Текст книги "Потерянная рота"

Автор книги: Олег Синицын

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

Но Зайнулов уже ушел, не слыша этих фраз.

Вирский вытер пот с лица и обнаружил, что взмок, словно на улице стоял не мороз, а тропическая жара. Ему было трудно дышать. Он скинул ушанку, расстегнул шинель и с треском разорвал гимнастерку на шее. Лучше не стало.

– Сволочи, – повторил Вирский в который раз. Это уже не было ругательством. Это было чем-то вроде междометия, вроде "эх!" или "боже мой!".

Вирский приблизился к двум разговаривающим солдатам.

– Если бы ты был командиром, ты роздал бы солдатам лыжи? – спросил он, обращаясь сразу к обоим. Солдаты на мгновение замерли, прослушав вопрос, а затем продолжили пустой диалог об оставшейся где-то в Пскове жене, сыне, собаке, тараканах в кладовке... Вирский сжал зубы. Пот резал глаза. Он зажмурился до боли, затем поднял веки.

Он смотрел на чащу, в темноту. Когда он смотрел туда, жар немного отступал. Мысли его находили успокоение, вот только в чем? Что он должен был сделать, чтобы вновь обрести себя после того глупого взрыва?

Медленно из темноты леса проступил глаз.

Вирский стал оглядываться по сторонам, стараясь привлечь внимание остальных, но больше никто не замечал ЭТОГО. Глаз из темноты видел только Сергей Вирский.

– Я начинаю сходить с ума, – прошептал он.

Огромный глаз внимательно смотрел на него. Создавалось впечатление, будто он изучает Вирского. Под пристальным взором этого ока жар начал пропадать. Вирский почувствовал себя лучше.

Он хочет убивать немцев, с ним никто не желает разговаривать, он медленно сходит с ума, потому что из леса на него смотрит огромный внимательный глаз. А все из-за этой треклятой контузии. Что ему делать?

– Что мне делать? – спросил он у глаза, и в этот момент где-то впереди раздались автоматные очереди.

Подгоняемый тревогой и теряясь в догадках, Алексей Калинин бежал к переднему краю лагеря. Приходько ни на шаг не отставал от молодого лейтенанта. Выстрелы больше не повторялись, но Калинин уже увидел место, откуда они могли раздаваться.

Там, где старшина выставил аванпост, за деревьями с ППШ на изготовку залегли двое бойцов. Их взгляды были устремлены куда-то вперед на дорогу, исчезающую в темноте. Калинин знал, что дальше находится как раз то место, где в снегу погребены вещи и оружие немцев. Подбегая ближе, Приходько наклонил голову Алексея, уберегая его от опасности. Возле одного из часовых они упали в снег.

– Там немцы, – сообщил солдат Калинину.

– Появились-таки, – пробормотал Приходько. – А мы уж думали, что они насовсем сгинули.

– Где они? – спросил Калинин.

– Там, где-то на краю дороги. Тоже за деревьями прячутся.

Рядом плюхнулся в снег политрук.

– Что произошло? – шепотом спросил он. – Кто стрелял?

– Там немцы, – снова повторил часовой. – Мы сидим с Павликом, охраняем лагерь. Вдруг слышим, как с дороги кто-то по-немецки лялякает! Мы тут же вдарили очередью по ним...

Солдат вдруг ухмыльнулся:

– Кажется, одного положили!

– Совершенно глупое решение, – возразил Калинин. – Вы открыли огонь, обнаружили себя, а что, если их там несколько сотен?

Политрук едва заметно кивнул, одобряя слова лейтенанта.

– Нет, – ответил часовой. – Их двое. Одного точно положили.

Они замерли, глядя в темноту, которая застилала дорогу. И вдруг из темноты раздалось жалобное:

– Nicht schie?en, bitte... Es friert mich!1

– Что он говорит? – спросил старшина, не обращаясь к кому-то определенно.

– Дать по нему ещё очередь! – предложил часовой, вскидывая дуло автомата. Зайнулов обхватил рукавицей ППШ за ствол и отвел его в сторону.

– Погоди суетиться!

– Он просит, – сказал Калинин, – чтобы мы не стреляли... И ещё он говорит, что ему очень холодно.

Красноармейцы с удивлением посмотрели на молодого лейтенанта.

