Текст книги "Библейские страсти (СИ)"
Автор книги: Олег Пелипейченко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)
Слово о рыбе
Голубая вечерняя дымка расползалась по берегу Галилейского моря. Костёр жадно трещал и шипел, облизывая прутики с нанизанными на них кусками рыбы. Ученики тихо сглатывали слюну и подбрасывали в огонь мелкие веточки.
– Учитель, прости мне мою недоверчивость, – вдруг заговорил Симон, – но всё же: как вышло, что в сетях после проповеди оказалось столько рыбы?
– Ты просишь объяснить чудо? – с иронией поднял бровь Иисус.
– Н-нет… – запнулся ученик, но через пару мгновений продолжил: – Я не сомневаюсь ни на лепту, что ты способен убедить в чём угодно даже рыб. Но ведь такая рыба, – ткнул Симон в одну из палочек, – в этом озере никогда не водилась! А такая, – указал он на другую, – и не может здесь жить, в пресной-то воде! Это морская рыба!
Иисус шутливо смутился и опустил глаза.
– Надо же – заметил… Хороший ты рыбак, Симон. Но мыслитель – пока не очень. Ничего, это мы исправим. Ладно, сначала объясню кое-что, – он отвёл со лба длинный локон и уселся поудобнее.
– Вначале, как я уже вам рассказывал, было Слово. Всё сущее берёт начало именно из этого первого Слова, оно стало его отпечатком на песке бытия. Всё живое и неживое, любой человек, любые звери, растения, камни в придорожной пыли и даже сама пыль, вообще любая сущность – это отдельные слова, состоящие из букв Первослова. Но сущности не могут не меняться, иначе прекратится всякое движение и всё застынет в неподвижности. Поэтому всегда есть возможность изменять существующие слова и вплетать новые в ткань бытия, тем самым меняя и создавая сущности; надо только уметь это делать. Вот ты, – он резко повернулся к Андрею и уставил в него палец, – что ты запомнил из моей дневной проповеди на лодке?
Брат Симона растерянно огляделся, пошевелил губами и с мольбой посмотрел на Иисуса.
– Ничего, учитель! Прости меня, но я не помню вообще ничего, ни единого слова!
Иисус поощрительно улыбнулся.
– Правильно. Ты и не должен ничего помнить. Это не для тебя была проповедь. Каждое моё слово уходило на дно озера и попадало в ваши сети. Я всего лишь добавил некоторое количество слов в общую картину мира.
– Невероятно! – Иаков даже зажмурился от восхищения. – Учитель, надо будет сегодняшний четверг сделать памятным днём!
Ученики согласно закивали. Иисус изумлённо вскинул брови:
– В честь чего?
– Ну как же! День, когда был придуман такой способ добычи рыбы, достоин быть великим праздником!
– Но ведь я совсем о другом рассказываю! – закричал учитель в отчаянии. – Кто из вас может объяснить Иакову, в чём он неправ?
Разглядывая учеников, которые перешёптывались между собой c вытянутыми лицами и пытались незаметно спрятаться друг за друга, он постепенно мрачнел и наконец отвернулся.
– Если бы вы знали, – негромко заговорил он, – как порой тяжело: смотришь вокруг – слова, слова, слова… И никого больше. Вот ты: как был неправильным словом Симон, так до сих пор им и остаёшься. Именно оно, ошибочное имя, данное при рождении, делает тебя ленивым и нелюбопытным, не даёт проявить истинную сущность. Отныне нарекаю тебя Петром. И быть тебе с этим именем первым среди равных.
Опасливо выглядывавший из-за спины брата Пётр замер на мгновение, затем поднял голову и с интересом огляделся вокруг, будто увидел этот берег впервые.
Другие ученики поспешно отодвигались от Петра и прятались от его испытующего взгляда. Иисус тяжело вздохнул и сгорбился, затем снял с огня очередной прутик.
– Кто забыл посолить рыбу? – вдруг воскликнул он, хитро прищурившись. – Ну, я вас сейчас… Итак, слушайте меня: вы – соль! Соль земли…
– Не на-а-до-о-о! – разнёсся над берегом многоголосый вопль. Через секунду к Иисусу протянулось несколько дрожащих рук с тряпицами, полными соли. Учитель запрокинул голову и звонко, по-детски расхохотался. Но тут его взгляд упёрся в белый, одного цвета с солью лик Петра, и смех застрял у него в горле. По мере того, как он переводил глаза от лица к лицу, весёлая улыбка превращалась в гримасу сожаления. Чуть пожав плечами, он с досадой вздохнул и опять принялся за рыбу.
