Текст книги "Ловушка для холостяка"

Автор книги: Олег Суворов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

* * *

К своему стыду, Александр так и не позвонил, хотя потом не раз вспоминал эту занятную встречу. Прошло больше месяца, когда в их общем с полковником Гуниным кабинете раздался телефонный звонок. Николай Александрович в тот момент отсутствовал, поэтому трубку снял Александр. Ирина холодно поздоровалась и безо всяких там «как поживаешь?» с ходу заявила, что хотела бы «немедленно заехать, чтобы поговорить об одном деле». Александр продиктовал адрес, и через полчаса она уже сидела на стуле напротив него. Для солидности сам Александр устроился за столом полковника Гунина, над которым висел календарь с видами итальянских городов. Где пропадал шеф, он не знал, хотя рабочий день уже близился к концу.

Сегодня Ирина выглядела несколько иначе, чем в ночь их последней встречи, – черные волосы были деловито сколоты на затылке, косметика неяркая, дневная. Впрочем, к белому цвету она по-прежнему была неравнодушна – белые обтягивающие джинсы, элегантные красные туфельки, белый с черными узорами пуловер – и все это, судя по всему, самое модное и дорогое, что подтверждалось и сладковатым ароматом духов «Долче Габбана». Из золотых украшений был лишь небольшой, усыпанный бриллиантами крестик на тонкой цепочке, изящные дамские часики да пара колец.

«Эффектная, черт подери, мадемуазель, – подавив вздох, подумал про себя молодой сыщик. – А ведь, когда мы с ней познакомились, была самой обычной девчонкой…»

В отличие от прошлого раза, Ирина не кокетничала, не спрашивала, почему он не звонил, а вела себя очень сдержанно, заявив, что ей нужно срочно найти Алексея Гурского.

– Это тот самый странный Юноша, который так любит бегать по ночным бульварам? – уточнил Александр.

– Тот самый.

– А как ты хоть с ним познакомилась?

– О, это получилось очень смешно. Однажды мне срочно нужны были деньги, и я устроилась в метро продавать детские азбуки. Стою в подземном переходе, стреляю глазками и громко выкрикиваю в толпу: «Купите азбуку для вашего малыша! Купите азбуку для вашего малыша!» Ну, а Алешка заметил мой взгляд, остановился и вдруг говорит: «Знаете что, давайте его сначала сделаем, этого нашего малыша!»

– Остроумный юноша, – усмехнулся сыщик. – Ну да ладно, перейдем к делу. Откуда я могу начать свои поиски? Где он живет?

– Если бы я знала, где он живет, то зачем бы стала обращаться к тебе? – резонно возразила собеседница, хмуря красивый лоб. – Вообще-то он родом из Подмосковья, кажется из Мытищ. Отца у него нет, а мать – учительница, уже на пенсии. Сейчас Алеша учится в Институте культуры, а живет или у друзей, или снимает квартиру.

– И это все, что ты о нем знаешь? Негусто. Ладно, ладно, попробую что-нибудь сделать…

– Кстати, я бы хотела заранее оплатить ваши услуги! – вдруг холодно заявила Ирина, поднимаясь с места и, с высоты своего небольшого роста, глядя на Александра сверху вниз.

И вновь ей удалось застать молодого сыщика врасплох столь яркой сменой настроения, а потому он даже не сразу нашелся, что ответить, и лишь глупо спросил:

– А почему на «вы»?

Чтобы найти сбежавшего от Ирины приятеля, или – Александр нехотя допускал и такой вариант – «возлюбленного», он первым делом отправился в Институт культуры и наведался в деканат.

– Да мы этого Гурского сто лет не видели и уже подготовили приказ о его отчислении! – раздраженно заявили ему в деканате.

– А где он живет – в общежитии?

– Не знаем, где он живет, хотя общежитие мы ему в свое время предоставили. Если вы его найдете, то скажите, чтобы зашел к нам и забрал документы, иначе придется посылать их по почте…

Выйдя из основного здания, Александр направился в многоэтажную «общагу», благо она находилась совсем неподалеку. У вахтерши, сидевшей на входе, он без труда узнал номер комнаты, в которой был прописан Гурский.

