Текст книги "Сюнну, предки гуннов, создатели первой степной империи"

Автор книги: Олег Ивик

Соавторы: Владимир Ключников
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

Глава 5.
Большая политика

История державы сюнну – это прежде всего история ее взаимоотношений с Китаем. И дело не только в том, что мы знаем ее в основном по китайским источникам. Данные археологии свидетельствуют о том же: поток китайских изделий у сюнну сильно превосходил поток изделий с запада. Ни с одним крупным государством, кроме Китая, сюнну никогда не граничили, и их основные интересы – конечно, помимо традиционного скотоводства – были сосредоточены на границах Поднебесной. С Китаем сюнну воевали и торговали, из Китая получали – когда добром, когда силой – продукты земледелия и ремесел, из пограничных княжеств угоняли рабов, к императору Поднебесной обращались за поддержкой в случае внутренних неурядиц и гражданских войн…

После того как Маодунь заключил с Китаем первый «договор о мире, основанный на родстве», женился на присланной ему китайской невесте, оговорил размер ежегодных подарков (которые точнее было бы назвать ежегодной данью) и продолжил, несмотря ни на что, регулярные грабительские набеги на приграничные земли, эта модель взаимоотношений стала базовой для его преемников. При вступлении на престол очередного шаньюя (или очередного императора), договор перезаключался, и Сын Неба начинал отправлять в степь богатые подношения, причем, помимо ежегодных, ему вменялось в обязанность делать еще и особые подарки шаньюю по самым разным поводам – их размер мог во много раз превосходить регулярную дань. Иногда к подаркам прилагалась очередная невеста из императорского рода. После заключения договора сюнну на несколько лет прекращали набеги, но потом возобновляли их, и китайцы отправляли в степь очередного посла с мольбой о мире и обещанием новых поставок риса, вина, шелка…

Завоевывать Китай сюнну не собирались, и в Поднебесной это понимали. При императорском дворе постоянно шли дебаты по сюннуской проблеме, но вопрос об угрозе завоевания не ставился ни разу ^{178} . Было ясно, что ни возделывать землю, ни руководить сельхозработами на китайской территории кочевники не хотят. Их вполне устраивало, что этим занимаются сами китайцы, а они имеют под боком постоянный источник дармовых товаров.

Обычно купленный китайцами мир длился не более трех-четырех, максимум десяти лет. Ли Гуан (не путать с упоминавшимся выше полководцем Ли Гуан-ли), вступивший в 166 году до н. э. в императорскую армию, «чтобы бороться с хусцами»,и дослужившийся до крупного военачальника, говорил, что за полвека службы он «провел с сюнну более семидесяти крупных и мелких сражений» ^{179} – а ведь это были годы, когда «договоры о мире, основанные на родстве» заключались постоянно. Достаточно просмотреть китайские хроники, чтобы понять, что сюнну не придавали особого значения ни договорам, ни бракам с принцессами, ни любезным письмам, которыми их шаньюи обменивались со своими «братьями» императорами. Сыма Цянь пишет:

«Когда на престол взошел император Сяо Вэнь, он вновь стал принимать меры к поддержанию мирных и родственных отношений с сюнну. В пятой луне третьего года его правления (177 год до н. э.) сюннуский правый сянь-ван вторгся в земли, лежащие к югу от Хуанхэ, и поселился там, нападая оттуда на Шанцзюнь, [на стоявшие там] укрепленные пункты, [на племена] маньи и, грабя, убивая и захватывая в плен население».

Китайцы были вынуждены послать против сюнну восемьдесят пять тысяч «всадников и воинов на колесницах» и вытеснили захватчиков за пределы Великой стены. На следующий год (176 год до н. э.) Маодунь послал императору письмо, в котором говорилось: «Поставленный Небом Великий шаньюй сюнну почтительно справляется о здоровье императора и желает ему счастья…» – и предлагалось «возобновить… прежний договор о мире, дабы принести покой населению, живущему на границах, как это было исстари». Намек был понят, и в ответном послании император писал: «Хань договорилась быть с сюнну братьями, и поэтому мы посылаем шаньюю щедрые дары».

