Текст книги "Настоящие индейцы"

Автор книги: Олег Дивов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

– А зачем тогда ты ходишь к нему в постель?

Я помолчала. Потом рассмеялась:

– Хороший вопрос. Действительно – зачем?

Санта собрала еду для завтрака.

– Индианки такие же, – негромко обронила она. – Ты не думай. Мы не умнее вас. Моя сестра пошла с парнем до свадьбы. А он не сдержал обещания. И что? Мой отец срочно искал ей мужа. Не успел найти. Она уехала на другую планету, где вообще индейцев не было, никаких. Родила сына. Так и живет там. Ни с кем из родственников не общается. Я была молодая, думала – ей стыдно. Потом поняла: это нам должно быть стыдно. А она не простила нас, потому что мы ее бросили. Коммандер рассказывал про тебя, еще когда мы были на базе. Называл женой, говорил, что любит. По-нашему – он дал слово. Если он женится на Иде, значит, он нарушил данное тебе слово. Мы не будем уважать его за это.

– Санта, прекрати. Вы не родня ему, вы его подчиненные и должны судить о нем по тому, как он командует, а не как обращается со своими любовницами.

Санта пофыркала. Потом заглянула мне в глаза:

– Ты умная женщина, Делла. Ты знаешь: если мужчина плох с женщинами, он и с подчиненными будет жестоким. Дома, на базе, у коммандера не было женщин, никаких. Он дружил с Идой Рафферти, но не ходил к ней ночью. Другие офицеры унижали индейцев, говорили, мы обезьяны. Еще одни называли нас говорящими медведями, из-за шерсти на спине. Хотя наши лица – такие же, как ваши, они совсем не похожи на медвежьи морды. Коммандер Люкассен был не из таких. Он говорил одинаково с людьми и с индейцами. Он не смеялся над нашими обычаями. Но он никого не жалел, никогда. Когда Кер согласился лететь с ним, я сказала: хорошо, мы сильные, мы сумеем. Зато мы получим рекомендацию для службы в богатом доме. У нас закончился контракт, пока мы были в рейде. Сейчас мы без службы. Коммандер сказал, что даст рекомендацию, когда мы вернемся. Мы хотим служить у вельможи. Тогда Кер пошлет нашего сына в колледж и даст хорошее приданое для нашей дочери. Мы уже служили в армии много, у нас есть пенсия. Надо думать о детях. Если у нашего сына будет диплом, он найдет себе хорошую службу и не будет десять лет жить в армии. Он получит гражданство. Поэтому мы согласились. И что же? Коммандер в пути якшался с пассажирами, а нам сказал, что они бандиты, нам с ними не нужно. Потом нам пришлось стрелять в них. Мы прилетели сюда. Кер сказал: надо сходить в деревню, к почтарю, – пусть сообщит за небо, что мы здесь. Индейский почтарь есть в любой деревне, и за небом тоже. Да, почтарю запрещено говорить с людьми. Но он скажет другому индейцу, или полукровке, или даже квартерону. Тогда тот доложит генералу Рублеву, что мы здесь, и генерал пришлет корабль. Генерал Рублев – хороший человек и хороший офицер.

– Да, я видела его.

– Но коммандер сказал: нет. Он сказал, что мы должны больше узнать про людей с Большого Поля. Мы с Кером пошли говорить в деревни. А он полетел в горы, с Идой. Потом вернулся, сказал, что мы застряли на Саттанге и надо устраиваться, спасатели придут не скоро, если придут. И тогда я поговорила с родней. Я нашла Керу младшую жену. Потому что выжить здесь без большой семьи – нельзя. Я боялась, что, когда мы пойдем на свадьбу, коммандера узнают. А ведь его искали. Но он не пошел на свадьбу. Вместо того он снова полетел в горы. Мы вернулись, привели Монику и Гая. И он вернулся, с Идой. Он ничего не сказал нам. А вчера я услышала, что они нашли корабль. Он далеко, но мы взяли бы кобыл у родни Моники и уже прошли бы половину пути. А то и весь. А мы сидели здесь. Ради чего? Кер говорит, коммандер готовится отнять краденое у банды, что на Большом Поле. Но, Делла, я похожа на глупенькую? Да, я просто стюард, но с военного корабля. В случае потери интенданта я должна временно заменить его. Поэтому стюарды изучают все нормативы по личному составу, вооружению и расходу боеприпасов. Я точно знаю, сколько нужно людей и оружия, чтобы решить задачу. Нашими силами – не решается. Мы не можем ничего отнять у банды. Так зачем мы сидим тут? А ты говоришь – хороший офицер. Глупый он офицер. Умный не пойдет на опасность, если точно знает, что не сможет одолеть ее.