Ученики понемногу оживлялись, самые отважные тоже потянулись за прутьями. Через полчаса новоокрещенный мыслитель Пётр настолько расхрабрился, что осмелился почтительно спросить Иисуса:
– Учитель, но всё-таки: зачем ты создал столько рыбы, что мы вынуждены были почти всю её бросить на берегу? Я чувствую, что здесь сокрыт высокий смысл, но он от меня ускользает…
Иисус облизал пальцы и проворчал:
– Ну… Подумаешь, увлёкся немного. Ты сам, что ли, никогда не мечтал всласть выговориться?
Пётр уважительно его выслушал, принял позу сосредоточенности и начал обдумывать ответ учителя. После минуты напряжённых размышлений он тронул Иисуса за рукав:
– Хорошо, но что тогда означает морская рыба? Я следил – она попала в сети раньше других. Правильно ли я понял: из этого следует, что она была первым сотворённым существом?
Учитель выбрал из оставшихся прутик с самыми лакомыми кусками, придирчиво изучил его при свете догорающего костра и неохотно буркнул:
– Нет. Просто я терпеть не могу мелких костей в печёной рыбе.
* * *
Господь сидел на мягком травяном пригорке, держал двумя пальцами за хвост Змия и с тоской его рассматривал. Змий дёргался и извивался изо всех сил, но Господь умел держать очень крепко.
– Ну, и что мне с тобой делать? – вопросил Господь задумчивым голосом.
– Отпус-стить, – мгновенно среагировал Змий.
– Чтобы ты мне всю селекцию окончательно загубил? Ты же только что сразу две элитные линии испортил: и растительную, и разумную!
– С-сам меня таким с-создал, – напомнил Змий, кротко моргая голубыми глазами.
– Мало ли каким кого создали. Если тебя сразу сделать полным совершенством – что за смысл в дальнейшей жизни? А совершенствоваться? А бороться с дурной наследственностью и тяготами судьбы?
– Зачем? – недоумённо закатил глаза Змий, медленно покачиваясь в сильных пальцах Господа. – Ради аплодисментов ис-спорченной разумной линии? Ты на меня с-свои промахи не перекладывай. Не умею – научи. Не захочу… Э-э… Не захочу – отпус-сти и не прис-ставай.
– Нет-нет, – оживился Господь, – ты очень правильную мысль хотел высказать.
– Мало ли что я хотел выс-с-с-сказать! – завопил побледневший Змий. – Я ис-с-с-спорченный от рождения! Меня нельзя с-с-с-слушать!
– Ты только что доказывал Еве обратное, – ласково сказал Господь, гладя Змия пальцем по голове. – Очень убедительно доказывал. Значит, так: яблоками я сам займусь, а твоя задача – очистить души людей от своей демагогии. Сделаешь – воплощу обратно.
Из зелёного облачка, в которое начал расползаться Змий, донёсся слабый стон.
Ева вздрогнула и проснулась. Рядом на медвежьей шкуре тихо сопел Адам, чему-то улыбаясь во сне. Она приподнялась на локтях и огляделась. Кроме мужа, в пещере никого не было. Неужели ей померещилось? На всякий случай она затаила дыхание и прислушалась.
– Ева, ты зачем яблоко украла? – еле слышно прозвучал в голове унылый голос. – Это нехорошо. Не делай так больше.
– Кто здесь? – хрипло прошептала женщина.
– Это я, – так же тоскливо ответил голос, – твоя с-с-с-совесть…
Живые и мёртвые
Глянцевая кожура звучно треснула, от кисловатого сока на миг свело скулы. Наслаждаясь незнакомым вяжущим вкусом, она хрустела яблоком до тех пор, пока от него не остались черенок и три зерна в коробочке из глянцевых чешуек.
Под кожей защекотало, Ева встрепенулась и огляделась вокруг. В глазах плыло, мир менялся плавно, но совершенно явственно. Красивые белые контуры животных, внутри которых обычно клубились мысли – спокойные светло-лиловые, радостные светло-розовые, любопытные светло-оранжевые, – эти контуры неспешно мутнели, покрывались пятнами, обрастали какими-то неряшливыми клочьями. Уродливые твёрдые головы тупо глядели на неё блестящими шариками с тёмными кружочками посередине. Яркая аура деревьев и кустов тоже понемногу тускнела, светлая полупрозрачная зелень превращалась в запылённые полоски с неровными краями. Любимец Евы, пухлый птенец говоруна, копошившийся неподалёку, из светлого облачка обернулся невзрачным серым шариком.
Очнувшись, женщина дикими глазами уставилась на огрызок в руке, затем отбросила его в сторону и начала с омерзением вытирать руки о грудь.
