Текст книги "Сюнну, предки гуннов, создатели первой степной империи"

Автор книги: Олег Ивик

Соавторы: Владимир Ключников
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

Поднебесная в те годы действительно переживала бедствия, но принц Сыма Ин, разбивший шесть императорских армий и в конце концов взявший в плен самого Сына Неба, был виновен в этих бедствиях не менее других. Однако он прельстился обещанием Лю Юаньхая обезглавить его противников и вывесить их головы на шестах. Тем более что сюннусец польстил принцу, заявив о его «исключительных заслугах перед императорским домом» и возгласив: «Живущие в землях среди четырех морей относятся к вам с благоговением, и кто не мечтает отдать за вас свою жизнь и тело!» Растроганный Сыма Ин «поставил Лю Юаньхая северным шаньюем и привлек к обсуждению военных дел при своем главном помощнике», а затем отпустил для мобилизации сюннуской армии.

Армию Лю Юаньхай действительно мобилизовал, причем очень быстро: в течение двадцати дней численность его войск возросла до 50 тысяч воинов, а вскоре была доведена до 100 тысяч. Тем временем Сыма Ин, лишившийся «военачальника, превосходящего всех в войсках», был разбит и вместе со своим пленником-императором бежал в Лоян. Узнав о бегстве своего бывшего повелителя, Лю Юаньхай сказал: «…У него действительно рабская душонка», – однако, помня о данном Сыма Ину слове, вознамерился отомстить за принца и покарать сяньбийцев,которые участвовали в разгроме его войск. Но приближенные шаньюя воспротивились такому решению. Они заявили, что само Небо «гнушается добродетелями династии Цзинь» и хочет вручить власть кочевникам, что наступило время «возродить владения, созданные шаньюями Хуханье», а для этого надо не ссориться с сяньбийцами,а, напротив, привлечь на свою сторону их и ухуанеи.

Вообще говоря, былые владения сюнну были завоеваны не шаньюями Хуханье, а Маодунем и Лаошаном, что же касается Хуханье I, равно как и Хуханье II, они, напротив, приняли вассальную зависимость от Китая. Но так или иначе, Лю Юаньхай проникся величием своей миссии. Он заявил:

«Прекрасно! Следует взяться за насыпку высокой горы или большого холма, не оставаться же небольшим холмиком! (…) У меня более ста тысяч воинов, каждый из которых может противостоять десяти цзиныдам, и, если я под барабанный бой двинусь сокрушить охваченную смутами династию Цзинь, сделаю это с легкостью, словно сломаю сухую ветку! При удаче я смогу создать государство, подобное созданному ханьским императором Гаоцзу, в худшем случае – не уступлю создателю династии Вэй. (…) К тому же я внук дома Хань, с которыми мы условились быть братьями, а когда умирает старший брат, ему наследует младший – так почему бы сейчас так не поступить! Следует пока принять [для владения] название Хань…»

Так в 304 году была создана династия Бэй-Хань (Северная Хань, позднее ее переименовали в Чжао). Лю Юаньхай вступил на престол под титулом Хань-вана и издал указ, в котором объявлял себя наследником ханьских императоров. Указ заканчивался словами:

«Ныне я недостойно выдвинут множеством благородных мужей, чтобы возродить по наследству владения, созданные тремя моими предками, но, сознавая свое неразумие, дрожу от страха, не зная, что делать. Однако выпавший [на долю династии Хань] великий позор еще не смыт, у алтаря для жертвоприношений духам Земли и злаков нет хозяина. Я вынужден, чувствуя себя так, словно во рту у меня желчь и я сижу на льду, скрепя сердце принять общее предложение».

Затем Лю Юаньхай объявил на подведомственной ему территории амнистию, провозгласил свою жену императрицей, поставил чиновников, «главного помощника», главного цензора, главного воеводу, «великого блюстителя нравов» и сделал прочие назначения «в зависимости от заслуг». Первой столицей государства стал город Цзогочэн в провинции Шаньси.