– Ты что, по-немецки гутаришь? – спросил Приходько.

– Немного, – ответил Калинин и выкрикнул в темноту. – Heben Sie die Hande und kommen Sie auf das Licht heraus!2

– Вот это немного! – усмехнулся Приходько. – Ты как ихний Гитлер гавкаешь!

– Nicht schie?en! Ich gehe,3 – жалобным, почти плачущим голосом произнес немец.

– Скажи своему напарнику, чтобы не стрелял, – попросил Калинин часового.

– Павлик! – воскликнул солдат. – Не стреляй в немца!

Из-за деревьев появилась темная фигура с поднятыми руками. Политрук встал, остальные поднялись за ним. Немец приближался, но в темноте его по-прежнему было трудно разглядеть. И только когда Калинин, Зайнулов, Приходько и часовые приблизились к немцу, а свет керосиновой лампы упал на него, солдаты ахнули. Зайнулов скрипнул зубами, оглядывая противника. Калинин видел такое впервые.

Немец был раздет догола. На нем не было ни ботинок, ни одежды, ни даже нижнего белья. Он был худ, живот втянуло. Сквозь кожу проступали ребра. Кожа побелела от холода.

– Смотри-ка! – произнес Приходько, указывая пальцем.

Алексей увидел вдоль ног и туловища длинные кровавые полосы. Побелевшая кожа на теле была рассечена каким-то острым предметом. Кровь в ранах засохла и уже не сочилась.

– Господи! – пробормотал Алексей. – Кто его так?

Немец подошел совсем близко. Его волосы были белесыми, а глаза голубыми. Они смотрели мимо солдат, куда-то в пустоту. Брови и ресницы покрывал иней. Немца колотило от холода. В полусогнутой, дрожащей правой руке было что-то зажато.

– Нелюдь фашистская! – воскликнул часовой и ударил немца прикладом автомата. Немец опрокинулся навзничь, из разбитой губы хлынула кровь.

– Правильно, – крикнул кто-то. – Расстрелять, сволочь!

Калинин кинулся на солдата, припечатав его к дереву всем своим телом. Автомат вывалился из руки часового, дулом вошел в сугроб и замер прикладом вверх.

– Что ты делаешь!? – закричал Алексей. – Зачем ты его бьешь? Он же сдался нам! Он безоружен! Посмотри на него... посмотри только! Разве может он причинить сейчас вред?

Солдат оттолкнул Калинина.

– Он фашист! – огрызнулся часовой. – Он враг наш! Как, по-вашему, они поступали с нашими пленными? Что они делали в захваченных деревнях! У меня фашисты повесили старуху-мать. Какой вред она могла причинить им?

– Мы не можем уподобляться гитлеровцам! Мы бойцы Красной Армии и должны вести себя цивилизованно, а не как стая шакалов!

Солдату нечего было ответить. До него внезапно дошло, что он спорил с командиром роты, пусть и молодым, только набирающимся опыта. Собравшиеся вокруг красноармейцы понуро молчали. Немец лежал на снегу и плакал. Алексей опустился возле него.

– Дайте кто-нибудь шинель, валенки и шапку! – попросил он. – Скорее! Он может замерзнуть!

Солдаты молча стояли вокруг, не спеша на помощь командиру. Холодный отблеск костра играл в их глазах. Между солдатами мелькнул старшина с усмешкой на устах. Легкий холодок пробежал по спине Алексея при виде его, но сейчас беспокойство доставлял не Семен Владимирович.

– Дайте же шинель! – умолял Калинин. – Неужели вы не понимаете, что можете оказаться в такой же ситуации!

– Вы что, не слышали приказ командира? – грозно спросил политрук. Совсем разболтались!

Через минуту кто-то принес немецкую шинель. Нашлись и старые поношенные валенки, взятые из обоза. Надевая на немца шинель, Калинин разглядел вещь, которую немец сжимал с неимоверной силой и ни за что не хотел отпускать; единственная вещь, которая была при нем, когда он сдался.

В его руках была зажата целая ненадкушенная булочка с маком. Половина точно такой же сейчас находилась в вещмешке Алексея Калинина.

Алексей поднял глаза на политрука. Тот кивнул, показывая, что увидел.

