Текст книги "Просветленные не боятся темноты (СИ)"

Автор книги: Олег Гор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

Глава 7. Тантра Темноты.

Спал я плохо, одолевали надоедливые тайские комары.

Лишь под утро сумел забыться, и естественно, ни о каком осознавании во сне даже не и не вспомнил.

Поскольку вставать в буддийском монастыре положено до рассвета, поднялся я с тяжелой, точно котел головой. Да и отголоски вчерашнего переживания не исчезли окончательно, наиболее яркие образы всплывали из памяти, заставляя меня вздрагивать.

Монахи помоложе отправились собирать подношения, а мы с братом Поном вернулись в храм, где и уселись на пол уже вдвоем.

– Ехать на пляж еще рано, – сказал он. – Поэтому у нас есть время поговорить... Предмет для рассуждений все тот же – сознание, то самое, что формирует мир вокруг нас, определяет, находимся ли мы в аду, в пространстве животных, людей или среди богов.

Я покорно кивнул.

От недосыпа и вчерашней "процедуры" в теле и разуме царило онемение, не хотелось вообще ничего, ни говорить, ни действовать, даже того, чтобы меня оставили в покое.

Брат Пон поведал, что один из древних мудрецов разделил опыт, получаемый нашим сознанием, на три вида: целиком иллюзорный, извлеченный из игры разума с вымышленными объектами; взаимозависимый, обладающий частичной реальностью, когда ум работает аналитически, используя представления и идеи о реальном положении вещей; и интуитивный, лишенный двойственности продукт истинного способа восприятия, свойственного лишь просветленным.

– Парикальмита, паратантра и паринишпанна, – сказал он. – Так их называют. Имена можешь не запоминать, вряд ли пригодятся.

Удивительно, но от беседы об отвлеченных вещах мне стало легче, вялость начала уходить.

– Есть другая схема, – продолжил брат Пон. – Сознание делится на пять видов...

Он упомянул кармически активное, трансформирующее, проецирующее, познающее и воспроизводящее, а затем принялся описывать, как они между собой взаимодействуют.

К этому времени я почти совсем пришел в себя.

– Ну вот, ты готов задавать вопросы, а значит, все идет как нужно, – сказал монах, осекшись на полуслове.

Судя по лукавому виду, он затеял всю эту лекцию не для того, чтобы дать новые знания, а с целью каким-то не совсем постижимым для меня образом растормошить мое восприятие.

– Вроде да, – признал я. – И какая из двух схем истинная?

– А ты подумай, – предложил брат Пон. – Все же просто.

– Обе... и никакая? Все зависит от точки зрения?

Монах кивнул.

– Можно выразиться более сложным образом, как это обычно делается, – сказал он. – Схема из трех видов не является истинной и не является не-истинной, схема из пяти видов тоже не является истинной и не является не-истинной... Но смысл будет тот же.

Голова у меня слегка закружилась.

– Еще одно противоречие из тех, что должны быть включены в сознание, чтобы разрушить клетку из банальных противопоставлений, внутри которой мы живем? – предположил я, и поежился, от воспоминаний о вчерашнем по спине побежал холодок. – Как то, что о смерти надо помнить, но в то же время не придавать ей значения, поскольку ее нет?

– Совершенно верно.

– Как и то, что вы меня ничему не учите и вам вообще нечему меня учить?

– Опять же, ты прав, – монах улыбался невинно, голова продолжала кружиться, но это было даже приятно, возникало ощущение, что укрытый внутри черепа ум хочет одновременно убежать в противоположных направлениях, и в процессе дергается и растягивается, постепенно утончаясь.

Я попробовал закрыть глаза, но это не помогло.

– А теперь поговорим серьезно, – тон брата Пона заставил меня встрепенуться. – Настало время сообщить, чем же мы все-таки с тобой занимаемся в этом прекрасном несуществующем городе.

От этих слов и того, как они были сказаны, по моей спине побежали мурашки.

– Знакомо ли тебе слово тантра? – поинтересовался монах.

– Да, – я кивнул. – Ну как же... тантрическая йога, и всякий разврат вокруг нее...

