355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Олег Тихомиров » Зеленое окно » Текст книги (страница 6)
Зеленое окно
  • Текст добавлен: 17 октября 2016, 00:11

Текст книги "Зеленое окно"


Автор книги: Олег Тихомиров


Жанр:

   

Детская проза


сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)

Папа и мама взглянули друг на друга и рассмеялись.

– Как ему хочется поехать, – сказала мама.

– Мне тоже хочется. – Папа никак не мог справиться со своими висками.

– Вот и поезжайте, – сказала мама. – Я без вас тоже отдохну.

– Отпустить его, что ли? – размышлял папа вслух. – Тогда и отдохнем вместе.

– Ура! – закричал я, выхватил у него электробритву и стал натирать ею отцовскую щеку с бешеной скоростью.

Когда я очень радуюсь, я могу выкинуть что-нибудь сумасшедшее.

– Не поедешь никуда, – отпрянул от меня папа. – Что за выходки?

Но я знал, что это он просто так, для пущей важности.

И вот я еду в Москву. Конечно, не из-за Тани еду. При чем тут Таня? Я ведь столько слышал и читал о Москве. Ну а если б Таня ехала в Магадан? Про него-то я почти ничего не читал и не слышал…

Поезд наш встречали цветами.

Во время пути я стал чувствовать себя частичкой поезда: все мы ехали, все мы чего-то ожидали, все волновались. И теперь мне казалось, что это и меня встречают люди, собравшиеся на перроне. И мне тоже они улыбаются, и мне тоже принесли они цветы.

Тане какая-то тетка с родинкой на пухлой щеке протянула букетик:

– Наверное, Русалочка, да? Какая прелесть.

Таня смутилась.

А тетка уже рассматривала нас с Виталькой.

– И вы из театра? – спросила она улыбаясь.

– Нет, – проговорил я. – Не из театра.

Тетка согнала с лица улыбку. Родинка на щеке шевельнулась и замерла.

– Проходите, ребята, проходите. Не мешайте, мы артистов встречаем.

– Так они же с нами, – вступилась Таня. Тетка опять попробовала улыбнуться.

– Что же вы меня разыгрываете? То с нами, то не с нами… – И она шагнула к другим. – Здравствуйте! С приездом вас… Здравствуйте…

И радость во мне потухла. Ну конечно, чего это я выдумал? Никто меня не встречает. Они сами по себе, а я здесь человек случайный, попутчик всего-навсего. И Виталька тоже. Всем «Здравствуйте! С приездом!», а нам с Виталькой – «Проходите, не мешайтесь».

– Пошли, – сказал я Витальке.

– Куда?

– На кудыкину гору, – рассердился я.

Зачем торчать здесь, если на тебя никто внимания не обращает. Стоишь, будто что-то выпрашиваешь. А мне ничего не нужно от них. У меня есть адрес и телефон тети Гекты. А уж Витальке и подавно делать здесь нечего: сам хвастал, что был в Москве сто раз и знает ее как свои пять пальцем. Но когда я еще в поезде спросил его, где Кривоколенный переулок, он засмеялся: «Нет в Москве такого. А Прямохребетный тебе не нужен? Или Косоглазастый?» Тогда я показал ему адрес тети Гекты. Виталька поморщился, а потом согласился, что где-то на окраине, может быть, и есть такой завалященький переулочек. Вот его-то родственники, сказал он, живут на Комсомольском проспекте, там и Москва-река рядом, и Парк культуры. Таня тоже знала, что будет жить в гостинице, а их, известное дело, в «завалященьких переулочках» не строят.

– Ну, идешь, что ли? – Я подхватил свою спортивную сумку.

– Подождем Таню. Договориться надо.

Я только сейчас заметил, что Таня куда-то отошла, поглядев по сторонам, я увидел ее возле худенького невысокого человечка в светло-сером костюме с красными переливами. Этого человечка я еще раньше приметил: он все порхал от одних к другим, как мотылек.

Чего договариваться? Обо всем вроде договорились. Обменялись телефонами. Таня нам завтра позвонит с утра: сегодня у них всякие встречи, приветствия, репетиции.

– Ребята, – подлетела Таня, – сейчас поедем. За нами автобусы пришли.

– Порядочек! – обрадовался Виталька.

– За вами пришли, – поправил я, – а не за нами.

– И вас возьмут, – сказала Таня. – Я уже поговорила со Львом Михайловичем. – Она важно кивнула в сторону порхающего человечка.

