Текст книги "Начальник Дикого Порта"

Автор книги: Олег Серегин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Свои люди на Порту могли очень печально посмотреть на добычу ценой в миллиард. И попросить добровольных отчислений в фонд. В количестве пятидесяти процентов. Или семидесяти. Под угрозой закрытия приписки к планете.

Поэтому второй техник Рустам собирался выйти на связь с соотечественниками.

Сумма вышла даже больше, чем ожидалось. После тщательного взвешивания выяснилось, что в предполагаемых расценках контрабандисты везли более полутора миллиардов денежки.

“Ох и хреново же сейчас кому-то”, – подумал Рихард. Хотя в порт назначения грузовоз должен был прийти только через десять дней. Через десять дней у кого-то будет инфаркт.

Сто пять миллионов каждому.

– А теперь прошу вас, джентльмены, хорошо подумать и ответить на один вопрос, – негромко проговорил Люнеманн, когда споры поутихли. – Кто желает удовлетвориться достигнутым и уйти на покой? Сертификат будет стоить вам меньше миллиона.

Молчание.

– Хотите на Древнюю Землю? Каждый день видеть синее небо? Ни хрена не делать до самой смерти? Вилла у пляжа, девки пачками, летать куда хочешь, Швейцария, Вегас?

– Кэп, – усмехаясь, за всех ответил Родди. – Да тут ведь нет никого с Древней Земли. И любителей прекрасного нет. Кроме тебя. А что до понтонов, так у нас на Третьей Терре Хрустальный Город. И пусть подотрутся своим Вегасом.

Люнеманн не без одобрения хмыкнул.

– Джентльмены, другие варианты будут?

– Да ладно, – утомленно махнул рукой Джига. – И так ясно, что никто не уходит. Уходили бы – раньше сказали.

Ариец улыбнулся. Хорошо, от души.

“Элиза” оставалась грозой пространств.

Часа через два Рихард вошел в рубку. Ррит сидел, положив ногу на ногу: светился на икре выжженный в четырех красках арабеск. Поза делала Л’тхарну удивительно похожим на человека, – как тогда, у служебного входа казино. Желтые глаза бродили по многочисленным табло. Рихард бросил взгляд. Судя по показаниям, “Элиза” только что совершила обманный маневр: обошла стороной патрулируемый сегмент Ареала нкхва, не попав при этом в зону автоматического сканирования судов, проходящих по кратчайшему маршруту Земля – Цоосцефтес. Красиво. Виртуозно. Рихард восхитился и почувствовал легкую зависть – в который раз.

Ариец прошел через рубку и стал за спинкой пилотского кресла. Не в обычаях ррит было вставать и приветствовать вошедшего, а при их обонянии подойти незаметно весьма сложно. Л’тхарна полуобернулся к капитану. На пальцы Люнеманна, коснувшиеся синтетической кожи сиденья, упала прядь волос, гладких, более жестких, чем у людей.

– Ты хорошо водишь, – как ни в чем не бывало сказал Рихард.

Ррит вскинулся.

– Не так уж хорошо, – с благодарностью сказал он. – Медленно. И можно было пройти короче. У меня долго не было практики.

“Еще бы”, – с механическим, заученным каким-то злорадством подумал Рихард. Стало противно собственных мыслей. Ну да, понятно, почему и в силу чего у Л’тхарны не было практики. И еще понятно, что если он действительно считает свою технику вождения недостаточной – а он не лицемерит, он не умеет – то Рихард Люнеманн не пилот первого класса, а умственно альтернативный ассенизатор.

– Но скоро умение вернется полностью, – продолжал второй пилот. Помолчал и добавил, – я очень благодарен тебе, местер Рихард.

– За что?

– Ты же х’манк. Какой другой х’манк позволил бы одному из нас нормально работать? Теперь дети моей сестры не умрут от голода.

– А у тебя дети есть? – зачем-то спросил Люнеманн.

– Нет. Сейчас вообще очень мало детей.

– Жаль, – искренне сказал Рихард и осёкся.

Дожил.

Посмотрите на него, запечатлейте его в красках – вот стоит человек, которому жаль, что зверюги вымирают. Действительно. Всерьез. Жаль.

И даже совесть по этому поводу не мучает.