– Ох уж эти мне фаранги, – брат Пон поцокал языком. – Все способны испортить. Само слово "тантра" вполне невинное, означает лишь вид священных текстов и основанных на них практик... Они в идеале позволяют куда быстрее добиться свободы, чем иные методы, но в то же время они и более опасны... Это как крутая тропа, она намного короче и ведет к вершине прямо, но с нее можно сорваться и переломать все кости, и тогда новое восхождение если и предпримешь, то очень не скоро.

Это выглядело понятным.

– Тантры бывают разных типов, их очень много, все не изучить и за сто жизней, – продолжил он. – То, что мы делаем с тобой здесь и сейчас, именуется Тантрой Темноты.

Рассказывать дальше брат Пон отказался, ну а я не стал настаивать, поскольку не сомневался, что рано или поздно буду знать все.

Когда мы сели в машину, чтобы ехать к "Паттайя Парку", он напомнил мне про самовстряхивание – в последние дни я если его и практиковал, то лишь урывками, а затем снова забывал.

Сейчас же все пошло легко, и я, делая "срезы" себя каждые десять-пятнадцать минут, пришел в состояние, близкое к тому, которое переживал, исполняя смрити. Оказавшись на пляже, без особых усилий переместил центр сознания в одну из рук и занялся фруктами.

Ну а к макашнице нашей выстроилась настоящая очередь.

Туристы галдели, брат Пон улыбался, точно ведущий шоу на американском ТВ, я орудовал ножом. Я воспринимал мир четко, рельефно, осознавал все запахи, от мангового сока на лезвии до собственного пота, звуки от шума моря до отдаленного рокота лодочного мотора.

Но в то же время и сама Паттайя, и заполнявшие ее люди казались изображениями на завернутом вокруг меня холсте, который в то же время был частью меня, такой же неотъемлемой, как нос или уши.

Поэтому как я мог злиться на истошно оравшую девочку лет трех?

Или раздражаться по поводу того, что пьяный жирдяй весом в два центнера едва не опрокинул нашу макашницу, после чего, брызжа слюной, долго матерился по поводу "чернозадых"?

Одна часть сознания взаимодействовала с другой, и только...

К полудню, когда стало совсем жарко, толпа схлынула.

– Если хочешь, иди, искупайся, – предложил мне брат Пон, указывая на море, сверкавшее под лучами солнца.

Но у меня такого желания не имелось, так что я лишь головой покачал.

А потом вытащил телефон и отошел на десяток метров от макашницы – вчера я испробовал не все варианты "дружеского займа", кое-кто еще остался про запас.

– Привет, – сказал Толик, взявший трубку после первого же гудка. – Ты как, брат?

Выслушал он меня спокойно, не стал расспрашивать, почему я съехал из кондо и что вообще со мной происходит, а узнав, что мне нужны деньги, поинтересовался только суммой и тем, на какой срок я хочу ее получить.

– Не вопрос, – заявил он. – Приезжай ко мне в офис через час. Годится?

– Конечно! – радостно воскликнул я. – Буду!

"Офисом" Толик называл комнатку за кухней в ресторане "Московские огни", расположенном неподалеку от отеля "Прима Вилла". Там он сидел под включенным чуть ли с утра до ночи кондиционером, занимался делами, курил сигары и прихлебывал смешанный с ледяной колой ром.

– Кажется, я нашел деньги, – сказал я, вернувшись к брату Пону.

– Ну и отлично, – сказал тот. – Езжай, если тебе нужно. Я и один справлюсь. Возвращайся только к вечеру.

Я кивнул и чуть ли не вприпрыжку зашагал к выходу с пляжа.

Машину на этот раз оставил чуть в стороне, на одном из пустынных сои Пратамнака. Свернув на него, услышал шум мотора за спиной, и посторонился, чтобы не оказаться на пути автомобиля.

Краем глаза увидел нагнавший меня черный пикап, щелкнула открывшаяся дверца. Начал поворачивать голову, и в этот момент что-то тяжелое и мягкое ударило меня по затылку. Перед глазами все расплылось, шершавое коснулось макушки, поползло вниз, царапая нос и уши.