– Кто это? – спросил я.

– Лев Михайлович? Наш администратор в Москве. Будете приходить к нему за пропусками.

«Больно нужно», – подумал я, а Виталька сказал:

– Обязательно придем.

– Ну, идемте к нему, – пригласила нас Таня. Лев Михайлович мельком взглянул на нас, спросил:

– Вас куда подбросить?

«Да вот на дерево», – чуть не сорвалось у меня с языка.

– Комсомольский проспект, дом девятнадцать, – сказал Виталька.

– Дом девятнадцать… – повторил Лев Михайлович. – Отлично, а квартира какая?

– Восьмая, – машинально ответил Виталька.

– Не подходит, – ответил администратор. – Нам в другую сторону, к гостинице «Советская». А тебе куда? – Он скользнул взглядом по моей спортивной сумке.

Уж лучше бы совсем не спрашивал. Сейчас рассмеется. А может, сказать, что забыл?

– В Кривоколенный, – с вызовом проговорил я.

– А, – сказал Лев Михайлович, – в центр. Тоже не годится. – И он повернулся к Тане: – Вы уж извините, Танечка, но ничего для ваших друзей сделать не могу.

– Да мы сами доберемся, – сказал я. – Не маленькие. До завтра. – И, перекинув через плечо свою сумку, я зашагал как можно увереннее.

В самом конце перрона я обнаружил, что иду без Витальки. Я-то думал, он топает рядом, а он, оказывается, остался с артистами.

«Ну и пусть подлизывается к этому администратору. Я и без него разыщу Кривоколенный. Позвоню сейчас тете Гекте».

Я думал, что лишь на перроне столько народищу, но, когда вышел на привокзальную площадь, ахнул. Людей-то кругом, людей!.. И все спешат, бегут, суетятся – муравейник, и только.

Возле каждой телефонной будки целый хвост. Я тоже пристроился в одну очередь. Мне не повезло: в моей очереди подобрались сплошные болтуны. Даже старушка, что стояла передо мной, и то минут десять разговаривала. По-моему, она вспоминала всех родственников: «А как Нина?…», «А что Клава?…», «А Сережа?…», «А у Ивана как?». Конца им нет. Несколько раз она собиралась вешать трубку: «Ну до свидания. Я пошла. Поклоны Оле и Пете». Но тут опять кого-то вспоминала, и все начиналось сначала.

Сзади меня стоял плотный мужчина с прической «бобрик», он то и дело поглядывал на часы. Наконец он не выдержал, постучал в приоткрытую дверь монеткой.

– Мамаша, закруглялись бы.

Старушка радостно закивала и принялась расспрашивать про Антошку.

– Вот родственников развела, – сокрушался «бобрик». – Почитай, целая сотня будет.

– Ага, – согласился я. – Родственников навалом.

– Послушай, – сказал мне «бобрик», когда старушка повесила трубку. – Ты меня пропусти, а? Я очень спешу. – И уже взялся за дверь.

Я вдруг вспомнил мамин наказ: «Приедешь в Москву, сразу же позвони тете Гекте, без промедления». Зачем «сразу же», мама объяснить не могла. Так попросила тетя Гекта, когда узнала, что мой поезд прибывает в девять утра.

А «бобрик» уже наполовину втиснулся в будку.

– Нет, – сказал я, – пустите, я тоже очень спешу.

– И ведь небось в школе учиться, – стал стыдить меня мужчина. – Проблемы решаешь, теоремы, а к старшим никакого уважения.

– При чем тут уважение? – вступился кто-то за меня. – Вы без очереди лезете, да еще к вам уважение.

Я бы в самом деле пропустил его, если б он не хватался за дверь. Но уж тут позвольте! Тогда «бобрик» заговорил по-другому:

– Послушай, сынок. Никакой возможности ждать не имею, понимаешь?

Он взглянул на меня с такой надеждой, что и сказал:

– Ладно, идите.

Когда «никакой возможности» – это плохо. Может, у него в квартире газ не закрывается или, может, вдруг живот заболел. Помню, объелся я однажды зеленых слив…

– Сынок, – обратился ко мне из будки мужчина, – двушки лишней не найдется? – Взамен он протягивал пятак.

Приветик! Ломился-ломился, а теперь еще двушку ему.

В очереди зашумели, но я дал мужчине монетку. Пятак, конечно, не взял.

«Бобрик» набрал номер.