Под его ладонью слегка вздрогнула горячая, жестковатая, словно наэлектризованная кожа. Во время беседы он машинально принялся играть с волосами Л’тхарны, а потом рука незаметно для самого перекочевала на плечо. Ласкающий ноздри запах ррит стал ощутимее, тоньше и будто пьянее.

– Странно такое слышать от х’манка? – спросил Ариец.

– Странно, – признался ррит.

– Я не лгу.

– А я бы все равно не сумел распознать.

– Вот так раз в год скажешь правду, – весело сказал Люнеманн, – а тебе и не верят.

– Я верю.

Рихард и не думал убирать руку. Л’тхарна, по-прежнему сидя в кресле, повернул голову на недоступный человеку градус и взглянул капитану в лицо.

Глаза цвета кипящего золота. Нитевидный зрачок. Лицо ли, морда ли… Раса ррит вчетверо старше людей, но ррит и сейчас может убить, просто запустив клыки в глотку.

Эти зубки людям обычно хочется выбить. Или выдрать и пустить на бижутерию, как зверюги пускали человеческие кости во время Первой космической.

“А я экстремал”, – подумал Люнеманн и мрачно хмыкнул про себя.

Он чувствовал только легкое сожаление. Того, кто смотрит на тебя вот так, хочется поцеловать в губы.

***

Ты не помнишь этого дня.

Помнишь все, что предшествовало ему. Как вас учили летать на кораблях х’манков. Как в глазах старших день ото дня разгоралось пламя, прибитое некогда кровавым дождем. Помнишь совет, на котором послы чийенкее свидетельствовали о верности. Рожденный от семени великого вождя минувшей эпохи, ты уже принял высокий ранг, тебе предстояло стяжать славу, и тебя допустили. О, как болезненно светлы были лица всех, кто говорил о войне.

Вера.

И х’манков снова назвали червями. И обещали, что нигде, от планеты Хманкан до самых смутных и отдаленных окраин галактики, не останется ни единого х’манка. Что люди не проявят жадности, приличествующей только низшим расам, и не оставят живых врагов даже на развод, даже на украшения из костей.

Ты командовал отрядом резерва. И скрипел зубами, мысленно кляня командующего. Отчаянно хотелось быть в числе основных сил, но те корабли по праву принадлежали старым воинам, много лет ждавшим отмщения. Юнцов не пустили на острие атаки, самое почетное место. Впрочем, вам предстояло не менее увлекательное занятие – добивать врага, охотясь за ним по всему бескрайнему космосу.

Ты еще никогда не убивал х’манков. Привык отшатываться, прижиматься к стене, увидев случайно одного из них. Ты размышлял – как это будет?

И не помнишь.

Вас отозвали к Дикому Порту, защищать колонию от внезапно нарушивших договор нейтралитета пиратов. Пришлось покинуть корабли – и вы вели наземный бой, пока не узнали о том, что все кончено.

Навсегда.

Нежная ладонь х’манка провела по шее. Огладила плечо. Собрала в горсть шкуру на загривке и отпустила. У Л’тхарны подвело живот. Он понурился и сидел, уставившись в одну точку. А вдруг капитан просто от скуки теребит его, как прирученное животное, любимую забаву х’манков?

– Л’тхарна, – ласково спросил тот, – а что за узор у тебя ниже колена? Это что-нибудь значит?

– Нет. Просто. Красиво. – Он с трудом вспомнил х’манковские слова.

Рука Рихарда скользнула по вздрагивающей спине. Потом он обнял Л’тхарну сзади: стал почесывать уши и щекотать горло.

Непохоже, чтобы х’манк гладил животное.

Тонкопалая кисть, как паучок, забралась в волосы. Все десять пальцев расчесали тяжелые гладкие пряди. Кожа на спине подергивалась, как от электрических разрядов.

Х’манк-вождь. Л’тхарна представил, как он разгневается. Он будет спокоен, будет говорить так же, как обычно, но посмотрит белыми глазами, в которых черные круглые зрачки – как ядовитые ягоды или сверхтяжелые звезды. И потом он перестанет беседовать, расспрашивать с уважением, изъявлять приязнь, и конечно, больше не будет соблюдать честь, ставя равенство всей команды перед уставом и капитаном. И начнет смотреть так – всегда.