Сначала территория новой империи была невелика, но после первого года правления Лю Юаньхай стал расширять границы своего государства. Он провел несколько успешных военных операций. Кроме того, ему добровольно изъявили покорность «вождь дисцев,великий шаньюй Чжэн» и старый товарищ, мятежник Ван Ми, который располагал армией в несколько десятков тысяч человек. Примкнул к нему и Ши Лэ – сын мелкого сюннуского вождя, попавший в рабство, создавший разбойничью шайку, прибивавшийся с ней к разного рода то ли повстанцам, то ли бандитам, которые во множестве появились в Поднебесной во времена смуты, и наконец осевший со своим семитысячным войском у Лю Юаньхая. Позднее этому человеку суждено было стать могильщиком существующей династии и основать на ее обломках свою собственную – Поздняя Чжао.

Скоро под властью самозваного императора находилась уже значительная часть Северного Китая. Столицу перенесли в город Пуцзы, а потом в Пинъян. Последний переезд был совершен по совету «великого астролога» (так называлась придворная должность, вне зависимости от степени величия ее носителя), который заявил: «Вы, Ваше Величество, вознеслись, как дракон, и воспарили, подобно фениксу, поскольку неожиданно получили мандат Неба. Однако остатки династии Цзинь еще не уничтожены, и вам приходится жить в захолустье». Предсказатель обещал, что не позднее чем через три года его владыка сможет перебраться в Лоян (который в то время был столицей Цзинь); пока же он предлагал удовлетвориться Пинъяном – этот город был рекомендован, поскольку над ним появилось знамение: «багровые, благовещие пары».

«Великий астролог» оказался прав наполовину: через три года, в 311 году, войска Северной Хань действительно вошли в Лоян. Но Лю Юаньхай этого уже не увидел – он умер незадолго до взятия города ^{332} .

Наследовавший Лю Юаньхаю его сын Лю Хэ тоже не смог похвастаться взятием цзиньской столицы. Едва взойдя на трон, он решил во избежание смуты уничтожить всех своих братьев. Он отдал соответствующие приказы, и два его брата из четырех действительно были убиты, но один из оставшихся в живых, Лю Цун, уничтожил самого Лю Хэ и в 310 году стал императором Северной Хань ^{333} .

* * *

Лю Цун, подобно своему отцу, был славен среди сюнну как замечательными знамениями, предвестившими его рождение, так и редкостной внешностью. Из левого уха у него рос белый, ярко блестевший волос длиною свыше 60 сантиметров; кроме того, он имел выдающиеся надбровные дуги – так называемое «драконообразное лицо» – знак того, что его обладателю суждено стать императором. Что же касается гуманитарных дарований, то он даже превзошел своего отца: «…был искусен в скорописи, хорошо сочинял, составил более ста лирических стихотворений и свыше пятидесяти од и гимнов» ^{334} .

В 311 году войска Лю Цуна осадили столицу Цзинь – Лоян. Ими предводительствовали Ван Ми, Ши Лэ и двоюродный брата сюннуского императора, по имени Лю Яо, носивший звание «военачальника, взлетающего к небу, как дракон». По сообщению Фан Сюаньлина, «в городе царил сильный голод, люди ели друг друга, чиновники разбежались, ни у кого не было желания обороняться». Лоян был разграблен, а император династии Цзинь Хуай-ди (взошедший на трон за четыре года до того) попал в плен ^{335} .

Поначалу Лю Цун милостиво отнесся к своему пленнику. Двух императоров, действующего и низверженного, связывало давнее знакомство: они встречались в гостях у Ван Цзи (того самого, что по приказу своего отца совершал поклоны перед Лю Юаньхаем). Ван Цзи стал не только влиятельным сановником Цзинь, но и знатоком философии, и в его доме два будущих императора вместе занимались музыкой, поэзией и стрельбой из лука. Поэтому Лю Цун оставил приятеля в живых, поселил в своей столице, дал ему титул, должность левого дворцового советника и звание «особовыдвинутый» и даже предоставил право пользоваться церемониалом, предусмотренным для трех высших сановников государства. Теперь им снова случалось пировать, вспоминая молодость, и однажды, по завершении пиршества, Лю Цун подарил своему пленнику жену из императорского рода Лю – «малолетнюю Лю», предупредив: «Это внучка известного сановника, ныне в знак особого внимания дарю ее тебе в жены, ты должен хорошо относиться к ней» ^{336} .