– Но я его уже давно не видела, – предупредила она. Александр кивнул и поднялся на лифте на восьмой этаж.

Дневные занятия давно закончились, и, судя по звукам, доносившимся из-за дверей некоторых комнат, веселая студенческая жизнь была в самом разгаре. В комнате, которую ему назвала вахтерша, лежал лохматый и равнодушный юноша, который слушал плейер и лениво цедил пиво из бутылки, стоявшей прямо на полу.

При появлении Александра он даже не подумал приподняться, а лишь сдвинул наушники и вопросительно посмотрел на сыщика.

– Алексей Гурский здесь живет?

– Вообще-то, да, хотя его барахла уже давно нет.

– Что – съехал куда-нибудь?

– Да, вроде того.

– А ты давно его видел?

– Чувак, ну ты достал своими вопросами, – утомленно протянул студент. – Ты из ментуры, что ли?

– Из сыскного агентства.

– И чего – разыскиваешь Леху? А кому и на хрена он сдался?

– Это мое дело.

– Ну так пройди по коридору, может, он еще где-то здесь ошивается.

– Не понял?

– Да ночевал он сегодня, а час назад куда-то свалил. Пошарь по коридору, может, у кого-то еще сидит…

Студент вернул наушники на место и, давая понять, что разговор окончен, прильнул к горлышку бутылки, переведя взгляд с Александра на давно не штукатуренный потолок. Сыщик вышел из комнаты и, повернув вправо, постучал в первую попавшуюся дверь.

После женского вскрика и небольшой возни, она распахнулась, и перед Александром предстала полная, растрепанная, но весьма соблазнительная девица в небрежно запахнутом халате, обнажавшем ее массивные, а потому слегка отвисшие груди. За спиной девицы, в глубине комнаты, лежал на постели голый молодец и с деланным равнодушием пускал дым в потолок.

Александр примерно помнил внешность Гурского, поэтому, чтобы не терять времени, не стал задавать лишних вопросов, а лишь вежливо извинился. Девица кивнула, окинула его оценивающим взглядом и, прежде чем вернуться к своему любовнику, шепотом посоветовала зайти в комнату напротив.

Молодой сыщик не совсем понял, чем был вызван этот совет, однако поспешил им воспользоваться и немедленно угодил в комическую ситуацию: дверь ему открыла явно пьяная девица, представлявшая собой точную копию первой – такая же пухлая, растрепанная, в одном халате, с разметанными волосами и ярко накрашенными губами.

Ничего не спрашивая, она тут же пригласила Александра зайти и прикрыла за ним дверь. Затем, глядя в упор блестящими глазами и слегка покачиваясь, сообщила чуть хрипловатым голосом:

– А ты знаешь, что у меня под халатом ничего нет!

Александр увидел, что комната пуста, однако удержался от искушения и, усмехнувшись, ответил фразой из одного старого анекдота:

– Так ведь и я под одеждой совершенной голый! – после чего выскользнул в коридор и продолжил поиски.

В следующей комнате под рев магнитофона выпивала компания из четырех человек – двух юношей и двух девушек. Александр получил предложение «засосать стакан», вежливо отказался, а на вопрос о Гурском получил ответ, достойный студентов Института культуры:

– А хрен его знает!

В четвертой по счету комнате корпели над учебниками три тихие и скромные девицы, одна из которых весьма приглянулась молодому сыщику нежным овалом лица и большими красивыми глазами. Увы, но кроме легкого кокетства и приглашения «зайти в другой раз», он опять ничего не добился.

В пятой комнате царила тишина, из шестой Александра послали куда подальше, даже не открыв. Наконец, в седьмой по счету комнате, куда он вошел без стука, так и не дождавшись ответа, сыщик увидел двух юношей, сидевших на смятых кроватях друг против друга и о чем-то тихо беседовавших. Один из них очень напоминал Гурского, и именно он, стоило Александру вежливо поздороваться, тут же вскочил с места.

