Текст книги "Русский Харбин"

Автор книги: Олег Гончаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)

Стараниями харбинских естествоиспытателей Воейкова, Скворцова и Яшкина в городе появился знаменитый питомник-рассадник культурных растений. Яшкин первым ввел в Маньчжурии культуру помидора, ставшую потом одной из главных статей доходов харбинских огородников. Признанный мэтр русской ботаники в Харбине Борис Васильевич Скворцов за несколько лет своей научной деятельности успел опубликовать в специализированных научных журналах более 500 работ, описав столь богатую флору Северо-Восточного Китая и великолепные рододендроны Шлиппенбаха в частности. Помимо этого ученым была составлена сопоставительная работа по изучению свойств дикой и культурной сои, как заменителя животных белков. Формирование научных исследований требовало теоретического подкрепления и сопоставления с прежним опытом, накопленным человечеством за все время его существования. Привозимые и выписываемые из России книги использовались читателями в работе и учебе и первоначально пополнили разрозненные русские библиотеки, став затем основой библиотечного фонда всего города. Со временем появилась даже целая сеть русских библиотек – общественных и частных – с десятками тысяч томов книг и журналов на разных языках. Самым большим книгохранилищем города считалась Центральная библиотека КВЖД, директором которой долгие годы был известный политический деятель «сменовеховец» Николай Васильевич Устрялов. И в этом харбинская общественность не изменила старой российской традиции, избрав на этот пост одного из самых образованных и известных людей города. Увы, если судить по журналистским заметкам и путевым очеркам туристов, в наши дни от прежних сказочных богатств тех библиотек не осталось даже воспоминаний. Теперь в фондах превосходно заметна печальная действительность современности, выразившаяся в пренебрежительном отношении к иноплеменному прошлому. Картина упадка в бывшей русской библиотеке вызывает сожаление не только у библиофилов, но даже у журналистов, интуитивно понимающих, какие важные свидетельства в буквальном смысле пропадают на чужбине. Ценнейшие русские издания хранятся в сыром помещении, книги расставлены на полках бессистемно, а часть их просто свалена кучей на пол. Если судить по толстому слою сажи и пыли, плотно осевшему на обложках, русские книги в Харбине XXI века мало кого интересуют, а ведь до 1945 года помимо множества издаваемых на русском языке книг в городе выходило 24 русских журналов и газет.

^{Н. В. Устрялов}

Стоит признать, что когда-то культурный уровень населения Харбина, не без помощи русской диаспоры, был чрезвычайно высок. В городе насчитывались десятки школ, гимназий, реальных училищ, где, случалось, преподавали даже профессора. Харбинская молодежь стремилась учиться, и среди нее почти не было тех юношей и девушек, которые не имели бы среднего образования. Каждый учащийся, проходивший курс наук, постигал помимо физики, химии и математики такие дисциплины, как гигиена и космография. А всего предметов в школьной программе насчитывалось тогда около тридцати. Среди них особое внимание уделялось русской литературе, отечественной истории и русскому языку. Выпускники харбинских гимназий, как когда-то царскосельские лицеисты, обязаны были знать и теорию стихосложения… По воспоминаниям современников, в 1920-е годы в Харбине «существовало много школ, материально зависящих от субсидий КВЖД, но после Мукденского соглашения 1926 года они перешли в ведение советской администрации дороги, и сразу же в них была принята атеистическая марксистская программа, что было неприемлемо для православных русских людей. В противовес этому русская общественность сумела создать ряд православных национальных учебных заведений. По далеко не полному списку их значилось до 30: реальные училища, гимназии, вышеначальные школы». [2]2
  Ковалевский П. Е. Зарубежная Россия. Доп. выпуск, Париж, Librarie Des Cinq Continents, 1975.


