Текст книги "Палач"

Автор книги: Олег Борисов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

– Урод лупоглазый, – проворчал незнакомец, щуря глаза в тщетных попытках хоть что-нибудь увидеть. Увы – только ветер, легкая поземка и вопли нечисти, собравшейся на пустырь со всего Города. А ведь как хорошо начиналось, как… Эх, черти бы драли потрошителя с его беготней. Больше половины пути удавалось следовать за стаей, замечая мелькающие впереди спины. Иногда даже в проулках было видно, как лихо отбивается от чужих клыков здоровяк в залитом кровью полушубке. Но сейчас…

Лопатоподобная ладонь сгребла его воротник и выдернула мужичка из засады. Страшное перекошенное лицо дыхнуло спиртовой вонью прямо в глаза, сбив дыхание и задавив неродившийся крик:

– А я тебя знаю, чудило. Ты весь день за мной по городу болтался. Как встретились у складов, так все ходил за мной, подглядывал… Что, концовкой полюбоваться прибежал? Ну пойдем, продемонстрирую. Заодно расскажешь, чем обязан…

Кулак врезался в мягкий живот, выбивая остатки воздуха из «гнома». Секундой позже на снег полетели нож и однозарядный пистолет, добытые из его карманов. Ветер метнул в испуганное лицо пригоршню снега, и обнаженная по пояс фигура зашагала в ночь, волоча следом сучившего ногами человечка. Миг – и темнота проглотила все живое, оставив лишь холод и жалобные вопли чужого мира.

* * *

Седой командир отряда шагал между двух мастеровых, освещавших дорогу яркими фонарями. Холодный ветер трепал лоскуты огней на факелах, стучался в стекла газовых и карбидных ламп. Настороженные рабочие были готовы стрелять на любой шорох, но пока им попадались лишь разрубленные и искореженные черные тела, валявшиеся вдоль дороги. Пробивавшийся с боем палач оставил после себя десятки знаков, скаливших мертвые пасти в затянутое облаками небо. Шипуны и кривозубы, кроки и пауки – любая нечисть, которая когда-либо проваливалась в Изнанку, все отметились на этом пути. И лежали теперь на занесенном снегом пустыре, навсегда избавив Город от своего опасного присутствия.

Гулко ударил по ушам выстрел, и с правого фланга звонкий голос прокричал:

– Недобитка нашли! Смотрите под ноги, они иногда шевелятся!

Тут же командир притормозил отряд и приказал перегруппироваться:

– Тройки вперед! Один с багром, двое прикрывают! Каждую тушу проверить, чтобы без глупостей! Второй ряд – на пять шагов позже, своих не подстрелите!

Теперь растянувшаяся цепь ползла по сугробам намного медленнее. Но все равно люди подбирались к последнему забору, возле которого летом сваливали пришедшую в негодность рухлядь. Подбирались, чтобы затормозить перед огромной грудой искореженных тел, рядом с которой сгорбившись сидел Клаккер. Под ногами у него ворочался «гном», пятная взрыхленный снег кровью с разбитой физиономии.

– Здравствуй, охотник, – за всю молчаливую толпу поздоровался седой командир. Палач с трудом поднял голову, прищурился на пляску огней и спросил:

– Ты, Штоф? Извини, почти не вижу ничего.

– Я. Ребят привел на подмогу.

– Вы пока к куче не подходите, там еще не все передохли. А остальных опасных я зачистил. Вроде как…

– Да. Мы пока дошли, всего трех добили. Остальные – мертвы…

Пленник завозился было, но тяжелый сапог надавил на голову, и «гном» затих.

– Надо же, ребят привел… Мы тогда плохо расстались. Я лишнего наговорил, ты обиделся… Не ожидал, что тебя здесь увижу…

Клаккер с трудом выталкивал из себя слова. Было видно, что он смертельно устал и держится на одном упрямстве, не желая потерять лицо перед подоспевшей подмогой.

– О чем он? – толкнул командира в спину один из рабочих. – Не понимаю…

– Я для цеховиков деньги с бараков собирал, чтобы лишний раз шваль по району не болталась. А охотник решил, что я из блатных, и наехал осенью. Разве что на ножах не сцепились. Крепко поцапались. Но вроде разобрались… – И развернувшись к палачу, уже громко добавил: – Мы себя защищать пришли. Думали – ты здесь нечисти лапы подрежешь, а мы уж или добьем, или хотя бы поймем – сколько дряни в слободу пойдет, а потом дальше. Честно скажу, не ожидал тебя живым застать.

