Текст книги "Травма (СИ)"

Автор книги: Олег Механик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

  Сила, которая подбросила морячка на кровати и развязавшая его язык теперь уже не оставляла его в покое. Она требовала дальнейших действий. Она требовала поиска, ей нужна была помощь, она желала быть удвоенной и даже утроенной. Поэтому, даже не дав морячку попрощаться, непреодолимая сила выволокла его в чём есть из палаты, а потом уже и из больницы. Так и пропал мой очередной сосед. Он откликнулся на зов природы и упорхнул на волю, неся в себе бремя отсроченной смерти. Не знаю, может для него так было лучше. Можно прожить свои последние часы, отрываясь на полную катушку, зная, что стоит только повернуть тумблер, все твои мучения разом закончатся.

  Но наша больничная жизнь продолжалась. В очередной визит матери вместе с женой, они притащили мне костыли. Я деловито крутил в руках свои новые ноги на ближайшие полгода. Правда ноги были не совсем новые, а местами даже изрядно потёртые.

  – У соседки муж умер, так она мне отдала, им то не к чему, – сказала мать.

  «Отлично!»– подумал я – «Будем донашивать костыли за умершим мужем соседки». Я тут же попытался встать с помощью поддерживающей меня жены. Моё тело оказалось удивительно тяжёлым. Я сделал несколько пробных шагов от кровати в другой угол палаты и огляделся. Как изменяется общая картинка, когда видишь её под другим углом. Всё время до этого я мог наблюдать палату и всех её обитателей только из положения лёжа. Сейчас, когда я стоял, всё выглядело совершенно по другому. Мухтар оказался совсем маленьким. Из положения лёжа, он казался мне казахским богатырём, этаким борцом сумо, но только сейчас я увидел, что он коротышка. Коля оказался гораздо моложе, чем я его представлял, глядя на него с другого ракурса. Даже картинка в окне изменилась. Теперь я мог смотреть вниз на зелёные ряды деревьев и проезжающие по магистрали машины. Вроде бы такая мелочь: ты видишь мир, наблюдая его из одной точки, но стоит тебе изменить положение, как вместе с ним изменяется весь мир вокруг.

  Теперь мне не хотелось назад в кровать. Я хотел ходить, хотел исследовать каждый угол этой палаты, этой больницы, этого нового мира. Жена с матерью говорили, что на первый раз хватит, но меня было уже не остановить. Я второй раз в жизни делал свои первые шаги. Не помню, как это было в первый, но в этот раз я испытывал ощущения сродни свободному полёту. Я не мог удержаться на одном месте и выпорхнул в коридор, полетел по широкому пролёту из одного его конца в другой, делая широкие шаги костылями. Мой полёт продолжался до середины коридора. Оттуда меня уже тащили под руки Лариска и медсестра Лидия. Я не оценил свои силы. Голова внезапно закружилась и я, чтобы не грохнуться на пол, завалился на пост медсестёр, разбив на столе какие-то чашки и опрокинув стакан с градусниками.

  Сёстры милосердия втащили моё тело в палату и, громко матерясь, бросили его на койку. Затем они принялись отчитывать моих женщин за то, что отпустили меня такого неокрепшего на волю. Так я снова превращался в человека прямоходящего, вызывая зависть у Мухтара и Коли. Самый большой плюс я видел в том, что теперь сам мог ходить в туалет, избегая унизительной процедуры с уткой.

  РАСПЛЕСКАЛАСЬ СИНЕВА

  А койка справа пустовала совсем недолго: ровно одну ночь и один день. Отлично помню, что этот день был второго августа. Уже в ночь со второго на третье в отделение стали массово заезжать пассажиры. Мы слышали это по шуму голосов и пьяным крикам в коридоре.

  – Хорошо десантура погуляла, – простонал разбуженный Мухтар.

  Я вспомнил, что второго августа у нас День десантника, и всё тут же встало на свои места.

  Десантура похоже перевыполнила план, судя по тому, что койки для новых пациентов расставляли даже в коридоре. В палатах не хватало места. Гвардейцы отправили на больничные койки множество гражданского народу, и не меньше своих сослуживцев.

