Текст книги "Потерянная рота"

Автор книги: Олег Синицын

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

Вирский отпрянул.

– Вы видели?! – воскликнул он, обращаясь к солдатам.

Конечно, никто ничего не видел. И сам Вирский тоже. Он снова посмотрел во тьму, и перед ним находилась все та же размазанная чернота. Никакого ока.

– Это все моя контузия, – пробормотал он. – Чертова немецкая бомба, рванувшая возле моей чертовой головы.

– Сержант Ермолаев прибыл по вашему приказанию, товарищ лейтенант!

– Это из вашего взвода пропал рядовой Парамонов? – спросил Калинин, нервно теребя пуговицу на тулупе.

– Точно, мой Парамонов! – подтвердил сержант. – Второе отделение.

– Что вы намерены предпринять для его поисков, сержант Ермолаев?

Вопрос поставил Ивана в неловкое положение. Старшина сказал ему, чтобы в лес никто не совался. "Не хватало потерять ещё кого-нибудь!" – вот были его слова. На случай, если солдат заблудился и бродит где-то неподалеку, старшина приказал каждые пять минут громко выкрикивать фамилию солдата, чтобы тот мог сориентироваться на звук голоса. Так же Семен приказал увеличить огонь костров.

С другой стороны, командир роты (хоть молодой, но все-таки командир) требовал активных действий взвода для поисков пропавшего. Ермолаев знал о разногласиях старшины и молодого ротного, и сейчас он понял, что оказался на границе между двумя противоборствующими сторонами.

– Нужно искать его, – произнес Калинин, не дождавшись ответа сибиряка.

– То есть, идти в лес?

– Да! – Калинин неистово мял и вертел пуговицу тулупа в своих тонких пальцах.

– Там же темно! – попытался возразить Ермолаев.

– У нас имеются керосиновые лампы. Сколько есть у вас во взводе?

– Осталось две... Одну, как я думаю, унес Парамонов.

Калинин вдруг подумал, что действительно дурацкая идея идти в лес целым взводом всего с двумя керосиновыми лампами. Его приказ был глупым, но отказаться от него перед подчиненным Калинин уже не мог.

– Изготовьте факелы, – сказал он. – Палки, тряпки, керосин – все это имеется у нас в наличии.

– Я не нашел его следов. Мы не знаем даже направление поисков, предпринял последнюю попытку сопротивления Ермолаев.

– Я хочу, чтобы вы проверили все окрестности лагеря! – с неожиданной для себя властной интонацией произнес Калинин. – Каждый кустик, каждое дерево! Я хочу знать – что с ним случилось! Потому что от этого зависит судьба всей роты!

Ермолаев не мог оторвать взгляда от молодого лейтенанта, загипнотизированный его речью. Слова Калинина магически подействовали на него. Иван подумал, что не так уж бесхребетен молодой лейтенант.

– Задача ясна, – словно в прострации произнес он.

– Сколько потребуется времени на подготовку?

– Минут пятнадцать... – Ермолаев сделал паузу. – Ну, я пошел?

– Да, – разрешил Алексей.

Сержант собрался уходить, он сделал несколько шагов, но затем остановился.

– Вы полагаете, Алексей Витальевич, к исчезновению Парамонова причастен зверь, след которого я обнаружил?

Что-то лопнуло на тулупе Калинина. Алексей не дрогнул в лице.

– Сейчас нельзя ничего утверждать! Ищите следы. Только когда вы что-то обнаружите, можно будет делать выводы.

Ермолаев ушел во взвод. Алексей посмотрел на пуговицу в своей руке, которую, сам того не осознавая, оторвал от тулупа.

...(вот тебе, зверь неписаный!)...

Эта фраза невольно всплыла из памяти. Алексей не мог сказать точно, где он её слышал.

Вот тебе, зверь неписаный!

Теперь, кажется, он сделал все, что хотел, что подсознательно требовал от себя. Ермолаев выполняет его личный приказ, первый взвод будет активно заниматься поисками пропавшего солдата. Теперь Алексей чувствовал, что может требовать, может убеждать и без помощи политрука, наперекор указаниям старшины.