– Никто дальше не пойдет… До самого последнего куска Тьмы – на пустыре остались… Я по запаху скажу – весь Город выплеснуло. Все, что в разных дырах попряталось, – все набежало. Из Заречья, с причалов, даже с угольных шахт и старых заводов на другой стороне. Все тут…

Шагнув вперед, Штоф присел и всмотрелся в сморщенное личико, залитое кровью.

– А ведь я его знаю… Точно – это учетчик с кожевенных складов. Я ему лет пять тому назад грузы сдавал. Что, тоже отметился?

Клаккер убрал сапог со щеки «гнома» и хрипло закашлялся:

– Эта гнида – хуже любой нечисти. Он хотел под себя весь Город подмять. Начать с бараков, а закончить всей Изнанкой. Я порасспрашивал его чуть-чуть. Как ремни со спины распускать начал – так правду и узнал.

– Врет он, врет, – заверещал «гном», но, получив пинок, забился в припадке, раззявив рот в беззвучном вопле.

– Сколько с Тенью дерусь, а самая страшная грязь от людей идет. Кто-то нечисть на жратву пускает, кто-то в подвале пленных держит, чтобы сожрали и костей не найти было. А этот гад сумел нахимичить дрянь, от которой у монстров голову сносит. Любая, даже самая маленькая гадость звереет и готова тебя на куски порвать. Плеснул жидкость на врага в толпе и смотри, как через полчаса на его трупе пируют.

– Ты серьезно? – поразился бывший мастер, выпрямляясь во весь рост.

– Он меня у складов выследил, там и пометил. Пока я по городу мотался – мелочь рядом бродила, но боялась атаковать, все же репутация у меня соответствует. А как толпой собрались, так и полезли… Я остатки патронов расстрелял еще в сумерках, дальше железом кромсал… Повезло потом, распарило, полушубок сбросил в сторону, так они его рвать начали, меня из виду на миг потеряли. Вот я и ополовинил стаю с тыла, прежде чем за меня снова всерьез взялась… Ты подумай только, какая власть была бы у мерзавца. Выбирать – кому жить, кому умирать. Или еще хуже – продать кому, чтобы весь Город на уши поставили. Вот бы повеселились.

Потянув разодранные на ремни остатки овчины, Клаккер потряс обрывками перед собой. Одновременно с этим сваленные в груду тела зашевелились, пытаясь двинуться следом. Казалось, вся куча с переломанными лапами, разбитыми и посеченными мордами обрела новую жизнь, мечтая вцепиться в живых. Грохнуло несколько выстрелов, прежде чем Штофу удалось навести подобие порядка.

– Тихо, тихо! Зацепите своих же!.. Все, эти не жильцы. За нас работу сделали, успокойтесь…

И лишь сформировав вокруг опасного места кольцо охранения, Клаккера пересадили в сторону, накинув на плечи чье-то пальто. Пленника бросили рядом, осветив фонарями кровоточащие раны на спине. Палач пошарил руками и пробормотал:

– Черт, перцовка закончилась. Я когда последнего прибил, так еле живой был. Хоть ложись и замерзай. Счастье еще, что чекушку неделю назад подарили, а у меня все руки не доходили выхлебать дома… Нет у кого горло промочить?

Подождав, пока мужчина ополовинит поданную бутылку, Штоф подвел итог:

– Что делать будем, охотник? Зверье ты покрошил, а вот с гнидой как быть? Если он в самом деле собирался людей монстрам скармливать, так ведь за такое в бараках мигом в прорубь спускают. И на стаж работы и приятельство не смотрят.

– Не знаю, вам решать. Я дело раскрыл, нечисть подчистил, как мог. Могу и его прихлопнуть. Потому что от человека там лишь оболочка… Упрямая, правда, все мне сказки рассказывал, а от бороды дрянью тянуло, сил нет. Пришлось ломать.