– Это я, – загремел он. – Ну что? Черт возьми! А я все сижу тут, как дурак с мытой шеей… У меня тоже времени нет. Через десять минут уезжаю… – Он бросил трубку, сердито взглянул на очередь и ушел.

Тетя Гекта взяла трубку сразу же после первого гудка. Я не успел ничего сказать, как услышал:

– Ну что еще?

– Ничего, – сказал я от неожиданности. – Я приехал.

– Эдик!.. – закричала она. – Беги скорее на левый угол вокзала. Там тебя ждет машина.

– Какая машина?

– «Волга» синего цвета. На ней написано «Учебная». Скорее беги… За тобой Дим Димыч приехал. А я тоже бегу – на работу опоздала.

– Кто приехал?

– Дим Димыч, мой муж, твой дядя Дима.

– Мальчик, нельзя ли побыстрее? – подгоняли меня из очереди.

А я что-то запутался.

– И муж, и дядя приехали? – спросил я.

– Да нет… Некогда объяснять. Он твой муж и мой дядя.

– Мой муж?! – воскликнул я.

– Твой дядя! – кричала тетя Гекта. – Что ты мне голову морочишь перед работой?

– Я не морочу. Вы сказали, ваш дядя.

– Дядя…

– Ну вот.

– Что – вот?

– А говорите, муж…

– Так о «мой муж!

– А вы сказали, он мой… – В дверь застучали монетками:

– Мальчик, дома разберешься, заканчивай скорее разговор.

– Мой… мой… понимаешь, мой! – кричала тетя Гекта, будто я хотел отобрать ее мужа.

– Ну конечно, ваш, – сказал я.

– Кто мой?

– Дядя, – неуверенно произнес я. – Чей?

– Мой, – сказал я наугад.

– Наконец-то! – обрадовалась тетя. – Теперь беги. – И трубка моя запищала коротенькими гудками.

Машину с надписью «Учебная» я нашел быстро. Я схватился было за ручку дверцы и вдруг замер. Ну и ну! За рулем сидел тот самый «бобрик».

Значит, неожиданности решили меня преследовать по пятам. Ничего, перезимуем, как говорит в таких случаях наш знаменитый на всю школу двоечник Витька Подшебякин.

ДИМ ДИМЫЧ

И все же я отступил на несколько шагов, чтобы убедиться, что не ошибся. Нет, все совпадало. Автомобиль марки «Волга», цвет синий и надпись «Учебная». И сидели там три человека: один за рулем и двое на заднем сиденье. «Дим Димыч, муж и дядя», – подумал я и, решительно подойдя к машине, заглянул в окошко.

– Тебе чего? – спросил меня «бобрик».

– Мне ничего. Мне нужно дядю.

– Какого дядю?

– Моего.

В машине все переглянулись. Тогда, чтобы они не подумали, что я сбежал из сумасшедшего дома, я пояснил:

– Тетя Гекта сказала, что здесь меня ждет дядя… с Дим Димычем… и мужем.

Те, что сидели сзади, отодвинулись от меня к противоположной стороне, а «бобрик», выпучив глаза, спросил:

– Ты Эдька?

– Ага.

– Что же ты молчал? – рассердился он вдруг.

– Как – молчал?

– Там, у телефона.

– А вы меня не спрашивали.

– Ладно, – сказал «бобрик», – полезай ко мне. – Он открыл переднюю дверцу. – Не успел приехать, а уж учудил.

Ничего себе «учудил»! Пропустил его без очереди позвонить, а получается «учудил».

Я уселся, сумку положил рядом с собой на сиденье, но «бобрик» наставительно сказал:

– Сумку поставь себе под ноги. Она не должна стеснять движений водителя.

Я поставил сумку под ноги.

– Теперь другое дело, – сказал «бобрик». – Можно начинать движение… Да, – он протянул мне руку, – зовут меня Дим Димыч.

– Эдик, – произнес я и подумал, что сзади, значит, сидят дядя и муж.

Только почему они какие-то тихие, прибитые, молчат? Я мельком взглянул на них. У одного маленькая головка на тонкой шее, у другого – голова большая с черными кудлатыми волосами.

– Включаем зажигание, выжимаем сцепление, а еще что? – спросил Дим Димыч.

– Не знаю, – пожал я плечами.

– Не тебя спрашиваю. Что еще, Аганесов?

– Скорость, – сказал кудлатый.

– Какую?

– Первую.

– А еще?

– Газку.

– И все?

– Все.

– И автомобиль тронется?

– Тронется.