Мысленно рассуждая, Алексей не заметил, как отдалился от костров, оказавшись в холодном сумраке леса. Мороз медленно подбирался к двадцати градусам. Несладко придется этой ночью солдатам в их тонких шинелях. Он погладил тулуп, и мысли его вернулись к выводам о самом себе.

Теперь он чувствовал некоторую уверенность, ощущал силу власти командира роты. Калинин пока не мог сказать – нравится это ему или нет, но определенно эти чувства повлияли на разум Алексея.

Где-то рядом скрипнул снег. Калинин напрягся, сразу вспомнив о странностях леса, в котором они находятся, и о таинственном звере. Раздавшийся скрип снега прозвучал очень близко, но сейчас снова установилась тишина. Алексей замер.

Нечто мощное, стремительное и, показавшееся Калинину, огромным яростно набросилось на него и откинуло к стволу дерева. Алексей попытался крикнуть, но мощная рука заткнула его рот. Снизу что-то другое, по крепости напоминающее слесарные тиски, сдавило его мошонку так сильно, что у Алексея покатились слезы из глаз.

– Послушай, лейтенант, – раздался из темноты хриплый голос державшего его человека. – Послушай очень внимательно! Если бы пуля снайпера не прошила голову старлею Боровому, ты был бы всего лишь вшивым командиром взвода!

Железная рука, ухватившая мошонку, сдавила её ещё сильнее. Калинин глухо кричал под ладонью, сжавшей его губы.

– Я думаю, ты хорошо поймешь меня! – продолжал хриплый голос. – Ты не слишком командуй в роте! Ты ещё сопливый пацан, и многого не понимаешь. Чтобы стать таким командиром, как Боровой, нужно долго учиться, затем долго командовать и, наконец, получить долгожданный опыт. У тебя ничего этого нет... и даже хотелка ещё не отросла. Не мешай жизни роты, а лучше подумай о своей жизни! Ночи здесь такие темные! Пропадешь, как тот солдат!

И прежде чем Алексей сумел промычать сквозь сжатые губы что-либо в ответ, сильные руки отпустили его. Темная тень известного ему человека скользнула между деревьев и скрылась. Алексей, скривившись от боли, опустился на снег.

Боже, как стыдно! Как он был унижен!

Все рассуждения Калинина о том, что он уже стал командиром и может отдавать приказы, были сметены этим дерзким и внезапным нападением. Ему действительно ещё долго учиться.

...(вот, возьми-получи)...

– Боже, как больно! – простонал Алексей.

Злость и страх переполняли молодого лейтенанта. Дрожь била его, словно при лихорадке. Он сжал зубы, пытаясь унять дрожь, и поднялся, держась за сосну. Пальцы что-то нащупали на поверхности дерева. В том месте, где легла ладонь, кора отсутствовала, и под пальцами Алексей чувствовал странные маленькие бугорки и ямки.

Все ещё морщась от боли, Калинин достал спички. Он попросил их у Приходько, собираясь научиться курить для того, чтобы казаться более взрослым. Однако, свернуть свою первую самокрутку он так и не нашел времени. А вот спички у него остались. Он зажег одну и осветил поверхность ствола. Алексей не поверил своим глазам.

На дереве была вырезана какая-то надпись на древнеславянском. Крохотные буквы были окружены волнистыми узорами, такими же, как на избе в деревне Потерянная.

Спичка потухла, и Алексей зажег новую.

Снова он встретил эти узоры, означающие воду. При чем тут вода? Он не мог понять.

С превеликим трудом (ему пришлось при помощи всего двух рук зажигать спички и держать карандаш с тетрадкой) Калинину удалось скопировать текст. После этого он попытался перевести надпись:

"Беспредельно...низко хотение... движущийся храм ...ВОДА...его знак... беспредельно большой... не хоти исполнить хотение... не пробуй пройти к храму. не кляни зло...бережет... снег погребенный..."

Калинин не понял ни единой фразы из странной надписи. В буквах текста узнавалась древняя кириллица. Слова располагались так, что буквы словно висели на строчке. Таким способом писали на раннем этапе развития языка. Текст древний, подумал Алексей. Но о какой древности можно говорить, когда возраст дерева не может превышать пятисот лет.

Он свежим взглядом попытался оценить в темноте могучий ствол.

