Текст книги "Настоящие индейцы"

Автор книги: Олег Дивов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

– Алистер, между прочим, у меня есть официальное место работы и связанные с работой обязательства. Я ассистент инквизитора. И действую в рамках заключенных договоров.

– Да, я в курсе, – отмахнулся Алистер с пугающей беспечностью. – Ты бы лучше спросила, где сейчас тот самый инквизитор. А он, между прочим, под домашним арестом. Действие его лицензии приостановлено, ведется следствие.

Я не поверила своим ушам.

– Ч… что?

– То, что ты слышишь, – Алистер подался вперед. – Август, кажется, решил, что в кругу равных ему все дозволено. Не знаю, что он вытрясал из Ника ван ден Берга, но Ник остался сильно недоволен его методами. Подал в суд.

– Давно?

– Достаточно. Думаешь, это все? Август еще и в Сенате выпендрился. От всей души. Сенат с правительством до сих пор опомниться не могут от его выступления. Как ты догадываешься, я поручил Ежи решить твою проблему именно в связи с этими событиями. Август как инквизитор больше не существует. А я на месте семьи очень серьезно подумал бы, не нужен ли нам другой герцог Кларийский. Надеюсь, дорогая, ты все поняла?

Меня хватило только чтобы кивнуть: дар членораздельной речи я временно потеряла.

Хорошенький разговор получился, ничего не скажешь. Но Алистер-то?! Каков говнюк…

Что предпринять, я не знала, но и не суетилась. Сначала надо долететь до базы. Не исключено, что меня арестуют прямо на космодроме, и это один расклад. Причем арестовать могут как по приказу Мимору, так и по приказу Алистера. Сильно сомневалась, что они заодно. Даже если цели у них одинаковые – исходим из худшего варианта, да? – все равно они враги. Будь у меня чуть больше времени и иные задачи, я могла бы сыграть на этой вражде. Времени, к сожалению, нет, и задача не предусматривает расследования деятельности что Мимору, что Алистера.

А если меня не арестуют, то расклад другой. В принципе, слова Алистера означают неофициальный домашний арест. То бишь он не может отдать формальный приказ о задержании меня. Думаю, не потому, что власти не хватает или повод отсутствует. Алистер – это контрразведка, контрразведка в любую секунду высосет повод из пальца и будет права. Как он верно заметил, достаточно и того, что я бывшая жена Макса, а Максу приписали государственную измену. Доказывай теперь, Офелия, что ты не заодно с предателем. Тем не менее, Алистер не спешил с решительными мерами. Хочет выманить на меня рыбку покрупней? Не исключено.

Зря он так. Не стоило ему использовать в качестве наживки опытного разведчика. Соблазн переиграть его, показав, кто из нас чего стоит, велик. Но я не поддамся ему.

У меня своя миссия. И я ее выполню.

* * *

– Делла, боюсь, вам надо уже что-то предпринимать.

Иноземцев выглядел озабоченным, и я прониклась.

– Сегодня ночью прибыл парень. Индеец, совсем молодой. Его нашел и прислал генерал Рублев, вам в помощь. Он без гражданства, перемещенный – родители уехали с Саттанга, когда ему было уже десять. Отлично знает язык, обычаи, правила вежливости. Всей душой готов помочь вам.

– Прекрасно. И где он?

– Он сейчас спит. Рейс был нелегким, да и прибыл ночью, так что парень отдыхает. Есть и вторая новость. Через двое суток с Твари прибывает Алистер Торн.

Ого. Вот это уже серьезно.

– Не буду скрывать, он велел задержать вас. Но это не приказ, он мне не командир, так что все неофициально. И с оговоркой, что вам не должны грубить. Из чего я делаю вывод, что запретить вам выполнить миссию никто не может.

– Вот именно.

– Я вот о чем подумал. Следующей ночью стартует большая научная экспедиция. У них в планах изучение Саттангской аномалии, есть все разрешения и так далее.

– О! – воскликнула я. – Фомичев! Как же я могла забыть!

– Вы там кого-то знаете?

– Да, одного из ученых.