– Я потом зайду, – торопливо кивнув приятелю, сказал парень, после чего устремился к выходу.

– Виноват! – Александр преградил ему дорогу. – Могу я узнать, как ваша фамилия?

– А вам что за дело? – как-то очень нервно поинтересовался тот.

– Вы Алексей Гурский?

– Ничего подобного. Я даже не знаю, кто это такой. Может, ты знаешь? – И юноша обернулся к приятелю, на что тот молча пожал плечами.

– Зачем же вы врете? – мягко укорил его Александр. – Ведь я вас…

Договорить «узнал» он не успел – юноша вдруг ткнул его кулаком под дых, после чего попытался оттолкнуть к стене и выбежать из комнаты. Хотя Александр не ожидал удара, а потому в первый момент даже охнул и согнулся, однако ему удалось устоять на ногах, схватить нападавшего за талию и с силой толкнуть в глубь комнаты. Юноша был худым, нетренированным, поэтому от подобного толчка неуклюже рухнул на пол.

– Что это вы – взбесились? – выпрямляясь и с шумом выдыхая воздух, поинтересовался Александр. – И куда собрались бежать?

– Вы из милиции? – испуганно поинтересовался Гурский, приподнимаясь и опираясь на край кровати.

– Нет, я не из милиции, – сухо отвечал сыщик, – но это еще не повод для нападения и бегства. А почему, кстати, вы так боитесь милиции? Грехи молодости?

– Ничего я не боюсь, просто живу без прописки, да еще студенческий билет потерял…

– Лжете, прописка у вас есть, а вот нового студенческого билета вам, боюсь, уже не видать. Ну, ладно, ближе к делу. Я разыскиваю вас по поручению одной вашей знакомой, точнее сказать, Ирины.

– Ах, Ирины! – облегченно-разочарованно протянул Гурский, переглядываясь с приятелем. – А я-то думал…

– Думать будете позже, – с мрачной деловитостью заявил Александр, доставая из кармана наручники, при виде которых у обоих приятелей отвисла челюсть.

Впрочем, Гурский не стал сопротивляться и покорно подставил руку. Прицепив его к себе наручниками, Александр спустился вниз и, зайдя в первый попавшийся телефонный автомат, набрал номер Лозинской. Трубку сняла Ирина.

– Ты сейчас дома одна? – первым делом осведомился Александр, даже не поздоровавшись.

– Да, мама Лида уехала до завтра на дачу в Виноградово, – ничуть не удивившись и, кажется, даже обрадовавшись этому вопросу, отвечала девушка.

– Прекрасно. Тогда жди, мы сейчас приедем.

– Кто это – мы?

– Я и Алексей.

– Ты уже его нашел?

– Нашел, и он рядом со мной. Если хочешь, могу дать поговорить.

– Не надо, – вздохнула Ирина и упавшим голосом добавила: – Лучше привези его поскорее и, самое главное, не дай убежать!

– От меня не убежит, – сухо пообещал сыщик и повесил трубку.

Через час они уже были на Кутузовском. Ирина открыла дверь и, отступив назад, обомлела от изумления. Судя по всему, ее поразил даже не столько хмурый и понурый вид Гурского, сколько то, что его правая рука была скована наручником с левой рукой сыщика.

– Что это значит? Зачем ты его приковал? – набросилась она на Александра.

– Не хотел ехать, – хмурясь не менее своего подопечного, пояснил сыщик. – Пришлось применить силу и принять меры предосторожности…

– Как – не хотел? – Ирина перевела удивленный взгляд на Гурского. – Ты действительно приехал ко мне лишь потому, что тебя привезли под конвоем?

Алексей издал какой-то хриплый звук и дернул головой, что можно было принять за согласие.

– Ах ты негодяй! – вскричала Ирина, мгновенно вспыхнув от стыда: – Мерзавец, сопляк паршивый!

Она набросилась на Гурского и принялась хлестать его по лицу. Защищаясь, тот вынужден был поднять скованную руку и, таким образом, Александр тоже оказался замешанным в этой свалке и даже получил пару несильных оплеух от разъяренной девушки.