Такое широкое дерево вполне может иметь возраст в тысячу лет. Неужели и этой надписи столько же! Нет, этого не может быть. Буквы казались вырезанными совсем недавно. Алексей ещё раз убедился в этом, истратив последнюю спичку.

Многие слова он знал, но их сочетание оставалось непонятным. "Низко хотение", "движущийся храм", "не кляни зло", "бережет снег погребенный". Все это вместе не подвергалось объяснению.

Единственное, что оказалось знакомым – упоминание о воде. Алексей сосредоточился, пытаясь тщательно проанализировать текст, уловить смысл в сочетании разрозненных слов ...

– Алексей! – раздался вдруг из темноты до боли знакомый и почти забытый детский голос.

Калинин встрепенулся. От странного голоса дрожь пробежала по телу, сердце провалилось словно в пропасть. Алексей задышал часто-часто.

Что это? Ему послышалось, или детский голос действительно окликнул его?

Калинин не мог однозначно ответить на эти вопросы. Определенно он что-то слышал. Возможно, лесной звук, сильно напоминающий детский голос. Он читал, что крик выхухоли напоминает плач ребенка. Но он не помнил, чтобы крик какого-то животного напоминал имя "Алексей", да ещё казался таким знакомым.

В любом другом лесу ЭТО могло быть криком животного. В любом, но не здесь! Потому что ещё никто не видел под гигантскими деревьями ни одного животного. Только старый заметенный след, найденный Ермолаевым.

– Алексей! – повторил голос из темноты.

Сердце Калинина бешено заколотилось. Сколько бы он ни уверял себя, голос принадлежал не животному. Этот голос принадлежал ребенку, которого Алексей знал...

– Катя? – спросил он в темноту.

Опустив тетрадь в карман тулупа, Алексей по сугробам стал пробираться в лес на звук голоса.

Глава 8.

Двигаясь неспешно и размерено, Зайнулов обходил временный лагерь роты. Был поздний час, и просеку накрыло темнотой. Политрук подумал, что сегодня солдатам следует лечь спать пораньше, чтобы с утра подняться чуть свет и продолжить путь.

Он обошел красноармейцев, поговорил со многими. Бойцы начали успокаиваться после исчезновения рядового Парамонова. Кто-то рассказал о немецких вещах впереди на дороге, и вот уже у костров в руках солдат стали появляться сумки с фашистскими крестами, бутылки со шнапсом. С разных сторон зазвучали неумелые трели губных гармошек. Кто-то под хохот окружающих выпячивал грудь, натянув на голову фуражку немецкого офицера, кто-то в стороне от других, кряхтя, пытался влезть в неподходящие ему по размеру кожаные сапоги. Солдаты сами развеяли холод и сумрак леса, поэтому Зайнулов не препятствовал тому, чтобы красноармейцы брали немецкие вещи. Только одно обстоятельство не давало покоя старому политруку. Если остались вещи, то где находятся тела?

Он не мог ответить на поставленный вопрос, и поэтому беспокоился. Плохо, если Зайнулов чего-то не понимал.

Если бы у него было только десять бойцов, и командир приказал бы ему лечь костьми, но не дать немцу, у которого дюжина танков и целая рота солдат, занять безымянную высоту возле маленького города, Зайнулов выполнил бы приказ, потому что в поставленной задаче все для него было очевидно. Впереди немцы, высота под ногами, бойцов всего десять. Да, его солдаты полегли бы, обороняя высоту, но приказ они бы выполнили с максимальной отдачей. Однако, когда Зайнулов чего-то не понимал в окружающей обстановке, когда нечто становилось неразрешимой загадкой (как сейчас), в этом случае могла погибнуть вся рота, даже если ей противостоит лишь горстка противника, потому что командир не смог уловить одну маленькую, но очень существенную деталь.

"Я умру к следующему утру, если не разгадаю, куда подевались немцы, подумал он. – Такая загадка должна иметь естественный логический ответ".

Должна, вот только есть ли ответ?

Зайнулов не верил в бога и не верил в мистику. Он прожил на свете шестьдесят четыре года, но ни разу не наблюдал ни божьих, ни ведьминских чудес. На этом и строились его суждения о религии, а точнее – атеистические взгляды. Как и всех детей в царской России, родители окрестили его в детстве, вот только крестик свой он потерял давным-давно, и не позаботился о том, чтобы заиметь новый.

