Текст книги "Окопная правда войны"

Автор книги: Олег Смыслов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Следом за генералом Ватутиным в переговоры с Павловым вступает генерал Маландин.

«Маландин: Генерал Семенов только что доложил об отходе 2-го ск. Нарком и начальник Генерального штаба приказали выяснить у вас лично:

1) В чьих руках Минск? 2) Оставлен или нет УР?

Павлов: Имею данные об отходе под ударом механизированных частей только 2-го корпуса, который еще сегодня утром был в Топилово, Моховое, Смиловичи. Противник обошел УР.

Маландин: Как остальные части?

Павлов: Не имею данных. Оставлен ли Минск и УР командующий 13-й армией запрошен. Ожидаю ответа. Докладываю, что командующий 13-й армией не имел данных об отходе 2-го ск. 100-я дивизия отбивается от танковых атак бутылками с бензином. Создавшаяся угроза окружения 44-го ск и 20-го мк вынудили меня принять решение на вывод частей 2-го ск и 44-го ск на рубеж Стахов в 8 км северо-западнее Борисов, Червень, а 20-й мк в район Свислочь – северо-восточнее Бобруйска. 21-й ск – в районе Ивье окружен, пробивается... Прошу поддержать авиацией и ускорить темпы перевозок войск в район Орша для прочного занятия обороны по р. Днепр. Это тем более необходимо, что наши войска, находящиеся в западных областях, с выходом на р. Березина опаздывают, а в Орше разгружаются случайные части. Последнее доложено маршалу Ворошилову, и он настоятельно просит указать, какие части, куда выходят и в какие сроки, чтобы наметить план предстоящих действий.

Маландин: Насколько устойчиво положение отведенных войск на новом рубеже?

Павлов: На новый рубеж вышли только части Коробкова, понеся огромные потери от действия танковых войск и авиации противника, и требуют серьезного укомплектования и приведения в порядок. Остальные части пробиваются».

* * *

29 июня маршалы Ворошилов и Шапошников в присутствии секретаря ЦК Компартии Белоруссии П.К. Пономаренко выслушали тревожный доклад Климовских.

Когда начальник штаба фронта доклад закончил, слово взял Ворошилов:

– Все это является результатом незнания противника и его намерений и полной потери управления войсками. Уверяю вас, во время гражданской войны организованности и порядка было куда больше, но главное – была воля, инициатива и дерзость.

– Намерение немцев стало ясным уже к вечеру первого дня войны, – тихо огрызнулся Павлов.

Но тут в разговор вмешался Пономаренко:

– Климент Ефремович прав. Мы сутками с вами, товарищ Павлов, не знали, что творится на фронте. Нам противник с первого часа навязал свою волю, а мы, лишенные возможности управлять войсками, вынуждены были импровизировать и сейчас продолжаемом заниматься.

И Ворошилов продолжил:

– Я сомневаюсь, что командование фронтом в первый день войны поняло замысел врага.

Затем он обратился к начальнику связи фронта генералу Григорьеву:

– Скажите мне, товарищ Григорьев, как долго вы еще будете держать командование фронта в неведении о положении войск и как вы собираетесь поправить дело со связью?

Только не рассказывайте мне, как противник порвал вам проволоку и разбил радиостанции. На то он и противник.

– Товарищ маршал, в 3-ю и 10-ю армии выбрасывались резервные средства связи, – начал доклад Григорьев, – но они либо не находили штабов, которые часто меняли свои места, либо радиостанции засекались противником и выводились его авиацией из строя.

В первые дни широко пользовались автомашинами. Делегатам удавалось добраться до штабов армий и корпусов, но затем розыски их крайне усложнились, указания и донесения стали поступать с большим запозданием, особенно после перебазирования Управления фронта из Минска в Могилев. Были попытки использовать самолеты У-2, но за последние два дня авиация противника часто вынуждала их к посадке на значительном удалении от расположения штабов. Сейчас дело еще больше осложнилось. Резервных радиостанций нет и, главное, неизвестны хотя бы приблизительно места расположения штабов.

– Товарищ маршал, – вступился за Григорьева Павлов, – сегодня, как условились в вагоне, на рассвете послана на У-2 и автомашинах большая группа делегатов связи для установления контакта с войсками 3-й и 10-й армий и в 21-й стрелковый корпус.

