Текст книги "Модель для сборки 2012 (сборник) (СИ)"

Автор книги: Олег Дивов

Соавторы: Леонид Каганов,Михаил Кликин,Дмитрий Володихин,Сергей Чекмаев,Юрий Погуляй,Майк Гелприн,Максим Хорсун,Иван Наумов,Мария Гинзбург,Дарья Булатникова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 25 страниц)

Мария Гинзбург
ЭРИХ МАРИЯ РЕМАРК. СМЕРТЬ ВЗАЙМЫ

Эрих Мария Ремарк (Erich Maria Remarque). Родился 22 июня 1927 года, Оснабрюк, Германия, Земля, умер 25 сентября 2001 года, Локарно, Швейцария, Земля. Псевдоним Эриха Пауля Ремарка (Erich Paul Remark), одного из наиболее известных и читаемых писателей Земли двадцатого века.

Ремарк родился в Оснабрюке, Германия, в католической рабочей семье. В 1943 году покинул Землю с первой волной колонистов Марса. Как и многие первопоселенцы, он пытался убежать из мира «священной чистоты крови», но и как всем остальным, убежать ему не удалось. Во время Реконструкции Рейха на Марсе нацисты сжигают его книги, объявляют Ремарка полумарсианином-полуевреем. Это, разумеется, было ложью, так как Ремарк родился за пятнадцать лет до того, как Первая экспедиция высадилась на Марсе, но тем не менее этот «факт» безосновательно повторяется во многих его биографиях. Сам Ремарк избежал преследований марсианских нацистов, поскольку с 1960 года жил на Венере, куда перебрался вместе со своей женой Ильзой Джин Замбви (Ilsa Jeanne Zamboui), а в 1964 году они получили венерианское гражданство. Однако в 1965 году Ремарк вступает в Марсианский освободительный легион добровольцем. В ходе Освобождения Марса несколько раз был ранен. В течение своей жизни Ремарк часто менял профессии, работал библиотекарем, водителем марсианского корабля и дальнобойщиком, бизнесменом, учителем, редактором. Побывал практически на всех обитаемых планетах, включая Внешние Миры, – в качестве колониста, журналиста и военнопленного.

В 1969 году Ремарк публикует роман «Время умирать и время летать». Это был уже пятый роман Ремарка, и к тому времени он уже обладал значительной популярностью, но именно этот роман сделал его самым читаемым писателем во всей Солнечной системе. Роман обладал ярко выраженной антинацистской и антивоенной направленностью, призывал к мирному сотрудничеству и диалогу не только людей разных рас и религий, но представителей разных планет. Голливуд (крупная земная киностудия. – Прим. ред.), снимает по роману фильм, так же пользовавшийся сногсшибательным успехом. Не обошлось и без скандалов; широкие взгляды Ремарка намного опередили свое время. Необходимо помнить, что примерно в это время Хемингуэй пишет свой роман «Венерианское сафари», где один из героев произносит ставшую крылатой фразу: «Я скорее буду пить из одной фляги с негром, чем с венерианцем!» С тех пор и до самой своей смерти Ремарк никогда не нуждался в деньгах; только в Голливуде были экранизированы шесть его романов. Он продолжает писать, ведет богемную жизнь, много пьет и увлекается женщинами. Ремарк и Замбви дважды вступали в брак и разводились. В 1989 году Ремарк женился на известной марсианской киноактрисе Полетт Годар (Paulette Goddard), и они оставались женаты до его смерти в 2001 году.

В 1997 году Ремарк вернулся на Землю, в Швейцарию, где когда-то давно по совету друзей приобрел виллу, на которой все эти годы хранилась его коллекция импрессионистских полотен и других объектов искусства. Там супруги и прожили остаток жизни. Умер Ремарк 25 сентября 2001 года в возрасте 73 х лет в городе Локарно и похоронен на швейцарском кладбище Ронко в кантоне Тичино. Годар похоронена рядом с ним.

Мимо проплывали улицы, ярко освещенные подъезды, огни домов, ряды фонарей, сладостная, мягкая взволнованность вечернего бытия, нежная лихорадка озаренной ночи, и над всем этим, между краями крыш, свинцово серое большое небо, на которое город отбрасывал свое зарево.

– Объездную дорогу всё еще строят, – сказал Клерфэ, чтобы нарушить молчание, царившее на палубе его небольшого корабля. – Мы с вами проедем через пригороды Уайлдертауна, а затем перекусим у Паркхилла и двинем на Айронсити по каналу.

