Текст книги "Травма (СИ)"

Автор книги: Олег Механик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)

  Из услышанного Лариской, я понял, что дед быстро опомнился и поехал в ближайшее отделение милиции, где написал заявление. Теперь Сане ничего не оставалось делать, как обвинять деда в беспределе, причинении тяжких телесных и оставлении места происшествия. Он написал встречное заявление и отдал его следователю, на чём их встреча и закончилась. Судя по всему, у Сани были большие шансы замять это дело, если он договорится с дедом, чтобы тот забрал заявление. Вроде бы они остались квиты в этой ситуации, дед даже в чём-то выиграл, учитывая травму, которую нанёс агрессору. Сане нужно было не лежать в палате, а срочно решать свои дела, но он не мог этого сделать, потому, что лёг сюда не по собственной воле. Оказалось, что сюда его определила мамуля, которая была врачом в отделении нейрохирургии в этой же больнице. Видимо мамаша была здесь на хорошем счету, судя по тому, с каким заискиванием вели себя некоторые врачи, когда она приходила в отделение проведать своё чадо. Сынок плакался на груди мамочки и умолял, чтобы она договорилась, чтобы ему срочно сделали операцию. Картинка была трогательной: солидная мамаша нянчится со своим оболтусом, сюсюкает с ним, приносит ему яблочки, интересуется, как и сколько он сегодня кушал. Ей не важно, что он натворил, из-за чего угодил сюда, а до этого угодил на первый и второй сроки. Для такой мамули всегда будут виноваты все вокруг, только не её чадо.

  Конечно же, она договорилась и операция была назначена на следующий день после заезда Сани в палату. К вечеру его навестил анестезиолог. В разговоре с ним Саня отколол номер, который привёл всех нас в лёгкий шок. Когда Семён Николаевич завёл знакомую нам с Мухтаром тему, про наркоз, Саня во всеуслышанье заявил, что является наркоманом и ему необходима двойная дозировка самого сильного наркоза. Анестезиолог с невозмутимым лицом выслушал странную просьбу пациента. Наверное, за свою практику он выслушивал заявления и похлеще этого.

  – Хорошо, я тебя услышал. Всё устроим по высшему разряду, – сказал он, засовывая ручку в нагрудный карман своего белоснежного халата.

   Только к вечеру следующего дня я понял, что означали его слова «устроим по высшему разряду». Я прогуливался на своих трёх по коридору, когда увидел Васюкова, разговаривающего с мордастым молодым врачом. Судя по разговору, речь шла об операции, с которой только что вернулся Васюков.

  – У меня в первый раз такое, – баритон Васюкова был звонким, как у Высоцкого, и я даже издали чётко слышал каждое его слово. – Он визжал на всю операционную, как свинья недорезанная. У моих интернов руки тряслись от страха.

  – Вы чё, без наркоза его собирали? – удивлённо спрашивал молодой врач.

  – Общий не стали делать, эпидуральный воткнули...А у него психика тонкая оказалась видишь ли. Орёт «я на вас в суд подам за то, что вы меня без наркоза режете».

  – А может, действительно не подействовало?

  – Палыч, перед тобой чё, институтка стоит? – разозлился Васюков. – Семён тоже своё дело хорошо знает, мышечных рефлексов не было. Говорю же, на голову он больной.

  – А чё у него на общий денег не было? – не унимался любопытный доктор.

  – Я не знаю... По моему дело не в деньгах. Он сынок Любы Либштейн с нейрохирургии.

  – А-а во-он оно что? – засмеялся молодой, как будто для него всё тут же встало на свои места.

  – Нет, Палыч, тут ничего личного...– Васюков вдруг понизил голос и зыркнул на меня. Я тут же продолжил своё неторопливое движение, тем более всё, что мне было нужно, я уже услышал.

  Саня возвратился в палату, вальяжно вышагивая танцующей походкой, и горделиво задрав голову. Он запрыгнул на койку и привычно скрестил ноги. На его правом запястье теперь красовалось украшение из двух колец. Точно такие же были у нас с Мухтаром, только на разных конечностях. Саня привычным способом извлёк из пачки папиросу, прикурил и откинулся к стене, с наслаждением выпуская облако густого дыма.

  – Ну как проканало, братишка? – с улыбкой спросил Мухтар. Я в очередной раз поразился способностям программиста находить с людьми общий язык, а так же его совершенному владению феней.

  – Всё ништяк! – ответил Саня, выпуская вторую струю дыма в потолок.

  – Оперировали под общим, как просил? – интересовался Мухтар.

  – Да, двойным дозняком вмазали...– Саня не мог догадываться, что мы с Мухтаром в курсе, как прошла операция.

  – Прикиньте, мне ваще не вставило...ну то есть вставило, но не так, чтобы вырубить. Я прикинулся, что заснул, а сам всё слышу и чувствую, вы приколитесь, пацаны. Они руку мою сверлят, спицы в неё вставляют, а я скриплю зубами, но терплю.

  – И чё, так всю операцию терпел? – деланно удивился Мухтар. – Я бы не выдержал и заорал. А в чём прикол, братан. Сказал бы им, чтобы ещё чего-нибудь вкололи.

  – Я просто хотел себя испытать ёба! Хотел посмотреть на сколько хватит моей выдержки. Надо же знать на чё ты типа способен. – Саня обвёл палату высокомерным взглядом и прикурил новую папиросу от старой.

  – Уважуха, брат, – Мухтар сжал в кулак здоровую руку. Стоило ему поймать мой взгляд, как его кадык задёргался синхронно с объёмным животом от пытающегося вырваться наружу смеха. Я прикрыл лицо рукой в попытке скрыть улыбку.

  Ближе к ночи к Сане пришли кореша. Вообще то после шести в больницу посторонних не пускали, но один из охранников являлся по совместительству корешем и наверное подельником Сани. Он заявился вместе с двумя другими дружбанами в палату. Вся троица была как на подбор: худые, бритоголовые с отрешёнными шальными взглядами. Охранник был в форме, а двое других в трениках, кожаных куртках и кепках, несмотря на летнюю жару. Саня встал и по очереди обнял каждого друга. Было в этой сцене, что то из фильма «Крёстный отец». Молодые мафиози не стали задерживаться в палате и по предложению охранника пошли на балкон, который был в конце пролёта.

   Саня вернулся в палату далеко за полночь. Судя по блаженной улыбке на пухлых губах и расширенным зрачкам, его организм подвергся небольшой химической обработке. Скорее всего, сердобольные кореша восполнили ему нехватку наркоза. К тому же Саня стал очень разговорчивым и дружелюбным.

  – Братишка, давай потрещим, – обратился он ко мне. Мне не очень-то хотелось «трещать» с обдолбанным Саней, но выбора не было, так как я был единственным человеком, который не спал в этот поздний час.

  – Ты кто по жизни? – Саня видимо решил, что это лучшая завязка для разговора.

  – Я...в смысле...простой человек – я уже много раз слышал этот вопрос, и каждый раз он ставил меня в тупик. Мне была непонятна сама формулировка. Что значит «по жизни»? На этот вопрос нельзя ответить: «я по жизни студент», или «я по жизни военный». «Я врач по жизни» – тоже звучит довольно странно. Позже я понял, что на этот вопрос есть только один правильный ответ: «Я по жизни бродяга». Все другие ответы звучат или неуместно, или глупо.

  – А я по жизни бродяга! – правильно ответил Саня на свой же вопрос.

  – Чем дышишь?

  Второй вопрос снова поставил меня в тупик. Глупо будет ответить на него «Дышу воздухом...», неуместно будет «дышу тем, что учусь на втором курсе института».

  «Дышу больничным смрадом и перегаром, исходящим от тебя» – это, было бы самым честным вариантом, но я снова решил ответить неправильно.

  – Да так...работаю, учусь, семья есть...– Я ощущал себя студентом, который прогулял курс и сейчас совсем не в теме экзамена.

  Саня снисходительно хмыкнул. В его ухмылке читалось: «Всё ясно – лох! О чём же с тобой разговаривать?». Поняв, что я так себе собеседник, он начал рассказывать о себе. Он возлежал на кушетке, мечтательно глядя в потолок, и вёл свой монолог с видом успешного, добившегося больших результатов в жизни человека, который щедро делится фактами из своей богатого жизненного опыта. Признаюсь, что мне не очень-то была интересна биография Сани, и я слушал его рассказ в полуха, периодически проваливаясь в дрёму и снова просыпаясь от безостановочного бухтения. Он, видимо тоже не замечал, слушают его, или нет. Наверное, перед его мысленным взором была огромная аудитория наполненная молодыми пацанами, которые открыв рты, слушают его откровения.

  Из всей его истории я выхватил только те моменты, когда он раз за разом попадал на зону. Первый раз его замели за торговлю наркотиками. Они с дружком приехали в цыганскую деревню, чтобы купить там травы. Когда они находились у барыги, в его дом нагрянул милицейский рейд. Парней, схваченных прямо на пороге, обыскали и нашли у них большой пакет конопли. Менты решили обыскать жилище барыги, но тут в дом один за другим стали вваливаться дядьки, тётки, племянники и братья подозреваемого. Они в голос кричали, что он никогда ничем не торговал, а то, что траву у этих парней нашли, так это они сами принесли на продажу. В общем, обыскать ментам больше никого не удалось, и они удовольствовались Саней и его подельником. Так из покупателей наркоманов они вмиг превратились в наркодиллеров и получили по три года сроку.

   Следующую ходку Саня получил за кражу. Точнее за её попытку. Его взял на дело матёрый вор, с которым он отбывал первый срок. Их взяли с поличным, прямо на квартире, в которую они залезли. Оказывается «матёрый» обнёс половину района, и его поимка была делом времени. Саня так и не сумел доказать ментам, что на краже только в первый раз и на него вместе с «матёрым», который почему то не захотел быть паровозом, повесили целых пять эпизодов. В итоге ещё пять лет строгача. Примечательно, что и в автоподставе он тоже участвовал в первый раз. У него и машины то своей не было. Volvo, которая засветилась везде, где только можно, была передана ему по доверенности одним из корешей.

  – А тебе сейчас могут опять серьёзный срок впаять. Ты уже не в первый раз...типа рецидивист. – Это было первое, что я сказал за час этой беседы. Мои слова вывели его из транса. Он как будто только меня заметил, увидел, что его не только слушают, а ещё и сопереживают.

  – Так оно...если не подсуетиться, на пятёру точно укатают. Хочешь курнуть? – неожиданно предложил он.

  Не знаю, то ли от скуки, то ли ради интереса я согласился. Пока Саня начинял папироску бурым зельем, проснулся Мухтар. Оказалось, что он тоже не прочь разделить с нами компанию. Саня раскурил папиросу и ходил по очереди от меня к Мухтару, пуская нам паровозы. Палата наполнилась пряным дымом. Рустам, пробуждённый всей этой суетой, тоже попросил дать ему затянуться. Через час вся палата (кроме, разумеется, Коли) была на ушах. Анекдоты, которые мы наперебой рассказывали с Мухтаром вызывали дикий до коликов в животе хохот. Громче всех смеялся Саня, превратившийся в маленького ребёнка. В конце каждого анекдота он ржал взахлёб и сучил поднятыми вверх ногами. Подозреваю, что его хохот был слышен на всю больницу, потому, что в какой-то момент в палату ворвалась медсестра Лидия.

  – Это что такое? – кричала она, бросая на нас уничтожающие взгляды. – Вы в курсе, что сейчас три часа ночи? – она вдруг поморщилась. – Вы что здесь анашу курили?

  В этот момент она напомнила мне школьную училку. «Интересно, откуда она знает запах анаши», – подумал я и попробовал оправдаться.

  – Лидия, вы что? Какая анаша? Это вон Беломор у Сани так воняет.

  Саня тут же выщелкнул из пачки папиросу и закурил, как будто это автоматически делало мои слова правдой.

  – Что я запаха анаши не знаю? Устроили тут притон...завтра доложу начальству. – с этими словами Лидия задрав голову горделиво вышла из палаты (ну точно училка).

  Саня выскочил за ней следом делая нам знак двумя пальцами сомкнутыми в колечко, мол сейчас всё улажу. Вернувшись, он повторил этот знак, но дальше, почему то разговаривал шёпотом.

  – Ну, давайте, пацаны, ещё...отмочите чё нибудь про русского татарина и киргиза – прошептал он и сам же засмеялся своим детским заливистым смехом.

  Анекдоты закончились, когда в окнах забрезжил рассвет, а по кругу прошла уже третья папироска. Смеяться уже устали, поэтому хотелось перейти к более серьёзным темам.

  – Саня, а зач...почему ты всем этим занимаешься? – спросил я, крутя в руках пластиковые чётки, взятые с тумбочки у приблатнённого соседа.

  Саня пожал плечами.

  – Почему? А я больше ни чё и не могу. Судьба моя такая...Я же тебя не спрашиваю, почему ты на завод каждый день ходишь?

  – Ну да...просто...ты уж извини...– я пытался подобраться поближе к сути и в то же время не обидеть соседа. – По-моему у тебя и это всё не очень получается. Я вот тебя послушал....знаешь, без обид...ты так себе вор.

  Я увидел, как на кровати напротив трясётся в немом смехе голова Мухтара.

   К моему удивлению Саня нисколько не обиделся.

  – Ну да, что есть то есть...всё ещё впереди, – как то грустно ответил он.

  – Чё впереди? Очередная ходка? – я повернул голову и посмотрел ему в глаза.

  – А ты мне чё-то другое предложить хочешь? – спросил он с вызовом.

  – Нет...просто, когда что-то не идёт, невольно задумываешься, может ты не на том пути. Ну ты сам посуди, ты ещё не успеваешь за что-то взяться а тебя уже менты принимают. Я не говорю о том, что это всё плохо. Наверное, если это есть, то имеет право существовать. Но люди, которые этим занимаются...они же не попадаются, хотя бы какое– то время. Успевают нагрести бобла, пожить по-человечески, а потом может и в тюрьму. Это же, как бы профессия? – для продолжения моей мысли мне было нужно, чтобы Саня ответил утвердительно.

  – Ну да...

  – Просто бывает так, что человек выбирает не ту профессию. Ну, типа решил ты плотником стать. Бьёшь по гвоздю, а попадаешь по пальцу. Один раз, второй, третий...А потом задумываешься, а может ну его на фиг? Может это не моё? Может чем-нибудь другим заняться? Пальцы то они не казённые, да и больно...

  – Поздно уже думать, братишка...назад пути нет, – обречённо сказал Саня, глядя в потолок.

  – А чё поздно? Тебе сколько лет?

  – Двадцать пять уже...

  – Ха-ха-ха двадцать пять и чё? Самое время всё изменить. Тебя чё друзья держат, или эти портаки? Наколешь себе, что-нибудь поверх этих куполов...

  – Чё? – улыбался Саня.

  – Ну, я не знаю, что-то большое нужно. «Утро в сосновом бору» видел? – эта картина первое, что пришло мне в голову, так как была запечатлена на ковре в моей детской комнате. – Ну, или чёрный квадрат на крайняк...

  При этих словах мы все засмеялись.

  – Хорош угарать...– покатывался Саня. Он обладал самоиронией, а это значит, что не всё потеряно.

  – Ну подумай сам Саня, из тебя вор, как из твоего друга охранник...– продолжал смеяться я.

  – Нет уж, братцы! Каждому своё, – Саня вдруг стал серьёзным. – Я босо̀той родился босо̀той и помру...

  – С чего ты взял, что ты босота? – я сел на кровати. – Ты нормальный пацан, мамка у тебя вон какая, видимо семья хорошая....

  – Хорош меня лечить, братан...– Саня махнул рукой, желая закрыть тему, но меня уже понесло.

  – Ты пойми, Саня, не твоё это всё. Мне со стороны виднее. Вон и Мухтар если чё подтвердит. – Я перевёл взгляд на казаха, который утвердительно кивнул. – Понимаю, друзья у тебя и всё такое. Они тебя на дно утянут, брат. У меня самого такие же дружки. Вот я здесь лежу, а они спокойно дома спят. Ни ходки твои, ни наколки, ни к чему тебя не обязывают. Ты можешь ещё всё поменять...

  – Да не хочу я ничего менять, чё пристал? – раздражённо буркнул Саня и отвернулся к стене.

  Я, тем не менее, продолжал развивать свою мысль.

  – Ты думаешь, мы просто так все здесь оказались: я, ты, Мухтар, Рустам. Да это жизнь нам урок преподносит. Эти уроки нужны, чтобы мы выводы делали. Ведь если всё через жопу в жизни получается нужно в ней что-то менять. В себе нужно что-то менять! – Я слышал свой голос будто со стороны и мне самому нравилось, как и что я говорю. Может быть это было остаточное действие марихуаны, но во мне будто пробудился оратор.

  – У нас нет выбора! Мы должны либо измениться, либо будем попадать сюда снова и снова. А можно в следующий раз уже не сюда заехать, а прямиком в подвал. Вот Мухтар, – казах удивлённо встрепенулся, услышав своё имя. – После того, что с ним случилось он точно сделает выводы. Он будет знать, что во всём нужна мера. Даже распитие безобидного напитка в компании безобидных программистов может привести к плачевным результатам, если ты не видишь краёв. Рустам, я уверен, больше никогда не прикоснётся к самогону и к салу. Хотя сало тут не причём. Я вот тоже...

   На этом месте моё красноречие иссякло. А что «я тоже»? А какие выводы сделал я? Легко делать их за других! – Я видел, с каким вниманием смотрят на меня Мухтар и Рустам, даже Саня, который прикидывался, что спит, задержал дыхание.

  – Я вообще всё поменяю. И друзей и образ жизни...пить брошу, в институт поступлю. В конце то концов, пацаны, мы чё здесь просто так? Должен же быть какой-то плюс...

  Кульминацию моего выступления разрушила Лидия, яростным вихрем залетевшая в палату.

  – Так, ты сегодня замолчишь? Троцкий хуев!

  После секундной паузы палата снова взорвалась хохотом. Закатывался Мухтар, взахлёб хохотал Рустам, вытирая простынью слёзы. Саня опять сучил поднятыми вверх ногами (точно малое дитя). Даже Коля, судорожно тряся головой, прыскал в усы.

  – Ну всё, всё – не могла удержаться от смеха Лидия. – Замолчали и чтобы я вас больше не слышала.

  ПОСЛЕДНИЙ ЗВОНОК

  Я долго пытался заснуть под щебетание пробудившихся птиц. Мне было хорошо. Возбуждение сменилось сладостным облегчением. Такое бывает после хорошего секса. Этой ночью я услышал всё то, что хотел, и услышал это от себя самого. Конечно, эта речь предназначалась не парням в палате. Это был выплеск эмоций, ответ самому же себе на наболевшие вопросы. Хотя, кто его знает, может и парням это пошло на пользу. Иногда бывает такое, что услышанные от незнакомого человека слова могут изменить твоё представление о тех или иных вещах.

  Наконец я провалился в глубокий лёгкий сон. Я парил в ярко синем небе, и подо мной огромным заснеженным полем проплывали кучевые облака позолоченные солнцем.

  «Как это здорово! Это прекрасно» – мягкий приятный голос звучал в моей голове. «Это великолепно, это...это больница...это вам не курорт...устроили тут притон...» – приятный голос постепенно набирал силу и превращался в баритон Васюкова.

  Я открыл глаза. Он стоял посреди палаты, как обычно держа руки в карманах своего застиранного халата.

  – Я вас всех сегодня же могу разогнать по домам за нарушение больничного режима! Будете в домашних условиях капельницы ставить...– в голосе Васюкова не было злобы. Это был голос взрослого мужика, поучающего шкодливого сына. Разве отец может всерьёз злиться на своего сынишку?

  – Сергей Иванович, я тут не причём! Мне самому всю ночь спать не давали. – Коля снова обрёл дар речи при виде доктора.

  Васюков игнорировал его реплику и стал подводить черту.

  – Предупреждаю в первый и последний раз. Ещё один такой сабантуй и поедете по домам. – За спиной Васюкова стояла Лидия, которая кивала головой на каждое его слово. Сейчас это напомнило мне школьный педсовет.

  – Лида, это он у нас самый громкий? – спросил Васюков у сестры, указывая в мою сторону. Лидия почему-то покраснела и кротко кивнула.

  – Кто бы мог подумать! – Васюков, улыбаясь, качал головой. А мы ещё месяц назад думали не жилец, потеряем его...Смотри-ка ты, ожил. Ну, давай, оратор, готовься к выписке. Перевожу тебя на домашнее лечение.

  Так внезапно подошла к концу моя больничная история. Теперь мне оставалось ждать, когда Васюков подготовит историю выписки и за мной приедет шурин, который отконвоирует меня в одиночку. Скоро я выйду на больничное крыльцо и подставлю лицо жаркому августовскому солнцу. Мир, на два месяца сжатый больничными стенами, раздвинется, разрастётся до необычайных размеров. Разве мог я видеть этот мир таким раньше, до того как сюда попал. Нет, он был серым и неуютным, как тёмный тоннель. Чтобы увидеть его таким ярким и многогранным, какой он есть, нужно немного постоять на краю.

   Я прощался с палатой и со всеми её обитателями. Было немного грустно, как в конце смены в пионерском лагере, когда все записывают адреса друг друга в надежде встретиться там, в холодном мрачном городе. Но, как правило, никто уже не встречается, потому что, стоит только попасть в другую среду, всё тут же меняется. Меняется обстановка друзья, наваливается куча дел и обязанностей и та милая лагерная компания остаётся только воспоминанием. Так же и здесь. Пока мы находимся в этой палате, мы связаны общим недугом физическим и душевным. Здесь мы команда, которая коллективно борется с болезнью, депрессией и скукой, а там чужие люди, не имеющие общих интересов и целей.

  Тяжелее всего мой уход давался Мухтару, это было заметно по его тоскливому взгляду. Что тут говорить, ведь мы провели вместе два месяца. Два месяца друг напротив друга в одном помещении. Я подумал, что, наверное, эта палата в его глазах тоже изменится, когда в ней не будет меня. Скоро на этой койке будет лежать другой человек и Мухтар, глядя на него, будет вспоминать меня. Конечно, всё забывается, но что-то остаётся навсегда. Встречаясь друг с другом в таких нелепых условиях и в критической обстановке, мы хоть на капельку, но меняем друг друга. Какая-то маленькая часть Мухтара навсегда останется во мне, надеюсь, что и в нём до сих пор живёт микроскопическая частичка меня. И все эти парни, врачи, медсёстры оставили во мне частички себя, не зря же я до сих пор храню в памяти всю эту историю. В этом месте мы были настоящие, только здесь мы могли увидеть души друг друга в разрезе.

  На короткое время мы были выброшены, каждый из своего беличьего колеса, чтобы задуматься, возвращаться ли обратно. Не знаю, как они, а я со временем вернулся в это же колесо, и перебирал в нём лапками до тех пор, пока другая более мощная волна не выбросила меня оттуда. Но это уже другая история. Что же касается моих сопалатников, то я очень надеюсь,

  что все кровавые мясорубки этого мира вдруг стали обходить стороной Вову-Терминатора,

  что Саня, каким то чудом попал на другую, далёкую от криминала дорожку,

  что Рустам наконец-то стал ценить то, что имеет и перестал гоняться за запрещёнными свиньями,

  что Женя десантник научился делать свою работу ещё лучше, чем до того, когда у него были все пальцы;

  что морячок покинул свой скафандр живым;

  что Лариска нашла себе хорошего мужика (пусть даже в стенах этой больницы).

  Ещё я надеюсь, что Мухтар больше никогда не встретит в подъезде маленького серого чёртика.

  Надеюсь, что чёртики, которых я прогнал, больше не вернутся ко мне. Я оставил себе только одного, самого маленького. Он и диктует мне то, что я пишу...

  14.08.2019. Олег Механик