Разработаны маршруты, выделены дублеры. Он лично проинструктировал делегатов и под личную ответственность каждого потребовал выполнения задачи. Делегаты всем частям, которые они найдут или встретят, передадут приказ организованно пробиваться к Полесью или через Новогрудок к линии фронта.

– Хорошо, – сказал Ворошилов. – Как надежно штаб фронта связан с частями 13-й армии?

– Связь действует, но полной уверенности нет, так как район Минска находится сейчас под большим воздействием авиации противника, – ответил Григорьев.

– Вы должны понять, что любые наши решения повиснут в воздухе, если не будет налажено управление. Вы несете за это серьезную ответственность. Я вас предупреждаю.

Затем разговор перешел к розыску Кулика. Слово взял Ворошилов:

– Этого еще не доставало, чтобы советский маршал попал в лагерь военнопленных. Пошлите немедленно небольшую специальную группу из работников НКВД или НКГБ, знающих хорошо этот район. Если не удастся его вывести, надо связать его с товарищами, оставшимися в подполье, а там будет видно, обстановка подскажет...

После недолгой паузы вернулись к тревожной ситуации в Минске.

– Вы понимаете нелепость нашего положения, – в повышенном тоне заговорил Климент Ефремович, обращаясь к Павлову. – Мы сидим с вами на фронте, а знаем не больше того, что знает Москва. Григорьева немедленно отстраните, он окончательно раскис и неспособен что-либо предпринять. У вас на командном пункте болтается сотня командиров. Прикажите толковому оперативному работнику создать несколько параллельных групп специально для связи с частями 13-й армии и под личную ответственность потребуйте от них при любых условиях регулярной информации. Больше такого безобразия терпеть нельзя. На рассвете я сам поеду в 13-ю армию. 2-й и 44-й стрелковые корпуса вам последний шанс, а вы не имеете понятия, что там происходит. Видите, резервы опаздывают с подходом к Днепру, и мы должны как можно дольше продержаться. Максимум внимания Березине. Самым тщательным образом проверить минирование мостов, не повторять ошибок, допущенных на реке Птичь. Еще раз прочесать местность в тылу фронта. Задержанных сводить в отряды и сводить на левый берег Березины.

Вечером 29 июня 1941 г. Ворошилов отправил телеграмму Сталину следующего содержания: «Обстановка на фронте внезапно резко ухудшилась. Подробности донесу дополнительно». Вождь получил ее около 19 часов.

* * *

Климент Ефремович Ворошилов родился в 1881 г. Уже в 7 лет он пошел работать: выбирать колчедан на шахтах, за что получал по 10 копеек в день.

До 12 лет рос безграмотным, а потом все же сумел окончить двухгодичную земскую школу.

В 17 лет работал на металлургическом заводе в Алчевске, где вступил в социал-демократический кружок. В партии с 1903 г. В 1906 г. в Швеции познакомился и подружился со Сталиным. В 1917 г. работал мастером на механическом заводе.

С ноября 1917 г. – комиссар Петрограда по гражданским делам, председатель Комитета по охране Петрограда, член ВЧК. В Красной Армии с 1918 г. Командующий 5-й Украинской армией, Царицынской группой войск, заместитель командующего и член Военного совета Южного фронта, командующий 10-й армией. Нарком внутренних дел Украины, командующий войсками Харьковского военного округа.

В 1919 г. возглавлял оборону Екатеринослава и Киева. Член РВС 1-й Конной армии. С 1921 по 1925 г. – командующий войсками Северо-Кавказского фронта. В 1925-1934 гг. – нарком по военным и морским делам и председатель РВС СССР. В 1934-1940 гг. нарком обороны СССР. С 1940 г. – заместитель Председателя СНК СССР и председатель Комитета обороны при СНК СССР. В 1941 г. – член Государственного Комитета Обороны.

О храбрости Ворошилова легенды слагали не напрасно. В 1-й Конной будущий маршал воевал на Северном Кавказе, в Крыму; сражался против отрядов Махно; участвовал в разгроме Кронштадтского мятежа. Его слава была поистине всенародной.