В 174 году до н. э. на сюннуский престол взошел Лаошан, и «император Сяо Вэнь отправил ему принцессу из императорского рода в качестве супруги». Семейного счастья шаньюя хватило на восемь лет мира (и ежегодной дани), после чего в 166 году до н. э. «сто сорок тысяч всадников сюннуско-го шаньюя вторглись [в уезд] Чжаоно и [на заставу] Сяогуань. [Они] убили дувэя [области] Бэйди [по имени] Ан, захватили очень много людей и скота и затем дошли до Пэнъяна. Оттуда сюнну выслали конный отряд, который разграбил и сжег дворец Хуйчжун, а кавалерийские разъезды дошли до [дворца] Ганьцюань в Юн». Император направил на борьбу с зятем сто тысяч всадников и тысячу колесниц и вытеснил его за пограничную линию, «не убив никого». Однако сюнну не оценили императорской гуманности. С тех пор они «ежегодно вторгались на [ханьские] пограничные земли, убивали и захватывали большое количество людей, скота и имущества, особенно тяжело пришлось [областям] Юньчжун и Ляодун, а в области Дай пострадало более десяти тысяч человек».

Китайцы не выдержали, и начался очередной виток обмена любезными письмами и заключение очередного мирного договора. В 162 году до н.э. император Сяо Вэнь подтвердил свое обязательство ежегодно «передавать в дар шаньюю определенное количество гаоляна, солода, золота, полотна и прочих вещей». Он называл прошедшие войны «мелкими неурядицами прошлого» и радовался тому, что «мелкие дела и ничтожные основания, неудачные замыслы советников оказались не в состоянии разбить радость наших братских отношений». Император писал о счастливых последствиях, которые он предвкушал от нового мирного договора: «В результате множество добропорядочных людей, а также рыбы и черепахи, плавающие внизу, крылатые птицы, парящие вверху, все живое, передвигающееся с помощью ног по земле, все дышащее ртом и пресмыкающееся по земле – все обретет спокойствие и избавится от опасностей и бед».

Однако обещанным миром два народа, равно как и рыбы и черепахи, смогли наслаждаться весьма недолго. В 262 или 161 году до н. э. на престол взошел сын Лаошана, Цзюньчэнь. Он вновь заключил с Китаем «мирный договор, основанный на родстве», но на четвертом году своего правления нарушил его, «осуществив крупное вторжение в Шанцзюнь и Юнь-чжун: в каждую из [областей] вторглось по тридцать тысяч конников. Они убили и взяли в плен множество людей, после чего ушли обратно». На борьбу с «братом» были брошены ханьские войска, но сюнну без боев отступили в свои земли. Вероятно, Сяо Вэнь был бы принужден к очередному договору и внеочередным выплатам, но он умер, и после новых боев на границе договор о мире и родстве заключил его преемник в 157 году до н. э.:

«…Император Сяо Цзин снова заключил с сюнну мир, основанный на родственных отношениях, открыл рынки на заставах, послал сюнну дары, отправил принцессу в жены шаньюю, согласно прежним договоренностям». За тринадцать лет правления Сяо Цзина крупных вторжений сюнну Сыма Цянь не называет, но он пишет, что они «время от времени совершали небольшие набеги и грабили пограничное население…» ^{180}

Приведенная выше хроника охватывает всего лишь около тридцати лет сюннуско-китайских отношений. Но по этой же схеме они строились в течение по крайней мере трех веков (с редкими перерывами). В 89 году до н. э. очередной шаньюй после очередного разгрома ханьских войск писал императору: «На юге есть великая Хань, а на севере могущественные хусцы, хусцы —любимые Сыны Неба, [поэтому] отбросим мелкие правила приличия. Ныне я хочу открыть вместе с Хань большие заставы [для торговли], взять в жены дочь из дома Хань, чтобы мне ежегодно посылали 10 тыс. даней рисового вина, 5 тыс. ху проса, 10 тыс. кусков различных шелковых тканей, а также все остальное согласно прежнему договору, в этом случае на границах не будет взаимных грабежей» ^{181} . [7]7
  В эпоху ранней Хань хусоставлял примерно 34 литра (Сыма Цянь.VIII. С. 375, прим. 17), дань– 20л (Крюков.Древние китайцы. С. 370).