  Один десантник оказался в нашей палате. Он завалился в двери в обнимку с сестрой Лидией, на хрупком плече которой висел всей своей двухметровой стокилограммовой тушей.

  – Вот сюда, – сказала Лидия с трудом, выскользнув из подмышки верзилы, и освободившись тем самым от непомерной ноши.

  Новый пациент с размаху уселся на кровать. Не было никаких сомнений, что перед нами один из нарушителей спокойствия нашего городка. Верзила был в тельняшке, а на правом плече его синело что-то вроде парашюта. Сама правая рука была подвешена на бинте, а кисть её плотно забинтована. В месте, где заканчивалась кисть, бинт был тёмно бурого цвета.

  – Здорово, пацаны! – весело пробасил громила, оглядывая палату и всех нас. Ему было уже за тридцать и его коротко стриженные волосы отливали серебром. Лицо его было широким, и черезчур добрым, как у Вини Пуха (он чем-то на него походил). Видимо по старой привычке, громила пытался придать больше брутальности своему виду, поэтому хмурился и смотрел на всех изподлобья. Он был ещё пьян, и его жаждущая праздника душа не хотела мириться с унылым мраком больничной палаты.

  – Мужики, есть чё выпить? – прохрипел он.

  – Я тебе выпью щас! А ну быстро спать, чтобы я тебя не слышала...– раздался из коридора строгий голос Лидии.

  Громила, услышав крик, потупил взор. Теперь в нём угадывался подкаблучник со стажем.

  – Чё, совсем нету? – продолжил он уже шёпотом.

  Я объяснил ему, что то, что он ищет, есть только у той злой тётки, которая на него только что орала, и если он хочет, ему придётся разговаривать с ней.

  Женя (так назвал себя громила) не решился вступить в переговоры с Лидией и на счёт выпивки немного успокоился. Но спать ему не хотелось, и, найдя единственного слушателя в моём лице (остальные все спали) он начал рассказывать, как провёл праздничный день.

  Он рассказывал, а я представлял себе ораву пьяных кабанов в тельняшках и голубых беретах. Большинство из них готовилось к единственному празднику ещё накануне. Как же, ведь в один несчастный день нельзя уложить эмоции, накопленные за год. В этот день нужно выплеснуть массу агрессии, показать всем тыловым крысам и служивой черни, кто здесь элита. Единственный день, когда можно забыть, что у тебя есть жена, дети, начальник, дача, кредиты и прочая серая мура̀. Сослуживцы, старые друзья и новые знакомые всех возрастов от двадцати и до пятидесяти огромной дружиной вступают на рыночную площадь. Горе тем торговцам, кто сегодня не остался дома и имел глупость открыть палатку. Горе тем, кто имеет чёрный курчавый волос и большой с горбинкой нос. Горе всем вам, спустившимся с гор за солью и задержавшимся здесь надолго. Сегодня Вам придётся держать ответ и за Афган и за Чечню. По херу, что вы армяне и азербайджанцы в основном. Сегодня это не важно. Вы совершили ошибку в этот день, оказавшись на пути у ватаги гвардейцев.

  Дружина в голубых беретах растекается по рынку. Тут и там слышен пьяный рёв, мат, робкие возгласы несчастных торговцев. Кто-то уже переходит к делу, выписывая с вертушки оборзевшему бородачу. Слышатся торжественные крики, и все, кто недалеко перетекают в эту сторону, сливаются у этой палатки. «Нужно помочь братану». Река из синих беретов то распадается на мелкие ручьи, то опять сходится, чтобы своим мощным течением пробить себе дорогу. По рукам летят разноцветные шали, шапки, ковры, словно мячи туда сюда прыгают арбузы. Слышится треск завалившейся палатки. «Так их!» Пьяная толпа подхватывает инициативу и ломает железные каркасы, срывает пологи, опрокидывает прилавки с фруктами.

  «Мужики, баста, менты!» – синяя река снова сливается воедино и устремляется к выходу. Два милицейских автобуса уже здесь, но никто не спешит их покидать. Они дадут всем уйти, а потом деловито, гремя щитами и касками выйдут из автобусов, построятся в цепь и возьмут рынок в кольцо. Будьте спокойны, дорогие гости с кавказа! Мы никому не дадим вас тронуть. Что, уже поздно? Но лучше поздно, чем никогда...