– Значит, вы не все знаете о его ресурсах.

– Да уж, – согласилась Санта. – Все знает только Ида. Ей коммандер верит. Потому что она его крови, она его любит и все для него сделает. Моника много молчит, а вчера сказала мне: коммандер подбивал ее поговорить с отцом. У Моники отец – вождь. Коммандер хочет собрать мужчин, дать им оружие и пойти на банду. Где же это оружие? Я его не вижу. Так неправильно: нельзя утаивать важное от соратников.

– Санта, ты ведь еще утром хвалила его.

– Нет, я не хвалила. Я тебя хвалила, а про него ничего не сказала, плохого или хорошего. И еще я сейчас слышу, что он проснулся. Он не поставил Иду на место. Это плохо. Он говорит с ней ласково.

Из избы вышмыгнула Ида и быстренько юркнула за угол. В толстых пальцах она сжимала какие-то коробочки. Еще минута – и появился Макс. Совершенно голый. Он спокойно ополоснулся водой из ведра, потом взял с веревки свои вещи и оделся.

– Делла, – позвал он меня, – кое-что произошло. Я еще не знаю наверняка, сейчас Ида уточнит. Но я надеюсь, что ты отнесешься к происшествию разумно. Санта, ты долго еще будешь тянуть с завтраком?!

И ушел. Санта поглядела на меня, я промолчала.

Из-за угла выплыла Ида. Сияющая и горделивая. Ну, все понятно.

– Я ношу ребенка, – объявила она. – Пойду, обрадую коммандера.

Когда она удалилась, Санта вздохнула, а я спросила:

– Санта, у вас что, есть тесты на беременность?

– Да, в аптечке были. Когда мы уходили с крейсера, я взяла побольше лекарств, ведь коммандер и Кер были ранены. На Иде не было ни капельки крови, но она твердила, что тоже ранена, в психику, и поэтому ничего делать не станет. Тогда я схватила большой ящик и сунула его в челнок. Там много лишнего, но у меня не было времени выбрасывать его. Тесты там были, я помню.

В избе поднялась суета. Выскочила Моника, испуганно стрельнула оленьими глазами в мою сторону и присела за плечом Санты.

– Делла, ты понимаешь по-нашему? – уточнила Санта. – А то Монике трудно много говорить на федеральном.

– Понимаю, но не все, конечно.

– Ничего, Моника жила в деревне, она знает не так уж много слов. Моника, говори.

– Коммандер попросил меня уйти. – У Моники была быстрая, журчащая, чрезвычайно приятная на слух речь. – Он хочет поговорить наедине с Идой. Зачем, я ведь плохо понимаю, что она болтает. И кто же будет накрывать на стол? Завтракать пора. А Кер и Гай там. Гай спит еще, вот лентяй! А Кер сказал, что не пойдет никуда, потому что Санта забрала его рубашку стирать, он не может выйти голым. Пусть ему дадут рубашку, тогда он сможет уйти. Но коммандер сказал, что пусть тогда лежит в постели и залепит уши воском, потому что ему надо поговорить с Идой, и в это время никто не должен приходить в избу. И послал меня сказать вам об этом.

Санта выпрямилась во весь свой немаленький рост и подбоченилась.

– Он – послал?! Да как он смеет приказывать мне на земле моих предков!

Она успела сделать буквально два шага к крыльцу, когда показался Макс. В руке он держал очень знакомую мне коробочку. И вид имел прокурорский.

– Делла, – сухо позвал он, – нам надо поговорить. Очень серьезно.

– Говори, – я пожала плечами.

– Ты не хочешь отойти?

– Нет. Говори-говори, что уж тут скрывать.

– Тогда изволь объяснить мне, что это такое, – он продемонстрировал коробочку.

Ишь ты, губы поджал, глаза мечут молнии, ни дать ни взять – оскорбленное величие. Оскорбленное в лучших чувствах и до глубины души.

