Текст книги "Город тысячи богов (СИ)"

Автор книги: Олег Кожин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц)

При виде мужчин, китаец засуетился, замахал руками, что-то требовательно спрашивая у Пинты. Тот, неожиданно бодро, ответил на китайском. С минуту они о чем-то разговаривали, отчаянно жестикулируя. Наконец Пинта обернулся.

– Я говорю – это наша страховка, на случай непредвиденных обстоятельств.

– И какие тут могут быть непредвиденные обстоятельства? – с сомнением выгнула брови ковбойша.

– Детка, это Боград! – осклабился Пинта. – Здесь все обстоятельства непредвиденные!

Он выпрыгнул наружу, с наслаждением потянулся, играя мышцами. Сходил к палаткам, поковырялся там пару минут и вернулся с двумя рюкзаками.

– Упаковывайтесь, сухопутные кр-р-р-рысы! – наигранно кричал Пинта. – Наша посудина идет брать Левиафана!

В рюкзаках оказались ботинки на высокой шнуровке, охотничьи комбинезоны и разный туристический скарб.

– А это еще зачем?

Гор подбросил на ладони большой, на пол-лица респиратор с двумя фильтрами.

– У тебя когда-нибудь портилась еда? Что-нибудь мясное? – Пинта усмехнулся снисходительно. – Падь, мой юный друг что-ходил-в-чернобыль-нелегалом, это не только ландшафт. Это еще и падаль.

Гор понимающе кивнул, беспрекословно просунул голову, регулируя тугой ремень на затылке. Глаз у Пинты оказался наметанным, – одежда и обувь пришлись впору. Только на китайце комбинезон болтался, как на вешалке, но он, казалось, не унывал, беспрестанно скаля безобразные зубы.

– Левиафан, как он здесь оказался? – спросил Гор, шнуруя ботинки.

– Упал. Прямо с неба.

Пинта воздел кверху палец с длинным грязным ногтем. Понять, шутит он, или говорит серьезно, не представлялось возможным. На любое недоверие у него был один ответ – это Боград, детка!

Пока туристы переодевались, бородачи заканчивали приготовления, устанавливали на джипы турели с широкими лезвиями гарпунов. Жужжал шуруповерт, рычал, подгоняя помощников, Пинта, возбужденно хихикала толстушка. Гор поглядывал на мертвого гиганта, сравнивая, были ли у него в жизни приключение хоть чуточку интереснее, и сам же себе отвечал – нет, не было. Он чувствовал, что начинает проникаться восхищением к этому месту, и ненавидел себя за это.

***

Позади остались полкилометра желтых зубов, выглядывающих из-под черно-розовой губы, и широкие пещеры ноздрей, в которые могла свободно заехать фура. Вблизи Левиафан потерял монолитность, растратил собственное величие. Огромное тело глубоко врылось в землю, куски дерна налипли со всех сторон, в складках росли кусты стланика, мох облеплял глянцевую шкуру. Лишь тонкие ноги, отбрасывая угловатые тени, напоминали, что это не просто гора, а гора мяса, да еще сладковатый запах падали проникал сквозь фильтры.

Гор бродил около исполина, впитывая впечатления, как губка, пытаясь угадать, как такое диковинное создание могло существовать в реальности. К черту фальшивых эльфов, к черту Город-тысячи-богов со всеми его тайнами! Перед ним лежал погибший Левиафан, обосновать которого не могла ни одна человеческая наука. Только магия, чертова ненавистная магия, пугающая и непонятная.

– Забирайтесь выше, на плавник! Там есть на что посмотреть! – прокричал Пинта, и Гор с изумлением понял, что пологий уступ на самом деле есть огромный плавник, плотно прижатый к туше.

Они карабкались вверх, оскальзываясь на мертвой плоти, и хохотали, и позировали толстощекой немке, а зубастый китаец, взопрев на подъеме, стянул куртку и размахивал ей, как флагом. Веселье продолжалось, пока в груде каменеющей плоти не открылась ровная выпуклая линза, голубая по краям, черная в центре – как маленький островок посреди озера. Она влажно блестела, переливалась, стоило взглянуть под другим углом. По краям ее густо росли тонкие острые растения без веток и листьев, у основания гнойно желтели липкие сгустки. Среди черных провалов и рваных пещер из гнилого мяса, эта штука выглядела фантастически красиво, как нарисованная.