   Теперь синяя река течёт через центральную площадь, сметая на пути всё живое. Эта река, течёт не в море, как другие обычные реки, она стремится впасть в озеро, которое находится за городом. На этом озере десантура традиционно заканчивает свой праздник. На длинном пути через весь город река будет худеть и мельчать. Отделившиеся ручейки будут затекать во дворы и переулки, там будут распадаться на небольшие лужицы, которые к утру превратятся в разбросанные тут и там голубые капли. Женя, с трудом придерживаясь основного потока, добрался до озера.

  Всё, что было дальше, память Жени выдавала ему отдельными фрагментами, при этом хронологический порядок был нарушен. Он пытался собрать из этих фрагментов, как из кусочков мозайки цельную картину.

  – Помню, что у костра сидели, Вано на гитаре лабал, потом купались, вода блин ледяная...Или сначала купались? Короче неважно. Потом Сява с Петровичем дрались, мы их разнимали. – Женя тёр здоровой рукой свой широкий лоб, словно пытался решить сложнейшую задачу.

  – Потом в тачке куда то ехали с этими...Бурый и как его там...не помню. Стоп! Не, в тачке мы уже в больничку ехали, а до этого чё было? – он замер, оперев голову на кулак.

  – Вспомнил, мы в деревню ходили. А зачем мы туда ходили? Точно, Бурый сказал, что там тёлки есть. Помню, зашли на какую то ферму, там трактора, косилки...Бурый ещё сказал, давай мол на тракторе прокатимся... – Женя снова замер в раздумьях. Мне казалось, что он уснул в позе мыслителя, и я попытался тоже забыться сном.

  – Хоть убей, не помню ни черта! – громкий крик, заставил мои глаза снова открыться. Я увидел, что теперь и Мухтар не спит. Его глаза блестели в рассветном полумраке.

  – Чё то мы с Бурым рамсовали, когда в больничку ехали. – Женя дёргал себя за волосы, как будто хотел достать воспоминания, которые были где-то там, под скальпом.

  – Я ему говорю на хрена ты её завёл, а он мне говорит, я же не знал, что ты туда руку сунешь. А куда?

  Так и не вспомнив куда он засунул свою руку, Женя перенёсся сразу же в кабинет к доктору.

  – А врач такой матёрый...– Женя стиснул зубы и потряс огромным кулаком. Видимо врач был такой же породы. Я сразу представил себе мордастого громилу в белом халате. – Ну чё говорит, братан, два пальца ты проебал. Надо ампутировать. А я ему, надо. так ампутируй ё-моё...Он мне га-арит, а ты не ссышь? А я ему га-арю: Ты где тут сыкло видел? Ну, говорит, как знаешь. Взял шприц и в нескольких местах мне руку обколол. А потом, пошарил в своём ящике, и достаёт...Думаете чё? – Здесь Женя выдержал паузу. – Здоровые такие кусачки...

  «Нет!» – я больше не мог это слушать. Я сделал умоляющую гримасу и зажмурился, как будто мне сейчас самому будут кусачками откусывать пальцы. Краем глаза я увидел, что Мухтар положил обе ладони на лицо, словно хотел закрыться от всего этого кошмара.

  Но десантник был беспощаден.

  – Берёт он эти кусачки, значит. Чё слабо десантура! – эти слова Женя прорычал. – Я говорю, давай сука, знай наших. Он кладёт мою руку на стол и ЩЁЛК! ЩЁЛК!

  Эти щелчки отдавались во всём моём теле. "Какая ерунда! – думал я, – какая мерзкая ерунда. Неужели это может быть правдой. Два взрослых здоровых критина. Один накуролесил, а второй просто так за не фиг делать отхерачивает у него два пальца. Да ведь бывает их даже замораживают, чтобы пришить. А тут вот так запросто...

  – А чё это за врач был? – спросил я, когда отошёл от шока.

  – Да вот на него чем-то похож, только поздоровее, – Женя кивнул в сторону Мухтара. – Калмык, может быть киргиз.