В Айронсити жил дядя Лилиан. Девушки, что сидела рядом с Клерфэ. Она молча кивнула. Очевидно, маршрут, предложенный Клерфэ, ее вполне устраивал. Лицо ее было серьезным, оно показалось Клерфэ совсем чужим, но очень красивым. Было в нем что-то от таинственной тишины, которая свойственна природе – деревьям, облакам, животным, – а иногда женщине. Они с Клерфэ познакомились в санатории, расположенном в самом центре Дрисколл-Фореста. Клерфэ приехал проведать старого друга – гонщика. Лилиан решила покинуть санаторий, в котором провела, по ее словам, последние семь лет. Она попросила Клерфэ помочь ей добраться до Айронсити.

Они ехали по тихим загородным улицам. Ветер усилился, и казалось, что он гонит ночь перед собой. Вокруг большой площади стояли небольшие дома, уснувшие в маленьких садиках. Над головой путешественников тихо плескались голубые паруса корабля.

– Как хорошо, – сказала Лилиан. – Будь у меня корабль, я бы каждый вечер совершала на нем медленные прогулки. Всё кажется совсем неправдоподобным, когда так бесшумно скользишь по улицам. Всё наяву, и в то же время – как во сне. Тогда по вечерам никто, пожалуй, и не нужен…

Клерфэ ловко достал пачку сигарет одной рукой, открыл и выбил из нее сигарету. Вторая рука его лежала на гладком, словно сделанном из кости штурвале корабля. Разрывать контакт с кораблем было нельзя ни на секунду.

– А ведь вообще вечером хочется, чтобы кто-нибудь был рядом, правда? – сказал он и прикурил.

Она кивнула:

– Вечером, да… Когда наступает темнота… Странная это вещь.

– Хотите немного поводить? – спросил Клерфэ. – Это доставит вам удовольствие.

– Конечно, хочу; только я не умею, – кивнула Лилиан. – Говорят, что корабли марсиан отзываются не каждому человеку.

– Это правда, – согласился Клерфэ. – Но мы уже посоветовались с Карлом.

Так, насколько удалось понять Клерфэ, кораблю хотелось, чтобы его называл его водитель. И он его так и называл.

– И он согласен пустить вас за штурвал, – закончил Клерфэ.

Лилиан улыбнулась.

– Вы совсем не умеете водить? – спросил Клерфэ.

– Нет. Меня никогда не учили.

– Волков мог бы давным-давно обучить вас, – сказал Клерфэ.

Так звали весьма надменного господина, в компании с которым он встретил Лилиан в первый раз. Однако Лилиан покинула санаторий одна, на корабле Клерфэ – хотя у Волкова был свой собственный корабль, напоминающий золотую бабочку. И Клерфэ воспользовался случаем узнать, что бы это всё значило.

Она рассмеялась:

– Борис слишком влюблен в свою Патрицию.

Не у всех корабли выбирали себе мужские имена; у некоторых водителей были и корабли-девушки.

– Никого к ней не подпускает, – закончила Лилиан.

– Это просто глупо, – заявил Клерфэ. – Вы сразу же поедете сами. Давайте попробуем.

Корабль остановился. Клерфэ снял руку со штурвала и поднялся, чтобы поменяться местами с Лилиан.

– Но ведь я действительно не умею водить, – смутившись, сказала она.

– Неправда, – возразил Клерфэ. – Умеете, но не догадываетесь об этом.

Когда Лилиан пробиралась к штурвалу вдоль узкой скамьи, ее бок в легкой шубке коснулся тела Клерфэ. Она напомнила ему маленького медвежонка из детской книжки. Клерфэ показал ей, как переключать скорости и выжимать сцепление.

– На самом деле, это совсем не то, что рычаг скоростей в земной машине, и сцепления тут тоже нет, – сказал он в заключение. – Но так проще и понятнее нам, землянам. И корабли согласились разговаривать с нами на понятном нам языке.

– Интересно, почему, – пробормотала Лилиан. – Почему они вообще согласились подчиниться людям?

– Этого никто не знает, – ответил Клерфэ. – Я думаю, что они столько простояли без дела, что им снова захотелось мчаться по пустыням и дорогам. Но без водителя они не могли этого сделать. А теперь трогайте! – добавил он резко.