[Закрыть]

Из крупных русских медицинских учреждений стоят упоминания Мариинская община сестер милосердия и Российское общество Красного Креста. Оба учреждения, а также Харбинские фармацевтические курсы и I-й и II-й Харбинские зубоврачебные школы воспитали в своих стенах многочисленные кадры младшего медицинского персонала для больниц и лечебных учреждений города фельдшеров и фельдшериц.

В 1920-х годах, ввиду большого притока русских беженцев из городов и весей Сибири и Дальнего Востока, в Харбине невольно скапливались лучшие артистические силы России, и при их деятельном участии была создана городская балетная школа. Репертуару харбинской оперы мог позавидовать любой петербургский театр, так как в разные годы на ее сцене пели Ф. И. Шаляпин, С. М. Лемешев, И. С. Козловский. Самым первым музыкальным коллективом Харбина был городской симфонический оркестр, который появился там чуть ли не с момента закладки города и просуществовал в своем неизменном составе до 1946 года.

Незадолго до Второй мировой войны, в год столетия смерти Пушкина, вокруг его имени ненадолго объединилась вся зарубежная Россия, несмотря остроту идейных разногласий. Дабы преодолеть угрозу утраты национальной идентичности (у мировых либералов тогда в ходу был термин «денационализация»), было решено ежегодно широко отмечать во всем Зарубежье «День русской культуры», приурочив его ко дню рождения Пушкина. В 1925 году это событие праздновалось уже в 113 странах, где проживали русские эмигранты, и с этого времени стало ежегодным.

С особым размахом русская эмиграция отметила 100-летие со дня смерти Пушкина. В 1937 году в эмиграции насчитывалось 16 Пушкинских комитетов на пяти континентах. Всему миру было явлено единство российской исторической памяти. По-настоящему пушкинский голос на Дальнем Востоке зазвучал позже. Вот как отмечалось в Харбине 100-летие со дня кончины поэта, согласно воспоминаниям участников. Местное духовенство отслужило торжественную панихиду по Пушкину. В Железнодорожном клубе КВЖД открылась выставка, посвященная поэту, и были прочитаны лекции на разнообразные темы пушкинской жизни и творчества. В театрах проходили премьеры спектаклей, поставленных по мотивам пушкинских произведений.

В феврале 1937 года была открыта Пушкинская выставка, организованная по предложению члена юбилейного комитета П. Савостьянова. На ней были представлены не только прижизненные издания поэта, но и предметы русского быта того времени и картины, любезно предоставленные для этой цели харбинскими обывателями. В те дни у энтузиастов популяризации имени Пушкина возникла превосходная мысль издать все «пушкинские материалы» в одном альбоме. Авторский коллектив возглавил профессор К. О. Зайцев, который не только взял на себя роль, выражаясь современным языком, координатора проекта, но написал порядочное количество статей для сборника «Пушкин и его время» и безвозмездно отредактировал работы других авторов. Всего же было отпечатано 1160 экземпляров альбома, из них 16 именных и 44 нумерованных – на бумаге лучшего качества и в увеличенном формате.

^{Персонал русского госпиталя в Харбине. 1930-е гг.}

1 марта 1937 года на торжественном собрании на юридическом факультете Харбинского университета при большом скоплении студентов и вольных слушателей профессор Г. К. Гине прочел затаившей дыхание молодой аудитории доклад «А. С. Пушкин – русская национальная гордость». Тогда впервые для себя многие слушатели открыли для себя тонкую связь времен и народов, узнав, например, что Пушкин никогда не был на Дальнем Востоке, однако, судя по рассказу докладчика, интересовался Китаем и не раз обсуждал эту тему с отцом Иакинфом Бичуриным. Этот священник был крупнейшим в ту пору русским ученым-синологом, который в свое время на протяжении 14 лет был главой Духовной миссии в Пекине. А в 1835–1837 годах он жил в Кяхте, где организовал первое в России училище с преподаванием китайского языка. Современные пушкинисты утверждают, что отец Иакинф даже читал поэту произведения его китайских собратьев по перу, а само общение с клириком-синологом не прошло для Пушкина бесследно, ибо в черновиках «Евгения Онегина» можно обнаружить запись о чтении одним из героев Конфуция.