  Тут я понял, о ком он говорил. Это был тот же мужик, который сверлил мне ногу. Я запомнил эти раскосые глаза, и в них не было цинизма, присущего врачам. В них была любовь. Любовь к тому, что он сейчас делает. Как это прекрасно сверлить в человеке дырки дрелью, да ещё и без наркоза, как весело, когда с хрустом откусываешь два пальца у здоровенного лба, которого просто взял на слабо̀.

  Уже к утру, Женя сильно изменился. Он стал похож на шарик из которого внезапно выпустили воздух. Его отёкшее лицо теперь не выражало никаких эмоций, кроме вселенской грусти, он лежал, с прикрученной к здоровой руке капельницей и смотрел в потолок. Мы с Мухтаром как обычно поднимали себе настроение, травя анекдоты и делясь байками из жизни. Несколько раз мы пытались вовлечь в весёлый разговор нового соседа, но он не реагировал ни на одну из предложенных тем.

  Иногда он подносил к глазам забинтованную руку, будто не мог поверить, что там под бинтами уже нет привычной пятерни, что этот улыбающийся калмык с кусачками в руках не был кошмарным сном.

  – Женя, а ты где работаешь? – вдруг спросил Мухтар. Я предчувствовал, что этот вопрос будет болезненным, поэтому не задал его сам.

  – На заводе, токарем...– уныло пробасил Женя продолжая рассматривать руку.

  – А эти...эти пальцы...без них будет сложнее? – любопытство казаха брало верх над чувством такта.

  – А сам то как думаешь? – тяжело выдохнул Женя. – Не знаю вообще, как сейчас работать буду.

  Это были последние слова, которые мы услышали от него в этот день и ещё в последующие два дня, которые он находился в палате. Парня накрыла жуткая депрессия. Наверное, им овладело это скверное чувство – сожаление о сделанном. Ведь если отбросить все предыдущие события, даже эту дурацкую травму, самым глупым поступком было просто так отдать свои пальцы, часть своей плоти. И всё это на кураже, ради бахвальства. Ночью я слышал, как он скрипел зубами от фантомной боли. Пальцев уже не было, а они продолжали болеть. Интересно, сколько бы он отдал, чтобы прокрутить всё назад. Наверняка бы с радостью согласился, чтобы после первого августа сразу наступало третье. Иногда было слышно, как он всхлипывает, глотая слёзы. У него была семья, но за эти три дня к нему так никто и не пришёл. Не пришёл не один друган, с которыми они братались и готовы были сдохнуть друг за друга ещё несколько дней назад. Братаны, где же Ваше хвалёное братство?

  Женя отбыл приличный для «нехорошей кровати» срок в три дня и ушёл на дембель. Одновременно с ним отчалил Лёха. Он ушёл в очередной отпуск, после очередной операции на запястье и вопрос его возвращения в больницу был вопросом времени.

  КРОВАВАЯ ЖАТВА

  Один день наша палата оставалась непривычно пустой, зато на следующий день я обзавёлся сразу двумя новыми соседями. Справа поселился огромный татарин по имени Рустам. Его масштабы были настолько велики, что его ноги не умещались на стандартной койке, и торчали ещё на полметра, перекрывая проход. Одна нога великана была туго забинтована ниже колена. Сквозь бинт просачивалось свежее пятно крови. Рустам был добродушным малым лет двадцати пяти и походил на большого ребёнка. Он даже боль переносил по-детски морщась и хныкая.

  – Ой, больно-то как, не могу терпеть, – стонал он, то и дело садясь на кровати и хватаясь за ногу. После нескольких уколов обезболивающего и капельницы ему стало лучше, и состояние облегчения тут же отразилось на лице большого ребёнка улыбкой.

  – Фуф, немного отпустило, – он закурил и откинулся на подушку. По его крупным скулам ручьями скатывался пот.

  – Ну чё, рассказывай! – Любопытный казах приподнялся, подложив подушку под спину.

  – Чё рассказывать то, – улыбался татарин. Сигарета между двух мясистых пальцев казалось не толще палочки для чистки ушей.

  – У нас тут как на зоне, брат, – улыбался Мухтар. – Каждый, кто заходит в хату, рассказывает за что его замели. Я не переставал удивляться такому глубокому знанию тюремного быта простым программистом.