– И правда, ядовитое. Получается, я сегодня умру? – неуверенно спросила она вслух.
– Это уже произошло, – прозвучал у неё в голове негромкий баритон.
– Как это?! Не понимаю… – растерялась Ева. – Я что – мертва?
– Как ты можешь сомневаться в слове моём? – мягко упрекнул её баритон. – Сказано тебе было, что умрёшь, отведав плода с древа познания, – разве могло случиться иначе?
– Но ведь я двигаюсь, дышу… Могу есть, – в доказательство женщина присела и сорвала большую земляничину, затем придирчиво её осмотрела и на всякий случай зажала ягоду с прилипшими песчинками в кулаке. – Разве мёртвые способны на такое?
– Откуда ты знаешь, на что способны мёртвые? Разве я тебе что-либо о них рассказывал?
– Нет, но ведь я съела плод познания, и теперь знаю всё на свете, – чуть запнувшись, возразила Ева.
– Ты так считаешь? Ну, давай проверим: расскажи что-нибудь новое, например, о той ягоде, что у тебя в руке, – предложил баритон.
Ева испуганно поглядела на свой сжатый кулак, скосила глаза в сторону и задумалась. Минут через пять она честно призналась:
– По-моему, познавательное яблоко не сработало. Я не чувствую себя умнее.
– Глупышка, – вздохнул баритон. – Как дерево произрастает из семени, так и всеобщее знание могло взрасти в твоей голове, стоило лишь проглотить зёрнышко не разжёвывая. И завет мой нарушать не было нужды: в тебе достаточно силы, чтобы разломить плод пополам. Несложная ведь была задача, но куда как проще вкусно есть, чем думать… Разумеется, кое-что ты узнала, отведав мякоти, однако настоящего прозрения не добилась. А теперь, моя несостоявшаяся помощница, познать одновременно добро и зло уже не удастся – мёртвым это не под силу. Либо тебе с течением времени станет ведомо, что есть добро, ты опять станешь живой и вернёшься сюда, домой. – Кроны деревьев на секунду потеряли резкость, сделавшись, как обычно, дымчато-салатными, и опять затвердели. – Либо… – Небо, всё в непривычной голубизне, на мгновение полыхнуло багровым, чёрная молния ударила в гигантский вяз и расколола его до комля, раскалённый ветер прожёг тело насквозь – и тут же всё вернулось обратно: Ева даже не успела закричать. – Нет, лучше познай добро. Времени у тебя будет предостаточно. А я буду ждать…
Голос ещё что-то шептал, постепенно затихая, но Ева уже не слушала. Закрыв лицо руками, она тихо всхлипывала и глотала слёзы. Вдруг женщина сорвалась с места, метнулась в сторону, рухнула на колени и начала лихорадочно шарить в высокой и густой траве. Раздвинув стебли девясила, она обмерла, рот некрасиво искривился, из груди вырвался болезненный стон. Маленький говорун как раз склёвывал последнее зёрнышко огрызка; услышав шорох, он повернул голову и щебетнул что-то радостное.
* * *
– Тэкс, приступим. Где тут рабочие записи?
Господь достал из подпространства старенький, но мощный «ундервуд», заправил в него бесконечный свиток пергамента, извлёк из складок одеяния замызганный клочок с заметками и не спеша развернул его. На клочке изгибались кривые строчки:
1. Свет (день) и тьма (ночь)
2. Твердь (небо) и вода (вода?)
3. Другая вода (море) и суша (америка?). Зелень.
4. Светила. Смоделировать Кеплера и поручить.
5. Твари в чешуе и перьях.
6. Твари в коже. Что-нибудь верховное.
7. Выходной.
– Глава первая! – торжественно провозгласил Господь и ударил по клавишам. Бездна вздрогнула и пошла волнами.
Прошло время (созданное предварительно, из рабочих соображений).
– Ну-ка, ну-ка… – внезапно послышался ехидный голос. Господь недовольно скривился и повернул голову. Позади него во тьме висел Сатанаил, слегка шевелил аспидно-чёрными крыльями и бегал глазами по строчкам.
– Знаете ли вы вселенскую ночь? Нет, вы не знаете вселенской ночи! – с пафосом продекламировал Сатанаил. – Всмотритесь в неё… Та-ак… Божественная ночь! Очаровательная ночь!….полные мрака, и кинули огромную тень от себя. Тихи и покойны эти… чего? а, ну да… Весь ландшафт спит. А вверху всё дышит, всё дивно, всё торжественно. А на душе и необъятно, и чудно, и толпы серебряных видений стройно возникают в её глубине. Божественная ночь! Очаровательная ночь! И вдруг все ожило… У-у-у-ух!!!