[Закрыть]

В пересчете на современные меры шаньюй хотел ежегодно получать 200000 литров вина и 170000 литров (около 120 тонн) проса. Что касается «кусков» ткани, то по существующим в ханьском Китае стандартам (они в разное время менялись, но не слишком сильно) «кусок», или «пи», должен был иметь ширину около полуметра и длину 9 метров ^{182} . «Куска» с избытком хватало, чтобы одеть одного человека «с головы до ног» – например, сшить длинный и широкий халат с такими же рукавами или штаны и рубаху.

Помимо традиционного риса, проса, вина и шелка, сюнну требовали от китайцев самых разнообразных товаров, вплоть до музыкальных инструментов – их в 52 году н. э. запросил шаньюй северных сюнну (сюннуская держава к тому времени успела расколоться). Он сообщал, что ранее присланные инструменты «пришли в негодность», и просил «о пожаловании новых в соответствующем количестве». Правда, в этом подарке ему было отказано – в ответном письме император писал: «Памятуя, что в государстве шаньюя еще не восстановлено спокойствие и происходят жестокие сражения, когда главным занятием является война, считаю, что хорошие луки и острые мечи более необходимы, чем [музыкальные инструменты] юй и сэ, а поэтому не посылаю их». Вместо инструментов император отправил своему венценосному собрату набор стрелкового оружия и «500 кусков разного шелка», а его сановникам – «по 400 кусков разного шелка и по одному мечу, которыми можно разрубить лошадь» ^{183} .

Нападая на приграничные земли Китая, сюнну преследовали две цели: они не только вывозили оттуда богатую добычу, но и уничтожали во время этих набегов все, чего не могли вывезти, запугивая китайцев и вынуждая их идти на очередные выплаты. Набеги чаще всего совершались осенью, когда кони у сюнну успевали откормиться за лето. Для китайцев же это время, напротив, было самым не подходящим для войны – у них шел сбор урожая. Сюнну вытаптывали поля и выжигали посевы и селения – они знали, что ханьская администрация заинтересована в стабильности приграничных районов и вынуждена будет все восстановить – до следующего набега ^{184} .

Чжунхан Юэ – китаец по происхождению, служивший советником у сюннуских шаньюев и принимавший участие в переговорах двух держав, – не стеснялся прямо угрожать от имени сюнну императорским послам. «…Если ханьские послы хотели затеять спор, Чжунхан Юэ сразу обрывал их: “Ханьский посланник! Не нужны пространные разговоры, лучше позаботьтесь о том, чтобы доставляемые сюнну шелковые ткани, пряжа, рис и солод были в достаточном количестве и лучшего качества. К чему тут разговоры? Если все поставляемое вами в достатке и прекрасного качества, то на этом все и кончается. Если обнаружатся нехватки и плохое качество, то осенью, когда урожай созреет, мы пошлем конницу для сбора урожая!”» ^{185}

Интересно, что поначалу Чжунхан Юэ предостерегал Лао-шана – первого из шаньюев, которому ему довелось служить, – от увлечения китайскими товарами. Он сказал ему: «Численность сюнну не может сравниться с численностью населения одной ханьской области, но сила сюнну состоит в том, что они иначе одеваются и питаются, поэтому не зависят от ханьцев. Ныне вы, шаньюй, изменяя обычаям, проявляете любовь к ханьским вещам, но как только ханьские вещи составят две десятых, сюнну полностью перекинутся на сторону ханьцев. Если в полученных от Хань узорчатых тканях и полотне промчаться по колючим травам ваших земель, то верхняя одежда и штаны порвутся в клочья. Это ясно показывает, что их ткани не так прочны и хороши, как одежда из войлока и сюннуские шубы. Получаемые вами от ханьцев съестные продукты надо выкидывать, показывая этим, что они не так хороши и вкусны, как кумыс и сыры» ^{186} .