– Вот за это могут спросить. За то, что самосуд устроил в очередной раз. За то, что обвиняемого пытал. Бургомистр мигом плаху организует и не посмотрит, кто ты и чем занимаешься.

– Что же мне, отпускать его было? – возмутился Клаккер, пытаясь встать. Но ноги не держали, и он лишь завозил сапогами по снежной каше. – Чтобы его отпустили, потом снова начались убийства, нечисть по баракам забегала? Он же чего ради на меня все запасы истратил? Я ему поперек глотки стоял, понимал, скотина, что мигом все ниточки распутаю. Полиция пока еще до истины докопается, а я вот – рядом. Живой и крайне опасный… Поэтому и стаю науськал.

– Успокойся, охотник. Это я вслух размышляю… Пытаюсь понять, как правильнее поступить… Я ведь тоже из тех, кого в первый набег на куски рвали. И семью хоронил, и друзей в могилы по частям складывал… Поэтому понимаю, чем такой умник закончит. Начал с тебя, а потом метил бы малых да старых, с кем легче справиться. И давил на страх, требовал бы благ и уважения. Иначе – плати жизнями близких за его жадность…

– Врет он, врет! – шипел бывший учетчик, гнилым нутром понимая, что застывшие рядом мужчины выносят ему свой приговор. И плевать им на официальные власти и судейскую кодлу, с которой можно договориться. Эти люди пришли умирать за родных и близких. Здесь, на заваленном мертвыми черными телами поле, они были готовы удавить любую тварь, будь она в зверином или человеческом облике. И не было жалости в этих глазах. Как не было и страха перед возможными громами и молниями с административных небес. Все решалось здесь и сейчас.

Штоф посмотрел на слабо шевелящуюся кучу и скомандовал:

– Завернуть его в остатки полушубка и туда. К нечисти, которую сам же и вызвал… Где он состав держал, знаешь?

Палач пьяно кивнул, допив остатки перцовки:

– Землянка на остатках строительного подворья. Месяц назад мы там шипуна пристрелили днем. Не знаю, осталось ли что на полках, мне верещал, что все до капли на эту авантюру потратил.

– Проверять не будем. Про землянку – понял… Ган и Тротти – берите свои команды, на склады за отработкой. Наберете несколько бочек, зальете нору гаденыша и сожжете все дотла. Чтобы от подворья даже щепки не осталось. Не жалеть… Хватит с нас одного безумца. Я не готов платить жизнями детей за такие игры…

Рыдавшего учетчика замотали в обрывки овчины, прихватив для верности обрывками веревки, потом раскачали и швырнули в центр зарычавшей груды.

– Что из Тени вышло, в Тень и вернется, – бросил вместо молитвы Штоф, подав знак остальным рабочим. – Охотник, что с мясом делать прикажешь? Если даже половину выплатят – до конца дней золотом будешь обеспечен.

Клаккер поднялся, опираясь на протянутые руки, постоял, крутя головой и пытаясь понять, где у штормившего мира верх, а где низ, затем выдохнул перегарным выхлопом:

– Давайте мы по-другому поступим… К чертям мне это золото, лучше удавиться… Чуть представлю, что такое кодло на слободу бы прорвалось – как в глаза вам смотреть?.. Вы сами по дорогам пройдите, сгребите все, что найдете. Головы – долой, клыки выбить. И сдать все под опись Шольцу. Он врать не будет, до последнего монстра посчитает… Что с бургомистра выбьем – людям раздать. Пусть настоящий праздник получат. В первый раз за столько лет…

И закончив необычно длинное для него выступление, палач плашмя повалился вниз, где его у самой земли с трудом успели поймать, не дав воткнуться измазанным лицом в грязную кашу из снега, чужой крови и потрохов.

А одновременно с этим мертвая и живая груда оскаленных тел рвала на куски своего создателя, давая выход накопленной злобе. К утру, когда площадь дочистили и начали разгребать баграми вонючие куски, не осталось даже воспоминания о бывшем учетчике и разодранном полушубке, принявшем на себя первый удар омерзительных клыков.