– А я должна знать, что это?

– Обязана, – выплюнул Макс. – Ида случайно задела твой мешок, и это выпало оттуда.

Та-ак. Извините, из моего мешка ничего не могло выпасть случайно. Я барахло пакую профессионально, так, что его можно швырять, из него даже пылинки не вылетит. Ничего не потерялось даже после катапультирования из челнока, с высоты в восемь километров.

– Макс, а кто позволил Иде копаться в моих вещах?

– Оставь Иду в покое. Я хочу знать, что это значит, – отчеканил Макс. – Ида сказала, это лекарство от бесплодия. Очень сильное. Ты что, бесплодна?

– Да, – равнодушно ответила я.

Он покачал головой. С тем характерным для эгоистичных людей выражением, которое сообщает вам, какая вы сволочь.

– Значит, ты лгала мне. Столько лет. Ты лгала мне в глаза. Все это время. Ты знала, что я хочу детей, что мне нужен наследник. И собиралась за меня замуж. Как ни в чем ни бывало!

Я приподняла брови:

– Я? Собиралась за тебя замуж? Макс, ты в своем уме?

– Ты обязана была сказать мне!

Понятно. Слышит он только себя. А для себя он все решил. Что я паршивка и негодяйка. Сейчас еще скажет, что я обманом выманила у него княжество. И загнала бедненького на Саттанг своими интригами.

Да-да, и церковь тоже я разрушила.

– Не обязана. Это мое личное дело.

– Значит, так. – Он оглянулся, убедился, что Ида за плечом не торчит. – Пока она не слышит… Я обещал ей жениться. Не женюсь, конечно. Родит – заберу ребенка. Обвенчаемся и будем его воспитывать.

– А ты меня не забыл спросить, хочу ли я с тобой венчаться? И воспитывать ребенка Иды?

– Да какая тебе разница? Раз сама родить не способна, будешь воспитывать чужого. Потому что мне нужен наследник.

– Дай сюда, – я показала на коробочку.

– На кой? Она пустая.

Тут я оледенела.

– То есть? А где таблетки?

– Понятия не имею. Делать мне больше нечего, как искать твою химию. Где просрала, там и ищи. Все поняла? И не вздумай трепать нервы Иде. Мне нужен здоровый и доношенный ребенок. Точка.

Я медленно встала.

– Ты обещал ей жениться? Вот и женись. Про меня забудь, пожалуйста.

Макс скривил губы.

– Истерики-то устраивать не надо, – посоветовал он. – Посиди тут, остынь. Чтоб я больше твоих выкаблучиваний не видел.

Я подошла вплотную. Макс и не подумал отстраняться, чтобы я могла войти в дом. Что ж… Два коротких уда-pa – в бедро и в подбородок снизу – и Макс сверзился с крыльца. С надлежащим грохотом.

– Поздравляю с помолвкой, коммандер Люкассен, – насмешливо сказала я, глядя на него сверху вниз. – Вы сделали прекрасный выбор. Навигатор Ида Рафферти – идеальная жена для вас. Именно то, чего вы достойны.

Макс не ответил, разумеется. Я вошла в избу. За столом горделиво восседала Ида Рафферти и наворачивала из миски вчерашнее мясо. Одна, как королева. Ну да, она беременна, ей надо. Остальные могут и подождать с завтраком, покуда она тут свои личные дела утрясет.

На полу было грязно, в пыли попадались довольно крупные, с миллиметр, светлые кусочки. Я нагнулась, проверила. Ну да. Мои таблетки. Старательно растоптанные. А мешок, оставленный в комнатушке Макса, сейчас валялся под окном, вывернутый наизнанку. Немногочисленные вещи раскиданы.

Ида таращилась на меня с вызовом. На ее низком лбу отчетливо читался срок, который я получу, если уделаю заведомо беременную женщину, не угрожавшую моей жизни.

В такие моменты понимаешь глубинный смысл фразы «Закон суров, но это закон». До дрожи понимаешь, до мурашек по спине и металлического привкуса во рту. Почему Закон охраняет эту тварь? А потому что он суров.

В избу вошли Санта и Моника с горшками и тарелками. Санта заглянула за занавеску, бросила туда сверток с одеждой Кера. Я спокойно собирала в мешок свои манатки.