Я взмахнул руками, чтобы удержать равновесие, ощутил, что меня подхватили под локти. Упал на мягкое, неудачно вывернув хрустнувшую шею, а затем на меня кто-то сел, и вновь хлопнула дверца.

– Не рыпайся, фаранг, – сказал прямо в ухо знакомый хриплый голос.

Заработал двигатель, меня качнуло.

Судя по всему, я находился на заднем сидении автомобиля, с мешком из дерюги на голове, с закрученными за спину руками.

– Куда... – выдавил я. – Зачем?.. Я..

– Заткнись, урод, – прервал хриплый. – Ты чего, думал, что ты самый умный, да? Удрал из своего кондо, чтобы мы тебя не нашли? Одежду поменял, чтобы не узнали? Волосы снял?

– Нет! – воскликнул я, но меня ударили по ребрам, и я замолчал.

– Ты не самый умный, – продолжил лекцию мой собеседник. – Мы тебя проучим. Напомним, что ты имеешь дело с серьезными людьми, и что долг тебе придется отдать завтра.

Только в этот момент мне стало страшно.

Да, убивать эти парни меня не будут, но вот изуродовать могут...

Я рванулся, пытаясь распрямиться и высвободиться, последовала злая реплика на тайском. Новый удар по затылку, на этот раз несколько более сильный, погрузил меня во тьму.

В себя я пришел от того, что меня потянули за ногу.

– Эй, миста! – позвал женский голос. – Жив-не-жив?

– Жив... – отозвался я, с трудом шевеля разбитыми губами.

Похитители вытряхнули меня из машины в полубессознательном состоянии, и некоторое время били, пока я вновь не отключился.

Судя по тому, что я мог видеть, мешок с головы у меня свалился.

Башка трещала, словно целое поле кузнечиков, ныли ребра и спина, адски болела правая лодыжка. Но руками и ногами я мог двигать, а это означало, что они, слава всем богам, не сломаны.

Перевернувшись на спину, обнаружил, что лежу в канаве у забора, а рядом сидит на корточках молоденькая круглолицая тайка в шортах и цветастой майке, и с тревогой смотрит на меня.

– Полиция надо-не-надо? – спросила она все на том же тайглише.

– Нет, – сказал я.

Чего я расскажу стражам закона – что меня похитили двое тайцев, лиц которых я не видел, увезли в машине в глухой переулок, где слегка побили и, даже не ограбив, исчезли в неизвестном направлении?

Полицейские решат, что я либо наркоман, либо сумасшедший.

Сесть я смог с первой попытки, хотя руки дрожали и подламывались, а голова кружилась. Ощупав карманы, убедился, что деньги, телефон и ключи от машины на месте, и вздохнул с облегчением.

– Где? – спросил я, фокусируя взгляд на тайке. – Мотобайк-такси?

Мне сейчас нужен врач, и я знаю, где его найти.

Барышня закивала, вскочила и торопливо ушагала куда-то мне за спину.

Вернулась она через пару минут верхом на крохотном скутере, махнула розовым шлемом, и гордо заявила:

– Я – мотобайк-такси! Куда?

– Мемориал Госпиталь, – сказал я, поднимаясь.

Как-то раз я уже обращался в это заведение, остался доволен и ценами, и обслуживанием.

– Двести бат! – выпалила тайка: доброта добротой, а чуток заработать на фаранге сам Будда велел.

Я кивнул и, уцепившись за мотобайк, начал вставать.

Через пять минут мы ехали по длинному извилистому переулку, с одной стороны был пустырь, а с другой за забором торчал каркас недостроенного дома – судя по всему, друзья-вымогатели выбрали для "беседы" заброшенный уголок где-то между Южной улицей и Тепразитом.

Водила тайка в стиле обкуренного Шумахера, так что до Мемориал Госпиталя мы доехали за десять минут. Я отдал двести бат и заковылял к его стеклянным расходящимся дверям, припадая на правую ногу.

Лодыжку я то ли вывихнул, то ли подвернул, то ли вообще сломал...