Еще в 1918 г. он обратил на себя внимание личной храбростью, самообладанием, умением в критическую минуту боя словом и личным примером поднять боевой дух бойцов. Отсутствие образования разбудило в нем жажду знаний, не покидавшую потом всю долгую жизнь. Он жадно читал марксистскую и художественную литературу, восполнял пробелы в знании искусства и естественных наук. И труд не прошел даром. Климент Ефремович слыл человеком начитанным и мыслящим. Уже, будучи главой военного ведомства, он умел водить автомобиль, любил лыжи, коньки, городки, шахматы и длительные пешеходные прогулки. А, кроме того, занимался гимнастикой и метко стрелял из личного оружия. От поста наркома Ворошилов категорически отказывался, но его доводы были признаны неубедительными. Для государства рабочих и крестьян он был идеальной кандидатурой. Его лично и хорошо знал Сталин.

Правда, очень скоро сказалось отсутствие военного образования, и Климент Ефремович попросился у Сталина в академию. Но вождь не отпустил, бросив с усмешкой: «А работать – что, я один буду?» Так и пошло... Но Ворошилов работы не боялся. Работал всегда много. Выезжал в войска, присутствовал на маневрах, и еще чаще выступал с трибун больших и маленьких.

Примечательно, что он, будучи наркомом обороны, до 1935 г. (присвоено звание Маршала Советского Союза) носил синие кавалерийские петлицы, тем самым, подчеркивая непоколебимый приоритет конницы.

Например, и в 1938 г. он говорил: «Конница во всех армиях мира переживает, вернее, уже пережила, кризис и во многих армиях мира почти что сошла на нет... Мы стоим на иной точке зрения... Красная кавалерия по-прежнему является победоносной и сокрушающей вооруженной силой и может и будет решать большие задачи на всех боевых фронтах».

«У него не было нечеловеческой работоспособности Кагановича, – писал о Ворошилове Д.А.Волкогонов, – ума и хитрости Молотова, осторожности и осмотрительности Микояна, он уступал во многом и другим членам Политбюро. Но Сталин считал, что Ворошилов нужен ему из-за того ореола легендарности, который сформировался вокруг “вождя Красной Армии”. Сталин был уверен, что в решающую минуту нарком, не задумываясь, поддержит его. И не ошибся. Когда пришел час выношенного Сталиным кровавого чистилища, Ворошилов, не колеблясь, стал вместе с “вождем” разжигать костер репрессий, в котором сгорели три Маршала Советского Союза, сотни и тысячи командиров Красной Армии». Когда генерал Волкогонов работал над книгой «Сталин», перед ним лежали несколько томов документов, подписанных Ворошиловым или с его резолюциями. Один том, например, был с письмами тех «командиров, которые еще до суда, до расстрела успели обратиться к наркому с просьбой, мольбой, криком о помощи».

Из 383 специальных списков НКВД (расстрел, заключение и высылка), обнаруженных за 1937-1938 гг. собственноручная резолюция Ворошилова отмечена 195 раз.

Как правило, он не перечил, соглашался с «политикой партии». Но однажды, в связи с очередными арестами, он все же сказал Сталину с болью:

– Коба, что ты делаешь, с кем воевать будем?

Сказал – и словно язык прикусил под недобрым взглядом вождя.

Существует мнение, что Климент Ефремович успокаивал себя тем, что почти все арестованные военачальники в ходе следствия сознаются. А значит, вина имела место!

Все же, иногда он осмеливался защищать хорошо известных ему командиров. Но чаще не вмешивался, не лез.

По своей натуре Климент Ефремович был очень горяч, нетерпим, эмоционален. Когда нервничал, всегда считал в уме до десяти.

Со Сталиным хоть и дружил, боялся его. Правда, как-то под хмельком вождь назвал и его английским шпионом. Ворошилов перевернул со злости лодку. Был еще момент, когда Климент Ефремович в ответ на злую выходку Сталина, схватил его за грудки.

До самых последних своих дней темы репрессий против командиров и военачальников Красной Армии он касаться не любил. Больная для него это была тема. Было и чувство личной вины, которое, бесспорно, довлело над совестью.

Военный историк генерал-лейтенант Н.Г. Павленко в одной из бесед спросил у Ворошилова:

– Сожалел ли когда-нибудь Сталин о гибели выдающихся полководцев?

– Сталин не столько сожалел об их гибели, сколько стремился возложить ответственность за этот тяжкий грех на одного меня. Конечно, я с этим соглашаться не мог и всегда отбивался».