Его уже давно и всерьез тяготила вся эта нелепая ситуация, усугублявшаяся подсознательной симпатией к Ирине.

Ну зачем было насильно вести к ней этого лопоухого дылду? Какого дьявола она в нем нашла?

Когда часть ударов, предназначавшихся Гурскому, пришлась на долю Александра, он, в свою очередь, тоже рассвирепел.

С силой отодвинув в сторону изумленно охнувшую девушку, Александр быстрыми шагами прошел в гостиную, волоча за собой упиравшегося Гурского. Подтащив его к окну, Александр проворно достал ключ, отстегнул наручник со своей руки и пристегнул его к батарее.

– Вы чего? – выпучил глаза Гурский. – Не оставляйте меня здесь!

– Молчать! – не глядя на него, скомандовал сыщик и направился к выходу.

Проходя мимо ошеломленной Ирины, он молча вручил ей ключ от наручников, выразительно покрутил пальцем у виска – от чего она пристыжено опустила глаза, – а затем вышел на лестничную площадку. И только тут, не сдержавшись, раздраженно захлопнул за собой металлическую дверь, загудевшую как от удара молотом.

Александр и сам не знал, на что и почему злится, поэтому уехал практически сразу же – а зря! Стоило бы ему задержаться во дворе хотя бы на десять минут подольше, и он бы увидел любопытную сцену: из подъезда как ошпаренный выскочил Алексей Гурский и быстро побежал прочь.

8

«…Любопытно задуматься над часто встречающимся перечислением людей, например, пассажиров: «мужчины и женщины, дети и старики». В первом случае четко указывается половая принадлежность, во втором – нет, и вполне понятно почему: в детстве человек еще не созрел в качестве продолжателя рода и обладателя соответствующих половых функций, а в старости уже перезрел, выполнив предназначенную природой задачу».

Три месяца спустя после вышеописанных событий, Александр развлекался подобными размышлениями на пути в Париж. В «столице мира» его ждала Долорес, прибывшая два дня назад и тут же позвонившая в Москву, где уже выпал первый ноябрьский снег.

Сидя в самолете, Александр вдруг остро почувствовал, что он сильно соскучился по своей неподражаемой аргентинке, которую не видел так долго. Как поживает его эффектная, самоуверенная и при этом столь темпераментная возлюбленная?

Интересно, часто ли она ему изменяла?

Вообще-то, отношение к женской порочности зависит от отношения к ее обладательнице – если мы соблазняем даму, не испытывая к ней никаких чувств, то ее порочность нас радует, поскольку заметно облегчает задачу. Однако стоит возникнуть самой легкой привязанности, как на смену радости приходит ревность!

Да и вообще – самый надежный способ стать счастливым в любви – это влюбиться в уже соблазненную тобой женщину!

Александр слегка заерзал в кресле, на мгновение вообразив, какие чудные мгновения его ожидают, а затем стал мысленно сравнивать Долорес с Ириной – кстати, после того случая, когда он доставил ей Гурского, они больше не виделись и даже не созванивались.

Если в Долорес преобладала самоуверенная латиноамериканская живость, то в Ирине – какая-то застенчивая русская страстность. Возможно, именно этим и объясняются все ее перепады настроения, причем столь забавное сочетание – застенчивость и страстность – придает маленькой плутоватой россиянке дополнительные оттенки очарования.

Что касается Долорес, то за все это время она нередко ему звонила и даже присылала пространные телеграммы, в которых непременно присутствовало слово «любовь», что отдавало некоторым однообразием…

«Красивую женщину украшает все – даже банальность! – с усмешкой подумал Александр. – Но можно ли сказать то же самое о жене? Кстати, я действительно волнуюсь перед встречей или только убеждаю себя в этом?»

Три часа полета – и вот он уже в аэропорту имени Шарля де Голля. Круглое здание аэропорта окружали маленькие строения-сателлиты, соединенные с ним эскалаторами и крытыми галереями. Пассажиры, спускаясь по трапу, тут же попадали в одно из этих строений, после чего эскалатор доставлял их к месту таможенного контроля.