Внутри госпиталя меня, едва увидев, взяли в оборот.

– Упал, – сказал я, когда отлично говоривший на английском врач поинтересовался, что со мной случилось.

"Асфальтовую болезнь" после падения с байка зарабатывал чуть ли не каждый фаранг в Паттайе, и счастье еще, если для пострадавшего все ограничивалось ушибами, царапинами и содранной кожей.

Врач с сомнением посмотрел на меня, но дальше спрашивать не стал.

Клиент платит, а остальное – его дело.

Меня ощупали, сделали рентген, где надо – помазали, где надо – забинтовали, вкололи обезболивающее и прописали гору таблеток. Хирург сказал, что серьезных повреждений у меня нет, кости целы, а что до лодыжки – вывих пройдет через некоторое время.

Я уверил его, что оставлять меня на ночь не надо, дома мне будет всяко лучше. После этого меня проводили к кассе, где я расстался со значительным количеством бумажек, украшенных изображением тайского короля.

А направившись к выходу, обнаружил, что меня ждет брат Пон.

– Откуда вы здесь? – спросил я, не пытаясь скрыть удивление.

– Настоящий учитель всегда знает, что творится с учеником, – ответил монах. – Даже если никакого обучения нет и учить нечему... Поздравляю, ты справился отлично.

Я недоуменно заморгал:

– С чем?

– Насколько я могу видеть, в последние часы ты действовал, пребывая в состоянии Пустоты, и хотя оказался не в самых благоприятных обстоятельствах, не дал аффектам овладеть собой.

И в самом деле, после приступа страха, когда меня затащили в машину, я оставался на удивление спокойным. Не злился на похитившую меня парочку, не ругался и не жаловался, и даже боли не давал одолеть себя, наблюдал за происходившим как бы немного со стороны.

– Сейчас ты далеко не уйдешь и не уедешь, – тут брат Пон аккуратно взял меня за предплечье и повел за собой. – Поэтому я снял номер в отеле, тут рядом, минуту пешком.

Откровенно говоря, я ожидал, что мы заселимся в «клоповник» для неприхотливых бэкпекеров.

Но монах привел меня в небольшую гостиницу, о которой я до сегодняшнего дня не слышал. Нас встретили в вестибюле поклонами и чуть ли не народными плясками, и отвели в уютный номер с двумя спальнями, просторной гостиной и самой настоящей ванной!

В каждой комнате стояло по букету живых цветов, на подушках лежали крохотные веночки.

Пока я в меру возможностей пытался вымыться и привести себя в порядок, брат Пон ушел и вернулся с двумя пакетами, в одном оказались нарезанные фрукты в пластиковых контейнерах с крышками, в другом упакованная точно таким же образом жареная лапша с морепродуктами.

На еду я накинулся с жадность.

– Ну, вот и прекрасно, – сказал брат Пон, когда мы закончили с ужином. – Ты как? Тело работает?

Я нахмурился, оценивая состояние организма, вынужден был признать, что неплохо – сильно болела только лодыжка, все остальное ныло и постанывало, но жить особенно не мешало.

– Могло быть куда хуже, – заявил монах, выслушав мой краткий отчет. – Поверь. Если бы ты не так давно не совершил ряд поступков, кардинально изменивших твой жизненный путь, то тебя бы просто изуродовали.

– То есть сегодняшнее избиение было неизбежным? – я нахмурился. – Почему?

– Последствия некоторых действий, совершенных в прошлом, должны реализоваться, – в голосе брата Пона звучало сожаления. – Даже если ты уже встал на путь к свободе. Вспомни Будду Шакьямуни, чье воплощенное тело умерло от отравления некачественной пищей... Наверняка он мучился, переживая эту хворь, но одновременно развязывал последний узел собственной кармы, накопленной за многие кальпы, за миллионы лет. Некоторые наши поступки, совершенные вчера, десять месяцев или сто тысяч веков назад, порождают такое сильное эхо, что его отголоски со стопроцентной вероятностью вернутся к нам, и с этим ничего нельзя поделать, хоть десять лет бейся лбом в покаянных поклонах или пожертвуй в храм телегу драгоценностей.