Тем не менее в конце 60-х Климент Ефремович написал книгу, где были вот такие слова о вожде: «Он прожил большую и сложную жизнь, и хотя его деятельность была омрачена известными всем крупными ошибками, я не могу говорить о нем без уважения...»

Существует мнение, что Ворошилов всю оставшуюся жизнь несколько кичился своим маршальским званием. Он чувствовал себя ущемленным, если хоть кто-нибудь забывал об этом.

27 июня 1941 г. старший офицер разведуправления X. Мамсуров вместе с Ворошиловым выезжал на Западный фронт. Он вспоминал: «... Климент Ефремович приказал подать ужин. Минуты через три повар принес хлеб, ветчину, нарезанную крупными ломтями, и чай. Ворошилов съел один ломоть ветчины, потом вдруг рассердился и начал кричать: “Франц! Товарищ Франц!” Повар вошел и вытянулся перед сердитым Климентом Ефремовичем. Ворошилов, глядя на него с укоризной, начал говорить ему, что, мол, как не стыдно подавать такой ужин, ведь он, Ворошилов, как-никак Маршал Советского Союза...

“Ну что ты нарезал, разве так нарезают ветчину? Это в паршивой харчевне и то лучше подают...” После этого он начал пить чай в прикуску и, выпив стакан, перевернул его вверх дном на блюдечке, отодвинул в сторону, собрав в ладонь крошки хлеба со стола, отправил в рот”.

* * *

29 июня 1941 г. в 23 часа 15 минут Ворошилов по ВЧ связался со Сталиным. Разговор происходил в присутствии Шапошникова.

«– Наше представление о положении войск фронта подтвердилось. Управление войсками полностью дезорганизовано. Командование обстановки не знает, питается отрывочными запоздалыми сведениями, поэтому влиять должным образом на войска не может. С войсками 3-й и 10-й армий по-прежнему плохо.

Пауза.

Климент Ефремович слушает, что говорит И.В. Сталин.

– Да, меры принимаем, организуем розыск частей. Надеемся, что завтра кое-что будем знать. Рассчитываем на выход из окружения большого количества людей, но надо считать, что ценность их как боевой силы незначительна.

Пауза.

– Вчера и сегодня часов до 15, по многим источникам, части 13-й армии под Минском держались неплохо, сейчас положение неясно, подводит связь. Решил утром туда выехать. От Столбцов немецкие мехчасти распространяются на Негорелое, видимо, готовится удар по Минску с юго-запада.

Пауза.

– Если установим хотя бы приблизительное местоположение группы Болдина, выбросим ему на ТБ-3 горючее. С Куликом произошла какая-то глупость. Где он сейчас, никто ничего сказать не может, послали людей на поиски.

Пауза.

Климент Ефремович смеется:

– Но я учту опыт Кулика. Никто толком не знает, что происходит в 13-й армии, надо посмотреть своими глазами.

Пауза.

– Да, танки ворвались в Бобруйск; здесь, по оценке Павлова, около танковой дивизии. Надо ожидать, что ночью или завтра днем противник при сильной поддержке с воздуха будет проталкивать ее на левый берег Березины. Нашей авиации приказано основное усилие сосредоточить на срыв переправы. На рассвете, по указанию Ставки, на коммуникации бобруйской группировки выбрасывается на ТБ-3 десантная бригада. Главное сейчас – выход резервных армий на Днепр и как можно быстрее. У Павлова ничего нет, и надо считаться с опасностью, что немецкие мехчасти могут упредить нас в захвате этого рубежа.

Пауза.

– Оборонительные работы идут полным ходом, но срочно нужна помощь взрывчаткой и минами, не хватает специалистов. Особо просим с Борисом Михайловичем немедленно дать фронту авиацию. Сейчас сопротивляемость наших частей в полной зависимости от степени прикрытия с воздуха. Несколько полков МиГов и штурмовиков могут значительно облегчить положение войск. С Пономаренко и командованием фронтом приняли меры по созданию партизанских отрядов и диверсионных групп. Возможности здесь большие, несколько сот человек уже заброшены на оккупированную территорию.

По окончании разговора Климент Ефремович сказал маршалу Шапошникову:

– Сталин дважды подчеркнул, что сейчас решающее – во что бы то ни стало выиграть время. Буденному и Генеральному штабу приказано в срочном порядке и любым способом продвигать резервные армии на Западную Двину и Днепр. Многие части будут перебрасываться автотранспортом.