Но Л’тхарна же слышал, х’манки считают людей страшными. Уродливыми. Непонятно. Или он ласкает его смеху ради? Нет, Рихард бы не стал так зло глумиться. Наверное…

Что делать? Что сказать?

Человек плечом почувствовал дыхание х’манка, ухом – тепло его щеки, и чуткая ладонь провела по груди. Л’тхарна застыл. Грива вздыбилась.

– Тебе не нравится? – с сожалением спросил х’манк.

– Н-нравится… – почти в ужасе пролепетал Л’тхарна.

Х’манк наклонился вперед, опершись о его плечо. Включил автопилот. Запах тела, сладкого молока, переходил в запах власти. Так пахнет белый известняк, накаленный солнцем, и еще – лак для костяных украшений.

– Пойдем.

***

А душевая на малютке “Элизе” была одна. Поэтому как-то на выходе полуголый Рихард нос к носу столкнулся со ждавшим своей очереди Майком. Капитан и медик молча обменялись кивками, и Люнеманн уже направился в каюту, как вслед ему донеслось:

– Кэп, у тебя вся спина…

– Что?

– Как когти точили.

Рихард обернулся.

– Можно совет на будущее? – невозмутимо сказал Майк. – Не давай зализывать. У них структура кожи другая, человеку на такое вообще-то швы накладывать надо.

Люнеманн стоял как дурак. С полотенцем.

– Откуда ты знаешь, какая у них кожа? – зачем-то спросил он.

Майк пожал плечами.

– Ксенолог – это вообще-то медицинская профессия. Как психиатр. Сначала общее терапевтическое образование, потом специализация. Я не ксенолог, но начатки нам давали.

– И чего… теперь?

– Да ничего. Поздно уже. Теперь только пластический хирург уберет.

Медик скрылся в душе. Рихард постоял еще немного, прислушиваясь к пустоте между ушами. Потом явилась мысль, что только полностью решившись ума можно было устроиться в такой позе. И что шрамы у него на спине все равно некоторым образом почетные. Ибо какой Homo sapience похвастается тем, что поимел это…

…от этих объятий трещали ребра. Биопластик работал как в драке, заодно оберегая хозяйскую плоть от прямого соприкосновения, но кое от чего не мог уберечь даже он – вернее, Рихард не успевал приказывать. От запаха в глазах вставал красный сумрак, – и глупо, до слез было жалко, что рядом с тобой не человек. Угораздило связаться… не поцелуешь, и сосков нет, и осенило, где у них могут быть эрогенные зоны, но сумей постоянно об этом помнить, в горячке. Сильное, вздрагивающее, напряженное тело, кожа раскаляется, не тот цвет, не та структура, не та восприимчивость, у них осязание куда слабее, чем у людей, зато все остальные чувства острее раз в пять… А ведь не покидало идиотское желание – чтобы твари было хорошо. Твари, не тебе.

И когда все-таки, в финале, Л’тхарна выгнулся под ним, молча, закатив глаза, когти вылетели из пальцев, вспороли кожу, – боль полыхнула и мгновенно ушла…

Аромат неочищенного кемайла ударил в ноздри.

“Вот бля…”, – Рихард упал на горячую благоуханную грудь, огладил обнимающие его сильные бедра. – “Это правда… действительно…”

Мысли ворочались тяжело и неохотно.

Он видывал раньше кемайл-сырец. И даже нюхал. Кемайл зеленоватый, травянистого, приятного для глаз оттенка. Все знают, что это цветочный нектар с планеты Фронтир. Кое-кто спьяну прикалывался, что не с Фронтира совсем, а с Ррит Кадары, и не цветочный, а прямо-таки самих ррит. Но бред ведь, даже не смешной.

Рихард приподнялся и глянул вниз. Л’тхарна, не открывая глаз, низко, блаженно заурчал.

Кемайл. Зеленоватый...

Логические мысли насчет ценности сырья не желали выстраиваться в цепочку. Кемайловый запах застил мозги, поднимал тонус и восхищал половую функцию.

Рихард заставил Л’тхарну перевернуться и начал снова.

Только в конце заезда он понял, что вообще-то травмирован. Даже увидел это Л’тхарна, а не он. Пластик закупорил раны, превратив себя в кожу, но лечить их не умел.