– Двойка, Аганесов. Вы забыли снять машину с ручного тормоза и включить сцепление. И что мы еще не сделали, Пеночкин?

– Теперь все сделали, – проговорил тонкошеий.

– Двойка, Пеночкин. Перед началом движения нужно дать предупредительный сигнал.

– Правильно, – сказал Пеночкин. – Включить левую мигалку.

– Что «правильно»! – заворчал Дим Димыч. – Вытягиваешь из вас, будто клешами, а вы «правильно». Вам сдавать, а не мне.

– Это верно, – согласился Аганесов.

«Ну и дубы, – подумал я. – Прямо как у нас па уроке».

Тем временем мы двинулись, и я стал смотреть в окошко. Нас обгоняли другие машины, потому что мы ехали медленно, и я уже хотел было попросить Дим Димыча, нельзя ли ехать побыстрее, как вдруг он сказал мне:

– Не высовывайся, а то голову оттяпает. А отвечать кому? Известное дело – водителю.

– Правильно, – подтвердил Пеночкин. Потом мы остановились возле магазина «Рыба».

– Я быстренько, – бросил Дим Димыч и скрылся в дверях магазина.

– Ему все одно – «быстренько», а у нас час прошел – вылезай из машины. – Пеночкин сердито чиркнул спичкой, закурил. – Говорят, однажды он к бане подъехал и ушел париться, а в машине ждали.

– Анекдот, – отозвался Аганесов и что-то тихо добавил.

Они помолчали, а затем Пеночкин спросил у меня:

– Ты ему кто будешь-то?

– Кому?

– Дим Димычу.

– Никто.

– Я думал, он твой дядя.

– А разве не вы мой дядя? – поинтересовался я.

– ? – отпрянул от меня Пеночкин. – С какой стати?

– Или вы? – повернул я голову к Аганесову.

– Я твоя бабушка, – мрачно сказал Аганесов. «Наверное, сел не в ту машину. Какое-то совпадение, – подумал я. – Уйти, что ли, пока не поздно?»

– Идет, – проговорил Пеночкин.

К машине подошел Дим Димыч. Правой рукой он обнимал огромную банку. «Сельдь» – было написано на этой банке.

– Аганесов, – сказал Дим Димыч, – садитесь т руль. Заедем ко мне.

Я перебрался на заднее сиденье к тонкошеему Пеночкину, а на мое место, где были какие-то дополнительные педали, сел Дим Димыч.

– Поехали, – скомандовал он, примостив возле себя банку.

Двигатель зарычал, машина чуть дернулась и остановилась.

– Вы какую скорость включили, Аганесов?

– Эту… – Аганесов зачем-то потрогал рычаг.

– Ну как она называется?

Аганесов молчал.

– Вы включили вторую скорость, а нужно? Аганесов достал из кармана платок, вытер со лба пот.

А я почувствовал себя как бы за партой, как бы на уроке.

– Первую, – шепнул я.

– Первую, – обрадовался Аганесов.

– А вас, Пеночкин, я пока не спрашиваю, – обернулся к нам Дим Диммч.

– Хорошо, – сказал Пеночкин.

Наконец машина тронулась, я снопа стал смотреть в окно. Мне казалось, что мы и так еле двигались, а Дим Димыч все время говорил Аганесову: «Не спеши», «Пропусти машину слева», «Сбавь газ».

Конечно, плестись вот так – удовольствие небольшое. Но все же я еду на автомобиле по Москве! Не на такси с шашечками, а на синей «Волге». Это ничего, что она учебная. Виталька все равно лопнул бы от зависти.

– Куда гоните? Куда гоните? – прервал мои мысли голос Дим Димыча. – Будет своя машина – торопись ее разбить, а эта казенная.

Аганесов в ответ лишь сосредоточенно пыхтел, кудлатые волосы тряслись. Почему-то было его жаль, хоть он и сострил насчет бабушки.

– Подъезжаете к перекрестку, – вновь зазвучал монотонный голос Дим Димыча. – Что нужно сделать?… Повысить внимание, снизить скорость. Запомните, Аганесов, тише едешь – целее будешь.

Неужели можно ехать еще тише? Или эта «Волга» умеет ползти как черепаха?

– Аганесов, – сказал через некоторое время Дим Димыч, – видите на углу продовольственный магазин?

– Вижу.

– А вам нужно взять двести граммов «Чайной» колбасы. Где вы остановите машину?… Сбавьте газ.

– Я не ем «Чайную», – быстро сказал Аганесов.

