Текст книги "Палач"

Автор книги: Олег Борисов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Курьер нашел Шольца в кабинете бургомистра, где они только что поставили итоговую точку в совместном докладе.

– Господин старший обер-крейз, ра…

– По делу! – одернул молодого человека сыщик, ощущая набегающий вал неприятностей.

– Вас просят в «Козырные тузы». Хозяин просит. Ваш помощник там с посетителем сцепился, заведение почти разгромили… А может, и не почти…

* * *

Как было достаточно Клаккеру только рявкнуть на мелкую нежить, чтобы навести порядок, так и Шольцу понадобилось лишь перешагнуть через поваленные лавки, чтобы два бузотера обмякли в чужих руках и перестали срывать голоса в яростном реве. Посмотрев на переломанную мебель и остатки посуды, начальник отделения Сыска и Дознания кивком поздоровался с бледным хозяином заведения и скомандовал:

– Оба – ко мне. Немедленно. И чтобы ни звука по дороге, а то за себя не ручаюсь… Вам, уважаемый, оценить ущерб и прислать письмо. Я покрою убытки. Если кого из уважаемых горожан зацепили, пока молодчиков успокаивали – жалобу мне, я разберусь и компенсирую…

И лишь в кабинете Шольц позволил себе дать волю бушевавшей внутри буре:

– Идиоты! Два пустоголовых идиота! Вы что, совсем с катушек слетели? Один с нечистью хороводы водит, другой на старости лет в драку влезает, словно шпана подзаборная. Вы что? Какого дьявола?!

– Да он меня карателем назвал! А меня – убийцей! А… – хором заголосила парочка, одергивая рваную одежду. Но хозяин кабинета не стал дальше слушать, лишь припечатал ладонью по столу и рявкнул, перепугав до смерти дремавшего в клетке крока:

– Ша!.. Обалдуи… А выяснить на словах не могли, да? Чтобы носы друг другу не разбивать и скамейками горожан не разбрасывать? Нет, когда мама с папой вас мастерили, силушки влили без меры, а с головой как-то не сложилось… Специально для тебя, убивец, говорю. Один раз говорю, повторять не буду… У Мирака семья на фермерских заделах жила. Когда там бунтовать вздумали и послали Императора далеко и с помпой, генералы войска ввели. Для подавления мятежа. И не разбирались: кто зачинщик, кто просто рядом стоял. Кучу народа в пеньковых галстуках развесили отсюда и до границы… Понятно теперь, почему он солдат ненавидит? И плевать ему, что ты в это время пиратов давил совсем в других землях, а потом подыхал, спасая рабочих от набега нечисти… Поздно его переделывать, он для себя мир на белое и черное уже поделил.

– Откуда я знал, – прохрипел Клаккер, трогая языком верхний клык. Похоже, в этот раз ему достался достойный соперник, и чудо, что все зубы целы.

– Говорить надо, а не кулаками махать! – завелся было Шольц, но палач лишь парировал в ответ:

– А я чего делал, по-твоему? Как раз и подсел пообщаться. Вот и…

– Значит, учиться тебе еще надо, как с людьми разговаривать… Так, теперь о тебе.

Сыщик устроился в кресле, вытер платком вспотевшее лицо и буркнул тоном, не допускающим возражений:

– Я тебя, Мирак, доктору рекомендовал. И не пожалел ни разу за все годы. Крупп считает, что на тебе лечебница держится… Колись, что за деньги и откуда. Очень неприятно совпало все со смертью Вардиса.

Санитар долго молчал, буравя тяжелым взглядом полицейского, потом обмяк и глухо ответил, с трудом выдавливая из себя слова:

– Лили на содержание. Семья заплатила.

– Какая Лили? Кражомирская?

– Она…

– Вроде у тебя с ней дружба была, если я правильно помню.

Бородач опустил голову и еле слышно пробурчал:

– Была. Даже хотели к фермерам бежать, там тайно обвенчаться. Но потом она пару себе нашла среди знакомых отца. К венцу дело шло… Да не сложилось… Доктор так и не смог объяснить, чем она переболела. Но хоть телом и выздоровела, а ум утратила напрочь. Два года дома держали, потом в лечебницу отдали. Я там ее и встретил.