– О, mein Gott! – пропищала из-под респиратора толстуха. – Прелесть какой!

Тонущий в пухлых ладошках фотоаппарат, отчаянно защелкал со скоростью пулемета.

– Пинта! Пин-таааа! – сложив руки рупором, закричала ковбойша. – Это что за красота?! Что это такое?!

– Это глаз! – донеслось снизу. – Последний уцелевший! Остальные сожрали…

Девушки брезгливо застонали, когда китаец с интересом сунул руку в черный зрачок. Гор перегнулся через край, заглядывая Пинте в запрокинутое лицо. Почему-то ему страшно не понравилось это будничное «сожрали».

– Кто сожрал?

Ехидная улыбка растянула треугольное лицо Пинты. Псевдоэльф вытянул руку, указывая куда-то выше Гора, и сказал:

– Он.

Сперва Гор не понял, о чем речь. Завертел головой, увидел, как пятятся девушки, как застыл китаец, так и не стряхнув с пальцев глазную слизь. Гор проследил за их взглядами, и ничего не увидел. Только когда впереди защелкало, заклокотало, он вдруг ясно различил покатый силуэт, слитый с землисто-серой плотью Левиафановой туши. В его стойке было что-то от крупных приматов, в облике – от медведя, а в морде нечто слоновье. Гор никак не мог взять в толк, что, пока существо не щелкнуло пастью, блеснув толстыми бивнями.

– Бегооом! – заорал Пинта.

И все понеслись. Быстрее всех сообразил китаец – с размаху плюхнулся на живот, звездочкой соскользнув к подножью. Как только ботинки стукнулись о твердую землю, он подпрыгнул, и побежал так, что лопатки под мешковатой курткой вздымались акульими плавниками. Девушки отставали от него самую малость. Тогда-то Гор понял, что замер, как испуганный заяц в свете фар, один на один с неведомой тварью.

Он неловко отпрыгнул к спуску, поскользнулся, и кувырком покатился вниз. Это его и спасло. Загнутая, как ковш экскаватора, грабля, с чавканьем воткнулась в то место, где он только что стоял. Существо не рычало, не выло – молчаливо преследовало жертву, и от этого становилось еще страшнее. Оборачиваться не было времени, но по шуму тяжелого дыхания, Гор понял, оно приближается.

Спасительный джип стоял шагах в тридцати, но у него не было этих тридцати шагов. В последнем рывке он рванул так, что ветер засвистел в ушах, а коса затрепетала воздушным змеем. Он спиной почувствовал прыжок, попытался выжать еще немного, но понял, что не сумеет. Ботинок зацепился за кочку, и Гор растянулся, оцарапав ладони о стланик. Он почти почувствовал горячее дыхание на шее, когда в воздухе тренькнуло, и над ним, блестя остро отточенным плавником, просвистела металлическая рыба.

Бородач на «грэйт уолле» заулюлюкал, стуча кулаком по кабине. Тренькнуло второй раз, и Гор понял назначение лебедок на крыше. Крутя веревочным хвостом пролетел еще один зазубренный гарпун. За спиной чавкнуло, заскребло, затопотало, как стадо слонов. Заорав «с доррроги!» пробежал Пинта, размахивающий двухметровым электрическим стрекалом. Синие молнии переливались на острие.

– Мать честная, здоровый какой! – приплясывая за пустой турелью, восхищенно орал бородач.

Гор отжался на руках и обернулся. Надрываясь жужжали лебедки, подтягивая к машинам упирающееся чудовище. Слюнявые клыки со звоном стукались о гарпун, силясь перекусить металлическое древко. Вокруг скакал Пинта, охаживая впалые бока монстра электрическим шестом. Он целил в шишковатую голову, но всякий раз попадал то в плечо, то в грудь. Монстр вздрагивал, отмахивался ковшеобразной лапой, но молчал.

Наконец Пинта изловчился, и всадил острие чуть ниже лба, где бугрились бородавчатые наросты, в то место, где у нормальных животных находятся глаза. Огромное тело взвилось на дыбы, нависнув над Пинтой на добрых полтора метра. Не выдержав, со струнным звоном лопнул один трос. Но монстр уже зарылся мордой в мох.