– А можно выяснить, почему я должен был сегодня получить по лицу? – спросил я.

Говоря так, я преувеличил: физиономия моя, откровенно говоря, не слишком пострадала. Изучив ее в зеркале, я убедился, что заработал пару не очень больших ссадин и фингал на правой скуле.

– Ты точно хочешь это знать? – глаза монаха заискрились, и вовсе не весельем.

Я пережил момент острой неуверенности, возникло желание отказаться.

– Д-да... – сказал я, отогнав его в сторону.

– Тогда, – брат Пон, сидевший на диване, скрестив ноги, наклонился вперед, и взгляд его пришпилил меня к спинке кресла. – Ты должен вспомнить ушастого мальчика. Немедленно!

– Кого... – начал было я, и тут из памяти вынырнул эпизод такого давнего прошлого, что я накрепко его забыл к моменту поступления в университет.

Мальчишка с большими ушами, его звали Антоном, учился в первом классе, а я в третьем... Жил он в соседнем доме, и по дороге в школу и обратно мы частенько пересекались...

Непонятно почему, но мне доставляло удовольствие швырять в него грязью или снежками, натягивать шапку на уши, стаскивать портфель и швырять в глубокий сугроб.

– Нет... – прохрипел я, встряхивая головой, пытаясь отогнать назойливое воспоминание.

– Ты сам этого хотел, – холода в голосе брата Пона содержалось не меньше, чем в ледниках Антарктиды.

Один раз я столкнул ушастого с горки так, что он разбил нос в кровь...

Но ведь не мог я быть таким гаденышем, издеваться над слабым лишь потому, что я сильнее!

Меня затрясло, напомнили о себе полученные сегодня повреждения, вплоть до самых мелких. Слезы потекли из глаз, захотелось ударить себя самому, как можно сильнее, чтобы душевной болью заглушить телесную.

– Все уже прожито и отработано, – теперь брат Пон говорил мягко, почти нежно. – Смени ракурс, перемести сознание в ложную личность и сострадай оттуда и себе, и тому ушастому мальчишке... Кто знает, какие деяния он искупал, став тогда твоей жертвой? Ничего не бывает просто так...

Я попытался сделать, что сказал монах, но у меня не вышло ничего.

Даже "внимание дыхания" смог выполнять с большим трудом.

Тогда брат Пон выдал мне метелочку, и велел сметать с пола собственную тень.

Глава 8. Колдуны и налоги

Через час от монотонных движений у меня заболела спина.

Острая тоска превратилась в глухую печаль, та слилась с телесным дискомфортом, породила общее чувство неустроенности.

– А вот и тень твоя исчезла, – сказал брат Пон, и выключил свет.

– Интуиция подсказывает мне, что она появится снова, – пробурчал я, и тут мой телефон звякнул, сообщая о прибытии смс.

Открыв ее, я обнаружил рекламу от сотового оператора, но когда удалил, вспомнил, что вообще-то сегодня планировал встретиться с Толиком, взять у него денег взаймы...

Интересно, почему он не перезвонил?

Беспокойство зашевелилось внутри, словно толстая змея с колючей чешуей, и я спешно набрал номер.

– Привет, – сказал Толик точно так же как днем.

– Извини, что не появился, – затараторил я. – Тут форс-мажор, попал в... аварию...

В определенном смысле это было правдой.

– Машина цела? – спросил Толик. – Сам ходить можешь? Ну значит, все пучком. Слушай, тут такое дело... – в голосе его появилась несвойственная моему большому другу неуверенность. – Я сейчас в аэропорту...

– В каком? – не понял я.

– В Дон Мыанге, – сообщил Толик мрачно. – Через час у меня рейс в Москву.

Сердце у меня упало.

– Тут это, срочные проблемы на родине открылись, – продолжил он. – Беда ваабще. Так что извини, пока ничем помочь не смогу, а вот как вернусь, то вообще без вопросов. Обращайся.

– А когда тебя ждать назад?

– Через пару-тройку недель. Может, через месяц.

– Да, конечно. Удачно долететь, – сказал я, и положил трубку.