– Старшую дочь Кражомирских? Надо же, – изумился сыщик, бросив мокрый платок на столешницу. – Вот не подумал бы… Точно, болтали люди. И ты теперь за ней ухаживаешь?

– Да. Уже больше десяти лет. Раз в год семья переводит на содержание, я эти деньги трачу по чуть-чуть, чтобы хватило. Поначалу от меня шарахались, а потом привыкли. Несостоявшийся муженек сразу удрал, семья старается забыть о проблемах. Так – всем удобнее. И дочь под присмотром, и языки лишний раз не треплют… Но я бы и бесплатно за ней ухаживал, что мне эти деньги… Жаль только, что за все годы никого так и не признала. Моя Лили…

Клаккер выпучился на санитара, потом не удержался и спросил:

– Эта бабушка, да? Ты все не хотел к ней пускать? Со второго этажа… Как ее…

– Ей тридцать девять… Бабушка, скажешь тоже… Сдала сильно за последние месяцы, Крупп говорит, болезнь вернулась. И ничем помочь не может…

Палач молчал, потупив взор, потом подошел к Мираку и пробормотал:

– Слушай, я же не знал… Думал – вот она, ниточка. Вот покойник, вот человек с деньгами. И сложилось все же в одно… Ну, прости. Я ведь не сыщик, так только, железками махать… Хочешь – вот ударь меня. Я даже сдачи не дам. Ударь, только зла не держи. Я же по глупости…

– Да пошел ты…

Санитар медленно натянул шапку и устало спросил Шольца:

– Я еще нужен?.. Ну, тогда бывайте… И я в самом деле не знаю, кто это пациента угрохал. Не было у нас посторонних. И свои к нему не заходили… – И уже открыв дверь, повернул голову и бросил напоследок: – Ты, это… За «карателя» тоже прости. Я не знал, что ты из строевых частей. У меня ваши парни многих знакомых тогда от нечисти отбили… Так что я это тоже, сгоряча. Да…

И ушел, аккуратно прикрыв за собой створки и прогремев сапогами по гулкому коридору.

– Вот тебе и подозреваемый, – подвел итог беседе сыщик, натягивая форменную шинель. – Давай-ка домой, бракодел. И постарайся в ближайшие дни никого не прибить под горячую руку. Мне еще до Нового года разгребать то, что уже наворотил… И большую часть штрафов из своих премиальных покроешь. Чтобы в следующий раз думал, что творишь…

* * *

Ранним воскресным утром Клаккер постучался в тяжелые двери и долго ждал, когда приоткроют узкую щель.

– Это я… Здравствуй… Похоже, разобрался я, что именно стряслось с покойником. Мне бы парой слов перемолвиться с той девушкой в мешковине. С глазастенькой, из пятнадцатой палаты.

Мирак молчал, разглядывая посетителя, но потом все же впустил палача. Безмолвной тенью проводил до палаты, затем процедил:

– Я рядом буду. Если что – стучи. Гжелика мирная, на людей не кидается. Не обижай только ее, она совсем безобидная.

– Гжелика, – повторил охотник и вздохнул. – Не обижу. Хоть и тяжело у меня с разговорами, но не должен ее расстроить.

Мужчина и женщина сидели на полу и разглядывали друг друга. Наконец гость задал вопрос:

– Ты сказала «потрошитель». Так меня называют визитеры из Тени. Откуда прозвище узнала?

– Они сказали. Про тебя знают. Тебя боятся. С тобой стараются не встречаться. Ты – жесток, проливаешь кровь без раздумий.

– Сказали? Ты их понимаешь?

– Понимаю. Я с ними разговариваю. Днем. Ночью… Особенно ночью, когда им скучно и они приходят сюда. Пожаловаться на местный холод, на скудную пищу… Им не нравится здесь. Но иногда люди выдирают их из родных домов и выбрасывают в наш мир. И многие не могут вернуться назад. Скитаются здесь, рядом с границей, и ценят возможность поговорить.

– Все? Любая нежить приходит поговорить?

