Автор книги: Олег Стрижак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)

Так Трибуц впрямую не выполнил боевой приказ наркома ВМФ. А нарком не знал, что его приказ не выполнен.

С чего вдруг Трибуц стал так "независим"?

Кузнецов в книге "Накануне" сообщает интересный "поворот в сюжете" ночи на 22 июня.

Сталин, пишет Кузнецов (см. сс. 355-357, 365), не позднее 14 часов 21 июня «признал столкновение с Германией если не неизбежным, то весьма и весьма вероятным». До вечера Сталин занимался военными вопросами. Вечером он распорядился запретить партийным работникам воскресный отдых и выезд за город: «Возможно нападение немцев». В 23 часа Генштаб привел в готовность пограничные округа.

А ночью ни один телефон Сталина не отвечал. Дежурный в Кремле, когда Кузнецов хочет доложить Сталину, что началась война, что бомбят Севастополь, соединяет Кузнецова с Маленковым. В ту ночь Маленков – первый человек в государстве.

"Вы понимаете, что вы докладываете?" – раздраженно и недовольно отвечает Маленков и, не желая ничего слушать, вешает трубку.

Трибуц не выполнил приказ Кузнецова. Может быть, Трибуц имел другие "ходы наверх"?

Если принять это за рабочую гипотезу, такая гипотеза объяснит наконец, почему Трибуцу "сошли с рук" и Либава, и Таллин, и Таллинский переход, и 43-й год. Другие командующие флотами и фронтами смещались за гораздо меньшие просчеты и потери.

Часть третья

В укоризну моей «дремучести» (к разговорам на флоте, что отец комфлота Трибуца был при царе начальником тюрьмы) каперанг и профессор Мрыкин пишет в «Вечерний Петербург»: «автору следовало бы поинтересоваться личным делом адмирала В. Ф. Трибуца в архиве...»

(Угу. «Могеть-то он могеть. Да только хто ему дасть?..») «...из которого он узнал бы, что отец Трибуца был городовым».

Я не уверен, что Трибуц писал в анкете правду. Тут лучше читать личное дело Трибуца-старшего. Но и городовой, символ врага рабочих и революции (вспомните фильмы о Максиме), не являлся украшением анкеты в Рабоче-Крестьянском Красном флоте. Совершенно не понимаю, каким образом Трибуц с «полицейским» пятном в анкете поступил в 22-м году в училище. Каким образом он восходил наверх в начале 30-х, когда командный состав флота чистили от «нежелательных элементов», и в конце 30-х, когда убирали «врагов народа». Может быть, Трибуц имел «личные заслуги» перед кем-то из могущественных чинов в партии?

В 39-м Трибуц как командующий Балтфлотом оказался явно слаб. В боевых действиях ему "помогали заместители Наркома ВМФ Исаков и Галлер. Исаков даже выходил на линкоре "Марат" для обстрела береговых батарей на острове Биорке" (Кузнецов, «Накануне», с. 267). За «финскую войну» был снят даже маршал, нарком обороны. Но Балтфлот встретил 41-й год с тем же командующим.

Кузнецов в своих книгах не раз возвращается к Либаве. Это больная для него тема.

Кузнецова тревожили перед войной незащищенность Либавы с суши, скученность кораблей в маленькой акватории порта (опыт войны в Испании, налеты вражеской авиации на корабли в портах). Кузнецову удалось убедить Кремль не размещать в Либаве линкор. Перед самой войной Кузнецов, с дозволения Сталина, вывел из Либавы эсминцы и часть подводных лодок («Накануне», сс. 274-275).

"Боевая летопись ВМФ..." без комментариев фиксирует, что Военный совет КБФ объявил по флоту о нападении Германии в 4 часа 49 минут: после налета авиации противника на Кронштадт и Красногорский рейд. А все части и соединения Балтфлота, говорит "Летопись", перешли на готовность номер 1 только к девятнадцати часам 22 июня.

Так выходит и по книге Грищенко: его лодка "Л-3" доложила о готовности выйти в море к 18 часам.