– Значит, немцы прошли через деревню, – сказал Алексей. – Старухи обманули нас.

– Это неважно, – ответил политрук. – Важно узнать, что произошло с их подразделением. Он единственный человек, который может рассказать нам об этом. Возможно, единственный оставшийся в живых.

– Ему сейчас нужен медик, – прошептал Алексей. – У пленного, возможно, обморожение.

– Я приведу его, не беспокойся, – произнес Зайнулов и ушел.

Алексей наклонился к пленному. Тот по-прежнему плакал, размазывая ладонью кровь по подбородку. Дрожь все ещё колотила его. Калинин приложил свой носовой платок к губе немца, из которой шла кровь. Тот поначалу испуганно отстранился, но затем взял платок из рук Алексея и прижал к ране.

Калинин обернулся к солдатам.

– Ему нужна кружка горячего чая! – громко произнес он. – Сделайте кто-нибудь чай!

– Вон чайник на костре висит, – крикнул кто-то. – Пущай сам наливает!

– Дайте кружку, – попросил Калинин.

– Пусть из носика пьет! – гневно сказал кто-то.

Калинин поднялся и ткнул пальцем в первого попавшегося солдата, молодого парня с простым лицом:

– Дай немцу свою кружку!

– Ни за что не дам! – упрямо воскликнул солдат. – Чтобы он к ней своими фашистскими губами прикасался! Да меня потом всю оставшуюся войну будет тошнить!

Калинин повернулся к Приходько и с мольбой посмотрел на него. Не говоря ни слова, Приходько протянул Алексею свою кружку. Калинин принял её с благодарностью, плеснул в неё кипяток из чайника и подал немцу. Тот дрожащими руками поднес кружку к обледеневшим губам и принялся жадно хлебать горячий чай.

– Wie hei?t du?4 – спросил Калинин.

Немец словно не слышал вопроса. Алексей снова повторил его, но так и не добился ответа. Калинин подумал, что лучше сейчас не трогать пленного.

Подошел медик – пожилой белорус с длинными усами, опускающимися на подбородок. Он попросил у Калинина спирт, чтобы растереть немца. Красноармейцы долго возмущались по этому поводу, особенно когда Алексей отдал медику флягу, и в воздух брызнул острый специфичный запах.

Постепенно солдаты стали расходиться. Время было позднее. Ушли и старшина с Приходько, ушел санитар. Немец лежал возле догорающего костра закутанный в три шинели. От удара прикладом у него раздулась губа и правая часть подбородка. Алексей смотрел на пленного и не мог представить его в образе врага. Его вполне можно было принять за обычного деревенского парня откуда-нибудь из средней полосы России, если не смотреть на чужой покрой шинели и на немецкие знаки отличия.

Немец лежал под толстой сосной. На высоте полуметра кто-то воткнул в ствол топорик, которым рубили дрова для костра.

– Хотите ещё чаю? – спросил Калинин по-немецки.

Немец кивнул.

– Хотите чаю? – снова спросил Калинин.

Немец с недоуменным видом кивнул снова. Это походило на издевательство, Алексею за свои слова было стыдно, но он решил попытаться.

– Я не слышу вашего ответа, – мягко произнес Алексей. – Вы хотите чаю или нет?

– Да, – ответил немец.

Это было первое осмысленное слово, произнесенное им после пленения. Алексей облегченно вздохнул. Некоторые люди от перенесенного шока теряют дар речи.

– Как вас зовут?

Немец вдруг засуетился. Зашевелились руки, скрытые под шинелью.

– Снег! – произнес он. – Много снега!.. Снег ревет!

Политрук наклонился к Калинину.

– Что он говорит?

– Ерунду какую-то, – ответил Алексей. – Что-то про снег.

Он снова заговорил с пленным:

– Меня зовут Алексей Калинин, я учусь в Московском университете и собираюсь стать историком.

Немец вопросительно уставился Калинина.

– Как вас зовут? – спросил Алексей.

– Штолль... – судорожно произнес немец. – Янс...

– Янс Штолль, – повторил Калинин. Кажется, общение начало получаться. – Зачем ваш отряд забрел в лес?

Немец испуганно посмотрел на молодого лейтенанта.

– Ферма... поля...

Алексей мгновение соображал.

– Вы – фермер?

– Да!