– Так тебе и надо, – с удовольствием произнесла Ида. – Ты шлюха. Это тебя Господь наказал за то, что на чужих женихов вешаешься. Ты развратная тварь. Я честная женщина. Я пошла к хирургу и сделала клиторэктомию, чтобы не быть развратной, как ты. Я отдала коммандеру свою девственность. И ношу его ребенка. Я заслужила эту награду. Я буду женой благородного человека и матерью его наследников. А ты – никто. Знаю, знаю, что ты мечтаешь, как бы довести меня до выкидыша. Попробуй мне только слово сказать – засужу. Тюрьма – отличное место для таких, как ты.

Тут мне, пожалуй, слегка полегчало: стало не больно, а противно и горько. Ну свихнулась баба, что с нее возьмешь. Еще через секунду я оценила ситуацию как профессионал: черт побери, ребята, у нас большие неприятности. С нами сумасшедший, а мы на чужой территории. Псих непредсказуем, он может нас всех подставить под удар. Случись такое в диверсионной группе, командир был бы вынужден действовать, что называется, по обстановке. Если можно накачать человека наркотой и оставить лежать в тихом месте, а на обратном пути подберем, это почти нереальная везуха. А реальная жизнь означает устранение проблемы – со скупой мужской слезой по возвращении на базу, всеми положенными воинскими почестями и убедительной легендой о потере бойца. Надо ведь пенсию родственникам оформить.

В психику ее, значит, ранило. Ну-ну.

– Ты плохая женщина, – вдруг старательно выговорила Моника. – Ты всех унижаешь. Я тоже беременная. И я не твоя служанка, а ты хочешь мне приказывать. Теперь я тебе приказываю: замолчи.

Ида, выплевывая ругательства, поднялась. Она была хоть и ниже, зато в три раза шире Моники. Я успела схватить индианку в охапку и оттащить, и смачный удар деревянной миской пришелся по моему плечу. Я развернулась, перехватила Иду за запястье. Она визжала и осыпала нас площадной бранью. На помощь подоспели Кер и едва проснувшийся Гай, они оттащили Иду.

И только тут изволил заглянуть Макс.

Увидел меня, «все понял», гневно сдвинул брови.

– Твоя женщина бьет мою жену! – возмутился Кер. – Если Ида твоя жена, скажи ей сам!

Макс растерялся. Зато Ида ощутила поддержку. Она мигом объяснила Керу, что он никто и звать никак, недочеловек, обезьяна, вчера с дерева спустился, а она – будущая мать и офицер. Он обязан обращаться с ней вежливо, и не сметь прикасаться своими грязными лапами, это оскорбление ее достоинства…

– Ида, помолчи, я разберусь, – сказал Макс.

Я тоже все поняла. Обняла плачущую Монику и повела ее наружу, к ручью. На берегу мы сели на бревнышко, Моника доверчиво ткнулась лбом в мое плечо и замерла, всхлипывая.

– Я тоже беременная, – шептала она по-индейски. – Я плохо говорю по-вашему, ну и что? Кер взял меня в жены, теперь я беременная, хорошо. Санта добрая, жалеет меня. У нас женщин жалеют, только когда живот большой уже, а так – не жалеют. А Санта говорит, мне мало лет, надо жалеть, а то скинуть могу. Мне повезло, что у Кера такая славная старшая жена. А Ида совсем не жалеет. Я вчера воду несла, а она на крыльце отдыхала. Я ей говорю – отойди, я воду несу. А она мне говорит, что ждет коммандера, волнуется, там стреляют, она никуда не пойдет, ей с крыльца лучше видно. Я стала обходить, а она меня толкнула. Сильно. Сказала, от меня плохо пахнет. Почему от меня плохо пахнет, я каждый день в ручье моюсь, нам так положено. Она не моется и думает, от нее хорошо пахнет? И одежду мы стираем каждый день, а она нет. Нам Духи велят быть очень чистыми. А она меня толкнула. Я воду разлила и еще упала. Больно было. Она и встать мне не помогла. Я не жалуюсь, младшей жене нельзя жаловаться на старших, но она ведь не старшая жена. Я и Санте ничего не сказала. Хотя живот вчера болел. Но уже прошел. Почему ей можно говорить плохие слова, оскорблять других? Старшая женщина может шлепнуть младшую, рукой. А она меня ударила, предметом. Предметом нельзя шлепнуть, им бьют… Она и в первый раз так себя вела. Когда коммандер к ней ночью пришел. Она утром всех унижала. А теперь он в жены ее берет, и она совсем злая станет…

Я гладила ее по рыжей голове, молчала. Из дома пришла Санта с большой миской.