В тот день в боевой состав Либавской базы входили корабельные соединения: отдельный отряд торпедных катеров (5 вымпелов), 4 корабля охраны рейда, дивизион катеров морской погранохраны (по другим источникам, он вошел в подчинение штабу базы 23 июня,– 9 вымпелов), на Либаву базировались бригада подводных лодок (15 вымпелов) и эсминец «Ленин» (см.: «Краснознам. Балт. флот в битве за Ленинград. 1941-1944», с. 22). «Боевая летопись...» сообщает, что в порту находились 19 транспортов и в 2 часа утра 22 июня в базу пришел на ремонт тральщик «Фугас». Нельзя понять, сколько транспортов из 19 находились в ремонте. Дальше, на с. 95 «Летописи» читаем: "22.06 во второй половине дня, выполняя приказание начальника штаба КБФ, из Лиепаи в Усть-Двинск и Вентспилс (он же Виндава.– О. С.) вышли подводные лодки «С-9», «Калев», «Лембит», «М-77», «М-78», танкер «Железнодорожник» и восемь транспортов". Делается понятным, кому адресован упрек Грищенко («следовало бы...») в тексте его диссертации: начальнику штаба флота контр-адмиралу Пантелееву.

Восемь транспортов и танкер могли взять на буксир находящиеся в заводе эсминец и шесть подводных лодок. Транспорты ушли (за день 22 июня немцы совершили на Либаву 15 воздушных налетов). Тральщик «Фугас», с одним исправным двигателем, в 14 часов вышел в море, чтобы произвести минные постановки на подступах к базе. Торпедные катера охраняли тральщик и несли дозор. Грищенко ждал приказа на минные постановки. Его лодка «Л-3» – подводный минный заградитель. Он принял полный запас мин. Его дело – загородить минами выходы из вражеских баз.

В 6 часов 30 минут 22 июня Главный морской штаб передал приказ флотам: "Немедленно начать постановку минных заграждений по плану прикрытия". Затем были даны дополнительные приказания. "Галлер лично звонил в Таллин и просил ускорить эту операцию..." («Накануне», сс. 365-366). Грищенко получил от штаба Либавской базы очень странный (для боевых условий) приказ: занять место под водой в ближнем дозоре, в случае обнаружения кораблей противника всплыть (!) и донести о них по радио командиру базы. «Только после донесения разрешалось атаковать врага торпедами» («Соль службы», с. 55). Грищенко вышел в ближний дозор, выполнять приказ.

О предвоенном решении, кому подчинять ответственных за оборону Либавы, Н. Г. Кузнецов пишет: "...напрашивалось одно решение: назначить ответственным за ее оборону командира базы, придать ему некоторые стрелковые части и, подчинив все эти силы командующему Балтийским флотом, готовить их к обороне как с моря, так и с суши. Но в Генеральном штабе тогда одержало верх сомнение (...). 67-ю стрелковую дивизию включили в состав 8-й армии, а Либавская военно-морская база вошла в оперативное подчинение командующего Прибалтийским военным округом" («Курсом к победе», сс.14-15).

Либавская ВМБ к началу войны входила в состав Прибалтийской военно-морской базы («Боевая летопись...», с. 94), 67-я дивизия находилась в 27-й армии и была передана 8-й армии вечером 26 июня («Краснознам. Балт. флот... 1941-1944 гг.». с. 30). Тема командования обороной Либавы тяжела для Н. Г. Кузнецова: за Либавой последовала оборона Таллина, Одессы, Севастополя, Новороссийска, и всюду этот проклятущий вопрос – кто должен командовать обороной, фронт или флот? В самой Либаве, с началом боевых действий, решения по сухопутной обороне города и базы принимались совместно командиром базы и командиром 67-й дивизии. Об этом не раз говорит в замечательном историческом исследовании «Моряки в обороне Либавы (Лиепаи). Июнь 1941 г.» участник событий, полковник запаса В. А. Орлов (см.: Там же. сс. 24, 27, 31).