– Что он говорит? – снова спросил Зайнулов.

– Видимо, до войны он работал в сельском хозяйстве. Он фермер.

– Фермер? – раздался удивленный голос рядом. Фрол Смерклый приблизился к немцу, внимательно разглядывая его. Немец испуганно забегал глазами.

– Нет, прошу вас... – произнес Калинин, выставляя вперед руки. – Не пугайте его!

– Он такой же крестьянин, как и я? – продолжал удивляться Фрол. – Как же так?

– А что, собственно, тебя удивляет, Фрол? – спросил политрук.

Смерклый замялся.

– Я не знаю... я не думал, что они могут... такими же...

– Ты думал, что немцы рождаются с винтовкой в руках и рогатой каской на голове? – произнес Зайнулов. – Они такие же люди, как и мы. Не по своей воле они начали войну. Их согнали на нее... Ты не думал, что у них могут оказаться такие же довоенные профессии, как и у наших солдат?

Мудрый Зайнулов попал в самую точку. Смерклый действительно ни разу не задумывался, что немцы такие же люди. Они тоже варят сталь и доят коров. У них тоже есть жены и дети.

Новая информация стала потрясением для Смерклого.

– Спроси его, что он выращивает? – попросил Фрол молодого лейтенанта.

– Он боится вас! – произнес Калинин. – Отойдите, пожалуйста!

– Я тоже крестья-нин! – обращаясь к немцу, сказал Смерклый, тыча себя пальцем в грудь. – Фермер!

– Фермер? – переспросил немец. Лицо его просветлело. – Я из региона Вестервальд!

– Что он говорит? – спросил Смерклый.

– Он из региона Вестервальд в Германии.

– Я из-под Вологды! Мы выращиваем пшеницу и коров!

Калинин перевел Фразу Смерклого. В ответ, немец увлеченно заговорил.

– Он тоже занимается коровами, продавая говядину и молоко, – перевел Калинин.

Немец что-то спросил.

– Он спрашивает, чем вы их кормите?

– Как чем? – удивился Фрол. – Летом – травой. Зимой – сеном. Клевер у нас сочный! Коровы его любят.

Калинин перевел, и немец вновь что-то спросил.

– Он спрашивает, какие вы применяете добавки?

– Какие добавки? – опешил Смерклый. – Никаких добавок.

– Он спрашивает, сколько литров молока в день дают ваши коровы? продолжал Калинин.

– Пять-семь литров, – ответил Фрол.

Калинин перевел. Немец улыбнулся и, гордо выпятив грудь, что-то сказал. Алексей подумал, что непросто было добиться улыбки пленного.

– Его коровы дают молока на четыре-пять литров больше! – перевел Калинин.

Смерклый оттопырил нижнюю губу. Глаза его, казалось, придвинулись друг к дружке от удивления.

– Вот это ты приврал, немецкая твоя морда! – без злобы произнес Фрол. – Не может корова столько молока давать! Нет в ней столько!

– Он утверждает, что не лжет, – ответил Калинин.

– Фрол, все! – сказал политрук. – Иди спать! Завтра поговоришь!

– Ладно, – сказал Фрол и, повернувшись, произнес удивленно. Двенадцать литров!

Встреча и разговор с пленным глубоко потрясли Фрола. Считая немцев почти нелюдью, он даже не думал о том, что среди них могут оказаться и простые рабочие, и фермеры (как Штолль). Возвращаясь в первый взвод, Смерклый начисто забыл об обиде, нанесенной ему Николаем Приходько. После разговора с немцем о коровах, мысли его были светлы. Ему чудилось лето, их деревня и окружающие деревню поля, засеянные пшеницей.

Наконец, Смерклый ушел, и Калинин вздохнул с облегчением. Немец внимательно смотрел на командиров. Что-то щелкнуло у него над головой. Топорик, воткнутый в ствол сосны и едва различимый в темноте, покачнулся и вывалился, просвистев рядом с пленным и провалившись в сугроб. Немец удивленно уставился на темный провал в снегу.

– Ничего страшного! – заверил его Алексей, взял топорик и отложил в сторону. Политрук кивнул молодому лейтенанту, показывая, чтобы тот начинал задавать главные вопросы.

– Что случилось с вашим подразделением? – спросил Алексей. – Почему вы оказались в лесу?