– Позавтракаем здесь, – сказала она, усаживаясь рядом. – Делла, тебе можно кушать из одной миски с инородцами? Твой Бог разрешает?

– Мой Бог говорит, что перед Ним все равны, все Его чада и творения.

– Хороший Бог, – согласилась Санта. – Тогда кушай. Моника, и ты кушай. Потом поплачешь, сначала покушай.

Мне кусок в горло не лез. Но я не могла показать, как глубоко задета и унижена. Поэтому я запустила пальцы в миску, вынула горсть жареных мясных полосок и принялась жевать. Индейская национальная кухня чрезвычайно проста, но при этом узнаваема. Основа – мясо и каши. Овощей индейцы выращивают мало, два или три вида, но очень их любят. Почти не используют соль на столе, зато отлично разбираются в разных видах сладких трав, и блюда щедро сдабривают смесью пряностей, которые делают буквально из всего: из сорных корней, из древесных почек, из рыбьих кишок, из содержимого зоба некоторых птиц…

– Делла, это было дорогое лекарство? – спросила Санта.

– Очень, – бесстрастно ответила я.

– Ай-ай-ай. Как жаль. И оно помогает?

– Говорят, да. Я не успела вылечиться.

– А если бы ты выпила все те таблетки, у тебя был бы ребеночек?

– Да, был бы. Когда я встретила бы достойного мужчину, то родила бы от него.

Санта поцокала языком.

– Какая же Ида дурная женщина. В деревне ее выгнали бы, чтобы она не позорила других женщин. Разве ж так можно поступать? Помешала тебе стать мамой. В старой деревне, если одна женщина отнимает у другой материнские травы или дает отраву, от которой скидывают плод, мужчины сразу ее отводят в лес и привязывают к дереву. А потом приходят старухи и бьют преступницу камнями до смерти. Но старых деревень уже нет, поэтому преступниц выгоняют в лес. И почтой говорят всем: ее нельзя пускать в дом, она беду под крышу принесет. Они сейчас не умирают, нет. Можно стать храмовой рабыней, тогда твои преступления прощаются. – Она прожевала пару полосок мяса. – Я родила Керу сына и дочку. А больше не могу, хотя еще не старая. Ходила к доктору, он сказал, надо лечиться, тогда смогу. Я вот не знала, верить или нет. Но Керу сказала: давай, я тебе хорошую младшую жену найду? И мне будет не одиноко, и у тебя еще дети родятся. Вот, Монику нашла. Делла, как она шьет, как шьет! Славная девушка. Для брака молода, но мы уговорили ее отца. А можно я тебя спрошу о таком, о чем стыдно говорить?

– Да спрашивай.

– Ида сказала, она сделала что-то, из-за чего не может быть развратной. Это как?

– Отрезала себе один маленький орган.

– У человечек есть особый орган, который делает их развратными? – изумилась Санта. – А меня в школе учили, что мы одинаковые! Но у нас такого органа нет!

– Есть. Только к разврату он отношения не имеет. Это некоторые сектанты так думают, но они вообще секс ненавидят.

Я объяснила, что такое клитор. Санта недоверчиво уставилась на меня, потом быстро растолковала Монике. Моника застыла, посмотрела на Санту, потом на меня. И обе индианки расхохотались.

– И она отрезала себе шишечку?! – восклицала Санта. – Вот дура! Как же без шишечки замуж-то идти? Ведь она же ничего не сумеет для мужа! Будет как дохлая лежать, и все! А мужу-то надо, чтоб она как кобыла была – дерзкая и горячая!

– Ну вот некоторые считают, что приличная женщина должна лежать как дохлая.