Гор не спеша поднялся на ноги, отряхнулся. Огляделся вокруг, оценил толстые болты на турелях, джип, предусмотрительно повернутый клеткой вперед, лежащую на капоте винтовку и чемоданчик с дротиками. Отметил умелость, с которой троица затаскивала поверженного монстра в клетку. На негнущихся ногах подошел к Пинте.

– Ты знал, что оно там?

К удивлению, голос не дрожал. Слова ледяными кирпичиками складывались в ровную промерзлую стену. Остальные туристы высыпали из салона, настороженно поглядывая на монстра, но близко не подходили – боялись.

– Пинта, это что за тварь? – крикнула ковбойша.

– Сангуизуга нигрум, – эльф обтер руки о майку. – Черный вурдалак. Отличается повышенной регенерацией и невосприимчивостью к боли. Очень крупный экземпляр! Он, вообще-то, трупоед, но может и…

– Я задал тебе вопрос, – с нажимом повторил Гор.

Пинта откинул со лба мокрые от пота волосы и посмотрел на Гора так, словно увидел впервые.

– Ну знал, да. Мы его две недели выслеживали. И что?

Гор дернул уголком рта, но сдержался.

– Вы его убили?

– Убили? Не, зачем?! Живьем они втрое дороже идут, – пропыхтел один из бородачей.

– И долго он в отключке будет?

– Я ему в мозг зарядил. Он у них крохотный, хрен попадешь. Но уж если попал… – Пинта горделиво подбоченился. – Думаю, минут пять е…

От удара в солнечное сплетение Пинта подавился словами и упал на колени. Цепляясь за грудь, он хватал воздух ртом, васильковые глаза покраснели, налились слезами. Сухо щелкнули предохранители, и два пистолета в упор посмотрели на Гора. Испуганно вскрикнула ковбойша. Толстушка немка прижала пухлые ладошки ко рту. Но Пинта, неожиданно поднял руку, прокашлялся и сказал:

– Остыньте, мужики! Пацан в своем праве…

Не отводя глаз от напряженных бородачей, Гор с чувством сплюнул под ноги.

– Вяжите свою сангвизигу, пока не очнулась, – прошипел он.

Те, как будто очнулись, принялись суетливо заталкивать в клетку короткие задние лапы вурдалака. Гор круто развернулся и направился к стоящим столбиками туристам. Массируя грудь, Пинта поднялся на ноги и ехидно бросил ему в спину:

– Ну что, пацан, правда это в миллион раз круче твоего детского Чернобыля?!

Не оборачиваясь, Гор показал ему средний палец.

***

Ночевать решили в лагере. Когда добрались назад, уже вечерело, и тащиться в обратный путь не было ни сил, ни желания. В темноте раскладывали еще одну палатку, для девочек, разводили костер, грели ужин. У бородачей, как нельзя кстати, нашлась бутылка сомнительного самогона, и бесконечные запасы сосисок.

Жидкость в бутылке явно обладала магическими свойствами, потому что обида на Пинту и его дружков быстро отступила на задний план. Это Боград, детка! – кричали они хором. Рыжая ковбойша вновь норовила прижаться, шепча что-то на ухо и глупо хихикая. Пинта, не стесняясь, сворачивал самокрутку с травой, приговаривая, что такого кайфа не даст даже самая лучшая афганка. Пухлая немка зарозовела, купаясь в лучах внимания китайца и бородатых охотников. Было весело и уютно.

Было бы, если б не вурдалак.

Цепляясь за решетку черными когтями, он не отрываясь следил за Гором. Только за ним. Гор чувствовал его липкий взгляд, хотя не мог объяснить, как можно чувствовать взгляд безглазого существа. Тупое рыло целило в него, стоило лишь сдвинуться с места, водило следом, принюхиваясь. От такого внимания становилось не по себе, но Гор не подавал вида, вместе со всеми смеялся, грел над костром руки, жарил сосиски, передавал пустеющую бутыль. Пока из клетки не раздался пронзительный свист.

Тонкая, почти птичья трель плыла в сладковатом воздухе степи, разносясь далеко по округе. От нее ползли мурашки по спине, и шевелились волосы на предплечьях. Гор сквозь темноту улавливал невидящий взгляд заросших глазниц, нацеленный ему в спину. Щелкнул фонарь, высвечивая уродливую шишковатую голову. Сжав мясистые губы, насколько позволяли бивни, вурдалак тянул легкими воздух, ноздрями выдыхая свистящие переливы. Казалось невероятным, что подобное страшилище способно производить нечто столь музыкальное.