Немец, назвавшийся Янсом Штоллем, вздохнул, опустил глаза и начал рассказывать.

Глава 10.

"Это же фашист, самый настоящий!" – думал Вирский, с ожесточением глядя на обнаженную фигуру, появившуюся из мрака. Он долго ждал этого момента, потому что его руки зудели до сих пор.

Один из солдат ударил немца прикладом, и Вирский возненавидел его, так как удар должен был нанести он! На защиту нациста встал молодой лейтенант. Он позаботился, чтобы для немца нашлись теплая одежда и горячий чай. А Вирский привязал бы немца к дереву и оставил бы голышом на морозе, чтобы к утру дивные окрестности этого леса украшала ледяная статуя.

Мимо Сергея прошел Смерклый, подозрительно поглядев на него.

– Смерть фашистам! – провозгласил Вирский.

– Каково тебе без шапки-то? – спросил Фрол. – И шинель у тебя расстегнута. Простудишься!

Вирский ухмыльнулся, выставив зубы.

– Упрел я. Жарко совсем.

Смерклый протопал дальше и стал следить за разговором Калинина с пленным. Напротив, остальные солдаты начали расходиться.

Смерть! Немец должен быть уничтожен! Расплющен, размазан по снегу...

Внезапно Вирский заметил, что в ствол дерева, под которым лежит немец, воткнут топорик, использовавшийся для рубки дров. Шагнув в темноту леса, Вирский, невидимый окружающими, стал пробираться к этому дереву. Осторожно ступая по снегу и стараясь не скрипеть, он встал за деревом. Ствол был достаточно широк в диаметре, чтобы Вирского не было видно со стороны костра. Топорик торчал чуть сбоку. Сергей протянул руку и взялся за рукоять.

Зуд из ладоней мгновенно исчез. Вот что ему было нужно! Вот что требовалось, дабы развеять зуд в руках. Поганый фашист и оружие, которым его можно зарубить!

Вирский держался за рукоять топора, прикрыв глаза и наслаждаясь теплом, которое разливалось из нее. Наслаждение, испытанное им, можно было назвать экстазом. Тепло от рукояти перетекало сначала в руку, затем в голову и потом распространялось по всему телу, заставляя его вздрагивать от удовольствия.

Через несколько секунд ощущение экстаза прошло. Вирский открыл глаза.

Немец улыбался, и что-то говорил на своем лающем языке. Это вывело Вирского из себя. Немец чувствовал себя как дома! Он СМЕЯЛСЯ, находясь в плену!

Отродье!

Фашисту вторили лейтенант и Фрол Смерклый, единственный человек, который общался с Сергеем и не игнорировал его.

С лязгом сомкнув зубы, Вирский попытался выдернуть топор из ствола.

– Боже мой! Что это? – с недоумением пробормотал он.

– Вот это ты приврал, немецкая твоя морда! – донеслись до него слова Смерклого. – Не может корова столько молока давать! Нет в ней столько!

– Он утверждает, что не лжет, – послышалась фраза Калинина.

– Фрол, все! Иди спать! Завтра поговоришь! – Это уже был узкоглазый политрук.

Вирский бешено вращал глазами от бессилия, потому что не мог выдернуть топор!

У него совершенно не хватало на это сил. Пальцы то соскальзывали с рукояти, то, сделавшись ватными, теряли силу и не могли расшатать лезвие.

– Что же это? – в отчаянье повторил он.

Совершив ещё несколько попыток, Вирский отнял руку и посмотрел на свою ладонь. Ничего особенного. Самая обыкновенная ладонь. Почему он не смог вытащить топор?

"Кто-то засадил его туда со всей мочи – вот и весь ответ!" пронеслась в голове шальная мысль.

Все! Больше здесь нечего делать. Вирский отступил в темноту. Ладони вновь начали зудеть, словно их кололи тысяча иголок. Он яростно взмахнул руками и сдавил ладони вместе, пытаясь унять зуд.

Убить немца не вышло, а Вирский был так уверен, что это поможет избавиться от зуда в ладонях! Он жаждал убийства, но руки его не слушались. Как такое возможно? Сергей не один раз расстреливал в бою фигуры немцев, идущих в атаку между танками. Он нажимал на курок, и фигуры, откликаясь на это действие, падали. Так почему он не может зарубить немца? Что ему мешает?

