Текст книги "Окопная правда войны"

Автор книги: Олег Смыслов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

– Здравствуйте, Борис Михайлович! Сегодня ночью по указанию Ставки выезжаю к вам. При мне час назад товарищ Сталин разговаривал с Павловым и был крайне обеспокоен выходом немцев на коммуникации 3-й и 10-й армий. Насколько я понял из разговора, командующий высказал уверенность, что войска должны пробираться на восток. Здесь трудно судить, на чем основана такая уверенность, но если войска сохранили хотя бы минимум организованности, такая возможность не исключена. Едва ли немцы успели создать в тылу этих армий достаточную плотность. «Маршал Шапошников говорил долго. Карандаш Климента Ефремовича попеременно останавливался северо-западнее Минска и в районе Слуцка (из записи адъютанта Ворошилова Л.A. Щербакова).

– Да, да, я согласен с вами, – сказал Климент Ефремович, – форсированный отход войск из западных районов – это сейчас главное. Если немцы выйдут восточнее Минска, положение 3-й и 10-й армий будет критическим.

Кладя трубку, Климент Ефремович проговорил:

– Происходит невероятное – войска фронта совершенно неуправляемы, никто ничего толком не знает».

* * *

27 июня 1941 г. 11 часов 23 минуты переговоры по «бодо» с генералом армии Павловым:

«Жуков: Доложите, где противник и где ваши войска, какие ваши планы?

Павлов: Докладываю: мк противника, действующий со стороны Вильно, задержан, по-видимому, передовыми частями Минского УРа. Сведений с фронта Кузнецова В.И. нет. После атаки на Гродно мы имеем перехваченный документ, адресованный Голубеву и Кузнецову, расшифровываем его. Где стрелковые части Голубева сейчас, не знаем. Части Коробкова, прикрывающие Бобруйск, были в 8 км восточнее Слуцка. Не знаю и не могу добиться, где Кулик и Болдин...

План остается прежним. Продолжаю выводить и буду приводить в порядок, а после выгрузки Московского думаю действиями накоротке бить противника по частям с последующим выводом наших частей на рубеж, указанный в вашей директиве. Хозяйство Жигарева очень слабо. Нельзя ли ускорить подачу Московского?

Жуков: Куда приблизить Московский?

Павлов: На перегоны ближе к Борисову.

Жуков: В чьих руках Минск, Бобруйск, Плещеницы, Логойск. Нет ли прорыва танков на Борисов?

Павлов: Все в наших руках.

Жуков: Хорошо. Слушайте приказ от имени Ставки Главного командования. Ваша задача:

A) Срочно разыскать все части и объяснить им обстановку, положение противника и положение своих частей, особо детально обрисовать места, куда проскочили передовые мехчасти врага. Указать частям, где остались наши базы горючего, боеприпасов и продфуража, чтобы части снабдили себя. Указать частям их задачу – вести ли бои или сосредоточиться в районах, по каким дорогам и в какой группировке.

Б) Выяснить, каким частям нужно подать горючее и боеприпасы самолетами, чтобы не бросать дорогостоящую технику, особенно тяжелые танки и тяжелую артиллерию.

B) Оставшиеся войска выводить в трех направлениях: 1) через Докшицы в Полоцк, собирая части за Лепельским и Полоцким УРами; 2) направление Минск, собирая части за Минским УРом; 3) направление на Глусские леса и на Бобруйск.

Г) Иметь в виду, что первый механизированный эшелон противника очень далеко оторвался от своей пехоты. В этом сейчас слабость как оторвавшегося первого эшелона, так и самой пехоты, двигающейся без танков. Если только подчиненные вам командиры смогут взять в руки части, особенно танковые, то можно было бы нанести уничтожающий удар как тылу для разгрома первого эшелона, так и для разгрома пехоты, двигающейся без танков. Если удастся, организуйте сначала мощный удар по тылу первого мехэшелона противника, движущегося на Минск и Бобруйск, после чего можно с успехом повернуться против пехоты. Такое смелое действие принесло бы славу войскам Западного округа. Особенно большой успех получиться, если сумеете организовать ночное нападение на мехчасти.