Ротная лошадь Дуня продолжала волноваться, когда он проходил мимо. Она не могла успокоиться с тех самых пор, как пропал рядовой Парамонов. Она ржала, суетно мотала головой и вырывалась из рук успокаивающего её конюха. Что-то её встревожило. Звери острее людей чувствуют опасность. Но что она чувствует? Дуня могла это выразить только беспокойным ржанием и фырканьем.

Зайнулов съел остатки булочки, которую ему все-таки всучила настырная старушка. Даже несмотря на прошедшие семь часов и несмотря на мороз, подбирающийся к двадцати градусам, булочка оставалась мягкой и аппетитной. Особый вкус придавал мак, которым была посыпана верхняя корочка.

– Ну как, получил спиртик? – раздался рядом голос с характерным украинским акцентом. Политрук увидел, что оказался возле группы солдат во главе с Николаем Приходько. Фраза предназначалась не Зайнулову, как он подумал в первый момент, а понуро опустившему голову темному крестьянину из-под Вологды Фролу Смерклому.

Рахматула Ахметович вновь погрузился в раздумья и прошел мимо костра, возле которого начинал разворачиваться активный диалог Смерклого с Приходько.

– Ну как, получил спиртик? – спросил Приходько, хитро улыбаясь.

Смерклый с хмурым лицом опустился на снег возле своей березы.

– Получил, как же! – недовольно откликнулся Фрол. Солдаты, глядя на крестьянина, уже начинали потихоньку хохотать. – Таких собак на меня спустил лейтенант наш молодой, что уши до сих пор от стыда горят.

– Сказочник-то? – разыграл удивление Приходько.

– Конечно! – ответил Смерклый. Солдаты вокруг костра уже не могли остановить смех. Лицо Фрола было недовольным и жалким, в сочетании со сведенными вместе глазами и вологодским оканьем, на него нельзя было смотреть без смеха. – Сказочник... Таких сказок рассказал! Даже обозвал меня очень обидно.

– Это как же? – осведомился Приходько.

– Раковой выхухолью, – недовольно ответил Смерклый.

Грохотом солдатского хохота едва не сорвал хвою с ветвей окружающих деревьев. Больше всех надрывался Приходько. Смерклый устал быть посмешищем на глазах всего взвода. Он молил судьбу, чтобы в этот момент провалиться куда-нибудь.

... (в длинную нору в сугробе) ...

Смерклый начал шарить вокруг себя, разыскивая вещмешок. Ему было необходимо прижать его к себе, чтобы успокоиться. Но вещмешка с немецкой коробочкой нигде не было.

– Ой, Фрол! – воскликнул вдруг Приходько, перекрывая солдатский хохот. – Что это за дерево рядом с тобой?

– Сам не видишь что ли? – с совсем помрачневшим лицом ответил Смерклый. – Береза.

– Береза? А я так думаю, что елка.

Фрол на всякий случай бросил косой взгляд на березовый ствол, проверяя себя.

– Ты что, хохол, березу от елки отличить не можешь?

– Конечно, елка! – убежденно воскликнул Николай. – Глянь, какие подарки на ней висять!

Смерклый быстро вскинул голову, начиная догадываться о природе "подарков". В свете костра было видно, что на самой макушке висит темный предмет, похожий на большой куль. Фрол сразу узнал свой вещевой мешок, в котором лежала коробочка с сухим пайком немецкого солдата.

Смерклый быстро вскочил. Солдаты смеялись, глядя на то, как Фрол неуклюже бегает вокруг березы, пытаясь раскачать её, чтобы уронить вещмешок. Но ствол березы вырос довольно крепким, да и мешок был зацеплен на верхушке основательно.

– Шуйки вы! – кричал Смерклый. – Шавки бесхребетные! Сволочи!

– А ты попрыгай, – посоветовал Приходько, – может, достанешь.

Смех внезапно замер. Красноармейцы, затаив дыхание для нового взрыва хохота, смотрели, как Смерклый, обняв березу руками, начал предпринимать неуклюжие попытки вскарабкаться наверх.