Прохождение этого контроля ознаменовалось весьма забавным анекдотом. Вместе с Александром летел какой-то азербайджанский коммерсант, которому при таможенном досмотре был задан суровый вопрос, прозвучавший следующим образом:

– Водка боку? – То есть много ли водки он с собой везет.

Однако веселый азербайджанец, не знавший французского языка, уловил лишь знакомые слова и радостно закивал головой:

– Баку, Баку! – После чего был немедленно препровожден в служебное помещение для более тщательной проверки.

Получив штамп в паспорте, Александр огляделся, помахал рукой – и вот уже эффектная южная красавица бросается ему на шею, прижимаясь губами к его губам. Теперь он, действительно, и радовался и волновался одновременно!

– Ты чего усмехаешься? – подозрительно поинтересовалась Долорес, отстраняясь от Александра и смотря на него сердито-влюбленными глазами. – Я как-то не так выгляжу?

– Да, старушка, ты выглядишь значительно эффектнее, – счастливо засмеялся Александр. – Но усмехаюсь я не поэтому. Насколько же, черт подери, сладок первый поцелуй после долгой разлуки! Я не променял бы его на тысячу ночей с тысячью самых красивых женщин!

– Неужели? Так вот оно твое подсознание! Вот, значит, чем ты меришь все радости жизни… Ты, кстати, впервые в Париже?

– Да, и черт с ним! Дай только добраться до постели и я тебе покажу, насколько меня интересуешь ты, а насколько – Париж!

– Фи, как грубо! Да будет вам известно, месье, что я честная девушка. А для постельных утех в Париже есть улица Сен-Дени.

– Я приехал не ради постельных утех, а к любимой женщине, – с притворной сердитостью заявил Александр, – которая, между прочим, два месяца назад согласилась стать моей женой. Не знаю, конечно, может быть, она уже передумала… Или увлеклась каким-нибудь элегантным французским мужчиной… – Последнюю фразу он произнес непередаваемым тоном, сделав трагичное лицо. – Но я по-прежнему хочу на ней жениться и умру от горя, если она мне откажет.

– Правда?

Он кивнул, и Долорес вдруг снова бросилась ему на шею, нимало не смущаясь носильщика, который нес чемодан Александра к стоянке такси. Наверное, Париж – это город влюбленных, а потому целоваться здесь разрешено везде и повсюду.

– Устал с дороги? – спросил она, выпуская его из объятий.

– Немного есть.

– Ничего, сейчас расслабишься и отдохнешь, – заверила Долорес, коварно поблескивая глазами. Через час они уже сидели в ее небольшой, но очень уютной квартирке на улице Риволи и пили настоящее французское шампанское. Из окна открывался вид на сад Тюльери и Лувр, во дворе которого светилась стеклянная пирамида. А где-то вдалеке, по ту сторону Сены, можно было увидеть и Эйфелеву башню, расцвеченную в темноте разноцветными огнями, словно рождественская елка.

Неяркий светильник отбрасывал причудливые тени. Но именно эта темнота и полумрак возбуждали Александра сильнее всего. Долорес явно поддалась внезапно нахлынувшей истоме, а потому лишь слабо пошевелила губами, когда Александр наклонился ее поцеловать. Она слегка погладила его по волосам. Александру почему-то показалось, что если ей и хочется лечь в постель, то лишь для того, чтобы коснуться щекой подушки и тут же задремать. Но сам он уже испытывал столь горячее нетерпение и возбуждение, что начал расстегивать ее джинсы, высвобождая заправленный в них свитер. Делал он это убаюкивающе-осторожными движениями, словно отец, раздевающий на ночь засыпающего на ходу ребенка.

Неожиданно Долорес отвела его руки в стороны и, капризно растягивая слова, произнесла:

– Я сама разденусь!