Еле слышный голос расплескался звонким колокольчиком:

– Нет, что ты… Дикие не умеют говорить. Им надо прожить сотни лет, чтобы научиться думать, встать на долгую дорогу к самосознанию. Сюда ходят те, кто уже разумен. Или близок к этому. Им забавно узнать, как мыслим мы, люди. Как воспринимаем мир. Как мы ощущаем себя и других… Может, один из тысячи приходит сюда. А может, и того меньше.

– И ни один из чужих даже пальцем не тронул больных, – удовлетворенно констатировал Клаккер. – Они не болтались в подвалах, как обычно. Не дремали в стенах. Они приходили в гости к тебе. А ты молчала, не делилась тайной.

– Почему же? – удивилась девушка, распахнув огромные глаза. – Я говорила родным, что слышу других. И меня отправили к докторам. А потом – сюда… Люди не видят соседей, которые навещают нас. И не верят в то, что не могут немедленно потрогать, пощупать руками… Поэтому я перестала рассказывать об этом. Мне все равно не верят.

– Я – верю. – Клаккер поднялся, чуть не стукнувшись головой о низкий потолок. – Хочешь выбраться отсюда? Вернуться домой?

– Домой – не хочу… Господин Крупп сказал, что мои переехали и перестали присылать оплату за содержание. Теперь за меня платит Город… Я не хочу домой. Его у меня больше нет. Меня забыли… А посмотреть на солнышко – хочу…

– Будет тебе солнышко. Каждый день… Шольц поможет оформить бумаги, будешь жить в нормальной квартире, будет у тебя хорошая работа… Если мы сможем договориться с соседями, как ты их называешь, если закроем границу от диких… Это – дорогого стоит, ради этого я готов разговаривать с кем угодно, хоть со всеми демонами чужого мира…

Девушка задумалась, потом посмотрела на крохотный клок серого неба в крохотном окне и кивнула:

– Я согласна… А твоего человека никто не трогал. Они рассказали, что просто сильно рассердились на мужчину. Рассказали, что он поступил плохо, вот и решили над ним подшутить. Зло… Они пугали его все время, как нашли здесь. Выпрыгивали из стен, выглядывали из-за спины, корчили рожи… У него просто остановилось сердце. Он не смог жить в комнате, где негде укрыться от ночных кошмаров. И в очередной раз просто умер…

Услышав стук, Мирак открыл дверь и застыл мохнатой глыбой на фоне черного коридора.

– Я к доктору. Будем оформлять выписку для Гжелики. Если бы я мог помочь всем пациентам, я бы сделал это, не задумываясь. Любым способом… Извини, но это выше моих сил. Единственная, кому я смогу помочь, – только эта девушка. Отдам на попечение Шольцу, думаю, ей не придется больше мерзнуть в местных казематах.

Санитар помолчал, потом проворчал в ответ:

– Дорогу найдешь? Хорошо. По коридору до конца, вниз по лестнице и направо. Крупп сейчас у себя. А я пойду соберу вещи. И поверь, если она пожалуется, что ее обижают, синяками и шишками уже не отделаешься. Обещаю…

Глава 6

Шольц подождал, пока Гжелика наденет кроку поводок и исчезнет с ним за дверью во имя великого таинства утреннего обхода владений, затем, ласково улыбаясь, попросил:

– Голубь мой сизокрылый, иди сюда. – Сыщик подцепил палача за рубашку и подтянул так, что мужчины практически столкнулись лбами. – Что же ты делаешь, образинушка?

– Да я…

– Ты, ты… Хоть понимаешь, в какое дерьмо девочку сунул? Вытащил ее из психушки, честь тебе и хвала, я пристрою бедняжку, без вопросов. Но ты ведь про работу ей напел, про спасение мира… Ее порвут в первый же миг, как только она с настоящим монстром столкнется. Понимаешь? Она же не от мира сего, нечисти кто на лапку наступит – уже катастрофа! А ты собираешься у нее на глазах потрошительством заниматься. Я еще думал, остолоп старый, что смогу место какое тихое предложить, так ведь нет – рвется с тобой на пару грудью на защиту Города встать!.. Ее от клочка тумана не отличишь, сквозняком сносит, а туда же – переводить, что там рычит очередной ночной ужас…