– Это прекрасно. Видите ли, я шапочно знаком с начальником экспедиции. Это очень строгая дама. И очень правильная. Она ни за что не возьмет на борт ни контрабандиста, ни беглого преступника, ни тем более шпиона. Но вот тут я мог бы вам помочь – моей рекомендации она поверит. Если в экспедиции есть еще кто-то, кто вас знает и может засвидетельствовать, что вы не собираетесь вредить Родине, – замечательно.

– Когда?

– Как вы смотрите на то, чтобы сейчас?

Мы поехали в город. Начальница и правда выглядела строгой, но была, по сути, просто ответственной и деловитой, так что разговор с ней удался, тем более что присутствовал Фомичев, который мне неподдельно обрадовался. Прямо оттуда мы поехали на космодром и проследили за тем, как на корабль грузят челнок, обещанный Иноземцевым.

– Мы ждем вас в одиннадцать, – напомнила на прощание начальница. – Постарайтесь прибыть чуть раньше, тогда мне легче будет провести вас на борт. Ваш индеец – он как, вполне понятливый?

– Я еще не видела его. Но его выбирал генерал Рублев, лично.

– О, наслышана об этом вояке. Одного не отнять: в солдатах он толк знает. С офицерами, бывает, промахивается. А солдаты у него всегда безупречные. Хорошо, мисс Берг. До вечера.

– До вечера, – сказала я.

* * *

Моего индейца звали Тан. Обычное для них имя. Нативные индейские имена считались тайными, их нельзя было произносить – духи услышат и непременно навредят. Поэтому у каждого взрослого индейца был псевдоним. Традицией было мужское имя из трех-четырех букв, женское – из пяти-шести. Иногда они брали известные, человеческие имена, иногда – слова, звучание которых нравилось, а иногда – просто звучное сочетание нужного количества букв. Никаких значений в имена не вкладывали, даже если брали конкретное слово. Просто идентификатор.

Мой спутник оказался совсем молодым, почти мальчишкой. Наверное, еще не был женат. У индейцев любопытная традиция брачных связей. Они признавали постоянный моногамный брак, но в виде исключения. А нормой было многоженство. Достигнув определенного возраста, индеец предлагал какой-то женщине стать его женой. Спустя три года брал вторую жену, младшую. Спустя пять лет отдавал первую родственнику или другу. Через год после этого оставшаяся жена считалась старшей, а он брал новую младшую. Но такая простая система была доступна только состоятельным индейцам. У тех, кто победнее, система была понавороченней. Жен бывало по три-четыре, но у каждой – по два-три мужа. Как они различали детей, кто чей, непонятно, но отцовство тоже регулировалось традицией. Жених брал невесту со всем, что у нее есть, а значит, если она уже беременна, то и будущий ребенок будет числиться потомком ее актуального мужа. Никакого поражения в правах у таких полуприемных детей не было, ребенок вообще считался хорошим приобретением, а нисколько не обузой. Он же вырастет, станет помощником, а потом и добытчиком. А были еще пробные браки – как правило, для женщин старше сорока пяти и для мужчин старше семидесяти. Такая женщина могла стать временной женой, на год, для юноши не старше семнадцати лет, а такой мужчина на год-два брал совсем юную девочку. Но если он так поступал, то обязан был потом дать ее старшему внуку.

Перемещенные индейцы быстро отходили от традиции. Как правило, со старшей женой не расставались, но если средства позволяли – заводили себе еще одну или даже двух.

– Тан, ты женат?

– Нет, мэм.

Индейцы больше других инородцев сходны с людьми. Интеллектуально они нам точно не уступают. Чистокровный индеец легко получает полное школьное образование федерального уровня. Может и в колледже учиться, но это у инородцев в целом не принято. Чего ради здоровый лоб будет за партой сидеть? Пусть работает! Хотя богатые родители уже потихоньку начали перенимать наше отношение к возрасту. И все больше и больше инородцев появлялось в колледжах. Эльфы – полукровки и квартероны, а вот индейцы попадались и чистые.