И квазиживой доспех стек со спины, когда ррит, тихо мурлыча, принялся убирать царапины так, как они делали это друг другу. А Рихард смеялся и говорил: “хорошо, что не загрыз!” И в ответ зверюга протестующе взрыкивала.

И Люнеманн забыл, что собирался отправить его восвояси, после того как развлечется. Потому что выгнать из постели это сладко пахнущее, мурлычущее, теплое смог бы только… да никто бы не смог.

Так и спал, утопая в его волосах. Гладил. Обнимал.

Майк не удивился, разглядев на капитанской спине затянувшиеся рубцы. И мгновенно определил их происхождение.

Звукоизоляция барахлит, что ли?

– Вы, верзилы, действуете мне на нервы! – заявлял Хкасо, жонглируя ромштексом. Как в процессе эквилибристики тоненькую кожу нкхва не украшали ожоги от капель кипящего масла, понять было невозможно.

– Это почему же? – недоумевал Джига.

– Во-первых, рост, – перечислял добродушный техник, – тебе понравится, когда над тобой маячит дылда в два тебя? Во-вторых, то, что вы жрете. Я вам прививаю хороший вкус, между прочим, цените. Как вы у меня в тот четверг острый паштет из тараканов умяли, а?

– Твою мать!

– Да шучу я, шучу! – захлебывался хохотом нкхва. – Это были мухи! В-третьих, с вами иной раз случается полоумие, и что делать бедной маленькой жабке?

– То есть?

– А особенно два особенно верзилистых верзилы, – каламбурил Хкасо. – Пилоты моей “Элизы”. Ты не находишь, что у них есть нечто общее? Как посмотрят – чувство, что сожрать готовы. Что один, что другой. И жрут все мясо, мясо!

– Не бойся, – отвечал Джига, – тебя на мясо не отдадим… Ну, разве что лапки.

“Элиза” подходила к Дикому Порту. На радостях неприкосновенный запас переименовали в праздничный и собирались устроить пир. Рейс, едва ли не самый дорогой за всю историю пиратства, заканчивался благополучно. Уже не боялись накликать дряни, продажа добытого – другая песня.

Старший Люнеманн был практически счастлив, хотя ходил строгий и неразговорчивый. Финансовый вопрос разрешился. После силового захвата корабль даже не требовал крупного ремонта. Старый родной экипаж оставался на судне. Биопластиковый костюм облекал великолепного Арийца. Младший Люнеманн отпускал сальные шуточки, но всегда – в отсутствие второго пилота, будучи предупрежден, что тому дано право на дачу ему, Одноглазому, в морду.

Шесть дней. Шесть ночей, что существеннее. По условному земному времени. Где-то в неизмеримой дали, куда и свет отсюда дойдет через хренову уймищу лет, сонно царствует великая Древняя Земля. Там сердце Ареала, там центр мира. Там думают, что биосфера Ррит Кадары уничтожена массированной бомбардировкой, а на карамельной планете Фронтир милые девушки в белых халатиках собирают цветочный нектар – кемайл. Если, конечно, вообще что-то по этому поводу думают.

Рихард лежал с открытыми глазами. Браслетный комп, брошенный на столе, светил огоньком: раздражал. Но встать и выключить было лень.

Запах, которым хочется дышать бесконечно. Сумела же подшутить мать-природа, приложив чародейственный аромат к существам, мягко говоря, не подходящим. Непокладистым.

На Земле полагают, что ррит уничтожены. Все до единого. Что на Кадаре больше нет жизни. И даже сам Л’тхарна думает, что его родная планета мертва. Но откуда-то же берется кемайл. И не с Дикого Порта. Существуй такой промысел, его трудновато было бы утаить.

Спросить бы. Вот только у кого?

И зачем?

С каких это пор, Ариец, тебя стали волновать проблемы зверюг?

С тех пор, как Ариец стал отшвыривать неплохие способы заработать, потому что ему, Арийцу, видите ли, претит идея употребления разумных существ в качестве сырья.

Ну не идиот ли?

Да нет, не совсем. Плевать Арийцу на разумных существ. Но идея промышленного употребления одного конкретного существа, с татуировкой на левой икре, будит иррациональное желание сменить на корабле пушки. Чтоб помощнее.

Могут у человека быть слабости? Увлечения?

Поправка, небольшая, но весьма важная: у очень богатого человека?