* * *

Уже ближе к вечеру следующего дня Шольц прогуливался по кабинету, переводя взгляд с опухшей рожи Клаккера на бледное лицо Гжелики, на котором двумя голубыми блюдцами блестели глаза. Притормозив рядом с клеткой, сыщик сунул половину пирожного кроку, отправив остатки себе в рот. Соря крошками при каждом слове, начал беседу, обращаясь больше к люстре, чем к помощникам:

– Час назад сдал все добытое бургомистру. Застал у него наместника Его Императорского Величества. Господин наместник был несколько бледен. Когда вы поставили Город на уши, утром крики «все пропало» из ратуши докатились до Солнечной Стороны и устроили форменный переполох. Представляете? Только-только отчитались о блестящем наведении порядка, как подобный конфуз. Раз – и ночной горшок на голову посреди благородного собрания. Осрамились на весь свет…

Покосившись на молчавшего палача, Шольц продолжил, все так же катаясь колобком по паркету:

– И вот, когда господин наместник примеряет на себя завершение карьеры и перевод к нам в качестве черт-те кого, ваш покорный слуга является с докладом о блестящей победе над врагом и списками захваченных в плен солдат противника… Когда я вывалил на стол мешок клыков и сообщил, что внизу еще штук пять таких же, господина бургомистра стошнило антрекотами прямо на вонючую кучу… Зато обстановка сразу стала дружеской и располагающей к общению…

Взобравшись на любимое кресло, Шольц обмахнулся платком и вздохнул:

– Ладно, хватит кривляться… Одним словом, большое начальство убралось на ту сторону с докладом. О доблестно подготовленных полицейских, о рачительном использовании фондов и мудром управлении. Благодаря чему удалось уничтожить последний прорыв, не потеряв при этом ни одного человека. Фантастическая победа, блестящий результат и возможность под Новый год сорвать ворох наград… Кстати, казну в самом деле сильно разворовали. Даже при всем желании Город сможет оплатить только половину единственного мешка. И то – не золотом, а товарами – мукой, крупами, керосином. Единственное, контролировать будут заводские мастера, так что вряд ли что-то пустят налево. Скорее всего, дополнительными пайками по баракам раздадут.

– Там зверья набито на десять лет вперед, – подал сиплую фразу палач.

– Наместник подписал бумаги о погашении всех недоимок по заводским долгам. Лично подписал. Завтра из Имперской казны проведут зачет, и хозяева фабрик станут существенно богаче. А простые люди здесь, на Изнанке, смогут вздохнуть чуть легче. Хотя бы на полгода-год… Кстати, новость уже отдали газетчикам, и к вечеру в Городе станет известно о столь неожиданном подарке.

– И то хлеб, – поморщился Клаккер, осторожно почесывая бок. Безумная ночь закончилась изодранной спиной, которую залили мазями и опутали бинтами. Теперь все тело чесалось, болело и требовало немедленно уложить его в койку. Но начальство было неумолимо и не желало отпускать.

– А теперь, мои хорошие, расскажите мне правду. Потому что, когда мы добрались до мертвецки пьяного палача, на пустыре валялась лишь куча тел, возбужденные работяги потрошили куски по всей округе, выбивая клыки… Я готов простить что угодно, ведь вы на пару умудрились очистить Город от последних монстров. Наверное, сейчас, отсюда и до дальних ферм, одно порождение Тьмы – наш крок. И мне нравится этот результат.

Сыщик помолчал, разглядывая невозмутимого охотника, и добавил ложку дегтя в благостную картину:

– А еще я готов четвертовать одного идиота, втравившего девочку в подобное «приключение». Что, мало было самому вляпаться, так и…

– Я ей револьвер подарю, – прервал Шольца палач. – Маленький, чтобы отдача не очень сильная.

– Револьвер? Ты что, сдурел?!

– Я понял, босс. Сам знаешь – какой у тебя убивец тугодум. Пока мысль в складках кости доберется до зачатков разума, времени проходит прорва… Но понял… Гжелика – житель Города. Кровь от крови. Мало того, она еще и стоит рядом с нами – на границе с Тенью. И как бы мы ни старались ее спрятать, оградить – ничего не выйдет. Ей надо уметь защищаться. Поскольку на Изнанке может произойти что угодно. И если кто-то не может постоять за себя, его просто убьют. Смахнут, как досадную помеху… Поэтому я буду ее учить стрелять, смотреть по сторонам и защищать себе спину. И мне плевать, нравится вам это или нет. Ради ее же безопасности я поступлю так, а не иначе.