Д) Конницу отвести в Пинские леса и, опираясь на Пинск, Лунинец, развернуть самые смелые и широкие нападения на тылы частей и сами части противника. Отдельные мелкие группы конницы под командованием преданных и храбрых средних командиров расставьте на всех дорогах.

Знакомы ли вы с обстановкой слева и справа? Вы Коробкова видели и где?

Павлов: Только что приехал от Коробкова. С обстановкой не знаком...

Жуков: Ориентирую в обстановке. Очень хорошо дерутся войска Киевского и Одесского военных округов, где и управление войсками организовано не плохо. Секрет их заключается в близости штабов к войскам и хорошей организацией делегатской службы. Вклинений больше нет, за исключением района Сокаль, где имеется вклинение на 40-50 км. Сосед справа справился очень плохо? и сейчас войска отходят на р. Западная Двина, занимая рубеж от Риги через Двинск до Друя. На рубеже Полоцк – Витебск – хозяйство Ермакова (22-я армия). Вот в общих чертах.

Наш план сейчас заключается в том – громить, уничтожать, пленить растянувшиеся части противника, не имеющие между собой по фронту никакого тактического взаимодействия.

Павлов: Все ясно. Поправляю и поправляю все.

Жуков: Желаю успеха. Не забывай ни на минуту того доверия, которое оказали тебе правительство, партия и страна. А поправить дело можешь, если организованнее будешь действовать. Все проверить лично и не доверять на слово болтунам. Будь здоров. До свидания».

Как писал профессор Анфилов, «содержание этих переговоров убедительно свидетельствует, что в Москве не представляли истинного положения войск Западного фронта, которые, не считая 13-й армии, были совершенно не боеспособны и не могли решать те задачи, которые ставила им Ставка устами Жукова. По-видимому, Павлов и сам не осознавал еще, что делается по ту сторону Минска».

И действительно в этот день (27 июня) 10-я армия вечером оставила Белосток, а 3-я армия отступала на Новогрудок.

Командующий 13-й армией вступил в командование войсками на Минском направлении и подчинил себе два стрелковых корпуса (2-й и 44-й), Минский УР, а также все остальные части и соединения на этом направлении, указав войскам в боевом приказе №1: «Народный комиссар обороны приказал: Минск ни в коем случае не сдавать, даже при условии полного окружения войск, его обороняющих».

Из воспоминаний генерала Сандалова:

«В течение 27 июня группа под командованием И.В. Болдина атак не предпринимала и оставалась на прежних рубежах. К концу дня 20-й и 8-й армейские корпуса противника перешли в частичное наступление южнее Гродно против этой группы и местами добились успехов. 10-я и 3-я армии вели бои также на прежних рубежах. Их войска на внешних флангах вели очень тяжелые бои с армейскими корпусами 4-й и 9-й армий противника, наступавшими навстречу друг другу в направлении Волковыск-Луна и стремившимися завершить окружение. При этом противник опасался активных действий белостокской группировки наших войск и местами переходил к обороне. Так, например, контратаки наших войск из района севернее Лысково в юго-восточном направлении, поддерживаемые, как казалось противнику, большим количеством артиллерии, а также продолжавшиеся попытки наших крупных сил прорваться из окружения южнее Порозово и Нов. Двора вынудили командование 43-го немецкого армейского корпуса оттянуть свои передовые части от Подороси и Порозово на высоты севернее Лысково, Нов. Двора, где они перешли к обороне. Не меньшую тревогу у противника вызвали ожесточенные бои на плацдармах в районе Мостов и Луны. Здесь нашим войскам, несмотря на то что они вели бой отдельными разрозненными частями, удалось захватить мост через Неман в районе Мостов.