В контексте доклада Г. К. Гине напомнил аудитории, что первым переведенным на китайский язык произведением Пушкина стала «Капитанская дочка», а произошло это в 1903 году, в ту пору, когда в атмосфере особой торжественности была введена в строй КВЖД. Это стало первым эпизодом в истории пушкинских публикаций на Дальнем Востоке

Глава пятая
Как в Харбине веровали

В Харбине основные духовные ценности русской диаспоры основывались на православной культурной традиции, а в повседневном, тесном общении с ней мирно сосуществовали и другие этнические общины города. У каждой из них были свои храмы, учебные и общественные заведения, а коренное население вело свой неизменный образ жизни, как привыкло это делать тысячелетиями, неукоснительно соблюдая предписанные предыдущими поколениями праздники и обычаи. Так, например, китайцы в свой Новый год, приходящийся в европейском календаре на февраль, носили по улицам извивавшихся от ветра бумажных драконов и лихо отплясывали под грохот огромных барабанов и лязг медных тарелок. Буряты и монголы, сообразно своей традиции, устраивали в условленные дни состязания всадников в степи. Уйгуры и другие малочисленные племена шаманствовали, общались с духами и испрашивали благословения последних на всякие случаи кочевой жизни и т. д. Харбинские китайцы в подавляющем большинстве своем исповедовали буддизм и вполне миролюбиво относились к исподволь возникшей рядом с ними православной культуре. Русские батюшки увлекались миссионерской деятельностью в том объеме и масштабах, в каком умели справляться с этой задачей, и с учетом пространств и расстояний Северо-Восточного Китая. Общеизвестна старая харбинская история с китайцем, рассказанная в одной из проповедей святителем Филаретом своей харбинской пастве. Этот незадачливый китаец в один из ранних весенних дней решил по какой-то спешной надобности пробежать по начавшему уже таять льду Сунгари и, оступившись, оказался в воде, превратившейся в холодное мелкое крошево – смесь воды и мелких льдинок. Сунгари в любое время года славилась тем, что в воде ее круглогодично растворен желтоватый осадок под названием «лёсс», отчего на взгляд она всегда кажется мутной. У невольно глотающего воду утопающего легкие быстро забиваются лёссом, и это означает неминуемый конец. Бедняга стал тонуть, но был чудесным образом спасен. Понимая, что ему не выбраться из ледяной воды, китаец так сильно испугался, что не выдержал и крикнул по-русски три-четыре известных ему слова: «Старик с вокзала, помоги!», подразумевая неоднократно виденный им образ святителя Николая Чудотворца, покровителя Харбина, что некогда был благоговейно установлен в часовне в здании городского вокзала. Утопающий тут же потерял сознание, а когда очнулся, то обнаружил, что стоит все в той же холодной воде, но уже по колено, почти что у самого берега. Китаец вылез, отдышался и под впечатлением пережитого чудесного происшествия поплелся на харбинский городской вокзал, где, как известно, долгое время, даже при советской администрации, пребывал образ святого и перед ним теплилась неугасимая лампада. Икона Николая Чудотворца на вокзале пользовалась большим почитанием путешествующих, и перед ней всегда горели сотни зажженных свечей. Говорят, что китаец упал на колени перед иконой, а на следующий день крестился с именем Николай. Кстати, очень многие его соплеменники принимали Святое Крещение, и очень значительное их число – с именем Николай… Святитель Филарет в своей проповеди о чудотворце Николае Мирликийском рассказывал пастве и такой случай, характеризующий почитание этого святого не только православным людом, но и местным маньчжурским народонаселением. «Имейте в виду, святителя Николая весь Дальний Восток, вся китайская страна очень почитает. Как-то один русский охотник забрел далеко, далеко в тайгу или в степь, и там попал на китайский хутор, где искал отдыха. Приветливые хозяева его приняли, он увидел у них над дверью старенький образок святителя Николая и думает: «Что эти язычники могут с ним сделать, зачем он им нужен?». И хотел у них взять. Хозяин обиделся, говорит: «Как ты хочешь взять у нас этого Старика, он такой добрый, он так хорошо помогает. Мы ни за что не отдадим!»» [3]3
  Филарет (Вознесенский), митрополит. Проповеди. T. I, Сан-Франциско, 1982.