– Чего это он?

Пинта повел фонарем, разбрызгивая уродливые тени. Охотники синхронно помотали нечесаными головами.

– Никогда такого не слышал, – пробормотал тот, что постарше.

– Серьезно? – притворно удивился Гор. – А я думал, вы давно этим промышляете…

Толстушка рассмеялась было, но укололась о встревоженные взгляды, стихла.

– Вот за семь лет ни разу такого и не слышал. Они, вообще-то, немые. Даже от боли не орут, – бородач задумчиво почесал кончик носа. – Пинта, а ты такое слышал когда-нибудь?

Псевдоэльф покачал головой. Происходящее ему очевидно не нравилось. Беспокойство, густое, как сироп от кашля, разливалось над лагерем. Подхватив стрекало, Пинта подошел к клетке, шваркнул по прутьям, для острастки.

– Ну, че распелся, опера?!

Вурдалак вжался в противоположную стену, насколько позволяло теснота клетки, и засвистел еще громче. От новых обертонов заныли пломбы в зубах, и кровь молоточками заколотила в виски Гора. Что-то громко залопотал китаец, Пинта ответил резко, раздраженно, и ткнул вурдалака в тощий живот.

– Просит, чтобы он прекратил, – бородач кивнул на китайца.

– Да уж лучше бы его заткнуть, – поежился его коллега. – Мурашки по коже, мать…

– Может, он на помощь зовет? – рыжая поежилась, вглядываясь в темноту.

– Какую, нахрен, помощь? – бородач недовольно поковырял в ухе мизинцем, словно пытаясь вытрясти назойливый свист. – Они одиночки, как медведи. Терпеть друг друга не могут.

Размахивая стрекалом Пинта ярился у клетки. Вурдалак, закрыв лоб толстыми ладонями, стоически сносил болезненные укусы электрошокера. Свист становился все громче, сложнее. Хотелось зажать уши, но он проникал сквозь пальцы, просачивался прямо в мозг. Казалось, еще немного, и кости черепа взорвутся от резонанса. Клетка тряслась.

– Да зак-рой же ты рот! – пыхтел сквозь зубы Пинта.

Он размахнулся, собираясь вогнать стрекало, как можно глубже, может даже пробить толстые ладони, да так и замер, не закончив. Свист оборвался. Вурдалак расставил мускулистые лапы, опершись на костяшки. Пинта смотрел мимо него, на крышу клетки. Рука с фонарем неуверенно дернулась, поползла вверх. Под ярким лучом соткалось уже знакомая плечистая фигура. Еще одна. По широкой дуге она взмахнула лапой, так медведь выбрасывает на берег жирного лосося, и Пинта вдруг стал на голову ниже.

Его голова не отлетела, оторванная, не повисла на сломанных позвонках. Она превратилась в фарш из мозгов, глазных яблок и обломков костей. Разодранная шея салютовала красной струей. Обезглавленное тело нелепо взмахнуло руками, и рухнуло навзничь.

Ночь взорвалась. Бородачи вскочили, опрокидывая недопитую бутылку в костер. Взметнулось пламя, озаряя на мгновение лагерь, и замершие возле палаток черные глыбы, покрытые короткой лоснящейся шерстью. Десятка два, не меньше. Языки костра втянулись, словно испуганные увиденным, и тут же завизжали девушки.

Как по команде, черные тени метнулись вперед. Поддетый толстой лапой улетел в темноту китаец. Затрещало раздираемое мясо, раздался короткий не то всхлип, не то писк, и все стихло. Толстушка, спотыкаясь, бросилась бежать, она отчаянно визжала, и вопреки своему весу двигалась очень резво. Ей почти удалось добраться до машин, когда в невероятном прыжке на нее обрушилось монолитное тело. Даже сквозь булькающий вопль Гор расслышал хруст сломанных позвонков.

Он откатился в сторону, едва разминувшись с бивнем. Тот пронесся так близко, что Гор успел разглядеть острый скол на самом конце. Тренькнула гарпунная пушка, и в костер, извиваясь и царапая застрявшее в груди древко, молчаливо рухнул вурдалак. Бородач лихорадочно засовывал в ствол гарпун, когда с левого борта в джип ударились сразу две тяжелые туши. Под визг смятого железа машина опрокинулась на бок и покатилась по склону.