– Ну хорошо. Двести граммов «Любительской».

– «Любительская» лучше, – оживился Аганесов. – А еще лучше…

– Лучше – хуже! Не в этом дело. Где вы остановите машину?

– Возле тротуара.

– Ответьте подробнее.

– С правой стороны, – выдавил Аганесов.

Дим Димыч устало вздохнул.

– Напротив входа в магазин можно поставить машину?

– Нет.

– Объясните почему.

– Потому что магазин.

– Что – магазин?

– Продовольственный.

– Двойка, Аганесов. Пока поезжайте прямо. Правил движения вы не знаете.

– Знаю, – упрямо сказал Аганесов.

– Не знаете. Вход в магазин был на самом углу, а машину вы можете останавливать не ближе чем за пять метров от перекрестка. Вам все ясно, Аганесов?

– Все.

Как же этот Дим Димыч напоминал нашего математика! Дать бы Дим Димычу в руки кусок мела, а математику сунуть под мышку огромную банку с селедкой, и были бы они как родные братья. А уж про двоечников и говорить нечего. Что взрослые двоечники, что двоечники-дети – никакой разницы. Взрослым, правда, получше: родителей не вызывают.

– Аганесов, скажите, почему автомобиль ставится не ближе пяти метров от перекрестка? Не знаете? А вы, Пеночкин? Тоже не знаете?… Это делается, чтобы машина не загораживала обзор пешеходам и другим транспортным средствам. Водитель хорошо должен видеть, где его тюрьма, а пешеход – где его смерть.

Пеночкин вздрогнул, а Аганссов застучал зубами в такт двигателю.

Нет, пожалуй, взрослым двоечникам хуже: вон их как запугивают.

Кое-как мы приехали к дому Дим Димыча. Когда под номером дома я прочитал название улицы – «Кривоколенный пер.», мне все стало ясно. Значит Дим Димыч и есть тот самый дядя и тот самый муж. Только какой он мне дядя? Это еще бабушка надвое сказала! («Аганесов надвое сказал», – усмехнулся я. А вот тетю Гекту жаль. Наверное, и за столом он выпытывает, что можно есть и пить «водителю транспортных средств» и в каком количестве. А если тетя Гекта ошибается, кричит ей: «Двойка!»

– Пошли, – сказал мне Дим Димыч. – Забирай свою сумку.

И опять я в машине. Опять в синей «Волге» с надписью «Учебная».

До чего же я несообразительный человек! Когда Дим Димыч спросил меня: «Хочешь покататься по Москве?» – мне бы вспомнить и про бесконечные наставления, и про трясущихся Аганесова и Пеночкина, плюнуть бы и сказать: «Нет уж, спасибо». А я-то обрадовался!

И вот теперь уже пошел третий час, как я все «катаюсь» по одним и тем же арбатским переулкам.

Время от времени наша «Волга» останавливалась возле дома, где находились курсы автолюбителей. Дим Димыч сажал в машину новых учеников («Обучаемых», – как говорил он сам) – и начиналось: «Не гоните», «Не торопитесь», «Подъезжаете к перекрестку, что нужно…».

Как же я ругал себя!

– Дим Димыч, – решился я наконец, – а давайте по улице Горького проедем.

– Нельзя.

– Ну но Садовому кольцу.

– Нельзя.

– Ну но… – Но других московских улиц припомнить я не смог и тогда спросил: – Почему нельзя?

– На улицах с большим движением учебная езда запрещена… Корнеев, остановитесь возле булочной. Не забудьте включить правую мигалку.

«Волга» подъехала к тротуару.

– А Красная площадь отсюда далеко? – спросил я.

– На Красную площадь нельзя, – отрезал Дим Димыч, открывая дверцу.

– Я пешком пойду.

– Пешком? – удивился Дим Димыч. – А кататься не хочешь?

– Нет.

– Ну, братец, я вижу, ты зажрался, извини меня. В Москву, называется, приехал. – Он смотрел на меня с сожалением.

Я не знал, как ему объяснить, что не могу я больше ездить по этим Староконюшенным и Сивцевым Вражкам, что хочется мне туда, где большое движение, где шум, где полно народу. А тишины и спокойствия и у нас в Уярске сколько угодно.

– Ладно, – сказал Дим Димыч, – дело хозяйское. Пешком так пешком. Дойдешь вначале до Гоголевского бульвара, а там спросишь. Не потеряйся смотри! Адрес наш помнишь?

– Помню.