Цивилизационно они от нас отставали, конечно. Вопрос, критично ли? На Саттанге была письменность, развитые ремесла – вплоть до обработки железа, – традиции, равные закону, и даже искусство. А еще полноценное государство: наследственная монархия, с массой пережитков родоплеменного общества, зато уже с традицией суда и налогообложением. В сущности, мы обогнали индейцев максимум на три тысячи лет. По сравнению с эльфами, отставшими на пятьдесят тысяч и замершими в развитии, или орками, отставшими на полмиллиона, – индейские три тысячи сущий пустяк. Три тысячи лет назад у нас уже были Гомер, Аристотель, Гиппократ и Венера Милосская. Римляне считались дикарями. А египтяне считали дикарями греков. Иудеи уже имели писаную Тору. Как вчера было. Смело можно считать индейцев братьями по разуму. Младшими.

И биологически они были совместимы с нами. Да и вообще они почти такие же. Пожалуй, если бы не богатое оволосение, – чем не люди? Шея, плечи, спина, ноги их были покрыты густым волосом. С подшерстком, между прочим. А вот на животе волос не было никогда. На шее и груди, от ушей через кадык до линии ключиц, у мужчин вырастал целый воротник. Сзади он сливался с волосами на голове. Воротник они холили и лелеяли, однако на федеральной службе мигом сбривали. Ниже ключиц волос скуднел, на уровне сосков вовсе исчезал и появлялся лишь в паху. И передняя сторона конечностей слабо покрыта шерстью. В сущности, видишь индейца сзади – ну медведь, и все тут. А спереди – человек как человек, только борода растет ниже подбородка. Мужчины и женщины одинаково рослые – около ста восьмидесяти сантиметров, – стройные, гибкие, очень подвижные. Половой диморфизм выражен если только в густоте волоса: у женщин его почти не было, а перемещенные индианки часто сводили шерсть полностью и наслаждались, когда их путали с человечками. Ну еще, пожалуй, в сложении – типичный индеец производил впечатление очень плечистого мужчины.

Тан выглядел как типичный перемещенный. Воротник он брил начисто, щеки тоже сверкали белизной – индейцы чаще всего рыжевато-песчаной масти, а она подразумевает очень светлую кожу. Что у него на спине, под одеждой не видно, но я подозревала, что и там волос нет: шерсть хорошо хранит запах, а от Тана почти не пахло. Слабо-слабо. Если не принюхиваться, моментально привыкаешь и перестаешь замечать.

– Мне сказали, ты родился на Саттанге.

– Да, мэм.

– Почему твои родители переехали?

– Духи поощряют тех, кто путешествует, мэм.

– Называй меня по имени, хорошо?

– Хорошо, Делла. Раз ты разрешила, я скажу тебе: на Саттанге нельзя говорить настоящее имя. Духи сильны. Им не интересно, что происходит здесь, но на Саттанге они видят и слышат все. Тебе следует взять еще одно имя.

– Это не настоящее.

– Ты очень предусмотрительна, Делла.

– Я знала, куда лечу.

– Это правильно. Надо чтить традиции того места, куда едешь. Так меня учили.

– Я уважаю ваши традиции. И чтобы я по незнанию не сделала ошибку, генерал Рублев отрядил тебя. Ты молод, но ты должен давать мне советы, как не оскорбить Духов.

– Я сделаю так, Делла. Я знал коммандера Люкассена. Он был хороший человек. Он никогда не говорил, что индейцы – животные.

– Какие ж вы животные? Люди, просто выглядите иначе. И мы, бывает, та-ак выглядим, что лучше и не глядеть…

– Коммандер Люкассен так говорил. Он знал, что мы, индейцы, умные и дальновидные. Он слушал наши советы.

– Ты вот что скажи, Тан: как тебе эльфы? Я слыхала, вы их не выносите. А мне они нравятся.

– Мне не нравятся эльфы. Они угодливые, вороватые, никчемные существа. Индейцы не уважают слабых. Но есть два вида эльфов. Люди мало о том думают, а мы знаем. Есть эльфы такие, как я сказал, их большинство. А есть другие. Они вроде эльфийской знати. Повыше ростом и смелые. Высокие эльфы – они из родов хороших охотников. Если эльф охотник, он не слабый. Таких мы уважаем.

– Что ты сказал бы про эльфа, чистого эльфа, который пошел служить в армию, честно отслужил снайпером, и кстати, неподалеку от Саттанга?

– Он высокий или низкий?

Я показала – чуть пониже меня.

– О, это очень высокий. Знатный.