Тем не менее сюнну охотно пользовались китайскими изделиями, носили китайские ткани и ели китайский рис, не говоря уж о рисовом вине (рисовую водку тогда еще не изобрели). Впрочем, у них не было другого выхода. Дело в том, что кочевое скотоводство само по себе, хотя и обеспечивает людям «жизненный минимум», не допускает никаких излишеств ^{187} . Кочевник не может в полной мере обеспечить себя ни растительными продуктами, ни сложными ремесленными изделиями, требующими стационарных мастерских. Да и территории, на которых обитали сюнну, в основном не годились для земледелия. Кроме того, традиции свободолюбивых кочевников не позволяли сюнну жить оседло.

Конечно, на огромной территории, завоеванной Мао-дунем, существовали поселения земледельцев и даже города – но их было очень мало. Сюнну пытались исправить положение и, не удовлетворяясь грабежами и китайскими подарками, пытались наладить и свое производство зерна и ремесленных изделий. Но сами они, по крайней мере в большинстве своем, отказываться от кочевания не собирались и заселяли мало-мальски пригодные для земледелия участки, а также вновь создаваемые города пленными китайцами и перебежчиками ^{188} . Перебежчиков этих было достаточно много. «Сведущий в пограничных делах» сановник Хоу Ин в 30-е годы I века до н. э. говорил императору:

«Многие из участвовавших в прошлых походах [против сюнну] затерялись [в их землях] и не вернулись назад, поэтому их сыновья и внуки, которые живут в бедности и находятся в стесненном положении, могут однажды бежать к своим родственникам. (…) Кроме того, рабы и рабыни пограничных жителей печалятся о своей тяжелой жизни, среди них много желающих бежать, и они говорят: “Ходят слухи, у сюнну спокойная жизнь, но что поделаешь, если поставлены строгие караулы?” Несмотря на это, иногда они все же убегают за укрепленную линию. (…) Воры и разбойники жестоки и лукавы, они нарушают законы, объединяются в шайки, и, если, попав в безвыходное положение, [они] убегут на север за укрепленную линию, их уже нельзя будет наказать» ^{189} .

И все же силами случайных беглецов, разбойников и неквалифицированных рабов невозможно было развить земледелие и ремесла, хотя бы и исполнявшие подсобную роль в скотоводческом государстве. Поэтому сюнну использовали для этих целей пленных китайцев ^{190} . Среди них могли быть мирные жители – Бань Гу сообщает о том, как в 91 году до н. э. «сюнну вторглись в округа Шангу и Уюань, перебили и угнали в плен чиновников и народ» ^{191} . Но могли быть и сдавшиеся в плен солдаты. Мы уже упоминали о том, как император У-ди отправил воевать против сюнну Ли Гуан-ли, военачальника города Эрши, «во главе шестидесяти тысяч всадников и ста тысяч пехотинцев». Война продолжалась всего лишь десять дней, после чего китайский главнокомандующий узнал, что, пока он сражался за своего императора, тот казнил всю его семью по подозрению в колдовстве. Ли Гуан-ли немедленно прекратил военные действия и «вместе со своими войсками сдался сюнну». В результате огромное количество китайских солдат стали подданными (или рабами) сюннуского шаньюя: «[В Хань] удалось вернуться только одному-двум воинам из тысячи» ^{192} .

Такого рода сообщениями – об угоне мирных пограничных жителей и о сдаче в плен целых китайских армий – пестрят исторические хроники. Эти люди в основном и становились обитателями земледельческих и ремесленных поселений на территории сюннуской державы.