[Закрыть]

Иную историю рассказывал некий настоятель православной церкви на Кривой улице в Харбине. В сентябре 1945 года в храм зашли трое советских летчиков и в нерешительности остановились перед алтарем. Так как службы в тот момент не было, настоятель подошел к ним, отвел в сторону и полюбопытствовал: «Господа, что вам будет угодно?» В ответ на это пришедшие рассказали ему следующую историю. Выполняя задание командования, экипаж самолета в составе трех летчиков вылетел на бомбардировку японских учреждений и войск в Харбине. На подлете к городу летчики, все как один, из-за облака увидели лицо старика, который поднял руки, и… самолет словно бы остановился в воздухе. Он не падал, но и вперед лететь не хотел. Могли повернуть направо, налево, назад, вниз, но только не вперед… Сбросив бомбы за чертой города, летчики вернулись на аэродром, не выполнив задания, но и не спешили докладывать о произошедшем начальству. Кто-то из них предположил, что образ старика очень походил на знакомого ему с детства по иконам Николая Чудотворца. И вот, собравшись с духом, втайне от политработника эскадрильи, пришли в храме ему поклониться. Поставили свечки, ушли…

Эта история замечательна прежде всего тем, что сами горожане свидетельствовали о том, что на Харбин за все время японской оккупации не было сброшено ни одной авиабомбы.

^{Свято-Николаевский собор. Открытка из Японии}

В честь святителя Николая Чудотворца была освящена и одна из главных достопримечательностей Харбина и предмет особой гордости харбинцев – Соборная площадь со знаменитым Свято-Николаевским собором в центре. Храм этот был заложен весной 1899 года по проекту петербургского архитектора Иосифа Владимировича Подлевского, участника строительства КВЖД, известного также как архитектор Балтийского судостроительного завода, Политехнического института и Покровской церкви при нем в Петербурге. Среди прихожан храма долгое время было распространено мнение, что «собор… рубили русские мастера на Вологодчине, а затем заново собирали в Харбине», однако документальных подтверждений тому в наши дни найдено не было. Храм был исключительно деревянным, срубленным из сорта дерева темного цвета, из-за чего харбинские обыватели стали именовать его «шоколадным», и, согласно плану, был задуман в форме креста. Перекрытия его были шаровыми, а звонница украшена главами с шашечным покрытием – то, что в церковной архитектуре обычно называется «вологодским типом». Кроме этого во внешнем декоре здания можно было разглядеть резные колонки в древнерусском стиле. Строительство храма было завершено в 1899 году, а 18 декабря 1900 года, при большом стечении харбинского епархиального духовенства, состоялось торжественное его освящение. Общепризнанным мнением среди горожан было то, что именно Свято-Николаевский собор играл особо важную роль в духовной жизни Харбина, как до большевистского переворота 1917 года, так и после. В лучшие времена жизни города старостами собора становились наиболее уважаемые жители Харбина – князь С. Н. Хилков, генерал Д. Л. Хорват, инженер Б. В. Остроумов. Судьба храма, простоявшего в Харбине 66 лет, во многом повторила судьбы его прихожан и клира, однако к этому мы вернемся позже, а пока стоит рассказать о том, что стало с харбинским православным духовенством после того, как распалась Российская империя. Как следствие этого катаклизма мирового масштаба пришло в упадок и церковное управление епархиями – ближними и дальними.

