем неохота, на небе серые тучи, но дождя нет. Вот я и подумал – прочитаю книжку, а потом на уроке буду своими знаниями щеголять!

27 августа. Этот учебник сильно отличается от того, что мы изучали в прошлом году. В нем автор протаскивает новую идею об изменчивости живой природы. Он утверждает, что все постепенно меняется, и раньше даже люди были другими, больше всего мне понравилось его доказательство того, что у них на теле росла шерсть. То есть у моих предков. Как у собак, что ли? Я пока не силен в таких знаниях, чтобы спорить с магистром-природоведом, но как-то с трудом верится.

3 сентября. Сегодня приехала труппа и вместе с ней, конечно, мама! Ну и пир же мы закатили! Потом как-нибудь расскажу про их поход, если настроение будет. А сейчас у меня просто живот пухнет от угощений, а рука с трудом удерживает перо. И спать охота, сил нет.

5 сентября. Ходили сегодня с Динникой гулять и оказались возле нашего купального места. Я говорю ей: «Давай искупаемся!» А она смутилась и сказала, что не готова для этого. Я посмотрел и вижу, что многие девчонки плавают прямо в нижних, тонких платьях, и ничего (а было жарко как в печи, хоть и осень). А когда надо, быстро выскакивают за стеной и там сохнут. Там издавна есть закуток, где женщины переодеваются: часть стены обрушилась, и получился небольшой барьер, потом старые камни сложили более аккуратно, увеличив высоту загородки. Но все равно, если забраться на самый верх стены (это непросто, потому как камни из нее иногда выскакивают), можно увидеть кусочек этого загона, и поэтому там постоянно толпятся пацаны. Они изнывают от жары, но не уходят, только почти ничего не видно, я сам туда пару раз поднимался. В общем, Динника посмотрела на купальщиц и тоже пошла за стену, а я прямо тут свои шорты и майку скинул, затолкал их под какой-то камень и плюхнулся в воду. Короче, мы с ней на пару были так одеты, что обхохочешься – на ней длинная, до колен кружевная сорочка с мелкими дырочками (для вентиляции), а на мне синие трусы с белыми кружками. Но народ там подобрался еще не с такими нарядами, так что мы недолго смущались, а под водой и того меньше.

10 сентября. Долго же я ждал этого дня, а как он пришел, сразу понял, как это несладко – просыпаться ни свет ни заря и тащиться за реку. И льда нет, чтобы короткой дорогой пройти! Но все же мне было приятно снова встретиться со школьными приятелями. А особенно я обрадовался, когда увидел Бузза. Никогда бы не подумал, что настанут времена, когда мы будем встречаться не каждый день! Мы опять сели вместе, и он сразу принялся мне пересказывать деревенские подвиги своей Бюшши, но тут пришел Холль, и Буззу пришлось прерваться. Книгу, кстати, я еще позавчера сюда занес. Холль мне тогда сказал, что в волосатых людей не верит, но если так написали в книге, то так тому и быть. По-моему, довольно-таки странное мнение. Ну да ладно, начался у нас урок, и что же? То все мечтал на занятиях очутиться, а тут понял, что меня купаться тянет, тем более, что солнце жарило – будь здоров! И еще меня поразило, что многие ребята заметно подросли, даже Бузз, хоть я и не обращал на это раньше внимания. А тут глянул – вот те раз, я как будто стал меньше ростом! Мне стало обидно, и я почти все время мрачно смотрел в окно, на Холлеву грядку. Многие растения на ней украсились разноцветными бутончиками, но все равно почему-то чувствовалось, что скоро они завянут, и придет осень.

21 сентября. Скоро приезжает Маккафа. Я точно не знаю, когда, но надеюсь, что с ней ничего не случилось, все-таки у циркового артиста опасная профессия. Можно считать, что я вошел в учебный ритм, чего от нас Холль целую неделю добивался: легко просыпаюсь по утрам и мало устаю на уроках.

27 сентября. Вчера весь народ отмечал праздник Осеннего Звездопада, и я в том числе. Почти так же весело, как и на день Империи, только фейерверки не устраивают. Зато всяких фруктов, овощей везде продают – жуть! Всюду валяются апельсиновые шкурки, арбузные корки, народ запасается на зиму целыми мешками всякой всячины. Мы с Буззом отправились на рынок и там изрядно поживились в толпе, так что потом у меня целый вечер живот болел. Все-таки надо было под колонкой фрукты помыть. Уж и не знаю, при чем здесь звездопад, лично я ни одной падучей звезды так и не увидел, сколько вечером ни смотрел в окно. А отец вообще пьяный пришел, сказал, что на углу почти бесплатно раздавали новый сорт дынного вина, по стакану в руки. Ему с коллегами так понравилось, что они не утерпели и купили еще по чуть-чуть, а потом он сразу домой пришел.