Кто-то заперхал, громко, часто. Гор не сразу сообразил, что это короткими очередями кашляет автомат в руках второго бородача. Выскочив в центр, он поливал наступающих тварей свинцом, и грохот стоял такой, что не слышно было крика из перекошенного ненавистью рта. Гор пополз к последней уцелевшей машине – драться он и не думал. Бой проигран, надо уносить ноги, пока еще есть, что уносить.

Держась за колесо, он поднялся на ноги и обернулся. Как раз, чтобы увидеть, как поднятый на бивни умирает бородатый стрелок. Широкая пасть закрылась, перекусывая тело пополам. Ноги в зеленых камуфляжных штанах упали на траву, следом мокро шлепнулся клубок внутренностей. Гор еще успевал запрыгнуть в машину, у него оставались шансы, чтобы выбраться из этой заварушки живым. Но уже поставив ботинок на подножку, он увидел ее.

Возле костра, каким-то чудом уцелев в самом центре побоища, стояла рыжая ковбойша. Плечи, обвитые тонкими руками, вздрагивали. Взгляд ее терялся среди вытоптанного щедро политого кровью мха, не смея подняться, увидеть, как неспешно бредут к ней горбатые чудовища.

Черный как смоль вурдалак остановился напротив, втянул ее страх вывернутыми ноздрями. Морщинистый лоб перекатывался, будто тварь глубоко задумалась, переваривая незнакомый запах. Вурдалак ударил внезапно, не выходя из задумчивого оцепенения. Будто тяжелая лапа-ковш жила своей жизнью. Рыжая качнулась, охнула испуганно. Выпирающие из ее дрожащей спины острия когтей сочились красным. Ноги в ковбойских сапожках поднялись над землей, забились от крупной дрожи. Вурдалак обхватил девушку второй лапой, почти бережно, и с силой рванул тело в разные стороны.

Гор отвернулся, пряча лицо в темноте. Разворошенный костер дотлевал, отбрасывая на борт джипа тусклое багровое зарево. Ночь, плотоядно облизываясь, подбиралась ближе. С нею, бесшумно ступая грубыми лапами, шла молчаливая смерть. Заскрипел кузов, и Гор услышал, как над ним сопит чернота.

Не так он себе это представлял. Не так. Все кувырком, все наперекосяк из-за беспечности, из-за глупости. За юбкой побежал, приключений искать, дур-рак! Гор устало сполз по холодному боку «грэйт уолла». Он закрыл глаза и расслабился, готовясь встретить смерть. Дрожащий палец вцепился в серьгу, натянул так, что сделалось больно. Ладони покалывало, в сердце кипело варево из злости пополам с обидой. Как все-таки глупо, как мелко…

Что-то свистнуло, заставив задрожать испуганный воздух. Над головой у Гора зашипело, будто кто-то растапливал на сковороде огромный кусок сала. Завоняло жженым волосом и горелым мясом. В кузов грохнулось тяжелое тело, так что джип подпрыгнул на рессорах.

Распахнув глаза, Гор чуть не ослеп. Лагерь секли молнии. Толстые, как канаты, они появлялись из темноты, безошибочно разя трупоедов. Гор тряхнул руками, сбрасывая напряжение. До рези в глазах он всматривался в убийственный мрак, исторгающий молнии, пока не различил бегущего мужчину. В коротких вспышках он успел разглядеть лишь осунувшееся бородатое лицо, да запавшие глаза. Хлеща поляну электрическими дугами, незнакомец насквозь прожигал вурдалаков, которые, Гор не верил своим глазам, не обращали на это никакого внимания. Обжигаясь, падая замертво, все они, вся стихийная стая, рвались к нему, и незнакомый ом опережал их лишь самую малость.

Он добежал до Гора, рукой придерживая бок, задыхаясь от быстрого бега. Не останавливаясь, налетел, сбил с ног, накрыл собственным телом. В руке его почему-то была зажата сандалия с картонными крыльями. Он только и успел выдохнуть

– Держись!