– Он в четвертом поколении перемещенный.

– Ничего не значит. От предков зависит. Если предки охотники, значит, ели много мяса. И добывали его. А мясо бывает с когтями, зубами, рогами и копытами. Смелость нужна. Потомки охотников всегда рослые и смелые. Такому я не дал бы в жены ни сестру, ни дочь, ни жену. Но если бы он пришел в мой дом и попросил еды – я накормил бы его. И сказал бы: завтра мы пойдем на охоту вместе. Ты хочешь взять в команду такого эльфа?

– Нет. Его убили в прошлом году. Он не попросил бы у тебя родственницу в жены – он женился на человечке, растил детей. Не воровал и зарабатывал один на всю семью.

– Хороший эльф. Надеюсь, его убил не индеец. Это было бы некрасиво.

– Человек.

– Совсем некрасиво. У тебя много таких друзей?

– Нет, не очень. Есть еще один – но он не человек и не эльф. Квартерон. Прекрасный стрелок и безудержный охотник.

– Четвертушки всегда умные получаются. Они берут лучшее от двух родов, всегда. Я знаю одного орка – у него дедушка индеец. Он умный. В моей школе учился и окончил ее. Сейчас телохранитель. За очень большую плату служит. У него ум, как у дедушки-индейца, а сила и ловкость – как у орков. А Кер, который с коммандером Люкассеном пропал, взял в жены Санту. У Санты бабушка – оркушка. Санта ничего не боится и умеет ходить так тихо, как умеют только орки. И умная. Очень умная. Большая удача была Керу, что он в жены ее взял. Красивая. Волосы белые совсем. Квартеронов от эльфа не видел. Наверное, должен быть умный, как человек, и хороший охотник, как эльф. Если бы он пошел с нами и слушал меня, как надо вести себя на Саттанге, я показал бы ему хорошее место для охоты и пошел бы с ним.

– Тан, это какой-то вежливый оборот?

– Да. И нет. Вежливость в том, чтобы так сказать и потом так сделать. Духи не прощают, когда говоришь и не делаешь.

– Понимаю. Тебе сказали, как умер коммандер Люкассен?

– Да, Делла. Сказали. Мы найдем его тело, отвезем в священное место, попрощаемся с ним и отомстим за его смерть.

– Я хочу, чтобы его похоронили дома. Там, где он жил до армии. Там живет его семья, там похоронены его предки.

– Это хорошее место, – уважительно сказал индеец. – А там ходят посторонние, которые могут оскорбить память мертвых?

– Нет. Это большой дом из камня, называется склеп. Он заперт, и туда могут войти только родственники и друзья. Еще священники.

– Я помогу тебе. Тогда коммандер будет спать спокойно. А потом я найду убийц и скормлю их самым жадным Духам.

– Я сама отомщу.

Тан посмотрел на меня с восторгом. Кажется, он решил, что я знаю толк в пытках.

– Ты тоже будешь мстить?

– Он был моим мужем. Давно.

Тан посерьезнел.

– Женщины не мстят. Но… Ты смелая женщина. Тебе можно. Если ты будешь мстить, я пойду с тобой, и тогда твоя месть будет совсем праведной. Но по нашим законам женщина, которая мстит, потом никогда не становится женой.

– Я не хочу другого мужа.

– Тогда ты все верно делаешь. Тебя совсем не приходится учить, ты почти все знаешь.

Нет, не знаю, подумала я.

Я просто не слишком обременена гуманизмом.

* * *

Мы стояли у челнока. Фомичев переминался с ноги на ногу, чувствуя неловкость. Ему отчего-то казалось, что он принял слишком малое участие в моей судьбе. С другой стороны, он устал бояться – пограничников, патрулей, словом, всех, кто имел право досмотреть корабль и мог бы обнаружить на нем лишних пассажиров и дополнительный челнок.

– Через минуту, – сказал Фомичев, получив из рубки сигнал о готовности.

– Увидимся, – сказала я.

– Да, не прощаемся, – как-то очень скованно ответил он.

Я насторожилась: помнила, что Фомичев провидец.

– Что-то не так?

– Да нет… – Он пригладил волосы на макушке. – Нет. Просто мне кажется, для вас это будет очень трудной миссией. Неоправданно трудной. И опасной.