Но потом что-то изменилось во взаимоотношениях Лю Цуна и его пленника (а возможно, изменился сам сюннуский император, который все больше погрязал в разврате и пьянстве). Однажды на пиру Лю Цун заставил Хуай-ди обносить присутствующих вином. Увидев унижение своего бывшего владыки, сановники, которые раньше служили Цзинь, а теперь оказались на службе у Лю Цуна, расплакались, и это вызвало недовольство императора. Так, через два с лишним века после того, как приближенные сюннуского шаньюя Ху-ханье II плакали, видя унижение своего вождя перед ханьцами, роли поменялись, и слезы стали уделом китайских сановников. Но слезами их беды не ограничились. Вскоре кто-то сообщил императору, что эти же сановники замышляют измену, и он казнил их, а заодно отравил и Хуай-ди ^{337} .

Не менее печальна оказалась судьба другого цзиньского императора, Минь-ди, который взошел на трон после гибели своего предшественника. Его столица, Чанъань, пала под ударами Северной Хань в 316 году. Когда внешняя часть города была захвачена и шансов его отстоять не осталось, Минь-ди отправил нападающим письмо о капитуляции, «а сам с обнаженным плечом, ведя за собой овцу, таща колесницу с фобом и держа во рту яшму, вышел для сдачи». Лю Цун и ему сохранил жизнь и пожаловал титул и должность дворцового советника ^{338} . Но ни овца, ни яшма, ни гроб не спасли бывшего императора от самой жалкой участи: ему пришлось не столько давать советы своему повелителю, сколько выполнять весьма унизительные поручения. Фан Сюаньлин пишет о Лю Цуне: «Разбойник-хусец не обладал человеколюбием, был таким же алчным, как шакалы и свиньи. Он сделал из Сына Неба слугу, разносящего чаши с вином, а когда ехал на колеснице, [Сын Неба] держал над ним зонт» ^{339} . История злополучного Хуай-ди повторилась почти в точности: Минь-ди довелось исполнять обязанности виночерпия и судомойки, а когда один из его бывших сановников расплакался, видя унижение своего бывшего императора, он был убит по приказу Лю Цуна ^{340} . Позднее был по его же приказу убит и сам Минь-ди ^{341} .

* * *

После того как последний император Цзинь стал рабом у сюнну, династия Цзинь прекратила свое существование, «посмертно» получив название Западной. Остатки цзиньского двора бежали на юг и основали династию Восточная Цзинь. А Северная Хань стала огромной империей, территория которой включала провинцию Шаньси, центральную и северо-восточную части провинции Шэньси, восточную часть провинции Ганьсу и северную часть провинции Хэ-нань ^{342} .

Фан Сюаньлин оставил сведения об административном аппарате, который Лю Цун установил в своей империи, и о том, сколько людей находилось в ведении каждого из крупных чиновников. Исходя из этих данных можно вычислить, что под властью Северной Хань проживало около 3,9 миллиона человек; из них 340 тысяч сюннусцев, 1,4 миллиона цзесцев, сяньбийцев, дисцев, цянов иухуаней(впрочем, цзесцевнекоторые исследователи тоже относят к сюнну ^{343} ) и 2,1 миллиона собственно китайцев ^{344} .

Теперь сюнну, впервые за свою историю, столкнулись с делом, которого они очень долго умудрялись избегать, – с необходимостью управлять оседлым населением (это было сложно, если учесть, что, во-первых, сами сюнну никогда не жили оседло, а во-вторых, что ханьские крестьяне примерно в шесть раз превосходили их по численности). Сюнну решили эту проблему, полностью разграничив управление кочевниками и управление оседлыми жителями. У кочевников были свои чиновники, у китайцев – свои. В государстве насчитывалось 200 тысяч юрт; во главе каждых десяти тысяч юрт стоял главный воевода, все они подчинялись двум помощникам шаньюя. Оседлое население насчитывало более 400 тысяч дворов, ими управляли 43 региональных чиновника, над которыми, в свою очередь, стояли два пристава по уголовным делам.