И Ариец подумал, что все-таки выяснит насчет материнской планеты ррит. Хотя бы из любопытства. И еще – поставив себя на место Л’тхарны и облившись холодным потом, потому что эстетская фантазия Люнеманна выдала картину почти осязаемую, он решил, что сам очень, очень хотел бы знать, что Земля еще существует. Что на ней можно жить – и на ней живут люди. Пусть одичавшие, пусть хоть в пещерах, пусть используемые, словно животные, но кто-то еще говорит на его родном языке, кто-то помнит, что было раньше, как было раньше…

Рихард лежал с открытыми глазами, гладил по волосам спящего Л’тхарну и думал, что на месте прибытия их ждет старый приятель, отсидевший воспитательный месяц за дурацкую кражу, славный добряк Джонни.

Второй пилот “Элизы”.

Месяца два уйдет на торговые дела. Еще месяца четыре, а то и все полгода, экипаж будет кутить, гулять и наслаждаться. Потом захотят дела: уже не ради денег, а движимые силой почти наркотической зависимости – от выбросов адреналина, от дрожи стартующих шаттлов, от встрясок при абордажной стыковке.

И Ариец поведет корабль. Хотя бы для того, чтобы отдать долг Одноглазому. Но у него уже не будет повода заменить всеми обожаемого Джонни на зверюгу с клыками.

Не менять же, в самом деле, команду. Почему тебе, придурку, нажившему седину, но не нажившему мозгов, представляется какой-то медовый месяц в глубоком космосе, точно в заштатной мыльной опере, смотренной лет тридцать назад твоей матерью? Что за гнусный обычай впадать в зависимость от чувств и объекта их? У него, объекта…

Уши шевелятся. Приснилось, наверное, что-то…

…у него, объекта, генетическая программа подчинения сильному. Вождю. Он и подчиняется с легким сердцем. А тебе, х’манку, чем иметь и не задумываться, уже дарить хочется. Оберегать. Хорошо делать.

Что поделаешь – червь.

Любопытно узнать насчет добычи кемайла. Не более. А там посмотрим.

***

Когда х’манки начали рвать в клочья ваших злосчастных союзников чийенкее, на Диком Порту вышли из моды гладиаторские бои. И для того, чтобы выследить и убить, вас больше не нанимали. И для того, чтобы схватить посланного для убийства – тоже. И ни для чего.

А х’манки правили миром, но выше их стояла страшная, бездушная сила, которой не могли не подчиняться сами беспощадные властелины.

Деньги.

Изредка, ценой нечеловеческого унижения, женщинам удавалось что-то добыть. Ради детей, последних детей расы, которых они поклялись сохранить любой ценой. Мужчины оказались никчемны.

Твоя мать болела от голода и дурной пищи, твою сестру сочли недостойной даже унижения. В первый раз ты действительно надеялся получить работу и думать не думал о почетной смерти в бою. Это х’манкам пришла такая мысль.

Когда они подняли оружие, ты отшатнулся.

Человеку свойственно убивать тех, кто его боится. Но х’манк испытывает радость, понимая, что внушает страх. И если он в добром расположении духа, то может быть ласков с теми, кого пугает.

Нужно было понять это. И стало не так тяжело. Ицши даже пошла на риск и завела детей. Родятся новые дети, зачатые после второго поражения. Они выживут; их выкормят на деньги, которыми х’манк вознаградит покорность и страх.

Когда тот х’манк обратился к тебе, а ты впервые посмотрел на него – кожа дернулась на всем теле. У х’манка были прозрачные, яркие, совершенно синие глаза, словно у новорожденного, но полные льда и заточенной стали. Он был вождь, тот х’манк по имени Рихард, об этом свидетельствовал даже запах.

Судьба подарила столько, сколько могла. Лучшего из х’манков, непохожего на сородичей, почти во всем подобного человеку. Что бы сказали древние, узнав, что бывают такие?

***

Весельчаку Джонни свою временную замену увидеть не довелось. Понарассказывали ему изрядно, это да. Когда капитан вернулся на “Элизу”, его второй пилот уже икал от хохота и вместо “здрасте” начал делать знаки руками, выказывая свое глубочайшее восхищение и уважение.