– Минутку!

Она показала на одинокий автобус, медленно кативший по улице.

– Не пропустить ли его?

– Ни в коем случае!

Клерфэ крутанул штурвал под ее рукой, и корабль стронулся с места. Лилиан судорожно вцепилась в рулевое колесо, напряженно вглядываясь вперед:

– Боже мой, мы едем слишком быстро!

Клерфэ посмотрел на спидометр. Это был один из весьма немногих приборов, которые землянам удалось разместить на кораблях марсиан, включить их в схему чуждых и совершенных, почти живых механизмов.

– Прибор показывает ровно двадцать пять километров в час. Неплохой темп для стайера.

– А мне кажется, целых восемьдесят.

Через несколько минут первый страх был преодолен. Они ехали вниз по широкой прямой улице. Корабль слегка петлял из стороны в сторону. Иногда колеса почти касались тротуара. Но постепенно дело наладилось, и всё стало так, как и хотел Клерфэ: в машине были инструктор и ученица.

– Внимание, – сказал он. – Вот полицейский!

Добродушный сержант, зевая, стоял на перекрестке и даже не смотрел в их сторону.

– Остановиться?

– Уже слишком поздно.

– А что если я попадусь? Ведь у меня нет водительских прав.

– Тогда нас обоих посадят в тюрьму.

– Боже, какой ужас!

Испугавшись, Лилиан пыталась передвинуть пальцы на лепесток штурвала, означавший торможение. Но с непривычки у нее не получилось растопырить пальцы так широко, как требовалось.

– Дайте газ! – приказал Клерфэ. – Газ! Жмите крепче! Надо гордо и быстро промчаться мимо него. Наглость – лучшее средство в борьбе с законом.

Полицейский не обратил на бронзовую бабочку, промчавшуюся мимо во всем блеске своих серебристо-голубых парусов, никакого внимания. То время, когда марсианские корабли на улицах поселков землян были в диковинку, давно прошло. Девушка облегченно вздохнула.

– До сих пор я не знала, что регулировщики выглядят, как огнедышащие драконы, – сказала она.

Лилиан сделала несколько поворотов, издавая при этом взволнованные, короткие восклицания. Фары встречных машин вызывали в ней дьявольский страх и такую же гордость, когда они оказывались позади. Вскоре в маленьком пространстве между штурвалом и удобной скамьей водителя возникло чувство товарищества, какое быстро устанавливается в практических делах.

И когда через полчаса впереди показалась сияющая в ночи, словно шкатулка с драгоценностями, сосисочная Сэма Паркхилла, и они снова поменялись местами – Клерфэ не мог Лилиан позволить рулить на автобане – они оба почувствовали такую близость, будто рассказали друг другу историю всей своей жизни.

Два шоссе встречались здесь и вновь расходились, исчезая во мраке. Одно вело в мертвый город марсиан и дальше, на рудники, а второе – в поселок Сто первый. День и ночь по обеим дорогам грохотали грузовики. У самого перекрестка Сэм Паркхилл воздвиг из остатков своей ракеты, которые скрепил заклепками, свою закусочную. Когда Клерфэ и Лилиан подъехали, здание, против обыкновения, не дрожало от рева музыкального автомата. Над входом висела вывеска: «Горячие сосиски Сэма». Это был единственный на сотни миль бесплодной пустыни очаг света и тепла. Точно сердце, одиноко бьющееся в исполинском черном теле. Сэм Паркхилл прибыл на Марс в составе Четвертой экспедиции и, как многие космонавты, уже не вернулся на Землю. Несмотря на солидный возраст и обилие помощников, он еще сам иногда становился за кассу. Так случилось и в этот вечер.

– Мне ничего было не надо, я только хотел завести сосисочную, первую, единственную на Марсе, центральную, можно сказать. Понимаете? – говорил он, со сверхъестественной ловкостью выкладывая заказ на поднос. – Подавать лучшие на всей планете горячие сосиски, черт возьми, с перцем и луком, и апельсиновый сок.

Лилиан вдохнула запах кипящих сосисок, горячих булочек, сливочного масла. Она никогда раньше не бывала в таких местах. Строго говоря, она единственный раз вкушала пищу в публичном месте в возрасте пятнадцати лет, и это был «Оптимум» – шикарный ресторан в Айронсити, куда отец созвал всю их большую тогда семью на юбилей своей дочери.