Командующий войсками фронта 27 июня еще не терял надежды на успешный отход наших войск и снова отдал приказание командующему 10-й армией отойти на рубеж Минского укрепленного района. 6-й кавалерийский корпус предполагалось отвести в район Червеня, а 6-й механизированный корпус пополнить боеприпасами и горючим и форсированным маршем к исходу 28 июня сосредоточить в Пуховичах для того, чтобы через Осиповичи атаковать в направлении Бобруйска и уничтожить бобруйско-слуцкую группировку противника. Для действий по тылам противника было приказано оставить партизанские группы, а остальным войскам выходить в район Минска и Ратомка.

Это решение командующего фронтом, как и ряд прежних решений, касающихся действий белостокской группировки войск, не было доведено до них и не соответствовало ни обстановке, ни их возможностям».

* * *

В ночь с 27 на 28 июня Маршал Советского Союза Ворошилов на поезде прибыл на станцию Полынские хутора. (Здесь и далее из записей личного адъютанта маршала Ворошилова генерал-майора Л.А. Щербакова. – Авт.). Сразу же по приезду он принял маршала Шапошникова и генерала армии Павлова в своем салоне. Пригласив сесть обоих, Климент Ефремович попросил командующего войсками Западного фронта кратко доложить о положении войск фронта, предупредив:

– Из ваших донесений и устных докладов товарищу Сталину я в общих чертах обстановку знаю. Меня интересует конкретика.

Генерал Павлов развернул на столе пятикилометровую карту с нанесенной обстановкой, но прежде чем начать доклад, долго протирал платком очки. Лицо его выражало огромное волнение, которое он никак не мог побороть всю дорогу от командного пункта, что они добирались вместе с маршалом Шапошниковым.

– Положение войск фронта тяжелое, – начал свой доклад Павлов и, немного подумав, сказал, – вернее, очень тяжелое.

– Надеюсь, еще не катастрофа? – ехидно спросил Ворошилов.

Павлов посмотрел на представителя Ставки, и в его воспаленных глазах, которые еще недавно были просто светлыми и посуровевшими с заметными морщинами, мелькнула настороженность.

– Нет, – недовольно нахмурив брови и будто с вновь обретенной убежденностью, проговорил Павлов, – войска сражаются в условиях растущей угрозы на флангах, но я не теряю надежды, что В.И. Кузнецов и И.Д. Голубев смогут отвести войска на восток. Сейчас срочно нужны резервы, если они вовремя подойдут, противника мы остановим, фронт стабилизируем. Это сейчас главное.

– Подождите о резервах, – резко остановил его Ворошилов. – Скажите, как могло случиться, что за неделю войны отдана врагу большая часть Белоруссии, а войска поставлены на грань катастрофы...?

Он не дал еще сообразить Павлову, как тут же обратился к Шапошникову:

– Как вы объясните это, Борис Михайлович?

– Наши неудачи можно объяснить рядом причин, – ответил Шапошников. – И в оперативном отношении, я имею в виду нашу группировку на границе, и по степени укомплектованности вооружением и сплоченности частей было много недостатков, но решающая, непосредственная причина: войска округа не были своевременно предупреждены о готовящемся нападении немцев, а следовательно, не были приведены в боевую готовность, что и предопределило в дальнейшем неблагоприятный для нас ход событий.

– Бесспорно, – соглашаясь с Шапошниковым, говорит Ворошилов, – войска, ожидающие нападения врага, при всех их недостатках в стократ сильнее войск, застигнутых врасплох.

– Наша плотность на границе, – продолжил доклад Павлов, – была такова, что ее можно было проткнуть в любом месте. Что касается директивы наркома обороны о приведении войск в боевую готовность, полученную штабом округа за несколько часов до нападения немцев, то она никакого практического значения уже не имела. Войска в приграничной полосе были застигнуты врасплох, и большинство дивизий получили приказ о выдвижении на границу, когда вторжение немцев уже началось. Получи мы эту директиву хотя бы на неделю раньше, события, я уверен, развивались бы иначе. Во всяком случае, противнику пришлось бы иметь дело с организованной обороной. Немцев мы можем бить, это показали бои 6-го и 11-го мехкорпусов под Гродно даже в такой, крайне для них неблагоприятной обстановке.