Еще одним источником китайских товаров для сюнну были рынки, располагавшиеся на таможенных заставах. Но открытия и работы этих рынков кочевникам приходилось добиваться с боем – точно так же, как и «подарков». Сюнну, да и любые кочевники, были кровно заинтересованы в торговле с оседлыми жителями. Дело в том, что в случае удачных сезонов, когда поголовье скота увеличивается, его избыток надо немедленно продавать – земля не прокормит больше определенного количества животных. Кроме того, засуха, снежная буря или мор в любой момент могут погубить все богатство кочевника, а такие катаклизмы случаются в степях Центральной Азии регулярно, с периодичностью примерно раз в 10—12 лет ^{193} . Земледелец в этом смысле чувствует себя в большей безопасности: природа не всегда посылает богатый урожай, но уж если он собран, ему мало что угрожает. Кроме того, земледелец в значительной мере автономен – в древности любая деревня, как правило, производила почти все, что было нужно ее жителям, и могла обойтись без торговли. Кочевник – не мог.

Что же касается политики ханьской администрации, она состояла в том, чтобы оградить жителей от контактов со степью, максимально привязав их к центру ^{194} . В огромном и порой достаточно рыхлом государстве, которым являлся Китай, окраины и так слишком часто стремились к отделению и к сепаратным переговорам с кочевниками, и поощрять их экономическую самостоятельность император не собирался. Недаром в сочинении «Спор о соли и железе», составленном по материалам реального придворного диспута о законах, регулирующих торговлю, есть такие слова: «Истинный царь закрывает [доступ] к “ [дарованным] Небом богатствам”, накладывает запрет на [торговлю на] рынках на пограничных заставах» ^{195} .

Тем не менее Китаю пришлось пойти на уступки, и уже Сяо Вэнь (правил в 179—157 годах до н. э.) «открыл торговлю на пограничных пропускных пунктах» ^{196} . Эту традицию продолжили его преемники Сяо Цзин и У-ди ^{197} . Они разрешили своим подданным торговлю, хотя и в ограниченном ассортименте (было запрещено продавать кочевникам стратегические товары – как сырье, так и готовые изделия, в том числе железо и оружие) ^{198} .

Несмотря на то что У-ди использовал открытие рынков как средство усыпить бдительность сюнну и возле этих же самых рынков наносил по ним военные удары, кочевники высоко ценили возможность торговать с жителями Поднебесной. Прошло не так уж много лет после нападения четырех китайских армий на сюннуских торговцев, и очередной шаньюй, вступив на престол, писал все тому же У-ди: «Ныне я хочу открыть вместе с Хань большие заставы [для торговли]…» ^{199} Да и сами китайцы, хотя и рассматривали открытие рынков прежде всего как средство политического влияния на сюнну, экономическую пользу от этого тоже имели, и немалую. В «Споре о соли и железе» говорится:

«Золото [из района рек] Жу и Хань, дань [тканью из] тонких волокон конопли – вот чем завлекают государства периферии и выуживают ценности у варваров цяни ху.Ведь за одну штуку простого неузорчатого шелка из государства центра [мы] получаем от сюнну товар стоимостью в несколько слитков золота [8]8
  Слиток золота, согласно установленному в империи Хань стандарту, весил один цзинь, то есть 258,2 г (Сыма Цянь.IV. С. 201 и с. 319, прим. 4).


[Закрыть]и таким образом сокращаем средства для расходов вражеского государства. По этой причине мулы, ослы и верблюды вступают [к нам за пограничную линию] укреплений непрерывной чередой, [так что задние животные] держат во рту хвосты [передних]; кулан и рыжие лошади с белым брюхом все без исключения становятся нашим домашним скотом» ^{200} .

* * *

Итак, сюнну благодаря ханьцам имели по крайней мере четыре источника, из которых в степь поступали продукты земледелия и ремесленные товары. Это труд захваченных в плен (или бежавших из Поднебесной) китайцев, рынки на пограничных заставах, императорские «подарки» и, наконец, добыча, полученная при набегах. Последняя составляла самую крупную «статью» из всего вышеперечисленного. Об этом можно судить хотя бы из рассказа Бань Гу о шаньюе Сяне (13—18 годы н. э.). Историк пишет, что шаньюй совершал набеги на китайцев, потому что «стоимость захваченного грабежами исчислялась миллионами монет в год, в то время как подарки по договору о мире, основанному на родстве, не превышали 1000 цзиней (около 250 килограммов ^{201} . – Авт.)золота».