Китайцы, несмотря на то что во главе государства стоял кочевник, отнюдь не находились в бесправном положении, и это неудивительно, поскольку сюннуский император позиционировал себя как наследник Хань. При дворе было немало китайских сановников, которые пользовались большим влиянием. Однако к управлению кочевниками китайцев не допускали – они могли служить только в тех государственных органах, которые ведали оседлым населением ^{345} . Такую дуальную административную систему потом переняли у сюнну и другие варварские народы, захватывавшие власть в Поднебесной, – кидани, чжурчжэнии маньчжуры ^{346} .

Все это были вполне разумные реформы. Но, проведя четкие административные границы между кочевниками и китайцами, Лю Цун, а за ним и его преемники себя и своих приближенных уже не рассматривали как кочевников: они полностью переняли образ жизни, и прежде всего пороки побежденной китайской верхушки. Попав из юрт во дворцы, ошалев от непривычной роскоши, они, так и не став китайцами, утрачивали связь и с собственным народом, передавая управление им в руки царедворцов, наложниц и евнухов.

Лю Юаньхай еще сумел удержаться от соблазнов: «… [при мысли о роскоши] у него кололо сердце и болела голова, поэтому он одевался в грубый холст, не сидел на мягких подстилках, при нем покойные императрица и наложницы не носили одежд из шелка, и вопреки просьбам чиновников он построил только [для императора] Южный и [для императрицы] Северный дворцы» ^{347} .

Но уже Лю Цун возвел для себя и своего гарема «более сорока дворцов и высоких теремов», после чего затеял разорительное строительство новой башни для очередной императрицы. Начальник судебного приказа Чэнь Юаньда увещевал своего повелителя, доказывая, что «передний зал дворца Гу-анцзидянь достаточен для приема правителей различных владений и угощения послов десяти тысяч государств, а находящиеся за ним дворцы Чжаодэдянь и Вэньминдянь могут вместить всех обитательниц женского дворца и двенадцать рангов наложниц». Он ссылался на то, что империю терзают голод и моровые язвы, что народ ропщет:

«Разве так ведет себя тот, кто отец и мать [народу]? С почтением услышав о том, что вы отдали указ о строительстве башни Хуанъилоу, я, ваш слуга, искренне был бы рад одобрить сооружение нового дворца для императрицы, но, поскольку великие беды еще не минули, с постройкой дворца поторопились. Затевать новое строительство поистине крайне нецелесообразно».

Однако Лю Цун не желал быть ни отцом, ни матерью для своего народа. Он пришел в страшный гнев и воскликнул: «Мы, стоящие во главе всех дел, задумали построить всего один дворец, разве будем спрашивать об этом тебя, подлую крысу?!» После этого он приказал «вывести Чэнь Юаньда и обезглавить его вместе с женой и детьми, а головы вывесить на восточной торговой площади, чтобы они оказались вместе, как живущие в одной норе крысы». Правда, выполнить этот приказ царедворцам не удалось: услышав его, мудрый Чэнь Юаньда немедленно приковал себя цепью к близлежащему дереву (разговор происходил в садовом павильоне). Потом за смельчака вступилась императрица, и Лю Цун раскаялся в своем гневе. Он даже приказал изменить название сада и павильона в честь своего сановника: теперь они назывались «Сад приема мудреца» и «Павильон стыда перед мудрецом» ^{348} .