Кузнецов («Курсом к победе», с. 15) пишет: «Лишь в самый последний момент (...) командир дивизии вступил в командование всеми силами, оборонявшими базу». Трудно понять, что именует Кузнецов «самым последним моментом». Трудно понять, кого из командиров дивизии имеет в виду Кузнецов: генерал-майор Н. А. Дедаев погиб вечером 25 июня, и в командование 67-й стрелковой дивизией вступил полковник В. М. Бобович («Боевая летопись...», с. 97). 26 июня решение о прорыве из окружения командир базы капитан 1 ранга М. С. Клевенский и командир дивизии полковник В. М. Бобович принимают совместно.

22 июня тяжелые бои идут на дальних подступах к Либаве, их ведут части 67-й дивизии и 12-го погранотряда. Начальник штаба КБФ приказывает увести из Либавы 5 подводных лодок, танкер и 8 транспортов. 4 лодки выходят в дозор. Из больших боевых кораблей в Либаве остаются только неисправные: эсминец и 6 подводных лодок, они стоят в доках и у причалов судостроительного завода "Тосмаре". Штаб округа (фронта) уводит из Либавы истребительный авиаполк. Утром 23 июня командующий КБФ приказывает вывести из Либавы в Ригу 18-ю отд. железнодорожную батарею (четыре 180-мм орудия) – (см. «Боевую летопись...», сс. 94-95).

Это походит на эвакуацию.

23 июня немцы, не сумев ворваться в город с ходу (с юга), обходят Либаву с востока. Части 67-й дивизии отходят на рубежи по внешнему обводу города. Формируются (из личного состава береговых частей ВМБ) отряды морской пехоты и сводные (моряки, курсанты морских училищ, пограничники и пехота) отряды. "В течение дня авиация противника непрерывно бомбила город и порт. Около 23 ч. артиллерия противника произвела первый артиллерийский обстрел базы. Повреждений не было" («Боевая летопись...», с. 96). К вечеру 24 июня немцы выходят к морю с севера, замкнув кольцо окружения. К исходу 24 июня командование ЛВМБ получило телеграмму за подписью наркома Н. Г. Кузнецова: «Либаву не сдавать». Этот приказ был немедленно доведен до личного состава всех частей (значит, и сухопутных.– О. С.), оборонявших город" («Краснознам. Балт. флот... 1941-1944», с. 29). Факт такого приказа свидетельствует: в наркомате ВМФ были убеждены, что обороной Либавы командует наркомат ВМФ. Штаб фронта, как мы сейчас увидим, считал иначе.

25 июня Ставка ГК приняла решение о создании обороны на рубеже реки Даугава. С этого момента защитники Либавы больше не могли рассчитывать на помощь извне.

26 июня командующий Северо-Западным фронтом отдает приказ командиру 67-й дивизии полковнику Бобовичу оставить Либаву. В тот же день командующий КБФ приказал командиру и штабу базы выходить из окружения морем, а личному составу береговых частей прорываться вместе с частями 67-й дивизии. В этот день были уничтожены орудия и боезапас береговых батарей, взорваны военные объекты базы. В ночь на 27 июня командир базы и его штаб покинули Либаву на торпедных катерах (см.: «Боевая летопись...», с. 97).

27 июня и в ночь на 28 июня, после тяжелейших боев, немногим группам защитников Либавы удалось прорвать кольцо окружения и присоединиться к нашим войскам, отходившим на восток.

В каких же условиях и когда были взорваны стоявшие в заводе эсминец и подводные лодки?

Профессор каперанг Мрыкин приводит сразу две цитаты: из третьего тома исторического очерка ГМШ о деятельности ВМФ СССР в Великой Отечественной войне, 1962 (под редакцией очень уважаемого мной адмирала Л. А. Владимирского), и из воспоминаний адмирала Н. Г. Кузнецова "Курсом к победе".

Профессор не заметил, что цитаты противоречат друг другу.

Официальная версия 1962 года, принятая Главморштабом: "...большая неорганизованность наблюдалась и в самой базе. Отдав распоряжение на склады и ремонтирующиеся корабли о подрыве в случае непосредственной угрозы захвата их противником, командование базы не смогло обеспечить контроль за выполнением этого решения.

В результате этого были преждевременно взорваны минный и торпедный склады. Взрыв складов послужил сигналом для взрыва ремонтирующихся кораблей, судов и плавучих средств. Сразу же последовал взрыв эсминца "Ленин" (...), подводных лодок (...). Командиры 4-го дивизиона НКВД и ОХР базы, приняв взрывы за сигнал отхода, ушли с катерами в Виндаву".