Отсидка Джонни Мэйсона ничуть не деморализовала. Он, как обычно, встретил в тюряге не то одноклассника, не то приятеля по летному училищу, прекрасно провел время и горел желанием чем-нибудь заняться. Например, отпраздновать прошедший без него рейс “Элизы”, тем более, что команда собиралась поить его на свои.

Джонни – незаменимый человек. Особенно в дуэте с Хкасо. Помереть со смеху.

Рихард сидел и улыбался. Чокался. Думал о другом: что нельзя без лишних вопросов и подозрений снять со счета наличными, да еще мелкими купюрами, больше тридцати тысяч. Давным-давно следовало завести счет в другом банке, можно было бы снять еще столько же. Еще о том, что непонятно зачем довез Л’тхарну до самой колонии. И в порту околачивалось много его сородичей. Но довез, и опустил “крысу”, и молча сидели оба. Долго.

Как никогда хотелось поцеловать. На прощание.

Кончилось тем, что ррит пригнул голову и едва ли не с дрожью в голосе спросил:

– Рихард, почему ты рассержен?

– С чего ты взял?

– У тебя глаза белые.

Люнеманн протестующе взрыкнул. Отвел лицо с мрачной ухмылкой. Успел нахвататься чужих повадок, обезьяний потомок.

– Я не рассержен, – через силу сказал он и тут же непоследовательно добавил, – не на тебя.

Л’тхарна прижал уши.

Тогда, чтоб уж окончательно завязать с этой мелодрамой, Ариец полез за деньгами – все, расчет, дело сделано, никаких долгих взглядов на закате, плати подчиненному и закрывай контракт, мать твою, Рихард Люнеманн – а резинка на пачке возьми и лопни. Деньги рассыпались по полу “крысы”, чертовы мелкие купюры, целая охапка, сорок тысяч кредитов. И Л’тхарна то, что собрал, протянул ему.

– Твои, – буркнул Рихард почти злобно, – все.

Лю-ди гиб-нут за ме-талл… честные-честные глаза цвета желтого золота..

– Но… здесь же не две тысячи.

– Сорок, – и взвился уже совершенно по-идиотски, – выметайся, пока я не передумал!

И вымелся. Мгновенно. До обиды острой мгновенно. Мелькнуло в щели между дверцей и стенкой машины лицо – уже несомненно лицо, не морда – почудилась жалкая растерянность, затмевающаяся сознанием чудовищного унижения…

“Да ведь он решил, я ему за что плачу?..”

Но Люнеманн не выскочил из машины и не окликнул уходящего. Он только обозвал себя старым идиотом и сволочью. Ну да, надо было не просто совать деньги, а беседу разъяснительную провести про качество пилотажа и справедливую оплату. Уж х’манку ли не соврать.

А вот хрен – соврать. Язык присох. И не думал ведь, что так бывает.

Здесь их колония. Здесь даже теперь человеку шуметь не стоит. Какая разница, что будет думать тварь? Ты все равно никогда больше его не увидишь. А на твои тысячи его сеструха поднимет выводок гривастых котят. Все замечательно.

Рихард запалил сигарету и повел машину обратно.

Теперь он чокался с Джонни и пил за его здоровье, а Хкасо подвывал со смеху и предлагал закадычному дружку оплатить курс лечения от клептомании. Джонни возражал, что это у него генетическое. Вот она, замечательная, идеально слаженная команда капитана Арийца; пустое время полета, которое обыкновенно экипажи томятся скукой, изводя декалитры алкоголя, на “Элизе” проходило как на курорте, в компании старых друзей. Люнеманн любил “Элизу”, и корабль был неотделим от команды.

Хотелось нажраться безобразно. До рвоты. До выпадения под стол. Чтобы наутро похмелье, и еще желательно проблемы с печенью и почками. Чтобы уже окончательно стало хреново.

Ну давай, давай, попереживай, можешь еще в петлю сунуться. Да, вот такая я сволочь, х’манк, владыка Галактики. Купил в рейс проститутку. Даже заплатил. Даже больше, чем условились. Какое мне дело до инопланетных придурей, тем более что это все равно была зверюга? Лет десять назад его родственнички меня бы на бижутерию пустили. Ухом не дрогнув. А теперь пусть ложатся под победителей, да мы еще и побрезгуем…

От этой мысли захотелось сблевать. Пойти и самого себя выблевать: гнусь, которая сумела – вот так…

– Эй, – сказал Гуго, дыша оптимизмом. – Ты чего зеленый, братушка? Траванулся чем?