– Да кто ее на улицу выпустит, ты что?! – возмутился Клаккер, пытаясь осторожно высвободить воротник из цепких пальцев руководства. – Головы проламывать – моя работа, не возражаю. А если кого в плен захватим, кто не только зубами клацать способен, вот там пусть чаи совместно распивает, о светлом разговаривает. А лапы рубить – я как-нибудь сам, сам…

– Точно? И готов всеми святыми поклясться, что так и будет? Ну-ну, а то мне уж что-то померещилось. Привиделось, я бы сказал. Просто навеяло. Как только одна бритая рожа мимо мелькнет, так и мерещится, так и…

– Ты меня знаешь. – Освободившись, палач отодвинулся на безопасное расстояние и гордо выпрямился. – Чтобы я, да…

– Знаю. Потому и боюсь… Так, сегодня же еще разок квартиру ее проверишь, адрес у тебя есть. Благо, буквально в паре шагов отсюда. Порошком там углы проконопать, в каждую дыру загляни. Чтобы ни одна зараза… Не дай бог, с девочкой что стрясется, ты до Мирака не доживешь. Я тебя сам прибью.

И с этим благожелательным напутствием палача выпнули на улицу в последний рейд перед наступающим Новым годом.

* * *

Когда два дня назад поздним вечером Клаккер ввалился с кратким докладом к руководству, то получил две выволочки подряд. Первую – за вербовку «инвалидной команды» вместо крепких ребят, способных голыми руками свернуть шею любому монстру. Вторую – за то, что посмел оставить девушку в коридоре без присмотра. После чего гостью расположили с максимальным комфортом рядом с жарко натопленной печью, угостили печеньем и вручили в руки дремавшую в клетке нечисть. Отъевшийся на казенных харчах и бесконечном потоке угощений крок давно выучил правила новой жизни и скалил зубы лишь на посетителей приемной, разрешая любым кабинетным визитерам кормить себя, чесать за ухом и оставлять подарки. Неизвестно, о чем именно с ним успела помурлыкать девушка, похожая на жалкую тень человека, но теперь гулять по коридорам департамента тварь желала исключительно с ней, повернувшись толстым хвостом к бывшему покровителю. Сыщик подулся пару часов, а потом решил, что так даже лучше. Возложив обязанности по уходу за живым талисманом на Гжелику, можно было хотя бы на время привязать ее к кабинетной работе, не подвергая риску свернуть шею на морозных улицах Города.

И квартиру нашли на удивление быстро. Зицц просто прикрыл на пару минут глаза, а затем зачитал вслух справку, кому из хозяев доходных домов были оказаны те или иные услуги за прошедшие полгода. И кто с настоящей радостью примет на постой нового работника службы Сыска Теней. Все же понимающий человек выберет вариант, где за уплаченные деньги напоят и накормят, а не станут улыбаться сквозь зубы и плевать незаметно в спину. Сыщик сверил список со своими внутренними ощущениями, помноженными на долгий опыт, и одобрил один из адресов. Туда девушку и поселили.

Правда, качаемый ветром боец невидимого фронта мечтал сразу же окунуться в гущу событий. И совершенно не желал тратить время на перекладывание бумажек рядом с Зиццем. Поэтому Шольцу пришлось пообещать, что при первых же интересных событиях он лично позволит Гжелике блеснуть талантами, а пока придется немножко поскучать. Недельку-другую, так сказать. Пока уляжется рутина с праздниками, пока разные зубастые создания высунут нос на морозные улицы. Вот как высунут – так сразу. А сейчас – крок лапами скребет, гулять хочет. Вот и займись…

– Удумал тоже, – вздохнул сыщик, ворча вслед затихающему топоту сапог по коридору. – Девочке бы вес набрать после больничных харчей, в себя прийти. А он про судьбы мира вещает. Баламут… Ладно, месяц я найду, чем ее развлекать, а потом на стажировку на Солнечную Сторону отправлю. Думаю, наместник не откажет. Ближе к теплу обратно приедет, вот тогда и помозгуем, сейчас горячку пороть не станем.