2 октября. Сегодня возвращался из школы и немного прошел по Театральной, я так делал всю последнюю неделю, ждал, когда цирк приедет. Смотрю – главный вход открыт, в него входят люди, заносят какие-то предметы. У меня чуть сердце не остановилось, ведь это означало, что приехала Маккафа. Я и подумать тогда не мог, что мне так не захочется писать о том, как я ее встретил, ну да ладно. Я быстро занес домой сумку, обедать не стал и сразу отправился к ее дому, вышел на Помидорную, а там фургонов – тьма, из них артисты свои вещи выгружают, всякие тюки, баулы и так далее, шум такой стоит, что своих шагов не слышно. Стал я между ними ходить, а какой-то акробат мне говорит: «Ты что это, мальчик, здесь шныряешь? Смотри, я тебя запомнил, если что пропадет – найду!» Не такой уж у меня и вороватый вид был, но я не стал обижаться и спрашиваю: «Где фургон Маккафы?» Он как-то злобно ухмыльнулся и махнул рукой по направлению к бараку, я туда и пошел, и в самом деле, через десяток шагов заметил, как она вытаскивает из фургона узел. Она меня тоже увидела, случайно, и остановилась, поджидая, когда я подойду. Я сначала ничего особенного не заметил, она показалась мне такой же точно, как и раньше, а когда подошел поближе – смотрю, а она выше меня! Ненамного, но все-таки. И туфель с каблуками на ней не было, я специально посмотрел. Стою я перед ней и слова сказать не могу, и такое у меня чувство, словно меня доской по голове хлопнули, а она улыбается так снисходительно и говорит: «Здравствуй, Мегаллин!» Я думал, что у меня голос пропал, но потом все-таки удалось мне промямлить свой «привет». Я взял у нее тюк и говорю: «Я отнесу», и она молча кивнула и сказала, что отойти от фургона не может, потому как чужие что-нибудь стащат, так что она меня тут подождет, а потом мы у нее чаю выпьем или пива. Я сделал вид, что все в порядке и пошел один, и тут мне навстречу ее мать попалась, узнала меня, тоже позвала в гости после разгрузки. Вещей у них не так много оказалось, за три ходки мы с ней управились. Хотел ведь сразу уйти, и что меня такое потянуло распивать у них чай, сам не знаю! Мог бы придумать что-нибудь, сказать, что некогда, еще какую-нибудь ерунду, так нет же. Папаша у нее пьяный был и стал дурацкие шуточки про мой рост отпускать, а Маккафа усмехалась и молчала, потом мать ее стала урезонивать своего урода. А тот все не хотел заткнуться и бормотал какие-то гадости про Маккафу и ее выступления с клоуном. Тут уж и Маккафа не стерпела, и они вдвоем с матерью вытолкали этого пьяницу в другую комнату, но он и там что-то бубнил. Я себе места не мог найти, и все заставлял себя встать и уйти, но словно какая-то злая сила меня к стулу приклеила. Потом они меня спрашивали, как дела в школе, какие предметы изучаем и так далее, с таким видом, как будто они обе взрослые женщины, а я совсем несмышленыш. Потом сказали, что в этом году необыкновенные сборы, никогда таких не было, и все благодаря Маккафе и Шматтоку, они так замечательно выступали, что народ валом валил. Тут я про свою Зублю вспомнил и подумал, что меня бы с ней освистали, это уж точно. Хорошо, что я ее отпустил, пока она совсем не одомашнилась. Тут Маккафа говорит: «Я больше не буду со Шматтоком выступать, он уже старый!» Мать ее чуть в обморок не упала и кричит: «Как это? Чем же ты будешь заниматься? Такая популярность, и вдруг все бросить коту под хвост?» Сильно сказала, ей-же-ей. Но Маккафа уперлась и сказала: «Я так решила!», и тут уж всем стало ясно, что она действительно решила и упрашивать ее бесполезно. Честно говоря, я хотел бы разок взглянуть на их номер, чтобы понять, чем можно так толпу заинтересовать. Тут из соседней комнаты ее папаша крикнул: «Что, стыдно стало, девка?» Маккафа прямо почернела вся и говорит тихо: «Я убью его», мамаша ее вскочила и убежала к мужу и, по-моему, стала там его бить, потому что он закричал как сумасшедший, и какой-то грохот раздался, как будто мебель падала. Тут уж я понял, что оставаться дальше в их квартире никак невозможно, тем более что и плюшки закончились, поэтому я встал и попрощался с Маккафой. Мне показалось, она даже не заметила, что я ушел. Вот так мы и встретились, и сейчас я думаю, что мне не нужно было к ним ходить, а может быть, и вообще с ней видеться. Если бы она не подросла так сильно! Может, и не так погано я бы себя чувствовал.

6 октября. Все, чувствую, что пора мне эти листки сшить и сложить куда-нибудь подальше, чтобы они не попадались мне на глаза. А то, может, вообще дневник брошу писать. Или вообще сжечь его и забыть? Перечитал свои старые записи и ужаснулся – это же надо быть таким наивным остолопом! Конец!»

Валлент закрыл первую тетрадь и поднял взгляд на портрет мага. Ему показалось, что в слабом освещении лицо Мегаллина приобрело налет величия, бесконечной уверенности в себе человека, способного на эпохальные деяния и даже подвиги. И уж точно в нем не осталось ничего от того низкорослого мальчишки, чьи записки только что читал магистр.