  Небольшой акцент и простота, с которой говорил большой татарин, придавала его рассказу колорит, но сама суть заставляла всех присутствующих в палате (даже Колю) время от времени покатываться от хохота. Это была самая весёлая и в то же время кровавая и динамичная история, из услышанных здесь мной. Я, как всегда в красках пропустил её через своё воображение и даже по сей день воспоминание о ней вызывает у меня улыбку.

  Рустам был из зажиточной деревни, большую часть населения которой составляли татары. Он вырос в хорошей многодетной религиозной семье. Отец семейства был муллой известным во всей округе. На данный момент Рустам уже был женат и имел двоих детей, держал свою пасеку и жил на доход, получаемый от продажи мёда. У Рустама было два закадычных друга: Рашид и Эльдар. Они были неразлучны с детства и, даже обзаведясь семьями, очень часто проводили время в своей сугубо мужской компании. Кроме общих увлечений музыкой и футболом была у троицы порочная страсть, которой они время от времени предавались. Как мотылька тянет на огонь, так человека тянет на всё запретное. Что являлось табу у ортодоксальных мусульман? Это конечно же алкоголь и свинина. Наверное многие втихаря употребляли и то и другое, но это так, чтобы никто не знал и поздним вечером, пока Аллах не видит. Здесь же на лицо было преступное сообщество людей, регулярно предающееся этому греху. Первое время они завозили контрабандное сало и самогон из соседних деревень и устраивали пирушки с запрещёнными продуктами в доме на окраине деревни ранее принадлежащем умершему дяде Рашида. Со временем троица стала ставить брагу и гнать собственный самогон, а потом уже решилась обзавестись своею свиньёй. Запрещённые продукты друзья планировали продавать. Они собирались стать этакими нелегальными торговцами, наркодиллерами в масштабах своей деревни. Купили в соседней деревне поросёнка и в тайне доставили его в дом на окраине, где держали в загоне, построенном дядькой для баранов.

  Вскоре начались непредвиденные осложнения, заставившие друзей пожалеть о покупке. За поросёнком нужно было ухаживать, кормить его и поить. А это не то же самое, как просто поставить бражку. Помоев, которые друзья в вёдрах по очереди таскали в сарай, критически не хватало. Поросёнок сжирал всё и постоянно просил ещё. Пришлось на стороне купить машину комбикорма. Поросёнок очень быстро набирал в весе и уже скоро превратился в добротную свинью. Друзья не ожидали такого быстрого роста. Они планировали забить хрюшку к ноябрьским холодам, но видели, что она уже к лету достигла критической массы. Однажды на тайном совете, друзья решили не ждать доле, а забить свинью в срочном порядке и тем самым раз и навсегда прекратить её и свои мученья. Разумеется, среди парней не было профессиональных забойщиков свиней. Они раньше имели дело только с курами и баранами. Парни догадывались, что заколоть барана и свинью, это разные вещи. Баран умирает спокойно. В его генах веками хранится покорность к своей участи, и он в любую минуту готов оказаться на столе. В отличие от барана, свинья не слышит зов генов. Она, словно каждый раз удивляется, что её будут резать. Тупая свинья не хочет смириться со своей участью и будет до последнего визжать и брыкаться. Из слухов неопытные друзья знали несколько способов, которыми можно забить свинью. Её можно заколоть, застрелить, а так же пришить экзотическим способом, ударив кувалдой в лоб прямо промеж глаз. Орудия для всех трёх способов были у друзей в наличии. Для того, чтобы колоть приготовили пару острых ножей и вилы (на всякий случай). Кувалды не было, но вместо неё Рустам притащил огромный колун, а в качестве огнестрельного оружия решили использовать безотказный пистолет ПМ. Дело в том, что Эльдар был местным участковым и пистолет был у него на вооружении. В назначенный день друзья собрались в загоне, чтобы привести в исполнение приговор, который был вынесен заранее. Чтобы разрядить обстановку и придать себе уверенности они решили выпить по сто грамм самогона. Но сто грамм только разбередили их широкие души, и друзья вспомнили, зачем собрались в этом сарае, только когда закончилась вторая бутылка.

  – Жалко, Борьку! – угрюмо сказал Рустам, когда понял, что настала пора действовать.