– И что? – с подозрением спросил Господь.
– Ничего так, – сдержанно заявил Сатанаил с каменным выражением лица. – Красиво.
– Красиво – и всё? – прищурился Господь.
– И всё, – пожал плечами Сатанаил, вытащил из подпространства большую кисть винограда и начал обрывать ягодки по одной.
Прошло минут десять. Господь не отрываясь смотрел на Сатанаила. Тот доел виноград, щелчком отправил голую веточку в бездну и встретился взглядом с Господом. Некоторое время они играли в гляделки; наконец Сатанаил занервничал и отвёл глаза.
– Ну чего?
– Красиво – и что? – повторил Господь. – Я же всё равно не отстану.
– Нет, правда красиво, – сдался Сатанаил, – только воды много.
– Ну ты, чернокрылый воробей, сам попробуй что-нибудь создать, а потом критикуй, – обиделся Господь, отворачиваясь и заслоняя текст спиной. – Воды ему много…
– Воробей – это, положим, покамест анахронизм, – меланхолично заметил Сатанаил. – Ты бы всё-таки прислушался, я плохого не посоветую. Сейчас ещё ладно, а вот в последних главах это будет просто опасно…
Господь его не слушал и изо всех сил лупил по клавишам, заглушая голос собеседника.
– Воды ему много… – сердито бормотал он под нос. – Пригрел змею на своей груди…
Сатанаил пожал плечами и улетел куда-то во тьму.
* * *
Ной боязливо высунул нос наружу. Сверху лило как из ведра, на сером небе не было видно ни одного просвета. Ной слегка поёжился и уже было собрался вернуться в каюту, как вдруг различил в шелесте водяных струй слабый голос:
– Человек – вот правда! Что такое человек?.. Это не ты, не я, не они… нет! – это ты, я, они… в одном! Понимаете? Это – огромно! В этом – все начала и концы… Всё – в человеке, всё для человека! Чело-век! Это – великолепно! Это звучит… гордо!
Голос становился всё тише и наконец умолк. Ной ещё раз прислушался, пожал плечами и захлопнул дверцу.
* * *
Богатый ньюгэмпширский скотовод Стивен Уэйц (для своих – Степан Ваць) трясся, как осиновый веник. Если бы кто-либо из работников увидел Каменного Стивена в этот момент, он не поверил бы своим глазам. Великан, который однажды голыми руками завалил разъярённого быка, а в другой раз отогнал от своих коров гризли при помощи обыкновенного хлыста, сейчас был похож на полупустой мешок.
– Мистер Уэбстер, – трясущимися губами пробормотал скваттер, – вы точно гарантируете, что мой договор будет разорван?
Сидевший по другую сторону стола пожилой плечистый мужчина на секунду оторвался от бумаг, кивнул и перевернул очередную страницу бумажной кипы.
– Я не даю пустых обещаний, мистер Уэйц, – рассеянно отозвался он. – Если я сказал, что моя компетентность позволяет справиться с этим делом, то так и будет, поверьте.
Землистые щёки скотовода начали медленно розоветь. Он вскочил с места, схватил юриста за руку и начал её трясти.
– Спасибо вам огромное, Дэниел! Благодаря таким гражданам, как вы, Америка обязательно станет самой великой страной в мире! Когда я, нищий украинский парубок, плыл сюда в трюме, то я наперёд знал, я чувствовал, что должен преклоняться перед этими людьми, что именно американцы…
– Извините, мистер Уэйц… – прервал его юрист, слегка морщась и высвобождая ладонь из грубых лап скваттера.
– Стивен! Для вас – только Стивен! Всегда – Стивен! Послушайте, вы обязательно должны…
– Стивен, – опять перебил многословного клиента Уэбстер, – у нас ещё будет время поговорить на эти темы, обещаю вам. Кроме того, у нас есть завтрашний день, и я обязательно проинструктирую вас, как вести себя во время процесса. Тяжба с дьяволом, как вы понимаете, имеет свою специфику. Я приеду к вам… м-м… скажем, в два часа. А сейчас, если не ошибаюсь, в приёмной ждёт другой посетитель, и с моей стороны было бы крайне невежливо заставлять его ждать.
Уэйц с сияющими от радости глазами с размаху запечатал рот рукой и попятился к выходу. Повернув медную ручку, он с благоговением промычал «Сэ-э-эр…» и осторожно закрыл за собой дверь.
Дэниел Уэбстер поставил локти на стол, положил подбородок на ладони и задумался.
– Самой великой страной, говоришь… – наконец пробурчал он с недовольным выражением лица. – Американцы, говоришь… Х-хе!