– Ну пока. Корнеев, поставьте машину на ручной тормоз. – И он пошел в булочную.

А я зашагал по улице. По Москве!..

До чего же легко идти! Может, это оттого, что я засиделся в машине? А может, оттого, что иду один?

Захотел – остановился, захотел – прибавил шагу, захотел – пустился бегом. И никто мне не скажет: «Не беги – целее будешь».

Хорошо, когда без взрослых! Без них я сам взрослый.

ОДИН – И НЕ ОДИН

Никогда бы не подумал, что Красная площадь окажется такой знакомой. Словно я уже сто раз ходил по ее серому камню. Словно видел все-все сто раз: и Мавзолей с серебристыми елями, и зубчатую стену, и башни. И даже голубей на площади.

За голубями неуклюже бегал какой-то карапуз, но они не разлетались, а лишь уходили от него, торопливо перебирая красными лапками. Отец карапуза щелкал фотоаппаратом и давал ЦУ (на языке Глеба это означает «ценные указания»): «Боря, не упади», «Боря, не споткнись», «Боря, смотри под ноги».

Здесь было вообще много людей с фотоаппаратами. Куда ни посмотри, везде фотографировали – там, и тут, и… Вот так встреча! Я чуть не вскрикнул. Впереди, шагов за сорок, я увидел Витальку. Опустившись на одно колено, как заправский фотограф, он подносил к глазу аппарат, а потом делал движения рукой, словно просил кого-то отойти вправо.

Я повернул голову туда, куда смотрел Виталька. Так и есть! Там стояла Таня. Она была в том самом белом платье с крупными черными горошинами, которое надевала в день рождения.

Виталька, наверное, хотел, чтобы в кадр вошла лишь одна Таня, но рядом с нею все время то кто-нибудь останавливался, то проходил – одним словом, метали.

«Сейчас устрою фокус-покус-», – подумал я и стал потихоньку подбираться к Тане. Кругом было много народу, поэтому я легко мог оставаться незамеченным. Я хотел подойти к Тане поближе, но так, чтобы она не видела меня до последнего момента, и повернуться к ней спиною. Тогда вышло бы, что она сама наткнулась на меня. «Ой, – скажет она, – Эдька! А ты как сюда попал?» – «Очень просто, – скажу, – как и вы! На одиннадцатом номере». А Витальке ничего не останется, как сфотографировать нас с Таней.

И вот Таня совсем близко. Один раз мне показалось, что она взглянула в мою сторону и увидела меня. Я быстро отвернулся, но, когда вновь посмотрел на Таню, понял, что опасении мои были напрасными. Таня по-прежнему смотрела туда, где стоял Виталька.

Осторожно, бочком, бочком, я приближался к Тане. Остановившись от нее шагах в трех, я задрал голову и принялся рассматривать башенный шпиль. Я думал, что Танин голос, радостный и удивленный, раздастся сразу же, вот-вот. Я уже почти слышал его. Но прошла, наверное, минута, может, и больше, а Таня все молчала.

Чтобы легче было ждать, я решил сосчитать до десяти. «Уж за это время, – подумал я, – она обязательно окликнет». Я считал медленно, очень медленно, а сам все прислушивался и прислушивался. Весь я превратился в какой-то слуховой аппарат, и если б мне в это время вдруг кто-то заткнул уши, я все равно бы услышал Таню. Услышал бы затылком! Услышал спиной!

Таня молчала.

Я покашлял. В этом была слабая надежда привлечь ее внимание.

Но она молчала.

– Папа, папа! Возьми меня на ручки, – пискляво закричал сзади какой-то ребятенок.

Больше я ждать не мог. Я обернулся.

Тани нигде не было. Я посмотрел на то место, где торчал Виталька. Его не было тоже.

Неужели они меня не увидели? Да нет же, та-»го не может быть!

Я метался среди людей, останавливался, глядел по сторонам. Бесполезно. Таня и Виталька как сквозь землю провалились.

«Спрятались, – догадался я, и мне стало легче. – Ну конечно, спрятались за кем-нибудь. Постоят немножко, надоест, и сами подойдут».

Но все же я стал посматривать на кучки людей: не выглянет ли оттуда голова Тани или Витальки?

И вдруг я увидел их. Они были далеко, так далеко, что на Танином платье уже не различались черные горошины. Далеко – это полбеды. А главное – Таня и Виталька бежали.