Теперь возьмем "Боевую летопись ВМФ...", издание Министерства обороны СССР, 1983 год (с. 96): "Из-за нарушения связи и потери управления был преждевременно взорван минный склад ....во избежание захвата противником учебный эсминец "Ленин" и подводные лодки ... взорваны экипажами. Приняв взрывы кораблей за сигнал оставления базы, командир ОВРа и командир 4-го дивизиона погранкатеров с подчиненными им кораблями (базовый тральщик "Фугас" и 13 катеров МО) вышли из Лиепаи в Вентспилс.

После взрыва кораблей из Лиепаи вышла подводная лодка "С-3" (...). Ночью на переходе морем (...) "С-3" была атакована вражескими торпедными катерами и геройски погибла в неравном бою". Час взрыва кораблей не указан. Выше сказано, что в 23 часа немцы в первый раз обстреляли Либавскую военно-морскую базу. Можно думать, что взрывы складов и кораблей произошли после этого обстрела. Подводную лодку "С-3", которая в надводном положении вышла из Либавы и взяла курс на север, видел в перископ Грищенко («Соль службы», с. 59) – значит, еще не стемнело...

Вот два строго исторических изложения событий. Заметим, что в научной исторической литературе капитан-лейтенант Афанасьев не упоминается.

Кто же первым назвал в печати имя Афанасьева и ввел это имя в исторический оборот? Трибуц.

Трибуц в 1972 году пишет: "...отдельные части (врага.– О. С.) прорвались к заводу "Тосмаре". Командир эсминца "Ленин" капитан-лейтенант Ю. М. Афанасьев приказал экипажам сойти на берег. Корабли, а также склады боеприпасов и топлива по его приказу (обратите внимание на эти слова.– О. С.) были взорваны. Это единственно правильное решение. Можно сожалеть, что Афанасьева обвинили тогда в панике..."

В 1975 году эту версию, почти в тех же словах, излагает бывший нарком ВМФ Кузнецов («Курсом к победе», с. 13): «...гитлеровцы к исходу 25 июня все же прорвались к судостроительному заводу „Тосмаре“. Командир эсминца „Ленин“ капитан-лейтенант Ю. Афанасьев, как старший в группе ремонтирующихся кораблей, приказал взорвать те из них, которые были неспособны выйти в море. Это ответственное решение являлось правильным. Тогда же были взорваны склады боеприпасов и топлива...»

В 1979 году эти слова почти в точности повторил в своей книге Грищенко: Корабли, склады боезапаса и топлива по приказу Афанасьева были взорваны..." Эти три цитаты – три образчика "дымовой завесы". Только каждый из трех авторов, ставя завесу, преследует свои цели. Дело в том, что корабли были взорваны не вечером 25 июня, а вечером 23 июня 1941 года (см.: «Боевая летопись ВМФ...», с. 96, «Краснознам. Балт. флот в битве за Ленинград. 1941-1944 гг.», с. 25). Враг не прорывался 25 июня к заводу «Тосмаре». Немцы вошли в Либаву 28 июня. когда наших войск на восточном участке уже не было (см.: «Краснознам. Балт. флот в битве за Ленинград...», с. 33). Моряки знают, что старший по группе ремонтирующихся кораблей – вовсе не то, что командир соединения кораблей. И может ли один капитан-лейтенант, командир корабля, приказать взорвать свой корабль, другие корабли, приказать взорвать склады боезапаса, склады топлива, заводские цеха – если он находится в неосажденной военно-морской базе, где 4 тысячи человек личного состава, где есть штаб и есть командир базы?

В. А. Орлов, с четкостью военного историка (и с правдивостью командира, участника обороны Либавы) пишет: "В ночь на 24 июня, когда артиллерийский обстрел стоянки кораблей достиг наибольшей интенсивности, по приказу командования (!) ремонтирующийся эсминец "Ленин" и подводные лодки были взорваны..." (Там же, с. 25). Хотел бы я посмотреть документы штаба КБф за эти дни июня 41-го года, направление Либава, из фонда 9, а также дело 143 из фонда 22 ЦВМА (Отделение ЦВМА) – видимо, это оперативные документы штаба ЛибВМБ; дело 143, кажется, тощенькое, в нем чуть больше 40 листов, меня больше интересует первая половина...