А потом была война и санаторий. Лилиан отвыкла от большого количества людей, да и в санатории пациенты двигались по дорожкам соснового бора плавно, неторопливо, глубоко вдыхая целебный воздух. Здесь же в огромном зале могли одновременно разместиться не менее ста пятидесяти человек. Сейчас зал был заполнен всего на треть, свет над остальными столиками был погашен. Но и полусотни дальнобойщиков в синих и зеленых комбинезонах, заляпанных машинным маслом, в оранжевых и черных платках, которые они повязывали на голову подобно старинным пиратам, которые одновременно ели, и переговаривались друг с другом, и стучали пустыми кружками по столам, призывая мальчишку принести еще пива, хватило, чтобы ошеломить Лилиан. Когда они с Клерфэ покинули корабль и шли к закусочной, девушка запнулась об окаймляющий дорожку бордюр из битого стекла и чуть не упала, но Клерфэ ловко поймал ее.

– Лучшие горячие сосиски на двух планетах! Первый торговец сосисками на Марсе! Лук, перец, горчица – всё лучшего качества! Что что, а растяпой меня не назовешь! – энергично продолжал Паркхилл. Лилиан слушала его, хлопая глазами, как мультипликационная зверюшка. – Я работал как одержимый, да, мэм! Кипятить сосиски, подогревать булочки, перечный соус варить, картошку чистить и жарить, чистить и резать лук, приправы расставить, салфетки разложить в кольцах, и чтобы чистота была – ни единого пятнышка!

– И ты сделал это всё один, – смеясь, сказал Клерфэ.

– Он смеется над старым Сэмом, – доверительно сообщил Паркхилл Лилиан. – Смейся, смейся, несчастный, а ведь дядя Сэм специально для этого стервеца заварил фирменный кисло-сладкий соус! Конечно, я был не один, мэм, мне помогала моя Эльма, добрая, работящая Эльма. Теперь она уже не ходит, только я по-прежнему кручусь тут, в этом аду.

Он положил свернутые в кольцо салфетки на край подноса. Клерфэ рассчитался, и они с Лилиан прошли к свободному столику.

– Он всегда так? – спросила Лилиан.

Паркхилл оглушил ее.

– Нет, – ответил Клерфэ. – Мне кажется, он хотел произвести на тебя впечатление.

– Ему это удалось, – пробормотала девушка.

Они устроились за действительно очень чистым столом и принялись за еду. Сосиски оказались выше всяких похвал. Горячий сок так и брызгал, горчица обжигала рот, картошка была в меру прожарена, и даже кока-кола была остужена именно так, как надо.

– А вы с ним давно знакомы? – спросила Лилиан. – Ты работал дальнобойщиком?

– Да, – сказал Клерфэ. – После войны я жил здесь, гонял свой грузовик на рудник и обратно. Потом мне это надоело, и я уехал в Детройт Два. Там как раз тогда нашелся один умник, которому удалось выйти на контакт с кораблем. Они уже тогда все принадлежали государству, и власти не знали, что с ними делать. Узнав, что корабль можно оживить, власти объявили кастинг. Любой мог прийти, коснуться корабля и попробовать стать его капитаном. И я решил сходить. Потом корабли расползлись вместе со своими водителями по автомобильным компаниям. Их продали за бесценок, государству они были не нужны. Сэм – мой самый старый поклонник, он не пропускает ни одних гонок, где я участвую. Он смотрит их по стереовизору, и если случается так, что некому стоять у кассы, то закрывает заведение. У него тоже есть корабль, но он не откликнулся на руки Сэма, а он, как Волков, оказался очень ревнивым собственником.

– И где же теперь этот корабль? – спросила Лилиан.

Внезапная догадка осенила ее. Девушка вздрогнула.

– Неужели он разломал его?

– Нет, конечно. Корабль стоит в саду. Тем своим гостям, которые ему очень нравятся, Сэм его даже показывает. Если мы поедем сейчас, – добавил Клерфэ, – то доберемся до Айронсити часам к трем ночи. Но мы можем остаться и переночевать здесь.

Светлые глаза Лилиан остановились на нем.

– Я бы предпочла ехать сейчас, – сказала она и добавила, спохватившись: – Или ты устал? Тогда давай останемся здесь, конечно. Я уверена, что простыни у Сэма такие же ослепительно чистые, как и столы.