Устыдившись намерения казнить честного сановника, Лю Цун отнюдь не устыдился своего образа жизни. Он наводнил дворцы огромным количеством наложниц, постоянно менял фавориток и возводил бывших служанок в ранг императриц ^{349} . Однажды его внимания удостоились сразу шесть дочерей и внучек одного из сановников – он немедленно дал всем шестерым ранги высших наложниц (в том числе левой и правой гуйбинь – следующий ранг после императрицы), после чего надолго заперся с ними во дворце. «Служители-камергеры докладывали ему обо всех делах, а решения по ним принимала левая гуйбинь» ^{350}

Впрочем, далеко не вся информация вообще могла достигнуть дворцов, где обитал сюннуский император, потому что на страже его покоя стоял могущественный фаворит Ван Чэнь. Фан Сюаньлин пишет:

«Сам Лю Цун развлекался и пировал в Заднем дворце, из которого иногда не выходил по сто дней, поэтому все чиновники докладывали ему о делах через Ван Чэня. Однако Ван Чэнь в большинстве случаев не представлял докладов Лю Цу-ну, а принимал по ним самовольные решения. Поэтому случилось, что старых, заслуженных чиновников не заносили в списки награждаемых, а ничтожные, коварные и льстивые людишки через несколько дней занимали должности чиновников, получавших натуральное довольствие в размере двух тысяч даней зерна в год. Военные походы совершались ежегодно, но военачальников и воинов не награждали деньгами и тканями, в то время как всем обитателям Заднего дворца, вплоть до мелких служек, выдавали награды, каждый раз в размере нескольких сотен тысяч монет» ^{351} .

Ван Чэнь поставил на ключевые государственные должности своих родственников и друзей, которые «вели роскошный образ жизни, отличались алчностью и вредили добропорядочному народу» ^{352} . Один из сановников жаловался: «Отбор на должности происходит под их давлением, кандидатов выбирают уже не по способностям, чиновников выдвигают в зависимости от связей, дела управления решаются взятками». Клевета на добросовестных чиновников и казни неугодных расшатывали государство. «В Пинъяне начался сильный голод, из каждого десятка пять-шесть человек бежали или умерли» ^{353} .

Не прекращались и самые мрачные знамения, которые предвещали беду. Так, по сообщению Фан Сюаньлина, в десяти ли от Пинъяна упала звезда, «а когда осмотрели место падения, нашли кусок мяса длиною в тридцать, а шириною в двадцать семь бу (1 бу в разное время равен был от 1,6 до 1,9 метра. – Авт.),от которого исходил вонючий запах, ощущаемый даже в Пинъяне. Около мяса был слышен плач, не прекращавшийся ни днем, ни ночью». Даже сам император был вынужден признать: «Отсутствие у нас добродетелей привело к такому необыкновенному явлению» ^{354} .

Но император ограничился разговорами, добродетельнее не стал, и знамения не прекращались. Вскоре после этого одна из наложниц «родила змею и хищного зверя, которые, погубив по человеку, бежали» ^{355} . Над столицей проливались красные дожди ^{356} , «дочь правителя [одного из] округов превратилась в мужчину» ^{357} , а еще одна женщина «родила ребенка с двумя головами» ^{358} . В самом же императорском дворце «три ночи подряд плакали души умерших, причем звуки плача, достигнув управления правого пристава по уголовным делам, прекращались» ^{359} .

Дошло до того, что собака и свинья совокупились сначала перед воротами управления главного помощника государства, затем перед воротами дворца и, наконец, «перед воротами управлений пристава по уголовным делам и цензора». Нечестивые животные были одеты в головные уборы чиновников, а собака имела еще и «пояс и шнур для печати». Они пробрались в императорский дворец и поднялись к месту, на котором сидел Лю Цун, а потом «между ними вспыхнула драка, в которой обе погибли». Однако император «продолжал творить еще большие жестокости, а случившееся не напугало его и не было воспринято как предупреждение» ^{360} .

* * *

Лю Цун умер в 318 году, пробыв на престоле девять лет. Наследником императора стал его сын Лю Цань, который при жизни отца занимал должность его «главного помощника». Он унаследовал от Лю Цуна пренебрежение к традициям кочевых предков, любовь к роскоши, женолюбие и полное равнодушие к государственным делам. Фан Сюаньлин так описывает его: «Имел склонность возводить дворцовые строения, поэтому дом главного помощника императора походил на дворец императора, и, хотя Лю Цань занимал этот пост весьма короткое время, строительные работы не прекращались ни днем, ни ночью. Народ страдал от голода, поднимал мятежи от бедности, люди умирали один за другим, но Лю Цань никого не жалел». После смерти отца он немедленно пожаловал нескольким женщинам сразу титулы императриц и «с утра до вечера развратничал с ними во внутренних покоях, совершенно не проявляя скорби».