Корабль запросто не взорвешь. Тем более, корабли в ремонте стоят без боезапаса (не говорю уж о небоевых судах)

. Минировать корабли, доки, склады, цеха – занятие для профессионалов-подрывников и требует долгих часов. А прежде всего оно требует письменного приказа командования. Именно так: в панике можно взорвать. Но невозможно "в панике", без приказа командования заминировать.

Флотский архив сегодня – секретный архив секретного ведомства секретного министерства. Секретность – лучший способ прятать правду 55-летней (!) давности от своего же народа. Когда флотский архив станет государственным, я думаю, там найдут приказ штаба КБФ командиру Либавской базы: отправить в Ригу 180-мм ж.-д. артиллерийскую батарею. Вывести из порта Либава все крупные корабли и транспорты в северные порты ПрибВМФ. Корабли, не имеющие хода, также склады топлива и боезапаса, заводские сооружения и проч. приготовить к взрыву – на случай прорыва противника в порт. Подпись: начштаба Пантелеев или комфлот Трибуц. Дата 22 июня 1941 года. Время... не позднее 14 часов.

Откуда разночтение – было в Либаве шесть неисправных лодок, а взорвано пять? Сочтём:

с утра 22 июня на бригаде подплава в базе было 15 вымпелов, вечером 4 лодки вышли в дозор и 5 ушли в Вентспилс. Остались шесть. Вечером 23 июня взорвали 5 лодок, а шестая была – несчастливая "С-3". Она стояла в заводе, у неё была неисправна система погружения (см.: «Соль службы», с. 59). Если её не взорвали, значит, решали, какие из неисправных кораблей взорвать, а какие нет. И взрывали – выборочно.

Вимимо, командир базы, письменным приказом, определил порядок: вначале взрывается минный склад, затем склад торпед и топливные склады. Это сигнал для взрыва ремонтирующихся кораблей и завода. Взрыв кораблей служит сигналом к уходу катеров ОВРа (ОХРа) и погранотряда. Отряд из 5 торпедных катеров остается для эвакуации штаба.

В таком порядке, согласно приказу, всё и произошло: от взрыва минного склада – до ухода 13 катеров МО и тральщика "Фугас". Ну, не могут "ошибочно", без полученного заранее приказа, 14 вымпелов выйти в море по узкому каналу. И уже после ухода катеров получила приказ на выход "С-3". Отправлять в море лодку, которая не может погрузиться, без эскорта катеров,– значит обречь лодку почти на верную гибель. "С-3" была засечена немецкими торпедными катерами – и погибла. Скорее всего, первый артобстрел порта вечером 23 июня («Боевая летопись...», с. 96, говорит, что этот обстрел не принес повреждений) кто-то из начальства принял за артподготовку и штурм города.

Когда убедились в ошибке (часа через три), было поздно: вся схема приказа сработала. Уцелели находящиеся в отдалении две береговые батареи и некоторые удаленные объектны, и остались в гавани 5 торпедных катеров капитан-лейтенанта С. А. Осипова (будущего Героя Советского Союза).

Странную "правду" жаждут поведать читателям адмирал Смирнов и "баталист-маринист" Корсунский: "В дни кровавой обороны Лиепаи, когда обороняющиеся ощущали острейшую нехватку личного состава, Афанасьев принял решение (!) направить матросов на сухопутный фронт и сам стал во главе отряда. Были взорваны эсминец "Ленин" (...), цех судоремонтного завода, боеприпасы, другое флотское имущество. Отряд Афанасьева храбро сражался на суше, а когда пришел приказ прорываться, чтобы соединиться со своими, капитан-лейтенант встал во главе одной из групп матросов. Им удалось прорваться. Рано они радовались..."