– Глупые люди! Все равно, что женщине замуж пойти за мужчину, у которого мешочек отрезали. Грибок есть, может, еще и поднимется, если отрезать мешочек у взрослого, то бывает, что грибок работает. Так детишек-то уже не будет. Да и проку с одного грибка без мешочка? Уж лучше палочкой, она всегда твердая… Делла, а разве у людей можно брать в супруги людей без важного? У нас бывает, что девушка теряет шишечку. Ну там сядет куда неудачно или вовсе без нее родится. Так старухи ее перед свадьбой осмотрят и скажут, можно ей замуж или нет. Без шишечки – нельзя. А кто возьмет, тот слово ее отцу даст, что будет кормить жену до старости и никогда не попрекнет. За такими девушками очень большое приданое дают. Поэтому некоторые бедные мужчины иногда на них женятся. А если у девушки нет богатого отца, который даст ей приданое, то ей не разрешают идти замуж.

– Санта, ты не поверишь. У нас можно жениться всем. Можно, если у тебя нет вообще никаких органов. Можно двум мужчинам и двум женщинам. Никаких запретов.

– Двум женщинам и у нас можно. Но это не совсем так. Духи иногда пируют, а потом летают пьяные над землей и шутки шутят. От того рождаются странные люди. Вроде смотришь – мужчина. А он женщина. Или глядишь – женщина. А она мужчина – с грибочком и мешочком. А бывает, что совсем все как у женщины. Не отличишь. Только сердце – мужское. И если такая женщина докажет, что она мужчина, она будет по закону мужчиной. Ей жениться можно. Но им отдают таких девушек, как моя сестра. Которых обманули, и теперь они беременные. Или беременную жену от другого мужа. А если мужчина с сердцем женщины, то ему замуж нельзя. Только в наложницы. Как считаешь, Делла, у кого справедливей, у нас или у вас?

– Вообще-то у нас. Потому что кому какое дело, каковы супруги? Главное, чтоб они друг с другом были честны и знали, на что идут. Хотят они жить вместе – пусть живут.

– Тоже правильно, – сказала Санта. – Но теперь я понимаю, отчего Ида такая склочная. Конечно, как ей быть другой, без шишечки-то?

Из дома к нам шел парламентер – Гай Верона. Ну а кто еще, он же адвокат. Мы обернулись, замолчали, поджидая его.

– Доброе утро, – сказал вежливый Гай. – Простите, спросонья не успел поздороваться… Надеюсь, у вас все в порядке?

Мы переглянулись. Судя по тому, что Гай начал беседу издали, ничего хорошего он сообщить не может.

– Люкассен попросил вас не шуметь, – извиняющимся тоном сказал он. – Ида перенервничала, к тому же она не спала ночь. Она прилегла отдохнуть, а спит чутко. Не могли бы вы отложить дела в доме, если такие есть?

– Ида сама виновата, что не спала, – с достоинством возразила Санта. – Она так плакала, что никому не дала поспать. Отчего теперь мы должны сидеть на улице, как рабыни? Дождь пойдет, что же, нам мокнуть? Мы тоже не отдыхали из-за нее, а теперь должны расплачиваться?

– Санта, – мягко сказал Гай, – отчего бы тебе самой не поговорить с Люкассеном? Я согласен с тобой, что проблему можно было решить иначе. Но Люкассен защищает не Иду, а своего будущего ребенка. Он боится, что эта ваша ссора может отразиться на здоровье малыша.

– Глупый мужчина, – Санта встала. – Пойду, поговорю с ним. У нас, индейцев, так не принято, чтобы из-за ребенка, которого в животе еще не видно, мучить взрослых, которые не в рабстве.

Она ушла, горделиво развернув плечи и красиво неся узкую голову, украшенную густой белой шерсткой. Гай потоптался, но за ней не последовал.

– Вам тоже досталось? – догадалась я.

– Немного, – он поморщился. – Конечно, все женщины разные. Но это как-то чересчур. Надо совсем не знать анатомию, чтобы так психовать – это я про Люкассена. Он ведь образованный человек. Что за проблема в ребенке, не понимаю. Уж в наши-то дни…

– Не стойте над душой, – попросила я. – Вы позавтракали?

– Да какое там! – Гай расстроенно отвернулся.

– У нас еще осталось кое-что, – я протянула ему миску. – Садитесь с нами, заодно расскажете.

За моим плечом тихонько пискнула Моника.