Бежали…

«Догнать!» – была первая мысль. И я сделал было рывок, но тут же остановился. Ведь бежали-то они от меня! Ясное дело, от меня. А иначе для чего же им так нестись без оглядки? Я бы смог их догнать. Только зачем? Не хотят – не надо. Обойдусь и без них.

«Значит, Таня нарочно сказала, что будет сегодня занята? А Виталька, значит, обо всем знал. Может, он и подговорил Таню так сделать?…»

Я тряхнул головой, чтобы прочь отлетели невеселые мысли, и зашагал дальше по площади к Спасской башне, куда шел весь народ.

Потом я долго ходил по Кремлю.

Возле Царь-пушки тоже было много фотолюбителей. Они «обстреливали» терпеливую, добродушную пушку со всех сторон. Она была огромная и очень красивая. Трудно было даже представить, что она может выпалить. Огонь, дым и грохот не вязались с ее узорами и завитками. И оскаленная львиная морда под стволом тоже не казалась страшной.

Но ядра!.. Понять, как эти громадные, тяжеленные ядра можно оторвать от земли и забить и ствол, – немыслимое дело. А при выстреле такое ядро, наверное, и не выкатилось бы. Скорое сама пушка разорвется.

Сверху ядра поблескивали. Видимо, на них, чтобы сфотографироваться, становилось и усаживалось великое множество людей. Меня тоже потянуло стать на царь-пушечное ядро, но тут как раз появилась женщина-экскурсовод. Я не стал ждать, пока она кончит рассказывать, и ушел.

Царь-колокол не очень меня заинтересовал, но тоже поразил своими размерами. Я представил, как бы зазвучала эта громадина, если б в нее ударили! Наверное, колокол так бы ухнул, что по всей Москве слышно было бы.

Я слегка похлопал его по крутому боку, но какая-то тетя мне строго сказала:

– Мальчик, зачем трогаешь?

– Ничего не будет. Он не расколется, – пошутил я. Строгая тетя моей шутки не приняла.

– Это же памятник литейного искусства! – сказала она.

– Ну и что?

– А ты трогаешь.

– Ну и что? – повторил я.

– Заладил одно и то же! – рассердилась она. – Портишь старинную вещь – вот что!

Продолжать этот разговор мне не хотелось, и я отошел.

А потом я бродил по соборам и рассматривал царские гробницы, росписи на стенах и иконы, с которых внимательно глядели на каждого большие печальные глаза. Я подумал, что, конечно, не очень-то весело целыми столетиями висеть здесь, за толстыми стенами, где даже в жаркий, солнечный день зябко и сумеречно. Лишь сверху из небольших, узких оконцев почти отвесно падал свет, отражаясь на алтарной позолоте.

В соборах было малолюдно и тихо. Под их своими все казалось значительным и вечным. Даже шаги мои звучали как-то торжественно. Я с удовольствием к ним прислушивался. Да, в них было достоинство, а может, и величие. Неужели это мои шаги? Кто знает, не так ли много веков назад звучали шаги первых московских царей?

Эти шаги я слышал и потом, когда ходил по соборной площади – небольшой, выложенной каменными плитами. Кто-то оттуда, из средних веков, продолжал вышагивать в ногу со мною. Пропал он лишь тогда, когда я ступил на тротуар и пошел по асфальту.

Я очутился в оживленном людском потоке, вокруг меня переговаривались, ели конфеты, смеялись, фотографировали друг друга. И только рядом со мной никого не было. Мне сделалось одиноко и тоскливо. Обида на Таню и Витальку, которая нее это время где-то жила во мне, зацепившись коготками за какую-то струнку, вдруг заворочалась, заскрипела и снова переполнила меня.

«Значит, вы хотели погулять сегодня без меня? Подумали, что я вам помешаю?…»

А может, они просто решили, что меня не отпустит тетка? Нет-нет, тогда бы они не сбежали.

Шел я уже без всякой цели. Людской поток куда-то двигался и нес меня.

Так я оказался в Александровском саду. Вначале я шел по аллее. Потом остановился посмотреть, как маленькая девочка выпустила на подстриженную траву черепаху. Черепаха была чуть побольше моего кулака. Она беспомощно тыкалась в травинки и неловко передвигала лапами-коротышками.

– Ешь, Чита, ешь, – сказала девочка.

Что она, смеется, что ли? Такую неуклюжесть называть Читой!

Но черепаха не ела. Она продолжала тыкаться своей змеиной головкой, словно слепая.

– Ей бы молока, – сказал я.

Девочка строго взглянула на меня.