– Смертельный номер! – комментировал Приходько. – Под куполом цирка шибко умный крестьянин и любитель дармовщинки Фрол Смерклый! Затаите дыхание! Этот номер исполняется всего один раз!

К удивлению солдат, сбежавшихся к костру, чтобы посмотреть на представление, Смерклый вскарабкался метра на два и продолжал взбираться дальше. Это походило на чудо природы, его неуклюжие руки и ноги, казалось, не могли цепляться за ствол березы, но Смерклый на глазах у всех медленно продвигался вверх.

– Вот, что с людьми делает жадность, – произнес подошедший Ермолаев. Фрол, слезай!

– Нет, – раздалось откуда-то из-под рук, ног, шинели и ватных штанов.

– Слезай, я сказал! – прикрикнул Ермолаев.

– Я свой вещмешок не брошу, – раздалось от карабкающегося на березу крестьянина. Ермолаев махнул на него рукой.

– Коля, – сказал он Приходько, – ты не ребенок, чтобы такими шутками баловаться.

– Все в порядке, Вань! – заверил его Приходько. – Увидишь, каким он мягким и податливым станет, когда слезет с дерева. Негоже, когда во взводе единоличник заводится. Разобщает он солдат, они сразу начинают больше думать о себе, чем о товарищах. А еще, вот из таких вырастают предатели...

Тем временем Смерклый оказался уже на середине ствола, и тут, к удивлению всех, береза начала клониться, не выдержав веса Фрола. Вместо того, чтобы остановиться и вернуться назад, Фрол не прекратил своих попыток добраться до вещмешка и продолжал карабкаться к макушке. С каждым движением Смерклого береза клонилась все больше, постепенно выгибаясь дугой на верхней точке которой и находился крестьянин из-под Вологды.

Неизвестно, добрался бы Смерклый до вещмешка, или тот, закрепленный на склонившейся макушке, коснулся бы сугробов первым, но в этой верхней точке согнутой дугой березы у Фрола соскользнула ладонь. Он не удержался наверху и перевернулся вниз головой. Солдаты ахнули. Высота была около пяти метров.

Вниз головой карабкаться дальше Фрол не мог. Он замер, уцепившись под стволом березы и решая, как поступить дальше. Но пока он раздумывал, пальцы его ослабли, и Смерклый соскользнул со ствола.

Вокруг повисло молчание. Сорок пар глаз в наступившей гробовой тишине наблюдали, как Смерклый оторвался от ствола березы, пролетел пять метров и "рыбкой" вошел в сугроб с головой. Но это было ещё не все. Освободившись от веса Смерклого, береза распрямилась и, словно заправская катапульта, выстрелила вещмешок Фрола далеко в темноту леса вместе с сухим пайком немецкого танкиста, вместе с консервами, сыром, леденцами и джемом.

Приходько первым бросился к неподвижно лежащему в снегу Смерклому.

– Господи! Фрол, прости меня! – бормотал Николай, пытаясь вытащить Смерклого из сугроба. – Честное слово, не хотел, чтобы этим закончилось!

Солдаты дружно помогли Николаю выволочь Смерклого к костру. Лицо крестьянина было залеплено снегом, но глаза оставались открыты. Николай стал растирать щеки Фрола. Кто-то уже подносил к губам кружку горячего чая.

Фрол моргнул и повел глазами.

– Жив! – воскликнул Приходько. – Фроленька, прости меня! Плохая шутка получилась!

Смерклый оттолкнул Николая и сел. Глаза его вознеслись к верхушке распрямившейся березы, которая теперь пустовала.

– Зато у тебя остались сигары! – оправдываясь, произнес Приходько.

Безмолвно Смерклый запустил руку в карман и вытащил на свет костра горсть мятых и искрошившихся табачных листьев.

– Ну, можно из него и самокруточку сделать, – совсем уж тихо произнес украинец.

– Чаю хлебни, Фрол, – предложил кто-то из солдат, протягивая кружку прямо к губам.

Смерклый выбил кружку из рук солдата так сильно, что она улетела далеко, а чай выплеснулся на одежду.

Красноармейцы молчали, чувствуя свою вину. Шутка получилась неудачной. Они переборщили, перегнули палку.