Возможно что-то внутри него. Какой-то маленький человечек, который не хочет убийств. Странно...

– Но я должен убить фашиста, – тихо сказал он.

Если он сам не может сделать ЭТО, значит, ЭТО сделает за него кто-то другой.

Вывод был очевидным.

Вирский бросил взгляд в направлении костра, возле которого находились пленный, Калинин и политрук. И ещё от костра удалялся Смерклый. Вирский смотрел на его неуклюжую фигуру и думал, что должен заручиться поддержкой именно крестьянина. Именно Смерклому за последнее время досталось и от лейтенанта, и от Ермолаева... и от рядового Приходько.

Вирский захотел догнать Смерклого, но выйти из-за дерева прямо на свет костра было бы подозрительно. Вирский решил обойти это место. И только он сделал первый шаг, как из ствола дерева вывалился топорик, которым Вирский намеревался зарубить пленного. Он на мгновение остановился, напугавшись от неожиданности.

Дерево, из которого вывалился топор, ожило...

– Наша рота, – рассказывал Янс Штолль, – численностью около ста двадцати человек, выступила из расположения части несколько дней назад. Позавчера вечером мы вошли в маленькую деревню, под названием Потерянная. Там совершили короткий привал и двинулись дальше.

– Именно там вы получили маковую булочку? – на секунду прервав рассказ, спросил Калинин.

– Да, – кивнул немец. – Булочки раздавала одна из старых женщин в деревне, посоветовав на прощание не есть их сразу. Булочки взяли многие солдаты, многие их сразу и проглотили. Я и мой друг Карл, спрятали булочки, надеясь насладиться ими в дальнейшем.

Вечером мы покинули деревню, потому что командование торопило нас. Пройдя десяток километров, мы заночевали прямо в поле. На следующее утро мы оказались на окраине этого леса. Оберлейтенант Дитрих находился в нерешительности. Ему был выделено ограниченное время для выполнения задания, а тут оказалось, что мы находимся перед лесом, который не обозначен на карте. Дитрих приял решение войти в лес.

Многое в рассказе Штолля показалось Алексею знакомым. Оберлейтенант Дитрих, так же как и командир Красной Армии Алексей Калинин, был поставлен перед проблемой выбора – входить в необозначенный на карте лес, чтобы выполнить задание, или вернуться? Дитрих, как и Калинин, выбрал первое.

– Идти было сложно, – продолжал немец. – У нас не было лыж и приходилось протаптывать дорогу в сугробах. Холодный воздух и напряженная тишина неизвестного леса давили на солдат. Все волновались. Войдя в лес, мы успели сделать только один привал.

– Что произошло? – нетерпеливо спросил Калинин.

– Было приблизительно два часа дня. Мы двигались по этой просеке, потому что здесь самые низкие сугробы, и кроны деревьев пропускают свет, который немного освещает дорогу. Командир роты без остановок гнал нас вперед. Нам хотелось кушать, и мы с Карлом достали булочки, которые дали старушки. Я не успел даже надкусить булочку, потому что увидел возле дороги столб с указателем.

– Вы сказали – столб с указателем? – переспросил Калинин.

– Что он сказал? – спросил Зайнулов, прочитав тревогу на лице Алексея.

– Сейчас переведу, – заверил Алексей, стараясь не упустить ни единого слова из рассказа Штолля.

– Рядом с дорогой стоял столб с указателем... Даже нет! Столб с прибитой к нему доской, на которой была какая-то надпись. Не могу сказать, что было там написано. Я не говорю по-русски и тем более не читаю на вашем языке, но многие буквы я видел на плакатах в захваченных городах. Могу только сказать, что буквы были вырезаны в теле доски, а сам столб покрывали рубленные узоры.

Калинин перевел политруку описание.

– На их пути попался столб? – удивился Зайнулов. – Когда мы осматривали местность, нам столб с табличкой не попадался.

– Быть может, мы его не заметили? Было довольно темно.

– Возможно, – задумчиво произнес Зайнулов. – Пусть продолжает рассказ.