На территории Маньчжурии указом уже Зарубежного синода была образована Харбинская епархия, а управлявшим ею епископом был поставлен митрополит Харбинский и Маньчжурский Мефодий. Имя этого митрополита всегда было окружено в Харбине огромной любовью и уважением паствы. Неустанными трудами он воссоздал Маньчжурскую епархию в том виде, в котором она оставалась неизменной до своего вхождения в юрисдикцию Московского патриархата. Этого архиерея, по признанию современников, отличала искренняя религиозность, подлинная любовь к Отечеству и русскому народу. Крушение государства Российского, Гражданская война и последовавшие гонения большевиков на Церковь и на ее клир застали Мефодия на его кафедре в Оренбурге, вынудив владыку к отъезду за рубеж. В Харбине владыка, как проповедник проводил значительную работу по сохранению канонических устоев православия среди беженцев и «старожилов», а как богослов продолжил религиозно-просветительскую деятельность, что сплотило почти все тогдашнее православное население Маньчжурии. Владыка курировал и благотворительную деятельность своих приходов, включая создание в Харбине приюта для престарелых и сирот, получившего название «Дом-убежище имени митрополита Мефодия».

^{Харбинская икона Божией Матери Всех Скорбящих Радости}

День его кончины впоследствии ежегодно отмечался харбинскими прихожанами и клиром, а центром молитвенного поминовения стал Свято-Николаевский кафедральный собор, под сводами которого в склепе, напротив образа святителя Николая, был погребен первый глава Харбинской епархии. Его преемником стал митрополит Мелетий (в миру – Михаил Васильевич Заборовский), родившийся в 1869 году в селе Гилевском Тюменского уезда Тобольской губернии. Продолжая дело своего отца-протоиерея, он окончил Тобольскую духовную семинарию и в 1889 году был рукоположен в священный сан. Со временем, овдовев, поступил в Казанскую духовную академию, принял монашество. Послушание свое исполнял в Сибири, где был ректором Томской духовной семинарии. С 1908 года, став епископом, последовательно возглавлял барнаульскую и якутскую кафедры. В 1920 году переехал из Читы в Харбин, где жил и работал в подворье Пекинской духовной миссии. В 1930 году был возведен в сан архиепископа. После кончины митрополита Мефодия архиепископ Мелетий был назначен главой Харбинской православной епархии в сане митрополита. Новый митрополит придавал большое значение подготовке епархиальных кадров, и по его инициативе в целях пополнения лиц духовного звания в 1934 году в Харбине открылся знаменитый Институт Святого Владимира. Во главе его стал епископ Димитрий (Вознесенский), отец будущего святителя Филарета. Первоначально в институте было учреждено три факультета: богословский, политехнический, а также восточно-экономический, но впоследствии остался только богословский, как в большей степени отвечавший целям и задачам данного учебного заведения. Стараниями владыки Мелетия действовала и Духовная семинария, открытая в 1938 году. Как и при его предшественнике, в епархии велась большая благотворительная деятельность. При Иверской церкви в 1933 году был открыт Серафимовский приют для мальчиков и дом призрения престарелых. Была организована Серафимовская народная столовая с бесплатными обедами для малоимущих горожан. В годы управления митрополитом Мелетием Харбинская епархия достигла своего расцвета в хозяйственной деятельности: были открыты свечной завод, дача для пчеловодства, золотошвейная и иконописная мастерские, похоронное бюро. При Казанско-Богородицкой мужском монастыре действовала больница с амбулаторией имени доктора Казем-Бека, открылась общедоступная епархиальная библиотека. Продолжали действовать Харбинские музыкальные курсы для русской молодежи.