Как же Александр ценил именно эти, нетерпеливые мгновения, когда два обнаженных, еще холодно-упругих тела оказываются на туго накрахмаленной белоснежной простыне, а первые же прикосновения и поцелуи вызывают легкие электрические содрогания, стремительно переходящие в воспаленное дыхание и обжигающий жар! Лихорадочная игра – нет, пробежка языков и рук, – и бешено полыхающее марево глаз из-под трепетных ресниц. Звенящие от напряжения нервы – и неистовое желание почувствовать самое острое, самое бесстыдное и сокровенное наслаждение. И вот наконец судорожные всхлипы и содрогания жадной животной страсти, не забывающей подстегивать себя непристойными словами и поцелуями.

Нет, в постели Долорес была абсолютно бесподобна! Она занималась любовью с такой непринужденностью, с таким мастерством и самозабвением, что Александр невольно сбрасывал маску привычного цинизма, превращаясь в стонущего и ревущего от страсти самца, готового на все ради последнего, освобождающего усилия.

Все на свете кончается, но ничего так не жаль, как этого, быстро отступающего возбуждения, уносящего с собой блаженное ощущение максимальной полноты жизни!

– Да ты просто вилкабамба! – ласково заявила Долорес чуть погодя, любовно играя волосками на его груди.

Александр невольно усмехнулся. Еще в Аргентине он узнал о том, что индейцы именно этого племени, обитавшего в горах Эквадора, славились своей долголетней половой активностью – некоторые из них ухитрялись иметь детей даже в столетнем возрасте!

– Слушай, – неожиданно встрепенулся он. – А что, если мы пойдем погуляем – времени-то всего восемь часов. А потом зайдем куда-нибудь поужинать.

– Какой ты у меня молодец! – И Долорес нежно поцеловала Александра, смотря на него с любовной иронией. – Всегда предложишь что-нибудь оригинальное!

Через полчаса они уже медленно шли вдоль Сены по набережной Тюльери, и, дойдя до моста Александра II, остановились. Прижавшись друг к другу, они замерли у парапета, вглядываясь в холодную, темную воду.

– Ты очень боишься смерти? – неожиданно спросил Александр.

– Да, конечно, – нисколько не удивилась Долорес и, в свою очередь, спросила: – А ты веришь в бессмертие души?

– Нет, религиозная вера не для меня. Но я хочу понять другое – возможно ли бессмертие с научной точки зрения. Оказывается, есть такая теория, которая называется танатологической терапией.

– И о чем она говорит?

– О том, что за всю свою историю человечество придумало лишь четыре способа, которыми можно уменьшить страх смерти. Первый, или восточный, – это единение с природой. Превращаясь в прах, человеческое тело возвращается в природу, из которой оно и вышло, а человеческая душа вливается в единую мировою душу и растворяется в ней примерно так же, как реки впадают в океан и растворяются в нем. Индивидуальность исчезает в бесконечном и бессмертном целом – для восточного менталитета это не страшно.

– Ну, а что такое западный способ, я понимаю, – заявила Долорес, – это вера в загробную жизнь, в индивидуальное бессмертие, в рай или ад. Это хороший способ?

– Нет.

– Но почему? – искренне удивилась она.

– Потому что все наши страсти, эмоции, мысли омываются нашей кровью, и самые сильные переживания – это те, которые идут через чувства. Без них райское блаженство просто немыслимо, да и что это за блаженство – бестелесное и безвременное? Нет страстей вообще – есть страсти конкретные, сиюминутные – к тому или иному человеку, к тому или иному идеалу. А вневременной рай не обещает нам таких страстей – так зачем он нужен? Бесстрастное, интеллектуальное счастье – это выдумка тех мудрецов, которые, грубо говоря, уже миновали стадию климакса. – Александр говорил быстро, грустно, задумчиво, не замечая, что Долорес уже давно смотрит в другую сторону.

– Я поняла. – И она ласково погладила его по руке. – А третий способ?

– А третий способ – это потомство. Ведь если мы с тобой живем здесь и сейчас, то это означает, что миллионы лет назад двое самцов сошлись в любовном экстазе с двумя самками, чтобы передать свои гены потомству. А эти самые гены в конце концов создали меня и тебя. – Он вздохнул. – И, чтобы не прервалась эта тонкая ниточка жизни, нам просто необходимо передать ее дальше… Это ничего, что я так говорю?