Но главное, что срывало все наши оперативные мероприятия после вторжения немцев, что мешало нам свободно маневрировать, – это действия вражеской авиации.

В первый же день войны противник накрыл основные наши аэродромы, вывел из строя большое количество самолетов, нарушил управление и дезорганизовал питание войск горючим и боеприпасами. В результате наши войска, лишенные прикрытия с воздуха, вынуждены сражаться в условиях абсолютного превосходства авиации врага.

Тут в разговор вмешался Б.М. Шапошников:

– Как показал характер действий авиации противника утром и в течение всего дня 22 июня немцы, видимо, располагая довольно-таки разветвленной агентурой, неплохо были осведомлены о дислокации наших войск и местах важнейших объектов, о чем свидетельствуют первые удары бомбардировщиков по крупным штабам, аэродромам и районам расположения стрелковых дивизий и особенно мехчастей.

В Волковыске, где мне пришлось быть 23 июня, немецкие бомбы точно были сброшены на склады с горючим и боеприпасами. Характерно, что на станции в первую очередь был подвергнут бомбежке стоявший в тупике накануне прибывший состав с авиационными бомбами.

В Минске с балкона штаба фронта я неоднократно наблюдал ночью во время налета немецких бомбардировщиков работу агентов-ракетчиков. Сейчас, когда мы ехали к вам, над Могилевом прошли на восток самолеты противника, и со стороны железнодорожного моста была пущена серия сигнальных ракет.

В отношении степени нападения немцев, о которой говорит командующий, я бы сделал оговорку. Войска фронта, конечно, были застигнуты врасплох. Что же касается руководящего начальствующего состава, то, насколько я мог убедиться из бесед с командирами и штабными работниками всех степеней, от фронта до дивизии, я имею в виду дивизии в приграничной полосе, – все они в один голос говорили, что но крайней мере за две недели до войны они ждали нападения немцев. Этой же точки зрения придерживался и командующий, который мне сказал, что он со дня на день ждал войны.

– Это правильно, Борис Михайлович, – согласился Павлов. И для меня было очевидным, что мы живем накануне войны. Данных для такого вывода в пределах нашего округа было более чем достаточно. За предвоенную неделю мне буквально командиры жить не давали. Свои ежедневные доклады начштаба Климовских начинал с перечисления фактов подозрительного поведения немцев на границе. У Кузнецова над августовскими лесами в последние дни облако пыли стояло от передвижения немецких войск. Я уже не говорю о бесцеремонности немецкой авиации, которая систематически нарушала границу и часто летала над расположением наших приграничных дивизий.

За пять дней до нападения я допрашивал поляка-перебежчика. Он перешел границу южнее Бреста. По его рассказу, вся местность недалеко от Буга была забита пехотой, танками и автотранспортом. За три дня до войны я вынужден был отдать приказ заложить в танки снаряды и патроны.

– Согласитесь, товарищ Павлов, что заложить снаряды в танки – это ничтожно мало, – как бы невзначай заметил Ворошилов.

– Я это отлично понимаю, но прошу понять мое положение. Знать нашу далеко недостаточную плотность на границе, неполную укомплектованность и несколоченность многих соединений и особенно мехкорпусов, быть убежденным, что враг не сегодня-завтра может нанести удар, и в то же время не иметь возможности должным образом на это реагировать, было мучительно.

– Хорошо, – резко оборвал Павлова Ворошилов. – Но ведь, кроме снарядов, заложенных в танки, вы, выходит, ничего не сделали для повышения бдительности и готовности войск. Быть глубоко убежденным в предстоящем вторжении немцев и не вообще когда-то в будущем, а, как вы утверждаете, не сегодня-завтра, вы, тем не менее не приняли хотя бы самых элементарных мер предосторожности в пределах вашей компетенции как командующего округом!