И Шольц задумался о куда более важной проблеме: стоит ли пробивать на поясе очередную дырку, или лучше начать делать по утрам гимнастику и пояс оставить в покое…

* * *

Клаккер на удивление быстро разделался со всеми рутинными делами. Проверив квартиру еще раз и обновив по десятому разу пахучие метки по всем темным углам, палач бодро пробежался по округе, заглянул в рыбные ряды, потом сунул нос в рабочие кварталы. Уже на выходе из очередного кривого переулка чуть не зашиб бедолагу, считавшего ворон рядом с распахнутыми воротами заводских складов. Выдернув худосочного мужичка из сугроба, охотник пожелал ему доброго здравия, потом сделал крюк между пустырями и Заречьем и закончил обход рядом с расчищенной от снега дорогой, убегавшей в еле видный в морозной дымке лес.

– Похоже, Новый год не только у нас праздник. – Клаккер удовлетворенно потер озябшие руки и наметил план на ближайший вечер: – Так, за пирогами. Рыбный караван вчера пришел, народ к празднику готовится. Зайду к пекарям, вряд ли откажутся с пылу-жару продать… Потом Гжелику по городу выгуляю, пусть к людям привыкает. И к вечеру – домой. Завтра выходной, через два дня – Новый год. Впервые, кстати, за много лет… Сильно ведь зубастые народ прижали, никто зимой даже нос на улицу не высовывал ночами. Но ничего, исправим…

Выхваченный из кармана тесак со свистом рассек воздух, заодно разрубив и мохнатый комок, прыгнувший из-за забора на палача. Мужчина постоял, прислушиваясь к тишине вокруг, потом с недоумением потрогал железкой убитую нечисть.

– Кабыздох, зараза. Неужели какой дряни надышался? Вы же, крохотули безмозглые, только по трубам канализационным бродите. Чего тебя на мороз понесло, чего на людей кидаешься?

Отряхнув клинок, охотник покрутился еще рядом с остатками нежити, дымившей посмертным туманом, но так ничего больше и не нашел. Пожав плечами, Клаккер посчитал себя свободным от дальнейшего исполнения служебных обязанностей и двинулся в город, за пирогами. Тем более, что звон старого колокола у ратуши объявил полдень, самое время для плотного обеда…

* * *

Вечер начался очень хорошо. Сначала дежурный закрыл двери департамента, украсив крохотное окошко кривой бумагой «Стучать громко и долго!». Возглавив шефство над пузатым чайником, унтер не забывал доливать кипяток в высокие стаканы, уплетая горячие пироги за обе щеки. Крок возился в клетке, доедая гору рыбной требухи, хрустя мелкими костями и мусоря вокруг чешуей. Хозяин кабинета благодушно косился на палача, который с удовольствием травил байки о несуществующих приключениях и заботливо подкладывал Гжелике все новую сдобу, соорудив в итоге безразмерную пирамиду. Зицц быстро осоловел в жаркой комнате от съеденного и мирно дремал сбоку, рискуя окончательно заснуть и свалиться со скрипучего стула. Наконец, решив не отбирать больше время у молодых работников, Шольц скомандовал отбой и распустил всех по домам, сгрузив половину пирогов дежурному унтеру. Вторую половину поделил между собой и девушкой, с которой взял честное благородное слово, что она их съест лично, а не подарит малолетней шпане, промышлявшей на площадях.

Заглянув домой и бросив вещи, Гжелика пошла гулять с Клаккером по Городу. Громила в ветролетном шлеме рассказывал ей про разные укромные уголки, мимо которых они проходили, заботливо оберегая попутчицу от городской толчеи. Благодаря активной работе обученных полицейских, удалось вычистить большую часть слонявшихся без дела гостей из Тени, что немедленно сказалось на жизни горожан. Разве что раз в неделю, где-нибудь в темном проулке, можно было нарваться на оскаленную морду, способную больше напугать, чем реально напасть и покалечить. А крупных тварей не видели уже почти месяц. И вместе с медленно рассеявшимся страхом перед темнотой на мощенные булыжником мостовые вернулись старые проблемы рабочих кварталов: бродяги, мелкие жулики всех мастей и воришки, увлеченно охотившиеся за чужими кошельками. Заработавшие зимой в две смены заводы оживили экономику, и крошки с барских доходов просыпались в карманы работяг, дышавших угольной пылью в цехах. Теперь в полицейских управлениях все чаще можно было услышать беззлобный матерок в адрес Сыска Теней:

– Дожили, на день по десять краж и каждый вечер пьяный дебош в кабаке на углу. Раньше-то – по домам сидели, нос не казали, а нынче-то… Ну, удружили…

Но Город ожил, стряхнул холодный морок с ярко освещенных улиц. У прядильной фабрики залили каток, и теперь там сутками пропадала малышня. Вдоль реки расчистили набережную и устраивали вечерние гуляния для состоятельных мастеровых, выставив длинными рядами лотки с закуской, сдобой и хмельными напитками. Серая толпа неожиданно расцветилась платками, вязаными цветными шарфами и плетенными поясами с помпонами. Улыбки мелькали на лицах людей, а худенькая девушка с огромными глазами медленно шагала вслед за охотником и ловила каждый миг жизни, бегущей мимо. За столь долгие годы заточения в клинике Гжелика не утратила способности удивляться и восхищаться окружающим миром. И теперь впитывала происходящее вокруг, подобно губке, успевая услышать каждый звук, увидеть любой мелькнувший мимо лучик солнца. А Город щедро делился хорошим настроением со своей новой жительницей.

– Давай мимо ткацкой слободы на каток заглянем и домой. А то уже к вечеру, мороз будет все сильнее. Ну и послезавтра – всем отделом после обеда пойдем к ратуше, обещают большой праздник.

– А завтра?

– Завтра до обеда начальство обещало тебя выгулять. Шольц сказал, что должен тебя в старое управление сводить. Хочет с народом познакомить и книжек набрать. Там одно время унтеров из деревень учили грамоте. Пообещали с тобой позаниматься, чтобы совсем дремучей у нас не была. А то не годится, чтобы младший сержант департамента – и ни читать, ни писать толком не умел.

– Неправда! – Девушка нахмурилась, поворачивая следом за палачом в длинный переулок. – Умею я читать, чего наговариваешь?

– А то я не видел, как ты пальцем по буквам бродишь, слова разбираешь. Нужно – бегло, как Шольц – на страницу взглянула, пять секунд подумала – и все в памяти по полочкам разложила.

– Ты сам-то так не умеешь! Газету откроешь и тут же засыпаешь, будто по голове подушкой наподдали. Я ведь не слепая, все вижу!

– Мне положено. Зато я бегаю быстро и пинаюсь неплохо. А газеты – для умных, вроде тебя. И…

Не закончив фразу, Клаккер неожиданно пихнул Гжелику в ближайший сугроб, с другой руки метнув тесак вдоль забора. У фонарного столба шевельнулась серая тень, потом в слабо освещенном углу чавкнуло разрубленным мясом, и железо пришпилило к бревну выпавшую из чужой реальности тварь. Зверь еще возил лапами, харкая кровью, цеплялся когтями за рукоять тесака, а палач уже рубился с тремя низкорослыми шипунами. Монстры отчаянно атаковали, но лишь безуспешно теряли куски тел и визжали от боли, не пытаясь сбежать.

Когда девушка сумела выбраться на утоптанную тропинку, охотник уже добил последнее порождение Тени и вымученно улыбнулся:

– Слушай, это явно на тебя хотят впечатление произвести. Лезут, как тараканы из раскаленной печи…

Гжелика кивнула, смахивая налипший на воротник полушубка снег, потом покосилась на хвост переулка, мимо которого только что прошли, и спросила:

– А эти тоже «за впечатлениями»? Шумят оттуда сильно. Правда, ни слова не разберу. Дикие, не иначе…

Клаккер закрыл на секунду глаза, потом метнулся к спутнице и потянул ее дальше, переходя на бег:

– Черт, да там целая стая! Ходу, моя хорошая, ходу! Бежим, пока не догнали!..

* * *

Дальнейшая «прогулка» в памяти девушки отразилась плохо. Сначала в голове метались обрывки мыслей: «Надо же, я тоже умею прыгать через высокие заборы!» Потом появилось желание лечь и передохнуть, лучше – пару часов, только чтобы отдышаться. А затем вместо мыслей пришла звенящая пустота, которая сопровождалась хриплым рваным дыханием и калейдоскопом подворотен, покосившихся досок и сугробов, мимо которых парочка проносилась, подобно литерному поезду, сорвавшему расписание: с шумом и без остановок.