Все государственные и военные дела Лю Цань передал сановнику Цзинь Чжуню. Тот, подделав императорский указ, назначил своих братьев «военачальником колесниц и конницы» и «военачальником, командующим охранной стражей дворца». После этого свержение императора уже не представляло никаких проблем; правление его продолжалось немногим более месяца.

«Цзинь Чжунь вошел во главе войск во дворец, поднялся в передний зал дворца Гуанцзидянь, приказал одетым в латы воинам схватить Лю Цаня и, перечислив совершенные им преступления, убил его. Все мужчины и женщины из рода Лю, независимо от возраста, были обезглавлены на восточной базарной площади. Могилы Лю Юаньхая и Лю Цуна были разрыты, а их храм предков сожжен. Бесприютные души умерших громко рыдали, и звуки рыданий были слышны на сто ли окрест» ^{361} .

Цзинь Чжуню не удалось воспользоваться плодами своей победы – против него выступили со своими армиями военачальники и давние сподвижники Лю Цуна: его двоюродный брат Лю Яо и Ши Лэ. Цзинь Чжунь был убит своими же приближенными, которые поднесли Лю Яо «шесть переходящих императорских печатей». Так в 318 году на троне Хань оказался четвертый по счету император-сюннусец ^{362} .

* * *

Лю Яо, племянник и воспитанник Лю Юаньхая, был одним из тех, с кем Лю Цун начинал свою императорскую карьеру. В 311 году Лю Яо по приказу своего императора вместе с отрядами повстанцев-разбойников Ван Ми и Ши Лэ взял Ло-ян – тогдашнюю столицу Цзинь. С тех пор прошло около девяти лет. Ван Ми был давно убит своим сподвижником Ши Лэ, который теперь стал одним из первых лиц в государстве. И когда Лю Яо, уничтожив Цзинь Чжуня, взошел на трон Северной Хань, у Ши Лэ и с ним очень скоро возникли разногласия.

В 319 году Лю Яо изменил название своей династии на Чжао (в историю она вошла как Ранняя Чжао) и перенес столицу в Чанъань. Новое название имело давнюю предысторию. В далекой молодости Лю Яо, «опасаясь, что не найдет для себя места в мире, поселился отшельником в горах Цзяньчэныыань, где занимался игрой на цине и чтением книг». Здесь, как пишет Фан Сюаньлин, к нему явились два отрока и, ссылаясь на духа – правителя гор, – поднесли ему волшебный меч и возгласили, что он станет императором династии Чжао. Взойдя на трон, Лю Яо вспомнил о предсказании и переименовал династию ^{363} (именно переименовал, а не провозгласил создание новой, поэтому Северную Хань и Раннюю Чжао считают одной и той же династией). Впрочем, его правление от этого удачнее не стало – все оно прошло в непрерывной борьбе с Ши Лэ, который в том же году расколол государство и создал на занятой им территории собственную империю Чжао (династия Поздняя Чжао).

Борьба между двумя императорами длилась десять лет и закончилась победой ШиЛэ. Поражение, которое потерпел Лю Яо, было достаточно постыдным. Фан Сюаньлин пишет:

«Еще в отрочестве Лю Яо злоупотреблял вином, а в последние годы эта страсть еще усилилась. Когда подошел Ши Лэ, а Лю Яо готовился к сражению, он выпил несколько доу вина (доу равнялось 2 литрам. – Авт.).Лю Яо обычно ездил на рыжем коне, который вдруг без всякой причины захромал и не мог поднять головы; Лю пересел на маленького коня. Перед выездом Лю Яо снова выпил более одного доу вина. Когда Лю Яо подъехал к воротам Сиянмэнь, он взмахнул рукой, подавая войскам знак, чтобы они вышли на ровное место. Этим воспользовался военачальник Ши Лэ, Ши Кань, и войска Лю Яо обратились в бегство. Бежал и пьяный Лю Яо, но его лошадь провалилась в заваленную камнями канаву, он упал на лед, получил более десяти ран, из которых три сквозные, и был схвачен Ши Канем, который доставил его к Ши Лэ» ^{364} .