Китайская бронзовая монета (а золотых и серебряных в Поднебесной не чеканили) по стандарту, установленному У-ди, весила 3,35 грамма ^{202} . Золото стоило дороже бронзы в сто раз ^{203} , и миллион бронзовых монет соответствовал 33,5 килограмма золота. Видимо, Бань Гу подразумевал «десятки миллионов».

Так или иначе, поживиться в приграничных районах Поднебесной можно было столь многим, что ради этой прибыли Сянь готов был отказаться не только от мира и от сопутствующих этому миру подарков, но и от собственного сына. К тому времени во взаимоотношениях китайцев и сюнну произошел некоторый сдвиг, и шаньюй уже не столь уверенно диктовали свои условия Срединному государству: теперь не только они получали из Поднебесной принцесс, но и их собственным сыновьям приходилось отправляться ко двору императоров в качестве заложников. Впрочем, дань, которую Китай выплачивал сюнну по мирным договорам, сохранялась. Но прибыль, получаемая в результате набегов, была так велика, что даже добродетельный историограф Бань Гу понял и не осудил корыстолюбивого шаньюя, признав: «Как при этих условиях он мог не отказаться от заложника и не пойти на потерю даваемых ему подарков?» ^{204}

Оценить общую прибыль от грабежей в цифрах, конечно, невозможно. Но объемы китайских подарков, отсылаемых в степь, известны. Как мы уже говорили, ежегодные выплаты по «договору о мире, основанному на родстве» составляли, по крайней мере в начале I века до н. э., 10000 даней рисового вина, 5000 ху проса, 10000 кусков различных шелковых тканей. К этому присовокуплялось «все остальное согласно прежнему договору» ^{205} . «Всем остальным», вероятно, были рис, солод, хлопок, пряжа и шелковая вата, которая шла на изготовление теплых халатов и одеял; иногда – золото.

Цифры эти производят внушительное впечатление, пока не подсчитаешь, какое, в сущности, незначительное количество едоков можно было накормить присланными продуктами. Нам известны нормы выдачи зерна в ханьской армии: согласно табличкам, найденным в Дзюйяне, солдаты ежемесячно получали, в пересчете на современные меры, 66,5 литра неочищенного зерна, то есть около 800 литров зерна в год ^{206} .

Бань Гу приводит схожие нормы, он пишет: «…на одного человека на 300 дней нужно 18 ху высушенного вареного риса» (из контекста ясно, что этот рис составлял едва ли ни единственную пищу воина в походе) ^{207} . К его времени значение «ху», которое неоднократно менялось и в раннеханьское время составляло 34 литра, было стандартизовано и приравнено к 19,81 литра ^{208} . Следовательно, за год солдату выдавалось 438 литров зерна. Это почти в два раза меньше, чем по дзюйянским нормам, но надо не забывать, что неочищенное зерно занимает значительно больший объем, чем очищенное (например, для проса эти объемы различаются в два раза).

Надо думать, сюнну ели примерно столько же, сколько китайцы, и значит, присланным просом, если оно было неочищенным, можно было в течение года прокормить чуть больше двухсот человек. А если просо было очищенным и к тому же составляло лишь добавку к рациону (скажем, около 20 процентов), то не более двух тысяч. Это наводит на мысль, что присланные китайцами продукты шли только ближайшему окружению шаньюя. Если же просо раздавали и рядовым кочевникам, то оно оставалось лишь случайным лакомством, которым можно было один раз в год накормить около миллиона тысяч человек (это, по очень приблизительным прикидкам, как раз и составляло численность сюннуской державы ^{209} ). Каждый сюнну мог бы запить просяную кашу одной кружкой дареного рисового вина… и ждать следующего года. Впрочем, скорее всего, эти продукты распределялись лишь среди верхушки сюннуского общества.