как мир тряхнуло, подбросило, хорошенько встряхнуло еще раз, и Гор оказался в незнакомой квартире. Словно вывалился из барменского шейкера, больно ударился локтями. Незнакомый ом стоял рядом, упираясь руками в колени, в попытке унять одышку.

– Не вставай, – просипел он. – Это очень… очень…

Но Гор упрямо встал. На ногах оказалось, что мир все еще трясется в шейкере. От рези в желудке Гор согнулся пополам, и его вывернуло наизнанку.

– …очень дорогой ковер, – грустно закончил ом.

VI

На вторые сутки, после того, как Егор ушел из дома, Ольга поймала себя на мысли, что подолгу простаивает возле статуэтки Седого Незрячего. Сложив широкие лапы на животе, Магьян Кербет недовольно щурил подслеповатые глазки на падающий из окна свет. Весь его вид, от звездообразного рыла, до атрофированных задних лап, лучился самодовольством. Никуда ты не денешься, говорил он. Бросишься к моему алтарю, как миленькая, еще и умолять будешь, чтобы я удостоил тебя милостью, глупая заносчивая крыса!

Ольга смахивала с него пыль, как делала изо дня в день, и уходила заниматься другими делами, чтобы через десять-пятнадцать минут, через полчаса, через час, вновь обнаружить себя у потайной ниши, с закушенной до крови губой. Рой шершней в ее голове терзал и жалил воспаленный мозг. Седой Незрячий не тот, кого стоит беспокоить по пустякам! Но Егор не пустяк! Нет, конечно, нет! Но Седого Незрячего лучше не беспокоить, даже если повод серьезен. Лучше вообще его не касаться, обходить десятой дорогой, чтобы, не приведи боги, эта звездорылая мерзость не привиделась во сне! Но ведь Егор там! Он! Там! Один!

Ольга чувствовала, еще немного, и она захлебнется в истерике, начнет вытворять глупости, забудет об осторожности, и годы труда, самоотречения, приспособления, постыдных пряток, пойдут коту под хвост. Она сорвется, она выкинет что-то такое, что не скроешь, и перепуганные соседи сообщат куда надо, телефон доверия висит в каждом подъезде, рядом с контактами Управляющей компании.

Один звонок, и за ней приедет специальная группа захвата, экипированная последними разработками ведущих оружейников Бограда. Или вооруженные кликуши из Господних Псов. Или бородатые бойцы Зеленого Знамени. Или радикальные буддисты. Или кого там еще не успели законодательно внести в список Запрещенных богов? Они придут за ней, с крестами и четками, автоматами и гранатами, с вилами и факелами. Это их мир, поэтому правда и закон будут на их стороне. Таким, как Ольга, место в Бограде.

Она заказывала телефонные переговоры и бесстрастный голос, чином не ниже майора, дотошно выпытывал у нее подробности, куда, кому, зачем. Да, у нее была железная причина – ведь ее сын уехал в Боград. Но ее звонок был крайне подозрительным – ведь ее сын уехал в Боград. Призрачный майор допрашивал Ольгу добрых полчаса, прежде чем согласовал десятиминутные переговоры с круглосуточной службой поддержки.

Сонный оператор, молоденький низкоуровневый ом, отвечал заученными фразами. Да, Егор Богданов прибыл экспрессом в семь пятнадцать, в составе группы из Москвы. Как будто могли быть группы откуда-то еще! Да, территорию Бограда не покидал, за услугами фирм-эскортов не обращался. Нет, прямая связь с господином Богдановым невозможна. Да, невозможна. Да, даже если вы мать. Но напоследок, видимо вняв скрытой мольбе ее взвинченного голоса, напоследок, он все же сказал ей – не волнуйтесь, он еще жив. И повесил трубку.

– Пока жив! – заорала она, брызжа слюной в экран мобильного. – Пока жив, тупой ты ублюдок!

Короткие гудки отвечали предельно однозначно – в Бограде никому нет дела до тебя и твоего упрямого сына. А Ольга еще долго кричала в никуда, угрожала, требовала, молила, звала. В этом был свой плюс – вынужденный прослушивать ее истерику шпик полностью уверовал в образ свихнувшейся матери, и донимать ее расспросами не стал. В конце концов, обессилев, Ольга упала на кровать Егора и отключилась на два долгих, тревожных часа. Сон напоминал теплые сухие пещеры, где ворочалось что-то большое, белое, ноздреватое, похожее на полную луну в черном небе. Такие сны не сулили ничего хорошего, особенно человеку, который в них разбирается.