Брат Пон наверняка все понял, и поэтому я объяснять ничего не стал, лишь положил телефон на столик, откинулся в кресле и закрыл глаза: завтра вечером мне в лучшем случае переломают ноги, ну а в худшем просто оторвут их, ну и открутят еще парочку ненужных органов.

Даже если я решусь продать один из моих магазинов, за сутки это не сделать.

– Ну а ты чего ждал? – подал голос брат Пон. – Что вот так легко все поправишь? Тому, кто изучает Тантру Темноты, не суждено ходить легкими путями.

Возникло желание рявкнуть во всю глотку, сообщить, куда можно засунуть все эти пути и тантру тоже, но я воспринял это желание как нечто внешнее по отношению ко мне, и оно постепенно угасло, растворилось без следа.

– Но делать-то что? – только и сказал я, и сам поразился, как мертвенно, по чужому прозвучал мой голос.

– Для начала – отказаться от цепляния за собственность, за то, что считаешь своим, – брат Пон включил свет обратно, и я зажмурился, спешно прикрыл лицо рукой. – Насколько помню, ты без проблем отказывался даже от собственного тела, не говоря уже о каких-то вещах.

– Ну, тело – это одно, а дело – другое...

Если первый бизнес в Таиланде я построил с помощью других, то этот создал в одиночку, и может быть поэтому сама мысль о том, что его придется лишиться, вызывала у меня дискомфорт.

– Если ты все же хочешь добиться свободы, то выбора у тебя нет. И давно уже нет, – брат Пон мгновение помолчал. – Давай вспомним цепь взаимозависимого происхождения. Двенадцать звеньев.

Ее я затвердил намертво: круг из картинок, начиная со слепца и заканчивая стариком, что несет на спине мертвеца.

– И приложим ее к этой ситуации: невежество заставляет тебя верить, что эти магазины могут являться твоей собственностью; из него возникают формирующие факторы, создающие определенный набор образов, куда входят и такие вот "друзья"; сознание же твое хватается за них, пытаясь вообразить, что обладает контролем над ситуацией, но на самом деле находится во власти стихии...

Закончив перечисление, монах вновь сделал паузу, а потом спросил:

– Ну, с какого места мы начнем разрушать это безобразие?

– Полагаю, что с первого звена, – мрачно отозвался я.

– На это у тебя есть целая ночь – убеждай себя в том, что ты на самом деле ничем не владеешь, что магазины тебе не принадлежат, используй все доступные средства от "это не я, это не мое" до второй личности, которой нет особого дела до проблем первой.

– А спать когда? – с шутливым раздражением осведомился я.

Нет, я не забыл, что ждет меня завтра, но благодаря словам брата Пона перестал концентрироваться на грядущих неприятностях, отодвинул их на периферию восприятия.

– О, уверяю тебя, времени хватит на все... – уверил меня монах.

– Кстати, – я встрепенулся. – Вот цепь взаимозависимого происхождения, она же обернута вокруг индивидуального существа, вокруг личности... которой не существует! Значит ли это, что она накручена на пустое место?

– Совершенно верно, – на физиономии брата Пона возникла широкая ухмылка. – Очередной парадокс из тех, о коих не вредно подумать для того, чтобы слегка расшатать те стенки, внутри которых существует ум такой несуществующей личности как ты...

– А вы?

– А я личностью не являюсь, – сказал монах. – Как заявил по этому поводу Будда: "если бодхисатва имеет представление "я", представление "личность", представление "существо", то он не является бодхисатвой". Все проявления моего характера, привычек и прочего созданы исключительно для удобства существ, которым я оказываю помощь.

На мгновение я опешил, а потом дал "зеленый свет" вопросам, что настоящей толпой ринулись мне на язык:

– Как такое возможно? А откуда вы узнали о мальчике с ушами? Это ясновидение? Почему...