На самом деле, в исторической литературе говорится: "...по приказу командования ремонтирующийся эсминец "Ленин" и подводные лодки были взорваны (ремонтирующиеся корабли не имели хода). В ту же ночь из личного состава эсминца был сформирован отряд морской пехоты, который под командованием старшего лейтенанта А. И. Майского и старшего политрука Н. И. Качурина на рассвете 24 июня занял рубеж обороны на восточном участке правее курсантского батальона училища ПВО..." («Краснознам. Балт. флот... 1941-1944», с. 25).

Утром 24 июня под командованием капитана В. А. Орлова (это автор исторического очерка; к началу войны он был офицером военно-морского училища ПВО в Либаве) был создан сводный отряд, куда вошли 2 взвода курсантов, подразделение пехотинцев и взвод команды эсминца "Ленин". Этим взводом командовал командир БЧ-2 эсминца старший лейтенант Чеботарев. В. А. Орлов называет еще семь фамилий старшин и матросов эсминца, которые отличились в бою (см.: Там же, с. 28). Эти же сведения и эти же фамилии приведены в "Боевой летописи ВМФ...", с. 96. Фамилии капитан-лейтенанта Афанасьева мы здесь не встречаем. Отряд моряков эсминца был сформирован и ушел в бой без командира корабля.

Похоже, что в ночь после взрывов Афанасьев был арестован. Трибуц пишет: "...его обвинили в панике". Если военно-морская база уничтожается не ко времени, нужен "виновный". Вряд ли арестованный командир мог быть вывезен из Либавы после 23 июня. По суше 27 июня и в ночь на 28-е прорвались из окружения и ушли на восток лишь небольшие группы. Морем вырвались из Либавы и ушли на север утром 27 июня 1941 года три торпедных катера. На одном из них шел командир базы со штабом.

Вероятней, что Афанасьева расстреляли в Либаве,– где погибли тысячи и тысячи наших бойцов и командиров (и точного числа погибших мы уже не узнаем). Уже после ухода командира базы и его штаба из Либавы вышло последнее судно, транспорт "Виениба", переполненный ранеными. Его сопровождали три торпедных катера. "Виениба" и один катер были потоплены немецкой авиацией.

Бывшего командира Либавской базы каперанга Клевенского убрали с Балтики. Он продолжил войну в штабе Северного флота. Адмирал Головко (с сожалением пишет Н. Г. Кузнецов) Клевенского не любил.

Чему служит "реабилитация", которой подвергнул Трибуц имя капитан-лейтенанта Афанасьева?

Трибуц полностью устранил вопрос ответственности штаба базы и штаба КБФ за уничтожение Либавской базы. Трибуц сочинил, что немецкая пехота прорвалась к заводу: получилась картина трагедии, "последних минут".

И Трибуц хвалит Афанасьева за то, что Афанасьев "сам" принял решение, "сам" взорвал корабли и склады.

Решение Афанасьева (!), пишет Трибуц, было единственно правильным.

Не знаю, реабилитирован ли Ю. М. Афанасьев в судебном порядке. Грищенко в 78-м году говорил мне, что юридически (а не "устами Трибуца") Афанасьев не реабилитирован, и что вдова его тщетно просит о пересмотре дела.

Н. Г. Кузнецов в мемуарах своих повторил всё, изложенное Трибуцем: вечером 25 июня немцы прорвались к заводу, Афанасьев "сам" принял решение, это решение было единственно правильным... Для чего Кузнецов привел неверные факты и указал неверную дату? У мемуаристов в ранге фельдмаршалов, главнокомандующих – командующих – "нечаянной" ошибки в дате быть не может.

Видимо, к вечеру 24 июня 1941 года Кузнецов, нарком ВМФ, еще не знал, что база в Либаве уничтожена накануне (Трибуц не доложил). Иначе бы Кузнецов не отправил вечером 24 июня в штаб Либавской базы свой приказ: "Либаву не сдавать". Заметьте: об этом своем приказе Кузнецов в мемуарах не упоминает. Дата взрыва 23 июня неудобна для Кузнецова и тем, что "ослабляет" его главный тезис: командовать обороной Либавы должны были моряки.