Шольц хотел было возмутиться, повернулся к девушке, и слова не успели родиться, расколовшись о безмятежный взгляд голубых глаз.

– Да, господин старший обер-крейз. Я согласна с Клаккером… Вы меня не видели, а ведь я была на углу пустыря, помогала грузить тела. Их было много. Очень много. Диких, страшных в своей ненависти. И я прекрасно помню, как гнались они за нами, мечтая убить… Я чувствовала их зов, чувствовала их ненависть… Это были не мои друзья, что приходили в гости поговорить о холодной зиме или смешных людях, мимо которых так легко проскользнуть незамеченным… Тени – разные. И если я хочу приносить пользу людям, мне нужно научиться защищаться. Хотя бы ради тех, кто когда-нибудь снова придет ко мне оттуда, чтобы задать какой-нибудь вопрос… Мне придется научиться.

Выбравшись к окну, сыщик долго стоял, разглядывая медленно ползущее к крышам пятно солнца. Потом подышал на холодное стекло, вывел знак вопроса и полюбопытствовал:

– Давно спелись? Хотя после такой ночи можно легко веру сменить, что уж говорить про личные отношения… Кстати, убивец, когда ты мне расскажешь правду о причинах прорыва?.. Ведь прорыва-то и не было, как я понимаю. Что-то стряслось, что-то мерзкое, страшное, сбившее остатки теней в одну озверевшую стаю… А?

Оглянувшись через плечо, Шольц помолчал и понимающе усмехнулся:

– Ну, так я и думал. Куда как проще дурачком прикинуться. Мало ли что можно сболтнуть ненароком… Например, про неожиданно сгоревшие развалины, рядом с которыми видели рабочих с бочками. Видимо, тоже случайность… И нечаянную фразу от мальчишек, которые вместе со Штофом пробивались тебе на помощь. Фразу о том, что они будут молчать до гробовой доски… Интересно, и о чем это не хотят вспоминать люди, которым ты подарил гору набитой нечисти?.. Хотя, я тебя знаю, вряд ли там была простая купля-продажа. Ты же человек бескорыстный… Но ужасно любопытно, что на самом деле произошло в моем Городе.

Палач помолчал, потом, кряхтя, поднялся и набросил на плечи чужое пальто, в котором бродил все это время. Подождал, пока Гжелика поможет ему напялить шлем с очками-консервами, и закончил беседу, помахав на прощание забинтованными руками:

– Это и мой Город тоже. Поэтому ищите сами, господин старший обер-крейз. Мне же добавить нечего… Я сделал горожанам хороший подарок – вычистил остатки гадюшника напоследок. Теперь можно спокойно праздновать, без оглядки за спину… Буду завтра после обеда, обещали фейерверк запускать. Станем отмечать Новый год. Впервые за много лет… Не пропустите. Тем более, что сами обещали Гжелике лучшие места у ратуши…

Посмотрев, как захлопывается тяжелая дверь, сыщик повернулся к окну, нахмурил брови и почесал крохотную бородку, которую начал недавно отращивать. Потом решительно стер знак вопроса со стекла и подвел итог безумной ночи:

– И к черту!.. Начальство сбагрили, дело закрыли, скелеты в шкафу пока под ноги не вываливаются. Дальше будет видно… Отдыхать… Праздник, как-никак. Впервые за столько лет…

Глава 7

Укатанный снег поскрипывал под широкими полозьями, навевая дремоту. Мохнатая лошадка медленно тащила сани, изредка шевеля ушами на дежурные окрики возницы. Закутанный в безразмерную медвежью шубу пассажир откровенно спал, похрапывая в такт каждому шагу. Гроза и ужас порождений Тени неумолимо приближался к конечной цели своего путешествия: хутору Вальяжный. Куда его выпроводило безжалостное руководство, подарив корзину мороженой рыбы, ледяными тушками бренчавшую сейчас на каждой кочке.