Вскоре Лю Яо был убит своим соперником, и в 329 году территории обоих государств объединились под властью основанной Ши Лэ династии Поздняя Чжао.

* * *

Ши Лэ ^{365} , пятый по счету сюннуский император, был уроженцем местности Цзе в провинции Шаньси. Некоторые исследователи выделяют цзесцевв отдельный кочевой народ, не имеющий прямого отношения к сюнну. Но существуют достаточно убедительные свидетельства того, что, как пишет В.С.Таскин, «цзесцысоставляли одно из сюннуских кочевий» ^{366} . Так или иначе, по словам Фан Сюаньлина, предки Ши Лэ «вели происхождение от отдельного сюннуского кочевья», в котором его дед и отец «были мелкими вождями». А сам Ши Лэ унаследовал свою империю от императоров-сюнну, поэтому, хотя Позднее Чжао и считают «цзеским»государством, ему и его правителю во всяком случае стоит уделить некоторое внимание в этой книге.

У Ши Лэ была весьма пестрая для кочевника биография. В подростковом возрасте он «занимался в Лояне торговлей вразнос», когда же он достиг поры возмужания, его отец «приказывал Ши Лэ заменять его в делах, связанных с надзором и управлением кочевьем». Впрочем, не вполне понятно, о каком кочевье могла идти речь, поскольку по крайней мере сам Ши Лэ жил оседло: Фан Сюаньлин описывает дом и сад, где прошла юность будущего императора. И работа его в те годы была странной для кочевника и тем более для сына вождя – он обрабатывал чужие поля. Потом в его местности начался голод, и Ши Лэ решил зарабатывать себе на жизнь, заманивая соотечественников в более благополучные земли и продавая их в рабство. Он нашел напарника для этого занятия, но не успел наладить дело, как сам был продан в рабство (напомним, что в те годы Янь Цуй, имевший звание «военачальника, проявившего величие», убедил правителя области Бинчжоу «ловить хусцевв землях к востоку от гор и продавать их для покрытия военных расходов»).

Вскоре Ши Лэ бежал от своих хозяев «и создал шайку грабителей». Он подружился со смотрителем императорских пастбищ Цзи Саном и брал у него напрокат лошадей для своих товарищей. «Неожиданно, подобно рыжим скакунам и прекрасным жеребцам в заповеднике, появляясь и исчезая в восточных землях, они верхом на лошадях, взятых на императорских пастбищах, захватывали в далеких землях шелка и драгоценности…» Потом Цзи Сан решил, что заниматься грабежами интереснее, чем пасти чужих лошадей, присоединился к Ши Лэ и возглавил его шайку, придав ей некоторую политическую окраску: он был сторонником мятежного принца СымаИна. Некоторое время разбойники сражались на стороне войск принца, потом создали свой лагерь и стали «грабить округа и уезды».

Постепенно шайка превратилась в армию. Цзи Сан объявил себя «великим военачальником», а Ши Лэ получил звание «военачальника – истребителя презренных врагов». Поскольку армия эта занималась грабежами на территории империи Цзинь, ей пришлось сражаться с императорскими войсками, и в конце концов она была разбита. Цзи Сана казнили, а Ши Лэ с уцелевшими сторонниками бежал к Лю Юаньхаю, который уже был великим шаньюем сюнну. После создания династии Северная Хань, Ши Лэ стал одним из высших сановников и главных военачальников сначала Лю Юаньхая, а потом и Лю Цуна.