Протянув руку к стене, он выдернул из висевшего на стене хвоста седой волос, бросил его на пол и вытер пальцы о брюки. Затем он вытащил из нагрудного кармана большой золотой медальон и бережно раскрыл его. С правой створки на знаменитого юриста смотрел молодой человек с квадратным подбородком и высокой ровной стрижкой, в котором без труда можно было опознать самого Дэниела. Миниатюра была выполнена с исключительным мастерством, в оригинальной самобытной манере. На левой створке тот же художник изобразил красивую черноглазую девушку с толстой и длинной косой. Дэниел закусил губу, прислонил раскрытый медальон к стопке книг, вытащил из ящика стола небольшой свёрток из парчи и развернул его.
В тусклом свете лампы слабо блеснуло золото отделки. За долгие годы красные сафьяновые черевички совсем не утратили вида и всё так же радовали глаз изяществом и совершенством линий – всё-таки мастера у великой императрицы были первостатейные. Бывший кузнец поставил их рядом с медальоном, некоторое время смотрел перед собой, часто моргая, а затем с тихим всхлипом спрятал лицо в руках.
Маленькое недоразумение
Набедренные повязки из листьев смотрелись на Адаме и Еве просто великолепно. Вот Адам на ходу повернулся к жене и что-то ей сказал; Ева опустила голову, поправила свежесплетенный бюстгальтер, сорвала с куста цветок, воткнула его в волосы и улыбнулась, встретив восхищённый взгляд мужа.
Господь ещё раз посмотрел вслед изгнанникам, с сомнением почесал подбородок и чуть прищурился.
– А ну-ка, иди сюда.
Шествовавший мимо павлин с недоумением поглядел на Господа и растерянно произнёс: «Кэ-э-эк?» Его волочащийся по траве хвост колыхнулся.
– Ты, ты. Подойди.
Господь подобрал яблочный огрызок, отщипнул несколько кусочков от оставшейся мякоти и протянул птице.
– Ешь.
Павлин вытянул шею и с опаской уставился на ладонь.
– Ешь, говорю! – возмутился Господь. – Не хватало ещё, чтобы мне и другие… твари перестали подчиняться…
Павлин жалобно заморгал, осторожно взял клювом самый маленький кусочек, закрыл глаза и с усилием глотнул. Несколько мгновений он сидел неподвижно, затем открыл глаза и с любопытством осмотрелся.
Господь повёл рукой, и в воздухе перед птицей возникли два рисунка: на одном что-то страшное, волосатое и до ужаса зубастое собиралось вцепиться в глотку испуганному павлину, на втором нечто белое и пушистое протягивало такому же павлину корзинку с едой.
– Ну, и где тут добро? – спросил Господь нетерпеливо.
Павлин озадаченно взглянул на него и отступил на шаг назад.
– Где добро, я тебя спрашиваю? – с угрозой воскликнул Господь и шагнул к птице.
Павлин вздрогнул и отступил на два шага.
– А зло где? Если тебя вот так съедят – это будет добро или зло? – продолжал наступать сердитый Господь, двигая перед собой рисунки.
Припёртая к дереву птица виновато вздохнула, затем развернула хвост и начала прихорашиваться. Господь уже набрал в грудь воздуха, чтобы высказать непонятливой твари всё, что о ней думает, но вдруг замер на месте с раскрытым ртом и осторожно присел на корточки рядом с павлином.
Застрявшие в хвосте травинки под быстрыми движениями клюва превращались в изящное зелёное кружево. Вместе с узорами на перьях оно производило просто потрясающий эффект.
– М-да. Интересно, когда же я так напортачил?.. – обескуражено вопросил себя Господь.
Не обращая больше внимания на павлина, он медленно поднялся, почесал в затылке и машинально отправил в рот оставшиеся кусочки яблока. Яблоня взволнованно зашумела, зашевелила ветвями, но было поздно. Как только Господь проглотил кисловатую мякоть, его охватило странное желание сотворить что-нибудь оригинальное и элегантное, причём немедленно и не сходя с места.
Раздражённо помянув сквозь зубы Во Всём Виноватый Хаос, он сплюнул на траву и очертил пальцем в воздухе круг, в котором тут же показались бредущие по дороге Адам и Ева. Через каждые несколько шагов грешники останавливались, чтобы поднять лист, оторвавшийся от повязки, или поправить натирающий кожу стебелёк.
– Надо будет для них что-нибудь более удобное и прочное соорудить, – пробормотал Господь задумчиво. – Из кожи, что ли…
Павлин на мгновение оторвался от своего занятия и с одобрением взглянул на Господа.