– Нет, я не устал, – сказал Клерфэ. – Я люблю водить ночью, и я специально выспался днем.

Лилиан представила на миг, что должен ощущать водитель, несущийся на своем корабле по ночной пустыне. Древние марсианские горы, мертвые города марсиан из стекла и кварца, шахматными фигурками застывшие на черных склонах, две луны в звездном небе, ветер, свистящий в парусах…

«Да он романтик, – подумала Лилиан и с трудом сдержала улыбку. – Притом, видимо, тайный».

– Но если ты захочешь спать, у меня в корабле есть пуховый спальный мешок, – продолжал Клерфэ. – Ты завернешься в него и чудесно выспишься по дороге. Пустыня здесь ровная, как тарелка, и качать на кочках тебя не будет.

– Посмотрим, – кивнула Лилиан.

Они уже закончили со своими сосисками и картошкой. Поднявшись из-за стола под восхищенными взглядами дальнобойщиков, Лилиан направилась к выходу.

Сэм Паркхилл обнаружился во дворике. Раньше он сам подметал дорожку и стоянку перед своей закусочной. Сейчас же он стоял и смотрел, как трудится механическая метла.

– Как, вы уже уезжаете? – огорчился Паркхилл, увидев их.

– Да, – ответил Клерфэ.

– Спасибо за сосиски, правда очень вкусно, – сказала Лилиан.

Сэм покосился на Клерфэ.

– Вы очень торопитесь, как я вижу, – проворчал он. – А я хотел показать твоей даме кое-что необычное.

Лилиан сразу догадалась, что, но не произнесла ни слова. Клерфэ усмехнулся и произнес:

– Пять минут у тебя есть.

Он демонстративно извлек пачку сигарет из кармана кожаной куртки, а также зажигалку, и принялся неторопливо выбивать сигарету из пачки. Сэм направился в обход своего заведения по широкой дорожке. Лилиан последовала за ним.

Как и говорил Клерфэ, корабль Паркхилла стоял в саду. Наверняка вырастить его в пустыне было нелегким делом, хотя, с другой стороны, опыт Дрисколла показал, что нет ничего невозможного для настойчивого человека. Корабль марсиан стоял между яблонями, тонувшими в белой пене собственных цветов. Аромат цветения был так силен, что перебивал даже запах сосисок и лука. И, с точки зрения Лилиан, изумрудный корпус и серебристо-серые спущенные паруса марсианского корабля смотрелись в окружении цветущих яблонь очень гармонично.

– Очень красиво, особенно среди этих цветов, – честно сказала она.

– Да, – сказал Паркхилл и вздохнул. – Я часто хожу сюда, смотрю. Раньше я думал, что когда-нибудь встану за руль и помчу мою Эльму по пустыне. И она будет улыбаться мне. Но не сложилось. И теперь я думаю, что мой корабль был мудрее меня. «Ты уже нашел свой причал, Сэм, – вот что он хотел сказать мне. – Хватит нестись сквозь пустоту».

Он любовно погладил бронзовую завитушку на боку корабля.

– Если вы коснетесь руля, вы услышите его мысли так же, как слышу их я, – сказал Сэм решительно. – Забирайтесь!

Лилиан не стала с ним спорить. Корабль ей действительно понравился. Сэм соединил руки, сделав небольшую ступеньку, какую делают, когда хотят помочь всаднику взобраться в седло. Лилиан оперлась на нее носком своего сафьянового сапожка и перелетела через высокий борт. Сэм не последовал за ней – его корабль был еще меньше, чем Карл, принадлежавший Клерфэ, а Паркхилл был грузным человеком. Вдвоем им было бы тесно на крохотной палубе. «Как же он собирался катать здесь жену?» – подумала Лилиан. Очевидно, в молодости Паркхилл был намного стройнее.

Она подошла к штурвалу, белеющему в свете двух лун, и осторожно коснулась его рукой. За время управления Карлом Лилиан успела ощутить его характер – спокойный и покладистый. Но характер этого корабля оказался совсем иным.

На Лилиан обрушилась боль и ужас.