– Николай, если вы как провидец подозреваете, что я погибну, – так и скажите.

– Да в том-то и дело. Я не знаю. Это слишком далеко и туманно. Но смерть будет рядом с вами. Очень близко. Я в таких ситуациях советую отказаться от затеи. Потому что провидец чувствует вероятность, а не стопроцентное будущее. Бывают подвижки. И не всегда в желательную сторону. Примерно месяц – еще терпимо. А потом вероятность уже угрожающая.

– Спасибо, – сказала я. – Учту. Я не самоубийца. Просто риск – часть моей профессии. Не беспокойтесь. Я уверена, мы с вами еще увидимся. Удачи!

– И вам тоже, – пробормотал он, отступая.

Мы с Таном погрузились в челнок.

Фомичев быстро ушел, а перед нами распахнулся шлюз. Я люблю эти моменты при высадке – когда под тобой открывается планета в голубой ауре атмосферы. Несколько минут невесомости – а потом начинается работа. Долгий спуск, за время которого ты успеваешь осознать, что воздух умеет быть твердым.

В полном молчании мы падали в атмосферу Саттанга. Потом челнок встряхнуло, поволокло в сторону. Ну, поехали. Я ввела в бортовой компьютер координаты места, где предположительно видели спутников Макса. И повела маленький хрупкий кораблик.

Час спустя мы сели.

* * *

– Кажется, нам не доверяют, – сказала я, когда мы снова уселись в челнок.

Нужную деревню мы отыскали быстро. Собственно, ее нашел бы и ребенок: едва ли не самый крупный населенный пункт в радиусе двадцати километров. Но разговора с местными не получилось. Индейцы неприязненно косились на нас, на нашу военную форму, на оружие. Вождь, с которым мы пытались найти общий язык, на вопросы ответил уклончиво. Да, у него была младшая дочь. Да, отдал ее замуж за пришлого индейца. Да, у дочери был раб-чужак. Нет, он не знает этого индейца, И никто ему не советовал быть с ним радушным. Нет, никаких общих знакомых с ним нет. Совсем чужой. Да, пришел со старшей женой. Выглядели? А обычно выглядели. Как все. Нет, женщина была не с белой шерстью. Обычная женщина. Почему отдал? Потому что обычай такой. Мужчина дал хороший выкуп, два золотых кольца. В деревне за эту девушку все равно никто не дал бы хорошего выкупа. Потому и отдал. Куда ушли – не знает.

– Да. Нас сочли плохими людьми, из тех, кто поселился на Большом Поле. Хотя я слыхал, что среди них нет ни женщин, ни индейцев. Они крадут для потехи женщин в деревнях, но не дают им оружие и быстро убивают. Но еще один старик сказал, что им помогают какие-то индейцы, они живут не на Поле, где-то далеко. Поэтому пришлым тут не верят.

– Но при этом вождь твердит, что отдал дочь замуж за вовсе незнакомого мужика. Отпустил неведомо куда и даже не интересуется ее жизнью. Наверное, он считает, что я вовсе не разбираюсь в ваших обычаях.

– Такое бывает, – сказал Тан. – Но в маленьких, совсем отсталых деревнях. Если в семье много женщин, их отдают любому, лишь бы взял. Может быть, дочь была плохая.

– Может, и так… – протянула я. – Ладно. Зайдем с другого боку. Давай-ка глянем на этих плохих парней с Поля. Может, они вполне вменяемые люди и что-то знают.

– Ты в это веришь?! – с ужасом спросил Тан, которому местные уже расписали в красках землян с их замашками.

– Нет. Но полагаться на веру не имею права. Нам нужны только факты.

Я не имела иллюзий насчет ребят с Большого Поля. Дик сказал, это «черные археологи». Среди таких парней нет ангелов. С другой стороны, они вовсе не обязаны быть кончеными мерзавцами. Люди не любят тех, кто роется в могилах, и склонны приписывать им все мыслимые пороки.

Тан насупился и промолчал. Я подняла челнок как можно выше, на восемь километров. Отличная высота для тех, кто желает осмотреться. Аппаратура у нас не самая сильная, но для наших задач ее хватит вполне.