Брат Пон лишь смотрел на меня, выжидая, пока фонтан не иссякнет, а заговорил, лишь когда я пристыженно замолк:

– Когда спрашивали о Пути совершенства, Просветленный отвечал "Не надо совершенствоваться", когда интересовались путями освобождения, Просветленный осведомлялся "Кто связан путами"? Ответы на вопросы бывают четырех родов: категорические, ответы с оговоркой, с предварительным вопросом, и отказ от ответа. Последний обычно применяется, когда задающий вопрос человек находится в плену ложных представлений... например "ограничен ли мир во времени?" или "одно ли и то же жизнь и личность?". Нет мира, нет жизни и личности, поэтому ответить на вопрос невозможно... Но я позволю себе промолчать и сейчас, – тут монах нахмурился и погрозил мне пальцем. – Ты пытаешься любыми средствами увильнуть от поставленной перед тобой задачи, и это в момент, когда времени у тебя нет вообще! Немедленно за практику, немедленно!

Я покаянно вздохнул и принялся за дело.

Во сколько я заснул, я не знаю, но произошло это явно глубокой ночью.

Тем не менее, открыв глаза с первыми лучами солнца, я обнаружил себя отдохнувшим и безмятежным, словно в прошлом не лежали нерадостные события и впереди не громоздились неприятности.

Организм мой чесался сразу во многих местах, намекая, что все заживает, болела только лодыжка.

– Да, красавец, – сказал брат Пон, возникший на пороге моей спальни после того, как я посетил ванную. – Людям показывать тебя, конечно можно, но не детям и не беременным женщинам.

Я лишь плечами пожал – внешность интересовала меня в этот момент не особенно.

– До завтрака еще больше часа, – монах опустился прямо на пол. – Займемся делом. Мы с тобой не раз говорили о "семенах", которые сознание-сокровищница, алая-виджняна проращивает определенным образом, создавая фрагменты кокона восприятия, мысли, эмоции, элементы якобы внешней реальности.

– Помню, – подтвердил я.

Разговоры такие были и, судя по тому, сколько раз мы к этой теме возвращались, брат Пон считал ее исключительно важной.

– А ты никогда не думал, почему она проращивает каждое "семя" именно некоторым определенным, а не каким-то произвольным образом, и отчего это вообще происходит?

– Ну... – я наморщил лоб. – Наверняка это зависит от состояния моего сознания...

– Верно. А точнее – от содержащихся в нем тенденций, которые именую васанами. Перевести по смыслу это можно как "след-впечатление", хотя прямой перевод – "искурение"... Например, если я зажгу в этой комнате ароматическую палочку, а затем погашу, то след-впечатление в виде запаха останется... Васана – это энергия привычки, склонность к определенному типу поведения, возникшая в пределах потока восприятия. Поскольку наша цель состоит в том, чтобы "семена" более не прорастали, и новые не возникали...

Монах замолчал и выжидательно посмотрел на меня.

– Нам нужно от этих васан избавиться? – предположил я.

– Совершенно верно. Этот процесс мы начали с первого твоего дня в Тхам Пу, – сказал брат Пон. – Но пришло время сделать его более осознанным и целенаправленным.

Дальше он объяснил, что любая васана проявляет себя в каждом потоке, из которых состоит наше существо, что всякая из них всегда представляет комплекс из образа мыслей, эмоций, вида поступков, шаблонов осознания и даже телесных действий.

– Мы не замечаем собственные автоматические движения, не знаем, что всегда засовываем руку сначала в правый рукав куртки, и только потом в левый, что у нас есть стандартная реакция на многие внешние раздражители... Это же так удобно и привычно. Внимания не обращаешь, все само получается, энергия экономится.

Брат Пон немного подождал, давая мне ухватить концепцию, а затем добавил:

– Но поскольку ты уже опытен на пути к свободе, то ты знаешь, что для борьбы с чем-то подобным у нас есть лишь один вид оружия.

– Осознавание, – подтвердил я.

– Оно самое. А начинается оно со смрити. Приступай прямо сейчас, не тяни...

В полное осознавание я сумел войти к тому моменту, когда настало время отправляться на завтрак. И почти тут же начал регистрировать вещи, на которые ранее не обращал внимания – что усаживаясь, стул подвигаю всегда правой рукой, что постоянно тру переносицу, и что при виде красивой женщины у меня в голове возникает набор стандартных мыслей.