Клаккер успевал еще отмахиваться от самых прытких тварей, норовивших вцепиться в спину. То одна, то другая серая тень вываливались в Изнанку, чтобы потерять лапы, обронить кишки под ближайший забор или вообще лишиться головы. Но потеря бойцов стаю ничуть не останавливала, и вой за спиной бегущих лишь нарастал. Охотник, ощущая накатывающий остервеневший вал ненависти, специально забирал все левее, ближе к старым пустырям, отводя нечисть от рабочих кварталов, где зубастые гады устроили бы форменную бойню.

Взлетев по сваленной у стены поленнице, палач с девушкой на буксире ловко отфутболил мелькнувшего у ног мохнатого паука и пробежал по узкому коньку крыши. Ни на секунду не замедляя гигантские прыжки, сиганул вперед, приземлившись на фонарную перекладину, затем прогремел сапогами по застывшей рядом бочке водовоза и приземлился в сугроб. Пара молодых парней в латаных пальтишках оборвали смех и изумленно уставились на красного, как рак, мужчину, выдернувшего из-за пазухи обрез.

– Первый, – просипел палач, выбивая из закрутившегося снежного смерча кривозуба – гротескную пародию на человека: худую тварь с клыками в палец длиной и весом под две сотни килограммов. – Вот же привязались… Второй!

И еще один монстр кувыркнулся на дорогу, расшвыряв остатки башки по всей округе.

Перебросив Гжелику парням, Клаккер рявкнул:

– Приглашение нужно? Бегом отсюда, бе-гом!!! Сейчас жарко станет, не прикрою вас! И девочку – чтобы, как родную сестру! Чтобы волосок с головы не упал! А то найду потом и!..

Не обращая внимания на протестующий крик спутницы, охотник выдернул себя из сугроба навстречу набежавшей первой волне и замолотил руками, будто гигантская косилка, кромсая чужие тела, попавшие под острые клинки. Сдвигаясь правее, Клаккер оттягивал клацающие пасти от бежавших со всех ног парней, давая им шанс выжить, круша все новых врагов. И лишь когда три еле видных в сумерках силуэта скрылись в дальнем переулке, пнул между ног ближайшего двухметрового монстра, наступил сапогом на скрючившуюся к земле морду и выскочил из мешанины тел, оставив кучу-малу позади. Прежде чем стая перестала грызть друг друга и разобралась, куда именно подевался человек, палач успел пробежать к пустырям почти полусотню метров. И продолжал наращивать дистанцию, ощущая затылком, как все новые тени выскакивают на дорогу и берут его след, не пытаясь уже прятаться в отражениях Изнанки. Зверье осатанело и пыталось добраться до глотки потрошителя, залившего чужой кровью всю округу. Догнать – и убить…

* * *

Старший мастер закрыл глаза на проброшенную с динамо-машины времянку, и уже какой вечер широкая гладь катка сияла голубым льдом под яркими фонарями. Взрослые и малышня всех возрастов катались на коньках, примотанных к калошам, сапогам и валенкам, вежливо раскланиваясь со знакомыми или организуя шумную веселую свалку в углу. На утоптанной до каменного состояния площадке, сбоку от крохотного снежного заборчика, выстроились лотки с кренделями и горячим сбитнем. Пытавшийся торговать наливкой бородач в мохнатой шубе проболтался рядом пару вечеров и вернулся к себе в лавку у складов: клиентуры не было. Гулявшие семьями рабочие вместо спиртного налегали на горячие чай и морс с травами, отдыхая после смены. В предпраздничные вечера больше хотелось повозиться с детьми, поиграть в снежки или пообсуждать сложные вопросы городской политики с соседями. Стопочку-другую можно было поднять и дома, а сейчас…

Один из добежавших до края катка парней обессиленно рухнул на четвереньки, загнанно хватая пересохшим горлом морозный воздух. Второй, покрепче и пошире в плечах, сумел удержаться на ногах и прохрипел в удивленные лица:

– На пустырях палача убивают… Нечисть пришла, без счета… Хана мужику, нас прикрыл, а сам…

Повисшая на рабочем Гжелика посмотрела полными слез глазами на замолчавшую толпу и попросила:

– Помогите Шольца найти! Надо его с унтерами поднять, пока еще не поздно… Пожалуйста!..