Особое внимание обращено на немедленное развертывание диверсий в тылу противника и в первую очередь на его коммуникациях. Обещал посмотреть, чем можно помочь авиации фронта, Жигарева отовсюду атакуют просьбами. Поездку в 13-ю армию не рекомендовал. Принято решение заменить командование фронта, командующим войсками назначен Еременко, начальником штаба Маландин. Просил ввести их курс дела.

Климент Ефремович условился с маршалом Шапошниковым пока об этом изменении не говорить Павлову, это его окончательно может вывести из равновесия...»

30 июня 1941 г. 6 часов 45 минут переговоры с генералом Павловым по «бодо»:

«Жуков: Мы не можем принять никакого решения по Западному фронту, так как не знаем, что происходит в районе Минска, Бобруйска, Слуцка. Где ваши части?

Прошу сообщить для доклада Ставке по существу этих вопросов.

Павлов: В районе Минска вчера вечером начал отход 44-й стрелковый корпус южнее Могилевского шоссе; рубежом обороны, на котором должны остановиться, назначен Стахов – Червень.

В районе Слуцка вчерашний день вела бой 210-я мотострелковая дивизия. В районе Бобруйска сегодня в 4 часа противник навел мост, по которому проскочило 12 танков, идет усиленная подготовка к переправам через Березину. Ответственные командиры выехали навстречу войскам 2,44 и 22-го ск, разрозненно отходящим с запада.

Жуков. Немцы передают по радио, что ими восточнее Белостока окружены две армии. Видимо, какая-то доля правды в этом есть. Почему ваш штаб не организует высылку делегатов на танках, самолетах, не разошлет местных жителей из числа коммунистов для того, чтобы найти части. Нам непонятно: прошло пять дней, а мы не можем найти части и получить членораздельный доклад: где Кулик, Болдин, Кузнецов? Кавалерийский корпус? Не может быть, чтобы конницы не видели.

Павлов: Да, большая доля правды. Нам известно, что 25 и 26 июня части были на реке Щаре, вели бои за переправы с противником, занимающим восточный берег реки Щары. До этого мы доносили вам, что части 10-й армии подошли к реке Зельвянка у Зелова и что тоже вели бои. 3-я армия стремилась отойти по обе стороны реки Щары и была почти одновременно на этих же рубежах. Частью сил стремилась пробиться к 21-му стрелковому корпусу в районе Лиды. С этим корпусом имели связь по радио, а со вчерашнего дня связи нет, корпус пробивается из окружения в указанном ему направлении.

В отношении высылки делегатов. Этот вопрос был особым. Делегаты высылались на машинах, броневиках, самолетах, не посылались только на танках из-за отсутствия таковых, не посылались местные жители на запад лишь в связи с часто недоброжелательным их отношением... Авиация не может отыскать конницу и мехчасти, потому что все это тщательно скрывается в лесах от авиации противника. Наконец послана целая группа с радиостанцией с задачей разыскать, где Кулик и где находятся наши части. От этой группы ответа пока нет. Болдин и Кузнецов, как и Голубев, еще 26 июня были при частях.

Жуков: Какого корпуса 210-я мсд? Где конница?

Павлов: 210-я мсд (мотострелковая дивизия. – Примеч. ред.) – 20-го мк, который занимал оборону южнее Минска.

Жуков: Но в эту дивизию можно послать делегатов или нет? Что вы намерены делать в дальнейшем и эвакуируются ли склады и другое ценное имущество или все это оставляется противнику?

Павлов: Где конница, не знаю. Делегатов связи в 210-ю мсд посылаем. Имущество со складов в районах Белосток, Лида, Волковым, Барановичи, Слоним использовано полностью. С остальных складов часть имущества эвакуировалась, часть взрывалась или сжигалась. Противнику ничего не оставляется. Дальнейшие наши намерения и действия изложены как в моем разговоре с Маландиным, так и донесены вам.

Жуков: Не получал. Что вы думаете делать с бобруйской группой и кто разрешил отход и оставление Минска?

Павлов: Разрешение на оставление Минска и на отход никто не давал. 26 июня маршал Шапошников через делегатов связи передал приказание 44-му и 2-му стрелковым корпусам, что если нужно, то драться в окружении и не отходить. Командир 2-го корпуса Ермаков ответил, что иначе он не понимает задачи, однако под ударом крупных механизированных сил он не только отошел, но еще и не поставил в известность как своего соседа, так и высший штаб. 44-й корпус тоже был атакован крупными мехсоединениями со стороны Дзержинска и донес с делегатом, что он отходит южнее Могилевского шоссе.