– Фрол... – попытался сказать что-то ещё Приходько.

– Не-ет! – завопил Смерклый. Он закричал так страшно, что солдаты отпрянули. Крестьянин поднялся и своей неуклюжей походкой двинулся во тьму.

Обида была такой горькой, что хотелось плакать и кричать. Смерклый шел, не понимая, куда идет, и бешенство поднималось в нем. Он был обижен на лейтенанта, который отказал ему в спирте; он был обижен на Ермолаева, который не предотвратил издевательство. Но больше всех он был обижен... Нет, "обижен" являлось неподходящим словом для его отношения к рядовому Приходько. Ненависть! Ослепительная и беспощадная. Вот, какие чувства испытывал Фрол к украинцу.

"Все они жалкие людя, – говорил он себе. – И этот лейтенант, и взводный Ермолаев. Но Приходько – это не человек. Нельзя назвать человеком того, кто пытал словами, кто унижал... кто хотел смерти земляку".

Да-да. Фрол не сомневался, что, подстраивая шутку, Приходько желал смерти крестьянину. "Вот только ошибся он с выбором жертвы, – подумал Смерклый. – Не тому он устроил свою западню".

Все разговоры Приходько были только для того, чтобы обидеть Фрола. Все его "прости" – ложь! Приходько ненавидел Смерклого, потому что Фрол хозяйственный, потому что Фрол деревенский, потому что Фрол не такой, как этот украинец! Все обиды он наносил от зависти. От такой зависти, что зубы сжимаются до хруста, и нервно дергается веко. От такой – что аж в дрожь бросает!

Не должно такому сволочному человеку прощать его деяния. Он должен почувствовать свою подлость! Он должен понять, что натворил!

Фрол поклялся сурово отомстить Приходько.

Он вдруг вскинул голову, словно охотничий пес, почуявший добычу.

– На две пачки немецких сигарет, – послышался знакомый украинский акцент.

Приходько!

Смерклый нервно вытер колючий от щетины подбородок.

Сам появился!

Прячась за деревьями, Фрол двинулся вслед за солдатом.

"Нехорошо получилось со Смерклым, – думал Приходько, пробираясь меж костров к оставленным где-то вещмешку и винтовке. – Очень нехорошо!"

Больше всего Приходько беспокоило то, что Смерклый обиделся. Не из-за опаски, что крестьянин, затаив обиду, начнет мстить. Такие мысли даже не приходили в голову Николаю. Приходько ценил хорошую шутку, но твердо верил, что в конце её человек, над которым подшутили, должен смеяться вместе со всеми. Он не должен обижаться, не должен затаивать зло. Иначе это будет уже не шутка. Вот почему, Николая досадовала обида Смерклого.

– Катя! – услышал он странный зов. Приходько стал вглядываться в темноту и различил в ней силуэт человека.

– Эй, лейтенант! – крикнул он, узнав в одинокой фигуре Калинина. Новоиспеченный командир роты удалялся от лагеря, пробираясь между сугробов в чащу леса. – Сказочник!

Алексей даже не дернулся, словно не слышал окрика. Еще мгновение, понял Николай, и Калинин растворится в лесном мраке, что его трудно будет догнать.

– Калинин! – снова позвал Приходько, но видя, что все его окрики не приносят результата, бросился вдогонку за лейтенантом.

– Стой, сказочник! – кричал Приходько, подсознательно ощущая неведомую опасность, грозящую командиру. Через несколько мгновений он догнал Калинина.

– Стой! – Он схватил Алексея за плечо и повернул лицом к себе. Товарищ лейтенант, куда это вы направились? Рота маленько в другой стороне.

В слабом свете лагерных костров Приходько с трудом различал взгляд лейтенанта, но ему показалось, что взгляд был каким-то заблудшим.

– Приходько! – шепотом спросил Калинин. – Это ты?

– Нет – матерь божья!

Находиться во тьме странного гигантского леса почти по пояс в сугробах было неуютно и страшно. Николаю поскорее захотелось покинуть это место.

– Пойдемте-ка на свет, товарищ лейтенант, – предложил Приходько, но не получил от лейтенанта согласия. Тот снова замер в прострации, глядя куда-то во мрак. Чтобы вывести командира из этого состояния, Николай обнял Калинина за плечи. Он почувствовал, как лейтенанта бьет мелкая дрожь.