Сгорбленный седой мужчина со шрамом через все лицо шагнул вперед и скомандовал:

– Третий цех, гонца в участок, пусть людей выделяют сюда. И оружие пусть волокут, Каушовиц сегодня дежурит, поймет. Детей и женщин – на склад Гангаста, у него товар с утра вывезли, там пусто. На вас – прикрыть семьи любой ценой. Порошков наберите, унтера должны поделиться, все щели там присыпать – чтобы зверье видно было, когда полезет.

– А Шольц? – Девушка с надеждой посмотрела на бывшего мастерового, явно успевшего лично столкнуться с Тенью. – Он же помочь может, он…

– С участка весь Город поднимут, там телефон недавно провели. И старшего обер-крейза разбудят, и других… Так, Ардо, на тебе с ребятами – улицы к Прокатной слободе. Как палач с помощниками подвалы обработал, так гадость начала по дорогам шастать. Пока соседи поднимутся, подстрахуете. Если кто в Город полезет, как раз мимо вас, другого пути нет. А я с остальными – к пустырям пройдем, где газовые фонари еще работают. Надо выяснить, что на самом деле происходит.

Толпа зашевелилась и потекла в разные стороны, следуя приказам. Пропали смех и шутки, исчезло веселье. Но вместо холодного страха, бывшего привычным за столь долгие годы, люди ощущали лишь злость и желание взять в руки оружие. Несколько месяцев спокойной жизни показали, что с Тенью можно справиться. А раз так, то никто больше не собирался отдавать дома обратно на откуп нечисти. Здесь, где человеческая жизнь стоила гроши, способны были дать отпор любому противнику. Благо уже научили, что можно не бояться и бить первым, упреждая чужую атаку. Осталось лишь доказать самим себе, что уроки не пропали зря. И что даже слабая женщина способна ответить картечным подарком прямо в оскаленную пасть твари. Время страха прошло. Пришло время убивать.

* * *

Гулко забарабанили в дверь, и сонный сыщик высунулся в распахнутое окно, разглядывая одетых в шинели унтеров с факелами в руках.

– Господин начальник департамента! Беда у нас! Похоже, прорыв в рабочих кварталах. Палач там зверье увел на окраину, рабочих пока спешно вооружают. Все участки по тревоге подняты, вас ждем!

– Спускаюсь… Вы пока транспорт организуйте.

– Коляска уже за углом…

Шагнувшую в Город ночь разорвали яркие пятна фонарей и горячие факельные огни, мелькающие среди домов. Заречье, рабочие районы, скотобойни и заводские кварталы: все гудело, подобно растревоженному улью. Никто не забыл, как тридцать лет назад Город впервые атаковали беспощадные стаи, как гибли женщины и дети в грязных крохотных квартирках. Как потом с огромным трудом присланные войска вычищали округу от запрудившей ее нечисти. Как били шрапнелью пушки вдоль переулков, кроша кирпич и разрывая черные тела. Как шли в штыковую люди, залитые своей и чужой кровью. И чтобы не допустить подобного еще раз, вооружали каждого, способного держать в руках оружие. Формировали летучие отряды, блокировали проходы, развешивали фонари по всем темным углам. Полицейские командовали спешно собранным ополчением, готовясь отразить любую атаку. А старый сыщик с дюжиной крепких унтеров бросил коляску и бежал по следу нечисти, надеясь первым добраться до столь неожиданно появившейся стаи. Бежал, успевая лишь отметить, сколько и где чужих трупов исходит вонючим дымом. Бежал, сбившись со счета, выхватив верный револьвер. Бежал, уже не надеясь найти палача живым. Бежал…

Крохотный мужчина, похожий на сморщенного гнома, осторожно выглядывал из-за сваленных в кучу камней, присыпанных снегом. В вязкой темноте, укрывшей пустырь, продолжалась непонятная возня, которую изредка прерывали дикие вопли, больно бившие по натянутым, как струны, нервам. «Гном» суетился на вытоптанном пятачке, вытягивал шею, но никак не мог решиться двинуться вперед. Но и уйти не мог, слишком важное дело привело его сюда. Дело всей жизни. И остановиться на половине пути…