Жуков: Основная ваша задача – как можно быстрее разыскать части и вывести их за реку Березину. За это дело возьмитесь лично и отберите для этой цели способных командиров.

Ставка Главного командования от вас требует в кратчайший срок собрать все войска фронта и привести их в надлежащее состояние.

Ни в коем случае не допустить прорыва частей противника в районе Бобруйска и в районе Борисова. Вы должны, во что бы то ни стало не допустить срыва окончания сосредоточения армий в районе Орша – Могилев – Жлобин – Рогачев.

Для руководства боями и для того, чтобы вы знали, что происходит под Бобруйском, вышлите группу командиров с радиостанцией под руководством вашего заместителя. Немедленно эвакуируйте склады, чтобы все это не попало в руки противника. Как только обстановка прояснится, сразу же обо всем доложите.

Павлов: Для удержания Бобруйска и Борисова бросил все части, даже школу. Выделить дополнительно хотя бы одну радиостанцию больше не имею возможности. Штаб имеет одну». (А теперь сравните вышеприведенный документ с тем, который приведен в мемуарах Г.К. Жукова и убедитесь в некотором разночтении!)

* * *

30 июня 1941 г., когда продолжались бои остатков войск Западного фронта в окружении между Белостоком и Минском в Могилев прибыли генералы А.И. Еременко (новый командующий) и Г.К. Маландин (новый начальник штаба).

В 13.00 они представились маршалам Ворошилову и Шапошникову. После краткого доклада Еременко и Маландина Ворошилов сказал:

– Неважное вы, товарищи, получаете наследство. Мы вот тут с Борисом Михайловичем вторые сутки пытаемся кое-что сделать.

– Судя по информации наркома, – выступил Еременко, – и то, что мы узнали от Павлова, обстановка трудная.

– Не хочу вас пугать, – продолжил Климент Ефремович, – но это сказано слабо.

– Вы правы, товарищ маршал, Павлов, когда зашла речь о приеме фронта, обмолвился, что ему, в сущности, и сдавать нечего.

– Ну, это Павлов шарахается из одной крайности в другую, – возразил Климент Ефремович. – Если бы дело обстояло так, как он говорит, то немцы были бы сейчас под Могилевом. Войска, конечно, дерутся и кое-где, скажем, на участке 2-го стрелкового корпуса, немцы несут потери в танках и довольно-таки ощутительные. Но нужно сказать, что фронта в обычном понятии нет. Большая часть двух армий, как вы, вероятно, знаете, находится в окружении. По косвенным данным, мы знаем, что они с боями отходят на восток в район Новогрудок. Хочется верить, что многие смогут пробиться.

На правом фланге немцы обошли Минск с северо-запада, подробностей мы еще не знаем, неясно с Минском. Не исключено, что бои еще идут на некоторых участках Минского укрепрайона. На левом фланге положение не менее острое. Правда, по нашим с Борисом Михайловичем наблюдениям, противник несколько снизил темпы наступления, во всяком случае, они меньше по сравнению с первыми днями войны.

– Очевидно, – вступил в разговор Шапошников, – это вызвано тем, что какая-то часть его сил отвлечена на операции против войск 3-й и 10-й армий и, видимо, идет подтягивание тылов.

– Борис Михайлович прав, – согласился Климент Ефремович, – какая-то пауза имеет место, вернее, имела. Теперь надо ждать удара немецких мехчастей на Борисовском и Могилевском направлениях с целью выхода на Березину и Днепр. До подхода резервов все внимание обороне левого берега Березины...

Из записи адьютанта маршала Ворошилова – Л.А. Щербакова: «Обедали в палатке. Павлов отчужденно молчал, не принимая участия в разговоре. За последние сутки он часто впадал из одной крайности в другую. Узнав, что в районе Раков якобы стоят немецкие танки без горючего, и не имея возможности в этом удостовериться, он тем не менее с большой убежденностью стал говорить, что противник выдыхается, что дальше таких темпов его механизированные войска не выдержат, подведет питание горючим и боеприпасами. При этом он ссылался на опыт гражданской войны в Испании, где ему приходилось иметь дело станками. Или вдруг высказывал уверенность, что дивизии 3-й и 10-й армий еще не потеряны, они прорвутся и смогут усилить оборону на р. Березине. Но когда ему говорили, что это только его предположения, плохо подкрепленные фактами, он сникал, замыкался и чаще молча выслушивал работников штаба, подходивших к нему с докладом.