Когда на трон Северной Хань взошел Лю Яо, он почтил Ши Лэ самыми высокими должностями и титулами, но тем не менее между старыми соратниками немедленно началось противостояние, которое закончилось прямым конфликтом, вылившимся в десятилетнюю войну. Ши Лэ заявил: «Я сам добуду для себя титулы Чжао-ван и Чжао-ди. Разве титулы – высокий или низкий – зависят от Лю Яо?»

Вскоре Ши Лэ действительно создал собственное государство, причем сначала, несмотря на просьбы приближенных, отказался от императорского титула (позднее он его все же принял). Однако он сразу же стал делать на попавших под его власть землях все то, что надлежит мудрому верховному правителю. Он объявил столицей своего государства город Сянго, «открыл возле четырех ворот в Сянго свыше десяти низших школ для распространения литературы и образования, внушения уважения к конфуцианству и внушения уважения к поучениям, отобрал для обучения в них свыше ста сыновей и младших братьев высших военных чиновников и влиятельных домов и, кроме того, назначил сторожей для отбивания времени в колотушки. Было учреждено управление хранителя водяных часов и отлиты монеты, называвшиеся фэнхоцянь».

Был наведен порядок в юриспруденции. Ши Лэ издал бумагу, в которой говорилось: «Ныне после больших смут много запутанных законов, из них следует выбрать главное и ввести постатейную систему». Для проведения этой работы был назначен писец законодательного отдела.

В вопросах строительства Ши Лэ, в отличие от своих предшественников из династии Северная Хань, соблюдал умеренность, и если что и строил, то прежде всего не дворцы для наложниц, а оборонительные и общественные сооружения, в том числе школы и даже башню для астрономических наблюдений. Однажды, когда он затеял для себя строительство дворца в городе Е, один из его сановников высказался против. Разгневанный Ши Лэ сначала приказал арестовать дерзкого, но потом усовестился и сделал вид, что арест был всего лишь шуткой. Он сказал: «Когда у простого человека имущество стоимостью в сто кусков ткани, он хочет купить себе отдельное жилье, так что же говорить о том, кто обладает богатствами Поднебесной и занимает высокое положение, позволяющее иметь десять тысяч военных колесниц! В конце концов я должен буду привести в порядок дворец, но пока отдам распоряжение приостановить работы, чтобы возвеличить дух, которым охвачен мой честный слуга».

К строительству, поскольку уж оно было затеяно, Ши Лэ относился ревностно и, если дело не ладилось, применял к виновным самые крайние меры. Так, в самом начале своего правления он приказал военному советнику Чао Цзаню построить ворота Чжэнъянмэнь. Ворота очень скоро рухнули, и Ши Лэ велел отрубить Чао Цзаню голову. Правда, вскоре он раскаялся и «подарил казненному гроб и одежду и пожаловал должность начальника посольского приказа». Позднее подобная история приключилась еще с одним нерадивым строителем, которого Ши Лэ сгоряча казнил, но потом сжалился над погибшим и пожаловал ему «посмертно должности начальника обрядового приказа и пристава дворца Цзяньдэ-дянь». Обычай награждать покойных титулами и должностями был принят в Китае, и Ши Лэ охотно пользовался им для того, чтобы загладить необдуманные приказания о казнях.

Впрочем, зная свой горячий нрав, Ши Лэ издал специальное постановление, в котором говорилось: «Отныне при определении мер наказания во всех случаях следует руководствоваться вводными статьями к основному закону. Если в порыве гнева я приговорю к казни и, охваченный яростью, объявлю свою волю, то в тех случаях, когда это относится к людям высокой добродетели или к высокопоставленным [чиновникам], не следует толковать мою волю как меру наказания…»

Вообще, надо сказать, что для необразованного варвара (Ши Лэ был неграмотен, и ему вслух читали исторические сочинения), для бывшего батрака, раба и разбойника Ши Лэ оказался удивительно мудрым правителем (по крайней мере по сюннуским, да и по древнекитайским меркам). Конечно, он вел непрерывные войны, совершал набеги на вражеские территории и был крайне жесток к поверженным врагам, но в том, что касается управления подвластными ему народами, у него могли бы поучиться многие гораздо более образованные императоры древности.