До базы археологов оставалось двадцать пять километров, когда я поняла, что индейцы не преувеличивают, а преуменьшают пороки землян. У меня не было никакой возможности уклониться от снаряда, выплюнутого зениткой. Вот так, без предупреждения, без переговоров – пальнули, и все. Хотя отлично знали, что на челноке могут лететь только земляне.

Я успела дать команду катапультироваться. Нас с Таном выбросило одновременно, долей мгновения позже челнок опорожнил багажник, а еще через полсекунды в него пришел снаряд. Я падала, не спеша раскрыть парашют, и видела, что Тан последовал моему примеру. Если по нам открыли стрельбу, то парашют становится удобной мишенью. Пусть думают, что мы трупы, трупы не надо добивать.

В пятистах метрах над землей парашюты раскрылись автоматически. Я засекла направление, куда снесло ветром наш багаж. Терять его нельзя, там оружие. Хуже не придумаешь, чем остаться посреди саттангского леса с голыми руками.

Приземлились мы точно в заросли. Тан запутался в парашюте, мне повезло больше. Хотя, конечно, оба мы потеряли купола. Я с тоской глядела на деревья, в вершинах которых осталось столько непромокаемой ткани. Какая шикарная палатка получилась бы из парашюта! Но купола не снять. Придется ночевать под открытым небом. Ну или строить шалаш из веток. Местные деревья в этом плане не внушали особой радости: преобладали хвойные, с оголенными от старости нижними ветвями. На костер сгодятся, на укрытие – нет.

Багаж мы разыскали лишь к вечеру. Грузу повезло меньше, чем нам: от удара о землю контейнер рассыпался, и часть вещей посыпалась в ручей. Оружие не пострадало, а вот аптечка уплыла. Как хорошо, что свои специфические лекарства я хранила в вещмешке!

Мы развели костер, поужинали концентратами. Таблетки для очистки воды были в аптечке, и я с сомнением поглядывала на речную воду. Проточная, выглядит неплохо, пахнет даже вкусно. Но кто знает, что в ней найдет простейший анализатор? Тем не менее, без воды не обойтись. Мы вскипятили литр в маленьком котелке. Удивительно, я довольно много работала в поле, но впервые мне пришлось воспользоваться стандартным набором для выживания. Ужасно неудобная вещь – походный котелок из стандартного набора. Но другого нет.

На рассвете я сверилась с картой, которую хранила на браслете. До базы археологов двадцать семь километров. Конечно, никаких переговоров я вести не собиралась, но мне нужна была отправная точка. Искомые пришлые индейцы могли находиться там – в плену или добровольно. Ну а почему бы нет, в конце концов, они могли надеяться улететь на их корабле. Да что вообще мы знаем о тех индейцах?

На закате мы встали на ночлег. Здесь были выходы очень старых гор, и Тан нашел приличную пещеру. Пещера оказалась кстати, потому что пошел дождь.

Я сидела у самого выхода, смотрела в костер. Мой деланый оптимизм перешел в стадию стойкого равнодушия. Говорить не хотелось. Я разглядывала контролирующую ленту на своем запястье. Зачем она понадобилась Алистеру Торну? Не мог же он всерьез подозревать меня в измене. Не мог и считать, что я такая дурочка, позволю использовать себя втемную. Так зачем?

И тут меня осенило. Ну да, это единственное объяснение. Лента не причиняла вреда, не могла искалечить. Она всего лишь собирала информацию. И позволяла моментально отыскать меня. Умная пыль дорого стоит, но у меня есть знакомые, которым эти расходы – как семечки. Эти люди покупают дом, если собираются прожить где-то хотя бы три месяца, а не платят за аренду. Эти люди по планете летают на собственном самолете и держат на Лунном космодроме постоянный ангар для своей яхты. А самое главное – они в близком родстве с Алистером Торном и могут просто по дружбе попросить задержать меня.

Август. Август-Александер Пол Николас и еще двенадцать имен Маккинби.

Нет, в его действиях не было ничего противозаконного. Я формально его сотрудник. И если я вышла из-под контроля, он вполне может принять соответствующие меры. Для предотвращения разных неприятностей. Лента не военного или полицейского образца. Она гражданская. Такую можно надеть ребенку. А что Алистер приказал мне не покидать базу – так он тоже в своем праве. Он отвечает за порядок на этой территории. Он не обязан объяснять мне причины своих решений.