Как ни удивительно, но дискомфорт от повреждений в этом деле помогал, привлекал внимание к тем движениям, что я обычно воспроизводил безо всякого участия сознания!

Народу в ресторанчике при гостинице было немного, сплошь европейцы и американцы. Кормили настолько стандартно-безлико по-отельному, что и мысли не возникало, что ты в Таиланде – нарезка из колбасы и сыров, джем и масло, мюсли трех видов, вареные яйца и сосиски.

Осознав, что действия, связанные с едой, я выполняю почти на сто процентов на автомате, я загрустил.

– Но невозможно же ликвидировать все это! – с досадой проговорил я, когда дело дошло до кофе. – Чем дольше я буду наблюдать за собой, тем больше всякой пакости обнаружу!

– Очень хорошо и важно, что ты это осознал, – оживленно проговорил брат Пон. – Любой человек готов к пробуждению с самого начала, ибо его природа чиста и способна к просветлению. И чем больше он учится, пытается изменить ее, навязать ей нечто постороннее, тем дальше от цели он оказывается.

Я недоуменно посмотрел на него.

– То есть в тот день, когда мы столкнулись на автостанции в Нонгхае, я находился ближе к бодхи, чем сейчас?

– В определенном смысле так и есть, – признал монах.

– Но тогда к чему все это было? – я ощутил, что начинаю закипать: неужели я зря терпел ограничения почти монашеской дисциплины и сносил тяготы пути по джунглям и горам. – Упражнения? Медитации? Лекции и практики? Отказ от себя, от всего на свете?

– Чтобы ты мог от этих всех вещей тоже отказаться. Осознанно, зная о них.

Такой ответ поставил меня в тупик.

Брат Пон разглядывал меня, прихлебывая кофе, и откровенно наслаждался как напитком, так и зрелищем.

– Природа человека с самого начала содержит в себе все, даже просветление, – сказал он, когда я был готов разразиться очередной гневной тирадой. – Исполнять предписания и практиковать осознание, созерцать пустоту и избегать порождения новых "семян" – это все преднамеренные действия, а любая преднамеренность удаляет нас от свободы.

– Но... но... – забормотал я, пытаясь отыскать слова.

– То есть, чтобы добыть бодхи, нужно не иметь никакого стремления его добыть, – добавил монах, запутав меня окончательно. – И не надувайся ты так, а то лопнешь. Подумай лучше о том, что на самом деле отказаться можно лишь от того, что имеешь...

В номер я вернулся в состоянии ментального ступора, подогреваемого разочарованием и даже яростью.

Под всем этим крылось подозрение, что меня обманули.

Настроение не улучшилось и после того, как я час, не разгибаясь, просидел за компьютером – сделал заказы у поставщиков, ответил на письма клиентов, проконтролировал собственную доставку.

– Да, крепко я тебя загрузил, – сказал брат Пон. – Но ничего, это даже на пользу. Мы же будем следовать провозглашенному во время завтрака принципу, смачно плюнем на свободу, к которой якобы стремимся... и поедем на Ко Лан, как простые смертные, на пароме.

– Зачем!? – воскликнул я.

– Задавая этот вопрос, ты отодвигаешь себя от просветления, а это нехорошо, – монах откровенно издевался.

– Почему вместо того, чтобы тратить время на важное или полезное, я должен заниматься ерундой вроде поездки на Ко Лан?!

– Замечание твое имело бы смысл в том случае, если бы ты мог знать, что для тебя ерунда, а что нет, – нравоучительно заметил брат Пон. – Жил вот в древности один мудрец, желавший учиться непосредственно у бодхисатвы Майтрейи... Так вот для того, чтобы добиться контакта с бодхисатвой, он погрузился в медитацию на несколько лет. Только ничего не добился, преисполнился уныния и пошел куда глаза глядят... И почти тут же наткнулся на человека, напильником точившего скалу... На вопрос мудреца "что ты делаешь?" тот ответил, что хочет сделать иглу из скалы... Услышав такое, мудрец устыдился своего нетерпения и вновь окунулся в созерцание, еще более пристальное.