Но помимо регулярной дани императоры посылали шаньюям еще и огромное количество подарков по любым поводам и даже без особого повода. Иногда это были предметы роскоши, предназначенные лично шаньюю, его семье и ближайшему окружению, иногда, особенно после засухи или других природных катаклизмов, – крупные партии продуктов, которых должно было хватить уже не только приближенным шаньюя, но и рядовым кочевникам. Объем подарков рос из года в год, и аппетиты сюнну не сократились даже после того, как их держава в середине I века до н. э. на некоторое время раскололась надвое и обе части признали вассальную зависимость от Китая. Назовем лишь некоторые из подарков.

Сяо Вэнь в свое время послал Маодуню «длинный халат на подкладке из шелковой ткани с вышитым цветным узором, теплую короткую куртку с вышивкой, стеганый парчовый халат с узорами – по одной штуке, один гребень, золотой пояс, украшенный раковинами, золотую пряжку для пояса, десять кусков узорчатой ткани для одежд чиновникам, тридцать кусков вышитой парчи и по сорок кусков красного атласа и плотного зеленого шелка» ^{210} .

В 52 году до н. э. император Сюань-ди пожаловал своему гостю, шаньюю Хуханье, «головной убор и пояс, верхнее и нижнее одеяние, золотую печать на зеленом шнуре, украшенный яшмой меч, кинжал, лук, четыре комплекта стрел, 10 алебард в чехлах, колесницу с сиденьем, седло и уздечку, 15 лошадей, 20 цзиней золота (около 5 килограммов), 200 тыс. монет, 77 комплектов одежды, 8 тыс. кусков шелковых тканей с затканным и вышитым узором, узорчатой тафты, крепа и разного шелка, а также 6 тыс. цзиней (около полутора тонн) шелковой ваты». Кроме того, «в разное время было отправлено 34 тыс. ху зерна, риса и сушеного вареного риса (около тысячи тонн [9]9
  «Ху» в данном случае (до реформ Ван Мана) равнялось 34 литрам.


[Закрыть]. – Авт.),чтобы помочь шаньюю продовольствием».

Через три года «шаньюй Хуханье снова явился ко двору и был принят и одарен, как и первый раз, получил дополнительно 110 комплектов одежды, 9 тыс. кусков шелковых тканей и 8 тыс. цзиней шелковой ваты».

Через год, когда на китайский престол вступил император Юань-ди, Хуханье, вместо поздравления, направил молодому владыке письмо, в котором сообщал, что «его народ устал до изнурения». Напуганный император понял намек и «приказал округам Юньчжун и Уюань отвезти ему 50 тыс. ху зерна».

В 33 году до н. э., во время очередного визита, он был «одарен, как и в первый раз, а количество одежды, шелка с затканным узором, обычного шелка и шелковой ваты было увеличено вдвое» против пожалованного раньше.

Преемник шаньюя Хуханье, явившийся ко двору в 25 году до н. э., получил такие же подарки, какие были вручены при последнем визите его предшественнику; кроме того, ему было «дополнительно пожаловано 20 тыс. кусков различных шелковых тканей и 20 тыс. цзиней шелковой ваты». Объем подарков рос, и очередной шаньюй, прибывший к императорскому двору в 1 году до н. э., получил все то же самое, плюс «370 комплектов одежды, 30 тыс. кусков различного шелка и 30 тыс. цзиней шелковой ваты» ^{211} .

В 50 году н. э. шаньюй южных сюнну (уже бывших вассалами Китая), помимо личных подарков, среди которых были в том числе музыкальные инструменты, алебарды в чехлах, доспехи, оружие, посуда, «коляска с сиденьем и зонтом из перьев» и «коляска с барабаном», получил еще и продовольственную помощь: «25 тыс. ху сушеного вареного риса и 36 тыс. голов крупного рогатого скота и овец». А вскоре по поводу празднования Нового года император пожаловал шаньюю «тысячу кусков шелка, четыре куска парчи, 10 цзиней золота, сою, апельсины, мандарины, луньянь и личжи (орехи. – Авт.),которые поставлялись стольником к императорскому столу». Матери шаньюя, его женам, сыновьям, высшим должностным лицам, «а также лицам, имеющим заслуги», жаловалось в общей сложности 10000 кусков шелка. «Так поступали неизменно каждый год» ^{212} .