Я погладила ленту. Ладно, Августа я прощаю.

У него проблемы, сказал Алистер. Мама не горюй какие проблемы. Я могла бы написать Августу пару слов. Я не стала. А с Саттанга уже не напишешь – если только у тебя на орбите не висит корабль, обеспечивая связь. У меня корабля не было. Даже челнока уже не было. Ничего. Когда я пойму, что жить осталось считанные минуты, наговорю прощальное письмо прямо на ленту. Умная пыль запомнит мои слова…

Утром мы затоптали тлеющие угли и пошли к опушке, до которой оставался километр. Над головой звенели птицы, нас активно ели местные кровососы, разнообразию которых порадовался бы любой энтомолог. Когда между деревьями замелькали просветы, мы удвоили осторожность. И наконец, залегли, прикрытые лишь лиственным кустарником на самом краю леса.

Большое Поле выглядело страшно. Километров десять абсолютно голого пространства. Здесь, похоже, и раньше было негусто с крупной растительностью, а люди еще добавили от себя. Я видела пни. Здесь раньше были рощицы, которые просто вырубили под ноль ради хорошего обзора. До базы около полутора километров с нашей позиции, и на всем протяжении – ни кустика. Подойти незамеченным – дохлый номер.

Я дала максимальное увеличение на линзах. Да уж… Лагерь выглядел как крепость. Обнесенный двухметровой стеной, с вышками, с системой автоматического огня на периметре, с караульными. Нич-че себе археологи…

Снаружи торчали столбы. В их назначении сомневаться не приходилось: на двух висели индейцы. Мужчина и женщина. Их привязали за запястья и так оставили вялиться на безжалостном солнце. Никакой одежды. У мужчины в паху запекшаяся рана. У женщины в крови все, что ниже талии. Лиц не видно, они превратились в сплошную опухшую маску. Еще живые. Но даже если их сейчас снять, они умрут. Здесь нужен арсенал нашей медицины, а не допотопной индейской.

Мы с Таном переглянулись и молча отползли назад, в лес.

– Что дальше? – спросил индеец.

Я изучала карту. Похоже, остался единственный путь. Фомичев уверял, что у меня должно получиться. Если место достаточно мощное по энергетике и если я отброшу собственный скепсис.

А не получится – так не беда. Буду работать конвенционными методами.

– Туда, – я показала направление. – Попробуем нестандартные решения.

Тан встал и пошел первым.

* * *

– Дальше нельзя.

– Тан?

– Нельзя, – терпеливо повторил индеец. – Храм.

– Я знаю. Мне туда и нужно.

– Нельзя.

– Потому что я женщина? Или ты боишься, что я иной крови и оскверню святилище?

– Храм нельзя осквернить. Там живут Духи. Можно войти любому. Духи не выпустят.

– Но мне нужно обратиться к ним с просьбой.

– Нельзя.

– Совсем?

Индеец замялся.

– Можно, – сказал он неохотно. – Кто зашел в Храм, того Духи берут себе. Плохой человек – сразу съедают. Он быстро портится. Хороший человек хранится долго, всегда. Его не едят, ну если только голод. Хорошие люди – для обмена. Если ты – Дух и у тебя есть сто хороших людей, ты не узнаешь голода сто лет. Поэтому на хорошего человека можно много выменять. Один хороший человек стоит три плохих. Можно войти в Храм и попросить о чем хочешь. Возьми с собой одного хорошего человека или трех плохих. Оставь там. Тогда Духи поймут, что ты заплатила, и не будут тебя брать. Они возьмут то, что ты им принесла.

Он замолчал. Я ждала.

– Я хороший человек. Ты можешь войти в Храм со мной. Но хорошего человека нельзя заставить. Плохого – можно. Можно заставить, можно обмануть. Хорошего нельзя. Только сам. Я не хочу, ты не можешь взять меня.

– Да зачем я буду убивать тебя, можно подумать, в мире мало всяких мерзавцев.

Тан успокоенно выдохнул.

– Значит, мне нужно привести трех мерзавцев, – дожимала я, – и тогда я получу то, что прошу. Так?