– К сожалению, мои возможности были ограничены, – мрачно сказал Павлов. – Все, что я вам сейчас докладываю о поведении противника, Генеральный штаб знал. Что касается меня, то я как командующий округом не имел права своей властью передвинуть хотя бы одно соединение к государственной границе. Когда я за несколько дней до войны просил Генеральный штаб разрешить округу посадить войска в окопы на границе, меня резко одернули. Мне было сказано, что я паникер, ничего не понимающий в политике человек и предложили не дразнить немцев.

– При этом делали ссылку на сообщение ТАСС, – к слову заметил Шапошников.

– Совершенно правильно, – подтвердил Павлов. – И мне приходилось читать это сообщение командующим армиями и начальникам служб, когда, прямо скажу, они припирали меня фактами к стенке.

Павлов нервно встал, сделал несколько широких шагов вдоль салона и, обращаясь к маршалу Ворошилову, сказал:

– Я, товарищ маршал, не снимаю с себя вины за все, что произошло, и в первую очередь несу за это ответственность, но большая доля вины лежит и на Генеральном штабе. Если мы здесь в Белоруссии были уверены в намерении Гитлера, то Генеральный штаб наверняка располагал неизмеримо большей информацией для такого вывода и обязан был принять необходимые меры.

– Я не снимаю ответственности с Генштаба, – перебил Павлова Ворошилов. – И уверен, что так думает и Борис Михайлович.

– Бесспорно, – согласился Шапошников, – Генштаб должен был доказать политическому руководству надвигающуюся угрозу со стороны немцев.

– Ваши рассуждения, – продолжал Климент Ефремович, – о правах командующего все же меня не убедили. Если вы были так уверены в нападении немцев, как сейчас утверждаете, то кто мог вам помешать, скажем, рассредоточить и замаскировать самолеты на аэродромах, привести в состояние боевой готовности истребительную авиацию. Разве вам требовалось указание Москвы, чтобы вывести танки, артиллерию и автомашины из парков и гаражей в леса, которыми так богата Белоруссия? Я уж не говорю об этих злополучных артиллерийских сборах. Оставить пехоту без артиллерии и в то же время ждать вторжения врага по меньшей мере легкомысленно.

Когда Павлов вышел, два маршала остались наедине. С мрачным видом Борис Михайлович заговорил о большой растерянности и неорганизованности командования фронта и его штаба.

– В первый же день войны управление войсками было буквально парализовано. Техническая связь с армиями вначале еще кое-как действовала, а затем вскоре совершенно отказала. Большинство армейских и корпусных радиостанций были разбиты при первых же налетах вражеской авиации. О проволочной связи и говорить нечего. Организованная, главным образом, на проводах наркомата связи, она в первые же часы вышла из строя. Будучи в Волковыске, я убедился, что командование ряда дивизий было в полном неведении о происходящих событиях и в течение нескольких часов не получало указаний от вышестоящих штабов. Всюду распространялись панические слухи о массовых выбросках противником в наши тылы парашютных десантов, при проверке большинство таких слухов не подтвердились. Многие части приграничных дивизий в день нападения немцев были на маневрах, без боевых патронов и снарядов. Пока их подвезли ушла уйма времени.

Элементу внезапности на войне всегда придавалось большое значение, но то, чему мы являемся свидетелями, труднообъяснимо. Невероятно, чтобы при современных средствах разведки фашистское командование смогло совершенно безнаказанно в мирное время развернуть по плану, в нужной ему группировке, непосредственно у нашей границы огромную армию, больше того, вывести части на позиции для атаки.

Павлов доложил вам правду, когда сказал, что в штабе фронта была твердая уверенность, что германская армия готовится на нас напасть. Мне многие командиры говорили, что примерно за неделю до войны как-то особенно остро почувствовалось неладное в поведении немцев. И что поразительно и на первый взгляд труднообъяснимо, как многие меня уверяли, слишком уж очевидны были их намерения. Я лично объясняю это тем, что им просто трудно было скрыть мероприятия такого масштаба.