– Ты у нас Город зачистил? Зачистил. Правда, бургомистра чуть заикой не оставил, но грязь с улиц убрал. Честь и хвала. И заслуженный отдых… Но вот беда, силы восстанавливаешь слишком однобоко, скоро перцовка изо всех дыр польется. Поэтому для спасения ценных кадров департамента, а также, чтобы глаза вышестоящим не мозолил, отправлю тебя в командировку. На две недели. Может, чуть шары продерешь на природе. Заодно посмотришь, как с нежитью народ по деревням справляется.

И вручив рекомендательное письмо, Шольц выпнул измученного похмельем помощника прочь. Не забыв, однако, ехидно попрощаться, высунувшись из окна:

– Обер-акк мой старый знакомый, Густав Рамп. Можно просто – господин Густав. Встретит, на постой определит. Как приветы передашь, так выяснишь, что их беспокоит. Обер-акк старой закалки боец, раз попросил в гости заглянуть, явно с чем-то странным столкнулся. Иначе бы лично позвоночник вырвал и на карачках в поле отправил… Поэтому – не посрами. А я пока Гжелику учебой займу. Пусть букварь штудирует, нечего в тире патроны зря жечь…

Новый год прошел на удивление тихо и празднично. Тихо – с точки зрения полицейского департамента. Пока в небесах гремели фейерверки, а горожане праздновали и веселились, криминальные элементы соблюдали подобие нейтралитета. Ни тебе поножовщины, ни ограблений. Заводы отработали трое суток на неполной занятости, дав возможность рабочим перевести дух, а потом снова впряглись в обычный ритм. Но Город будто подменили после праздников. И серой хмари вроде как поменьше стало. И улыбались друг другу не в пример чаще. И нечаянно наступив на ногу, не махали кулаками, а просили прощения. Обычно. Что не замедлило сказаться на общей статистике происшествий, пьяных безобразий и прочего непотребства. Похоже, Изнанка нашла для себя новый наряд почти добропорядочной дамы. И ей понравилось…

Сани, миновав высокие ворота, вползли во двор, и уставший от долгой дороги палач выбрался на снег. Полюбовался на бесконечную поленницу, на крытые внахлест коровники, на забор, огибавший широколапую вышку, превращенную в оборудованную огневую точку. По крайней мере, крупнокалиберный ствол метателя внушал уважение. Из такой «швейной машинки» соседи в прошлую кампанию умудрились положить половину Имперской конницы. Страшное оружие. Беспощадное и эффективное против групповых целей. Главное, не экономить на обслуживании и считать патроны, которые бездонная утроба поглощала быстрее, чем успеют на заводе снарядить.

Обернувшись на чужие шаги, Клаккер наткнулся на злой встречный взгляд и поежился: хозяин подворья был на полголовы выше и шире в плечах. С таким отношения выяснять – сломает, как тростинку. И навыки бойца с нежитью не помогут – сомнет, не заметит. А уж под плохое настроение…

– От бургомистра? – буркнул здоровяк, не собираясь отвечать рукопожатием на протянутую руку гостя.

– Нет.

– Значит, полицейский департамент проснулся, прислал проверяющего.

Охотник поплотнее запахнул шубу и усмехнулся. Похоже, его приняли за чужака. Хотя – кого еще принесет нелегкая из города?

– Не… Сам терпеть не могу проверяющих.

Хозяин, одетый в старую овечью безрукавку поверх теплого свитера, потрепал бороду и подвел итог дурацкой беседе:

– Траппер… Извини, шкурами не торгую. И не скупаю… Трактира на хуторе нет, поэтому плати вознице – и обратно, в Город. Если поторопитесь, к ночи успеете.

– А…

– У нас не подают. – И господин Густав гордо зашагал домой, забыв о существовании проходимца, посмевшего явиться на его территорию без приглашения.

Молча отсмеявшись, Клаккер добыл из кармана несколько хрустящих купюр и отдал старику, с интересом наблюдавшему за происходящим.

– Ты говорил, рядом живешь?

– Да, господин хороший, моя ферма вон, за пригорком. Могу подвезти.

– Не, я тут обустроюсь.

– Думаете? Господин обер у нас шибко крут. Если не понравились – запросто оставит в поле ночевать.

– Разберусь. Сам-то успеешь до темноты? Чтобы не заполучить кого в непрошеные попутчики.