Пробудившись, Ольга первым делом прошлась вдоль потайных ниш. Воскурила благовония, капнула жабьей крови из пробирки, а кое-кому пожертвовала своей, взрезав привычное незаметное место на внутренней стороне предплечья – каждому по его потребностям. И только черная статуэтка Седого Незрячего не получила ничего. Даже бесполезный Иваисепо, гигантский горный заяц айнов не остался обделенным. Но каждый раз минуя нишу Седого Незрячего, Ольге слышался издевательский клекот белоглазой чуди.

Она пыталась связаться с Владом, но этот говнюк… ай, что там! Если человек Бограда не желает, чтобы его беспокоили жители внешнего мира, они его попросту не найдут. Кем бы ни были, и какими бы навыками не обладали. Пробовала вызвать Мими, и даже, кажется, нащупала нужный канал, но связь сорвалась, как хитрая щука с крючка нетерпеливого рыбака-любителя. Черт с ней, они с Мими всегда недолюбливали друг дружку. Но когда не ответил Старик Юнксу, Ольга запаниковала, и преступные глупости начали твориться сами собой.

В ванной комнате, перед зеркалом, расчерченным под классическое окошко Скайпа, она пришла в себя, огляделась, и поняла, что пути назад нет. За ее спиной догорел вспыхнувший мост, и обугленные балки полетели вниз, в гремящую горную реку. В большинстве цивилизованных стран у полиции имелись четкие инструкции: застав человека за тем, чем сейчас занималась Ольга, стрелять без предупреждения. Впрочем, сейчас она куда сильнее боялась ошибиться в мелочах из-за долгого отсутствия практики.

Людмила Семеновна была еще жива, но уже не шевелилась, даже глаза не открывала. Соседка, зашла проведать подругу, когда узнала про Гора. Набивалась с ненужной помощью, вынюхивала тонким клювом, чтобы потом обсасывать косточки с такими же стервятницами на лавочке у подъезда… Дальше, как в тумане.

Ольга не понимала, что на нее нашло – Людмила Семеновна была приятной старушкой, сплетни не распускала, всегда старалась помочь. Боги, да она нередко оставалась с Гором, пока тому не исполнилось пять! А теперь сидит, прислонясь к борту ванны, бессильно уронив голову с аккуратным седым пучком на макушке. Ссохшаяся грудь резко вздымалась и опадала, да трепетали бесцветные ресницы – вот и все признаки жизни. Неудивительно. В семьдесят с хвостиком лишиться столько крови!

Ольга перегнулась через борт, сняла прищепку, подставила блюдце. Прозрачная трубка, торчащая из яремной вены, покраснела, высасывая из старческого тела последние капли жизни. Ольга макнула палец в густую, остро пахнущую кровь и начертала на зеркале недостающую иконку видеокамеры и диалоговое окно. Лучше всего мозг настраивается на знакомые повседневные образы.

Из ванны раздался протяжный вздох, и соседка упала лицом вперед, сложилась пополам. Ольга этого даже не заметила. Держа блюдце на отлете, как художник палитру с красками, она критично разглядывала дело рук своих. В целом вышло похоже, но чего-то недоставало. Она отступила на шаг, еще раз смерила перемазанное кровью зеркало оценивающим взглядом и чуть не хлопнула себя по лбу. Точно! Список контактов!

Не задумываясь, предоставляя пальцам свободу действия, Ольга быстро набросала штук шесть аватарок, и зубастый гребешок напротив каждой – визуально сойдет за имена и ники. Кровь стекала по амальгаме, рисунки смешивались, проникали друг в друга, соединялись в знакомые образы. Только нужных среди них не было. Разве что этот вот… Ольга с сомнением поглядела на подсохший потек, темно-красный, почти черный. Нгояма, шакал проклятый. Людоед с железным когтем.

Ольга со вздохом ткнула пальцем в иконку, превращая рисунок в бордовый отпечаток, как на листке дактилоскопии. Отклик пришел меньше, чем за секунду, вынырнул всплывающим окошком, словно собеседник на том конце только того и ждал. Нервничал, проверял связь, не спал ночи напролет, лишь бы услышать заветный вызов. Скорее всего так и было. Кому нужен презренный Нгояма? Кто вообще про него помнит?