– Это прекрасно! – И Долорес нежно поцеловала его в щеку. – И я слушаю тебя очень внимательно. Остался четвертый способ…

– Мне лично он кажется самым перспективным. – Александр взял ее руку и приложил к своей щеке. – Это достижение некоего трансцендентального состояния путем медитации, молитвы, наркотиков, клинической смерти, глубокого дыхания. В таком состоянии уже нет ни жизни, ни смерти, ни времени, ни пространства, ни рождения, ни исчезновения, а есть лишь чувство осознания себя причастным к Единому началу. И этот способ самый действенный, поскольку мы больше всего верим тому, что испытали сами. Например, больные, перенесшие клиническую смерть, утрачивают страх смерти. Давай как-нибудь попробуем, помедитируем?

– Давай лучше попробуем что-нибудь из французской кухни! Я зверски проголодалась.

– С тобой невозможно говорить серьезно!

– Наоборот, я серьезна, как никогда!

Александр смотрел на девушку и чувствовал что-то непонятное, неведомое, неизреченное. Словно бы какая-то тяжелая, мутная волна захлестнула его сознание и понесла в глубь и в даль бесконечного горизонта времени. В какой-то микроскопический для Вселенной миг мгновенная вспышка страсти породила столь цепкую искру жизни, что она не только сумела противостоять бешеному ветру трагических перемен, но, разрастаясь и набирая силу, освещая собой страницы истории и оживляя сухие даты, в конце концов привела к тому, что сейчас он стоит в Париже, на набережной Сены, причем, вполне может быть, на том же самом месте, где когда-то стоял его далекий предок, участвовавший в зарубежном походе русской армии 1813–1814 годов.

Бессмертие жило в генетической памяти, в самом потоке жизни, который с такой безжалостностью сметает все обветшалые алтари, что хочется плакать над собственным смертным бессилием. Что такое тайная теплота человеческих отношений или даже самые гнусные пороки перед холодным временем космоса, который не пожалеет ни одно из трогательных человеческих чувств, как не жалеет собственных звезд и миров. И становится так жаль эту единственную теплую искру среди мертвящего своей неутомимостью времени, что ощущаешь себя обреченным на вечный страх одиночества перед смертью.

Они перешли через мост, прошли еще два квартала и зашли в ресторан, над которым красовалась вывеска в виде голубых неоновых букв – «Венеция». Это был замечательный вечер и необыкновенно уютный ресторан, чьи стены были увешаны пейзажами венецианской лагуны, а также изображениями прославленных венецианских дворцов и мостов. По ее собственным словам, Долорес не слишком любила итальянскую кухню, поскольку ее основу составляли мучные блюда вроде пиццы или спагетти, зато ей очень понравилась форель в белом вине и паштет из молодых голубей.

– О чем задумалась? – Александр осторожно поцеловал ее руку, а когда она вскинула на него глаза, добавил: – Сам-то я подумал о том, что в одном взгляде красивой женщины заключено больше поэзии, чем в собраниях сочинений всех французских поэтов.

– Никогда в жизни мне еще не говорили таких изысканных комплиментов, – улыбнулась Долорес.

Александру почему-то вспомнилось, с каким грубым, почти животным сладострастием они занимались любовью, и он невольно улыбнулся.

– Ты меня любишь? – вдруг спросила его спутница.

– Да, конечно, – тут же ответил он, но уже через минуту задумался всерьез.

Для мужчины любовь к женщине – это любовь к ее игривости и изяществу, блеску обаяния, тонкому аромату элегантности, – то есть ко всему тому, что превращает самку в женщину. Именно это и называется Любовью с большой буквы, любовью в подлинном значении этого прекрасного слова. Все остальное является лишь временным – и даже самый восхитительный секс ничего не может с этим поделать.

– Пойдем потанцуем, – предложила Долорес, соскучившись его долгим молчанием. Александр со вздохом кивнул, поднимаясь из-за стола.

Действительно, что еще оставалось делать?