…Лицо Сэма, гротескно искаженное бессильной яростью, черно-белый шахматный городок марсиан, грохот выстрелов, и город рассыпается водопадом старинного стекла и осколков кварца. Сэм хохочет, словно демон, стреляет снова. Последняя изящная башенка вспыхивает, как бенгальская свеча, и взрывается фонтаном голубых черепков…

…На корме, близ руля, сидит молодая женщина. Кисти ее рук тонки, куда им до огромных лапищ Сэма, глаза яркие и большие, как луны, светлые, спокойные. Ветер колышет ее свободные одежды, и сама она дрожит, меняет свои очертания, как отражение на воде. Складки шелка, как струи голубого дождя, падают вдоль ее хрупкого тела. И снова – Сэм, отвратительный и ужасный, его трясет от страха и злобы, и в руках его черный пистолет. Снова раздается грохот, и прекрасная марсианка тает в пламени, как сосулька, а ледяные осколки уносит ветром…

– Вы чувствуете? – как с другой планеты, донесся до Лилиан голос Паркхилла.

– Да, – сказала она. – Да, чувствую.

Ей невыразимо, до боли, захотелось спасти этот прекрасный корабль, угнать его у этого жестокого и сального чудовища. Но было, наверное, уже поздно. Его бездумная алчность, страх и ненависть уже разрушили что-то в сердце и мышцах древнего корабля, ветер наполнял паруса которого еще тогда, когда первый предок Паркхилла еще не проломил дубиной череп своего противника.

Лилиан крепко стиснула штурвал.

Клерфэ услышал за спиной слишком хорошо знакомый скрип. С таким бритвенно-острый нос корабля рассекает песок безводного моря. Он обернулся через плечо. Дальнобойщик, ковырявшийся в моторе своего огромного грузовика, тоже обернулся – и выронил ключ. Дверь в кабину другого грузовика распахнулась. Из нее появилась всклокоченная женская голова, голое плечо и обвязанная оранжевым платком голова водителя.

Корабль Сэма Паркхилла медленно и величаво выехал из-за угла закусочной. Его вела марсианка – хрупкая, с развевающимися волосами, в отороченном мехом полушубке. Корабль проплыл мимо грузовиков, мимо водителей и проституток, и начал выворачивать на шоссе.

У входа в закусочную появился Сэм Паркхилл. Глаза у него были круглые, рот открыт, но он молчал. И прекрасное наваждение исчезло. Корабль замер. Бессильно опали голубые паруса.

Марсианка отошла от руля, перегнулась через борт.

– Простите меня, – сказала она, и голос ее, нежный и звонкий, расколол тишину. – Я сама не знаю, как это у меня получилось. Я сейчас поставлю его на место.

Клерфэ покосился на Сэма. Лицо Паркхилла блестело от слез. Он потряс головой и промычал что-то невнятное. Лилиан потянулась к штурвалу.

– Постойте, – наконец смог выговорить Сэм.

Теперь на него смотрели все. Дальнобойщики, пьяная проститутка, его любимый гонщик и хрупкая девушка в слишком теплом для конца весны полушубке.

– Не надо, – произнес Паркхилл. – Такая, значит, судьба. Значит, вас он ждал. Я то нашел свой причал, а у вас еще всё впереди. Езжайте.

Лилиан улыбнулась.

– Спасибо, – сказала девушка. – Только это – она. И она говорит, что ее зовут Эльма.

Теперь слезы стекали по лицу Сэма, как дождь по лобовому стеклу машины. Он махнул рукой.

– Тогда мы поедем, – сказал Клерфэ.

Он сел в свой корабль. Два древних корабля, прекрасных, словно призраки, выехали на шоссе под взглядами высыпавших на крылечко людей. Скоро их голубые паруса растаяли в темноте. Дальнобойщик хлопнул по крутому бедру свою случайную подругу. Женщина глубоко вздохнула, словно просыпаясь.

Дверь кабины закрылась.

Лилиан думала, что на шоссе Клерфэ захочет ехать первым – она совсем не знала дороги. Но Клерфэ следовал за ней, только раз громко крикнув, – и она сама увидела съезд с шоссе – вспыхнул отраженным светом знак, на котором синей краской был изображен парусник. Лилиан съехала с дороги и остановилась, поджидая товарища.

– Ее правда зовут Эльма? – спросил Клерфэ.

Лилиан отрицательно покачала головой. Лицо ее было печально.

– Сейчас мы поедем по пустыне, – сказал Клерфэ. – Так будет быстрее. Правь вон на ту гору с раздвоенной верхушкой. Где-то через час мы въедем в канал, который приведет нас в Айронсити. Ты его увидишь – он выглядит как черная трещина в земле.