– А как Павлов, – внимательно выслушав Бориса Михайловича, спросил Ворошилов.

– Надо признать, что он мало или почти ничего не сделал для повышения бдительности войск. Он не решился взять на себя ответственность и не мог, как мне кажется, провести границу между тем, что ему говорили – не дразнить немцев, и хотя бы самыми элементарными мерами предосторожности.

По приезде в Минск 22 июня я застал Павлова и его штаб совершенно неподготовленными к руководству войсками в такой сложной обстановке.

Пока готовился контрудар группы Болдина, Павлов еще держался. Была некоторая надежда, что эта группа и активные действия левого фланга Северо-Западного фронта, как это предусматривалось директивой наркома, скомпрометируют сувалковскую группировку противника. Но когда немецкие танки появились в Вильнюсе, обстановка резко ухудшилась. К этому времени войска 4-й армии быстро откатывались на восток, оголяя левый фланг фронта.

Поздно вечером 23 июня товарищ Сталин спросил меня по ВЧ, как я смотрю на контрудар группы Болдина. Я высказал сомнение, обратив его внимание на белостокский мешок, который быстро увеличивался по мере продвижения вражеских танков на флангах фронта, и внес предложение немедленно отводить войска на р. Шару. Товарищ Сталин меня выслушал и сказал:

«Решено попытаться остановить немцев совместными усилиями двух фронтов...»

* * *

28 июня 1941 г. 2 часа ночи переговоры с генералом В.Е. Климовских по «бодо»:

«У аппарата Жуков. Доложите, что известно о 3,10 и 4-й армиях, в чьих руках Минск, где противник?

Климовских: Минск по-прежнему наш. Получено сообщение: в районе Минска и Смолевичей высажен десант. Усилиями 44-го стрелкового корпуса в районе Минска десант ликвидируется.

Авиация противника почти весь день бомбила дорогу Борисов – Орша. Есть повреждения на станциях и перегонах. С 3-й армией по радио связь установить не удалось.

Противник, по последним донесениям, был перед УРом.

Барановичи, Бобруйск, Пуховичи до вечера были наши.

Жуков: Где Кулик, Болдин, Коробков? Где мехкорпуса, кавкорпус?

Климовских: От Кулика и Болдина сообщений нет. Связались с Коробковым, он на КП восточнее Бобруйска.

Соединение Хацкилевича подтягивалось к Барановичам, Ахлюстина – к Столбцам.

Жуков: Когда подтягивались соединения Хацкилевича и Ахлюстина?

Климовских: В этих пунктах начали сосредотачиваться к исходу 26-го. К ним вчера около 19.00 выехал помкомкор Светлицын. Завтра высылаем парашютистов с задачей передать приказы Кузнецову и Голубеву.

Жуков: Знаете ли вы о том, что 21-й стрелковый корпус вышел в район Молодечно – Вилейка в хорошем состоянии?

Климовских: О 21-м стрелковом корпусе имели сведения, что он наметил отход в направлении Молодечно, но эти сведения подтверждены не были.

Жуков: Где тяжелая артиллерия?

Климовских: Большая часть тяжелой артиллерии в наших руках. Не имеем данных по 375-му и 120-му гаубичному артиллерийским полкам.

Жуков: Где конница, 13,14 и 17-й мехкорпуса?

Климовских: 13-й мехкорпус – в Столбцах. В 14-м мехкорпусе осталось несколько танков, присоединились к 17-му, находящемуся в Барановичах. Данных о местонахождении конницы нет.

Коробков вывел остатки 42, 6 и 75-й. Есть основание думать, что 49-я стрелковая дивизия в Беловежской пуще. Для проверки этого и вывода ее с рассветом высылается специальный парашютист. Выход Кузнецова ожидаем вдоль берегов Немана.

Жуков: Какой сегодня был бой с мехкорпусом противника перед Минским УРом и где сейчас противник, который был вчера в Слуцке и перед Минским УРом?