– Нет, – сказал Рихард. – Гуго, поговорить надо. Родилась у меня одна мысль.

– Чего, сейчас прям? – удивился младший Люнеманн.

– Сейчас. Ну… свербит, понимаешь? – старший попытался улыбнуться.

– Бывает…

Золотой все-таки брат Гуго. Хоть сволочь и “наци”.

– Я тебе давно предлагал, – сказал он. – На грузовозе еще. А ты выёживался, благородного разбойника строил. Тьфу ты, Рих… Himmeldonnerwetter! Стоило сопеть.

Ариец не съехал разумом и не дал слабины. Он не был особенно совестлив и излишне порядочен. Из неподходящих для пирата черт в нем присутствовала разве что легкая склонность к эстетству. Он был нормальным представителем своей расы и своей профессии, просто у него имелась одна маленькая слабость, которую он, вполне в духе Homo sapiens, намеревался холить и лелеять.

И еще у него предполагалось шестьдесят миллионов кредитов свободных денег.

Киллеров нанимал Гуго. Он в них лучше разбирался.

Рихард медленно шел по нижнему этажу одного из зданий космопорта. Огромное пространство, разделяемое только облезлыми колоннами, какофония запахов, гам, наркотики всех родов, для всех рас, шлюхи в ассортименте, ждущие чьего-нибудь fuckingame... Такую публику, что ошивалась здесь, даже в главное здание не пускали, хотя никаких правил на этот счет не устанавливалось. Просто в главном здании была охрана и через него проходили “чистые”. Порой даже дипломаты.

Упругий экзоскелет костюма ощущался на теле. К Рихарду уже подскакивали чийенки, лаэкно, нкхва, люди – соплеменники выглядели гаже всего, потому что признаки деградации у других рас были не так понятны. Размер люнеманнова состояния все на глазок определяли с одинаковой эффективностью. Потому и пакостей не предлагали, только почтительно спрашивали, что ищет уважаемый местер. Обещали найти бесплатно.

Очередного чийенка Люнеманн, не выдержав, спросил:

– Куда делись ррит?

– Да их и не было никогда, – мгновенно ответил проходимец.

– Чего? – процедил Рихард так, что чийенк упал на карачки.

– Здесь заработок хороший, – отчеканил он, глядя снизу вверх, – здесь платить надо за место. Они сегодня не заплатили и ушли. Местеру нужны ррит?

Акцент у него был гнусный.

– Местеру нужен один ррит.

– Зубы, череп, туша, живой?

Услышанное не вдруг уложилось в голове.

А когда уложилось, то Люнеманн отвел душу, с короткого маху дав инопланетянину ногой в рыло. Тварь явно не придурялась, они тут действительно могли организовать желающему хоть чучело, хоть под маринадом… Чийенк отлетел, тонко хрюкнув, повозился, сплюнул бурую кровь.

И снова подбежал на карачках.

– Живой и невредимый, – как ни в чем не бывало сказал Рихард.

При его деньгах он мог позволить себе некоторую эксцентричность.

Никаких проблем, никаких заминок. И расценки, в общем, оказались невысоки, тем более по теперешним доходам. Что-то около двух тысяч, по насмешке судьбы, ровно столько, сколько он когда-то намеревался заплатить тому, кого искал. Рихарда провели в кабинет, видимо, принадлежавший как раз хозяину, которому тут полагалось платить за место под сомнительным солнцем. Весьма приличный кабинет. Хозяин-лаэкно, бесстрастный, как глиняная чушка, предупредительно испарился, усадив почтенного клиента в собственное кресло. Несмотря на заметную разницу в биологическом устройстве, мебель лаэкно удивительно напоминает человеческую.

Ждать пришлось не больше часа. Меньше. Сорок семь минут.

Зачем вообще может быть х’манку нужен ррит? Даже если оговорено, что живой и невредимый?

Нетипичных идей на этот счет ни у кого не возникло.

Его притащили в фиксаторах. На руках и ногах. И швырнули на пол – так, что Люнеманну захотелось подобным же образом пошвырять усердствовавших.