^{Свято-Николаевский собор}

В годы японской оккупации при деятельном участии митрополита Мелетия было написано «Архипастырское послание православному духовенству и мирянам харбинской епархии» с протестом оккупационным японским властям против требуемого ими поклонения всех русских во время службы в храмах в сторону построенных японских храмов, посвященных языческой богине Аматерасу-Оомиками. Особенно Мелетий протестовал против предполагаемой японской администрацией установки статуи этой богини в приделах Свято-Николаевского собора. Тогда это было расценено как мужественный поступок, с учетом психологии японцев и их фактической безраздельной властью на всех оккупированных территориях. Послание вызвало воодушевление русских прихожан, почувствовавших защищенность своей веры, а японские власти были так удивлены столь энергичным протестом, что не решились продолжать давление на православных и даже отменили этот этически сомнительный приказ.

Митрополит Мелетий принимал самое активное участие в координации строительства в Харбине церкви в честь Благовещения Пресвятой Богородицы и преподобного Сергия Радонежского, в один из фундаментных блоков которой был вложен специальный оцинкованный футляр с запечатанной в него серебряной пластиной и текстом послания потомкам. Также была положена частичка мощей святителя Иоанна, митрополита Тобольского. Под сводами храма, возведенного при его участии, владыка и был погребен после своей кончины 6 апреля 1946 года. Сам храм просуществовал 17 лет, и в 1958 году был закрыт в связи с продолжившимся массовым отъездом русских людей из Харбина. Китайские коммунистические власти использовали захваченное ими здание под цирковое училище, и упокоившиеся останки митрополита Мелетия были осквернены. В довершение всего, в 1970 году в период беснований хунвейбинов храм был взорван. Преемник почившего митрополита Мелетия, знаменитый некогда миссионер Нестор Камчатский, автор документального труда о разрушении большевиками святынь Московского Кремля в ноябре 1917 года, митрополит Нестор (в миру – Николай Александрович Анисимов) родился 9 ноября 1884 году в Вятке. В 1905 году он вступил в число братии казанского мужского Спасского монастыря, и 17 апреля 1907 года принял монашество с именем Нестор, добровольно отправившись миссионером на Камчатку. Среди местных языческих народностей тунгусов, чукчей, коряков, алеутов и камчадалов в те времена не велось никакой работы в части духовного и культурного просвещения, однако по прибытии нового миссионера с благословения архиепископа Владивостокского и Камчатского Евсевия была открыта Камчатская духовная миссия. С началом Великой войны Нестор, хотя и возглавил на германском фронте санитарный отряд, неоднократно участвовал с кавалерийским полком в атаках на позиции противника, за что был пожалован крестом на Георгиевской ленте. За весь период войны он не только был награжден орденами Святого Владимира IV степени, Святой Анны III и II степеней, орденом Святого Николая, но получил и ряд духовных наград. Незадолго до окончания войны по представлению протопресвитера военного и морского духовенства Св. синоду Нестор был отозван с фронта и поставлен в первого самостоятельного епископа Камчатского и Петропавловского. Вскоре после падения монархии он был призван на Московский Всероссийский Поместный собор, по завершении которого не смог отбыть на Камчатку – пути сообщения туда были закрыты. Пришлось задержаться во Владивостоке, откуда в 1921 году владыка выехал в Харбин. В этом городе Нестор последовательно участвовал в открытии «Дома милосердия и трудолюбия» для детей-сирот и престарелых, приюта глухонемых, клиники для морфинистов, а также дома душевнобольных. На ниве духовного искусства Нестор стал основателем харбинской школы живописи и иконописи. В июне 1945 году, за три месяца до начала военных действий с Японией, с благословения советского Патриарха Алексия I, за богослужением Нестор стал возносить молитву о Патриархе Московском и всея Руси. Таким образом, этот архиерей-конформист примирился с церковью, воссозданной богоборческой советской властью, с надеждой быть принятым в лоно Московской патриархии. Немедленного эффекта, разумеется, не последовало, однако, когда через информаторов японской полиции стало известно об этих поминовениях, владыку ждали серьезные неприятности, и только разразившаяся война японцев и СССР отвратила от него неминуемый арест. Неудивительно, что уже в сентябре 1945 года Нестор на службах с энтузиазмом возглашал «многая лета» входящим в Харбин советским войскам.