Лилиан снова качнула головой, на этот раз соглашаясь. Клерфэ выжал газ. В летучем лунном свете два древних корабля – металлические лепестки ископаемого цветка, голубые султаны, огромные и бесшумные кобальтовые бабочки – заскользили по зыбким пескам. Они неслись по безводному дну давно мертвого моря, как пылинки в серебристом сиянии, и паруса чуть слышно гудели под напором ветра. Они шли рядом, и Клерфэ время от времени поглядывал на Лилиан. Обычно на лицах водителей отражалось упоение скоростью и властью над пространством, но Лилиан была спокойна и серьезна, словно жрица неведомого культа. Сложно, почти невозможно было поверить, что она прикоснулась к штурвалу корабля меньше трех часов тому назад, и при этом вопила от страха, как девчонка, и двадцать пять километров казались ей безумной скоростью. Теперь она шла под сто двадцать, и именно она задавала темп. Карл едва поспевал за кораблем Лилиан, чье имя было не Эльма. Больше всего Клерфэ опасался, что Лилиан заснет за рулем. Это было самое страшное, что могло произойти с водителем. На этот случай у Клерфэ были крючья, потомки древних абордажных багров, чтобы зацепиться за борт и перейти на другой корабль, но даже опытный гонщик сильно рисковал бы, выполняя подобный трюк на такой скорости.

Но его страхи не оправдались. Светлые глаза Лилиан сияли в свете лун, распахнутый полушубок развевался на ветру. «А ведь в санатории она всё время мерзла», – подумал Клерфэ. Скоро они въехали в канал, и сразу стало темнее. Лилиан сбросила скорость прежде, чем он успел прокричать ей об этом. «А ведь она прирожденный гонщик», – подумал Клерфэ. Они продолжили свой путь в безмолвии, и лишь шелест парусов нарушал тишину.

– Ты не боишься? – спросила она.

– Чего?

– Того, что я больна.

Ветрянка, убившая марсиан, была не единственной болезнью, с которой земляне не успели справиться до выхода в космос. Все остальные были гораздо менее безобидными. Лекарство от туберкулеза найти так и не удалось, и его лечили по старинке – сладким воздухом сосновых боров и диетой.

Но помогало далеко не всем.

Клерфэ перегнулся с кровати, взял со столика бутылку вина и наполнил свой стакан.

– Я боюсь совсем другого: во время гонок при скорости двести километров у меня может лопнуть покрышка переднего колеса, – сказал он. – Колеса, которые делали марсиане для своих кораблей, – это единственное, что сносилось за те века, что они мчались, подвластные всем ветрам. А мы еще не научились делать вещи столь же прочные и надежные. У меня покрышки от Мишлен, это одни из самых лучших, но…

Лилиан вдруг поняла, чем они похожи друг на друга. Они оба были люди без будущего. Будущее Клерфэ простиралось до следующих гонок, а ее – до следующего кровотечения.

За окном было озеро. Лилиан открыла тугую раму, когда пришла в номер, чтобы проветрить его, да так и не стала закрывать. Занимался робкий рассвет. Весна шумела в платанах на площади и в облаках. Клерфэ тоже смотрел на почти голые платаны. Вдруг он произнес:

 
Юнец под звезды в небесах
Уходит в полночь,
И просыпается в слезах,
Зовя на помощь.
 

Стихотворение, которое он читал, удивительным образом совпало с настроением Лилиан. Проснувшись после краткого сна, она чувствовала себя беспомощной и одинокой в этом огромном городе. Пока это стальное чудовище еще спало, но вскоре должно было проснуться и устремить на нее взгляд своих пустых желтых глаз. Клерфэ продолжал:

 
С лицом, бледнее чем луна,
Он смотрит косо:
Дурёха плачет у окна,
Простоволоса,
 
 
В пруду, уставши от утех,
Влюблённых пара,
Водой смывает смертный грех,
Баньши полощет саван.
 

Он читал стихотворение размеренно и неторопливо, что выдавало большой опыт в такого рода делах.

 
Убийца шутку отколол:
Вино – лекарство,
Монашка умерщвляет пол,
Взыскует Царства,
 
 
Мать колыбельную поёт,
Качая зыбку,
Бордель за стенкою орёт,
И лжёт улыбка,
 
 
Смеётся злобно на стене
Рисунок мертвеца,
«Заснуть бы снова надо мне…»
Но дрожь трясет юнца.[1]1
  «Романс о Ночи» (группа «Солнце Неспящих») цитируется в переводе Игоря Минакова и Елены Первушиной.