– Нет, ей нужна трава, – проговорила она, – в ней витамины.

А мне все почему-то казалось, что черепаха обрадовалась бы молоку. И я сказал:

– Купили бы витаминов в аптеке и насыпали бы в молоко.

– Нет, – уверенно сказала девочка, – ей нужна трава. Ешь, Чита, ешь.

Я не стал спорить и пошел дальше.

Безрадостное существо черепаха, думал я, и зачем их только заводят? Спит лишь себе в ящике да переваривает месяцами пищу. Нет, я бы завел собаку, если б мама разрешила. Только не такого недоростка тойтерьерчика, что бежал, семеня тоненькими лапками, мне навстречу, а большую, сильную и смелую – одним словом, настоящую собаку.

На скамейке сидело несколько парней и девушек. Они громко твердили какие-то иностранные слова, заглядывая иногда в книгу, и смеялись. Слова были звучные, похожие одно на другое и оканчивались чаще всего на «ус» и на «ум».

– Латынь? – удивленно проговорил, остановившись возле этой компании, старик в выгоревшей соломенной шляпе. – Ну да, – ответил он сам себе, – учите второе склонение.

– А вы знаете?! – воскликнула одна из студенток.

– Когда-то учил.

– Ой, помогли бы нам, – попросила другая.

– Самое главное, перевести две страницы, – сказал парень, который держал книгу. – Не лишайте себя такого удовольствия.

– Я, милые мои, уже все забыл. – Старик виновато улыбнулся. – И вам очень нужна латынь?

– Очень! – закричали все хором.

– Для чего же, позвольте спросить?

– Чтобы зачет поставили.

– Ну, не буду вам мешать. – Старик приподнял шляпу. – Желаю успеха.

Я тоже зашагал, только в другую сторону.

И опять стало тоскливо. Опять я один. Пока я стоял возле студентов, мне передавалась их веселость, и я был рад, что повстречался с ними. Но ушел старик в соломенной шляпе, и они снова взялись за свою латынь. А что оставалось делать мне? Не стоять же столбом. Вот я и зашагал.

Позади зазвучала музыка, потом раздалось посвистывание, и, наконец, треск, словно в фанерный ящик сыпали горох или орехи. Я оглянулся. Невысокий полный мужчина в оранжевой тенниске настраивал транзистор. «Помидор», – подумал я про толстяка. А он, поймав какую-то станцию, успокоился. Теперь я двигался под звуки оркестра. Совсем здорово! «Была бы рядом Таня, – мелькнуло у меня в голове, – и мы бы шли с ней по этой праздничной аллее…» Почему праздничной? Ну, наверное, потому, что музыка и много людей. Я люблю, когда музыка и много людей.

И в это время из транзистора донеслось:

 
Сердце красавицы
Склонно к измене
И к перемене…
 

Сладкий, мягкий голос еще долго что-то там выводил, а у меня настроение испортилось. II зачем «помидор» включил свой транзистор?

Я шел, шел и вдруг почувствовал, что очень устал.

Скамеек кругом было много. Вытянувшись вдоль ал леи в длинный ряд, они напоминали гигантскую тысяченожку.

Мне уже не хотелось шума и чужих разговоров, и поэтому я направился к той скамейке, где сидел всего один человек – девушка с книгой. «Наверное, тоже сдает зачеты, – подумал я, усевшись, и отвернулся. – Только бы не зубрила вслух».

Но девушка сидела смирно. Я покосился на нее краешком глаза – нет, она не зубрила. Она даже не смотрела в книгу. В раскрытую книгу, которая лежала у нее на коленях. Взгляд ее скользил поверх страниц и упирался куда-то в землю, шагах в трех от скамейки.

Что она разглядывала, понять я не мог. Ничего интересного там не было. Пустое место. Разве лишь какой-нибудь муравей пола. Но вряд ли стала бы она так смотреть на него.

Я вспомнил, как однажды муравьи завелись у нас на кухне. Они торопливо ползали один за другим как бы по узенькой дорожке. Появляясь откуда-то на подоконнике, они пробегали короткое расстояние но стене и ныряли в щель за буфетом. Я нисколько раз смахивал их, но они показывались тишь и направлялись точно тем же путем. Тогда я решил проследить, куда же они так стремятся. Я принялся выгружать из буфета посуду, всякие банки, скалки и кастрюльки. Одно блюдце, помню, разбил. Когда же буфет был пуст и я смог отодвинуть его, то обнаружил между ним и стенкой леденцовую конфету.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю