Текст книги "Русские сумерки"

Автор книги: Олег Кулагин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глава 3

Быстрым шагом – вдоль забора. Опять вниз, пересекая железнодорожное полотно. Нырнуть в плотный кустарник. С ужасом я чувствую, как шевелятся ветки. А иногда слегка вонзаются в плотный материал куртки – будто пробуют её на зуб!

Уф-ф…

Вырвались на открытое место.

Впереди вздыбленные куски асфальта, по бокам – высокие, заросшие фиолетовой плесенью стальные ограды.

Петрович не мешкает. Мы идем вслед за ним.

А ограды сближаются!

Яркие, смертельно красивые отростки чутко подрагивают справа и слева. Их острый аромат перешибает даже запах озона. Я стараюсь не вдыхать глубоко…

Никогда раньше мы не подходили так близко к этой дряни – на расстояние вытянутой руки!

А ведь она чувствует всё живое. Тоненькой полупрозрачной бахромой плесень начинает тянуться в нашу сторону…

Хорошо, что метров через пятьдесят ограды кончаются.

Мы выходим на большую площадку между промышленным зданием и ржавыми остовами грузовиков.

Петрович огибает здание слева. Впереди – ещё какие-то цеха. Проходя между ними, замечаем в боковом переулке стаю псевдоволков. Их штук десять! И такие огромные… Раза в полтора крупнее тех, что водятся в окрестностях Колядинска!

Мы ускоряем шаг. Но совсем немного.

Тут нельзя спешить.

Разбрызгивая куски асфальта, из-под земли то и дело вырываются столбы белого огня. Мы идём между ними – зигзагами, уклоняясь от горячего дыхания…

А стая идёт за нами.

Десять клыкастых, по-крокодильи вытянутых морд. Десять пар внимательных зрачков.

Наверняка они голодные. В городе не так уж много зверья – тем более чтобы прокормить таких чудищ.

Если они бросятся, мы не успеем уложить всю свору!

А Петрович удивительно спокоен и даже не озирается. Хотя ему и некогда озираться. Столбы огня всё гуще бьют из-под асфальта. Каким-то чудом наш вожак ещё выбирает правильный путь…

Чёрт! Совсем рядом!

Меня обдаёт жаром. Бросаюсь в сторону, но отец ловит меня за воротник. И спустя миг огонь вырывается из того места, где я чуть не оказался!

Да, помню. Самое худшее – терять голову и бестолково метаться.

Рукав куртки начинает тлеть. Но это фигня!

– Осталось немного, – бормочет Петрович.

И псевдоволки уже близко.

Один догоняет, заходит сбоку. Какое-то время идёт параллельным курсом. Я почти физически чувствую его взгляд. А потом он бросается наперерез!

Отец вскидывает «грач», только выстрелить не успевает – теперь незачем.

Уши закладывает от визга, и дым горелой плоти бьёт в ноздри. В паре шагов от меня корчится почерневшее тело монстра. Столб белого огня прожёг его насквозь!

Мы проходим мимо.

Стая чуть отстаёт, но упорно движется следом.

Призрачно-голубое сияние вырастает на полнеба. И вокруг становится удивительно безмятежно.

Асфальт больше не взрывается у нас под ногами.

Мы одолели полосу огня? Значит, теперь ничто не остановит псевдоволков?!

Холодея, я оглядываюсь. И различаю вдали повернувших назад мутантов.

Струсили, твари!

Я перевожу дух. Выдавливаю:

– Всё-таки отвязались! – Добавляю с надеждой: – Может, и высшие – отвяжутся?

– Эти – вряд ли, – хмурится Петрович.

– По крайней мере, мы прошли Мясорубку…

Отец вздыхает. И я смотрю на него с удивлением:

– Ещё не прошли?

Петрович криво усмехается. Вглядывается вперёд – туда, где голубые молнии змеятся над крышей заводского корпуса. И глухо отвечает:

– Ещё не совсем…

Разрушенное здание. Длинные стебли изменённой травы пробиваются между обломков. Вьются вдоль уцелевшей стены. Трава не зелёная, а серая – будто высушенная палящим солнцем.

Но солнца здесь нет. Уже четыре года…

Вместо него – мертвенный свет, озаряющий укрытое пеленой небо. Источник света – где-то рядом, за ближайшими развалинами.

Мы его обойдём.

Петрович ведёт по узкой полосе сохранившегося асфальта.

Слева – до самых развалин – всё перепахано, как после бомбёжки.

Справа – высокий, заросший фиолетовой плесенью забор. А дальше – трёхэтажный дом, уцелевший в стекловидной массе, будто муха в янтаре. Там размещалась дирекция завода, а сейчас что-то неприятно пульсирует внутри, за матовыми глазницами окон. Едва мы поравнялись с домом, я опять ощутил странный холодок – почти как тогда, с проклятой живой паутиной…

Двигаемся молча.

Наш вожак совсем не спешит. Идёт, будто вдоль обычной улицы.

Но по его напряжённой спине я чувствую, как тяжело даётся ему каждый шаг.

Обогнули дирекцию и остановились.

Почему?

Петрович замер напротив огромного матового наплыва – того, что тянется от здания дирекции до соседнего дома.

Отец вопросительно кашляет. И Петрович глухо объясняет:

– Тут был проход… Раньше, когда ходил Белик.

Соседний дом – тоже запечатан в мутном стекле. Кажется, это бывший цех. Метров на пятьдесят тянется влево. А дальше начинаются подсвеченные голубоватыми сполохами развалины…

Что теперь? Возвращаться, чтоб отыскать другой проход?

Назад, через пояс огня, к ожидающей нас стае мутантов?

Или прямо в лапы к высшим?

Отец и Петрович молча смотрят на развалины. О чём думают? Ведь все равно выбора нет.

Я взмахиваю рукой, указывая вперёд:

– Значит, идём туда…

Отец оглядывается, будто хочет что-то сказать. Но так и не говорит ни слова. Лишь слегка хлопает меня по плечу.

А Петрович делает жадный глоток из фляги. И сплёвывает под ноги:

– Идём!

Запах озона становится острым.

Низкий гул, который раньше едва угадывался, с каждой секундой ощутимей давит на барабанные перепонки.

Мы карабкаемся через перемешанные с землёй куски бетона. Обходим глубокую воронку – я всматриваюсь и различаю на её дне мумию зубастого чудища. Длинное высохшее тело почти разрезано пополам, исполосовано глубокими ранами.

Чуть в стороне, у искорёженной трансформаторной будки, – что-то бесформенное. Лишь по торчащим осколкам костей можно угадать останки живого существа…

Для любого трикстера это означает «Стоп!».

Но мы не останавливаемся. Не поворачиваем назад.

Теперь правила отброшены.

Осталось одно-единственное – никогда не терять голову. И потому я иду вперёд, стараясь ступать след в след за вожаком.

Сердце колотится: так громко, что мне чудится – каждый удар эхом отдаётся под сводами разрушенного цеха…

За расколотой стеной – широкий пустырь. Его края теряются в тумане. Всего несколько уцелевших зданий угадывается вокруг неясными силуэтами. И ближний среди них семиэтажный корпус института – мрачный, тёмный, зияющий глазницами выбитых окон.

Лаборатория отца – у самой крыши. Окна выходят в сторону промзоны. Оттуда и правда можно смотреть на это.

Я думал, что будет страшно.

А оно – красивое… Ещё красивее, чем алый цветок.

Воздух над пустырём колышется, словно в полдень над горячим асфальтом. И там, в зыбком мареве, как снежинки на свету, вспыхивают мириады искр. Кружатся в причудливом танце.

К яркому зрелищу не хватает лишь мелодии. Вместо неё – монотонный гул, который я чувствую даже кожей…

Мы сворачиваем. Двигаемся вдоль кромки развалин. Вероятно, Петрович думает опять выйти к маршруту Белика.

Но через десяток шагов мы оказываемся у края обрыва. Раньше он был замаскирован дымкой. А сейчас…

Я осторожно смотрю вниз и торопливо отшатываюсь.

Очень высоко – дна не видать в тумане. Отвесная, будто срезанная лезвием стена.

Тут не спустишься.

Петрович и сам это понимает. И потому мы идём вдоль обрыва – напрямик через пустырь.

Туда, где хаотично клубятся эти красивые искры.

Я зачарованно их разглядываю.

Из хаоса рождаются полосы, круги… Сверкающие блёстки начинают складываться в настоящие геометрические фигуры. Лишь на мгновение. Опять рассыпаются и заново складываются, будто кто-то встряхивает огромный калейдоскоп.

Петрович ускоряет шаг.

Мы уже почти бежим, проваливаясь в изрытую землю.

А «снежинки» над пустырём порхают в новом танце. Причудливые фигуры сливаются в одну огромную, заслоняющую полнеба. Там, внутри, мерцает многогранник. Мерцает и вращается – как ротор в электромоторе.

Или как нож в мясорубке…

Мы бежим ему навстречу!

С каждой секундой он ускоряется. От мелькания огней уже рябит в глазах. А от нарастающего гула закладывает уши и начинает болеть голова.

Я спотыкаюсь. Мне плохо и жутко.

А ещё стыдно.

Чем я тут собирался хвастать перед мальчишками?

Дурак!

Может, ещё не поздно повернуть? Если спрячемся в развалинах, вдруг нас не найдут – и волки, и те, двуногие?

Петрович оглядывается, указующе машет рукой. Что-то выкрикивает.

Я тоже всматриваюсь в дымку – впереди над обрывом. И сердце радостно ускоряется – да ведь там мост!

Спустя десяток шагов картинка ещё яснее. Не мост, а рухнувшая поперёк огромной трещины в земле опора высоковольтной линии. А нам без разницы – главное, по ней мы переберёмся на другую сторону!

Выскочим из смертельной, сверкающей карусели…

Туда, где за пропастью угадываются очертания торгового центра «Экватор». Я помню, отец показывал на карте, это предел зоны поражения. Если дойдем – там нас уже не достанут!

Петрович ловко вскарабкался на ржавые перекладины. Я лезу следом, хватаюсь за неровные, будто иссечённые дробью стальные балки. Это даже хорошо, что они ржавые, – не так буду скользить!

Слышу за спиной дыхание отца.

Все трое уже на пути к спасению.

Мы двигаемся по квазимосту с удивительной лёгкостью. В иных обстоятельствах я б не осмелился на такой аттракцион. Слишком боюсь высоты!

А сейчас пофиг… Пофиг, что, сорвавшись, будешь лететь вниз десятки метров – до того, как вдребезги разобьёшься. Вниз лучше вообще не смотреть – только на спину Петровича и на искорёженные балки, за которые надо цепляться.

Тот край обрыва уже совсем близко.

Маячат в дымке остатки продуктового магазина «Антошка», на заросшем травой крыльце валяется скрученная спиралью почернелая вывеска…

Ещё чуток, и мы спрыгнем на ту серую траву!

Закончится бездна у нас под ногами…

Что такое?

Почему вдруг застыл наш вожак? А теперь и вовсе пятится назад. Теперь, когда спасение так близко!

Он что, сошёл с ума?!

Я едва не выругался – грязным трехэтажным матом, как Мишка Копоть. Но слова не успели родиться из пересохшей глотки.

– Стоять! – рявкнул кто-то чужой.

И пуля вышибла искру о перекладину рядом с ногой Петровича.

Я оцепенел. Отец шагнул ближе, пытаясь меня заслонить. Только это было бессмысленно. Сразу несколько стволов глядели в нашу сторону – целая бригада, засевшая в развалинах «Антошки».

Теперь они уже не прятались. Ухмыляясь, лезли через полуобвалившуюся кирпичную стену. И с автоматами наизготовку двигались редкой цепью к лежащей высоковольтной опоре.

Половина – в импортном камуфляже без знаков различия, остальные – в цивильном и спортивных костюмах. Расхлябанная походка, низкие лбы, щетинистые физиономии…

Ничего общего с хладнокровными убийцами в чёрном.

Хотя вряд ли это сборище уголовников случайно возникло на нашем пути.

– Автомат бросай вниз, – приказал Петровичу высокий бандит в камуфляже, – а сам иди сюда. Только тихо!

Где их набирали? Точно не в Колядинске. Слишком развязно себя ведут и чересчур равнодушно пялятся на Мясорубку за нашими спинами.

Лишь позади, опираясь на палку, маячил единственный из этой своры, у кого в глазах застыл ужас.

Я его узнал.

Вот кто их привёл. Вот откуда высшие так хорошо знают Зону!

– Ага, – криво усмехнулся Петрович. – Ну, здравствуй, дружище!

– Здравствуй, – выдавил Гребень, бывший напарник Белика. И опять покосился на сверкающую круговерть Мясорубки.

Губы у него дрожали. И вообще выглядел он паршиво. Тёмные круги под глазами, худой, как скелет, весь какой-то скрюченный…

Он до сих пор так и не восстановился после той ходки. Полгода его выхаживали в колядинской больнице. Трикстеры скидывались ему на лечение. Белик привозил доктора из самой Москвы, покупал самые лучшие лекарства. Напарник ничего для него не жалел.

Все так радовались, когда он пошёл на поправку…

Петрович молча смотрел на Гребня.

– Я что, не доходчиво объясняю? – ощерился долговязый бандит и выстрелил поверх наших голов.

Мы нужны им живые? Для чего? И думать об этом не хочется…

В памяти всплыло искажённое мукой лицо Йога.

– Вы – идиоты? – озадаченно буркнул главарь. – Хотите назад, в пекло?

– Ещё не решили…

– Топайте сюда, пока я добрый!

– А смысл? – сплюнул Петрович.

– Не надо бояться, – выпалил Гребень. – Никто не причинит вам зла!

– Да ну?

– Они мне обещали!

Петрович грустно покачал головой:

– Белику – тоже обещали?

– И его не тронут.

– Теперь не тронут. Нет больше Белика!

Гребень пошатнулся. Крепче схватился за свою палку. Посмотрел куда-то за наши спины и глухо выдавил:

– Петрович… Можешь оставить товар и уходить – ты им не нужен. И мальчишку забирай с собой. А ты… – Он глянул на отца. – К тебе, Антон, у них есть вопросы.

У меня похолодело в груди.

Конечно, ведь отец подстрелил того гада. Ему не простят!

– Доходяга точно формулирует, – подмигнул бандит Петровичу. – Обшмонаем, и катись на все четыре стороны!

Трикстер обернулся. Смерил нас внимательным взглядом – будто что-то обдумывая. И вдруг сорвал автоматный ремень с плеча. Уронил оружие вниз.

Оно исчезло в тумане, заполнившем пропасть.

Я вздрогнул. Я не мог поверить.

А долговязый главарь оскалился:

– Молодец! Теперь спокойно, без глупостей – топай сюда!

Но Петрович отчего-то мешкал. Он смотрел назад – в сторону Мясорубки.

– Скорее! – не выдержал Гребень.

– Сейчас, – хладнокровно отозвался наш бывший командир. И зачем-то добавил: – Видно, будет как тогда – у Гнилого Оврага… Тут уж кому какой фарт!

Предатель!

Я стиснул челюсти. А к глазам подкатили злые слёзы.

– Нам пора, – вздохнул Петрович. – Извини, Антон…

Никуда я с ним не пойду!

– Хорошо, – хрипло сказал отец. – Я всё понял.

– Вот и лады! – оскалился бандит. – Обещаю – сына не тронем.

Твари! Если б у меня был пистолет…

– Скорее! – почти взмолился Гребень. Ему страшно: гул Мясорубки превратился в звон – от которого уже начинают ныть зубы.

– Да не волнуйся ты, доходяга, – иронично прищурился главарь.

А глаза Гребня вдруг стали круглыми, безумными. Какую-то долю мгновения он таращился туда, где всё ярче разгоралось смертельно-красивое зарево. Потом всхлипнул и бросился наутёк – в сторону торгового центра «Экватор».

Бандиты провожали его хохотом. Лишь один метнулся вдогонку и легко настиг хромого калеку.

Что произошло дальше – я не увидел.

Рука отца дернула меня за воротник. И мы полетели с «моста» – в укрытую туманом бездну…

Кажется, я орал от страха.

Наверное, мог бы и обделаться – если бы падение длилось дольше. Но мы ударились о крутой зыбучий склон и покатились вниз.

И всё же по-настоящему я пришёл в себя уже на дне глубокой расщелины. С разодранными до крови костяшками пальцев, ушибленным плечом – но относительно целый и здоровый!

Рядом – отец и Петрович. Мы прыгнули вниз и остались живы!

Вот для чего наш вожак уронил вниз автомат – по звуку догадался, что склон близко. Он сделал всё как настоящий трикстер!

Целую секунду меня переполняет восторг. А ещё спустя секунду выстрелы раскалывают воздух, и пули начинают долбить землю рядом с нами.

Бандиты палят вслепую – сквозь дымку. Зато патронов не экономят.

Отец накрывает меня телом.

И тут что-то взрывается – так мне кажется…

Тьма. Боль.

Мутная дымка. Перед глазами – красные круги.

В ушах – звон. Легче, чем от Мясорубки. И всё равно – башка раскалывается. А из носа течёт кровь.

Я утёрся грязным рукавом и осторожно повернул голову.

– Цел? – глухо спросил Петрович.

– Нормально…

Рядом открыл глаза отец. И медленно сел, отряхивая припорошенные землёй волосы. Его разодранная кепка валялась в стороне.

Чем же нас накрыло? Гранатой?

Хорошо хоть наша сумка – целая. И ведьмины глазки на месте!

– Сынок…

– Всё путём, – коснулся я его руки. И замер, вслушиваясь.

Теперь, когда звон в ушах отступил, – я вдруг понял, что Мясорубка затихла.

Бандитской ругани тоже не слыхать.

Но это ни о чём не говорит! Пока мы были в отключке, они вполне могли подобраться ближе. Вдруг они уже рядом – за стеной тумана?!

Я вскочил на ноги.

– Не дергайся, – вздохнул Петрович и медленно поднялся с земли. Одежда на нем в нескольких местах была располосована. У отца – тоже, особенно спина. И нога… Вся левая штанина промокла от крови.

Наверное, задело осколком!

Я торопливо полез в сумку, достал стерильный бинт, йод.

– Погоди, – сказал Петрович и сам начал перевязывать отца.

Пока он это делал, я с автоматом на изготовку опасливо озирался. Тёмные силуэты чудились мне за белой завесой.

А наш вожак был удивительно спокоен.

– Порядок, – объявил он, завязывая бинт. И отобрал у меня автомат.

Почесал подбородок, глядя вверх по склону. Шепнул:

– Теперь бы не худо отсюда выбраться…

– Там же бандиты!

– Вряд ли они нам помешают.

– А если опять кинут гранату?

– Гранату? – округлил он глаза. – Какую ещё?.. – моргнул недоумённо. И вдруг понимающе улыбнулся: – Не бойся – не кинут.

Без лишних объяснений, деловито стал карабкаться вверх по склону. Мы двинулись следом – отец заметно хромал, но пытался не отставать.

А я подобрал камень и судорожно сжал в кулаке – раз уж пистолета не доверили, хотя бы не с голыми руками!

Всё-таки мне трудно понять логику Петровича. Да, он – реальный ловкач. Только что выдернул нас из-под стволов. Но почему опять тащит под те же самые стволы?!

Или хочет застать их врасплох?

Смешно.

Представляю себе рожу долговязого бандита – когда он нас увидит. Уж тогда он с полным правом сможет сказать: «Идиоты!»

Тьфу!

Шёпотом чертыхаюсь, споткнувшись обо что-то. Присматриваюсь и с удивлением обнаруживаю расколотый автоматный приклад. Разгребаю землю пополам со щебёнкой.

Точно, автомат! Разбитый, негодный, да ещё надрезанный чем-то вроде болгарки. И магазин не отщёлкнешь – заклинило!

Всё равно здорово. Пока ползём этим крутым склоном – буду смотреть внимательнее. Вдруг попадётся ещё что интересное?

Через пару метров я нахожу кусок куртки.

А ещё выше – чью-то руку.

Я смотрю на неё несколько секунд. Ясно вижу гладкий, словно бритвенный срез – наискось выше локтя. Рука в пыли – но даже сквозь грязь можно разобрать на коже татуированный якорь и наколку «ВМФ».

Отец трогает меня за плечо:

– Глеб…

Я ошалело моргаю, не сводя глаз с жуткой находки, и отец почти тянет меня вверх по склону.

Минуту спустя выбираемся из трещины – опять к развалинам магазина «Антошка».

Я отхожу от обрыва всего на несколько шагов. И тут меня начинает тошнить. Рвать до судорог, до болезненных спазмов – прямо у заросшего травой крыльца с почернелой, загнутой спиралью вывеской.

Я ведь не ошибался. Бандиты, правда, ждали на-верху.

Точнее – то, что от них осталось…

А среди этих кровавых кусков – распоротое и вывернутое, как перчатка, тело, узнаваемое лишь по остаткам пальто.

Гребень так и не сбежал от судьбы.

Глава 4

Отец и Петрович взяли меня под руки и оттянули за угол магазина. Отсюда почти не видно это. Но легче не стало. Потому что это – до сих пор у меня перед глазами.

Мне стыдно. Но я ничего не могу поделать…

Наконец отпустило.

Отец дал мне свой платок утереться. Обнял и зашептал:

– Прости, Глеб… Прости, что притащил тебя сюда. Зона – не для мальчишек!

А Петрович дружески взъерошил мои волосы:

– Ничего. Первый раз даже взрослые мужики не всё выдерживают.

– Правда? – удивился я сквозь слёзы.

– Вон Фома, земля ему пухом, вообще штаны обмочил, когда однажды наступил на хлопушку…

Ну уж нет! У меня штаны сухие.

– Идём! – выдавил я решительно.

Петрович смерил меня оценивающим взглядом:

– Ты… в порядке?

– Нормально, – буркнул, пошатываясь, словно пьяный.

– Вот и молодец… трикстер!

Больше мы не задерживались ни секунды.

Маршрут известный – мимо торгового центра «Экватор» к супермаркету «Пятёрочка». А там начнётся Тропа!

Мы торопились – насколько позволяла раненая нога отца.

Потеряли кучу времени – пока были без сознания. Да и со мной возились…

И всё равно, ещё есть надежда, что высшие от нас отстали. А может, вообще, с ними случилось то, что и с бандитами? Если они рискнули идти через Мясорубку, вслед за нами…

Я оглянулся.

Воздух над пустырём колыхался, как в полдень над горячим асфальтом. Снежинками на свету вспыхивали мириады искр. И мелькали в причудливом, волшебном танце…

Я вздрогнул. Торопливо отвернулся.

Красиво. Опять красиво – до мурашек по коже. Монотонный гул едва угадывается. Отец говорил, после выброса энергии всегда бывает затишье. И всё равно такое чувство, будто эти милые огоньки стальными иглами готовы вонзиться тебе в спину…

Я вдруг вспомнил слова отца: «Нынешняя мерзость – дело рук человеческих».

Может, он и прав.

Сейчас, в эту минуту, я ненавижу Зону. Но понимаю: зло – не в ней. И даже не в Мясорубке.

Оно – в людях. Или в тех, кто кажется людьми.

И всегда было!

Просто раньше оно выглядело не таким заметным…

Я стиснул кулаки.

Кто вас, тварей, сюда привёл? Кто первым затеял бойню?

Отец мечтает всё исправить. Но кое-что уже не исправишь.

Даже если заманить всех уродов в Мясорубку!

Я поёжился. Опять, как наяву, встала перед глазами картина…

Вот уж нет – такого никому не желаю. Разве что гадам, мучившим Йога!

Мы перешли проспект и обогнули сгоревшее здание супермаркета. Одолели почерневший сквер с мёртвыми деревьями. Там была паутина, но она легко угадывалась между сухими ветками и стволами.

Дальше начались затянутые дымкой спальные кварталы. Мы прошли по ним сотню метров. И опять оказались на Тропе.

Странно, в этот раз я физически её ощутил – будто легче стало дышать. И даже туман поредел.

Петрович сразу ускорил шаг.

Если по прямой – окраина города уже рядом. Если по Тропе – чуть дольше, километра два…

Потом периметр и лес.

Легко будет затеряться!

Там ведь не одна Тропа – там их тысяча!

Обходим стадион, весь затянутый фиолетовой плесенью. Стадион как новенький, а прямо за ним – огромная воронка. Даже не знаю, что могло её породить – точно не взрыв, вон в соседних домах даже стекла целые.

Здесь Тропа делает петлю, далеко огибая воронку.

И мы почти одолеваем этот загиб, когда из тумана, в конце улицы, по которой только что шли, рождается неясный силуэт.

Рождается и исчезает, слившись с кустами…

– Уже, – криво усмехается Петрович.

– Может, это не они? – шепчет отец.

– Они…

Наш вожак вдруг сдёргивает автомат с плеча и отступает к ближайшему дому:

– Всё. Дальше без меня! Только не Тропой – там точно будут ждать…

– Николай, – хмурится отец, впервые называя Петровича по имени.

– Не трать время! – махнул он рукой. – В конце квартала свернёшь. А я постараюсь их задержать, – хлопает себя по жилету с торчащим из кармана трофеем, бандитской лимонкой.

– Вместе уйдём!

– Не уйдём, – качает головой Петрович. – Догонят, – смеривает отца коротким взглядом. – Оттуда топайте напрямик – будет осиное гнездо и ещё масса всякой фигни… но ты сумеешь, я в тебя верю.

Отец с обрезом в руках хмуро смотрит в дымку. Петрович добавляет:

– Заработает мобила – сразу звони Черепу. Пусть поднимает людей!

– Понял.

– А если понял – так вали отсюда!

В голосе вожака – злость. Но в глазах – совсем другое.

Они с отцом обнимаются, а мне Петрович ерошит волосы жёсткой ладонью:

– Никогда не сдавайся, трикстер.

Я хочу ответить – что-то подходяще героическое. Но вместо этого шмыгаю носом, как сопливый первоклассник. Он улыбается и легонько толкает меня в плечо:

– Лови фарт!

Разворачивается и идёт к дому – оттуда хорошо видна Тропа, можно на целый километр держать её под обстрелом.

А мы убегаем вдоль по улице. И прежде чем свернуть за угол, я успеваю оглянуться. Петрович – уже в окне третьего этажа. Замечает меня, машет рукой. И скрывается в глубине дома.

Больше я его не видел.

С каждым шагом от Тропы дымка становится гуще, тени глубже… В воздухе плавает резкий аромат фиолетовой плесени. Но пока её немного.

Зато хватает чёртовой травы. Эта не пахнет, да ещё и растёт тут вперемежку с обычной – различаешь, только подойдя вплотную.

Хорошо, что дальше начинается голое место.

Плохо, что сразу становится ясно, куда исчезли растения.

Из мутной пелены вырастает здание 42-й школы. Санька Деревянко там учился. Теперь не учится – торгует на рынке всякой ерундой. А школа стоит, целая, невредимая: с одной стороны – будто укрытая прозрачным, нетающим льдом, с другой – затянутая гигантским серым коконом.

Несколько отверстий в коконе – как немигающие чёрные зрачки.

Мы должны пройти мимо.

Школу не обойдешь. Справа – всё в фиолетовой плесени. А левее – жёлтое облако окутывает развалины.

И мы движемся прямо.

Очень аккуратно. Бесшумно ступая по пыльному асфальту.

Это сейчас главное – не потревожить…

Я иду, затаив дыхание.

Серый кокон уже близко. Я отчетливо вижу его неровную, бугристую поверхность. Какие-то мерзкие зеленоватые потёки – рядом с отверстиями…

Нет, лучше туда не смотреть!

Гляди под ноги, дурак. Вот, едва не споткнулся о кирпич!

Хорошо, что толстый слой пыли гасит звук шагов.

Тут всё ею покрыто – не только земля, но и машины, мёртвые детские качели…

И нигде никаких следов – проходил ли тут вообще хоть кто-то, с тех пор как Сумерки убили город?

Неужели мы первые?

Или нет… Что это там угадывается в пыли? Лохмотья, оставшиеся от рюкзака? А рядом? Куски человеческого скелета?

«Не поворачивай голову! Смотри перед собой. Главное – не потревожить!»

Я строго следую этой директиве. И через пару шагов, будто на мину, наступаю на укрытую пылью раздавленную пластиковую бутылку.

Звук кажется оглушительным!

Отец резко оборачивается. Хватает меня за руку и ускоряет шаг, насколько позволяет его раненая нога.

Холодный пот стекает у меня по шее. «Бум-бум-бум!» – бешено колотится сердце в груди.

Но двор скоро закончится. Ещё немного, и мы скроемся вон за тем домом!

Я отчаянно в это верю.

И в этот миг грохот автоматной очереди раскалывает воздух.

А спустя секунду – там, у Тропы – взрывается граната!

Дребезжат уцелевшие стекла в пятиэтажке. Странный звук эхом долетает от 42-й школы.

Серый кокон вздрагивает. Или мне кажется? Разглядеть не успеваю.

Мы бросаемся к подъезду. Фиолетовая плесень бахромой свисает с козырька. Дверь открыта, но почти наполовину затянута смертельной дрянью.

Лезть внутрь – глупо.

Даже стоять рядом опасно! А отец накидывает капюшон своей «счастливой» куртки. И хрипло командует:

– За мной!

Он первым бросается под фиолетовую бахрому. Я проныриваю следом. От запаха плесени щиплет в носу, слезятся глаза…

Мы взлетаем по ступеням. Отец на ходу срывает разъеденную куртку, швыряет её вниз. Фиолетовые побеги змеятся на лету, дожирая куртку.

Хрустит под ногами скелет кошки. Второй этаж.

Что-то происходит там, во дворе, – какие-то огни мелькают за грязными стеклами. И всё громче звук – будто к нам летит огромная муха!

Ещё один этаж.

Наконец-то открытая дверь квартиры! Её окна должны выходить на ту сторону!

Мы проскальзываем внутрь.

В коридоре – пыль, разбитая чашка на полу. В кухне на табурете сидит мертвец – серый, засушенный, как мумия. Нам не туда!

Мы бежим в гостиную, к балконной двери. Рядом с ней – тоже тела. Сидят в креслах. Незряче таращатся в мёртвый экран телевизора.

Отец проскакивает мимо, к балкону.

Я бегу за ним. И всхлипываю от ужаса.

Потому что мертвецы поворачивают головы. Смотрят на меня страшными высохшими глазницами.

На мгновение я замираю – этот миг кажется невыносимо долгим…

Отчаянно хочется удрать – куда угодно, лишь бы вон из этой комнаты. Но я шагаю вперед – между мертвецами, едва не задев одного плечом. И вслед за отцом перемахиваю через балконные перила.

По водосточной трубе мы спускаемся на один этаж и прыгаем на газон.

Бегом одолеваем сквер и ныряем за угол соседнего дома.

Впереди, словно над горячим асфальтом, колышется воздух над дробилками. И не повернуть – плесень справа и слева. А за спиной – нарастающий гул, как от растревоженного улья!

Мы мчимся напрямик.

Мне кажется – там нет прохода. Ещё немного, и невидимые смерчи захватят нас, перемалывая кости…

Но отец проскальзывает вперёд – легко, несмотря на раненую ногу. Там, где я вижу сплошное марево, он безошибочно угадывает зазор между дробилками. И я ступаю за ним – след в след.

Я в него верю – и от этого страх притупляется, почти уходит.

Мой папа – хороший трикстер! И я мечтаю когда-нибудь стать таким же…

Всё!

Проскочили.

Опять повернули за угол дома.

Следующий двор – открытое место, без всякой дряни. И в просвете между многоэтажками угадывается ржавый троллейбус.

Через полсотни шагов я различаю номер «12».

Да! Тот самый маршрут, что ходил вдоль окраины. Значит – периметр близко. А где-то там, за дальними домами, – спасительный, почти нормальный лес!

Пересекаем двор.

Мы вырвались!

Гул осиного гнезда стихает за спиной. Если высшие пытались за нами гнаться – вероятно, им худо пришлось!

Только Петровича жалко…

Он был реальный ловкач.

Идём вдоль троллейбусной линии. Дымки почти нет, и дорога хорошо просматривается.

– Не бойся, Глеб, – шепчет отец. – Осталось недолго. Выберемся!

А я и не боюсь.

Столько хороших людей погибло, чтоб дать нам шанс. Значит, мы просто обязаны выбраться!

У супермаркета «Класс» сворачиваем направо. Впереди – опять дымка. Но эта улица точно ведёт к периметру!

На тротуарах разбросаны вещи – дорожные сумки, какие-то тряпки, жидкокристаллический телевизор с разбитым экраном. Опрокинутая детская коляска…

Здесь у людей было больше времени. И некоторые пытались тащить с собой барахло.

Сгрудились в пробке машины – их хозяева надеялись выбраться из города в последние минуты.

У нас в районе – всё то же самое.

Девять лет мне было, но я до сих всё отчетливо помню – истошные вопли автомобильных сигналов, крики, ругань и детский плач. Помню безумную толпу женщин и стариков, громивших продуктовый магазин. И голос отца: «Пожалуйста, уходите из города!»

Нет, долго он их не уговаривал. Подхватил меня, как особо драгоценный груз, и бежал с мамой до самой опушки леса. Выскочили как были – в домашних спортивных костюмах с растянутыми коленями. Из имущества – лишь мобильные телефоны и ключи от квартиры.

Мы не оглядывались.

А едва вырвались из города, едва опустились на траву перевести дыхание – у нас на глазах последние дома окраины сгинули в сером шквале…

Прежняя жизнь кончилась за считаные минуты. Тогда я не сразу это понял.

А сейчас всё бы отдал, чтоб опять прогуляться по тому, сгинувшему городу, чтобы встретить друзей, которые так и не успели вырваться из серой тьмы. И ещё мне хотелось бы увидеть маму…

Но я уже взрослый. Я знаю, что этого никогда не будет.

Хм-м… А почему остановились?

У лежащего на боку микроавтобуса отец оцепенел, вглядываясь в дымку. И вдруг схватил меня за рукав, увлёк в боковой переулок.

Пригрезилось ему, что ли?

Лично я не заметил ничего подозрительного!

Хотел сообщить об этом отцу. Но он строго приложил палец к губам. И быстро захромал через узкие дворики.

Я шёл, не отставая. Конечно, все вопросы потом… «Тебе ещё рановато идти первым».

Мы выбрались на параллельную улицу. Миновали один квартал и остановились у протянувшейся поперёк длинной лужи – казалось, она наполнена чем-то вязким, вроде мазута.