В 1946 году в Харбин из Москвы была отправлена делегация Московской патриархии, чтобы возвратить «в лоно Матери-Церкви духовенство и паству, волей судьбы долгое время находившиеся в отрыве от Московской патриархии». За четко выраженную лояльность советской власти в годы японской оккупации Нестор был назначен управляющим Харбинской и Маньчжурской епархией, а также Патриаршим экзархом по Восточной Азии с возведением в сан митрополита.

^{Александр I Карагеоргиевич}

Впрочем, уже 1948 году митрополит Нестор был арестован коммунистическими китайскими властями и депортирован в СССР, где после непродолжительных следственных действий в МГБ Хабаровска был обвинен в антисоветской деятельности, которая заключалась в написании книги «Расстрел Московского Кремля» и совершении панихид по убиенным в Алапаевске родственникам императорской фамилии. В частности, ему инкриминировалось и то, что в Харбине у входа в Камчатское подворье в 1936 году по его почину была воздвигнута часовня, которую венчала «шапка Мономаха» – символ монаршей власти на Руси. Это памятник был задуман, как воздаяние православным венценосным мученикам: императору Николаю II, царской семье и королю Югославии Александру I (Карагеоргиевичу), известному покровителю русской эмиграции, убитому в Марселе в 1934 году. Как следствие этого, владыка Нестор оказался лишен свободы почти на восемь лет, ибо уже после смерти Сталина был досрочно освобожден 1 января 1956 года. Московская патриархия не забыла своего верного сторонника, и с 1956 по 1962 год Нестор был митрополитом Новосибирским и Барнаульским, оставаясь под пристальным вниманием и негласным надзором местных управлений КГБ. Близко знавшие его люди утверждали, что митрополит Нестор прожил большую и многотрудную жизнь, но до последних дней жил с верой и любовью к своей пастве, сохранил редкую доброту, живой ум и простоту. Скончался он 4 ноября 1962 года от кровоизлияния в мозг, и похоронен был неподалеку от подмосковного Переделкино, в ограде храма Преображения Господня. В последний путь верного митрополита проводил сам Святейший Патриарх Алексий I, сказавший в проповеди о покойном, что «…надо следовать завету владыки Нестора, который он нам оставил: «Куда бы судьба и события ни забрасывали меня, я всегда и везде помнил не только о своем пастырском сане, но и о великом назначении русского человека, во всех своих поступках и помыслах стремясь проявить присущие нашей великой нации чувства сердечного, участливого отношения к людям»».