Неверная дата взрыва 25 июня удобна, она утверждает, что: вечером 25-го оборона была прорвана, неприметный капитан-лейтенант принял "правильное решение" и уничтожил базу, а штабу фронта уж ничего не оставалось на другой день, как дать приказ оставить Либаву... Командир корабля капитан-лейтенант Юрий Афанасьев стал жертвой трижды.

Первый раз, когда выполнил приказ и уничтожил свой корабль. Второй раз, когда его за это расстреляли. Третий раз, когда командующие-мемуаристы сделали имя Афанасьева картой в своей игре.

В "Соли службы" Грищенко тоже привел версию Трибуца и Кузнецова. Я не помню уже (19 лет прошло), как обсуждалась эта страничка в ходе нашей работы над рукописью. Грищенко сказал: "Пусть будет, как у Кузнецова". При обсуждении иных мест в рукописи, Грищенко делался неразговорчив.

Я, будучи сам человеком пишущим (и страдающим от чванливых редакторов), считал, что умный автор имеет право на "свои соображения". Теперь, читая исторические труды, вышедшие после "Соли службы", я вижу, что Грищенко в четвертой главе совершил отличный противоцензурный зигзаг". Если сложить разбросанные в тексте главы фразы и замечания, получится самая правдивая (на то время) история обороны Либавы.

Грищенко не просто вторит версии Кузнецова, Грищенко доводит её до абсурда: "...противник к вечеру 25 июня вынужден был временно приостановить наступление. Эта задержка позволила выйти из Либавского порта танкеру, восьми транспортам и шести подводным лодкам" («Соль службы», с. 68). Лишь историки, допущенные к «секретам», могли в 79-м году увидеть, что Грищенко пишет намеренную чепуху: ибо танкер, 8 транспортов и 5 подводных лодок ушли из Либавы во второй половине дня 22 июня 41-го, а шестая лодка, «С-3»,– вечером 23 июня (см.: «Боевая летопись ВМФ...», 1983, сс. 95-96).

Грищенко этой фразой "дезавуирует" сообщение Н. Г. Кузнецова.

Грищенко точно указывает время выхода "С-3" из Либавы: вечером 23 июня, в понедельник, до наступления темноты. Грищенко уточняет, что "С-3" имела неисправность системы погружения, шла без охранения, потому и погибла.

А что происходило вечером 23-го в Либаве? Грищенко (с. 59) пишет, как с наступлением темноты его лодка "Л-3" всплыла для зарядки аккумуляторной батареи: "...С мостика отчетливо было видно, что порт и город в огне. Горели топливные склады, завод "Тосмари", штаб военно-морской базы и наши казармы..." (В Либаве были взорваны 11 тысяч тонн жидкого топлива, более 100 торпед, 2500 глубинных бомб, более 700 мин, 1440 минных защитников – это двадцатая часть всех запасов Балтфлота к началу войны, см.: "Краснознам. Балт. флот...", 1973, сс. 410, 415.) "На мои донесения – "Противник не обнаружен, продолжаю дозор" – никто не отвечал..." Штаб базы больше не поддерживал связь с четырьмя своими лодками, вышедшими в дозор. По этой причине погибла "М-83": не зная обстановки, она из-за повреждения вернулась в Либаву...

О сдаче Либавы немцам Грищенко узнал 28 июня по радио: не из шифровки штаба флота, а из сводки "Совинформбюро".

Есть в четвертой главе у Грищенко загадочное сообщение. Из литературы явствует, что командир базы Клевенский покинул Либаву по приказу Трибуца в 3 часа утра 27 июня. А Грищенко пишет, что Клевенский уже ранним утром 26-го был в Таллине. Грищенко ошибся? Не знаю...

Грищенко пишет, что в первый вечер войны начал вести дневник и вёл его "долгие годы, поверяя ему свои нелегкие думы".

Теперь, я полагаю, отрывок из диссертации Грищенко, любезно предложенный читателю профессором Мрыкиным, можно понять следующим образом: "Штабу флота следовало бы не минировать в Либаве 22 июня ремонтирующиеся корабли и подводные лодки, а сделать всё, чтобы увести их..."

Трагическая эта тема крепко увязана с другой, тяжелой для Грищенко: минированием кораблей Балтийского флота в сентябре 41-го.