– Куда же вас в самую чащу-то потянуло? Ведь пропал уже один сегодня!

– Я увидел на дереве старую надпись на древнеславянском языке. Я перевел многие слова, но никак не могу понять её смысл.

Медленно ступая, они выбрались на дорогу. Здесь Приходько сразу почувствовал себя лучше. Страх отошел. Вид солдат, греющихся возле костров, придавал спокойствия.

– А после этого, – продолжил Калинин, очнувшись от глубокой задумчивости, – меня позвала девочка.

Приходько рассмеялся от души.

– Да, маленькая девочка! – серьезно повторил Калинин. – Она назвала меня по имени, и я, кажется, знаю её. Это моя маленькая кузина Катя с Большого Каретного переулка. Она...

– Устал ты сегодня, лейтенант, – похлопал Калинина по плечу Приходько. – Так устал ты с нами, обормотами, что тебе девочки маленькие стали в темном лесу мерещиться.

Алексей нерешительно посмотрел на Приходько, подумал и сказал:

– Мне она показалась настоящей...

– Возьми это, лейтенант, – сказал Приходько, протягивая Калинину дутую бутылку. – Уверяю тебя, пара глотков – и будешь чувствовать себя, как Наполеон на острове Святой Елены.

– Наполеона отравили на острове Святой Елены , – отрешенно сказал Калинин.

– Да? – произнес Приходько, удивляясь, как его подвели школьные знания. – Ну, хотя бы маленькие девочки не будут видеться.

Приходько настойчиво протягивал лейтенанту бутылку, и тот нехотя взял её.

– В таком странном лесу нетрудно и с ума сойти, – изрек Приходько в завершении процедуры передачи бутылки. Калинин повертел её в руках.

– Коньяк? Откуда он?

– Выменял на две пачки немецких сигарет! – сказал Приходько, вздымая подбородок и выпячивая грудь. – Тут, правда, немного осталось, на донышке. Но на двоих хватит. Все оттуда, с дороги, где немецкие "шмайсеры" и шинели лежат.

Алексей поднял руку с бутылкой, сделал быстрый вороватый глоток, но подавился и закашлялся. Приходько засмеялся и похлопал лейтенанта по спине, помогая отдышаться. Затем взял бутылку, отточенным рывком вскинул руку, поднеся горлышко к губам, и выплеснул её содержимое в рот. Опустевшую бутылку Приходько кинул под дерево.

– Ложился бы ты спать, лейтенант, – посоветовал он. – Тяжелый был день, но как знать, может завтрашний день ещё тяжелее будет.

Алексей покорно кивнул. Спиртное больше не жгло гортань, и теперь он дышал свободно. От маленького глотка, который он сделал, в желудке чувствовалось тепло.

– Ну, будь здоров! – напоследок сказал Приходько. – Больше в лес не ходи.

– Не буду, – улыбнулся Калинин, и не успел он даже поднять руку для прощания, как впереди раздалась дробная автоматная очередь, вслед за которой послышались встревоженные крики солдат.

– Однако, рано ещё спать ложиться! – воскликнул Приходько, хватая первую попавшуюся ему в руки винтовку. Алексей нащупал у себя в кобуре командирский ТТ.

Бегом они кинулись в направлении раздававшихся выстрелов и криков.

Глава 9.

– Я увидел на дереве старую надпись на древнеславянском языке. Я перевел многие слова, но никак не могу понять смысл надписи, – услышал Смерклый рассказ молодого лейтенанта.

Фрол стоял в десятке метров от Приходько и Калинина, затаившийся за стволом дерева, и укрытый мраком.

Зачем-то лейтенант бросился в лес, Приходько едва успел остановить его. А если бы не остановил? Чем бы закончился поход для Калинина? Смерклый не мог сказать точно.

– А после этого меня позвала маленькая девочка, – продолжал лейтенант.

"Он действительно свихнулся, – быстро подумал Смерклый, – раз ему чудятся надписи на деревьях и маленькие девочки в темном лесу".