Последним архипастырем Маньчжурии Бог судил стать архиепископу Никандру (в миру – Леониду Николаевичу Викторову), родившемуся в 1891 года в семье священника Ярославской епархии. В 1911 году за отменные знания семинарист Викторов был командирован в древнейшую на Руси Киевскую духовную академию, которую блестяще закончил в годы Великой войны, в 1915 году. В том же году он был рукоположен. Ввиду германского наступления и сворачивания пастырской деятельности в Малороссии многие иереи были переведены в Россию. Среди них оказался и о. Леонид, назначенный служить в Спасо-Преображенский собор города Перми. Кроме того, в этом городе пастырь вел уроки Закона Божьего в трех учебных заведениях. С отречением государя вакханалия безбожия стала набирать обороты, делая клириков и мирян, твердо державшихся своей веры, потенциальными жертвами городской черни или представителей новой власти, особенно не церемонившихся с духовенством, а при большевиках приступивших к планомерному его уничтожению. Оставаться в Перми стало небезопасно, и молодой иерей получает благословение своего владыки на отъезд в Сибирь, где советская власть еще не могла проявлять себя столь жестокими способами, как в европейской части России. После непродолжительного пастырского служения в Омске иерей Викторов перебирался в Томск, где стал военным священником на Восточном фронте Верховного правителя России адмирала Колчака, и в январе – феврале 1920 года принял участие в легендарном Ледяном походе генерала Каппеля, во время которого отморозил руки и ноги. Обмороженный, он продолжил движение с поредевшей каппелевской армией до Владивостока, а затем, как и многие предвидевшие победу большевиков и воцарение их кровавой диктатуры, уехал в Харбин. В этом городе о. Леонид служил в разных церквях, и в 1927 году стал настоятелем Свято-Николаевского кафедрального собора, вместе с тем занимаясь законоучительством в одном из городских учебных заведений. В годы японской оккупации Маньчжурии, ставшими для очень многих русских весьма тревожными, он не проявлял открыто своих политических воззрений. Приход в Харбин советских войск владыкой Нестором воспринят двойственно. Так как по Харбину прокатилась волна арестов органами СМЕРШ, о. Леонид, как бывший каппелевец, вполне мог опасаться обоснованных с точки зрения советской власти репрессий. Вместе с тем, как русский патриот, он не мог скрыть своего восхищения победой соотечественников над японцами, и в его проповедях доминировала патриотическая тема. 14 сентября 1946 года митрополит Нестор совершил пострижение в монашество протоиерея Леонида с именем Никандр. В том же месяце состоялась хиротония его в епископа Цицикарского.

В октябре 1949 года местными коммунистами была провозглашена Китайская Народная Республика. 18 августа 1950 года епископ Никандр официально вступил на Харбинскую кафедру, но управлять епархией в прежнем режиме, как удавалось его предшественникам, становилось все сложнее из-за серьезного противодействия и недружественной позиции коммунистической администрации страны. Китайские власти затягивали вопрос о правовом статусе экзархата. Все русские школы в Харбине стали работать по советским программам, согласно которым преподавание Закона Божьего было запрещено. В 1954 году начался процесс «китаизации» православной церкви и мероприятия по организации Автокефальной Китайской православной церкви. Русскому духовенству было предложено выехать в СССР. Неотвратимо вставал вопрос выбора – возвратиться в лоно сергианской церкви в СССР, пойдя на сделку с собственной совестью, или, как говорили харбинцы, податься «за речку». Отечество свое российское, несомненно, любили все, но и жизнь в коммунистической России с превалирующим материалистическим сознанием населения, попранием на государственном уровне национальной мысли и свобод русского народа как титульной нации не выглядела для духовенства, как хранителя и созидателя идеи Святой Руси сколь бы то ни было привлекательной. Было ясно и то, что при дальнейшей эмиграции в западные страны клир ожидал переход под юрисдикцию Зарубежного синода, что давало относительные свободы в исповедании веры, но объективно значительно сужало круг паствы и пространства лдя пастырской деятельности. Для себя владыка Никандр твердо решил следовать послушанию и преданности Московской патриархии. 27 февраля 1956 года в переполненном Свято-Николаевском кафедральном соборе преосвященнейший Никандр в последний раз отслужил Божественную литургию. Присутствующие сознавали, что с его отъездом собор этот перестает быть кафедральным, однако отъезд владыки в СССР многими был расценен как предательство истинной церкви. Еще бы, ведь митрополит добровольно отбывал в страну, где волею коммунистического владыки было воссоздано подобие церкви, в моральном отношении не лучше «обновленческой», времен экспериментов ГПУ по расколу православия в 1920-е годы. Эта церковь благословляла советских вождей-богоборцев, объявляла их печали и чаянья своими печалями и чаяньями, словом, поступала в идеологическое услужение к коммунистам – попирателям трона помазанника Божья и гонителям православной веры. Впрочем, и сторонников сосуществования с советской властью в Харбине в ту пору было предостаточно. Владыка отбыл на вокзал, где его ожидала громадная толпа харбинцев – почитателей советской власти, прибывших проводить своего архипастыря «на Родину».