  – Э-э, дружище, давай только сопли разводить не будем. Сейчас быстро дело сделаем и тогда уже выпьем за упокой... – Эльдар решительно закатал рукава , достал из кармана ПМ и мастерски лязгнул затвором. – Так, ребята, готовьте ножи! Нужно будет сразу кровь пустить, – распоряжался он, уверенно направляясь к загону.

  Наверное, Эльдар вообразил себя героем крутого боевика, потому что выстрелил навскидку, прямо с ходу, неожиданно для друзей.

  БАХ!

  Не понятно, куда метил Эльдар, но, похоже, он не попал, или выбрал не то место, потому что свинья с визгом метнулась в бок. Она сломала боковые доски заграждения и добежав до стены, развернулась и понеслась в обратную сторону. На пути у неё оказался Рашид, который даже не успел встать в оборонительную позицию с вилами наперевес. Борька боднул его в живот и Рашид завалился вперёд на холку свиньи. Та продолжила своё стремительное движение вслепую и спиной Рашида проломила две доски загона посередине. Нокаутированный Рашид остался лежать в куче помоев и свиного дерьма, а Борька продолжал метаться по периметру сарая. Эльдар снова выстрелил и снова на вскидку, на этот раз из-за того, что у него не было времени, чтобы прицелиться. Было непонятно, попал он, или нет, но Борька продолжал визжать и метаться. Эльдар снова вскинул пистолет. Рустам, всё это время растерянно стоявший с ножом в руках, вдруг понял, что он находится на линии огня и стрелок на той стороне так себе.

  – Не стреляй! – заорал он и бросился в сторону. Свинья, инстинктивно убегая от человека с огненной палкой, побежала на Рустама. Он почувствовал удар в живот и подлетев, плашмя ухнулся о земь. Очнувшись после короткой отключки, он услышал мат Эльдара и увидел колун, который лежал рядом.

  – Не стреляй! – снова заорал он, и, схватив колун, поднялся на ноги. Борька хрипел и топтался в углу, справа от него. Поудобнее ухватив колун за длинную деревянную ручку, Рустам двинулся на свинью. Сейчас в нём проснулся инстинкт воина. Он с налитыми кровью глазами бесстрашно двигался на Борьку, и у него не было сомнений, что сейчас он покончит со всем этим. Замах и удар. Ему показалось, что на пути к голове свиньи колун оказался гораздо легче. Удар деревянной палкой по лбу не принёс свинье существенных увечий, а побудил её снова начать движение. Борька снова сбил с ног Рустама и продолжил метаться. В дальнем углу сарая причитал Рашид. Сорвавшийся с ручки увесистый боёк колуна прилетел ему в голову. Рустам подбежал к другу и увидел, как сквозь прижатые ко лбу пальцы проскальзывают ручейки крови.

  – Брат, чё с тобой? – орал Рустам наклонившись к другу.

  – Прямо в лоб летел, – стонал раненый, – ладно я пригнуться успел, вскользь чиркнуло.

  Убедившись, что друг будет жить, Рустам подобрал лежащий рядом увесистый боёк и стал насаживать его на рукоять. Насадив колун, он с силой два раза ударил тыльной части рукоятки по обломленной доске, лежащей на полу. Проверив, что теперь железная насадка держится надёжно, Рустам двинулся на Борьку, который снова забился в угол. Было похоже, что свинья смирилась со своей участью и жалобно хрипела, заглядывая в глаза Рустаму. Но пробуждённый древний воин был непреклонен. Он снова размахнулся и-и...

  БАХ!

  От выстрела свинья метнулась в сторону, и огромный колун опустился в аккурат на голень Рустама.

  – А-а бля-а, придурок, ты на хуя стрелял! – заорал Рустам оседая на землю. Позже Рашид расскажет, что в тот момент совсем не видел друга. В его глазах неподвижно стояла свинья, в которую он выстрелил. В считанные минуты сарай превратился в кровавую баню. Мечущаяся подраненная свинья орущие окровавленные друзья, вонь пороха и крови, всё это походило на апокалипсис.

  Рустам подполз к двери и откинул железную щеколду. Он хотел всё это закончить. Он понял, что в этой схватке победила свинья. Она была проклята. В неё словно вселился дьявол, её не брали даже пули. Рустам открыл дверь и первым на свободу вырвался Борька. Он, визжа и прихрамывая, как-то боком понёсся по главной улице. Старожилы так и не смогли понять, что за чудовище в сумерках пронеслось по деревне с диким рёвом и устремилось в лес.

  Никто из деревни так и не узнал, что же реально случилось с парнями. Доковыляв до дома, Рустам прокричал жене, чтобы она вызвала скорую. На вопрос, что случилось, он сказал, что приехали какие-то хмыри с города и напали на них. Версия была правдоподобная, но в неё не вписывалась травма самого Рустама, и он объяснил её тем, что один из городских был с маленьким разделочным топориком и Рустаму прилетело в пылу драки.

  Всех троих доставили в больницу, но самая серьёзная травма оказалась у Рустама. Рашиду зашили кожу на рассечённом черепе, а Эльдару сделали тугую повязку на ушибленных рёбрах.

  На протяжении всего рассказа палата сотрясалась от смеха. Особенно заливался Мухтар, то и дело вставляя комментарии, захлёбывающимся от хохота голосом.

  «Во дают! Ха-ха-ха; колун в лобешник прилетел! Ха-ха-ха; ну, пацаны, Борька вас уделал....»

  – Смешно вам! – натянуто улыбался Рустам, которого снова начинала беспокоить нога, судя по испарине, появившейся на огромном лбу. – Эта свинья точно проклята! В неё дьявол вселился, это я вам говорю...Это нам наказание за то что свинину ели. Теперь мне даже на дух её не надо, – подвёл он черту под своим рассказом.

  – А самогон пить будешь? – спросил я.

  – А чё самогон...самогон буду...– пробурчал татарин с таким видом, будто ему протянули стакан мутного напитка.

  – Ну, это вроде тоже у вас харам...

  Рустам пожал плечами, не зная, что мне ответить.

  – А мне кажется, что свинья тут не причём...– я улыбнулся, заглядывая в добрые зелёные глаза. – Дьявол не в ней сидел. Он был в том парне, который не мог с трёх шагов попасть в огромную тушу. А переселился он в него из того пузыря, который вы распивали. Этот дьявол и в вас сидел, судя по тому, как вы накуролесили. Так что свинина тут не причём. – Я засмеялся, снова заразившись от Мухтара его звонким хохотом. Рустам в этот раз остался серьёзным, видимо мои слова заставили его задуматься.

  Позднее я понял, что у этого парня было всё, что можно пожелать. Красавица жена приходила к нему два раза на дню и приносила еду не только ему, но и угощала всю палату. Хрустящие малосольные огурчики, и картошка с жирной деревенской сметаной, все это было просто объедением. А какой у него был мёд! А какие у него были дети, жена с радостью показывала нам фотографию, где черноглазая девочка пяти лет держала на руках младенца, годовалого мальчика, такого же крупного и красивого богатыря, как отец. Один раз его навещал отец. Это был седобородый мужчина, ортодоксальный мусульманин, добрейшей души человек.

  У Рустама было всё! Неужели для полноты ощущений ему не хватало жирных шматов сала и воняющего сивухой бухла? Я размышлял об этом и проводил параллель на себя, на Мухтара, на Колю. А нам...чего не хватает всем нам? Может мы просто искушаем Бога, гоняясь за неведомой свиньёй?

  ВОР – НЕУДАЧНИК

  Очередным хозяином «нехорошей кровати» стал черноголовый парнишка двадцати с небольшим лет. Его звали Саня, и при знакомстве он в первую очередь сказал, что он еврей. Для меня это показалось странным, так как люди обычно стараются скрыть принадлежность к этой национальности. И вообще весь внешний вид и повадки Сани в моём понимании не соответствовали образу еврея. Агрессивный взгляд больших чёрных глаз; наколотые на спине три больших купола с крестами и паук на среднем пальце левой руки; шрамы, белыми бороздами пересекающие коротко стриженный череп, всё это не вязалось с образом очкастого кучерявого субтильного человека, какими я представлял евреев. Саня был полным антиподом этому образу, он кардинально менял моё представление о древнем народе, и казалось, что он нарочно представляется евреем, чтобы дискредитировать всю эту расу.

  Общался он исключительно на фене. Весь его вид, сидящего по-турецки на кровати подкачанного братка, чем-то напоминал мне героя Леонова в «Джентельменах удачи». В то же время в нём было много чего-то наигранного, как у актёра стремящегося попасть в несвойственный ему образ. Курил он только папиросы, которые извлекал из пачки при помощи одного и того же трюка. Он щёлкал по коробке Беломора, и пухлыми губами подхватывал вылетевшую из неё папиросу. Прикуривал строго спичками, держа ладонь перед собой, словно укрываясь от ветра, а потом встряхивал спичку с такой силой, будто тушил факел. Его правая рука была подвешена на бинте и загипсована от локтя и ниже. На вопрос любопытного Мухтара о происхождении травмы, он коротко ответил, что подрался.

  На утро следующего дня к Саньке явился следователь. По просьбе Саньки, они ушли из палаты и разговаривали на посту медсестры. Там было всё, что нужно следователю: яркая лампочка и стол, чтобы вести протокол. Допрос длился около часа. За это время я около трёх раз продефилировал мимо стола на костылях, но разговор был настолько тихим, что моё любопытство так и не было удовлетворено. К счастью, всё это время рядом со столом ошивалась Лариска. Сначала она тщательно тёрла шваброй пол вокруг стола, как будто там было самое грязное место во всей больнице, а потом, подкатив каталку со свежими простынями, долго перебирала их в непосредственной близости от стола. На самом деле Лариска выполняла моё задание. Сейчас она пыталась реабилитироваться в моих глазах после истории с Вовой-терминатором и искала любой повод, чтобы наладить отношения. Потом она расскажет мне всё, что услышала, а я в свою очередь поделюсь этой историей с Мухтаром.

  Судя по характеру допроса, у ментов были подозрения, что наш Саня занимается автоподставами. Конечно, весь его внешний вид говорил, что он чем-то занимается и это «что-то» явно не научная деятельность. Из сумбурного рассказа Лариски я составил собственную версию происшедшего.

  Накануне, Саня и его кореша̀ выехали на очередную охоту. Саня был на своей Volvo S80, а друзья на другой машине. (Следователю Саня говорил, что был один, поэтому всё дальнейшее является моей версией событий). Они быстро нашли идеальную жертву. Одинокий старичок на новенькой девятке тащился в крайней левой полосе трёхполосной магистрали. Воскресным утром дорога была почти пустой, что идеально для совершения подставы. Друзья пристроились за дедом, а Саня держался в крайней правой полосе, наравне с девяткой. Многократно отработанный приём никогда не давал осечки. Парни сзади начинают моргать фарами, давая знак, чтобы дед освободил полосу. В то время, как дед забирает правее, перед его носом вырастает круглый зад Volvo, которая резко бьёт по тормозам.

  Есть! Рыбка на крючке! Удар хороший. Многострадальный бампер, склеенный из кусочков, снова рассыпается вдребезги. Машины встают посередине дороги в одном метре друг од друга. Оба включают аварийки. Санька, не спеша вразвалочку направляется к машине жертвы. Остолбеневший дед сидит в машине, уцепившись за руль. О чём был разговор остаётся только догадываться, но в какой-то момент что-то пошло не так. Скорее всего, дед предлагал вызвать гаишников, а Саня пытался применить психологическое давление, говоря, что ему некогда и всё в этом роде. Непонятно, что делала правая рука Сани в салоне девятки, когда всё случилось. Или он просто облокотился, держа руку в открытом окне, или попытался вытащить ключи из зажигания, но в один прекрасный момент, дед нажал на кнопку автоматического стеклоподъёмника, и стекло плавно поползло вверх, придавив руку Сани к раме двери. А дальше, дед включил первую скорость и ударил по газам. Машина объехала Вольво и вместе с его хозяином, прикреплённым к передней двери начала набирать скорость. Ни разу в жизни Саня не бегал так быстро. Частота с которой он перебирал ногами стремительно увеличивалась и достигла своего предела, когда спотыкнувшись ноги повисли, волочась по асфальту. Ещё мгновение и вывернутая, сломанная рука выскользнула из капкана и Саня остался валяться на дороге, тогда как бешенная девятка унеслась в даль.