Когда немецкие танки ворвались в Бобруйск и особенно после отхода 2-го стрелкового корпуса, он возбужденно говорил, что резервы безнадежно опаздывают, Генштаб недостаточно энергично проталкивает резервные армии к Днепру. Есть опасность, что немецкие танки с ходу могут выйти на этот рубеж и угрожать Смоленску.

– Когда из Минска штаб фронта перебазировался в Могилев, я понял, что меня снимут. Буду проситься на мехкорпус. – И немного помолчав, продолжал: – Я понимаю необходимость этой замены, но должен сказать, что с момента нападения немцев мною сделано все, чтобы уменьшить размер поражения. Это может подтвердить Борис Михайлович, который отлично видел, в каких невероятно трудных условиях приходилось командованию фронтом руководить войсками. Был момент, когда я думал разделить участь генерала Самсонова. Об этом знает Борис Михайлович, он и остановил меня от этого шага.

– Не болтайте глупостей, – резко оборвал его Климент Ефремович, – я запрещаю вам говорить подобные слова. Это позорный выход для слюнтяев. Запомните, будет пролито немало крови, но мы наступим Гитлеру на горло.

Теперь вы понимаете, почему вам нельзя оставаться на посту командующего. Посмотрите на Климовских или, например, на Григорьева и, наконец, на себя. Вы потеряли почву под ногами. Как же вы и ваш штаб при таком шоке сможете внушить войскам волю к сопротивлению.

– Простите, это была минутная слабость, – сказал Павлов. – Теперь многое видно, в том числе и мои ошибки. Сейчас говорят о неправильном использовании 6-го мехкорпуса. Да, это был самый боеспособный корпус, и на него возлагались большие надежды. Вначале я принял решение нанести этим соединением удар на Бельск с выходом на Волковыск, и тем самым нажим противника с юга был бы наверняка ослаблен и левофланговые дивизии 10-й армии получили бы свободу действия. Борис Михайлович санкционировал это решение. Затем была получена директива включить 6-й мехкорпус в конно-механизированную группу и нанести удар на Гродно и севернее. Удар этот не получил развития, и в конечном счете я снят за это с поста командующего.

– Это все частности, товарищ Павлов, – сказал Климент Ефремович. – Вспомните, что я говорил, когда обсуждалось у Сталина ваше назначение на пост командующего Особым Западным округом. Я тогда уже не был наркомом, отошел от чисто армейских дел, но, когда товарищ Тимошенко назвал вашу кандидатуру на это исключительно ответственное направление, я, как вы помните, резко возражал.

Павлов пожал плечами:

– Я, товарищ маршал, солдат.

– Не наивничайте, – продолжил Климент Ефремович. – Как вы могли согласиться на это назначение, не имея ни опыта, ни знаний. У вас, прямо скажу, кругозор командира кавалерийского полка, от силы командира танковой дивизии. Возглавляли вы какой-то период Главное бронетанковое управление Наркомата обороны и неплохо освоились с этим делом, познакомились с промышленностью, знали людей, работающих в танкостроении, и надо было вам продолжать работу в этой облаете. Но у вас после Испании закружилась голова, вы вообразили себя стратегом, военачальником, не имея необходимых для такого поста данных.

Меня тогда, к сожалению, не послушали. Сейчас мне тяжело об этом говорить, а вам слушать. Но я еще раз повторяю: задолго до войны, хорошо вас зная, для меня было очевидным, что вы берете ношу не по плечу. Но тогда вы этого не хотели понять».

30 июня генерала армии Павлова вызвали в Москву, а на следующий день в 11 часов 5 минут Наркому обороны была отправлена телеграмма: «Командование войсками Западного фронта сдал генерал-лейтенанту Еременко 1 июля 1941 г.

Д. Павлов».

В конце июня 1941 г. Западный фронт был разгромлен, а в первых числах июля на рубеже Днепра создавался уже новый Западный фронт под командованием наркома обороны маршала Тимошенко.