– Если много просишь – тогда четыре.

– Хорошо. Достаточно просто привести или надо убить?

– Если не знаешь Слова, то убей. Тогда Духи быстрее поймут, что это для них. Ты можешь просто привести, ведь я буду с тобой, и я знаю Слово. Духи возьмут сами.

– А если не возьмут?

Тан задумался.

– Значит, Духи сытые. Тогда они могут и бесплатно помочь тебе.

– То есть для нас ничего не изменится? Наше дело – заплатить, а если Духи не возьмут плату…

– Да, – кивнул Тан. – Старики говорили, такое бывает. Что ты хочешь просить?

– Один человек научил меня видеть сны наяву. Я хочу, чтобы Духи показали место, где лежит Люкассен.

Индеец поцокал языком.

– Большая просьба, очень большая. Ты хочешь человека.

– Я хочу забрать то, что от него осталось. Тан, это нельзя назвать человеком.

– Нет, ты хочешь человека. Ты возьмешь то, что осталось, а с ним будет то, что Духи берут себе. Люкассен был хороший человек. Он стоит три плохих. Тогда три плохих за себя и три плохих за Люкассена. И три за меня, я знаю все Слова, чтобы поговорить за тебя с Духами. И еще я буду охранять твой сон наяву.

– И думаешь, все получится?

– Духи честные, – с гордостью ответил Тан. – Не обманывают. Никогда.

– Что ж, тогда наша задача становится чисто инженерной. Надо добыть девять живых негодяев и притащить их в Храм. Может быть, ты знаешь, где на Саттанге водится всякая сволочь?

Тан ощерился:

– Я не знаю. Но я знаю как выманить тех, кто засел в лагере на Большом Поле. Они точно мерзавцы. Но они твоей расы.

– Если бы индеец совершил преступление, ты пожалел бы отдавать его людям?

– Нехорошо отдавать другому своего сородича. Я не оставил бы его безнаказанным, нет. У нас тоже есть суд. Но если бы до наших стариков было далеко, я убил бы негодяя сам. Или отдал бы людям. Но у вас плохой суд, вы всех жалеете.

– Здесь нет нашего суда. И вашим старикам я людей отдавать не хочу. Я думаю, будет справедливо отдать людей не старикам, а Духам.

– Да, очень справедливо.

– Так мы и поступим.

– А еще их не надо тащить. Мы покажемся из лесу, они сами пойдут. Они войдут за нами в Храм и не выйдут, потому что не знают, сколько надо платить Духам. Они придут, мы заплатим Духам, и Духи отдадут нам Люкассена. Три за одного – это хорошая мена, честная.

* * *

Мы бежали так, что со склонов сыпались каменные ручьи.

До границы храмовых земель оставалось полкилометра.

Накануне мы забросили нашу поклажу на храмовые земли. Тан уверял, что украсть оттуда нельзя. Местные и шагу не сделают. А пришлые не смогут уйти. Религия религией, но Тан служил в армии, и я подозревала – дело не во всесилии Духов. Похоже, храмовая стража хорошо защищает свою территорию. Стража быть должна, ведь кто-то же убивает случайных путников.

Десять. Десять отборных мерзавцев. Полевая пехотная форма без знаков различия, хорошее оружие. Мерзавцы, точно мерзавцы. Тан сказал, они появились тут пару лет назад. С неба упали. Засели как медведь в берлоге. Не брезгуют радостями оккупантов – ограбить индейца, живущего на отшибе, изнасиловать его женщин, пожечь на дрова священное дерево. Мы вышли на опушку, я дала неприцельную очередь в сторону лагеря. Оттуда донесся шум, на дороге показалась машина. Готово. Погнались.

У них был классический наземный пикап, большой, почти грузовик. Двое в кабине, восемь человек в кузове. Вооружены до зубов. Я практично думала: как хорошо. Жизни – Духам, снаряжение – нам. И машина. Правда, у меня не хватало веры во всесилие Духов, и я подозревала, что снаряжение придется добывать своими руками. Так что впереди нас ожидала другая инженерная задача: убить всех. По пять на нос. Будь я молодым лейтенантом, мне бы все это казалось чертовски увлекательным.