Иногда подарки посылались и по печальным поводам – в случае кончины очередного шаньюя, «для совершения жертвоприношения и выражения соболезнования» ^{213} . Даже по случаю смерти сюннуского посла, умершего от болезни во время пребывания в Китае, император отправил в степь «щедрые похоронные подношения стоимостью в несколько тысяч цзиней [золота]» ^{214} (напомним, что одна тысяча цзиней равнялась примерно 250 килограммам).

* * *

Политика династии Хань в отношении сюнну была не слишком последовательной и редко оказывалась эффективной. Единственное, в чем преуспели ханьские императоры, – они не позволяли сюнну захватить исконно китайские территории (не считая земель, которые заселялись военнопленными сюнну, и земель, которые были выделены тем, кто пожелал покориться императору и поселиться в Срединном государстве). Но если учесть, что сюнну никогда и не стремились к захвату Поднебесной, предпочитая использовать ее как дойную корову, нельзя не признать, что успехи китайцев в обуздании сюнну долгое время были весьма скромными.

Впрочем, ханьцев не стоит обвинять в неумении разобраться со своими не слишком многочисленными (по сравнению с самими китайцами) и не слишком богатыми соседями – просто земледельческой цивилизации всегда трудно противостоять кочевникам. Разгромить сюнну и решить проблему радикально китайцы не могли не потому, что их армия была слабее армии шаньюев, а потому, что у кочевников им нечего было захватывать. Сюнну применяли ту же тактику, какую в свое время скифы, по свидетельству Геродота, применяли к войскам Дария, – не вступая в бой, они рассеивались по степи со своими кочевьями, заставляя противника бесконечно гоняться за собой по вражеской территории, где ему нечем было кормить ни своих солдат, ни своих коней. В «Споре о соли и железе» говорится:

«[Сюнну] собираются, как ветер, и рассеиваются, как тучи; когда приблизишься к ним, то бегут; когда нападешь на них, то бросаются врассыпную. Их [территорию] нельзя захватить силой и за одно поколение. (…) Земли сюнну обширны и просторны, а ноги их боевых коней легки и резвы; их сила [такова, что они] легко вызывают волнения [в государстве центра]. Когда им сопутствует успех, то тащат [добычу], как тигры; когда им приходится туго, то улетают [прочь], как птицы; они избегают [встреч с нашими] отборными войсками, а громят [наши отряды], изнуренные до предела…» ^{215}

Один из китайских сановников на совете, созванном императором в 134 году до н. э., так охарактеризовал возможную войну с сюнну на их территории: «…При передвижении вдоль границ [на нас] будут давить с флангов, при передвижении в глубь [неприятельских земель] потеряется связь с основными силами, при быстром движении возникнет нехватка в продовольствии, при медленном – будут упущены благоприятные возможности. Не пройдут войска и 1000 ли, как солдаты и лошади начнут страдать от недостатка в пище и корме» ^{216} .

Поскольку сюнну были очень мобильны, они могли в любое время и в любом месте собрать армию, достаточную для разгрома любого пограничного укрепления. Китайцы же не могли предвидеть место вторжения и сосредоточить там нужное количество войск. Поэтому набеги сюнну на Китай почти всегда были успешными. Надо сказать, что ответные действия императорской армии тоже нередко приводили к большим потерям у кочевников. Иногда китайцы очень неплохо воевали и на вражеской территории, убивая и уводя в плен большие группы противников. Но, в отличие от китайцев, потери сюнну ограничивались только людьми и лошадьми, реже – угнанным скотом. У них почти не было ни городов, которые надо было бы восстанавливать, ни амбаров, потеря которых грозила бы им голодной смертью. А те немногочисленные города и житницы, которые все-таки имелись, выполняли в их хозяйстве вспомогательную роль. Их семьи и их стада были достаточно мобильны и, как правило, успевали исчезнуть в степи при появлении противника. Мужчины гибли на войне, но их братья брали в жены их вдов (у сюнну были приняты многоженство и браки со вдовами родственников), и новые поколения воинов, столь же многочисленные, что и прежние, вновь нарушали границы Поднебесной.