– Ключ, – потребовал он тихим от злости голосом и немедленно получил миниатюрный брелок, – выметайтесь.

– Местер уверен? – спросил один, чийенк.

– Совершенно. Деньги получите у хозяина.

Ррит лежал без движения. Как бросили. Лицом вниз, скованные руки под грудью, шоколадная грива растеклась на пол-ковра. Остро засосало под ложечкой: Люнеманн заподозрил, что его били. Подумаешь, невредимым х’манк требует, они живучие, а х’манк его все равно убьет. Дали под дых для порядку…

Фиксаторы распались, звякнув. Почему-то мысли, что тварь с клыками может быть зла и агрессивна, были неинтересны.

Он не шевельнулся.

Неужели?..

Убью выродков. С живых шкуру сдеру и велю набить чучела.

– Л’тхарна… – проговорил Рихард, чувствуя себя идиотом, каких свет не видывал. Опустился на колени и провел ладонью по его волосам. – Эй…

Ррит перевел дух; медленно приподнялся на локтях.

Вот. И что ему сказать? Извини, ты не так понял, все замечательно, я хочу и дальше тебя иметь?

Л’тхарна, поднявшись, сел на подогнутые колени. Ссутулился. Лицо под упавшими волосами неподвижно, когти втянуты так, что не видно даже кончиков.

Ариец стоял и молчал, осознавая себя последней скотиной. Мысли не шевелились. Он бы сумел объясниться с человеком, даже в подобной пакостной и бредовой ситуации, но что сказать ррит? …а случись такое на несколько лет раньше, его бы уже не оказалось в живых, смертельно оскорбленный выбирает смерть, иные оскорбления нельзя стереть даже местью. И вмиг – нет, нельзя пирату, вообще не стоит мужику иметь такую фантазию, – вмиг представилось, что так и есть. Что ничего не сделать. Все. И тот чийенк, который минуту назад стоял слева, – тот, с глазами, посеревшими от какой-то их наркоты, с прежней пьяной ухмылкой протягивает Рихарду горсть зубов. Они бы точно додумались.

Тьфу. Раньше бы такого не случилось вообще. Чтобы ррит связался с человеком…

…татуировка. Волосы.

Запах.

Лет десять назад Люнеманн повстречал бывшего соседа по общежитию. В университете были знакомы. Сосед явно спивался, но щеголял дизайновой курткой с пуговицами нетипичной формы. Из зубов были пуговицы, но тогда Рихарда не особенно интересовало, из чьих, а хозяин не стал поднимать эту тему…

Молчание.

– Рихард, ты передумал? – наконец тихо спросил ррит.

Люнеманн едва не ответил “да”, не поняв, что именно Л’тхарна имеет в виду.

Успел закрыть рот. Это же каким подонком он бы выглядел…

Вот таким. Он решил, что ты передумал, Рихард, и хочешь назад свои деньги. Несчастные сорок тысяч. А зверюги сегодня не стали пытаться заработать, не праздновать ли отправились?

Между прочим, собственный облик в глазах зверюг тебя волнует, а твой любимый брат сейчас киллеров нанимает. Чтобы убрать пятерых человек, повинных лишь в том, что их услуги не понадобились. И самое смешное, что кто-то, пошедший на такое только ради бабла, никого бы не удивил. Дело житейское, Дикий Порт.

А тебе уже и бабло нужно только для зверюги…

Дожил.

– Л’тхарна, – начал Люнеманн, удивляясь тому, что моргать ему отчего-то физически необходимо раз в пять чаще, чем обычно, – я…

И замолчал. Полный набор замусоленных фраз пронесся в голове, да не единожды. “Сожалею”, “раскаиваюсь”, “мне жаль”, “я не должен был”…

Тьфу.

После затянувшейся паузы человек Рихард Люнеманн, пират по кличке Ариец, сказал то, что уже говорил однажды.

– Л’тхарна, прости меня. Я сволочь.

Возымело действие. Верхняя губа ррит вздернулась, открывая не весь комплект белых лезвий, а только мелкие передние резцы. Чуть косо: он усмехался.

– Я слышал.

Ариец разве руками.

– Я не должен был связываться с этой бандой. Явиться к вам в гости не решился. Сказал, что ищу тебя.

– Зачем?

– Ты станешь снова работать на х’манка?

Ррит снова усмехнулся.