Климовских: Бой с мехкорпусом противника в Минском УРе вела 64-я стрелковая дивизия. Противник от Слуцка продвигался на Бобруйск, но к вечеру Бобруйск занят еще не был.

Жуков: Как понимать «еще занят не был»?

Климовских: Мы полагали, что противник попытается на плечах ворваться в Бобруйск. Этого не произошло.

Жуков: Смотрите, чтобы противник ваш Минский УР не обошел с севера. Закройте направления Логойск – Земблин – Плещеницы, иначе противник, обойдя УР, раньше вас будет в Борисове. У меня все. До свидания».

В этот день «Погода стояла жаркая, – писал Л.М. Сандалов. – Обочины шоссе сильно пылили. На опушке одной рощи шофер остановил машину – перегрелся мотор. Я шагнул из кабины в густую высокую траву, щедро пересыпанную цветами. И до сих пор помню, как поразило меня тогда, что природа оставалось такой же, как в мирные дни. Как и тогда, светит солнце, поют птицы, цветут цветы... Но вот шофер дает знак, что все в порядке, и мы едем дальше».

Уже под Могилевом Сандалов встретил два броневика и «эмку». В ней ехал командующий фронтом, который осматривал оборонительные позиции в районе Могилева. Начальник штаба 4-й армии вышел из машины и представился. Павлов выглядел неважно: «Как-то осунулся, сгорбился. Голос стал тихим, в глазах светилась тревога».

Л.М. Сандалов: «Доложив по карте обстановку, я передал Павлову просьбу командарма выдвинуть к Бобруйску дивизию или бригаду

– Я вам подчиню механизированный корпус Никитина и воздушно-десантный корпус Жадова, – ответил Павлов. – Этим корпусам уже отдан приказ – частью сил нанести удар на Слуцк по тылам противника, прорвавшегося к Бобруйску. Для взаимодействия с ними надо вам завтра с утра перебросить через Березину сильный отряд и отбить Бобруйск у противника. Я крайне недоволен, что вы так легко сдали город.

– Под Бобруйском у нас очень ослабленные части, – возразил я. – Они едва удерживают врага, прикрываясь рекой.

Но эту мою реплику Павлов, как говорят, пропустил мимо ушей и заговорил о значении нашей обороны на Березине.

– К Днепру сосредотачиваются из глубины страны армии резерва Главного командования. Их возглавляет Семен Михайлович Буденный. За вашей 4-й армией развернется 21-я, но выделить какие-либо силы из этой армии на усиление вашей я не имею права. Поедемте на командный пункт фронта. Там обсудим положение подетальнее.

– А где он? – спросил я.

– Конечно, не в самом Могилеве, где в Первую мировую войну была царская ставка, – горько усмехнулся Павлов. – Поезжайте за мной.

Командный пункт Западного фронта находился в лесу восточное Могилева, в нескольких километрах от Днепра. В момент нашего приезда здесь было многолюдно и шумно. Лес был разбит на отдельные участки для каждого управления и отдела. На деревьях висели подвязанные телефоны внутренней связи, под деревьями стояли столы с разложенными на них картами и папками. На всех участках красноармейцы строили землянки.

Устойчивую техническую связь штаб фронта имел только с Москвой и нашей 4-й армией.

На командном пункте я встретил прибывшего из Москвы Маршала Советского Союза Б.М. Шапошникова. Он и Павлов уточнили основные задачи 4-й армии. Главной из них было удержать занимаемые рубежи, чтобы армии резерва имели возможность без особых помех развернуться на Днепре. Второй задачей являлось восстановление 28-го и 47-го стрелковых корпусов. Штаб армии разрешалось оттянуть в район Рогачева. Тут же я узнал, что оборона Минска возложена на 13-ю армию, которая теперь будет нашим соседом справа. О левом соседе – Юго-Западного – сведений было мало, но генерал Климовских заявил, что там ближайшие к нам войска ведут бои на р. Стырь».