Калинин перевел Штоллю слова политрука, и тот, кивнув, продолжил:

– Из случившихся далее событий я помню немногое. Внезапно послышался пронзительный хруст снега. Я не успел снять с плеча автомат, не успел даже повернуть голову, чтобы осмотреться. Что-то обхватило мои ноги за щиколотки и рвануло вниз так сильно, что слетела с головы каска. Я провалился в снег. Что-то сильное бросало меня из стороны в сторону, словно тряпичную куклу. Что-то острое резало мое тело, срывая одежду. Я коснулся рукой ЭТОГО. Не могу описать свои ощущения. Рука коснулась живой плоти, но плоть была такой твердой, словно камень. Ее густо покрывала жесткая щетина.

Я ничего не видел. Снег залепил глаза, набился в рот. А потом все вдруг пропало... Не помню, как я очнулся. Мне было жутко холодно, потому что я с головой находился в сугробе. Не хватало воздуха, и я начал разгребать снег. Наконец я выбрался. Вокруг возвышались стволы деревьев. Стоял непроглядный мрак. Я находился в лесу неизвестно как далеко от дороги! И я был совершенно гол.

Раны на теле кровоточили. Я останавливал кровь снегом. Было невыносимо холодно, и я попытался укрыться пышными ветвями сосны. Чуть позже я наткнулся на Карла, который тоже выжил и тоже был гол. Мы соорудили в снегу некое подобие берлоги, уложив стенки ветвями ели и сосны. Мы провели ужасную ночь, не смыкая глаз и дрожа от холода. Днем, когда слегка потеплело, нам удалось уснуть. А когда мы проснулись, то почувствовали слабый запах гари и увидели свет костров. Мы пошли на свет, но наткнулись на вашего часового... Он выстрелил... Пуля попала Карлу прямо в голову... Пленный не смог сдержаться и снова заплакал. Калинину стало неловко.

– Я понимаю, что вам трудно рассказывать об этом, – произнес Алексей, – но все-таки я хотел бы спросить. Когда вы дотронулись до неведомого существа, у вас в руках была эта булочка? Или вы подобрали её потом, в снегу?

– Не могу вспомнить, – немного придя в себя, ответил немец. – Но, по-видимому, булочка все время была со мной.

Калинин перевел политруку последнюю часть разговора, и затем добавил от себя:

– Похоже, он и его друг – единственные, кто остался жив. Нужно проверить, но, по всей видимости, у его друга, застреленного нашим часовым, тоже должна находиться булочка.

– Ничего не понимаю, – помотал головой Зайнулов, – вы о чем?

– Мак у древних славян считается защитой от нечистой силы. Рассыпанный по полу, он лишает нечистую силу движения, а брошенный в глаза – ослепляет.

– Вы о чем, товарищ лейтенант? – строго спросил Зайнулов. – Какая нечистая сила? Вы – командир Красной Армии, советский гражданин, а несете всякую ерунду о нечистой силе!

– Но вы должны признать, Рахматула Ахметович, – с живостью произнес Калинин, – что выжили только те, у кого в руках находилась булочка с маком. Скажем, Штолль дотронулся до существа той стороной булочки, где находился мак. После этого существо бросило немца в снегу, и поэтому он остался жив. Как и его друг. А вот остальные...

– Рассказ пленного не проясняет картину, а только все запутывает, слегка рассерженно сказал Зайнулов. – Надо ложиться спать. Утро вечера мудренее. Но у меня остался последний вопрос.

– Какой?

– Что являлось конечной целью их похода? – спросил политрук.

Калинин перевел. Немец начал отвечать. По мере ответа, лицо молодого лейтенанта вытягивалось от удивления.

– Что? – нетерпеливо спросил Зайнулов.

– Он точно не знает. Но по слухам, командир роты оберлейтенант Гельмут Дитрих получил задание занять оборону на высоте под названием Черноскальная. Они должны были как можно скорее выстроить оборонительные позиции и не допустить захвата высоты частями Красной Армии.

Политрук серьезно посмотрел на Калинина.

– Вот это и есть самое главное в его рассказе! – произнес он. – Нужно поторапливаться. С утра ускорим шаг, чтобы поскорее добраться до высоты. Доброй ночи!

С этими словами Зайнулов покинул Калинина и Штолля.