Губастая физиономия Нгоямы заполнила зеркало темнотой. Чернокожий, но не шоколадный, а как головешка, с деревянными тоннелями в оттянутых мочках, с коротким курчавым волосом, жестким даже на вид, он казался самым обычным африканцем. Выдавали акульи зубы, что не умещались во рту, и глаза, сиреневые пятна, в которых потонул даже белок.

– Ого! Вот это да! Ну и ну! – заухал Нгояма. – Госпожа Ол-гаа вспомнила про бедного несчастного Нгояму! Какой день, какой день!

Он не говорил на русском. Он вообще не говорил, в общепринятом понимании этого слова. Но Ольга прекрасно понимала каждое слово, выпавшее из закрытого рта. Линии на зеркале начали светлеть. Бледные черви помех проскользнули по экрану. Ольге стало противно, словно к ней присосалась огромная пиявка.

– Прекрати паясничать! – она передернула плечами от омерзения. – И не смей жрать, когда со мной разговариваешь!

Вывернутые губы сложились трубочкой, как в поцелуе, издали сосущий звук – иконка с видеокамерой исчезла, будто языком слизали. Ногояма округлил глаза в притворном испуге. Знает расклад, мелкий дьявол! Ему терять нечего, кроме своей жалкой жизни, а тот, кто к нему обратился, стоит на грани.

– Почему белая госпожа вспомнила о никчемном Нгояме? – он довольно заплямкал языком, слизывая очередную иконку. – Госпожа Ол-гаа скучает по дому? Госпожа Ол-гаа хочет узнать последние новости? Например о том, что Старика Юнксу больше нет?

– Юнксу умер? – ахнула Ольга.

– Госпожа Ол-гаа хочет узнать об этом подробнее? – Нгояма с готовностью подался вперед.

– Нет! – Ольга вскрикнула, замахала руками. – Нет! Постой! Постой…

Акулья усмешка разошлась хищным полумесяцем. Нгояма терпеливо ждал, ковыряясь в зубах железным когтем. Поганый падальщик, отброс из отбросов, сейчас он чувствовал себя на коне и наслаждался этим.

– Мне нужно в Боград, – без обиняков сказала Ольга. – Срочно. Сегодня уходит последний экспресс с туристами.

– Помилуйте, добрейшая госпожа! Вы, должно быть, перепутали бедного Нгояму с Министром ту…

– Заткнись, мелкая дрянь! – Ольга взвизгнула так, что зазвенело в ушах. – Закрой свою вонючую пасть, или клянусь, я развешу твои кишки прямо на этом зеркале!

Она замолчала, шумно дыша, прожигая глазами Нгояму, который от испуга стал бледнее. Ей почти хотелось, чтобы этот идиот потерял чувство меры. Хотелось разнести в кровавые брызги его глупое рыло.

– Ну, давай! – тихонько подбодрила она. – Давай, пошути еще!

Нгояма спрятал фиолетовые кляксы за шторками век и проблеял виновато.

– Прошу простить меня, госпожа Ол-гаа. Но бедный Нго… – он осекся под ее бешенным взглядом. – Я и вправду не могу доставить вас в Боград. Мои силы скромны, а возможности еще скромнее.

– Мне плевать на тебя и твои возможности, – Ольга устало подвела рисунок остатками крови, напитывая линии глубоким красным цветом. – Скажи мне, кто может? Кто еще не подавал квоты?

– Вы позволите? – Нгояма осторожно коснулся экрана железным когтем.

– Пей, – милостиво разрешила Ольга. – Пей, говори и убирайся!

Пульсирующий, похожий на толстую раздвоенную змею, язык засновал по зеркалу, счищая с него кровавые линии. Изображение начало таять, дергаться от помех. Нервно постукивая пальцами по раковине, Ольга ждала, пока людоед насытится. Наконец, когда осталась только рамка, Нгояма сыто рыгнул.

– Квоты не заявил только один храм. Храм Седого Незрячего.

Нгояма проворно слизнул остатки крови и втянулся внутрь зеркала, как картинка на старых телевизорах. Как раз вовремя. Ольга в бешенстве воткнула кулак в самую середину, распустив стекло на множество ветвистых трещин.