[Закрыть]
 

– Чьи это стихи? – спросила Лилиан.

– Мои, – сказал Клерфэ и снова наполнил стакан.

На этот раз он протянул его Лилиан, и она с удовольствием выпила прохладного, чуть горького вина.

– Я тогда был молод и бомбардировал стихами все крупные журналы, – сказал он, усмехаясь. – Этот назывался «Романс о Ночи». Один из журналов в припадке безумия принял «Романс» и даже прислал мне чек. На эти деньги я покинул Землю. Если бы не это, я вскоре превратился бы в дым, как и многие мои друзья. Те, кто не успел уехать.

– Красивый стих, – сказала Лилиан задумчиво. – У меня тоже бывает такое ощущение… ложности всего происходящего. Будто за привычными масками прячутся чудовища, которые только и ждут, пока ты отвернешься, чтобы вырваться.

Она вспомнила лицо Сэма Паркхилла – такого, каким владелец закусочной запомнился ее кораблю – и вздрогнула. Лилиан сделала большой глоток вина и откинулась на подушку.

– В Германии эти чудовища не были столь деликатны, – сказал Клерфэ. – Они не стали ждать, пока люди отвернутся, чтобы начать свои людоедские пляски. Наоборот, они заставили всех танцевать вместе с ними.

И немцам пришлось смотреть и участвовать. Отблески людоедских костров вспыхнули и на Марсе, когда коричневый путч провалился и безумцев изгнали с Земли. Здесь они продолжали сеять коричневую заразу, но и тут она не привилась. Если на Клерфэ и лежала какая-то вина за гибель его друзей на Земле, то он давно искупил ее службой в рядах Марсианского освободительного легиона.

Лилиан коснулась его руки.

– Эти пляски закончились навсегда, – сказала она и вернула опустевший стакан Клерфэ.

– Тренер видел, как ты парковалась, – сказал он.

Лилиан оставила свой корабль на стоянке компании «Арес моторз», которой принадлежал корабль Клерфэ. Компания, помимо того, что выпускала треть всех автомобилей, которые бегали по дорогам Марса, являлась крупнейшим устроителем гонок.

– Он хочет взять тебя в команду, – продолжал Клерфэ. – Было бы неплохо, если бы ты в ближайшие дни пришла на наш полигон и попробовала свои силы. Я не знаю, нужны ли тебе деньги, но гонки – это шанс очень неплохо заработать.

– Деньги мне не нужны, – ответила Лилиан. – Мой отец оставил мне больше, чем я успею истратить. Но я приду на полигон.

Повсюду клочьями свисали гирлянды, оборванные дождем. Мокрые полотнища флагов с шумом ударялись о флагштоки. Гроза, этот редкий в Редтауне гость, неистовствовала. Но не она в этот раз была в центре внимания, хотя и совершенно незаслуженно. Горожане толпились за ограждениями, и не меньше трети остальных жителей Марса наблюдали за стартом кораблей через свои стереовизоры – шла прямая трансляция.

Гонки «Тысяча тысяч» в Редтауне были одними из самых важных гонок сезона. Через город, где некогда ревнивый марсианин расстрелял двух посланцев с Земли, проходил один из крупнейших каналов. Когда-то он играл важную роль в ирригационной системе марсиан, но вслед за морями высохла и часть каналов. А потом пришли земляне и принялись проводить в каналах гонки на прекрасных марсианских парусниках. Участникам предстояло проехать более тысячи километров, и это расстояние в поэтической форме было отражено в названии гонок. Почти все каналы проходили через города, что придавало гонкам большую популярность. Набережные каналов в Натаниел-Йорке, Уайлдертауне, Грейн-вилле, Алюминиум-Сити и Детройте 2 были огорожены прочными и легкими щитами – для предотвращения несчастных случаев. Население же крохотных городишек, вроде Мерилин-Вилледж или Холтвиль-Спрингс, построенных уже землянами на берегах пересохших каналов, во время гонок увеличивалось втрое. Везде были за счет муниципалитетов установлены дополнительные фонари и разноцветные прожекторы. Соревнования по традиции проходили ночью. Корабли покидали Редтаун на закате, а победитель должен был ворваться с первым лучом солнца или чуть раньше. Шоу предстояло грандиозное.