– Можете отдыхать, – сказал Калинин пленному. Тот устало кивнул и опустил голову на скатанную шинель. Секунду Алексей размышлял, стоит ли поставить возле него охранника, а затем махнул рукой. Бежать было некуда. Кругом темнота и лес с высокими сугробами. А этот немец уже успел натерпеться бед от гигантского леса.

Алексей отошел от костра, думая о том, что ложиться спать ему пока рано. У него есть дела, с которыми нужно покончить сегодня.

Дерево, из которого вывалился топорик, ожило. Кора на стволе стала двигаться, собираясь в складки. На поверхности начало появляться какое-то изображение. Вирский, остолбенев, наблюдал за этими превращениями.

Он смотрел, как кора дерева закручивалась, взгляд его не выдержал напряженного ожидания, и Сергей моргнул. Когда он открыл глаза, складки на поверхности дерева сложились в черты лица.

– Я смотрю за тобой, – тихо произнесло дерево.

Солдат подскочил от неожиданности. Вирский увидел, как внизу черт открылось нечто, похожее на рот, и выпустило эти слова. Стоя во мраке, смотреть на разговаривающее дерево было жутко. А ещё Вирский подумал, что когда тебе видится такое – это верх сумасшествия.

Впрочем, он и так сходил с ума. От разговаривающего дерева хуже ему не станет.

Вирский тревожно поглядел в сторону костра, вокруг которого расположились Калинин, политрук и немец. Они были увлечены рассказом пленного и, казалось, не замечали ожившего дерева.

– Я наблюдаю за тобой очень внимательно, – повторило дерево. Это был тихий шипящий звук. Вирский не мог разобрать голоса в этой фразе, потому что истинным источником звука было шипение.

– Почему вы наблюдаете именно за мной? – испуганно спросил Вирский.

– Твоя душа свободна... Я чувствую в тебе потенциал.

– Кто вы?

– Шшш! – предостерегающе прошипело дерево. – Не обгоняй свои мысли... Ты мне подходишь!

– Для чего? – спросил Вирский.

– Шшш! – снова прошипело дерево.

Вирского это разозлило.

– Послушай, дерево... или кто ты там! Мне некогда тут стоять! Я должен убивать немцев!

– Это оттого, что у тебя чешутся руки? – спросило дерево.

Сергей с удивлением понял, что это выражение точно подходит к описанию его зуда в ладонях.

– Подумай хорошо!

– О чем?

– Ты хочешь убивать немцев, но это предрассудок, навеянный обществом, в котором ты существуешь.

– Я не понимаю.

– На самом деле, тебе все равно, кого убивать. Это может быть и немец, это может быть и твой лейтенант Калинин.

– Что ты говоришь, трепло деревянное! – гневно воскликнул Вирский. Они мои земляки! Они русские!

– Именно в этом твой предрассудок. Но ты поймешь... когда зуд в ладонях начнет ослабевать.

Вирский с ужасом осмысливал слова, сказанные деревом. Ведь по сути, он не питал симпатий ни к одному человеку из роты. Особенно, к молодому лейтенанту... сказочнику.

Нет, это бред! Он не поднимет руку на соотечественника! Только смерть нацистов принесет ему настоящее наслаждение!

– Но со мной что-то происходит, – пожаловался он. – Я не могу поднять топор, чтобы зарубить фашиста. Мне нужна помощь другого человека.

– Помощь другого человека подождет. Сперва, ты должен сделать вот что. Ты пойдешь вглубь леса в направлении темной луны. Через пятьдесят шагов ты остановишься, возьмешь свою саперную лопатку и начнешь раскапывать сугроб. Там ты все найдешь.

– Что я там найду? – спросил Вирский.

Лицо исчезло с поверхности дерева. Это произошло так же неожиданно, как и появление лица. Вирский дотронулся до дерева ладонью и провел ею по стволу. Только шероховатость коры. Никаких складок, никаких черт.

– Я сошел с ума, – сказал он. – Проклятая бомба!

Он повернулся спиной к дороге и кострам. Впереди из темноты расплывчато проступали контуры широких деревьев. Вверху под ветвями ели, чернее всего остального мрака, висел маленький шарик. Словно одинокая случайно забытая новогодняя игрушка

Нет, он не сошел с ума. И чертово дерево ему не привиделось!

Вирский шагнул в направлении черного шарика ("темной луны", как назвало дерево).