Возница вмиг погрустнел и засобирался, припрятав деньги во внутренний карман:

– Да, поеду, пожалуй… Засветло до дому – самое то, самое то… Но вдруг надумаете, то стучите громче, у нас запирают рано. И назваться не забудьте, что из Города. А то посторонних тут не жалуют, сами понимаете…

Проводив сани за ворота, палач подошел к дому и вежливо постучал. Подождал пару минут, потом уже забарабанил сильнее, долбя кулаком, укутанным в пушистую варежку.

Распахнулась узкая бойница, и, прежде чем оттуда пробился рык хозяина дома, гость протянул широкий конверт, увитый блестящей тесьмой:

– Господин Шольц просил кланяться… Приветы передает, о здоровье хотел узнать…

Бумажный прямоугольник исчез, оставив после себя лишь звонкий хлопок закрытой бойницы. Клаккер успел сделать круг по двору, разминая ноги, пока двери не распахнулись и местный хранитель закона не выбрался на улицу повторно.

– Я из другого ведомства, господин обер-акк. Служба Сыска Теней. Палач… Ну и заодно мальчик на побегушках у нашего общего знакомого.

Густав Рамп недовольно поморщился, потом еще раз поднес к глазам раскрытое письмо и прогудел:

– Обязательно старика надо было дураком выставлять? Не мог сразу…

– Будто вы слушали… Но – можно начать все сначала, еще раз. Вы – гостя встретили, я – с вами поздоровался. Как будто ничего и не было…

Но обер-акк лишь морщился, будто от зубной боли, не вслушиваясь в слова:

– Вот подсуропил, Шольц, вот удружил… Просил же – самому подъехать или кого посмышленее прислать. Так нет – мальчик на побегушках… Нянькайся теперь…

Клаккеру надоело, и он прервал чужие стенания:

– Слушайте, господин хороший. Вы бы лучше сказали сразу, чего ради я в такую даль приперся. Что время терять. Может, вместо меня унтера прислать, чтобы помог протокол составить, или кого из сезонных рабочих – коровам хвосты накрутить?

Безразмерная ладонь смяла бумагу, но полицейский сдержался. Помолчал, разглядывая нахала, потом криво усмехнулся и зашагал в угол двора к отдельно стоящему низкому сараю.

– Значит, умный у нас, торопыга. Ну, давай, посмотрим, что за подарок мне из Города прислали. Может, в самом деле, пора на пенсию по выслуге лет. Дорогу молодым, так сказать. Прытким и грамотным…

Лязгнул замок, и заходящее солнце высветило золотистый квадрат на засыпанном соломой полу. Хозяин встал рядом с распахнутой дверью, ткнув пальцем в мутное стекло, оплетенное проволочной вязью:

– Фонарь возьми.

Палач подхватил покрытую инеем дужку, поднес тяжелый светильник поближе к глазам:

– О, из штурмовых запасов, знакомая вещь. Отличная машинка, на ветру не гаснет, на морозе не коптит зря…

Встряхнув фонарь, мужчина хлопнул ладонью по выступающей из днища кнопке и дождался, когда внутри взметнется яркий огонек, быстро набравший силу. Подкрутив фитиль, Клаккер шагнул внутрь сарая, пригнувшись под низкой притолокой. Выждав чуть-чуть, следом двинулся и хозяин, пряча кривую улыбку.

Но минута шла за минутой, а гость не кричал от страха, не пытался выбежать наружу. Наоборот, он стоял у вереницы закоченевших мертвых тел, выстроенных в ряд у стены, и разглядывал покойников. Чья-то злая воля ободрала лица с мужчин и женщин, превратив их в жуткие мертвые карикатуры на весь человеческий род.

Помолчав, Рамп расправил бумагу и пробормотал, рассматривая округлые ровные строки:

– А может, и в самом деле лучший помощник. Вроде Шольц раньше глупые шутки себе не позволял. Хорошо бы, если так…

* * *

Клаккер потратил на погибших больше часа. Он детально обследовал раны, прислушался к любым отзвукам отражений. Не поленился прощупать остатки одежды, колом стоявшей на замерзших покойниках. И лишь оторвавшись от последнего тела, вынес вердикт:

– Паршивая история. Одна и та же тварь, судя по запаху – первого привалила месяца два назад. Последний – позавчерашний.