– Он раб, – шепнула индианка. – Мое приданое. Рабу нельзя сидеть при хозяевах. Можно есть то, что они не доели, а сидеть нельзя.

– Моника, – сказала я по-индейски, – там, куда тебя привезут Кер и Санта, рабов нет. Закон запрещает. И у Гая прав будет больше, чем у тебя. Потому что у него есть гражданство, а у тебя нет. Тебе лучше загодя привыкнуть к этому.

– Делла, – вмешался Гай, – у нас с ее отцом был договор. Меня отдали Монике в придание именно затем, чтобы отпустить на волю. Но в компенсацию я выплачиваю ей сумму, равную стоимости хорошего раба на Саттанге, и помогаю получить гражданство.

– Да, я знаю, – совсем грустно согласилась Моника. – Гай хорошая вещь, я берегу его. Там, за небом, он будет человек, а я – бедная индейская жена. Санта уже объясняла мне. Но ведь мы еще здесь. Если кто-нибудь из индейцев увидит, что мой раб сидит рядом со мной, то моему мужу скажут, чтобы запер меня дома в наказание, а Гая убьют. Так принято.

Я обвела глазами лес, поднимавшийся за забором. Потом осмотрела берег ручья. Пощупала грунт. Сухой, уже прожаренный солнцем.

– Моника, ты ведь сидишь на бревне. А можно рабу сесть на землю ниже тебя? Ты всегда можешь сказать, что он сидит по обычаю рабов своей родины. У нас в древние времена рабам так можно было. Но обязательно ниже хозяев.

Индианка подумала:

– У нас так можно сидеть пленным. Они тоже рабы. Да, наверное, тогда ничего не будет. Ведь никто не сможет сказать, что я позволяю рабу то, что можно свободным. Гай, садись.

Не самый худший земной адвокат посмеивался, слушая наши рассуждения. Похоже, он давно решил для себя конфликт самолюбия и практического расчета. Необходимость сидеть на грунте, а не на бревне его ничуть не смущала. Казалось, он вообще относится к индейским заморочкам снисходительно – как взрослый к детским играм, в которые положено играть с самым серьезным выражением лица.

Моника очень церемонно спросила у меня, буду ли я еще есть. Когда я отказалась, она протянула миску Гаю со словами: «Возьми, я даю тебе эту еду». Гай жевал и рассказывал:

– Ида билась в истерике, а Люкассен ее утешал. Он уступил ей свою комнатку, пообещал, что никто ей и слова грубого больше не скажет. Представления о грубости у Иды, конечно, специфические. Она родилась в захудалой колонии, но с ощущением своей сверхценности для мира. Всю жизнь она с презрением отвергала любые компромиссы, ожидая принца на белом коне, который наконец-то вознесет ее на должную высоту. На ту высоту, для которой она, по ее мнению, и была рождена. Принца не было, но Ида терпеливо ждала. Поэтому все попытки окружающих поговорить с ней хотя бы на равных она воспринимала как грубость и хамство. Тут на горизонте возник Люкассен. Отпрыск пусть и младшей ветви, зато аристократической. Иде удалось забеременеть от него, а он проявил заинтересованность в ребенке. Перед Идой замаячил желанный трон, и вся ее истинная сущность тут же вылезла наружу. Она уже ощущает себя принцессой и на всех, кроме Люкассена, глядит свысока. Пробил час ее торжества, и она спешит наверстать упущенное. Она больше не желает терпеть иного отношения к своей персоне, кроме подобострастного.

Моника внимательно слушала, только глаза ее раскрывались все шире и шире, а взгляд наполнялся тревогой.

– Коммандер – царевич? – уточнила она.

– М-м… нет. Он кто-то вроде внука младшей сестры старейшины из Большого Совета, – объяснил Гай.

– О-о, – только и сказала Моника. – Это важный вельможа. Но почему он так скромно ведет себя? Это неправильно. Если вельможа держится как простой индеец, не требуя почестей и уважения, то индейцы перестанут уважать и других вельмож. А им это не понравится.