Но уже в этот день соединения 3-й и 10-й армий, отступавшие из Гродно и Белостока на Новогрудок, Минск, оказались в окружении. Остатки 4-й армии группами и в одиночку переправлялись на восточный берег Березины. И только войска 13-й армии успели отойти на восток и развернуться на рубеже Борисов, Смолевичи, р. Птичь. Именно войска этой армии в оборонительном сражении под Минском грамотно использовали занятые ими долговременные огневые точки. При этом с 27 июня на фронте в районе Минска советская авиация не появилась ни разу.

Парадокс заключался только в том, что генерал армии Павлов уверенно заявлял, что через день-два по группировке противника в районе Бобруйска будет нанесен сильный удар наших войск с северо-запада. Однако все его решения, принятые, как командующим войсками фронта были просто нереальными.

Лишь два маршала (Шапошников и Ворошилов), прибывшие из Москвы, смогли оценить фактическую обстановку и принять единственно правильное в той ситуации решение.

28 июня они довели его до командующего войсками Западного фронта и доложили Сталину. В нем говорилось: «Командованием отдан приказ войскам по договоренности с командованием фронта принять решение построить два тыловых рубежа и один промежуточный. Места расположения оборонительных рубежей: № 1. По реке Березина с опорными пунктами в районах Борисов, Березино и Бобруйск. №2. По реке Днепр: Орша, Шклов, Могилев, Старый Быхов, Рогачев. Промежуточный рубеж создать на реке Друть с опорными пунктами Толочки [1]1
  Вероятно – Толочин (OCR)


[Закрыть], Круглое и Пильняки. В настоящее время к работам приступили.

В первую очередь будут открыты эскарпы, противотанковые рвы и заминированные мосты. Для форсирования работ договорился с тов. Пономаренко о выделении 80-100 тыс. рабочих в распоряжение командования... Ввиду того, что инженерные войска были розданы по частям и там остались, то хорошо бы командировать Западному фронту 50 инженеров-фортификаторов из управлений и 150 слушателей с двух последних курсов. Решено особенно тщательно укрепить днепровский рубеж.

По тылу тов. Соколов организует работу в направлении:

а) создания заградительных отрядов по линии Орша, Могилев, Одовск для задержания беспорядочно отходящих военнослужащих;

б) всех военнослужащих, проникших за линию Смоленск, Рославль, сосредотачивать на сборных пунктах и направлять на линию Днепра.

По линии НКГБ СССР создано и уже действуют десять групп по 100 человек в каждой для диверсионной работы и организации партизанских отрядов в тылу противника. Сегодня будет выброшено в тыл противника еще 500 человек... Авиация противника не может состязаться с МиГами, поэтому крайне необходимо дать Западному фронту в ближайшие дни хотя бы один полк. С не меньшим эффектом проявил себя Ил-2. Наши бойцы и командиры от него в восторге. Убедительная просьба дать этих машин побольше... 3, 10 и 4-я армии, отходя, полностью потеряли свои рации. Требуется выслать еще 10 РСБ, кроме выделенных».

28 июня остатки войск Западного фронта оставили Минск. При этом, писал профессор Анфилов: «О том, что враг ворвался в Минск и окружил 3,10 и 21-ю ск 13-й армии, ни в штабе фронта, ни в Генеральном штабе не было еще известно».

***

29 июня 1941 г. девятый час утра переговоры с начальником оперативного отдела штаба фронта генералом Семеновым по «бодо»:

«Ватутин: тов. Семенов, понимаете ли вы всю сложность и срочность момента?

В вашем распоряжении остается всего лишь несколько часов. Ваш доклад неконкретный и путаный... Где 6-й мк? Кто удерживает Слуцкий УР? Где Кулик и Шапошников?

Семенов: Слуцк в руках противника. Кулик вместе с Болдиным, связи не имеем. Шапошников все время находится с нами... Сегодня в ночь была бомбардировка Смоленска, в результате чего было нарушение связи»...