– Каждые выходные. Плюс-минус день. – Хозяин хутора мрачно кивнул, разглядывая хмурого гостя. – Находим в поле, закоченевших. Все – из разных деревень. Но один участок. Мой участок. И никаких следов…

– А какая нечисть по лесам шляется? Вы же далеко от Города, тут что угодно может резвиться.

Рамп помолчал, потом развернулся и пошел к выходу. Дождавшись, пока Клаккер выберется на улицу, закрыл дверь и со злостью защелкнул замок:

– Понимаешь, незадача какая… Мелочь нас года три тому назад достала. Бегали такие, на крыс-переростков похожие. Птицу грызли, на детей скалились. Одну прибили, остальные лишь злее стали. А потом приплелся зверь, даже не знаю, как называть. Помесь собаки и медведя, только морда огромная и клыки – не каждый у меня в ладони поместится. Кто-то его сильно подрал, вот и прибился… Мужики забить хотели, да побоялись. А мне, дураку старому, жалко стало. Я тварь потрохами откормил да потом прогнал прочь… Так и повелось – наш монстр по округе бродит, изредка на глаза показывается. Скот не трогает, на людей не лезет. Мы его не гоняем, он нам не досаждает. Оленей обычно скрадывал в чащобе да свою же мелочь сожрал, кто не удрал сразу… Тихо стало, просто загляденье.

– А потом нашли первого убитого.

– Ага. Перед морозами тварь не видели, думали, что все, с холодами уйдет. Прошлой зимой тоже долго его не было, уже ближе к весне объявился. А тут – увидели его как раз после первого погибшего. И пошло-поехало. Как где мелькнет по лесу, так можно в поле за «подарочком» шагать… Мужики на меня уже волком смотрят, я же зверюгу сразу не прихлопнул. И что тут поделать – ума не приложу…

Клаккер задумчиво погладил бок, проворчав в унисон хозяину:

– Это хорошо, что я с собой барахло прихватил. Конечно, громыхалка у тебя на вышке знатная, но по лесу бегать с моими игрушками куда как сподручнее… Сколько у нас до следующего набега осталось? Дня два-три?

– Где-то так.

– Значит, успеем перехватить… Давай пока сядем, ты подробно все расскажешь. А завтра покажешь на местности, где именно тварь атаковала. Следы посмотрю, с округой познакомлюсь. И можно будет начинать охоту. Чтобы раз и навсегда точку поставить. Картечью. Чтобы без вариантов…

* * *

Наутро палач нацепил широкие лыжи и двинулся следом за хозяином. И хоть навыка в беге по пересеченной местности у него не было, здоровяк пер, подобно товарняку, оставляя после себя широкую колею. Там, где более тяжелый обер-акк умудрялся проскочить мимо ямы или канавы, гость шел напролом, ничуть не смущаясь и почти не отставая. Не успело солнце взобраться на ледяной небосвод, как мужчины уже стояли рядом с местом последнего убийства. Достав нарисованную вечером карту, Клаккер быстро нашел нужные ориентиры и довольно кивнул:

– Так, господин Густав. Церковь и соседние фермы я вижу. Лес и овраг тоже опознал. Вы можете возвращаться домой, а я поброжу вокруг, заметенные дырки поковыряю. Может, что еще накопаю.

– Сам? Точно помощь не нужна?

– Завтра с народом бы пообщаться. Как тут у вас, мужики городских на вилы не поднимают?

Полицейский лишь крякнул в ответ на подобную глупость:

– Что же мы, дикие совсем? Можно будет к нашему преподобию сходить. Отец Якоб человек грамотный, перед службой зачастую желающих у себя на чаепитие собирает. Вот с людьми и познакомишься… Но я бы в одиночку тебя все же не отпустил. Мы теперь даже в гости по двое-трое ходим. И ружья в придачу.

– Ружье у меня есть. – Палач показал рукоять обреза, чуть вытянув его из кармана. – А с кем-то ходить – вы мне остатки чужих следов затопчете. Человеческий запах Тень забивает почти сразу. Тем более, когда несколько дней прошло. Поэтому давай каждый своим делом займется. Ты – по хозяйству, а я – нос везде суну, куда добраться получится. Да и не пойду далеко, так, рядом поброжу, под кустики позаглядываю.