– В том и дело. Ида выросла в месте, которое можно сравнить с самой-самой глухой деревней. Там не было мудрых стариков, которые объяснили бы ей, как устроена жизнь. Она знает, что быть женой вельможи – хорошо, все должны ее почитать и уважать, потому что у нее великий муж. Но она не знает многого другого. Такие люди, как Люкассен, не могут случайно оказаться в армии в зрелом возрасте. Армия – это для молодых, которым надо показать себя и добыть свою славу. Некоторые остаются в армии на всю жизнь, но они в возрасте Люкассена имеют совсем другую власть. Моника, это как в храмовой гвардии. Ты не увидишь там взрослых мужчин – только молодые и неженатые. А взрослые мужчины – это главные командиры. Но чаще гвардеец в тридцать лет возвращается домой богатым и берет сразу две жены.

– Да, да. Но почему тогда Люкассен здесь?

– Потому что у него есть семья. Ида слишком много сказок слушала в детстве. А в сказках у царевичей есть только отец, и то не всегда. У настоящих царевичей много родни. И эта родня решает, достоин ли царевич жить как вельможа. Люкассена в армию сослали. Это наказание, которому его подвергла семья. И Иду примут плохо. Очень плохо. Если вообще примут. Она не станет вельможной дамой, потому что ее мужа лишили высокого статуса. Она этого не понимает.

– Гай, а вы не знаете, что ли, кто такой Максим Люкассен? – насторожилась я. – Вы не встречали его раньше?

– Меня немного беспокоил этот момент. Он показался знакомым. Я точно никогда не встречал его, но есть ощущение, что уже слышал об этом человеке. Я спросил его, но он отшутился.

– А-а, – я зло рассмеялась. – Тогда я расскажу. Вы поймете, в чем трагизм ситуации. Или комизм. До февраля этого года Максима Люкассена звали Максимиллиан ван ден Берг.

Гай длинно присвистнул.

– Восемь лет назад князь Сонно женился на девушке из простых. Вскоре развелся. На развод подала его жена, даром что была простушка и на одиннадцать лет моложе князя. Но отношения между ними не прекратились. Они ссорились, мирились. Его бывшая жена тем временем окончила Военный университет и пошла служить. Макс отправился за ней. Она отслужила два года, он – один. Они решили снова пожениться. Но тут с девушкой произошла беда. Неважно, какая, важно, что Макса она видеть уже не хотела, притом, что прямой его вины не было. Спустя несколько месяцев девушка устроилась на работу к его троюродному брату. Но брату не из Бергов, а из Маккинби – они родственники по общей прабабушке. Макс, узнав о том, наизнанку вывернулся, чтобы снова завоевать расположение бывшей жены. А она любила свою работу. В конце концов он выдумал: оставил ей все свое имущество, включая княжество и титул, в доверительное управление. Сроком на пять лет, если она не родит его биологического потомка. Если родит – княжество ее навсегда. После чего он сменил имя и ушел в армию. Его ближайшие товарищи – тот же Кер, Санта – видели у него фотографию бывшей жены. Возможно, видела и Ида.

– Так-так, – Гай прищурился. – Понимаю. Если Ида родит ребенка, и бывшая жена тоже, возникают два равноправных наследника. На стороне бывшей жены – завещание, а в пользу Иды может сыграть законный брак с предыдущим обладателем титула. Какое решение примет суд – неизвестно.

– Для завершения картины: бывшая жена – это я.

Гай долго смотрел на меня. Потом потер переносицу.

– А вы, значит, работаете у Маккинби. Я немного знаком с этой семьей.

– В основном судите по бывшему мужу Кэрол Монро?

– Да, конечно. Я виделся с ним несколько раз, он славный парень. Но я понимаю, отчего Кэрол развелась с ним. Для нее он слишком жесткий. Очень упорный. И самодостаточный. Мне сказали, что все Маккинби таковы. Медленные, инерционные, зато упрямые и не отступаются, если что решили.

– Как раз у Августа я и работала.

– О. Вам повезло. Но вам тогда не о чем беспокоиться. У Маккинби, сколько мне помнится, были незакрытые имущественные споры с Бергами. Если вы с ними в добрых отношениях, то можете попросить помощи. Подумаешь, вы их сотрудник, а не родственница. Главное, чтобы участие в ваших делах показалось им выгодно. А их штат юристов отдельно славится в нашей среде – и профессионализмом, и упорством в работе. Не думаю, чтобы Ида – да и Люкассен в нынешнем состоянии – могли позволить себе нанять людей, способных конкурировать с юристами Маккинби.