Калинин и Приходько выбрались на дорогу в свет костров. Смерклый по-прежнему прятался за стволами, следя за двумя ненавистными ему людьми. Приходько достал какую-то бутылку и стал угощать лейтенанта. Смерклому вдруг показалось, что это та бутылка шнапса, которую Фрол нашел в танке, и которая до последних событий хранилась в его вещмешке.

Вор! Последняя тварь!

Ненависть с новой силой поднялась в душе Смерклого.

Приходько обчистил вещмешок Фрола, прежде чем повесил его на верхушку березы! Только бездушный человек может дойти до такого... Правда, как он достал до верхушки? Фрол не смог до неё добраться. Как это сделал Приходько?

Вопрос уже казался не важным. Важно другое. Приходько – вор, последний человек! Он угощает ворованным молодого лейтенанта, который пожалел немного спирта для Фрола, а сейчас пьет чужое из горлышка и давится.

Они все заодно. Они все против одинокого крестьянина, который чуть хозяйственнее других – тех, которые ему завидуют, и все время пытаются поживиться его добром.

...(а после этого меня позвала маленькая девочка)...

... (я увидел на стволе старую надпись на древнеславянском)...

В слабом отблеске костров с дороги Смерклый увидел перед собой вырезанную на дереве надпись, о которой рассказывал молодой лейтенант. Ноги его подкосились. Смерклый схватился за ствол, чтобы не упасть.

Выходит, Калинин не лгал!

Древняя надпись, ни одно слово из которой Смерклый разобрать не мог, находилась прямо перед его глазами.

...(а после этого меня позвала маленькая девочка)...

Фрол внезапно вспомнил о длинном лазе в сугробе. Кто прорыл его?

Мысли Смерклого приняли немного другой оборот. Быть может, если существует надпись на стволе, то существует и маленькая девочка?

Он не мог сказать наверняка.

Из головной части лагеря послышались автоматные очереди и крики солдат. Фрол тут же забыл про надпись на дереве и, хотел было выскочить на дорогу, но вовремя вспомнил, что тайно следит за Калининым и Приходько. Однако, они тоже услышали выстрелы и уже бежали на их звук.

Фрол вышел из леса, полностью уверенный, что удаляющиеся Калинин и Приходько не обернутся. Он перекинул в руке винтовку и отправился следом.

– Они совсем не думают о солдате! – говорил Сергей Вирский красноармейцу, который грелся у костра и прихлебывал чай с сухарем. – О чем они думают? Строят планы разные, но о солдате у них нет мыслей совсем! Вот сказали нам, что надо захватить высоту Черноскальную, и тут же кинули в самостоятельный поход. А никто не догадался лыжи солдатам выдать! Вот теперь приходится снег сапогами месить. А поднимутся сугробы выше пояса как дальше пойдем?

Судя по всему, красноармейцу не хотелось слушать рассуждения Вирского, и он отвернулся. Этот поступок обидел Сергея, но он продолжал:

– Нет, командный состав и простой солдат – разные классы. Как буржуазия и пролетариат! Они командуют, но разве все их приказы правильные? Нет! Сейчас что надо? Немец наступает. Его, значит, надо бить, давить! Душить за горло! А вместо этого мы приперлись в поганый лес!

Солдат поднялся и ушел, так и не ответив на тираду Вирского. Сергей плюнул ему вдогонку. Он тоже поднялся. Руки зудели. Они хотели давить на курок и каждым выстрелом размазывать по снегу внутренности фашистов. Он понимал, что зуд этот не физический. Он исходит из головного мозга. Но остановить зуд Вирский не мог.

Он принялся нервно бродить взад-вперед, иногда повторяя: "Сволочи! Подонки!" Он не имел в виду кого-то конкретно, обращение относилось ко всем. Он будоражил себя мыслями, заводясь ещё больше.

Мимо прошел политрук.

– И политрук этот узкоглазый! – злобно прошипел Вирский, глядя исподлобья. Политрук обернулся. Вирский скрылся за деревом. Некоторое время Зайнулов осматривал дорогу, на которой во множестве расположились солдаты, затем пожал плечами и двинулся дальше.

– Командовать всякий может, – продолжал Вирский, обращаясь к самому себе. – Ты попробуй исполнить, что тебе скомандовали. Попробуй ручками сделай! Рылом в грязь, узкоглазый!